Дункан Дэйв. Обретение мудрости

   — Сколько все это стоит? — внезапно спросил Ннанджи, глядя на груду драгоценностей. Тана наклонилась и разбросала их по столу.
   — По крайней мере пятьсот золотых, — сказала она. Брота согласно кивнула.
   Ннанджи вперил взгляд в согрешившего.
   — Сколько?
   Катанджи недовольно надул губы.
   — Где-то семьсот-восемьсот… ближе к восьмистам.
   Все переглянулись.
   — Я купил некоторые из них в Касре. Видите этот рубин? Я купил его и еще один за шестьдесят, потом продал второй в Тау за пятьдесят, но он был крупнее. И еще я купил два аметиста и четыре топаза в Во и продал их в Шане.
   — Откуда ты так хорошо знаешь о драгоценных камнях? — спросил Уолли. Казалось, скрытым познаниям Катанджи не будет конца.
   Ннанджи слегка покраснел.
   — Наш дед был ювелиром. Катанджи обычно болтался у него в мастерской, милорд брат, пока дед не умер. Около четырех лет назад, — тихо добавил он, и тогда Уолли понял, откуда взялись деньги, проложившие Ннанджи дорогу в храмовую гвардию.
   — Он собирался взять меня в ученики, милорд, — сказал Катанджи, страстно желая переменить тему.
   — Каким же все-таки образом ты сделал из ста двадцати с чем-то семь или восемь сотен?
   Катанджи с мольбой взглянул на Броту.
   — Он сделал кое-что для меня, — призналась она, потом нехотя объяснила. Уникальная способность Катанджи извлекать информацию из рабов приносила пользу не только в городах колдунов. В Касре, Тау, Во и Шане он занимался промышленным шпионажем для Броты. Цена его услуг с каждым разом росла, пока не поднялась до десяти золотых. Брота платила, поскольку торговаться было намного легче, зная цены конкурентов.
   На лице Ннанджи виднелось явное отвращение. Даже Уолли запутался во всей этой математике.
   — Сколько у тебя было, когда ты прибыл в Ги? — спросил он.
   — Один рубин, два изумруда и сто одиннадцать золотых, милорд.
   Осталось лишь три монеты…
   — Ты купил все остальное за сто восемь золотых? — спросил Уолли, и Катанджи виновато кивнул.
   Спрос и предложение — в мире, где не было банков, наивысшей ценностью была земля, но роль всеобщего эквивалента играло золото. Погорельцам из Ги удалось спасти хотя бы свои драгоценности, и, возможно, ничего больше, но они нуждались в твердой валюте. Драгоценности внезапно стали дешевыми, а деньги дорогими. Катанджи сразу же увидел возможность, которая могла никогда больше не представиться. Уолли посмотрел на Броту, и встретил ее свирепый взгляд. Она тратила свое время на бронзовые болванки, в то время как Катанджи пробивал себе дорогу в высшее общество.
   — Это чудовищно! — сказал Ннанджи, когда все это объяснили ему более простыми словами. — Они умирали с голоду! У них не было крыши над головой! У тебя что, вообще нет чувства жалости?
   Он недовольно посмотрел на Уолли. Уолли подумал о том, испытывал ли Ннанджи подобное чувство сострадания, когда сам был в возрасте Катанджи. Вероятно, нет, но он с тех пор переменился и кое-чему научился. Вряд ли стоило ожидать того же от Катанджи.
   — Вероятно, он жалеет только о том, что не оставил достаточно денег, чтобы расплатиться с тобой, — сказал Уолли. — Тогда бы ты ничего не знал. Его погубила жадность.
   — Я хотел, милорд, — грустно сказал Катанджи, — пока не увидел жемчуг.
   — Он протянул руку и поднял сверкающие бусы. — Я не мог удержаться. Я купил их за двадцать — а они стоят по крайней мере две сотни.
   Нет, он ни о чем не жалел.
   — С этого момента, — сказал Ннанджи, — ты никуда больше не пойдешь без моего разрешения! Ясно? — Его брат угрюмо кивнул, а Брота с мрачным видом смотрела в сторону горизонта. — Исполнять роль раба почетно, когда это делается ради помощи богам, но не ради денег! А теперь — сколько ты мог бы получить за… это? — Он вытащил золотую брошь с изумрудами.
   — Семьдесят, или около того, — осторожно предположил Катанджи.
   Ннанджи протянул ему брошь.
   — Тогда возьми ее, продай и верни долг. Остальное можешь оставить себе.
   У Катанджи заблестели глаза.
   Ннанджи с сомнением взглянул на остальную часть сокровища, молча ища поддержки со стороны Уолли, а потом Хонакуры, но понял, что они предоставляют ему решать самому.
   — Чье это?
   — Мое! — Однако в голосе Катанджи не хватало убедительности.
   — Нет! — Даже сидя на палубе, Ннанджи мог смотреть на него сверху, словно цапля на рыбу. — Как Первый, ты не можешь ничем владеть. И даже если бы ты был Вторым, это не может принадлежать тебе. Если бы я поручил тебе ухаживать за моей коровой, и она бы отелилась, теленок все равно принадлежал бы мне. Таков закон.
   Он посмотрел на жреца, который, усмехнувшись, кивнул.
   Несколько мгновений он задумчиво хмурился, пока остальные ждали его решения, а корабль скользил в свете утреннего солнца.
   — Я думаю, эти драгоценности осквернены, — сказал Ннанджи. — Их следует отдать Богине в ближайшем храме.
   Катанджи и Брота обменялись недовольными взглядами.
   — Погоди минуту, — сказала Брота со своего трона, словно алый Будда, готовый изречь проповедь. — Шонсу, ты видел, как Катанджи фехтует. Какой из него, по-твоему, получится воин?
   — Мертвый.
   Она кивнула.
   — Ннанджи, ты тоже это знаешь. У мальчика нет будущего в твоей профессии, но он — прирожденный торговец, каким был мой старший, Томиярро, может быть, даже лучше. У него хорошо бы пошли дела на Реке, даже если он никогда больше не получит новых меток.
   — Он не такой плохой, как кажется, — сказал Уолли. — Он просто притворяется.
   Ннанджи подозрительно взглянул на Катанджи, лицо которого было лишено какого-либо выражения.
   — Но, — добавил Уолли, — он никогда не станет Третьим, если хочет прожить долго. Ннанджи, — мягко сказал он, — госпожа права.
   — Пусть он принесет мне присягу, — предложила Брота, — и станет водяной крысой. Это его призвание. Когда-нибудь он сможет жениться на девушке из торгового клана, и у них будет свой собственный корабль. Это лучше, чем быть мертвым, не так ли? — Она по-матерински улыбнулась Катанджи — похоже, вполне искренне.
   Ннанджи покраснел.
   — Воин нанимается в торговцы?
   — Будь любезен, объясни, что в этом плохого? — спросила Тана голосом, источавшим сладость отравленного меда. — Мама и я очень хотели бы знать.
   Наступила тишина; Ннанджи напряженно разглядывал драгоценности и шея его покраснела так же, как и его щеки. Он только что собственным языком выкопал себе могилу, решил Уолли, и с интересом стал ждать, сумеет ли он из нее выбраться.
   — Ты в самом деле этого хочешь, подопечный? Стать водяной крысой? Торговцем ?
   Катанджи поколебался.
   — Думаю, я был бы лучшим торговцем, чем воином, Нандж, — тихо сказал он. — Но я хочу остаться с тобой — по крайней мере, на несколько лет.
   — Что ж, если ты в самом деле станешь водяной крысой, полагаю, у тебя будет такая возможность, — нехотя сказал Ннанджи.
   — Но моя честь, наставник? — у Катанджи были очень большие и очень невинные глаза.
   Ннанджи яростно посмотрел на него. Потом, тщательно подбирая слова, сказал:
   — Воин гарнизона или свободный меченосец не может заниматься торговлей, так как это отвлекает его от его обязанностей. Однако у водяной крысы есть обязательства перед своим кораблем, так что торговля для него допустима. Это ясно?
   Катанджи вздохнул.
   — Это очень умно! — Потом он снова взглянул на брата. — Но что скажет тетя Груза?
   Снова наступила тишина… звук, словно шум выходящего пара… затем Ннанджи наконец расхохотался, и Катанджи присоединился к нему; они вместе покатывались со смеху над какой-то семейной шуткой, которая остальным была неизвестна. В озадаченном молчании все смотрели на них.
   Ннанджи не мог говорить. Он колотил кулаками по палубе. Он несколько раз утирал слезы и пытался что-то сказать… затем снова встречался взглядом с братом, и их снова охватывал приступ истерического смеха. Кем бы ни была тетя Груза, ее имя обладало магической силой.
   Для Уолли это было трогательным напоминанием о том, что два брата вместе провели детство — и при том не очень давно. Он пытался идти в бой с очень юными помощниками. И, несмотря на их очевидные различия, братья в действительности очень гордились друг другом.
   Наконец припадок закончился, и Ннанджи вновь обрел контроль над собой.
   — Ладно, малыш, — сказал он. — Можешь оставить все себе… кроме этого.
   — Он протянул руку и поднял жемчужную нитку, которая извивалась в его пальцах, словно пойманный солнечный луч. — Госпожа Брота, не могла бы ты запечатать все остальное в мешочек и положить в безопасное место? Если со мной что-то случится, все это будет принадлежать Катанджи.
   — Конечно, адепт, — сказала Брота.
   Ннанджи некоторое время разглядывал жемчуг.
   — А эти жемчужины… они самые прекрасные из всех, и они честные — благодаря им всплыла вся эта история. Так что я оставлю их на виду, как напоминание нам, чтобы мы были честными. Но их красота померкнет по сравнению с другой красотой.
   Он поднялся, повесил бусы на шею Таны и быстро ушел.
   Тана задохнулась от изумления и подняла руку: двести золотых ? Она посмотрела на мать, потом на Уолли. Потом вскочила и побежала за Ннанджи.
   — Вот дерьмо! — с нескрываемым отвращением тихо пробормотал Катанджи.
   — Вероятно, ты хочешь присутствовать при опечатывании, молодой человек?
   — спросил Уолли. Хонакура понял намек и увел Катанджи вместе с его сокровищем. Томияно последовал за ними, оставив на палубе лишь Уолли и Броту.
   — Думаю, все будет в порядке, — сказал Уолли.
   Брота молча смотрела на него.
   — Ты благородный человек, милорд. Лишь немногие, какого бы ранга они ни были, отказались бы от того, что им предлагают.
   — Полагаю, здесь сыграли свою роль обстоятельства, — сказал Уолли. — Но что насчет Ннанджи? Знаешь, иногда я думаю о нем как о яйце, о большом яйце, которое я нашел на берегу. Время от времени отваливается очередной кусок скорлупы, и я могу мельком увидеть то, что должно из него вылупиться. Что бы это ни было, оно станет лучшим в своем роде. Кто бы мог подумать, что он способен на подобную утонченную речь?
   — На что ты намекаешь, милорд?
   — На то, что Тана упускает очень неплохой шанс.
   Брота задумчиво кивнула.
   — Как мать, я бы этого не сказала, лорд Шонсу… но я сомневаюсь, что она его достойна.

3

   — Кто-то идет! — сказал Ннанджи, прихлопнув очередного москита и тем самым доведя счет до сотни или около того.
   Вдоль западного горизонта четко выделялись черные, словно обсидиан, очертания гор на фоне бесцветного прозрачного неба. Солнце скрылось, но настоящая темнота еще не наступила здесь, в тени Реги-Вула. Горные утесы и Река выглядели мрачно, однообразно и угрюмо. Прохладный ветерок рябил воду, но не в состоянии был отогнать легионы самых отвратительных кусающих насекомых, каких Уолли когда-либо встречал.
   К полудню «Сапфир» миновал город колдунов Ов, осторожно прокладывая путь среди мелких мест и песчаных отмелей. Теперь он стоял посреди Реки, неподалеку от владений Гаратонди.
   Шлюпка с их корабля была привязана у конца причала. Она была там уже, казалось, много часов — по крайней мере, два. Рядом покачивалась пара ветхих рыбацких лодок. Река стояла намного выше, чем тогда, когда Уолли впервые оказался здесь — как же давно, казалось, это было!
   Глядя вдоль древних, грязных досок, он услышал то, что уловили уши Ннанджи сквозь плеск волн: стук копыт, скрип осей и скрежет колес о камни. Шлюпка слегка покачнулась.
   — Самое время! — сказал Томияно.
   Их было пятеро — трое воинов, включая Тану, плюс один моряк и одна рабыня — или шестеро, если также считать спящего Виксини. Холийи послали на берег, чтобы найти Куили.
   Холийи отсутствовал уже слишком долго — видимо, что-то пошло не так, как ожидалось. Поскольку это был Холийи, задержка явно не могла быть связана с пустой болтовней, и Томияно начал бормотать крепкие проклятия, угрожая отомстить, если что-то случится с его двоюродным братом.
   Круг замкнулся. Именно здесь началась их миссия, на краю этой пристани, когда он ждал Ннанджи, отправившегося на разведку. Когда тот вернулся, Уолли последовал его распоряжениям. Здесь он столкнулся с проблемой, пересек горы, проплыл вокруг по Реке — совершил круг. Теперь он должен был узнать урок. Возможно. Он хотел бы иметь больше уверенности в том, что сможет его усвоить. Его мучила непреходящая убежденность в том, что где-то и что-то он все же упустил.
   Проклятые слепни! Он хлопнул себя сзади по шее.
   У подножия каньона показался фургон, запряженный парой лошадей. Двое спешились и пошли пешком. Третий остался и начал долгие, мучительные попытки развернуть фургон. Лошади не вошли бы в воду Реки, а при столь высоко стоящей воде места на берегу было мало.
   Одним из них был Холийи. Вторая была женщиной, но не Куили.
   — Остальным оставаться на месте! — Уолли шагнул на пристань и направился навстречу визитерам; его сапоги гулко стучали в вечерней тиши.
   На лице Холийи, когда он подошел достаточно близко, была его обычная сардоническая ухмылка, что обнадеживало. Его спутница была среднего возраста, почти пожилая. На ней была оранжевая мантия Четвертой, и Уолли мельком отметил, что ее одежда сшита из слишком хорошего бархата для того, чтобы подметать его обшитым кружевами краем эту грязную пристань. У женщины были ухоженные седые волосы, на пальцах — драгоценные перстни. Она была жрицей, и явно состоятельной.
   — Адепт Валия, лорд Шонсу, — пробормотал Холийи.
   Они обменялись приветствиями.
   — У тебя были какие-то проблемы? — спросил Уолли.
   Холийи покачал головой и беззаботно пожал плечами.
   — С жрицей Куили все в порядке, милорд, — сказала Валия, — но сейчас она не может с тобой встретиться. Она развлекает колдунов.
   Она улыбнулась, снисходительно наблюдая за его реакцией. Манеры Валии были достаточно дружелюбны, но она явно воображала себя высокородной леди.
   — И это называется — никаких проблем?
   — Никаких, пока они не знают, что ты здесь, милорд! А я уверена, что они этого не узнают.
   Уолли повернулся и махнул своим спутникам, чтобы те присоединялись к нему. Он мог расспросить Холийи о подробностях, но потребовался бы час, чтобы их из него вытянуть.
   — Пожалуйста, объясни, адепт?
   Однако уже слышался топот сапог и шлепанье босых ног. Подбежали остальные, после чего пришлось представлять Валию Ннанджи, а остальных — ей.
   — Какой чудесный ребенок! — воскликнула она.
   Виксини, недовольный тем, что его разбудили, вовсе не казался чудесным ребенком. Он зарылся лицом в грудь матери и отказался с кем-либо общаться.
   Уолли произнес мысленную молитву о долготерпении.
   — Мы не можем предложить тебе удобное кресло, адепт, и воздух кишит летучими вампирами, так что, может быть, быстро выслушаем твой рассказ?
   Валия наклонила голову в знак соизволения.
   — Я имею честь служить здесь в настоящее время, милорд. Жрица Куили — моя подопечная. В миру она также старшая надо мной, но это не имеет значения. Мы хорошо работаем вместе.
   — Что-то я не совсем понял, — сказал Уолли. — Я рад слышать, что Куили удостоилась повышения до Третьей. Что с леди Тонди?
   — Ее забрала к себе Богиня.
   — Было бы лицемерием с моей стороны выражать сожаление по этому поводу.
   Жрица укоризненно нахмурилась, затем снисходительно улыбнулась.
   — Наверное, можно это понять. Я уверена, что ты сам предал ее суду богов. Твоя молитва была тяжкой, милорд, и смерть ее была нелегкой.
   — Объясни!
   Адепт Валия окинула всех взглядом, явно довольная, что у нее есть внимательная аудитория.
   — Она спустилась на этот причал, чтобы сесть на семейный корабль, собираясь отправиться в Ов по делам — вскоре после твоего отбытия, лорд Шонсу. Прогнившая доска проломилась под ней, и она провалилась.
   — Богиня! — пробормотал Уолли. По коже у него побежали мурашки. Почему он чувствовал себя виноватым?
   — Несомненно! Перед ней шло несколько рослых мужчин, а она весила не слишком много, насколько я понимаю.
   — Значит, она досталась пираньям?
   Она ожидала подобного вопроса.
   — Нет. Они отвергли ее. Конечно, так иногда бывает. Быстрое течение унесло ее, и она утонула. Никто не в состоянии был спасти ее. — Жрица наслаждалась реакцией слушателей.
   Джия ободряюще обняла своего господина. Ннанджи и Томияно находились под впечатлением только что услышанного.
   — Я могу показать точное место, если хочешь, — предложила Валия.
   — Нет, спасибо! А ее сын?
   — Достопочтенный Гаратонди нездоров, милорд. Несколько дней спустя после смерти матери у него был удар. С тех пор он парализован и не может говорить. Лекари не надеются на выздоровление и не ожидают, что он проживет долго.
   — Это ужасно!
   Жрица удивленно посмотрела на него.
   — Ты оспариваешь суд богов, милорд, когда сам же и призвал к нему?
   — Я не думал… Расскажи мне о Куили. Я надеюсь, относительно нее новости лучше?
   — Отличные. Я никогда не видела более счастливой пары.
   Уолли подавил сильное искушение оглушить жрицу.
   — Она вышла замуж за Гарадуи?
   — Конечно! И они так подходят друг другу! Настоящие влюбленные голубки.
   Почувствовав, как его обнимает рука Джии, Уолли взглянул на ее улыбку. О некоторых вещах можно было не говорить.
   — Пожалуйста, передай им наши поздравления.
   — Обязательно. А ты, милорд? Ты оправился от своей раны?
   — Как… откуда ты знаешь?
   Валия снова снисходительно улыбнулась. Она была в значительно меньшей степени открыта ветру и насекомым, чем остальные.
   — Несколько недель назад колдуны сообщили строителю, что ты умер. Тебя видели в Аусе, а потом в Ки Сане, но очень больным, умирающим от рубленой раны. Лекари считали тебя безнадежным. Естественно, Куили была сама не своя от радости, когда узнала, что ты будешь сегодня вечером здесь, и что все их рассказы — ложь.
   Не все; Уолли не смотрел на Ннанджи. В мозгу его стремительно проносились следствия только что услышанного. Могущество колдунов не знало границ. Значит, у них были агенты в Ки Сане, даже если сам лекарь не был колдуном. Но лекарь ошибся. Может быть, именно поэтому «Сапфир» не слишком внимательно досматривали в Вэле, когда на борт поднимался колдун. Колдуны сочли его мертвым. Снова их могуществу повредило обычное человеческое свойство ошибаться…
   — Не все их рассказы — ложь, — признал он. — Но что они делают здесь сегодня?
   Жрица усмехнулась.
   — Работы в колдовской башне идут очень медленно с тех пор, как строитель Гарадуи сократил рабочий день для рабов. Он также запретил все телесные наказания без его личного одобрения, милорд.
   — Полагаю, это может быть не слишком полезно.
   — Однако производительность труда, как мне сказали, в последнее время значительно улучшилась.
   Это было похоже на Гарадуи. Скоро он начнет давать своим рабам мясо. Может быть, уже дает. Может быть, даже кровати.
   — А колдуны?
   — Сегодня пришел достопочтенный Ратазаксо, — цинично улыбаясь, сказала Валия. — Он хотел, чтобы строитель Гарадуи вернулся вместе с ним в город и лично наблюдал за ходом работ, как делал его отец. Они довольно громко спорили. Даже сквозь закрытые двери было слышно.
   — Башня еще не закончена?
   — Как я понимаю, сама башня почти завершена, однако еще требуется провести некоторые работы на прилегающей площади. Думаю, в конце концов договор будет выполнен, милорд. Конечно, его честь и его спутники были приглашены остаться на обед. Именно тогда здесь появился моряк Холийи. Об этом стало известно в усадьбе. Возникли некоторые затруднения с передачей известия — я тоже была на обеде.
   Холийи было сказано найти Куили, но присутствие двух жриц могло вызвать некоторое замешательство. Отсюда и задержка — пришлось передавать информацию так, чтобы о ней не узнали колдуны.
   — В конце концов мне и Куили удалось выскользнуть и быстро переговорить с ним, — объяснила Валия. — Однако она не осмелилась уйти. Если вы хотите вернуться со мной, придется немного подождать, для уверенности. Если нет… она передает свою любовь тебе и адепту Ннанджи, милорд.
   Ннанджи широко улыбнулся.
   — Передай ей мою.
   — И мою, конечно, — добавил Уолли. — Сколько человек привел с собой этот колдун-Шестой?
   — Двоих. Оба Третьи.
   Пульс Уолли участился.
   — Но строитель Гарадуи возвращается в Ов вместе с ними?
   Ннанджи слегка напрягся.
   Валия снисходительно усмехнулась.
   — Если они наложат на него заклятие. Но заклятие потребуется сильное! Он действительно обещал через несколько дней… — Потом ее осенило, и ее губы сжались в сердитом молчании.
   Томияно тоже в свое время оказался там.
   — Дорога идет вдоль реки?
   Ннанджи кивнул.
   — Есть еще паром, — тихо сказал он.
   — Они очень настаивали на том, чтобы он отправился вместе с ними, милорд, — запротестовала Валия. Сейчас она была испугана, злясь на свою собственную глупость. — А он пытался убедить их остаться на ночь. Семейный корабль прибудет утром…
   — Но ты пригласила нас в поместье. Ты думала, что они ушли.
   Она не могла в этом признаться.
   — Возможно.
   Уолли перестал обращать на нее внимание. Он часто наблюдал, как Хонакура искажал правду и вместе с тем не лгал, и старик был намного искуснее в этом отношении, нежели эта напыщенная жрица.
   В наступавших сумерках свет от Реки отражался в глазах Ннанджи, отчего они, казалось, сверкали. Но в них не было кровожадных намерений. Он напряженно следил за Уолли, не двигаясь с места, вовсе не дрожа от возбуждения, как обычно бывало в предвкушении каких-то событий. Ннанджи знал ответ и ждал, пытаясь понять, знает ли его Уолли.
   — Тогда это твой шанс, Шонсу! — Томияно злорадно потер руки. — Нас пятеро, их трое. Неплохое преимущество, особенно когда неожиданность на нашей стороне!
   — Нет, — сказал Уолли.
   — Что? Почему? Двоих убить, одного взять живым! Это твой шанс выяснить, что у них в карманах! Возможность, ниспосланная небесами! Мы свяжем его, заткнем ему рот…
   — Нет.
   — Почему? — закричал капитан. — Что в этом такого?
   — Лорд Шонсу — не воин Кандору, — сказал Ннанджи, тише обычного.
   — Какое он имеет к этому отношение? — Томияно ошеломленно переводил взгляд с одного воина на другого.
   — Он поднял меч на гостя.
   Тана была столь же озадачена, как и ее брат.
   — Она сказала, что мы пока не можем войти в дом — нам отказали в гостеприимстве. Мы не гости!
   — Но они гости, — слегка улыбнулся Уолли.
   — Мы не можем выступить против колдунов, адепт, — сказал Уолли Валии. Это было безумием. Томияно был почти прав — это была ниспосланная небесами возможность, шанс взять в плен колдуна-Шестого. Однако Валия невольно выдала своих гостей их врагам, и пользоваться плодами этой ошибки было бы неблагородно. Хорошие манеры не позволяли вести войну подобным образом… безумие! Безрассудство! Однако Ннанджи был доволен — лорд Шонсу оказался человеком чести. Какое было дело Уолли до того, что думает Ннанджи? Почему его радовала эта кривая улыбка? Наказание за то, что он совершил в Аусе? Безумие!
   Томияно презрительно фыркнул. Тана покачала головой — чушь, на которую способны лишь сухопутные!
   — Благодарю тебя, милорд, — смиренно сказала Валия. — Вина была бы возложена на Куили… — Теперь в ней уже мало что осталось от высокородной леди. — Так вы не придете в поместье?
   — Думаю, уже поздно, — сказал Уолли. — Нам нужно вернуться на корабль до темноты.
   — Как вам будет угодно, милорд. — Валия поколебалась. — Я не хотела об этом говорить… это было сказано по секрету, но без присяги. Думаю, мой долг — сообщить об этом вам. Так или иначе, скоро вы и сами бы все узнали.
   Уолли внезапно охватило дурное предчувствие.
   — Да?
   — Видимо, в этом причина спешки колдунов. — Она никак не могла перейти прямо к сути. — Достопочтенный Ратазаксо сообщил, что объявлен священный сбор.
   — Сбор ? — воскликнул Ннанджи. — Где ?
   Валия отшатнулась.
   — В Касре, адепт.
   — Когда?
   — Вчера.
   — И Она благословила его?
   — Очевидно, адепт.
   — И должны явиться Ее воины?
   — Так сказал его милость…
   Ннанджи шагнул вперед и схватил Уолли за плечи. Если он и пытался встряхнуть его, то ему это не удалось.
   — Вот оно, брат! Ты думал о том, как сразиться с колдунами, и вот ответ! Почему мы об этом не подумали?
   — Что это за сбор, ради демонов? — прорычал Томияно.
   — Это священная война! Для нее требуются двое Седьмых, воин и жрец… — Он снова повернулся к Валии, дрожа от возбуждения. — А волы? У них были волы?
   Она кивнула.
   — Зачем волы? — спросил Томияно. — Для жаркого?
   — Нет, нет, нет! — Ннанджи почти танцевал. — Подобного сбора не было в течение… о, многих веков! Его назначают жрец и воин, и они входят в реку. Волы идут первыми.
   Глаза Томияно расширились.
   — Волов не хватит, чтобы затащить меня…
   Ннанджи повернулся обратно к Уолли.
   — Но если то, что рассказывают — правда, и воины действительно идут, значит, Богиня благословила сбор! Значит, он есть на самом деле! Сага об Арнанари… За? Гуллико?
   — Кто главный на этом сборе? — спросила Тана, бросив взгляд на Уолли. — Седьмой, который его объявил?