Дворецкая Елизавета. Огненный волк, кн. 1: Чуроборский оборотень

   Скородум опустил глаза и еще раз осмотрел свой меч в руке Огнеяра.
   – Посмотри – резы не горят! – возвестил он. – Они загораются от возмущения, если меч берет недостойный. А раз мой меч признал тебя достойным, могу ли я противиться?
   – И часто ты спрашиваешь совета у меча? – спросил Огнеяр. Ему вдруг стало очень легко и хорошо рядом с этим смешным стариком, который не лез к нему с назойливым любопытством и не бежал прочь с криками ужаса. Еще кто-то увидел в нем человека!
   – Часто, – охотно подтвердил Скородум. – Всякий раз, когда моя голова отказывается давать совет. А это бывает часто. Ведь моя голова похожа на котел – она блестит снаружи, но пуста внутри!
   В доказательство старик приподнял свою шапку и показал Огнеяру лысину. И Огнеяр с удовольствием улыбнулся. Он был рад, что встретил этого старика, который притворяется дураком, как Неизмир притворяется умным.
   – Тогда я рад, что вы оба мне доверяете! – весело ответил он. – И я хочу повидать твою дочь. Вдруг она все-таки не убежит от меня, хотя я и наполовину волк. Я очень люблю отбивать девушек у Светела!
   – Не очень-то почтенное признание! – Скородум испытывающе посмотрел на него, по-птичьи склонив голову, словно предлагал устыдиться и отказаться от этих слов.
   – Зато он пытался отбить у меня мой княжий род! – непреклонно ответил Огнеяр, уже не смеясь. – А это поважнее девушек.
 
   Так и получилось, что Огнеяр встретил солнцеворот в земле смолятичей. Городок Велишин, куда его привез красноносый князь Скородум, был самым северным становищем* глиногорского полюдья. К обороне от личивинов смолятинские князья относились серьезно: не только детинец, но и посад Велишина был обнесен надежной стеной из бревенчатых срубов с площадкой заборола наверху. Как и во всех городах на Истире, внутри городища располагалось немало богатых купеческих и ремесленных дворов.
   Огнеяр никогда еще не бывал в землях других племен и смотрел вокруг с большим любопытством. Его забавлял и вид безбородых, зато длинноусых смолятичей, и их выговор, полностью понятный, но непривычный для дебрича. Велишинские девушки поначалу насмешили его: они заплетали на голове три косы, одну спускали по спине, а две закручивали баранками на ушах. Огнеяру казалось, что они похожи на овец, но овечек очень милых, и, когда он провожал их глазами, в нем говорили разом и волк, и человек.
   Но гораздо больше его поразило то, как к нему здесь относились. Как и всякий торговавший город, Велишин не испытывал недостатка в новостях и рассказах о делах других, кое-кто, наверное, и здесь слышал про чуроборского оборотня, но никто не знал, что это Огнеяр. И в нем не видели ничего страшного, ему улыбались, дружелюбно приветствовали, как всякого гостя князя Скородума. Чуть ли не впервые в жизни Огнеяр чувствовал себя человеком среди людей, не слышал в гуле толпы перешептываний на свой счет, ничьи опасливо-любопытные глаза не сверлили ему спину. И от этого ему было легко, весело, словно он сбросил и оставил где-то в лесу тяжкий груз дурной славы, которой пользовался в родных местах. Он почти что родился заново, стал совсем другим человеком, гораздо лучше прежнего. Еще бы Милаву сюда…
   Сам Скородум проводил в Велишине все двенадцать дней новогодних праздников и сразу же пригласил Огнеяра остаться у него на все это время. Он обращался с гостем самым дружеским образом, много расспрашивал о Чуроборе, о князе Неизмире, о княгине Добровзоре. Об отчиме Огнеяр говорил неохотно, и Скородум быстро прекратил эти расспросы. Нежелание отвечать уже было ответом, и глиногорский князь, по заслугам носивший свое имя, понял об отношениях Огнеяра с отчимом гораздо больше, чем тот ему сказал. Почти все. Зато о матери Огнеяр говорил живо, с удовольствием, и они провели немало времени в разговорах о ней.
   – Двадцать лет назад Добровзора звалась первой красавицей всех говорлинских земель! – сказал еще в самом начале Скородум, и расположение, которое к нему чувствовал Огнеяр, значительно укрепилось при этих словах.
   – Она и сейчас лучше всех женщин на свете! – убежденно ответил он, подумав вдруг, что не видел мать слишком долго. – Она совсем не постарела и такая же красивая.
   И Скородум кивал лысой головой, подергивал себя за длинный седой ус, на лице его было задумчивое и немного грустное выражение. Мысли его унеслись в давние годы, когда сам он был немногим старше своего нынешнего гостя.
   – Я ничего не слышал о твоей дочери, но, наверное, она тоже красавица? – весело спросил Огнеяр, чтобы не остаться в долгу.
   – Я не стану ее хвалить. Она осталась в Глиногоре – приезжай и посмотри на нее сам. Она там присматривает за братьями, пока я собираю дань.
   – Так у тебя есть и сыновья?
   – Да, двое, от последней жены. Старшему – девять лет, а младшему семь, они еще носят детские имена. И я не знаю, что из них получится. Обидно встречать новый год в разлуке с ними, но брать их с собой еще рано. Побудь со мной на этих праздниках, нам обоим будет веселей.
   Огнеяру здесь было так хорошо, что он без раздумий принял приглашение. Но уже на следующий день, в самый солнцеворот, произошло событие, которое отвлекло его мысли от веселья.
   С утра Огнеяр собрался на охоту, с разрешения и одобрения хозяина. Рассказывали, что в древние времена в день солнцеворота из леса выходили к Велишину две лосихи – мать и дочь, посланные Макошью и Велесом в благодарность за жертвы. Одну из них люди закалывали и съедали все вместе, вторая возвращалась к своим лесным хозяевам. Но однажды люди пожадничали и убили обеих лосих. С тех пор боги огневались и перестали присылать жертвенных животных. Когда эту повесть рассказали Огнеяру, он тут же загорелся охотничьим азартом и вызвался привезти лосиху для общего угощения. Скородум с радостью позволил ему поохотиться в его лесах – своему сыну Велес не откажет в богатой добыче. Но едва Огнеяр собрался выезжать, как на княжий двор прибежал один из дозорных кметей со стены.
   – Из лесу личивины лезут! – доложил он князю. – Тьма-тьмущая, целое войско. Сотни две, не меньше.
   – А, за вчерашнее мстить! – оживленно воскликнул Скородум, словно ему сообщили о приезде давно ожидаемых гостей. – Ну, сын мой, видно, с охотой малость повременить придется. Пойдем поглядим!
   Народ толпился на улицах детинца и посада, тревожно гудел, но большого испуга не было видно. Велишинцы доверяли своему князю, и пока он был здесь, они не боялись личивинов. Лесные воинства и прежде не раз являлись под стены, но были опасны только в случае внезапного набега. Кмети из велишинской дружины и из дружины полюдья без суеты готовились сражаться, если князь пошлет их в поле.
   С заборола было видно, что на дальней опушке леса, перестрелах в двух от стен города, собралось целое войско – не меньше трех сотен личивинов. Судя по сушеным волчьим мордам на их головах, это были соплеменники вчерашнего отряда, погибшего на замерзшей реке. Непривычного человека их вид напугал бы до жути – казалось, что огромная толпа кровожадных оборотней с волчьими головами и человеческими телами потрясает оружием возле города. Злобный угрожающий вой из сотен глоток был слышен даже в детинце.
   – А я что говорил! – не показывая тревоги, воскликнул Скородум и повернулся к Огнеяру: – Вчерашние. Вот и Кархас сам, их вожак.
   – Явился! – подтвердил густым басом темнобородый велишинский посадник. – Видно, прошлогоднее позабыли! Ну да ничего, мы напомним.
   – Да нет, друже мой дорогой! В прошлую зиму мы Рысей били, а они Рысей в полбелки не ставят, – поправил его князь.
   – Один морок! – отмахнулся воевода.
   – Да какие они волки! – презрительно воскликнул Огнеяр и сунул палец в ухо. – Скулеж-то подняли! Да разве так воют!
   Вскинув ладони ко рту, он набрал в грудь воздуха и испустил долгий, звучный, пробирающий до костей охотничий вой волка-вожака. Такая мощь звериного мира, такая победная красота и неумолимая угроза были в его голосе, что все разом замолчало и замерло по обе стороны заборола. Потрясенные люди слушали голос Сильного Зверя.
   – Вот так надо! – удовлетворенно сказал Огнеяр. Все вокруг смотрели на него с изумлением, а Скородум – с уважением. Личивины молчали.
   – Эко ты их уел! – пробасил воевода. – Унялись, гляди-ка.
   – Еще бы не уняться! – Огнеяр весело подмигнул князю. – Я ведь им охотничью песню спел. Поняли! Поняли, хорьки вонючие, что не они здесь ловцы, а кто-то другой на них самих охотиться будет!
   У другого это можно было бы счесть бахвальством, но только не у Огнеяра. В нем таилась огромная, нечеловеческая сила, и чем больше к нему присматривался Скородум, тем более заметной она становилась. Теперь он твердо верил, что перед ним сын Велеса, и не удивился бы ничему.
   – Кто же тебя научил? – спросил Скородум. – Если бы я тебя не видел, то подумал бы, что это выл Князь Волков.
   – Меня учил волк. И выть, и различать запахи, и охотиться… И драться.
   – Так ты умеешь быть волком?
   Теперь уже Огнеяр посмотрел на князя с изумлением. Это был первый человек на его памяти, который правильно понял суть оборотничества. Раньше его спрашивали, умеет ли он превращаться в волка, но никто еще не спросил, умеет ли он быть волком. Никому из праздно любопытствующих охотников поболтать о всякой жути не приходило в голову, что это тоже надо уметь. И что это гораздо труднее, чем просто превратиться.
   А толпа личивинов тем временем пришла в движение. Лучники на забороле приготовились встретить врагов, если они подойдут ближе. От толпы на опушке отделилось несколько человек с большими лапами голубоватой ели в руках. Это означало, что они хотят поговорить.
   – Где есть ваш вожак? – ломаным языком закричал один из личивинов. – Наш вожак Кархас хочет с ним говорлить.
   – Я здесь! – приветливо крикнул Скородум, выглядывая в широкую скважню-бойницу. – Здравствуй, Кархас великий и могучий!
   В его голосе была легкая насмешка, но ухо личивина не могло ее уловить. Кархас кивнул в ответ с истинно дикарской надменностью. Лицо его скрывала волчья личина, одет он был в грубо сшитый шерстяной кожух с нашитыми волчьими клыками и палочками, раскрашенными в желтый и красный цвета, медвежьи сапоги и рысьи штаны – таким образом у личивинов было принято выражать свое презрение к двум другим племенам. Волчья шкура покрывала плечи и спину Кархаса, передние лапы шкуры были связаны у него на груди. Сложен он был крепко и среди личивинов казался высок, хотя по говорлинским меркам был среднего роста, а северные заморяне назвали бы его вовсе коротышкой. Он не открывал рта, а толмач*, видно, сам знал, что говорить от имени вожака.
   – Вы вчера убить наши воины! – кричал толмач. – И вы взяли их добычу. Отдайте ее назад и дайте выкуп за головы. Тогда мы уйдем. А не то дух Кулема-Эляйн страшно убьет вас!
   – Этого не будет, милый! – так же приветливо отозвался Скородум. – Не надо было вашим воинам на нашу землю ходить, я ведь в гости не звал!
   Огнеяр мог бы еще много чего добавить, но пока помалкивал, предоставляя говорить хозяину, только провожал его слова одобрительными кивками. Неизмир на месте Скородума уже дрожал бы от страха, видя такую рать у себя под стенами, а глиногорский князь смотрел на личивинское воинство, как на горсть букашек.
   Личивинский посланец был готов к подобному ответу и сразу предложил другое.
   – Тогда выходи биться с Кархасом! – крикнул он. – Кархас – великий воин, он убил десять чужих вождей и повесил их головы на свой дом. Ты победишь – мы уйдем, а Кархас победит – вы даете нам дань семь зим!
   – Соглашайся! – горячо воскликнул Огнеяр, едва дослушав до конца. Каждая жилка в нем встрепенулась. – Соглашайся, почтенный! – нетерпеливо умолял он князя, видя, что тот колеблется. – Я за тебя пойду!
   Скородум посмотрел на Огнеяра: его лицо оживилось, глаза горели жаждой битвы. Наполнявшая его сила рвалась наружу, отказ сделал бы его несчастным.
   – Я согласен! – закричал Скородум в скважню. – Только вместо меня будет биться мой сын. Он молод и силен, он будет достойным противником для Кархаса великого и могучего.
   Кархас величественно кивнул волчьей мордой. Он тоже знал язык говорлинов, но у личивинов считалось ниже достоинства вождя самому говорить с врагами. Толмач и воины отъехали назад к лесу, а Кархас неспешно направился к ровному месту перед воротами города, удобному для битвы.
   Смолятинские кмети наперебой предлагали Огнеяру оружие, кольчуги, мечи, шлемы, щиты. Но он попросил только принести его боевой топор, оставшийся в горницах Скородума.
   – Я знаю, что ты сын бога, но все же… – начал Скородум, с сомнением глядя на оружие и доспехи, отвергнутые Огнеяром. – Я не прощу себе, если с тобой что-то случится. Я знаю, что молодые любят драться, но чем тебе помешает хорошая кольчуга? У нас хорошие кольчуги, есть даже орьевской работы.
   – Э, мою шкуру ковал сам Велес! – весело отмахнулся Огнеяр. По блеску его глаз Скородум догадался, что он что-то задумал. Старый князь тревожился за парня, к которому успел проникнуться дружбой, но уверенный вид Огнеяра оставлял мало места для тревоги. – Мою шкуру простое оружие не возьмет. Уже проверяли!
   Он подмигнул Скородуму, взял боевой топор и пошел к воротам. Народ возбужденно гудел, предчувствуя что-то необычное. Ворота Велишина открылись. Кархас приосанился. На мост вышел один-единственный человек – среднего роста, с непокрытой черноволосой головой, с топором в руке. Сначала Кархас разочарованно сморщился при виде его – ни блестящего шлема, ни прочной кольчуги, которую личивины почитали ценнейшей военной добычей, на нем не было. Но пояс и обручья противника заманчиво блестели серебром, топор тоже был хорош, и Кархас медленно поехал ему навстречу.
   – Эй, ты! – свысока окликнул он черноволосого. Перед битвой полагалось нагнать страх на противника или разозлить его бранью. – Откуда ты взялся? У Красного Носа нет сыновей!
   – Сегодня вечером у храбрых хорьков не будет вожака! – дерзко ответил парень, и его белые зубы сверкнули на солнце. Что-то при виде его зубов смутило Кархаса, но он не успел сообразить что. – Если ты не уйдешь отсюда по доброй воле!
   – Я увезу сегодня твою голову! – закричал Кархас, начиная злиться. Черноволосый щенок был вдвое моложе его, а дерзок был не по годам.
   – Увези хотя бы свою шкуру! – весело ответил Огнеяр. Он видел, что противник его злится, а именно это ему и было надо. – И эту дохлую морду, которая заменяет тебе голову.
   – Могучий дух Кулема-Эляйн пожрет тебя! – в ярости от такого оскорбления закричал Кархас и бросился на противника с занесенным копьем. Это было священное копье волка Метса-Пала, прародителя личивинского племени Волков, и никогда оно не знало промаха в руках вождя.
   – Тихо! – Смеясь, Огнеяр легко отпрыгнул в сторону, и конь Кархаса промчался мимо. – Куда же ты, великий и могучий хорек? Посмотри сюда!
   Справившись с конем, Кархас обернулся и занес копье для броска. Но смех противника сбивал его с толка, в глазах мелькало то ли от солнца, то ли от ворожбы, но копье его пролетело в трех шагах от противника.
   – Твоя дохлая морда слепа и беззуба! – крикнул ему Огнеяр. – Смотри, какими бывают волки!
   И вдруг лицо его потемнело, глаза вспыхнули красным, как угли, нижняя часть лица двинулась вперед, уши торчком встали на затылке – и перед Кархасом оказался человек с волчьей головой. Та же осталась серая накидка с широким поясом, те же серебряные браслеты блестели на запястьях, но руки, сжимавшие топор, стали волчьими лапами. Общий крик ужаса и изумления пролетел над опушкой и над заборолом, люди не верили своим глазам.
   Словно какая-то сила толкнула Кархаса в грудь, он свалился с коня прямо в снег, конь его с испуганным ржаньем помчался прочь. Личивинское войско, бросая оружие и забыв о своем вожде, с истошными воплями бежало к лесу и скрывалось за деревьями. А Кархас барахтался в снегу и не мог встать, волчья морда надвинулась ему на глаза и не давала смотреть.
   – Вставай, щенок! – слышал он низкий, нечеловеческий голос. – Ты ведь вышел на битву!
   Кое-как стянув личину на затылок, Кархас встал сначала на четвереньки, потом на ноги. Человек-волк стоял в трех шагах от него, топор покачивался в опущенной лапе, но не оружие, а свирепая волчья морда на человеческих плечах внушала неодолимый ужас. Сам мир Сильных Зверей, мир Леса, которому личивины поклонялись и приносили жертвы, стоял против него во всей грозной силе.
   – Теперь ты видишь, кто перед тобой! – доносилось из волчьей пасти. – Ступай в свою нору и не смей показываться в этих землях. В другой раз я сдеру с тебя и дохлую, и живую шкуру!
   Боком, не смея пройти мимо человека-волка, Кархас на непослушных ногах кое-как проковылял, обойдя его стороной, пятился к лесу, боясь повернуться спиной. Волк тихо рыкнул сквозь зубы; Кархас пустился бежать со всех ног, не заботясь даже о своем достоинстве вождя, всепоглощающий ужас гнал его ледяной плетью, дыхание сбивалось, красные круги расходились перед глазами.
   В город Огнеяр вернулся уже в человеческом облике. Покачивая топором, который ему так и не пригодился, он оглядел высокие, обитые железными листами ворота и подумал с беспокойством, а впустят ли его обратно. Эх, Дивий, все-то у тебя через голову! Один город нашел, где тебя в люди приняли, – и тут не удержался, волк из-под человечьей шкуры рвется! Не бывать тебе, как видно, человеком!
   Но ворота раскрылись как по волшебству. Воротная стража, жители Велишина, кмети в молчании встречали Огнеяра, не зная, как к нему отнестись. Он спас их от дикого воинства, но не опаснее ли был он сам?
   Князь Скородум торопливо шел ему навстречу.
   – Видишь, почтенный, мне не понадобилась кольчуга! – весело крикнул Огнеяр еще издалека, и при звуке его человеческого голоса, уже знакомого и привычного, морщины на лбу Скородума несколько разгладились, на лице отразилось облегчение. Он поднял руку, будто хотел похлопать Огнеяра по плечу, но не решился.
   – А ты хорошо сделал, сын мой, что прогнал его, не проливая крови! – сказал он, всматриваясь в лицо Огнеяра. А оно было таким же, как прежде, только волосы на лбу взмокли от пота и дышал Огнеяр чуть чаще обычного, словно и правда бился на поединке.
   «Все равно я не стал бы жрать такую вонючую дрянь!» – подумалось Огнеяру, но это была волчья мысль, застрявшая в человеческой голове, и он промолчал.
   Видя, что их князь приветлив с оборотнем, велишинцы опомнились от боязливого удивления, загомонили, стали благодарить Огнеяра. Скородум увел его назад в терем, велел подать пирогов и меда, и Огнеяр накинулся на еду, как настоящий волк. Даже неполное превращение отняло у него немало сил, и теперь он был очень голоден. Скородум сидел рядом и с интересом смотрел, как он ест. И Огнеяр опять вспомнил Милаву, свою первую встречу с ней, пирог в ее протянутой руке.
   – Что ты так смотришь, почтенный? – не переставая жевать, спросил он, надеясь отвлечься разговором. – Ты думал, что теперь я ем только сырое мясо?
   – А ты можешь его есть? – с детской любознательностью спросил Скородум.
   – Могу. Но только когда у меня волчьи зубы и волчий желудок. То есть когда я совсем волк.
   – А тебе не трудно было превратить одну голову? – продолжал расспрашивать Скородум, но Огнеяра почему-то совсем не раздражали его вопросы. – Я не слышал об оборотнях наполовину. Говорят, есть где-то люди с песьими головами, но это, наверное, пустые байки.
   – Брехня собачья! – подтвердил Огнеяр. – А одну голову трудно превратить. Труднее, чем целиком. Через плетень, скажем, прыгать не велик труд, а вот попробуй с размаху на верхний край запрыгнуть и удержаться!
   – А еще говорят, надо нож в пень воткнуть и через него кувыркнуться. Правда это? – снова спросил Скородум.
   – Брехня собачья, – повторил Огнеяр с истинно волчьим презрением к собакам и к пустой брехне. – Дух звериный в себе в кулак собрать надо. Не через пень надо кувыркаться, а через себя самого. Кому дано богами – тот и через горшок обернется. А кому нет – только на нож напорется, да и все.
   Скородум слушал его с той детской любознательностью, которая и наградила его мудростью долгой жизни. Сидящий перед ним смуглый черноволосый парень с белыми звериными клыками оседлал, казалось, саму грань миров, мира людей и мира Леса, его глаза были открыты в оба эти мира сразу. Те, кого пугало и отталкивало все чужое, видели в нем только звериную половину и боялись его, забывая, что вторая половина в нем – человеческая. Он не человек и не волк, он – оба сразу, и даже Скородуму нелегко было взять это в толк. И все же он благословлял судьбу за эту встречу, открытое окно за грань миров. Не каждому выпадает встретить такое, а понять – еще меньшим.
   – Но как же ты это делаешь? Я внимательно наблюдал за тобой, но не заметил ничего.
   – Не хочешь ли попробовать, почтенный? – Огнеяр насмешливо посмотрел на старого князя. – Не пробуй лучше. В твои года – совсем нехорошо. Все кости ломает и по-иному перекручивает. Чем старше человек, тем ему труднее. Наш чародей чуроборский, Двоеум, мне маленькому еще говорил: «Рубаху переменить – и то труд, а то не рубаха – шкура!»
   Впервые в жизни Огнеяр охотно рассказывал о том, о чем раньше всегда молчал и не говорил даже с матерью. Он верил, что Скородум поймет его. Может быть, даже поможет самому понять себя.
   – Трудно себя самого переменить, – помолчав, добавил он. – Больно поначалу. А потом ничего. Если надо. А вот когда чужая ворожба ломает – вот тогда плохо, ой плохо!
   Огнеяр зажмурился и покрутил головой, вспомнив о превращенной свадьбе. Как они там теперь, Моховики и Вешничи? Чего еще придумает Князь Волков? И что с ней, с Милавой?
   – Это и не с оборотнями бывает! – вдруг погрустнев, сказал Скородум. Но Огнеяр не понял, о чем он.
   – Вот кого ты, почтенный, сыном назвал! – сказал Огнеяр, все еще думая о своем.
   – А я и правда мог бы быть твоим отцом, – ответил Скородум, в свою очередь удивив Огнеяра. – По крайней мере, отчимом. Двадцать лет назад я был женихом твоей матери. Конечно, после Огненного Змея об этом и говорить было нечего. Моя родня велела мне забыть о ней. Моя мать сказала: «Не пытайся отнять у Велеса то, что он выбрал для себя». Все боялись, что твоя мать и ты принесете мне несчастье. Я женился на Вжелене, у нас дочь, но мне часто кажется, что я до сих пор…
   Он запнулся, не решившись сказать о чем-то, но Огнеяр не заметил – он был слишком потрясен. Этот человек мог бы быть его отчимом. Он бы растил его и учил быть человеком – то, чему Огнеяра не учил никто.
   – Я был тогда молод, но умен и всегда слушался старших, – уныло прибавил Скородум. – Они, конечно, были правы. Но я был дурак, что послушался их.
   Огнеяр ничего не ответил, но в душе был с ним полностью согласен.
 
   На другое утро возле леса снова показались личивины. Поднявшись на забороло, Огнеяр разглядел уже знакомую фигуру Кархаса, а рядом с ним существо, одетое целиком в волчьи шкуры, обвешанное клыками, самое меньшее, от пяти волков. В руках, а вернее, в лапах существо держало бубен и какую-то высокую палку с волчьим зубастым черепом. Видно, это был личивинский кудесник. Провожало их несколько воинов, державших оседланного коня.
   – А вся толпа где же? – переговаривались велишинцы на стене. – Видать, в лесу затаились.
   – Но там никого нет! – удивленно воскликнул Огнеяр, принюхавшись к ветру. – В лесу нет людей.
   – Ты уверен? – Скородум тоже удивился.
   – Ветер мне в лицо от леса. На несколько верст нет больше ни одной вонючки.
   Кархас и кудесник тем временем направились к воротам. Скородум вышел вперед.
   – Эй, где вожак? – закричал Кархас, и все удивились, что сегодня он обошелся без толмача. – Мы хотим говорлить!
   – Я здесь! – отозвался Скородум. – Я хотел бы, дети мои, чтобы сегодня вы были поумнее вчерашнего.
   – Где тот, кто вчера был твой сын? – закричал ему кудесник. – Он нужен нам.
   – Вот он я! – Огнеяр поднял руку, чтобы его было легче заметить снизу. Он сразу подумал, что это гости опять к нему. – Признали?
   – Да, мы признали! – ответил Кархас, и оба личивина разом поклонились. По заборолу пробежал удивленный гул: никто никогда не видел, чтобы личивины кланялись.
   – Мы признали, кто ты есть такой! – закричал кудесник. – Вчера ты открыл нам твое лицо. Ты – великий священный волк Метса-Пала. Ты пришел снова для радости твоих детей. Мы – твои дети, а ты – наш великий отец. Весь народ метсане рады, что ты пришел снова. Будь наш вожак, как был в старые годы. Народ метсане поклоняется тебе! Мы привели тебе коня!
   Личивинские воины вывели вперед коня, покрытого волчьей шкурой.
   – Прими его и прими твой народ! – закричал Кархас. – Води нас в битву и на охоту!
   Гул на стене стих; все ждали ответа Огнеяра. А он молчал в изумлении. Вот его и нашел княжеский стол, нашел там, где он вовсе не искал. Его зовут быть князем личивинов! Живой прежний князь по доброй воле уступает ему свое место! На миг Огнеяру показалось, что племя Волков и правда больше подходит для него, чем дебричи-говорлины. Но остаться жить в глухих лесах? А мать? Перевезти ее сюда? И оставить Чуробор Неизмиру со Светелом?
   Все эти мысли стрелой пролетели в голове Огнеяра. И, глядя на священного коня и священное копье личивинского князя, которое ему протягивали, он со всей остротой и ясностью осознал, что должен получить чуроборский стол своего деда и прадеда. Долгие последние месяцы это убеждение зрело в нем и теперь вспыхнуло, как молния, освещающая пространство на много верст вокруг. Его место – в Чуроборе. И его дорога – туда, даже если путь к дедовскому столу прегражден священной рогатиной по имени Оборотнева Смерть. Это его путь, его благо и его зло, которого ни у кого не отнять и никому не передать. Быть князем трудно, но если он родился наследником чуроборских Славояричей, от этого наследства ему так же не уйти, как не выскочить из этой шкуры с волчьей шерстью на спине.