Дункан Дэйв
Разбойничья дорога (Омар, меняля историй - 1)
Дэйв ДУНКАН
ОМАР, МЕНЯЛА ИСТОРИЙ I
РАЗБОЙНИЧЬЯ ДОРОГА
С удовольствием посвящаю эту книгу КЕВИНУ МАЙКЛУ ПРЕССУ в надежде, что он, выросши, полюбит книги и - быть может (когда-нибудь в грядущем столетии) даже эту.
ПРОЛОГ
Нет-нет, вы не за того меня принимаете, господа хорошие! Я не нищий! В свое время кем я только не побывал, от низкородного жестянщика и до венценосного тирана - однажды даже богом! - но до попрошайничества не опускался никогда. По призванию же я - меняла историй, и лохмотья - мое обычное одеяние.
Этот тернистый путь, благородные господа, я выбрал по своей воле. Меня всегда влечет куда-то вдаль. В свое время мне довелось побывать почти во всех городах по Эту Сторону Радуги. Назовите мне любой - и я расскажу вам о нем.
Нет, все, чего я хочу, - это предложить вам обменяться по дороге историями, чтобы скоротать время и хоть ненадолго забыть о палящем солнце. Истории про любовь или войну? Истории про славу или бесславие? Про чудеса? Нет, ничего страшного, кушайте на здоровье, это мне не мешает...
О, вы так добры, господа. Признаюсь, из ваших котлов поднимаются восхитительно аппетитные ароматы. Ничего, ничего, я могу есть и рассказывать одновременно...
Каково быть богом? Право, это на редкость неприятное ощущение, не из тех, какие хотелось бы пережить еще раз.
Но рассказать об этом? Почему бы и нет - правда, рассказ получится долгий, вполне возможно, до следующего привала на ужин, а то и дольше. Это случилось давным-давно, когда мне впервые приснился Занадон, прекраснейший из прекрасных городов на равнинах...
1. РАЗБОЙНАЯ ДОРОГА
Как и было предсказано, я спустился с холмов и зашагал по выжженной солнцем равнине. Очень скоро в рыжей дорожной пыли начал попадаться свежий конский навоз, чего я не видел уже много недель. И еще увидел я, что дезертиры, составлявшие мне компанию все это время, почуяв опасность, попрятались все до одного.
Так шел я и шел, заново привыкая к столь внезапному одиночеству, хоть и знал, что стоит посмотреть внимательнее за изгородями или по полям - и исчезнувшие странники обнаружатся там, хоронящиеся в зелени. Вскоре один из них, самый смелый, высунулся и предостерегающе окликнул меня. Я же махнул ему рукой в знак благодарности, но продолжил свой путь, насвистывая и не испытывая ни малейших сомнений в своей дальнейшей судьбе.
Небо над головой было синим до боли в глазах, а жара - утомительной. Я гадал, не означают ли неясные силуэты на севере знаменитый Култиарский хребет, или же это просто далекий мираж. На востоке горизонт прочерчивали вчерашние столбы дыма. Каждое утро дымы все приближались.
Выйти наконец из бесконечных оливковых рощ было, с одной стороны, даже приятно, ибо я еще не настолько изголодался, чтобы есть сырые оливки. Однако, с другой стороны, теперь я лишился благодатной тени. Возделанные поля и сады, сулившие - как я надеялся - некоторое облегчение, оказались опустошены поспевшей раньше меня прожорливой саранчой. Уже полный день и полная ночь миновали с той минуты, когда я подлизал последние крошки со дна моей дорожной сумы.
Я никогда не беспокою богов своими жалобами. Они и без того прекрасно знают, что для исполнения своего долга мне нужно совсем немного, сущие пустяки. Худоба говорит сама за себя и без моих молитв. Быть может, я поступил нерасчетливо, поделившись остатками съестных припасов с малышкой Буллой. Если и так, я не жалею об этом, ибо груди ее были свежи как розы, а маленькие ручки неутомимы, как бабочки в летний день.
С той ночи, как сгорел Дом-Уилт, мне не встретилось ни одного человека, идущего с запада. Я двигался быстрее обычного, ибо крепкие мужчины редко встречались на этой дороге скорби. Дети, калеки и старухи, тянувшие за собой на тележках свой убогий скарб, были теперь моими спутниками. Лишившиеся денег, крова, в лохмотьях, в невзгодах своих, они тем не менее не озлобились и не лишились чувства сострадания. Отчаяние часто открывает людей с лучшей стороны. Многих встревожил поначалу мой чужеземный наряд и странная внешность - мое ремесло требует, чтобы я казался странником и пришельцем, и везде чужим, - но стоило мне раз заверить беженцев, что я не форканец, как они понемногу разговаривались, а я не спеша брел рядом с ними.
Вот так мне и удавалось порой собрать историю-другую. Впрочем, довольно скоро, ссылаясь на неотложность своего дела, я желал своим спутникам удачи и уходил, благословляемый богами, к следующей группе.
Теперь я шагал в одиночестве по безлюдной земле, и все, что я слышал, только мое собственное насвистывание да еще бурчание в пустом животе.
Так шел я и шел, пока не вышел внезапно к широкой реке у брода, и место это показалось мне знакомым. И хоть не могла быть столь широкая река ничем иным, кроме как великой Иолипи, не увидел я на ее глади ни одной лодки. Правда, должен признать, что вода стояла низкая и из серебристых струй тут и там проглядывали отмели золотистого песка.
Почернелое пожарище обозначало место, где стоял домик паромщика, но меж обугленных бревен пробивалась зелень, а это означало, что переправы здесь нет уже много лет. Рядом с пожарищем виднелись остатки сада - шесть тополей и пламенеющее алым цветом тюльпановое дерево. Ни дом, ни брод не остались в моих воспоминаниях, но тюльпановое дерево я узнал.
В тени тополей расположился на отдых отряд солдат. Они разлеглись на зеленом травяном ковре, не забывая приглядывать за своими щиплющими траву пони, а также за группой обнаженных - или почти обнаженных - людей, стоявших в воде под солнцем. Купальщики, однако, не испускали ни радостных криков, ни других столь естественных для подобного занятия изъявлений удовольствия.
При моем приближении солдаты повернули головы. Я-то знал, как жарко и душно им сейчас в бронзовых шлемах и железных панцирях, налокотниках и наголенниках, ибо мне и самому доводилось носить такие, хотя ни разу - по своей воле. И еще я знал, что их незадачливые пони способны передвигаться под таким бременем лишь неспешной трусцой. Эти доблестные воители, возможно, и умели неплохо управляться с безоружными крестьянами, но форканцы могли бы спокойно отплясывать вокруг них гавот.
Их предводителя легко можно было узнать по высокому гребню на шлеме и бронзовой кирасе. Даже валяясь на траве, он сохранял командный вид, внушая трепет своею мощной грудью и холодным прищуром глаз. Он лежал, приподнявшись на локте, и в его спокойствии ощущалась сила. Его черная, вьющаяся, пышная даже по меркам Пряных Земель борода опускалась почти до груди. Воистину такая величественная голова достойна украшать золотую монету или, скажем, сад - в виде мраморного бюста, разумеется. Да и на пике смотрелась бы не так уж плохо.
Я направил свои стопы прямо к нему. Кое-кто из солдат, что лежали ближе ко мне, сел, схватившись за мечи и провожая меня недоверчивыми взглядами. Мои волосы и кожа светлее, чем у жителей Пряных Земель, да и глаза у меня серого цвета. Бороду я в те дни стриг совсем коротко, так что и без чужеземной одежды наверняка казался этим воинам чужаком, а чужаки, как известно, просто обязаны вызывать подозрение у любого уважающего себя солдата.
Я беззаботно улыбнулся им в ответ, и они позволили мне пройти. Подойдя к командиру, я уронил свой посох, скинул с плеча суму и уселся, скрестив ноги.
- Да будет жизнь ваша источником веселья для богов, капитан, - радостно произнес я.
Он приподнял одну кустистую черную бровь.
- Что-то не слыхал я еще таких приветствий.
Я заверил его в том, что хотел единственно выказать свое к нему уважение. Впрочем, если он предпочитает нагонять на богов тоску...
- Ну, когда ты объяснил, оно и впрямь кажется мне не таким уж дурацким. Ты и сам, поди, способен развлечь нас?
Я улыбнулся, дабы успокоить его:
- Именно в этом и единственно в этом состоит моя цель, ибо я меняла историй, и развлекать людей - мое ремесло. Меня зовут Омар, господин мой.
Огромная ручища капитана потеребила конец окладистой бороды.
- А я - Публиан Фотий, капитан Занадонского войска.
- А! Значит, вы в силах помочь мне. Тот город, о котором вы говорите, уж не тот ли это славный Занадон, воины которого покрыли себя славой в столь бесчисленных сражениях, что его называют в Пряных Землях не иначе как "Занадон Непобедимый"?
Воин окинул меня внимательным взглядом и мрачно кивнул:
- Это действительно так, благодарение святой Майане и Балору Бессмертному.
- Вот спасибо! Воистину встреча с одним из благородных граждан Занадона большая честь для меня. Но мои познания в географии - увы! - слабы, о благородный капитан. Вот уже много дней иду я Разбойной дорогой к Ширдлу и Тангу. Осмелюсь ли я предположить, что эта водная гладь и есть прославленная с незапамятных времен река Иолипи, а раз так, что от Занадона Непобедимого меня отделяет не более дня пути?
- Твои познания в географии не так уж слабы, меняла историй Омар, сказал капитан своим звучным командирским голосом, - ибо трудно описать наше местоположение более точно. Всего час ходьбы вверх по течению - и ты воочию узришь гранитные стены и сверкающие шпили Занадона Непобедимого.
Я задумчиво пригладил ладонью свою стриженую бороду.
- В это смутное время, когда несметные полчища форканцев наводняют страну, оскорбляя богов грабежами и убийствами, когда даже могущественные города вроде Форбина, Полрейна или Дома-Уилта лежат в развалинах воистину один Занадон Никогда-Непобедимый может устоять против захватчиков.
- Мы обрушимся на них со всей отвагой и - если будет на то воля святой Майаны - прогоним их в хвост и в гриву!
- Вот речь, достойная отважного воина, благородного гражданина и преданного слуги святой... э-э... Майаны, - не без энтузиазма откликнулся я. Однако... вы простите мою дерзость, если я задам вам еще вопрос... или два?
Капитан повернул свою величавую голову к реке и окинул взглядом стоящих там людей.
- Оно, конечно, мне скоро трогаться в путь, но молю тебя, продолжай, ибо не часто доводится мне вести беседу столь ученую и познавательную.
- Воистину доброта ваша сравнима с вашей доблестью, капитан. Тогда поведаю вам, что гнетет меня теперь. Велико число беженцев, встреченных мною в пути, что бегут, спасаясь от полчищ форканских варваров. Многие опередили меня, еще больше осталось позади. При всем могуществе и величии Занадона Непобедимого, при всей славе его как радушнейшего и гостеприимнейшего из городов, существует же предел тому числу несчастных, которым он может дать приют в своих стенах?
- Увы! Ты говоришь о том, что изрядно заботит и нас самих.
Я вздохнул:
- Уж не может ли тогда так случиться, что, проделав тот путь вверх по течению, о котором вы столь любезно поведали мне, я так и не попаду в город, а мое прошение будет отвергнуто?
Публиан Фотий уселся. Его воины, как по команде, повскакали с мест, звеня бронзой и скрипя кожей доспехов. Насколько я заметил, некоторым для того, чтобы встать на ноги, потребовалась посторонняя помощь, так тяжела была их броня.
- Так считай себя счастливчиком, меняла Омар. Ибо сдается мне, что сами боги привели тебя как раз к тому человеку, который способен помочь тебе в исполнении твоей мечты - попасть внутрь спасительных стен могущественного Занадона Непобедимого.
- И да будут благословенны боги в их милосердии!
Он уставился на меня с внезапной подозрительностью:
- А могу ли я поинтересоваться, что за дело у тебя такое в нашем городе?
- Мне было приказано идти туда, - объяснил я.
- Кем это приказано?
- Богами, капитан. Не знаю, правда, какими богами или богом, хотя есть у меня подозрение, что за всем этим стоит великий Кразат - или Балор, как вы его зовете. Надеюсь, вы поймете меня и простите мне ту радость, что я испытываю при встрече с человеком - единственным, кто способен помочь мне исполнить волю богов? Это занятная история, и я буду рад поведать ее вам. Все началось года два назад, когда мне впервые был ниспослан сон, который...
- Все это не так уж важно. - Капитан уперся волосатыми лапищами в траву, подобрал под себя ноги и с легкостью вскочил. Казалось, тень от его туши затмила солнце.
Я тоже поднялся на ноги, ощущая себя слабой ивой пред могучим дубом.
- Умоляю вас, благородный господин, поведайте мне, какие помехи могут задержать меня в пути и что мне делать, дабы избежать их?
Публиан окинул меня взглядом с головы до пят и махнул рукой своим людям. Часть их поспешила привести пони, другие отправились к реке и принялись звать купавшихся, причем в выражениях крайне грубых и, можно сказать, непристойных.
- Сдается мне, меняла, самым разумным с твоей стороны будет снять с себя одежду - всю и немедленно.
Несколько удивившись подобному предложению, я нахмурился:
- Что, господин? Подобные советы я до сих пор получал только от презренных грабителей и головорезов с большой дороги... ну, надо признать, что-то похожее говорили мне иногда представительницы прекрасного пола, правда, чаще всего намеками. Но, поверьте, я затрудняюсь понять, как столь неподобающее поведение может повысить мои шансы быть благосклонно принятым городскими властями Занадона Непобедимого.
- Раз так, посмотри-ка вон на того капрала, - невозмутимо произнес Публиан Фотий, сделав выразительный жест рукой. - Его звать Грамиан Фотий, он сын моего младшего брата. Скажи, чем не славный, крепкий парень, делающий честь войску, в котором мы оба служим?
- Воистину так, - согласился я, посмотрев на великана. - При всем его относительно юном возрасте скажу честно и откровенно: никогда глаза мои не видели еще воина, сравнимого с ним как статью, так и внушающими благоговейный ужас воинственными манерами.
- Тогда ты поймешь всю мудрость моего совета, ибо, если ты рискнешь промедлить с выполнением предложенных мною действий, капрал Фотий собственноручно, голыми руками оторвет тебе правое ухо.
Я согласился, что подобное уточнение, несомненно, проясняет ценность его совета, и поспешно снял шляпу, рубаху, штаны и сандалии.
- А ну обыщите его мешок, - приказал Публиан. - Поворотись-ка, пленный. Так, клейма нет... Следов плети тоже не видно. Ты, никак, ухитрился избегать до сих пор почетной процедуры бичевания?
- Боюсь, что так, благородный господин. Мои слушатели не всегда встречают те истории, что я им рассказываю, изъявлениями бурной радости, но и столь резкой и болезненной реакции на них, как вы изволили предположить, я тоже до сих пор не удостаивался. - Я завершил оборот вокруг своей оси и стал ждать, перенося продолжающийся досмотр с присущим мне добрым расположением духа. Любой, кто провел бы столько лет, сколько я, с бушменами Гатойла, и думать забыл бы стесняться наготы.
- И ни одного боевого шрама! Ты что, воином никогда не был?
Я признался, что был раз или два, но заверил его в том, что Всемогущий Кразат всегда улыбался мне и обращал свой ужасный гнев на моих неприятелей.
- Хвала этому богу, - кивнул Публиан, - хоть имя его мне и незнакомо. Боюсь, чужеземец, придется мне сделать вывод, что ты у нас шпион. Как там у него с золотишком?
Воин, тщательно потрошивший мою суму, с отвращением отшвырнул последний кусочек кожи и встал, пряча меч в ножны.
- Никак нет, господин!
- Тогда поищи в одежде. Что-то не вижу я, меняла, твоего ножа. Как может человек выжить в этих краях без ножа?
- С набитым брюхом - по меньшей мере первые несколько часов.
- Или те истории, которыми ты торгуешь, настолько разорили тебя, что ты даже нож продал?
- Увы мне! - признал я. - Не истории мои упали в цене, но еда подорожала неслыханно. А хороший был нож, с костяной рукояткой, на которой были вырезаны сцепившиеся в борьбе демоны...
- Сдается мне, без него так оно будет спокойнее, - утешил меня капитан.
Я не без сожаления смотрел, как резали на мелкие лоскуты мои штаны замечательные штаны из мягкой верблюжьей кожи с ярко-алой тесьмой, которые сшила мне темноглазая Иллина. Они закрывали мои ноги до колен, оставляя лодыжки проветриваться в жаркий день. Сандалии я получил в награду за ночные празднества Семи Богов в Вейлмене - они последовали за штанами. И наконец, точно так же превратилась в жалкие клочки моя рубаха из прочной ткани, совсем еще новая - подарок караванщика с побережья, ибо обитатели Пряных Земель не знают такой одежды. Дорожная пыль всего континента приглушила ее пастельные тона, темные пятна пота изобразили на ней океаны, как на карте, и все же мне жаль было видеть ее бесславную кончину. Шляпу я сам смастерил из соломы, так что не особенно переживал, когда ее вернули в изначальное состояние.
Однако золота не оказалось и там. Публиан в первый раз за все время улыбнулся, и в его черной бороде янтарным отсветом блеснули зубы.
- Воистину твоя нищета - твое счастье, странник, ибо не могу представить себе шпиона без золота или оружия. И еще твое счастье в том, что у тебя хватило ума обратиться ко мне, дабы избежать мук голодной смерти. Как ты верно заметил, Занадон Непобедимый не без угрызений совести закрыл свои врата перед всем тем сбродом, что гонят перед собой форканцы. Ибо прими он их, они, без сомнения, загадили бы все улицы, испортили бы весь воздух и оглашали бы наши ночи своими мерзостными воплями. Лишь одно малое исключение сделано из общего правила.
- Молю вас, откройте, какое? - спросил я.
Капитан махнул в сторону лязгающей кандалами цепочки несчастных, тянувшихся из воды.
- Меня с моими людьми отрядили на поиски крепких добровольцев, не возражающих против того, чтобы помочь горожанам в нелегком труде укрепления городских стен. И пусть по сравнению с капралом Фотием ты так себе мужичок да и позировать для статуи Балора Бессмертного в храме тебе едва ли предложили бы, - я должен признать, что ты здоров, мускулист и вполне можешь окупить ту баланду, которой наше городское начальство, возможно, не пожалеет за твою добровольную помощь.
Не обращая внимания на ухмылки столпившихся вокруг меня солдат, я нагнулся, подобрал самый большой обрывок, оставшийся от моей рубахи, и аккуратно обернул его вокруг бедер. Не могу сказать, чтобы он особо закрывал что-нибудь, но даже так я оказался едва ли не самым одетым во всей компании.
- К вашим услугам, капитан.
- Это было очевидно с самого начала, - сказал Публий.
2. КОНЕЦ ЦЕПИ
Мне не так уж редко случалось попадать в невольники. После того как я искупался в реке, это рабство показалось мне значительно приятнее большинства других, и я охотно занял место в конце цепочки, даже сам помогая застегнуть у себя на шее бронзовый ошейник. Впрочем, несколько странных моментов я не мог не отметить.
Улов был скуден. В цепочке шагало тринадцать человек, из которых только один имел шанс выжить в каменоломнях, куда нас скорее всего и гнали. Он выглядел не менее внушительно, чем капрал Фотий. Пожалуй, даже более внушительно, ибо тело его было в значительно большей степени открыто взгляду. Плохо заживший корявый шрам тянулся от его грудины вниз к бедру, а свежая рана на икре от стрелы вынуждала его слегка прихрамывать. Вся его спина представляла собой узор из розовых и желтых рубцов.
Этого титана поставили замыкающим, отделив его от остальных рабов тяжеленной длинной цепью. Когда меня приковывали за ним, он бросил на меня свирепый взгляд из-под могучих, как крепостные стены, бровей, и в джунглях его буйной бороды блеснули зубы. Мокрые пряди черных волос падали ему на плечи.
Вообще-то этого типа, как наиболее опасного, стоило бы поместить в середину, а к обоим концам цепи привязать пони. Капитан Публиан Фотий выказал удивительную некомпетентность.
Все же - кажется, я уже говорил это как-то раз Владу Оскорбителю (а может, и его деду?) - единственное, что удивляет меня, это то, чего следовало бы ожидать. Как бы то ни было, я не стал просвещать капитана по поводу допущенных им промахов. Вместо этого я безропотно принял на плечи бремя проржавевшей цепи, хоть и видел по стертым в кровь плечам шагавшего передо мной, что мне предстоят не самые приятные ощущения. Когда наш конвой расселся верхом и процессия тронулась вперед по дороге, я передвинул цепь так, чтобы две петли ее свисали мне на спину, ибо двое молодчиков с кнутами испытывали от своей работы не совсем понятное мне удовольствие.
За последнее время мои ноги привыкли к сандалиям, а цепи на солнце быстро раскалились и больно жгли кожу, но я бодро шагал вместе с остальными, беззаботно насвистывая сквозь зубы. Более всего меня беспокоило, что Занадон Непобедимый может кормить своих рабов только один раз в день, и притом утром. Будь я из тех, кто привык молиться, я бы поделился своим опасением с богами. Самым же интересным из того, что находилось в поле моего зрения, были замысловатые следы, проделанные ручейками пота на пропыленной спине шагавшего передо мной волосатого великана.
Цепь позвякивала, пони цокали подковами по дороге, а живот мой по-прежнему урчал от голода. Впрочем, свернув с Разбойной дороги, мы видели все больше возделанных полей, зеленевших под защитой городских стен. Нам встретилось несколько отрядов вооруженных воинов. Урожай до сих пор не разграбили, а деревушки не пожгли. Занятые своим делом крестьяне склонялись к земле, не обращая на нас никакого внимания.
Капитан Фотий не солгал, сказав, что всего через час ходьбы мы увидим стены Занадона. Воистину гранитные стены и сияющие шпили производят неизгладимое впечатление, и я испытал священный трепет, созерцая воочию то, что так часто являлось мне во снах. К сожалению, великий город стоит на вершине одинокой столовой горы, а потому видно его издалека, чуть ли не с противоположного конца равнины.
Вскоре нам начали встречаться торговцы, и вьючные караваны, и женщины с тюками на головах. Среди них выделялись нарядами горожане.
Климат Пряных Земель мягок, и только в холмах одежда действительно требуется для тепла. Даже зимние дожди теплы настолько, что на них можно не обращать внимания. В деревнях мужчины ограничиваются простейшими набедренными повязками. В городах же эти повязки - весьма непростое одеяние, любая деталь которого подчиняется сложным, тщательно соблюдаемым правилам. Законники не прекращают спорить из-за их расцветок, узоров, качества ткани и количества витков. Наиболее важной является высота нижнего витка. Рабы и чернь обязаны оставлять голыми обе коленки, однако с ростом статуса закрывается сначала одна коленка, потом другая. У самых богатых и уважаемых горожан повязка опускается до лодыжек.
Человеку посвященному эта повязка говорит о занятии ее обладателя, его общественном положении, состоянии, семье и боге-покровителе, о том, скольких детей он произвел на свет, - в общем, за повязками следят тщательнее, чем за любимым быком царя Клулита! Более того, все это сооружение должно закрепляться единственной булавкой, расположенной строго на пупке, - это обязательное условие. Дозволенные же украшения самой булавки достойны отдельного исследования.
Городские законы обыкновенно разрешают ношение хламид отдельным категориям населения - знати, представителям власти и духовенству, - но большинство редко носит что-нибудь выше пояса, если не считать шляп-горшков и прямоугольных черных бород. Кстати, в некоторых городах мужчинам не дозволяется жениться до тех пор, пока борода не отрастет у них до сосков - вот почему хорошенькие девушки из Ургалона известны как "нашейницы".
Что же касается женщин, то они вольны надевать все, что пожелают.
***
Лишь на закате дня добрались мы до основания пандуса, ведущего к городским воротам, и солдаты остановились дать отдых пони, да и самим перекусить немного. Они милостиво позволили нам полежать в прохладном, заросшем арыке разумеется, после того, как из него напились пони. Жестокая кара была обещана любому, кто осмелится заговорить, и один солдат разгуливал с кнутом взад-вперед вдоль цепочки, готовый примерно наказать ослушников.
Я придвинул лицо к затылку моего соседа и выждал, пока конвоир не окажется у дальнего конца цепочки.
- Омар, - произнес я, почти не шевеля губами.
- Ториан, - донесся ответный шепот.
Я выразился в том смысле, что нам уготована работа до смерти или бесславная гибель с началом осады - для экономии съестных припасов.
Быстрый, едва заметный кивок был мне ответом. Я ободрился этим свидетельством того, что под буйной шевелюрой у Ториана имелось кое-что, кроме кости (вши не в счет). Я прикрыл глаза - конвоир подошел и снова отошел, - а потом спросил Ториана, может ли он порвать цепь без моей помощи.
Он пожал плечами. Должно быть, он полагал, что может, иначе вряд ли бы он так огорчался, лишившись заветного последнего места в цепочке.
- Если моя помощь понадобится, пригнись, - предложил я, - чтобы я мог дотянуться руками.
Еще кивок.
- Я скажу тебе, когда настанет время. И когда мы побежим, пусти меня вперед, ибо я могу найти надежное убежище.
Стражник вернулся и вновь отошел.
- А вот твоя помощь мне понадобится, чтобы тащить цепь, - нехотя добавил я. Спутник, способный порвать цепь в одном месте, может порвать ее и в двух и бежать в одиночку.
- Каменоломня? - пробормотал он. - Они не отведут нас в город сегодня вечером.
- Отведут. Я точно знаю.
Щелканье бича и вопли с дальнего конца цепочки прервали наш разговор. Как раз вовремя, подумал я. Иначе Ториан вполне мог поинтересоваться, насколько хорошо я знаком с Занадоном.
3. БОЛЬШИЕ ВОРОТА
Мы начали восхождение по пандусу. Солдаты спешились и вели пони под уздцы - столь крут и долог подъем, что специальным распоряжением по армии все возвращающиеся в город всадники поднимаются только пешим ходом, дабы не перетрудить и без того усталых лошадей. У большинства офицеров хватает ума не противопоставлять себя подчиненным, игнорируя это распоряжение, однако капитан Публиан Фотий был исключением из этого правила.
ОМАР, МЕНЯЛА ИСТОРИЙ I
РАЗБОЙНИЧЬЯ ДОРОГА
С удовольствием посвящаю эту книгу КЕВИНУ МАЙКЛУ ПРЕССУ в надежде, что он, выросши, полюбит книги и - быть может (когда-нибудь в грядущем столетии) даже эту.
ПРОЛОГ
Нет-нет, вы не за того меня принимаете, господа хорошие! Я не нищий! В свое время кем я только не побывал, от низкородного жестянщика и до венценосного тирана - однажды даже богом! - но до попрошайничества не опускался никогда. По призванию же я - меняла историй, и лохмотья - мое обычное одеяние.
Этот тернистый путь, благородные господа, я выбрал по своей воле. Меня всегда влечет куда-то вдаль. В свое время мне довелось побывать почти во всех городах по Эту Сторону Радуги. Назовите мне любой - и я расскажу вам о нем.
Нет, все, чего я хочу, - это предложить вам обменяться по дороге историями, чтобы скоротать время и хоть ненадолго забыть о палящем солнце. Истории про любовь или войну? Истории про славу или бесславие? Про чудеса? Нет, ничего страшного, кушайте на здоровье, это мне не мешает...
О, вы так добры, господа. Признаюсь, из ваших котлов поднимаются восхитительно аппетитные ароматы. Ничего, ничего, я могу есть и рассказывать одновременно...
Каково быть богом? Право, это на редкость неприятное ощущение, не из тех, какие хотелось бы пережить еще раз.
Но рассказать об этом? Почему бы и нет - правда, рассказ получится долгий, вполне возможно, до следующего привала на ужин, а то и дольше. Это случилось давным-давно, когда мне впервые приснился Занадон, прекраснейший из прекрасных городов на равнинах...
1. РАЗБОЙНАЯ ДОРОГА
Как и было предсказано, я спустился с холмов и зашагал по выжженной солнцем равнине. Очень скоро в рыжей дорожной пыли начал попадаться свежий конский навоз, чего я не видел уже много недель. И еще увидел я, что дезертиры, составлявшие мне компанию все это время, почуяв опасность, попрятались все до одного.
Так шел я и шел, заново привыкая к столь внезапному одиночеству, хоть и знал, что стоит посмотреть внимательнее за изгородями или по полям - и исчезнувшие странники обнаружатся там, хоронящиеся в зелени. Вскоре один из них, самый смелый, высунулся и предостерегающе окликнул меня. Я же махнул ему рукой в знак благодарности, но продолжил свой путь, насвистывая и не испытывая ни малейших сомнений в своей дальнейшей судьбе.
Небо над головой было синим до боли в глазах, а жара - утомительной. Я гадал, не означают ли неясные силуэты на севере знаменитый Култиарский хребет, или же это просто далекий мираж. На востоке горизонт прочерчивали вчерашние столбы дыма. Каждое утро дымы все приближались.
Выйти наконец из бесконечных оливковых рощ было, с одной стороны, даже приятно, ибо я еще не настолько изголодался, чтобы есть сырые оливки. Однако, с другой стороны, теперь я лишился благодатной тени. Возделанные поля и сады, сулившие - как я надеялся - некоторое облегчение, оказались опустошены поспевшей раньше меня прожорливой саранчой. Уже полный день и полная ночь миновали с той минуты, когда я подлизал последние крошки со дна моей дорожной сумы.
Я никогда не беспокою богов своими жалобами. Они и без того прекрасно знают, что для исполнения своего долга мне нужно совсем немного, сущие пустяки. Худоба говорит сама за себя и без моих молитв. Быть может, я поступил нерасчетливо, поделившись остатками съестных припасов с малышкой Буллой. Если и так, я не жалею об этом, ибо груди ее были свежи как розы, а маленькие ручки неутомимы, как бабочки в летний день.
С той ночи, как сгорел Дом-Уилт, мне не встретилось ни одного человека, идущего с запада. Я двигался быстрее обычного, ибо крепкие мужчины редко встречались на этой дороге скорби. Дети, калеки и старухи, тянувшие за собой на тележках свой убогий скарб, были теперь моими спутниками. Лишившиеся денег, крова, в лохмотьях, в невзгодах своих, они тем не менее не озлобились и не лишились чувства сострадания. Отчаяние часто открывает людей с лучшей стороны. Многих встревожил поначалу мой чужеземный наряд и странная внешность - мое ремесло требует, чтобы я казался странником и пришельцем, и везде чужим, - но стоило мне раз заверить беженцев, что я не форканец, как они понемногу разговаривались, а я не спеша брел рядом с ними.
Вот так мне и удавалось порой собрать историю-другую. Впрочем, довольно скоро, ссылаясь на неотложность своего дела, я желал своим спутникам удачи и уходил, благословляемый богами, к следующей группе.
Теперь я шагал в одиночестве по безлюдной земле, и все, что я слышал, только мое собственное насвистывание да еще бурчание в пустом животе.
Так шел я и шел, пока не вышел внезапно к широкой реке у брода, и место это показалось мне знакомым. И хоть не могла быть столь широкая река ничем иным, кроме как великой Иолипи, не увидел я на ее глади ни одной лодки. Правда, должен признать, что вода стояла низкая и из серебристых струй тут и там проглядывали отмели золотистого песка.
Почернелое пожарище обозначало место, где стоял домик паромщика, но меж обугленных бревен пробивалась зелень, а это означало, что переправы здесь нет уже много лет. Рядом с пожарищем виднелись остатки сада - шесть тополей и пламенеющее алым цветом тюльпановое дерево. Ни дом, ни брод не остались в моих воспоминаниях, но тюльпановое дерево я узнал.
В тени тополей расположился на отдых отряд солдат. Они разлеглись на зеленом травяном ковре, не забывая приглядывать за своими щиплющими траву пони, а также за группой обнаженных - или почти обнаженных - людей, стоявших в воде под солнцем. Купальщики, однако, не испускали ни радостных криков, ни других столь естественных для подобного занятия изъявлений удовольствия.
При моем приближении солдаты повернули головы. Я-то знал, как жарко и душно им сейчас в бронзовых шлемах и железных панцирях, налокотниках и наголенниках, ибо мне и самому доводилось носить такие, хотя ни разу - по своей воле. И еще я знал, что их незадачливые пони способны передвигаться под таким бременем лишь неспешной трусцой. Эти доблестные воители, возможно, и умели неплохо управляться с безоружными крестьянами, но форканцы могли бы спокойно отплясывать вокруг них гавот.
Их предводителя легко можно было узнать по высокому гребню на шлеме и бронзовой кирасе. Даже валяясь на траве, он сохранял командный вид, внушая трепет своею мощной грудью и холодным прищуром глаз. Он лежал, приподнявшись на локте, и в его спокойствии ощущалась сила. Его черная, вьющаяся, пышная даже по меркам Пряных Земель борода опускалась почти до груди. Воистину такая величественная голова достойна украшать золотую монету или, скажем, сад - в виде мраморного бюста, разумеется. Да и на пике смотрелась бы не так уж плохо.
Я направил свои стопы прямо к нему. Кое-кто из солдат, что лежали ближе ко мне, сел, схватившись за мечи и провожая меня недоверчивыми взглядами. Мои волосы и кожа светлее, чем у жителей Пряных Земель, да и глаза у меня серого цвета. Бороду я в те дни стриг совсем коротко, так что и без чужеземной одежды наверняка казался этим воинам чужаком, а чужаки, как известно, просто обязаны вызывать подозрение у любого уважающего себя солдата.
Я беззаботно улыбнулся им в ответ, и они позволили мне пройти. Подойдя к командиру, я уронил свой посох, скинул с плеча суму и уселся, скрестив ноги.
- Да будет жизнь ваша источником веселья для богов, капитан, - радостно произнес я.
Он приподнял одну кустистую черную бровь.
- Что-то не слыхал я еще таких приветствий.
Я заверил его в том, что хотел единственно выказать свое к нему уважение. Впрочем, если он предпочитает нагонять на богов тоску...
- Ну, когда ты объяснил, оно и впрямь кажется мне не таким уж дурацким. Ты и сам, поди, способен развлечь нас?
Я улыбнулся, дабы успокоить его:
- Именно в этом и единственно в этом состоит моя цель, ибо я меняла историй, и развлекать людей - мое ремесло. Меня зовут Омар, господин мой.
Огромная ручища капитана потеребила конец окладистой бороды.
- А я - Публиан Фотий, капитан Занадонского войска.
- А! Значит, вы в силах помочь мне. Тот город, о котором вы говорите, уж не тот ли это славный Занадон, воины которого покрыли себя славой в столь бесчисленных сражениях, что его называют в Пряных Землях не иначе как "Занадон Непобедимый"?
Воин окинул меня внимательным взглядом и мрачно кивнул:
- Это действительно так, благодарение святой Майане и Балору Бессмертному.
- Вот спасибо! Воистину встреча с одним из благородных граждан Занадона большая честь для меня. Но мои познания в географии - увы! - слабы, о благородный капитан. Вот уже много дней иду я Разбойной дорогой к Ширдлу и Тангу. Осмелюсь ли я предположить, что эта водная гладь и есть прославленная с незапамятных времен река Иолипи, а раз так, что от Занадона Непобедимого меня отделяет не более дня пути?
- Твои познания в географии не так уж слабы, меняла историй Омар, сказал капитан своим звучным командирским голосом, - ибо трудно описать наше местоположение более точно. Всего час ходьбы вверх по течению - и ты воочию узришь гранитные стены и сверкающие шпили Занадона Непобедимого.
Я задумчиво пригладил ладонью свою стриженую бороду.
- В это смутное время, когда несметные полчища форканцев наводняют страну, оскорбляя богов грабежами и убийствами, когда даже могущественные города вроде Форбина, Полрейна или Дома-Уилта лежат в развалинах воистину один Занадон Никогда-Непобедимый может устоять против захватчиков.
- Мы обрушимся на них со всей отвагой и - если будет на то воля святой Майаны - прогоним их в хвост и в гриву!
- Вот речь, достойная отважного воина, благородного гражданина и преданного слуги святой... э-э... Майаны, - не без энтузиазма откликнулся я. Однако... вы простите мою дерзость, если я задам вам еще вопрос... или два?
Капитан повернул свою величавую голову к реке и окинул взглядом стоящих там людей.
- Оно, конечно, мне скоро трогаться в путь, но молю тебя, продолжай, ибо не часто доводится мне вести беседу столь ученую и познавательную.
- Воистину доброта ваша сравнима с вашей доблестью, капитан. Тогда поведаю вам, что гнетет меня теперь. Велико число беженцев, встреченных мною в пути, что бегут, спасаясь от полчищ форканских варваров. Многие опередили меня, еще больше осталось позади. При всем могуществе и величии Занадона Непобедимого, при всей славе его как радушнейшего и гостеприимнейшего из городов, существует же предел тому числу несчастных, которым он может дать приют в своих стенах?
- Увы! Ты говоришь о том, что изрядно заботит и нас самих.
Я вздохнул:
- Уж не может ли тогда так случиться, что, проделав тот путь вверх по течению, о котором вы столь любезно поведали мне, я так и не попаду в город, а мое прошение будет отвергнуто?
Публиан Фотий уселся. Его воины, как по команде, повскакали с мест, звеня бронзой и скрипя кожей доспехов. Насколько я заметил, некоторым для того, чтобы встать на ноги, потребовалась посторонняя помощь, так тяжела была их броня.
- Так считай себя счастливчиком, меняла Омар. Ибо сдается мне, что сами боги привели тебя как раз к тому человеку, который способен помочь тебе в исполнении твоей мечты - попасть внутрь спасительных стен могущественного Занадона Непобедимого.
- И да будут благословенны боги в их милосердии!
Он уставился на меня с внезапной подозрительностью:
- А могу ли я поинтересоваться, что за дело у тебя такое в нашем городе?
- Мне было приказано идти туда, - объяснил я.
- Кем это приказано?
- Богами, капитан. Не знаю, правда, какими богами или богом, хотя есть у меня подозрение, что за всем этим стоит великий Кразат - или Балор, как вы его зовете. Надеюсь, вы поймете меня и простите мне ту радость, что я испытываю при встрече с человеком - единственным, кто способен помочь мне исполнить волю богов? Это занятная история, и я буду рад поведать ее вам. Все началось года два назад, когда мне впервые был ниспослан сон, который...
- Все это не так уж важно. - Капитан уперся волосатыми лапищами в траву, подобрал под себя ноги и с легкостью вскочил. Казалось, тень от его туши затмила солнце.
Я тоже поднялся на ноги, ощущая себя слабой ивой пред могучим дубом.
- Умоляю вас, благородный господин, поведайте мне, какие помехи могут задержать меня в пути и что мне делать, дабы избежать их?
Публиан окинул меня взглядом с головы до пят и махнул рукой своим людям. Часть их поспешила привести пони, другие отправились к реке и принялись звать купавшихся, причем в выражениях крайне грубых и, можно сказать, непристойных.
- Сдается мне, меняла, самым разумным с твоей стороны будет снять с себя одежду - всю и немедленно.
Несколько удивившись подобному предложению, я нахмурился:
- Что, господин? Подобные советы я до сих пор получал только от презренных грабителей и головорезов с большой дороги... ну, надо признать, что-то похожее говорили мне иногда представительницы прекрасного пола, правда, чаще всего намеками. Но, поверьте, я затрудняюсь понять, как столь неподобающее поведение может повысить мои шансы быть благосклонно принятым городскими властями Занадона Непобедимого.
- Раз так, посмотри-ка вон на того капрала, - невозмутимо произнес Публиан Фотий, сделав выразительный жест рукой. - Его звать Грамиан Фотий, он сын моего младшего брата. Скажи, чем не славный, крепкий парень, делающий честь войску, в котором мы оба служим?
- Воистину так, - согласился я, посмотрев на великана. - При всем его относительно юном возрасте скажу честно и откровенно: никогда глаза мои не видели еще воина, сравнимого с ним как статью, так и внушающими благоговейный ужас воинственными манерами.
- Тогда ты поймешь всю мудрость моего совета, ибо, если ты рискнешь промедлить с выполнением предложенных мною действий, капрал Фотий собственноручно, голыми руками оторвет тебе правое ухо.
Я согласился, что подобное уточнение, несомненно, проясняет ценность его совета, и поспешно снял шляпу, рубаху, штаны и сандалии.
- А ну обыщите его мешок, - приказал Публиан. - Поворотись-ка, пленный. Так, клейма нет... Следов плети тоже не видно. Ты, никак, ухитрился избегать до сих пор почетной процедуры бичевания?
- Боюсь, что так, благородный господин. Мои слушатели не всегда встречают те истории, что я им рассказываю, изъявлениями бурной радости, но и столь резкой и болезненной реакции на них, как вы изволили предположить, я тоже до сих пор не удостаивался. - Я завершил оборот вокруг своей оси и стал ждать, перенося продолжающийся досмотр с присущим мне добрым расположением духа. Любой, кто провел бы столько лет, сколько я, с бушменами Гатойла, и думать забыл бы стесняться наготы.
- И ни одного боевого шрама! Ты что, воином никогда не был?
Я признался, что был раз или два, но заверил его в том, что Всемогущий Кразат всегда улыбался мне и обращал свой ужасный гнев на моих неприятелей.
- Хвала этому богу, - кивнул Публиан, - хоть имя его мне и незнакомо. Боюсь, чужеземец, придется мне сделать вывод, что ты у нас шпион. Как там у него с золотишком?
Воин, тщательно потрошивший мою суму, с отвращением отшвырнул последний кусочек кожи и встал, пряча меч в ножны.
- Никак нет, господин!
- Тогда поищи в одежде. Что-то не вижу я, меняла, твоего ножа. Как может человек выжить в этих краях без ножа?
- С набитым брюхом - по меньшей мере первые несколько часов.
- Или те истории, которыми ты торгуешь, настолько разорили тебя, что ты даже нож продал?
- Увы мне! - признал я. - Не истории мои упали в цене, но еда подорожала неслыханно. А хороший был нож, с костяной рукояткой, на которой были вырезаны сцепившиеся в борьбе демоны...
- Сдается мне, без него так оно будет спокойнее, - утешил меня капитан.
Я не без сожаления смотрел, как резали на мелкие лоскуты мои штаны замечательные штаны из мягкой верблюжьей кожи с ярко-алой тесьмой, которые сшила мне темноглазая Иллина. Они закрывали мои ноги до колен, оставляя лодыжки проветриваться в жаркий день. Сандалии я получил в награду за ночные празднества Семи Богов в Вейлмене - они последовали за штанами. И наконец, точно так же превратилась в жалкие клочки моя рубаха из прочной ткани, совсем еще новая - подарок караванщика с побережья, ибо обитатели Пряных Земель не знают такой одежды. Дорожная пыль всего континента приглушила ее пастельные тона, темные пятна пота изобразили на ней океаны, как на карте, и все же мне жаль было видеть ее бесславную кончину. Шляпу я сам смастерил из соломы, так что не особенно переживал, когда ее вернули в изначальное состояние.
Однако золота не оказалось и там. Публиан в первый раз за все время улыбнулся, и в его черной бороде янтарным отсветом блеснули зубы.
- Воистину твоя нищета - твое счастье, странник, ибо не могу представить себе шпиона без золота или оружия. И еще твое счастье в том, что у тебя хватило ума обратиться ко мне, дабы избежать мук голодной смерти. Как ты верно заметил, Занадон Непобедимый не без угрызений совести закрыл свои врата перед всем тем сбродом, что гонят перед собой форканцы. Ибо прими он их, они, без сомнения, загадили бы все улицы, испортили бы весь воздух и оглашали бы наши ночи своими мерзостными воплями. Лишь одно малое исключение сделано из общего правила.
- Молю вас, откройте, какое? - спросил я.
Капитан махнул в сторону лязгающей кандалами цепочки несчастных, тянувшихся из воды.
- Меня с моими людьми отрядили на поиски крепких добровольцев, не возражающих против того, чтобы помочь горожанам в нелегком труде укрепления городских стен. И пусть по сравнению с капралом Фотием ты так себе мужичок да и позировать для статуи Балора Бессмертного в храме тебе едва ли предложили бы, - я должен признать, что ты здоров, мускулист и вполне можешь окупить ту баланду, которой наше городское начальство, возможно, не пожалеет за твою добровольную помощь.
Не обращая внимания на ухмылки столпившихся вокруг меня солдат, я нагнулся, подобрал самый большой обрывок, оставшийся от моей рубахи, и аккуратно обернул его вокруг бедер. Не могу сказать, чтобы он особо закрывал что-нибудь, но даже так я оказался едва ли не самым одетым во всей компании.
- К вашим услугам, капитан.
- Это было очевидно с самого начала, - сказал Публий.
2. КОНЕЦ ЦЕПИ
Мне не так уж редко случалось попадать в невольники. После того как я искупался в реке, это рабство показалось мне значительно приятнее большинства других, и я охотно занял место в конце цепочки, даже сам помогая застегнуть у себя на шее бронзовый ошейник. Впрочем, несколько странных моментов я не мог не отметить.
Улов был скуден. В цепочке шагало тринадцать человек, из которых только один имел шанс выжить в каменоломнях, куда нас скорее всего и гнали. Он выглядел не менее внушительно, чем капрал Фотий. Пожалуй, даже более внушительно, ибо тело его было в значительно большей степени открыто взгляду. Плохо заживший корявый шрам тянулся от его грудины вниз к бедру, а свежая рана на икре от стрелы вынуждала его слегка прихрамывать. Вся его спина представляла собой узор из розовых и желтых рубцов.
Этого титана поставили замыкающим, отделив его от остальных рабов тяжеленной длинной цепью. Когда меня приковывали за ним, он бросил на меня свирепый взгляд из-под могучих, как крепостные стены, бровей, и в джунглях его буйной бороды блеснули зубы. Мокрые пряди черных волос падали ему на плечи.
Вообще-то этого типа, как наиболее опасного, стоило бы поместить в середину, а к обоим концам цепи привязать пони. Капитан Публиан Фотий выказал удивительную некомпетентность.
Все же - кажется, я уже говорил это как-то раз Владу Оскорбителю (а может, и его деду?) - единственное, что удивляет меня, это то, чего следовало бы ожидать. Как бы то ни было, я не стал просвещать капитана по поводу допущенных им промахов. Вместо этого я безропотно принял на плечи бремя проржавевшей цепи, хоть и видел по стертым в кровь плечам шагавшего передо мной, что мне предстоят не самые приятные ощущения. Когда наш конвой расселся верхом и процессия тронулась вперед по дороге, я передвинул цепь так, чтобы две петли ее свисали мне на спину, ибо двое молодчиков с кнутами испытывали от своей работы не совсем понятное мне удовольствие.
За последнее время мои ноги привыкли к сандалиям, а цепи на солнце быстро раскалились и больно жгли кожу, но я бодро шагал вместе с остальными, беззаботно насвистывая сквозь зубы. Более всего меня беспокоило, что Занадон Непобедимый может кормить своих рабов только один раз в день, и притом утром. Будь я из тех, кто привык молиться, я бы поделился своим опасением с богами. Самым же интересным из того, что находилось в поле моего зрения, были замысловатые следы, проделанные ручейками пота на пропыленной спине шагавшего передо мной волосатого великана.
Цепь позвякивала, пони цокали подковами по дороге, а живот мой по-прежнему урчал от голода. Впрочем, свернув с Разбойной дороги, мы видели все больше возделанных полей, зеленевших под защитой городских стен. Нам встретилось несколько отрядов вооруженных воинов. Урожай до сих пор не разграбили, а деревушки не пожгли. Занятые своим делом крестьяне склонялись к земле, не обращая на нас никакого внимания.
Капитан Фотий не солгал, сказав, что всего через час ходьбы мы увидим стены Занадона. Воистину гранитные стены и сияющие шпили производят неизгладимое впечатление, и я испытал священный трепет, созерцая воочию то, что так часто являлось мне во снах. К сожалению, великий город стоит на вершине одинокой столовой горы, а потому видно его издалека, чуть ли не с противоположного конца равнины.
Вскоре нам начали встречаться торговцы, и вьючные караваны, и женщины с тюками на головах. Среди них выделялись нарядами горожане.
Климат Пряных Земель мягок, и только в холмах одежда действительно требуется для тепла. Даже зимние дожди теплы настолько, что на них можно не обращать внимания. В деревнях мужчины ограничиваются простейшими набедренными повязками. В городах же эти повязки - весьма непростое одеяние, любая деталь которого подчиняется сложным, тщательно соблюдаемым правилам. Законники не прекращают спорить из-за их расцветок, узоров, качества ткани и количества витков. Наиболее важной является высота нижнего витка. Рабы и чернь обязаны оставлять голыми обе коленки, однако с ростом статуса закрывается сначала одна коленка, потом другая. У самых богатых и уважаемых горожан повязка опускается до лодыжек.
Человеку посвященному эта повязка говорит о занятии ее обладателя, его общественном положении, состоянии, семье и боге-покровителе, о том, скольких детей он произвел на свет, - в общем, за повязками следят тщательнее, чем за любимым быком царя Клулита! Более того, все это сооружение должно закрепляться единственной булавкой, расположенной строго на пупке, - это обязательное условие. Дозволенные же украшения самой булавки достойны отдельного исследования.
Городские законы обыкновенно разрешают ношение хламид отдельным категориям населения - знати, представителям власти и духовенству, - но большинство редко носит что-нибудь выше пояса, если не считать шляп-горшков и прямоугольных черных бород. Кстати, в некоторых городах мужчинам не дозволяется жениться до тех пор, пока борода не отрастет у них до сосков - вот почему хорошенькие девушки из Ургалона известны как "нашейницы".
Что же касается женщин, то они вольны надевать все, что пожелают.
***
Лишь на закате дня добрались мы до основания пандуса, ведущего к городским воротам, и солдаты остановились дать отдых пони, да и самим перекусить немного. Они милостиво позволили нам полежать в прохладном, заросшем арыке разумеется, после того, как из него напились пони. Жестокая кара была обещана любому, кто осмелится заговорить, и один солдат разгуливал с кнутом взад-вперед вдоль цепочки, готовый примерно наказать ослушников.
Я придвинул лицо к затылку моего соседа и выждал, пока конвоир не окажется у дальнего конца цепочки.
- Омар, - произнес я, почти не шевеля губами.
- Ториан, - донесся ответный шепот.
Я выразился в том смысле, что нам уготована работа до смерти или бесславная гибель с началом осады - для экономии съестных припасов.
Быстрый, едва заметный кивок был мне ответом. Я ободрился этим свидетельством того, что под буйной шевелюрой у Ториана имелось кое-что, кроме кости (вши не в счет). Я прикрыл глаза - конвоир подошел и снова отошел, - а потом спросил Ториана, может ли он порвать цепь без моей помощи.
Он пожал плечами. Должно быть, он полагал, что может, иначе вряд ли бы он так огорчался, лишившись заветного последнего места в цепочке.
- Если моя помощь понадобится, пригнись, - предложил я, - чтобы я мог дотянуться руками.
Еще кивок.
- Я скажу тебе, когда настанет время. И когда мы побежим, пусти меня вперед, ибо я могу найти надежное убежище.
Стражник вернулся и вновь отошел.
- А вот твоя помощь мне понадобится, чтобы тащить цепь, - нехотя добавил я. Спутник, способный порвать цепь в одном месте, может порвать ее и в двух и бежать в одиночку.
- Каменоломня? - пробормотал он. - Они не отведут нас в город сегодня вечером.
- Отведут. Я точно знаю.
Щелканье бича и вопли с дальнего конца цепочки прервали наш разговор. Как раз вовремя, подумал я. Иначе Ториан вполне мог поинтересоваться, насколько хорошо я знаком с Занадоном.
3. БОЛЬШИЕ ВОРОТА
Мы начали восхождение по пандусу. Солдаты спешились и вели пони под уздцы - столь крут и долог подъем, что специальным распоряжением по армии все возвращающиеся в город всадники поднимаются только пешим ходом, дабы не перетрудить и без того усталых лошадей. У большинства офицеров хватает ума не противопоставлять себя подчиненным, игнорируя это распоряжение, однако капитан Публиан Фотий был исключением из этого правила.