Дункан Дэйв. Обретение мудрости (Седьмой Меч - 2)

   Ннанджи стоял в дальнем конце, у окна, вытираясь полотенцем. Он вынул свою заколку для волос, и его шевелюра напоминала рыжую копну. Он все еще тяжело дышал, и все еще улыбался. Без косички и перевязи он выглядел удивительно юным и невинным.
   Хонакура озабоченно посмотрел на него.
   - Значит, ты мог его победить?
   Он кивнул и вытер лицо.
   - Он меня одурачил.
   - Он одурачил тебя?
   - Да. - Уфф. - Он очень подвижен... у него есть ряд хороших приемов... но теперь я их знаю... - Он продолжал вытираться, тяжело дыша. - Он не воин. У воина были бы и другие... а у него нет. Я этого не понял!
   - И он попытался тебя ранить?
   Ннанджи рассмеялся, не в силах скрыть своей радости.
   - Сначала. Но я в самом деле не хотел... наносить такой удар. Мы очень быстро двигались. Это просто случайность.
   Шонсу говорил, что память Ннанджи хранит также все, относящееся к фехтованию. Он никогда ничего не забывал. Значит, теперь он знает хитрости и приемы капитана.
   - Вряд ли ты успокоил этим команду, адепт.
   Ннанджи перекинул полотенце через плечо и пальцами расчесывал волосы, собираясь вернуть на место заколку. Его юношеская улыбка исчезла.
   - Нет. - Он нахмурился, опустив руки. - И это меняет дело, не так ли? Я вряд ли мог бы дать ему меч, если бы он мог проиграть, верно?
   Он посмотрел своим странным взглядом на молчавшего Хонакуру. Это был взгляд Шонсу. Затем он показал на дубовые сундуки.
   - Прошу тебя, сядь, милорд. - Это тоже были слова Шонсу.
   Хонакура сел, пытаясь скрыть нарастающее возбуждение.
   Ннанджи отбросил полотенце и тихо прикрыл кормовые ставни. Затем он наклонился, поднимая с пола свою перевязь и седьмой меч.
   - Приходилось ли тебе, лорд Хонакура, за все годы, проведенные в храме, когда-либо слышать о веском оправдании убийства штатским воина?
   Ага! Значит, вот в чем дело?
   - Нет, адепт. Я думал о том же самом. Но - нет. Я никогда не слышал ни об одном подобном случае.
   Ннанджи задумчиво потер подбородок.
   - Одного недостаточно - нам нужно два, не так ли? Думаю, я их нашел, но не уверен. Мне нужна твоя помощь, милорд.
   ----
   Еще задолго до заката наступил полный штиль, и "Сапфир" бросил якорь посреди Реки. Ужин был подан рано, и пища была более скудной, чем обычно. Раздавались шутки насчет возможной голодной смерти, если штиль затянется черный юмор. Впрочем, в эти дни на борту преобладало черное настроение.
   Брота обнаружила один очень, очень слабенький лучик света в темноте впервые ей показалось, что Шонсу немного лучше. Не желая пробуждать ложных надежд, она ничего не сказала.
   Глупость Томияно, согласившегося на поединок с воином, наложила мрачный отпечаток на весь "Сапфир". Он пытался проучить противника и в результате почти пропустил первые несколько выпадов. Это подействовало ему на нервы, после чего Ннанджи начал парировать каждый его удар и буквально засыпал его множеством невероятно сложных приемов. Конечно, она сразу же узнала технику Шонсу, и вероятно, Томияно узнал ее тоже, но у него просто не хватало времени ей противостоять. В реальном поединке ее сын, скорее всего, все же одержал бы верх, поскольку в реальном поединке заученные приемы не годились. Однако Ннанджи тренировал Тану и Матарро, учеников Томияно, а также наблюдал, как тот сражался с Шонсу. Этот опыт давал ему преимущества, которых Томияно не мог предвидеть. Любитель, сколь бы одаренным он ни был, не должен связываться с профессионалом,
   Однако сейчас команда была встревожена больше обычного, и кое-кто мрачно нашептывал, что неплохо было бы запереть Ннанджи в каюте. Брота даже отказывалась слушать подобные советы, поскольку знала, что воин будет драться, если кто-либо только попробует. Впервые после смерти Томминоли ее лидерство оказалось под вопросом, и в воздухе пахло бунтом.
   После поединка Ннанджи не выходил из рубки. Либо он оказался удивительно тактичным, либо его сдерживал старый жрец. Он появился лишь однажды, когда Томияно вернулся, чтобы собрать свои наждачные камни, предложив ему свою помощь. Это было предложение мира, но моряк с непристойной бранью отклонил его. Однако корабль был слишком мал для того, чтобы они могли чересчур долго не встречаться.
   Так что Брота покинула место, где она обычно ела, и села на крышке переднего люка, лицом к корме, рядом со своим все еще возмущенным сыном. Это была не слишком удачная позиция, так как шлюпки по бокам закрывали вид на Реку, но она могла следить за Томияно и за дверью рубки. Остальные взяли себе еды и рассеялись, как обычно, по палубе, однако разговоров было мало, а мрачных мыслей много.
   Появилась Джия. Она положила несколько кусочков на тарелку, слабо улыбнулась в ответ на попытку заговорить и поспешила обратно к ложу своего господина. Катанджи, как никогда ощущавший общее настроение, забился в дальний угол, и его почти не было видно. Пришел старый жрец. Он взял себе ломоть хлеба и кусок мягкого сыра и устроился на крышке другого люка, лицом к Броте и Томияно. Это был странный выбор места, и Холийи пришлось подвинуться, чтобы он мог сесть. Возможно, старик тоже следил за Томияно?
   Все ужинали, за исключением Ннанджи, а ведь обычно он всегда был первым у кормушки. Потом раздался стук сапог...
   Брота утратила интерес к стоявшей рядом с ней тарелке. Рыжеволосого молодого воина не интересовала еда. Все напряженно смотрели на него.
   Он остановился у мачты, лицом к Броте. Однако ему была нужна не она.
   - Капитан Томияно?
   Рука моряка потянулась к кинжалу, и она приготовилась в случае чего перехватить ее.
   - Чего?
   Ннанджи высоко поднял голову и хрипло сказал:
   - Я должен извиниться перед тобой.
   Невероятно! Формальное извинение от воина было явлением более редким, чем перья у рыбы.
   Пальцы Томияно пошевелились, ощупывая новую ссадину на ребрах. Наполовину зажившая корка снова отвалилась, ничего особенного.
   - Я согласен с тем, что это произошло случайно, - хрипло ответил он.
   - Не в этом дело, моряк. - Что бы ни должно было сейчас произойти, Ннанджи слова давались с трудом. - Я приношу извинения за то, что заставил тебя волноваться. Я совершил ошибку на прошлой неделе, когда новичок Матарро спросил меня, что случится, если лорд Шонсу умрет.
   Да будет благословенна Богиня!
   - Я сказал, что должен буду за него отомстить. Я был неправ.
   Окружающие начали облегченно улыбаться.
   Ннанджи глубоко вздохнул, так что под перевязью показались все его ребра.
   - Клятва, которую мы принесли, весьма необычна, капитан. Конечно, он не умрет, но даже если бы он и умер, я неправильно истолковал эту клятву. Снова пауза, еще более глубокий вздох, словно ему приходилось заставлять себя произносить слова. - Потому что, если бы лорд Шонсу умер, ты бы не был в этом виноват.
   - Это очень здорово, - подозрительно сказал Томияно, ожидая скрытой ловушки. - Почему же?
   - Он наделил тебя правом применять оружие. Он приказал тебе бросить меч, но не воспользовался соответствующими словами. Тебе было предоставлено право... ты был обязан... продолжать исполнять его предыдущий приказ. Когда штатскому предоставлено такое право, воин, который ему его дал, отвечает за любые последствия.
   - Ты хочешь сказать, что Шонсу убил... ранил самого себя?
   Ннанджи еще больше напрягся, сжав кулаки.
   - С точки зрения закона - да.
   Томияно громко, презрительно расхохотался.
   - Что ж, в самом деле великолепно! Значит, мне нечего опасаться? Теперь я могу спать спокойно? Я могу не тревожиться о том, что ты накинешься на меня с мечом?
   - Том'о! - попыталась сдержать его Брота.
   - Это означает, что на мне не лежит обязанность мстить за то, что случилось с Шонсу. - Ннанджи сиял. - Но это не означает, что я не могу принять оскорбление на свой собственный счет.
   Прежде чем моряк успел ответить, Брота сказала:
   - Это хорошая новость, адепт. Мы очень рады. Теперь, может быть, присоединишься к нашему ужину? Том'о, как насчет вина, чтобы отпраздновать это событие?
   Тана выбежала вперед, схватила Ннанджи за руку и быстро поцеловала в щеку. Его бледное лицо залилось краской, но он даже не посмотрел на нее и не улыбнулся, как можно было бы ожидать. Старик все еще внимательно наблюдал за происходящим. Что-то должно было еще случиться, хотя теперь почти все облегченно улыбались и начали оживленно разговаривать.
   - Это очень странный случай, капитан, - громко сказал Ннанджи. Все смолкли. - Это должно означать, что штатский тяжело ранил воина и избежал наказания. Такого никогда не бывает.
   Тана отступила назад. Томияно ошеломленно умолк.
   Ннанджи посмотрел на Броту и прикусил губу. Потом быстро спросил:
   - Где находится Йок, госпожа?
   Она крепко сжала запястье Томияно.
   - Десять дней пути вверх по реке от Хула. А что?
   - Ты никогда больше не бывала в Йоке?
   - С каких пор?
   - С тех пор, как был убит твой сын.
   Она посмотрела на старика. Тот знал, что это случится. Это было нечто большее, нежели самонадеянный и импульсивный самоубийственный просчет молодого воина.
   - Нет. Мы никогда больше туда не возвращались.
   Ннанджи, казалось, снова потерял дар речи. Потом он крикнул:
   - Расскажи мне!
   Томияно выдернул руку и швырнул на палубу свою тарелку. Колбаса, морковь и хлеб разлетелись у ног Ннанджи.
   - Тебе незачем это знать, сынок!
   - Я должен! Я не могу на тебя донести, на борту нет никого постороннего!
   - Однако в Дри будут.
   - Тогда ты не позволишь мне добраться до Дри. И ты это знаешь.
   Наступила невыносимая тишина, пока моряк и воин смотрели друг на друга - Томияно красный от гнева, Ннанджи мрачный и бледный. Брота снова посмотрела на старика, но тот оставался непроницаемым.
   - Как хочешь, - оскалился Томияно. - Тана! Расскажи нашему беспокойному другу, что с тобой было в Йоке.
   Тана потрясенно прижалась спиной к шлюпке у правого борта.
   - Мама?
   Брота пожала плечами. Она не могла понять, что происходит, но чему-то помешать было уже поздно.
   - Расскажи ему.
   - Но, мама...
   - Расскажи!
   - Я была еще только Первой, - прошептала Тана. - Я сошла на берег со своим мечом. Сухопутным не нравятся девушки, которые носят мечи.
   Ннанджи повернулся к ней, внимательно слушая. Рука Томияно снова потянулась к кинжалу, и снова Брота сжала его запястье... подожди!
   - Их было четверо, - быстро заговорила Тана. - Четвертый, двое Третьих и Первый. Адепт вызвал меня на поединок...
   - И ты, конечно, выразила ему свое почтение, - сказал Ннанджи.
   Она кивнула.
   - Потом он велел мне раздеться. Мы были за какими-то штабелями в гавани.
   Губы Ннанджи искривились.
   - А остальные?
   - Они смеялись... и шутили. Я вырвалась от них и побежала обратно на корабль. Они погнались за мной.
   Со смертоносным выражением на лице Ннанджи повернулся к капитану.
   - Ты прикончил их всех?
   Долгая пауза... достаточно долгая, чтобы умереть.
   - В конечном счете - да. Но это не вернуло назад моего брата. И Линкаро. А Брокаро умер неделю спустя.
   Ннанджи поднял руку, и Томияно напрягся, но он лишь вытер лоб тыльной стороной ладони.
   - Ну, адепт? - в наступившей тишине спросила Брота. - Ты слышал. Мы убийцы воинов. Хладнокровные и безжалостные. Никто не наделял нас тогда правом защищаться.
   Ннанджи нахмурился.
   - Вы не смогли бы им воспользоваться, госпожа. Воин не должен вмешиваться в дело чести, а если Четвертый должным образом вызвал на поединок Тану, и Тана ему подчинилась, то это было делом чести.
   - Хороша честь! - ухмыльнулся Томияно.
   - С точки зрения закона. Выразив ему свое почтение, Тана проиграла поединок. Она должна была делать все, что он потребует, пока он не уберет в ножны свой меч.
   Олигарро и Малоли поднялись на ноги и придвинулись ближе к пожарным ведрам. Холийи неохотно последовал их примеру. Ннанджи стоял в одиночестве посередине, словно олень среди волчьей стаи, принимая на себя насмешку капитана.
   - Даже это, воин?
   Ннанджи кивнул.
   - Победитель может требовать чего угодно, хотя проигравший все же может отказаться, чтобы сохранить свою честь.
   - Но тогда он может быть убит?
   - Тогда он должен быть убит. Конечно, это позор! Четвертый не должен вызывать на поединок Первого. Не должен он и требовать от него столь отвратительных вещей. Если бы я был там, я бы предупредил его, что после этого вызову на поединок его самого. Но он был в своем праве. Нет, с точки зрения закона вы - убийцы.
   - Значит, ты донесешь на нас, когда мы прибудем в Дри?
   Ннанджи тяжело сглотнул и покачал головой.
   Капитан недоверчиво фыркнул.
   - Почему бы и нет?
   - Потому что вы никогда больше не возвращались в Йок. Богиня могла бы перенести вас туда. Она могла бы не дать вам уйти.
   Наступила озадаченная тишина, проблеск надежды. Затем послышался шамкающий голос старика:
   - Конечно, это нельзя считать защитой, госпожа. Как я уже объяснял адепту Ннанджи раньше, когда мы обсуждали подобный, но гипотетический случай, боги могут убить на месте любого согрешившего, так что отсутствие божественного вмешательства не может быть истолковано как невиновность.
   Если кто-то еще сомневался в том, что старик - жрец, то эта речь должна была окончательно их в этом убедить.
   - Однако в данном случае, - сказал Ннанджи, - Она перенесла вас. Она доставила вас в Аус, к той каменоломне. Вы тащили за собой якорь; вы проделали очень долгий путь - необычное проявление воли Ее Руки. Богиня сама вынесла приговор. Ваше наказание - помогать лорду Шонсу. Ни один воин или жрец не вправе вмешиваться, когда становится известной Ее воля. Подобное случилось с нами в Ханне. Она сама вынесла приговор, и ни один человек не в силах его отменить.
   - Ты веришь в это, старик? - спросила Брота. За всем этим явно чувствовалось его присутствие. Ни один воин не мог думать подобным образом, и уж никак не Ннанджи.
   Он догадался, о чем она думает.
   - Да, я согласен с доводами адепта, - беззубо улыбнулся он.
   - Я им не верю! - Томияно снова вырвал руку у Броты и вскочил на ноги. - Я никогда не стану им доверять!
   Ннанджи покраснел.
   - Я готов поклясться специально для тебя, моряк. Но мне придется вытащить меч.
   Томияно поколебался.
   - Что ж, послушаем.
   Осторожно, стараясь не делать резких движений, Ннанджи вытащил сверкающий меч Чиоксина и поднял его в клятвенную позицию. В лучах закатного солнца казалось, что на нем отсвечивает кровь.
   - Я, Ннанджи, воин четвертого ранга, брат по клятве Шонсу седьмого ранга, торжественно клянусь, что все члены команды "Сапфира" свободны от греха смерти четверых воинов в Йоке; клянусь своей честью и именем Богини.
   Седьмой меч с легким шелестом скользнул обратно в ножны.
   Последовала ошеломленная пауза.
   - А твой босс? - спросил капитан. - Если он придет в себя...
   Ннанджи устало улыбнулся.
   - Он и я принесли четвертую клятву воинов, капитан. Мои клятвы - его клятвы, так что я поклялся и за лорда Шонсу тоже. И ни один Седьмой никогда не отменит клятвы другого. Это может сделать жрец, но некому будет исполнить его приговор. Вам ничто не угрожает.
   - Ты Четвертый! Ты думаешь, что можешь связать клятвой всех Седьмых в Мире?
   Улыбка Ннанджи стала шире, напоминая скорее дерзкую мальчишескую ухмылку его брата.
   - Это тяжкая ответственность! Я предупреждал Шонсу, когда он говорил мне об этой клятве... Да! Всех Седьмых. То есть, полагаю, всех воинов в Мире. Навсегда. Окончательно. Даже если я ошибаюсь, мы можем оставить вас только на суд Богини.
   - Старик? - бросила Брота.
   Тот кивнул лысой головой.
   - Все верно, госпожа.
   Она прислушивалась к словам нищего?
   Затем вперед выбежала Тана и обхватила руками Ннанджи. На этот раз он рассмеялся и обнял ее, поцеловав в ответ.
   - Что ж, я... - сказал Томияно, глядя на вставшую с места Броту. Все смотрели на Броту.
   Не в силах говорить, она лишь с улыбкой кивнула.
   Долгий кошмар закончился. Над палубой разнеслись радостные крики. Все вскочили на ноги, жены обнимали мужей, дети возбужденно кричали. Катанджи лежал на спине, обняв Диву и Мей, а они обе пытались одновременно его поцеловать. Тана все еще была в объятиях Ннанджи, получая в ответ значительно больше поцелуев, чем отдавала ему сама...
   - Ннанджи! Ннанджи! - сквозь толпу протолкалась Джия.
   Покрасневший Ннанджи вырвался от Таны столь резко, что она чуть не упала.
   - Ннанджи! - Джия схватила его за руку. В глазах ее стояли слезы. - Он пришел в себя... он говорит, что голоден.
   7
   Шонсу не собирался умирать, торговля шла хорошо, каждый день приносил с собой новые впечатления. На "Сапфире" царила атмосфера всеобщего удовлетворения. В конце концов, воины оказались не такими уж и плохими. Меняющие Курс приносили удачу.
   "Сапфир" пришел в Дри.
   Город Дри был залит солнечным светом, отражавшимся от воды; это был город, сверкавший всеми цветами радуги, по оживленным каналам которого скользили гондолы и быстроходные лодки. Высокие арочные мосты соединяли широкие площади; в небо уходили полукруглые купола и алебастровые башни. В воздухе ощущался острый запах экзотических пряностей и цветов; казалось, он вибрировал от многоцветья и грустных старых песен полуголодных гондольеров. Разукрашенные корабли величественно двигались среди выложенных мрамором зданий, под неподвижным взглядом древних статуй.
   Местные таможенники оказались худшими из всех, каких только приходилось встречать Броте. Они вышли навстречу "Сапфиру" на лодках, словно нетерпеливо ожидая своей добычи. Они взяли у нее деньги и направили ее на стоянку возле одного из торговых островков поменьше.
   Шонсу был все еще очень слаб. Даже Томияно не решился предложить отправить его на берег, а Ннанджи не собирался оставлять седьмой меч без охраны, или рисковать оказаться с мечом за спиной рядом с другим воином. Так что воины остались на борту, а моряки начали готовиться к торговле.
   Брота с легкостью продала мебель, и цена была вполне приличной, даже после того, как хищные таможенники забрали причитавшуюся им долю.
   - Ковры, - сказал Томияно, показывая в сторону ближайшего склада. Они вместе с Бротой подошли туда, рассмотрели и пощупали ковры, подумали и поторговались. Торговец оказался неуступчивым и настаивал на том, что может продать товар только другому торговцу... подразумевая плату для одного из его родственников, действовавшего в качестве агента. Это было бы еще одним налогом. Брота вела себя более осторожно, чем тогда, когда покупала медь. Торговля должна была основываться на опыте и знаниях; в Ки или в Хуле она знала, что покупать, что продавать, что сколько стоило. Эта странная коммерция под руководством Богини была азартной игрой, прыжком в неизвестность, вызывавшим у нее тревогу, но в конце концов она решилась, и они ударили по рукам. Рабы начали носить ковры и складывать их возле корабля, поскольку еще один таможенник должен был осмотреть их перед погрузкой.
   Брота вышла на шумную, оживленную улицу вместе с сыном, и они остановились посреди освещенной солнцем толпы, обсуждая, правильно ли они поступили. Группа уличных музыкантов перебирала струны по одну сторону от них, с другой стороны расхваливал достоинства своих цветов лоточник. Со всех сторон их толкали тележки и пешеходы.
   Все-таки, подумала Брота, она что-то упустила. Ковры казались не вполне уместными, хотя сделка была уже заключена и ничего изменить было нельзя.
   - У нас еще есть свободное место, - предложил Томияно, столь же недовольный.
   - Госпожа! - послышался голос возле ее локтя. Она обернулась, нахмурившись, и обнаружила перед собой мальчишку-раба. Он был очень юным, загорелым и худым, так что можно было пересчитать все ребра. Всю его одежду составляла черная набедренная повязка. У него были темные курчавые волосы и большие ясные глаза.
   Брота в ужасе отшатнулась.
   - Катанджи! - выдохнула она. - Ради всех богов, мальчик! Ты сошел с ума!
   Через середину его лица была проведена черная полоса раба. Она скрывала его единственную воинскую метку, и крохотный крестик в виде меча можно было заметить лишь при внимательном рассмотрении - а кто будет внимательно разглядывать раба?
   Томияно схватил его за руку.
   - Это нарушение всех законов, парень, - прошептал он. - Если кто-нибудь заметит, ты навсегда останешься рабом, и они выжгут тебе эту метку каленым железом. Возвращайся на корабль, быстро!
   Катанджи вырвался.
   - Погоди! Все в порядке - я был на складе, и там было темно.
   Брота посмотрела на Томияно, а Томияно на Броту; затем оба посмотрели на Катанджи.
   - И что ты там делал? - спросила она.
   - Осматривал ковры. - Он показал на свою родительскую метку. - Я знаю ковры! Я видел, как вы вошли, и провел для вас небольшую разведку. Рабы все знают, и их не заботит прибыль их хозяев, так что они рассказали мне правду - как другому рабу.
   В этом могла быть доля истины.
   - И что же ты узнал? - с нарастающим любопытством спросила Брота.
   - Самые лучшие - шелковые, верно? Они просто замечательные!
   - Некоторые - да. Но за каждый шелковый приходится покупать десять шерстяных. Таков закон этого города. Другие торговцы говорят то же самое.
   Мальчишка улыбнулся.
   - Это только для торговцев! Местные их покупают. И женщина-воин тоже могла бы их купить! - Он был настолько возбужден, что, казалось, подпрыгивал на булыжной мостовой. - Ты видела тот с золотыми русалками? Это просто чудо! И это единственный, который у них есть на этом складе, потому что горожане обычно скупают их все. Я знаю, куда надо идти, и какую цену платят местные.
   Брота посмотрела на Томияно, а Томияно на Броту. Контрабанда?
   - Шелковые ковры большие, - сказала Брота. - Но даже гондола могла бы выдержать несколько.
   Томияно задумчиво кивнул.
   - Тебе придется подкупить гондольера. Он может потерять свою лодку. Или голову.
   - Обычные моряки не посмели бы - у них могли бы конфисковать корабль.
   Но никто не конфискует корабль, пока на его борту Шонсу.
   - Давай! - сказала Брота. - Том'о, проследи за погрузкой. А ты, новичок? Как нам доставить тебя обратно на корабль?
   Он снова улыбнулся.
   - Увидимся на борту, госпожа. - Он шагнул назад и растворился в толпе.
   Томияно нахмурился и побежал вперед, огибая фургоны и людей. Когда Брота добралась до трапа, он был занят разговором с чиновником, но, увидев ее, покачал головой.
   - Я думал, он оставит вход открытым. Но это не положено.
   Когда корабль стоял в порту, открытые входы являлись серьезным проступком; они могли пропустить крыс, четвероногих или двуногих. Она огляделась вокруг, но нигде не было видно никаких следов Катанджи - что было не удивительно на пристани, столь запруженной грудами товара, фургонами и людьми. Чиновник с официальным видом щелкал на счетах... требовалась очередная взятка.
   ----
   Когда она добралась до своей каюты, там было жарко и душно. Проклятый таможенник лишил ее последних средств. Она заперла дверь, опустилась на колени и отодвинула панель. Из многих потайных мест на корабле этим она пользовалась чаще всего. Она окинула взглядом хранившиеся там запасы. Сколько ковров, даже шелковых, может поместиться в гондоле? Немного, но, возможно, почти столько же, сколько она уже купила, забив при этом трюм "Сапфира" шерстяными. Мальчишка был прав, именно шелковые ковры могли принести прибыль. Если ты не уверен в рынке, обеспечь качество. Шерстяные ковры были не того класса. Парень был прирожденным торговцем.
   Она выбрала маленький кожаный мешочек. В нем было сто золотых, и она была уверена, что гондола не возьмет так много, может быть, даже меньше половины. Затем она взяла свой меч, причесала волосы и вышла на палубу.
   Подойдя к рубке, она услышала глухие удары. Корабль был, естественно, неподвижен, и кто-то пользовался возможностью потренироваться в метании ножа. С удивлением она обнаружила, что это был Ннанджи, сидевший из-за низкого потолка на одном из сундуков и упражнявшийся с набором из дюжины или около того клинков. Судя по виду мишени, у него это получалось очень хорошо.
   Видя ее удивление, он улыбнулся.
   - Быстрее, чем меч! - сказал он. У него был несколько смущенный вид, но он явно был доволен своим искусством.
   - Я думала, что это нарушение всех правил, адепт? Или я пропустила новую сутру?
   - Это я предложил, госпожа, - послышался голос Шонсу. Теперь он сидел, опираясь спиной на груду подушек, все еще очень худой и бледный, но дела его явно пошли на поправку. Каждый день он набирался новых сил. - Ты знаешь, что говорят сутры о колдунах?
   Если бы она созналась в том, сколько сутр она знала, рыжие волосы адепта Ннанджи тут же бы поседели.
   - Не думаю, что когда-либо об этом слышала.
   - Ничего! Они не воины, так что принципы чести к ним не относятся. Они - вооруженные штатские, что само по себе есть нарушение закона - так что любые средства хороши.
   - Но ножи? - Даже водяной крысе могло стать не по себе при мысли о воине, бросающем ножи. Хуже того, Джия спокойно сидела в углу, что-то делая с одним из сапог Шонсу, а рядом с ней стоял сапог Ннанджи. Хуже всего были спрятанные ножи.
   Шонсу пожал плечами. Он выглядел усталым. Тана заботливо сидела на корточках рядом с ним. Она исполняла обязанности медсестры с тех пор, как Шонсу пришел в себя и смог оценить ее усилия. Брота не думала, что ее дочь добьется большего успеха с Шонсу, чем Ннанджи добился с ней, но Седьмой стоил таких усилий.
   - Когда я встретился с колдунами в Аусе, - сказал Шонсу, - они заставили меня отступить перед ними. Я тогда подумал, нужно ли им время для того, чтобы произнести свои заклинания, или что там у них. Из всего, что мы о них знаем, следует, что единственное действенное средство против них скорость. Так что - ножи! - Однако звучало это так, словно он был готов лишь обороняться, но не нападать.