– А я слышал, что у них женщины тоже сражаются, – заметил Хедлейв. – Ну, куда их девать?
– Бери за ноги да пошли сбросим в море! – ворчал Ормкель. – Тут десять человек можно на ночь разместить, что же нам теперь из-за этих вонючек на берегу под дождем торчать?
Взять трупы за ноги не получалось, потому что плоть совершенно сгнила и скелет разваливался на куски, но обломками досок прежних обитателей кое-как выгребли за порог и оставили в сторонке, прикрыв теми же досками. Не поместившимся под крышей пришлось опять устроиться на земле, но стены домов давали хоть какую-то защиту от ветра. Развели костры, Кольгрим сварил похлебку из пшена и остатков вчерашней рыбы.
– Если мы завтра, конунг, не найдем чего-нибудь получше костей, а сети в такую погоду не поставишь, я и не знаю, что будем делать, – озабоченно говорил Торварду старик, ведавший в походе съестными припасами. – Или завтра посылай людей искать дичь. Тут в горах должны водиться черные быки с такими вот рогами.
Расставив дозоры, Торвард лег спать. И ему снова приснилась вчерашняя богиня. На белой шее блестело золотое ожерелье и бусы из красных камней, под белыми одеждами легко угадывались волнующие очертания ее бедер, длинных стройных ног, высокой груди и изящных плеч, так что Торварду стало жарко, несмотря на холод и сырость вокруг. В руках она держала тот же рог и приглашающе протягивала его Торварду. Он потянулся к ней… и проснулся.
– Конунг! – Над ним склонился Кальв Белый Нос. – Конунг, проснись!
Была глубокая ночь, все хирдманы в заброшенном доме спали, но у дверей стоял Вальмар Ореховый в мокром плаще – из полуночной стражи, как и Кальв.
– Что такое? – Торвард быстро сел, мгновенно прогнав сонную одурь.
– Там… там… – Кальв был уже седым, опытным воином и повидал много всякого, но сейчас с трудом подбирал слова. – Там идут…
– Кто? – Торвард был уже на ногах и торопливо связывал волосы в хвост – заплетать косы было некогда.
– Вроде люди… а может, духи или великаны, какой тролль их разберет!
– Где? Идут сюда, на нас?
– Тролль их знает!
– Показывай! – Торвард быстро затянул ремень пояса, накинул на плечо перевязь с мечом, оправил новый полушубок из белого волка, уже пропахший морем и дымом, и пошел за Кальвом.
Снаружи было темно, только луна, полная и ослепительно белая, сияла среди серых непричесанных облаков. Торвард быстро глянул вверх – серые кони мчались по ветру, волосы всадниц в серых одеждах развевались вместе с конскими гривами. Вокруг что-то происходило, и он, потомок самого Харабаны Старого, ощущал это всей кожей. Во вселенной что-то сдвигалось, колесо года поворачивалось, в бесчисленно-какой-то раз уничтожая отжившее и расчищая дорогу новому.
Сегодня День Фрейи! – вспомнил Торвард. В полночь открываются Врата, выпуская обновленную юную богиню в мир. А уже почти полночь.
– Вон они, посмотри! – Кальв провел его к группе дозорных, которые, вопреки всем правилам побросав свои места, столпились и смотрели все в одну сторону, обмениваясь негромкими восклицаниями.
Поселок располагался с внутренней стороны невысокой гряды, защищавшей жилища от морских ветров. Чуть ниже по склону пролегала дорога, которая, поворачивая, уходила от побережья в глубь острова. Вчера она была пуста, и на ней тоже не нашлось свежих следов.
Но сейчас там наблюдалось явное оживление. С запада к поселку приближалось целое шествие – пешеходы и всадники, кучками и поодиночке, двигались в глубь побережья, и каждый нес горящий факел. Первым побуждением Торварда было поднимать дружину и готовиться к битве, но тут же он понял, что здесь что-то не так. Никто из людей на дороге не держал оружия, ни у кого не было щитов или шлемов – ничего, кроме факелов. Не удавалось разглядеть, как одеты эти люди, мужчины там или женщины – видны были неясные темные фигуры, из которых каждая была окружена отдельным бело-голубоватым ореолом. Они двигались совершенно бесшумно. Не стучали копыта коней по каменистой дороге, не слышно было чавканья ног по грязи, не звенели удила – не было ни единого из множества звуков, которыми обязательно сопровождается движение такого количества людей.
Огни факелов и пятна голубоватого ореола уходили и скрывались в темноте побережья, а им на смену на дороге появлялись все новые, такие же неразличимые и бесшумные путники. Они возникали с разных сторон, с востока и запада, вливались в общий строй на дороге и тоже тянулись в глубь острова. В темноте хорошо был виден поток из множества огоньков, и все они двигались, как будто неслышный голос звал их вдаль.
– Ы! – что-то вроде сказал Эйнар, растрепанный и ошарашенный, и тронул Торварда за рукав.
Торвард посмотрел, куда тот показывал.
– В-вон тот только что вылез и-из-под земли! – слегка дрожащими губами доложил Эйнар. – Я видел! Не было, и вдруг – раз, есть! Идет себе, сволочь!
Одинокий огонек шел прямо от скалы, постепенно одеваясь уже знакомым ореолом и обозначая очертания фигуры. Проходя мимо замерших на склоне фьяллей, фигура слегка приподняла факел – то ли это вышло случайно, то ли поприветствовала их.
– Здоровается, гад! – пробормотал Эйнар.
– Это все мертвецы, конунг, да? – шепнул Вальмар.
– Да уж не живые! – согласился Торвард. У него мороз гулял по коже, как у остальных.
– Куда их всех понесло?
– Не знаю. Но сегодня праздник, День Фрейи.
– Что у них там, на берегу?
– Откуда я знаю? Завтра пойдем посмотрим.
– Ой, вон ихний конунг! – Свейн Обжора вдруг показал пальцем куда-то на запад.
По тропинке приближалось целое скопище огоньков, причем они двигались в строгом порядке. Глянув туда, Торвард сразу понял, что действительно видит короля. Впереди ехала колесница, вроде тех, какие он видел на рисунках очень старых поминальных камней, но никогда – на самом деле, а в колеснице сияли две фигуры – одна впереди, побольше, другая поменьше. Ее везли два черных коня с огоньками во лбах, по бокам повозки двигалось еще по семь огоньков с каждой стороны. Фигура главного ездока выглядела особенно внушительной, и Торвард, напрягая зрение, сумел рассмотреть, как ему казалось, голову и плечи мужчины. Волосы и борода мертвого короля спускались ниже пояса, лицо было исполнено гордости и величия. В руке он держал золотой серп – знак власти над Миром Мертвых. Как во сне, медленно преодолевая вязкость остановившегося времени, мертвый король повернул голову, и взгляд его упал на Торварда. Торварда пробрала дрожь; король учтиво и с достоинством кивнул ему как равному, но тут же видение пропало, превратившись опять в стайку невнятных огоньков. Король со своей свитой удалялся по дороге в глубину острова, и Торвард провожал его глазами, борясь с желанием последовать за ним. У него было чувство, что король позвал его за собой.
И вдруг все огоньки в долине разом погасли. Светила только луна, все такая же круглая и повелительно-торжествующая.
До утра никто больше не спал, и только перед рассветом фьяллей сморила такая тяжелая дрема, что ей не могли противиться даже дозорные. Проснулись, только когда уже рассвело. Ничего страшного не случилось, но все чувствовали себя странно и неприятно: после ночи осталось ощущение вялости и одновременно возбуждения, беспокойства. Каждому казалось, что его где-то ждут и он должен спешить, пока не поздно.
– Не нравится мне это, конунг! – говорил Сёльви, держа в руках свой рунический посох-недомерок. – Мы видели мертвецов, и они звали нас за собой. Я бы не советовал тебе за ними идти.
– Я пойду! – Торвард чувствовал почти радостное возбуждение, хотя и с примесью настороженности. Неведомый внутренний голос твердил ему, что он должен идти туда, куда его вчера позвали, и что это важно. – Там, в глубине берега, что-то есть. Я не могу пройти мимо.
– Но конунг…
– Хватит страдать, Сёльви! Тебе что, понравилось приходить к обглоданным костям, как вчера? Можешь со мной не ходить. Все равно я много народу не возьму.
– А сколько ты возьмешь? – К нему подошел Халльмунд.
– Тебя, борода, не возьму, ты со всеми своими останешься сторожить корабли и вообще за старшего.
– Меня возьми! – Эйнар, как всегда, торопился пролезть вперед.
– Тебя не возьму, ты своим языком всех мертвецов распугаешь. Возьму Хедлейва – он лучше всех знает, что нас тут может ждать.
– Ну, что я знаю? – Хедлейв пожал плечами. – Это ведь дядька Торлейв здесь был, а не я.
– Ты сказания знаешь. И мне сдается, что это сейчас самое полезное.
– Хавгана возьми! – посоветовал Халльмунд, отыскивая глазами уладского барда. – Тролль знает, каким языком с ними объясняться, может, они по-уладски лучше нашего поймут.
– Вы двое, телохранители и еще человек пять, – решил Торвард.
– Этого мало, конунг! – забеспокоился Сёльви. – Десять человек в чужой стране!
– Не десять, а одиннадцать. Я сам – двенадцать.
– Тринадцать. Я-то тоже пойду.
– И отлично! – Торвард улыбнулся. – Со свитой в двенадцать человек какому угодно конунгу не стыдно в любой стране показаться.
– Но ты же не собираешься всем тут объявлять, что ты конунг?
– Нет, конечно. Посмотрим, что тут происходит… Не плачь, Эйе, подраться мы всегда успеем. Но после того, как нас тут встретили, сразу хвататься за меч и во всем подряд видеть только добычу было бы глупо.
И они направились в глубь побережья по той же дороге, на которой ночью видели светящееся шествие и где сейчас, разумеется, не было ни одного следа. Впрочем, уже довольно скоро следы появились. Регне, вроде охотничьего пса бежавший впереди всех, вскоре закричал и стал показывать на отпечатки вполне живых человеческих ног, свернувших на ту же дорогу по тропинке из рощи.
– Ну, слава асам! – сказал Сёльви. – Раньше нас тут прошли живые люди. Значит, там впереди не одни мертвецы ждут.
– Пятеро прошло! – доложил Регне. – Из них одна женщина. – Он показал на цепочку мелких следов. – Вот эти двое были с тяжелым грузом.
– А вот этот хромал и на палку опирался! – дополнил Асбьёрн Поединщик.
Они прошли еще немного, и перед ними открылась долина, более широкая, чем встречались до сих пор. Издалека было видно поселение, причем гораздо больше тех, покинутых, – и на этот раз живое. На зеленых лугах ближе к вершинам гор паслись многочисленные стада, и даже у самой дороги бродило несколько серых коз. Дорога вливалась в сам поселок, состоявший из полусотни, не меньше, полуземляночных хижин уже знакомого вида, но было и несколько больших домов, целиком стоявших на земле. Над всеми крышами поднимались струйки дыма.
В долине были люди – не так далеко впереди шли те пятеро, чьи следы они топтали, и среди них действительно обнаружилась одна женщина, двое с грузом и один хромой с палкой. Только, вопреки ожиданиям, это оказался не старик, а еще молодой мужчина, лет двадцати пяти, невысокий и смуглый. С ним шла такая же смуглая молодая женщина, а у троих других ее спутников волосы были русые и рыжеватые. Видимо, из-за хромого они остановились и сейчас отдыхали на камнях у края дороги. Двое мужчин сбросили на землю большие плетеные корзины, которые несли на спинах, женщина пила что-то из небольшого бурдюка.
Впервые увидев местных обитателей, фьялли остановились и невольно взялись за оружие. Но те, в свою очередь их заметив, ничуть не встревожились, а женщина даже приветственно помахала им.
– Ишь ты, обрадовались! – хмыкнул Кетиль Лохматый.
– Пойдем поговорим, – решил Торвард. – Этих-то мало, а вон там в поселке народу целая толпа. Хавган, пошли. И Хедлейв. Остальным стоять.
Втроем они подошли к отдыхающим островитянам. Женщина улыбнулась и сказала что-то вроде «добром дойти», но Торвард скорее угадал смысл в непривычно звучащих словах, чем действительно понял.
– Что это? – Он показал на поселок впереди, не уверенный, что его поймут.
– Арб-Фидах, – ответила женщина.
– Дом какого-то Фидаха, – перевел Хавган и сам что-то спросил у женщины.
Она в ответ покачала головой, засмеялась и стала что-то объяснять. При этом она обращалась только к Торварду, видимо, угадав в нем вождя. Все ее спутники при этом молчали, но тоже рассматривали именно его. Фьялли удивлялись, почему четверо мужчин молчат, когда женщина говорит, но никто из островитян не вмешивался в беседу.
Кое-что из ее рассказа Торвард и сам понимал, улавливая в потоке речи полузнакомые слова. Остальное ему растолковал Хавган.
– Этот Фидах был их древний король, сын самого древнего короля Круитне, который был сыном Эохайда Оллатира, то есть, как у вас его называют, Харабаны Старого. Он правил здесь и оставил Козьи острова семи своим сыновьям. Фидах был вторым, ему достался этот остров, кстати, мы с вами на острове Фидхенн. Его род правил здесь чуть ли не тысячу лет, и вот здесь его потомки жили и приносили жертвы богам. Сюда все собираются на праздник в честь Богини-Невесты.
Торвард и сам уже заметил, что под плотным плащом и накидкой из серой козьей шкуры на женщине надето диковинное платье, сшитое из ткани трех разных цветов: белого, красного и черного. Если у них тут не совсем дикие вкусы, то он видит перед собой обрядовую одежду в честь трех ипостасей Богини: Девы, Матери и Старухи.
В это время женщина показала на него и назвала те же цвета, причем Торвард сам понял эти слова: гвен, руад, дуб – белый, красный, черный. Она разглядела его красную рубаху, белый мех полушубка и черные волосы, и во взгляде ее появилась некая растерянность, смешанная со смутным благоговением.
– Похоже, ты, конунг, неудачно одет, – пробормотал Эйнар, сделав на всякий случай два шага в сторону от Торварда. Он все-таки упросил взять его с собой, поклявшись вести себя смирно. – Тут в цвета Богини одеваются на праздниках женщины…
– И короли! – добавил Хавган. – Это не стыдно, конунг, но если ты хочешь быть неузнанным…
– Раздевайся, – велел Торвард Асбьёрну и расстегнул плащ. – И ты, Кетиль, давай рубашку.
Трое его телохранителей, кроме Ормкеля, были с ним одного роста, поэтому рубашка Кетиля и накидка Асбьёрна на нем сидели вполне прилично.
– Помалкивай, добрая женщина, о том, что ты видела! – велел Торвард островитянке, и она понимающе закивала. Причем в глазах у нее отражалось одобрение всех этих действий.
– Похоже, она все понимает! – заметил Сёльви.
– Она понимает больше, чем я! – сказал Торвард. – Но похоже, я все делаю правильно!
Ему вспомнилась юная богиня, которую он видел во сне две ночи подряд. На ней были белые одежды Девы, красные бусы – намек на Мать, которой она станет спустя полгода, и черный плащ Старухи, из-под власти которой она сейчас освобождается. В ее глазах и в глазах этой смуглой женщины Торвард видел какое-то общее чувство, тайное согласие Богини и простой женщины из народа круитне. Они обе знали, что происходит, а ему оставалось только следовать тем путем, который они ему указывали. На Козьих островах процветали древнейшие обычаи круитне, по которым родство считали по женской линии и наследство передавали так же; женщина была здесь хранительницей обычаев, жрицей и судьей. Вспомнив об этом, Торвард понял, почему здешние мужчины молчат, когда женщина говорит.
– Идите туда! – Женщина показала в сторону поселка, который, оказывается, назывался Арб-Фидах и был местной столицей. – Там все люди, которые собрались на праздник. Вон там, в середине, стоит большой дом, где живет фре Айнедиль.
«Ре, э-миде, стор стур техе, ре вор фре Айнедиль…» Торвард сам наполовину понял слова, общие с языком сэвейгов, об остальном догадался, не дожидаясь перевода от Хавгана. Женщина помогала себе знаками, но все восприятие Торварда настолько обострилось, что он, казалось, напрямую улавливал ее мысли.
– Кто такая фре Айнедиль? – спросил он у Хавгана.
– Хэн эра а-риана, – пояснила женщина.
– Похоже, местная королева, – перевел Хавган. – А где король? Ре эру риг?.. А его, похоже, убили, конунг, – добавил он, выслушав ответ, но Торвард опять сам успел уловить слово «байль». «Байле» по-уладски вроде значит «дух» или «призрак». Короче, здешний конунг уже имеет отношение скорее к тому свету, чем к этому.
– Идти, надо идти! – Женщина заторопилась, подняла всех своих спутников и знаками пригласила фьяллей следовать за собой. – Богиня не может ждать!
Уже все вместе они стали спускаться в долину. Фьялли радовались, что в обществе местных жителей будут не так сильно привлекать к себе внимание. А островитян тут собиралось много: на лугу стояли шалаши из лапника и палатки, покрытые коровьими шкурами, дымили костры, над огнем висели помятые медные и клепаные железные котлы, паслись стреноженные лошади – мелкие, зато с широкими копытами и мощными ногами.
Людей становилось все больше, а при входе в Арб-Фидах фьялли оказались уже в настоящей толпе. На них не обращали особого внимания: среди местных встречались и темноволосые, и светловолосые, и здесь, на краю обитаемой земли, смуглый и черноволосый Торвард выделялся меньше, чем дома во Фьялленланде, где он был такой один. Все женщины оказались одеты в такие же трехцветные платья, только девушки красовались в белых платьях с красной и черной отделкой, женщины – в красном, а старухи были почти целиком в черном, только с красной и белой ленточкой на вороте и рукавах.
Все были веселы, оживлены, у мужчин и женщин виднелись в руках и висели на шее искусно сплетенные из высушенных травяных стеблей венки и фигуры. Во Фьялленланде тоже делали нечто подобное; там это называлось «знак любви» и вручалось девушкой парню как намек на то, что он ей нравится. Здесь же, как объяснила женщина, показывая свой собственный венок, это называется «мост богини Брид» и предназначено в жертву.
– А я-то думал, у них тут сплошное жениханье! – буркнул Ормкель.
– На тебя все равно никто не польстится, так что остынь! – ухмыляясь, посоветовал Гудбранд Тыща Троллей.
Перед самым большим домом пришлось остановиться: впереди собралась такая плотная толпа, что двигаться дальше было невозможно. Первые ряды составляли одни женщины, в глазах рябило от режущего сочетания красного, белого и черного. В голове вертелись воспоминания: «…и тогда королева, глядя на капли своей крови на белом снегу, пожелала, чтобы родилась у нее дочь, белая, как снег, красная, как кровь, и с волосами черными, как перья ворона…».
Сам дом представлял собой большую, почти квадратную постройку из поставленных стоймя бревен, обмазанных глиной, под дерновой крышей. Двери его раскрылись, из них показались несколько женщин, и при виде их весь народ радостно закричал. Женщины тоже были одеты в трехцветные платья, на шее у каждой висели красные бусы. Они держали большую корзину из ивовых прутьев. Позади корзины несли соломенную куклу, одетую в белое платье, с красными бусами и в черном плаще, а за ней дубовый жезл, кажется, с желудем на конце.
При виде всего этого островитяне запели, сначала вразнобой, потом все более слаженно. Торвард слышал, как они упоминают без конца имя Богини-Невесты, а сам все разглядывал жриц, выискивая местную королеву. Все женщины были еще не стары, достаточно красивы – среди них оказалось две смуглых, несколько светлокожих и одна девушка с рыжими волосами, – но все же на королеву ни одна не походила: Торвард надеялся, что уж королеву-то он сумеет отличить от простой женщины. Он хотел спросить у своей знакомой, но та увлеченно пела, и он не стал ей мешать.
Благословенна ты, Богиня-Дева!
Благословенна ты, Богиня-Мать!
Приди с честью на свое брачное ложе,
И пусть войдет к тебе твой священный супруг,
Чтобы дать жизнь всему живому!
Благословенна ты, земля, и зерно в земле!
Благословенно все,
Чему боги позволили быть!
Примерно так понял Торвард смысл песни со сложно переплетенными созвучиями. «Благословенно все, чему боги позволили быть!» – так говорил ему Рагнар, его старый воспитатель, погибший прошлым летом в битве в Аскефьорде. Он обучал мальчика различать травы и знакомил со свойствами деревьев – конунг должен знать взаимосвязь всех сил, существующих во вселенной, ведь он – верховный жрец в своей стране, говорящий с богами от имени своего народа. Торвард вспомнил Эрнольва Одноглазого, который заменяет его в Аскефьорде на время отсутствия и сегодня приносит жертвы дисам и богине Фрейе и тоже произносит над хлебом и медом: «Благослови все это, чему боги позволили быть!» И эта общность веры и устремлений его родины и этого народа, заброшенного так далеко, что дальше только ветер и волны, вдруг так потрясло Торварда, что по коже побежали мурашки и даже слезы обожгли глаза. Богиня, ставшая в эту ночь снова Невестой, смотрела ему в душу, и он чувствовал на себе ее взгляд.
Корзину, наряженную куклу-невесту и дубовый жезл торжественно понесли куда-то дальше от площади, и весь народ повалил следом. Распевая и неся перед собой свои плетенки – «мосты богини Брид», – островитяне пришли к горам. Широкая тропа поднималась вверх, а наверху чернела пещера.
Шествие замедлило движение. Женщины с куклой, корзиной и жезлом поднялись ко входу, и тут из пещеры показалась сгорбленная фигура, закутанная во все черное. Толпа закричала: в ее крике слышались ужас и благоговение, и фьялли тоже вздрогнули, невольно делая привычный знак молота. Перед ними была сама Старуха, Зима, Смерть, владычица холодной половины года, нижней стороны вселенной и темной стороны бытия. Там, в ее мрачных, вечно холодных и не видящих света подземельях под горой, спала сейчас Богиня-Невеста, которую Старуха держит в плену.
Она посторонилась, пропуская женщин, и они вошли внутрь, в темноту, озаренную факелами, которые тоже несли женщины. Вся толпа осталась внизу. Из пещеры слышалось пение, и Торвард примерно догадывался, что там происходит. В Аскефьорде в усадьбе конунга этих обрядов уже не проводили, только начинали жертвенный пир с кубков в честь Фрейи и Фрейра, а потом веселились, как всегда. Но на хуторах и в усадьбах глубинного Фьялленланда хозяйки вместе со всеми дочерями и внучками еще делали то же самое: плели из соломы маленькую куклу, наряжали ее невестой, вешали ей на шею красные бусы из ягод рябины и укладывали в корзинку вместе с любым символом мужской силы – бычьим рогом, дубовой палочкой или железным ножом.
Женщины снова вышли, и толпа встретила их радостными криками. Старуха больше не показывалась, оставшись охранять богиню. Толпа повалила назад к Арб-Фидаху.
Весь остаток дня на луговине перед поселком и в самом поселке шумели и веселились. Этот праздник был чем-то вроде местного тинга, только без судебных разбирательств и разговоров о законах. Везде были разложены костры, кипели котлы и жарилось мясо, а головы жертвенных овец и коз относили к подножию горы и складывали вдоль тропы. Везде пели, женщины рассказывали длинные сказания, и вокруг сказительниц сидели в несколько рядов почтительные слушатели. Всем этим праздником управляли женщины, а мужчины старались развлечь их, показывая свою силу и ловкость.
Понемногу освоившись, фьялли тоже не остались в стороне и веселились, соревнуясь с местными парнями в беге, метании ножей, древесных стволов или тяжелого камня, в борьбе. Причем Ормкель, чье свирепое красное лицо тут вызывало одобрительный смех, стоило ему только выйти в круг, метнул здоровый валун дальше всех местных силачей. Арнор Меткий поразил островитян, посадив три стрелы подряд в одно и то же место, так что каждая следующая расщепляла предыдущую, – зрители, конечно, не могли знать, что он славился своей меткостью на весь Фьялленланд и благодаря ей попал в ближнюю дружину конунга, будучи в прошлом выкупленным рабом.
Сам Торвард, чувствуя какое-то тревожное и притом радостное возбуждение, терпеливо дождался, когда местный здоровяк, приземистый, с густой гривой отроду нестриженных волос, – что говорило о его знатном происхождении и значительных наследственных правах, – опрокинет всех, кто посмеет против него выйти, а потом сделал знак и сам вышел в круг. Здоровяк возбужденно зарычал, как медведь, учуявший на своем участке соперника-чужака, а Торвард засмеялся, и толпа засмеялась вместе с ним. Островитяне вообще очень охотно смеялись, но их смех имел много разных значений – одобрение, призыв, уважение, любое сильное чувство. Позднее он узнал, что они смеются даже на погребении, помня, что человеческий смех – древнейший, древнее слов, способ обратиться к божеству.
Местный силач вышел полуголым, и вся верхняя часть его тела была покрыта сложными узорами, нанесенными синей глиной. Торвард тоже разделся – и народ уважительно загудел, увидев множество его шрамов, мелких и покрупнее. Особенно всех впечатлил короткий шрам у него на спине, там, куда в прошлом году ударило копье. Глубокие колотые раны в большинстве случаев приводят к смерти – и тот, кто с такой раной все-таки выжил, в глазах островитян был все равно что выходцем с того света.
Торвард ничуть не боялся местного вождя – его томительная мощь кипела сегодня весело и яростно, как весенний ручей, наконец-то пробивший дорогу через льды. Он смеялся и не мог остановиться – то ли это было следствием местного сладковатого пива, которым их угостили у одного костра, то ли общего возбуждения. В нем смеялся кто-то другой, как кто-то другой кричал в нем во время битвы. Сейчас Торвард ощущал в себе присутствие бога – сам Тюр через него был гостем на этом празднике Богини. Сам Тюр давал ему силы и обострял все чувства – и Торвард уложил спиной на землю сначала одного соперника, потом другого, почти не чувствуя усилия.