– А зачем ему сбегать – его же не бьют, а в тепло, поди, тоже хочется! – рассудительно ответил Халльмунд. – Ты только не очень спеши, олень быстроногий, а то мы по снегу за тобой не успеем.
Приближение давно ожидаемых незваных гостей заметили с пригорка, и, поднявшись к усадьбе, фьялли нашли ворота крепко запертыми. Но фьялленландский конунг Торвард был не тот человек, которого запертые двери могли смутить.
Громкий стук, от которого сотрясались створки, был слышен во всех уголках дома.
– Что за тролли там колотятся? – крикнул Арнвид, в полном вооружении стоявший за воротами. Вокруг него располагались все мужчины усадьбы, сжимая щиты и секиры, и он был полон решимости постоять за свой дом и свою честь.
– Здесь Торвард сын Торбранда, конунг Фьялленланда! – крикнул в ответ Халльмунд. – У нас почти триста человек, и нам нужно переночевать.
– Идите в лес на горах и ночуйте там, фьялленландские волки! – отозвался Арнвид. – Здесь для вас ночлега нет!
– Не слишком-то ты гостеприимен! Кто ты такой? – крикнул сам Торвард. – Голос слишком молодой, это не хозяин. Это ведь дом Сигмунда хёвдинга? Которого еще зовут Пестрым? Куда он подевался? Или забился в какой-нибудь чулан от страха?
– Его нет дома, он уехал к Рамвальду конунгу! – ответил Арнвид. – А я – его старший сын, я оберегаю дом и имущество отца, пока его нет, и не допущу, чтобы они были разграблены какими-то бродягами!
– А я конунг фьяллей, и я не позволю, чтобы со мной разговаривали как с бродягой! – разозлившись, рявкнул Торвард. – Открывай ворота, щенок, иначе я разнесу по бревнам всю твою конуру!
– Не горячись, конунг, а не то нам будет негде ночевать, если ты разнесешь дом! – Халльмунд положил руку ему на плечо. – А войти мы и так войдем, хочет он того или нет. Ребята, вон там растут три ели, и средняя нам вполне подойдет. – Обернувшись, он показал на пригорок поблизости. – Стюр, Эрле, что стоите, действуйте.
Несколько человек побежали к деревьям и принялись с разных сторон одновременно подрубать ель. Собравшиеся во дворе отчетливо слышали удары секир по мерзлому стволу и видели поверх земляной стены усадьбы, как содрогается в предсмертных судорогах вершина дерева.
– Давай нападем на них сейчас, пока они не ждут! – шепотом подбивал Арнвида один из хирдманов, Ранд Толстый. – Выскочим и отгоним их от дома!
– Не говори глупостей! – возразил Бьярни. – Как мы их отгоним, если их триста человек! Вижу, помощи мы дождаться не успеем. Лучше бы тебе, Ари, впустить их. Они ведь все равно войдут, так зачем нам терять людей понапрасну?
– Молчи, рабское отродье! – в сердцах огрызнулся Арнвид. – Отец доверил мне охранять его дом и имущество, и никто не войдет сюда без моего согласия!
Бьярни вспыхнул: его больно ударил упрек, тем более что Арнвид никогда не позволял себе так грубо разговаривать со сводным братом. Но сейчас он был слишком встревожен, раздосадован, а может, и напуган, поскольку тоже понимал, что надежды отбиться нет.
– Но, может быть, они и не причинили бы нам вреда, если бы только переночевали, – дрожащим голосом сказала йомфру Йора. Она тоже вышла во двор, кутаясь в меховую накидку, поскольку сидеть в глубине дома и не знать, что тут происходит, было свыше ее сил. Ее мягкие рыжие волосы выбивались из-под капюшона, большие глаза были полны страха, и тонкая белая рука, держащая края капюшона возле щеки, дрожала, но девушка изо всех сил старалась сохранять внешнее спокойствие. – Ты только разозлил их понапрасну, Ари, а теперь они… Но, может быть, если бы мы с матерью поговорили с ними, они и согласились бы…
– Тебя только не хватало! Уходи в дом, не путайся под ногами! – прервал ее Арнвид. Он отчасти понимал, что его нервная грубость сослужила ему дурную службу, но отступить не мог. – Ты же слышала: там фьялленландский конунг Торвард! А с этим человеком так же невозможно договориться, как с Мировым Змеем! Не слышала, что он в Граннланде натворил? Если хочешь стать его рабыней – пожалуйста, иди! Но только я тебя не пущу! – спохватился он. – Отец поручил мне охранять вас с матерью, и я лучше сам тебя убью, чем допущу, чтобы ты попала в руки к этому зверю! Ты что, не слышала, что он делает с красивыми девушками?
– Он даже фрию Эрхину с острова Туаль, говорят, обесчестил! – пробормотал Кари Треска, бывший воспитатель хёвдинговых сыновей. – И тебе, йомфру, лучше бы уйти в дом.
– Но ведь говорят, что она была его женой…
– Ведь говорят, что красивым девушкам лучше ему на пути не попадаться! – отчасти передразнил ее Кари. – Иди к матери, тебе говорят.
Бревно тем временем было готово. Облепив его со всех сторон, фьялли с дружным веселым ревом, точно собирались все вместе скатиться с горы, понеслись на ворота. Раздался первый удар, и Йора, ахнув, стремглав бросилась в дом. Одновременно послышался крик: это Бьярни, о котором все забыли, вылез на крышу дома и метким выстрелом из лука поразил одного из фьяллей. С собой Бьярни взял Альва Куницу и Стейна Охотника, лучших стрелков в доме, и втроем они осыпали нападавших целым дождем стрел. Но тех было слишком много: на смену раненым тут же встали другие, одни держали бревно, другие прикрывали их сверху щитами, а третьи и сами взялись за луки, и вскоре Бьярни и его товарищам, на которых обрушился ответный стальной дождь, пришлось ползком убираться с крыши.
А пока они спускались, ворота были выбиты и фьялли ворвались во двор. Перед собой они держали круглые разноцветные щиты, в которых и застряли пущенные им навстречу стрелы; не давая защитникам возможности выстрелить снова, фьялли набросились на них и заставили отступить к самой стене дома. Их было гораздо больше, чем домочадцев Сигмунда хёвдинга, но во двор вошло ровно столько, сколько нужно, чтобы не создавать давки.
Арнвид и Кари бесстрашно бросились на самого Торварда конунга, которого легко было узнать по яркой крашеной одежде и высокому росту. Но того ничуть не смутило, что противников двое. Не дожидаясь, пока они до него добегут, он сам кинулся навстречу и быстро ударил мечом под щит Кари, который оказался впереди, а потом мгновенно развернулся и таким же ударом под нижний край щита разрубил бедро Арнвиду. Кари, сделав еще пару шагов, пошатнулся и привалился к стене конюшни, на счастье оказавшейся рядом.
Арнвид, более молодой и крепкий, к тому же получивший не настолько глубокую рану, сумел поначалу остаться на ногах и, превозмогая боль, попытался даже продолжить сражение. А Торвард конунг не торопился: без труда уворачиваясь от ударов Арнвида и отводя их щитом, он скользил по кругу, иногда якобы открывался, вынуждая противника делать выпад, но тут же уклонялся, так что тот лишь терял кровь от напрасных усилий. Кровь текла из раны на землю, и вот сам Арнвид поскользнулся на ней, невольно взмахнул руками, чтобы удержать равновесие, и опустил щит. И тогда Торвард конунг, все время выжидавший именно этого случая, нанес ему быстрый точный удар по шее.
Бьярни как раз выбежал из-за угла дома, чтобы успеть увидеть, как падает его брат. А Торвард уже отвернулся, даже не глядя, как рухнет на землю тело поверженного врага, и выискивал нового противника. В каждом движении конунга фьяллей чувствовались такая сила и уверенность, такой опыт и выучка, дающие невероятную быстроту и точность движений, что драться против него было просто безрассудно. Он успевал везде, то криком, то свистом подавал какие-то знаки своим людям, точно у него десять глаз и в нем живет пять человек, способных делать пять дел одновременно. Кто-то из фьяллей уже набросился с мечом на Бьярни, и он взмахнул Медвежьей Смертью, заставив того отскочить. Мимо просвистело копье и воткнулось в стену дома. С разных сторон на Бьярни набросились сразу двое, что-то огромное обрушилось ему на шлем, и под тяжестью удара он будто провалился в бездонную черную пропасть. В глазах потемнело, мелькнули цветные пятна – и все погасло.
Сражение во дворе продолжалось недолго. Сидя в глубине дома, женщины слышали, как снаружи звенели клинки, как потом шум битвы переместился в кухню, но затих очень быстро, а сам дом наполнился топотом ног, чужими голосами, треском ломаемого дерева. Фру Лив и Йора сидели, тесно прижавшись друг к другу и крепко взявшись за руки. Обе думали об одном. Дом захвачен, его защитники разбиты; остался ли хоть кто-нибудь в живых? Не верилось, что они вот так враз осиротели, лишившись и Арнвида, и Бьярни, и всех прочих мужчин. И что теперь будет с ними? Когда этот вечер начинался, никто и подумать не мог, что он вот так закончится; несколько мгновений переменили их жизнь, отняли родичей, имущество, честь, свободу… В это невозможно было поверить, все происходящее казалось страшным сном, наваждением.
Дверь девичьей открылась, незнакомая бородатая голова просунулась внутрь и осмотрелась.
– Мужчины есть? – спросил голос с явным фьялленландским выговором. Пройдя в девичью, бородач огляделся и опустил секиру, которую держал наготове. – Ну, красавицы, под подолами вы никого не прячете?
Женщины молчали.
– А может, они отводят глаза? Или превратили своих парней в скамейки? – Второй фьялль, вошедший вслед за первым, молодой, долговязый, кудрявый парень с продолговатым лицом, постучал обухом секиры по скамье. – Помнишь, Халле, ту старуху в Граннланде? Которая двоих сыновей превратила в свиней, а они ночью превратились обратно и чуть наших дозорных не перерезали? Ну, девушки, признавайтесь сами, вы ведьмы? Где тут ваши женихи? – И он вопросительно постучал обухом секиры по ближайшему сундуку.
– Мы не ведьмы, – чуть дрожащим голосом, стараясь скрыть свой страх, ответила фру Лив. – Я – жена Сигмунда хёвдинга. Что с моим сыном, где он?
– В Валхалле, – нахально ответил кудрявый. – Этого не отнять, он бился как герой! Но против нашего конунга и Сигурд Убийца Дракона не устоял бы!
– Он по… погиб… – прошептала Йора, чувствуя, как мать с силой стиснула ее руку, и из ее глаз мигом полились слезы. – Неправда! Где он?
– Во дворе лежит. Можете забрать, – позволил Халльмунд. – Вынесите убитых в какой-нибудь холодный сарай, все теплые нам самим понадобятся. У нас с одного корабля почти сто семьдесят человек, да моих еще сто двадцать восемь на берегу ждут, так что распорядись, хозяйка, чтобы открыли погреба. Или давай ключи, мы сами справимся. Зачем зря хорошие двери ломать?
Едва ли фру Лив услышала, что он говорил насчет ключей. Так же держа за руку дочь, она выбежала во двор, ничего даже не накинув на платье. Уже совсем стемнело, во дворе горели факелы и даже был разложен костер. Фьялли уже собрали немногочисленных убитых и раненых, первых сложили рядком за воротами, вторых перенесли в конюшню. Фру Лив кинулась к телам, а Йора вдруг увидела, как двое фьяллей тащат по двору бесчувственное тело Бьярни. Они держали его под мышки, а ноги его волочились по холодной земле, и у Йоры оборвалось сердце – он выглядел совсем как мертвый!
Коротко вскрикнув, она бросилась к Бьярни и вслед за ним забежала в конюшню, где попавшие в плен домочадцы, почти все раненые, пытались кое-как перевязать друг друга обрывками собственных рубах.
Бьярни бросили на пол. Захлебываясь плачем, Йора упала на колени возле него и попыталась расстегнуть шлем; руки дрожали, задубевший на холоде ремень не слушался, и ничего у нее не выходило. Она склонилась к самому лицу брата, сдерживая дыхание, и различила, что он дышит! Обрадовавшись, она снова приступила к шлему и скоро совладала с жестким холодным ремнем. Кровавых ран на теле Бьярни не было видно, и скорее всего, он просто потерял сознание от сильного удара по голове – на снятом шлеме осталась глубокая вмятина. Но стеганый подшлемник приглушил удар, голова не была пробита, и только шишка быстро вспухала под дрожащими пальцами девушки.
Рядом с ней оказалась Дельбхаэм, выскользнувшая из темноты. Она тоже склонилась к сыну, а один из фьяллей вдруг схватил ее за руку.
– Ой, смотри, Фроди, что это у нее? – Фьялль воззрился на перстень Дельбхаэм. Женщина дернула руку к себе, но он не пустил. – Да это никак золото! Вот не ожидал! Да тут богатый хозяин, раз у него рабы с золотыми кольцами! Ведь хозяйка вроде не эта?
– Золото? Не может быть! – Фроди Рысий Глаз наклонился к перстню, который его друг Скъяльг по прозвищу Ветер уже стянул с пальца Дельбхаэм. – Нет, правда золото! Повезло тебе!
– Тут еще какие-то знаки! – Скъяльг повернул перстень, чтобы получше рассмотреть при свете факела. – Э, да тут пахнет колдовством!
– Ну не оставлять же! – рассудительно заметил Фроди. – Знаешь что, отдай-ка конунгу. Ему чужое колдовство не повредит, а он, когда будет добычу делить, тебе даст что-нибудь равноценное.
– И то правда! – Скъяльг сунул пока перстень в кошель, и оба фьялля вышли.
– Принеси воды, йомфру, – охая и постанывая, взмолился Кетиль Клин. Он был ранен в бедро и теперь сидел, привалившись к перегородке стойла. – Принеси, именем Фригг прошу тебя, нас ведь не выпустят! Я вам скажу, запрут нас тут на всю ночь, а к утру мы все околеем!
– Ну, не реви, Кетиль, с лошадьми мы не замерзнем! – утешил его Орм Сосна. – Но вот дадут ли нам воды и еды – это едва ли! Тролли бы их взяли, не дали нам поужинать!
– Теперь на рабском рынке будешь ужинать! – прервали бодряка несколько голосов. – Скажи спасибо, что жив пока!
– А лошади с нами недолго останутся! Фьялли их съедят! Они же дикий народ!
Йора вышла и побежала в сени, чтобы взять там ведро и набрать воды из бочки.
– Куда пошла! – Уже на пороге ее перехватил еще какой-то фьялль из тех, что сновали по всей усадьбе. – Иди-ка в гридницу и угощай гостей, красавица.
– Но там раненые…
– Об этом мы сами позаботимся. Иди, иди! – Фьялль выхватил у нее из рук ведро и невежливо подтолкнул ладонью под зад в сторону гридницы.
Там тоже было полно фьяллей. Места за столами на всех не хватало, они сидели на полу, так что пройти было негде. Испуганные служанки резали хлеб, передавая куски по рукам, и караваи, испеченные для близкого праздника только позавчера, таяли быстрее снега на солнце. Йора остановилась в растерянности, не зная, что же ей делать. Кто-то толкнул ее в спину, в руку сунули рукоять ковша. Рядом с собой она обнаружила открытую бочку пива: тоже варили к празднику. Хорошенький получился праздник! К ней со всех сторон тянулись чаши и кубки, почти все знакомые, начиная от золоченого отцовского и заканчивая простой чашкой из березового гриба, но только держали их совсем чужие руки.
Наливая пиво, Йора бросила взгляд поверх голов и вдруг увидела вожака всей этой разбойничьей шайки. Она сразу догадалась, что это и есть Торвард конунг – кто еще мог так нагло расположиться на сиденье хозяина между священных родовых столбов? Было дико, непривычно видеть на этом священном для всех домочадцев месте чужого человека, но и сам облик Торварда Рваной Щеки показался ей диким и непривычным. Об этом человеке она много слышала, особенно в последний год, когда о нем ходило такое множество противоречивых слухов. Она даже думала порой, что хорошо бы посмотреть на него – вполне понимая, что это невозможно, потому что ему нечего здесь делать, а сама она никогда не выезжала из дома дальше чем на тинг или на какой-нибудь праздник к соседям.
И вот – дождалась! Даже не верилось, что эта ходячая сага явилась прямо к ним в дом! Но если раньше Йора отдала бы несколько лучших бусин за то, чтобы мельком увидеть конунга фьяллей где-нибудь на тинге и потом долго рассказывать об этом подругам, то теперь, когда он был так пугающе близко, она отдала бы все ожерелье, лишь бы он снова оказался у себя во Фьялленланде или где-нибудь столь же далеко. Выглядел Торвард конунг лет на тридцать, хотя Йора знала, что он появился на свет только в третий год Квиттингской войны, а значит, должен быть на три-четыре года моложе. В их округе не встречалось таких высоких, мощных людей, и перепуганной Йоре он казался кем-то вроде великана. Она слышала рассказы о том, что его мать-ведьма когда-то была женой великана, и многие подозревали, что этот-то великан и был его настоящим отцом. Глядя на него, в это легко было поверить. Смуглая кожа, черные волосы длиной ниже плеч, заплетенные в две косы, и такая же черная многодневная щетина, еще не ставшая бородой, резко выделяли Торварда среди светловолосых фьяллей.
Йора дрожала, так что пиво плескалось мимо кубков и проливалось кому-то на колени, но фьялли только смеялись, довольные, что этой суровой зимней ночью у них есть крыша над головой, огонь в очаге и мясо на вертеле. Во время недавней бури они порядком натерпелись и теперь были рады возможности согреться и отдохнуть. Над костром во дворе жарился бычок, предназначенный для йоля, а здесь, в гриднице, над очагами крутился на вертелах разрубленный на несколько частей баран. Оголодавшие фьялли едва могли дождаться, пока мясо поджарится, в нетерпении обрезали верхние зарумянившиеся куски и жадно глотали, обжигаясь и запивая хозяйским пивом.
– Отдай, Одо, уже один выжрал! – Русобородый Халльмунд выхватил у кого-то из рук золоченый хозяйский кубок и протянул его Йоре. – Налей еще и отнеси конунгу.
Йора налила, надеясь, что отнесет он все-таки сам, но Халльмунд выхватил у нее из рук ковшик и всунул взамен полный кубок.
– А ну дай девушке пройти! – заорал он на своих людей, тесно сидящих на полу. – Расселись, как вши на… хм, извини, йомфру.
Сжимая кубок дрожащими руками, Йора пошла по образовавшемуся проходу, невольно задевая сидящих. Чьи-то руки тянулись поймать ее за подол, но она старалась их не замечать; голова кружилась от испуга и потрясения, ей не верилось, что это и есть ее родной дом, и все происходящее казалось дурным сном. И она уже очень устала от этого сна.
Впереди слышался низкий звучный голос, уверенно перекрывающий все прочие голоса; конунг фьяллей весело обсуждал с товарищами какой-то случай в море во время бури. Неведомый доморощенный скальд уже пытался складывать стих про то, как «все сто шестнадцать воду черпали», товарищи полупьяным смехом встречали эти неуклюжие попытки – а битву за Камберг они словно и не считали чем-то особенным. На другом конце стола трое уже пели, обняв друг друга за плечи и раскачиваясь:
Славна ярлова дружина:
В поле доблестна, а после
Медовуху хлещет лихо,
Насмехаясь над врагами!
И сам их конунг смеялся громче всех. Речь его была обильно пересыпана такими словами, каких Сигмунд хёвдинг никогда не произносил за столом и другим не позволял; Йора краснела от унижения и обиды за себя и свой родной дом. Рамвальд конунг, посещавший Камберг прошлой зимой, вел себя и держался совсем иначе! А это не конунг, это горный тролль какой-то!
Она не смела поднять глаз на Торварда конунга, надеясь, что он ее и не заметит. Но вот она подошла и застыла на том самом месте, где стояла по вечерам каждый день, подавая пиво отцу.
Торвард увидел ее только в тот миг, когда она остановилась перед ним. И вдруг его лицо переменилось. Весь он вдруг как-то сосредоточился на фигуре Йоры и замолчал на полуслове. Его глаза потеплели, в чертах лица появилось что-то мягкое и расслабленное, и он улыбнулся ей. Он смотрел на нее с таким наслаждением, будто впитывал глазами ее облик, словно эта незнакомая девушка была долгожданным глотком свежего воздуха в душном дыму его жизни.
На лице побледневшей Йоры отражалось тревожное беспокойство, а каждое движение получалось резким, но вообще-то на нее и сейчас было приятно посмотреть. С треугольным личиком и немного заостренным подбородком, с большими глазами, тонкими, круто изогнутыми бровями, с изящным прямым носом, невысокая, легкая, стройная, с тонкой талией, с шелковистыми волосами очень мягкого светло-рыжего оттенка, она обладала красотой такого рода, которая не поражает с первого взгляда, но тем полнее раскрывается, чем дольше к ней приглядываешься. А Торвард конунг такие вещи замечал сразу. Перед его глазами появилась хорошенькая девушка, и он разом забыл обо всех морских и сухопутных сражениях.
– Ну, это ты мне принесла? – мягко и даже почти ласково спросил он и протянул руку к кубку.
Йора отдала кубок, стараясь не коснуться его рук, но все-таки коснулась, и ее пробрала дрожь от мимолетного прикосновения этих жестких и теплых пальцев.
– Не отравлено? – поинтересовался он, приподняв бровь.
– Дай я первый попробую! – встрял кудрявый парень, Эйнар.
– Отвали! – рявкнул на него другой фьялль, уже немолодой, со свирепой красной рожей и страшным шрамом через пол-лица. – Если не отравлено, то ты сам отравишь! У тебя же ядовитый язык, как у гадюки!
– А тебя, медведище, никакой яд не возьмет, у тебя брюхо внутри железное! – не остался в долгу Эйнар. – Давай стукну! Сейчас все услышат, какой гул пойдет! Ой, промахнулся! По голове попал! А здорово загудело, да!
– Промахнулся! – заревел в ответ Ормкель. – Еще бы, у тебя руки-то кривые! Сейчас поправлю: выдергаю и вставлю назад другим концом! И то лучше будет!
В затеянной возне они толкнули Йору, Торвард конунг притянул ее к себе, якобы оберегая от тех двоих, и от неожиданности она выронила кубок. Тот запрыгал вниз по ступенькам почетного сиденья, пиво пролилось на колени Торварду, плеснуло на ее подол, задело еще двоих или троих; Йора зажмурилась, но вокруг раздался только хохот, заглушивший звон кубка.
– Пошли вон, тролли пещерные! – Торвард, смеясь, пихнул башмаком в плечо красномордого Ормкеля, крепче прижимая Йору к своему бедру. – Напугали девушку! Она таких чудовищ никогда в жизни не видела! Не бойся, моя радость, эти двое тебя не тронут! Иди за пивом, Ормкель, сам пролил, сам и иди!
– Да тащи сюда всю бочку, а то будешь бегать, пол топтать! – напутствовал товарища довольный Эйнар. – Скоро овраг протопчешь! Конунг, а что у тебя девушка сидит такая невеселая? Ты что, забыл, как их развлекают?
– Заткнись, ехидна! – Торвард выпустил Йору, и она попятилась, прижавшись спиной к одному из резных столбов, ограждавших почетное сиденье. Ей очень хотелось убежать, но фьялли сидели на полу так тесно, что было просто некуда ступить. – Йомфру как-никак лишилась брата. Я правильно понял, что ты – дочь Сигмунда хёвдинга? – обратился он к самой Йоре, и она кивнула, чувствуя, как глаза опять наполняются слезами. – И этот длинный, в шлеме с бронзовыми накладками, был твоим братом? Ну, который еще так нагло разговаривал со мной из-за ворот?
Йора опять кивнула. Она могла бы сказать, что самым наглым тут был не Арнвид.
– Правда, я бы сказал, что своей смертью он обязан своей же неучтивости, – добавил Торвард.
– Но ты же напал на наш дом! – дрожащим голосом выговорила Йора. Она очень боялась незваных и неучтивых гостей, но знала, что дочь знатного рода перед лицом опасности должна быть отважна и невозмутима.
– Я, – Торвард напором в голосе подчеркнул это слово, – всего лишь хотел попроситься переночевать. Да я бы его пальцем не тронул, если бы он разговаривал повежливее. Что он меня сразу стал в лес к троллям посылать?
– Обделался от страха, как нас увидел, вот и рассердился, – хмыкнул Асбьёрн Поединщик, один его телохранителей.
– Что я вас, съел бы, что ли? – продолжал Торвард, и лицо его вдруг ожесточилось. – Приличные хозяева всегда принимают людей переночевать, особенно зимой! Усадьба у вас большая, авось не треснула бы. А если кому не по средствам принимать в гостях дружину из трехсот человек, то я могу и заплатить за еду! Я что, на бродягу похож? Я – конунг фьяллей, и я не позволю, чтобы меня гнали прочь от ворот!
Видно было, что он и в самом деле обиделся.
– А ты правда конунг фьяллей? – неожиданно для себя спросила Йора.
Ей хорошо запомнился конунг кваргов Рамвальд, уравновешенный, мудрый и приветливый, а этот обросший щетиной разбойничий вожак с ним не имел ничего общего! Что, скажите, заставит порядочного конунга мотаться зимой по холодным чужим морям, вместо того чтобы устраивать пиры у себя дома или хотя бы объезжать свою собственную землю, собирая дань? В море в это время ходят только «морские конунги», у которых нет других владений, кроме корабля, и других подданных, кроме дружины. Да и те обычно стараются пристроиться к очагу – что им делать в море в такую пору, когда и торговых кораблей нет?
– Да, я – конунг фьяллей! – внятно подтвердил Торвард. – Не похож? Ну, если кто-нибудь другой объявит себя конунгом фьяллей, я ему голову оторву, и все дела.
Это заявление можно было понять по-разному. Но именно эти грубовато сказанные слова вдруг убедили Йору, что конунги бывают и такие. Потому что они тоже живые люди, а не выходцы из сказаний.
– Не везет мне! – Торвард вдруг вздохнул и откинулся на спинку сиденья. – Когда я хочу драться, противник от меня бежит, а когда я хочу мирно напроситься в гости, меня встречают мечами! Тролли бы их всех подрали!
Вдруг стало видно, как он устал. Устал не от битвы во дворе и даже не от бури и последнего перехода по зимнему морю. Его сжигал какой-то внутренний огонь, какой-то тяжелый душевный груз не давал ему покоя. И даже сейчас, когда его буйная дружина отдыхала и веселилась, ему одному еда и отдых не приносили облегчения.
В гридницу вошла фру Лив и стала медленно пробираться между сидящими. Йора подалась ей навстречу, желая задать вопрос, и не решаясь, и все-таки в душе надеясь, что случилось чудо и Арнвид все-таки жив. Но по лицу матери она видела, что надежда напрасна. Как истинно знатная женщина, фру Лив хранила внешнее спокойствие, но ее лицо разом посерело и осунулось, и даже на висках под покрывалом заблестела седина, серебряная при свете факелов. Йора изумилась, не в силах сообразить: то ли мать ее начала седеть раньше, а она не замечала, то ли это случилось только теперь. Могли ли они еще сегодня утром подумать, что Арнвид, совсем молодой, здоровый, наследник отца, обрученный жених, полный самых лучших ожиданий, уже к вечеру будет мертв…