Странный звук за спиной. Я резко оборачиваюсь. На лестничной площадке подо мной стоит человек. Откуда он взялся? Неужели влетел в окно?! Незнакомцу лет двадцать пять, из одежды на нем только черные штаны и множество ремней, тонких и толстых, на поясе, на торсе, на ногах. А под ремнями он весь покрыт буграми мускулов и жгутами вен. И шрамами. Он глядит на меня и ухмыляется, я невольно отступаю, чтобы бежать наверх…
В окно над моей головой влетает — да-да, влетает! — еще один. Постарше. Не такой жилистый. В первую минуту мне кажется, что у него за спиной крылья. Потом он выпускает из рук узловатую веревку, и она уползает в окно, как черный змеиный язык.
Теперь я стою между ними, и выхода нет.
— Ты высоко забралась, синтетичка, — говорит тот, что появился первым, в ремнях и шрамах. — Прыгнула бы с двадцатого. Или у тебя мания величия?
— Я не синтетичка, — говорю я.
Он хохочет:
— Ну да, конечно. Ты маньячка. Хочешь размазаться по асфальту так эффектно, чтобы дворники неделю соскребывали. Твои кишки, в смысле. Давай, помогу!
Он делает приглашающий жест в направлении окна. Я поднимаюсь на ступеньку вверх.
— Что ты тут делаешь? — глухо говорит второй.
Хороший вопрос. Я ищу… неведомо что. Неведомо зачем. Но как им это объяснить?!
— Захотелось полетать, — мускулистый ухмыляется.
— Нет.
— Тогда зачем ты сюда пришла?
— Мне было нужно подняться наверх. — Я смотрю на старшего с надеждой. Мне кажется, он здесь главный. И еще мне кажется, что он способен меня понять. — Потому что мне сказали. Подняться наверх.
— Это была ошибка, — говорит старший, помолчав. — Здесь, наверху, только птицы… и самоубийцы. Алекс, выпускай ее.
При слове «выпускай» у меня появляется надежда. Но только на долю секунды. Потому что я очень скоро понимаю, какони собираются меня выпустить.
Мускулистый Алекс одним прыжком добирается до меня. Я не успеваю вытащить стилет. Мой противник не только сильнее — он и дерется лучше. Очень скоро мои локти оказываются завернутыми за спину. Алекс тащит меня к окну.
— Погодите!
Никто меня не слушает. Мой барабан срывается с плеча и катится по лестнице.
Алекс швыряет меня спиной на подоконник. Моя голова свешивается вниз, в бездну. Я цепляюсь за жизнь локтями, коленями, каблуками, я зубами готова вцепиться в бетонную балку…
— Погоди, — слышу сквозь ветер и стук крови в ушах.
Я уже лечу. Алекс подхватывает меня и втаскивает обратно на подоконник. Я задыхаюсь.
— А ну, дай ее сюда на минутку.
Я сижу на полу. Внутри. На пыльном бетонном перекрытии. Передо мной, двумя ступеньками выше, стоит старший из двух моих убийц.
— Откуда это у тебя? — В руках у него барабан с изображением волка.
— Подарил… Римус, — мне трудно говорить. — Велел… идти… наверх.
Мускулистый Алекс и его старший товарищ мрачно переглядываются.
— Старик выжил из ума, — мрачно говорит Алекс. — Рехнулся, Сенильный психоз.
Старший молчит. И я молчу. Меня бьет крупная дрожь.
— Что еще он тебе говорил? — требовательно спрашивает старший.
— Ничего. Просто… наверх. А когда я увидела картинку… на стене…
И снова становится тихо. Только ветер гудит, пересыпает пыль, заметает наши следы на ступеньках.
— Ты синтетик? — спрашивает старший.
— Я не знаю, что это такое.
— Ты получаешь свою дозу, как все? Через разъем? В так называемый энергетический час?
Он говорит таким тоном, будто это неприличная болезнь. Я сглатываю слюну.
— Да. Как все.
— Значит, ты синтетик, — вступает Алекс. — Значит, ты подключена. Получишь свой пакет — будешь жить. Не получишь — загнешься. Ясно?
Я давно это знаю.
— Место синтетиков — внизу, — медленно говорит старший. — Никогда больше не поднимайся выше двадцатого этажа. Или вылетишь в окошко. Понятно?
Понятнее некуда.
Я едва успеваю добежать до проходной к назначенному часу. Пристраиваюсь в хвост очереди. В страшном темпе надеваю робу, очки, наушники. Бегу на свое место — одна из последних. Никола смотрит на меня круглыми глазами:
— Я боялся, что ты опоздаешь!
У меня даже на раздражение не остается сил.
Я страшно устала. Потянула плечо. Мышцы ноют, при резких движениях болит сустав. Но сильнее боли и усталости — обида. Да кто они такие? Как они смеют мне с таким презрением цедить — «место синтетиков внизу»?!
В наушниках начинается отсчет. Я с огромным трудом поднимаюсь. Расправляю плечи. В последний момент догадываюсь проверить застежку робы: она ушла вправо на добрый сантиметр. Едва успеваю вернуть ее на место.
Идет проверка: белый, красный, синий, желтый. Я разворачиваюсь, выполняя команды. Я пиксель, в конце концов! Я должна сосредоточиться на работе! Я пиксель. Крохотная точка на большом экране. Я очень хороший пиксель, за это мне дают девяносто восемь энерго каждую полночь.
Я синтетик… Ну и что?!
Выходит солнце. Экран отражается в низких облаках. Весь город сейчас на меня смотрит. Пусть они не видят меня — но ведь я часть экрана, большого, яркого, я дарю людям радость!
Ритм в наушниках не дает ни секунды передышки. Он не дарит силы — он выматывает. Я еще слушаю его, еще танцую… Сколько времени прошло: семь минут, десять? Что, всего три минуты?!
Кра-си-че-бел… Жел-кра-жел… Жел-кра-кра-жел…
«Энергетическое шоу — для вас, горожане!»
«Износившаяся одежда пригодна в качестве ветоши!»
«Шляпы с подогревом — на энергии ветра!»
Я синтетик. Я синтетик. Если я плохо сегодня отработаю, мне не дадут пакета. «Многие не доживают… Энергии не хватает на всех». Кто это сказал?!
Я сбиваюсь. Успеваю увидеть взгляд Николы, полный ужаса. Его страх передается мне, я пытаюсь выровняться — и сбиваюсь еще раз. И еще.
На большом экране крохотная точка вдруг выпадает из общей картинки. В самом центре. Мне очень хочется все бросить и повалиться на платформу без сил. Но я держусь. Последние минуты… «…для вас, горожане!»
Я падаю только тогда, когда солнце уходит и в наушниках становится тихо.
Оказывается, что меня оштрафовали всего лишь на один пакет. И не уволили совсем, а просто перевели на окраину, на место 1001/005. Я очень ценный работник, говорится в сообщении. Если на новом месте покажу себя с лучшей стороны, мой статус может быть восстановлен.
Ну вот, все кончилось хорошо. У меня есть запаска. А завтра я подготовлюсь, хорошо отработаю, и мне дадут энергопакет…
Я опять вспоминаю этих, с башни, которые умеют летать. Которые синтетиков и за людей не считают. Сами-то они кто? И кто придумал это гадкое слово — «синтетик»?!
Сажусь на койку. Кладу на колени барабан. Потихоньку начинаю настукивать ритм; барабан откликается. Это не сочувствие и ни в коем случае не жалость — это сдержанная, настороженная сила.
Теперь я думаю о Еве. О том, что с ней все-таки случилось. Она была синтетик, как и я. Игнат синтетик. Белобрысый Никола синтетик. Даже Длинный — синтетик тоже. Римус…
Эти, летающие, знакомы с Римусом. Если бы не страх опоздать на шоу, если бы не все, что потом случилось, я бы не забыла о такой важной вещи!
Барабан со мной согласен. Он выдает длинный рокочущий раскат — будто перед грозой.
У Римуса покупатели. Впервые вижу, чтобы у него что-то покупали. Полная дама, бритая под ноль, покупает игрушечную барабанную установку маленькому мальчику. Я давно уже не видела в городе детей, а в нашем районе их просто нет. Мальчик представляется мне чем-то вроде зверька. Я разглядываю его, но близко подойти не решаюсь.
Наконец они с матерью уходят и я могу поговорить с Римусом. Он внимательно выслушивает все, что я ему — сбивчиво, с обидой, с возмущением — рассказываю.
— Как ты мог меня туда отправить! Они же меня чуть в окно не выкинули!
— Они тебя не признали, — говорит Римус, и в его голосе звучит тревога. — Почему же… А мне казалось, что ты такая же дикая, как они.
— Что?!
Римус кивает.
— Они дикие.Так их зовут, так они сами себя называют. И ты — Дикая… я был уверен, что ты тоже.
— Я…
— Но они тебя не признали. Значит… я ошибся, прости.
Он на глазах делается старым-старым. Дряхлым. Едва живым.
— Не переживай так. — Мне становится неловко. Вот же — человек мне барабан подарил, а я ему неприятности устраиваю.
— Дикая энергия, — он меня не слушает, — единственное топливо для людей. Единственное настоящеетопливо. Жучки эти, дилеры, ею не торгуют.
Я смущенно верчу в руках свой барабан. Изображение волка кувыркается.
— Несчастные синтетики живут на подачках, — тихо говорит Римус. — Они не в состоянии сами себя подзарядить. Но дикоесердце рождает дикуюэнергию. Я надеялся, твое тоже.
— Я синтетик, — говорю горько. — Счастье еще, что они, эти дикие, вовремя узнали твой барабан.
— Это не мой барабан, — говорит он рассеянно. — Ты синтетик… Как это грустно.
— Но почему?
Он тяжело качает головой:
— Не спрашивай… Если ты синтетик, лучше не морочь себе голову. Иди… скоро энергетический час…
Я поднимаюсь с тамтама, на котором сидела все это время, и бреду к выходу. Не оглядываясь. Не прощаясь. Берусь за ручку двери…
— Погоди!
Слово звучит, как удар барабана. Я оборачиваюсь.
— Послушай, — говорит Римус. — А может, это они ошиблись? Они, а не я? К ним так долго не поднимались новые дикие, что они забыли, как выглядят новички!
— Второй раз я к ним не пойду.
Римус трет ладони.
— Послушай… Есть только один способ проверить, ты дикая или синтетик. И не надо к ним идти, надо только… — У него странно блестят глаза.
Он ждет от меня этого вопроса, ну что же, я его задам.
— Какой способ?
Он рассказывает.
— Нет, — говорю я быстро. — Я знаю, как от этого подыхают. Видела. На себе пробовать не хочу.
Римус опускает плечи.
— Тогда прощай, — говорит тускло. — Всего хорошего.
До энергочаса остается не так много времени. Мне бы шагать побыстрее, но все труды и беды этого дня наваливаются на плечи, и я едва ногами перебираю. Так и опоздать недолго.
Я вспоминаю Еву. Как ей было плохо, бедняге, в конце каждых суток, накануне энергочаса. Она говорила: «Я тебе завидую…» Чему завидовать? Вот, плетусь теперь, как она…
Трясу головой, заставляю себя отбросить дурацкие мысли. Все хорошо. Сейчас приду домой, подключусь, и станет легче. Совсем хорошо. Завтра отправлюсь на работу, встану на платформу 1001/005 и буду стараться изо всех сил. И меня переведут на 1001/006. Глядишь, через полгодика вернусь опять в центр экрана. Главное — забыть все это. Не лазать по брошенным башням. Не думать о Еве. Не…
Справа, из подворотни, на меня внимательно глядят. Я резко поворачиваю голову. Успеваю увидеть спину — человек уходит в темноту. Сзади на плаще у него нашит отражатель — какой-то знак… Кажется, круг…
Не раздумывая, кидаюсь за ним в подворотню. Откуда и силы взялись. Мне в голову не приходит, что там, в темноте, он легко может меня одолеть… Но подворотня пуста. Незнакомец будто в люк провалился.
Возвращаюсь на улицу. Людей все меньше: все спешат по домам, торопятся к началу энергетического часа. Я прибавляю шаг. Почти бегом влетаю к себе в подъезд, ногой открываю дверь блока. Надеваю манжету: тонкие иголочки впиваются в тело. Совмещаю разъемы…
На городской башне бьют часы. Двенадцать раз. Зажмурив глаза, чувствую, как манжета сжимает руку. Как по каждой иголочке внутрь меня устремляется тепло, спокойствие, радость…
Медленно снимаю манжету.
На руке поверх локтя остался красноватый отпечаток — он исчезнет через пару часов. Если постараться, можно разглядеть в узоре точек буквы. А буквы складываются в слово.
«С.И.Н.Т.» написано у меня на руке.
Несколько дней я изо всех сил стараюсь превратиться в скромного, примерного синтетика.
Я хожу на работу. Я отдыхаю. После энергочаса выхожу на улицу, пью энерджи-дринк и веселюсь вместе со всеми. За хорошую работу меня передвигают на платформу 1001/007 — на два крохотных шага ближе к центру экрана.
А когда засыпаю — под утро, — снятся кошмары. Меня выбрасывают со сто второго этажа, я падаю, пытаюсь взлететь — и никак не могу. Встречный воздушный поток ломает мне руки, крылья…
Я просыпаюсь от боли. Пальцы сведены судорогой.
Долго лежу без сна. Небо светлеет. Я вспоминаю слова Римуса: «Снаружи это просто ночной клуб, для отвода глаз. По закону, клубы открыты с нуля часов пяти минут, но все самое главное происходит раньше… Они не ждут энергочаса. Они не подключаются к разъемам. Они добывают энергию сами. Это называется диким ритуалом. Если ты такая же, как они, сила ритуала достанется тебе тоже».
А если нет?!
Хочу ли я быть, как покрытый шрамами Алекс? Как его старший товарищ, хладнокровно велевший меня убить?
Хочу ли я быть синтетиком?
За окном просыпается город. Стучит сапогами утренний патруль. Шуршит метелка дворника, поскрипывают педали.
Ну, допустим, приду я в этот клуб до полуночи. Увижу энергетический ритуал… допустим, это красиво и стильно. Но ни капли энергии мне не достанется, потому что я синтетик и синтетиком умру! Очень скоро умру, между прочим. Пропущу подключение… не получу своего пакета… до следующего энергочаса могу и не дотянуть. Не хватит сил!
Я валяюсь в постели до полудня. Потом с трудом встаю. С трудом обедаю. Заставляю себя размяться. Вот и день прошел — пора на работу…
В толпе перед проходной я встречаю белобрысого Николу. Он страшно радуется. Чуть ли не кидается целоваться.
— Где ты пропала?! Я тебя ищу, ищу… Всех пикселей о тебе расспрашиваю…
— Оштрафовали меня.
— Да я знаю… Слушай, пойдем погуляем сегодня после работы? Или лучше — после энергочаса? Как ты на это смотришь?
Он берет меня за руку. Улыбается. Смотрит в глаза. Он влюблен, и давно; с того первого момента, как я гаркнула на него с платформы: «Заблудился?!»
— Никола, — говорю я ни с того ни с сего. — А что бы ты ради меня сделал?
Он теряется лишь на секунду.
— На руках могу пройти от проходной до угла.
— Нет, это не то. Скажи… если бы я попросила. Ты отдал бы мне… свой энергопакет?
Эффект поразительный: его будто ударили по лицу. Он краснеет. Потом бледнеет. Выпускает мою руку.
— У меня нет запаски, — говорит деревянным голосом.
— А если бы была?
Он делает шаг назад. Отводит глаза.
— «Если бы» не бывает. Запаска или есть, или ее нет. У меня нет.
— А маме своей ты бы отдал пакет? Хоть полпакета? Хоть двадцать энерго?
— У меня нет мамы! Я в воспитательном доме вырос.
— Ну… другу?
— Не понимаю, о чем ты, — бормочет он. И через секунду ныряет в толпу, якобы увидев знакомого.
Я смотрю ему вслед.
После работы навожу порядок у себя в комнате. Выбрасываю из тайника проводки и пластмасски от разобранных наушников. Отношу инструменты в кладовку, в общий ящик. Мою пол. Убираю на столе. Тщательно перестилаю койку. Все эти действия помогают сосредоточиться.
Это будет сегодня. Скорее всего, я уже не вернусь.
Выхожу из дома за полтора часа до полуночи. Клуб, о котором говорил Римус, находится все там же — в районе небоскребов, в Сломанной Башне. Она обрушилась, когда мне и пяти лет не было, но я все-таки помню, какой тогда поднялся переполох.
Там, где упала башня, с тех пор склады и свалки. А кое-где — завалы бетона и стекла, кирпичей, арматуры. Все это так и не смогли разобрать.
Остатки башни торчат, как гнилой зуб. Она переломилась как раз на двадцатом этаже. Говорят, там был взрыв.
В Сломанной Башне живут люди. Плохо живут: воды нет совсем, окна заколочены жестью, ветряки не работают. А сверху, на бывшем двадцатом этаже, — ночной клуб. Называется, конечно же, «Сорванная крыша».
Опять карабкаться по лестнице! Невысоко. Выше двадцатого мне запретили подниматься — что же, будем считать, что я послушала совета… На лестнице темно. Достаю из кармана старенький динамо-фонарь, раскручиваю над головой. Лампочка бледно светится, я вижу ступеньки, заваленные битым кирпичом. В самом центре — аккуратная тропинка. Здесь ходят, и ходят часто.
На одиннадцатом этаже меня обгоняет компания незнакомых ребят и девушек. Я прижимаюсь к стене, чтобы дать им дорогу. Они исподтишка меня разглядывают. Вид у них не воинственный — они сами растеряны и немного трусят, но хорохорятся друг перед другом.
Их голоса и нервный смех удаляются вверх по лестнице. Я иду дальше. Через минуту меня обгоняет влюбленная парочка. Они идут и ссорятся на ходу. Девушка шепотом выкрикивает парню в лицо: «Тебе что, жить надоело?»
Проходит несколько минут, и я слышу, как влюбленные идут обратно. Пробегают мимо, даже не взглянув на меня. Стук их подошв затихает внизу…
— Стой.
Из темноты навстречу шагает человек. Лицо закрыто темным шарфом. Мне в глаза упирается луч динамо-фонаря — из тех, что работают на эспандере.
— Зачем ты пришла?
Вспоминаю, что мне говорил Римус.
— За дикой энергией.
— Ты синтетик. Иди вниз.
Его рука ритмично сжимает кольцо эспандера. Фонарь горит толчками — в такт биению моего сердца.
— Кто ты такой, чтобы меня прогонять?
— Опомнись, дура! Энергочас на носу! Ты сдохнешь без своего пакета!
Он повторяет то же самое, что пять минут назад говорила я сама себе. В животе у меня холодно и пусто.
— Не сдохну.
Он молчит. Потом отводит фонарь.
— Ну, смотри, сама захотела…
И пропускает меня. Я продолжаю подъем.
До энергочаса остается минут двадцать, не больше. При всем желании мне уже не добежать обратно, не подключиться вовремя. Выбор сделан…
Лестница заканчивается. Я чувствую ветер. Оглядываюсь; темный город лежит внизу. Еле заметны очертания улиц: где-то светят динамо-фонари, где-то мерцают отражатели. У подножия Сломанной Башни — полная тьма. Над головой — совершенно черное небо.
Снаружи башню опоясывает балкон, вряд ли он был здесь до взрыва, скорее всего, его построили уже потом. Он ажурный, спаянный из арматурных прутьев. Перил нет. Но и другого пути нет: я ступаю на балкон и иду вдоль стены.
Справа — бездна. Слева — стена. Через каждый метр на ней закреплены будто широкие барабаны из железа и стекла. Впервые вижу такое. Окна? Украшения? Какие мощные линзы…
Только через несколько минут до меня доходит: ведь это тоже фонари! Древние прожекторы! Это сколько же энергии надо, чтобы заставить светиться такую блямбу — хотя бы одну! И сколько от нее должно быть света?! Да уж, владельцы клуба, или кто они там, любят пустить пыль в глаза. Где они набрали столько ископаемой рухляди? Без энергии прожекторы мертвы… Еще бы скелет динозавра на крышу притащили!
Эти проклятые прожекторы очень мешают идти. Каждый приходится обходить с осторожностью: неохота оступиться на скользкой арматуре, а перил-то нет! Я вздыхаю с облегчением, когда путь вдоль стены заканчивается и наконец вхожу в клуб.
Клуб «Сорванная крыша» очень соответствует своему названию. Как сломанные зубы, торчат обломки стен — кое-где на них приспособлены фонари. Нет рамки у входа. Нет даже охранника. Входи, кто хочет. Вернее, кто осмелится.
Я вхожу.
Да здесь полно народу!
Пол по краям бетонный, в центре деревянный. Круг, нарисованный белой краской. За ним — железная конструкция. Словно клетка. Что-то очень похожее я видела совсем недавно… Ну конечно! Такая же клетка с барабанами стоит в магазине Римуса!
Барабаны лежат в кругу — огромные, мне по пояс, и поменьше, с железными деками. Никогда таких не видела. На каждом барабане нарисован круг и еще какие-то символы. Пытаюсь вспомнить, что бы это значило.
Кто-то мне рассказывал, что круг означает Солнце?
Отступаю, даю пройти вновь прибывшим. Народу все больше. Все говорят вполголоса.
Справа — стойка барменов. Кто-то негромко переговаривается. Смеется. Позвякивает стеклом. Потом в полутьме вдруг скачет молния — настоящая, коленчатая, синяя. На мгновение освещает бутылки на стойке, подвешенные вниз головой бокалы, склоненные лица…
— Что тебе сегодня смешать? — негромко спрашивает кто-то.
— Циклон, — отвечает хрипловатый голос.
На стойку водружается бутылка: жидкость в ней светится, поверхность ходит крохотными смерчами. Я таращу глаза. Делаю шаг к стойке — в этот момент налетает ветер. За спиной бухают о пол чьи-то тяжелые подошвы. Я уже слышала этот звук.
Оборачиваюсь — и успеваю увидеть, как приземляется второй.
Я готова руку отдать на отсечение: они не пробирались вдоль стены по арматурным прутьям. Они явились прямо с темного неба. Те самые? В полумраке не разглядеть. За плечами у них не то плащи, не то крылья. Громоздкие фигуры что-то делают, склонившись на краю крыши, тихо звенит металл. Потом выпрямляются…
Что это все-таки у них за спиной?
Забившись в темный угол, я смотрю, как они по-хозяйски входят в клуб. Бармены что-то им смешивают. Очень быстро, потому что до полуночи остаются считанные минуты.
Потом они оба подпрыгивают — и исчезают вверху. Я готова поверить, что они улетели. И только секунду спустя ухитряюсь разглядеть второй ярус над нашими головами. Там развешены кресла на цепях, там с большим комфортом располагается публика. И летающие незнакомцы в том числе. Они сидят, кутаясь в плащи… или все-таки в крылья?
Я снова оглядываюсь. Что они здесь делают накануне энергетического часа?! Кто-то боится, я вижу. Кто-то азартно ждет полуночи. Кто-то неспешно делает свое дело… Бармены, например. Я снова вижу, как проскакивает молния в полумраке.
Внизу, на городской башне, начинают бить часы. Бом-м… От этого звука у меня мороз продирает по коже: за много лет я привыкла слушать бой часов перед разъемом, с манжетой на руке. И вдруг осознаю — глубоко, болезненно — какая я дура. Идиотка. Самоубийца… Зачем?!
Бом-м, торжественно и гулко отзывается барабан.
Я оглядываюсь. В центре, в кругу, собралась толпа — не протолкнуться. В клетке — барабанщик. Барабан гудит, отвечая городским часам. Будто разговаривая с ними. Споря.
С каждым ударом напряжение становится сильнее. Негромко, жестко, по нарастающей вступают остальные барабаны. Каждый, кто сейчас в клубе, кто слышит эту полуночную перекличку, отбивает свои доли, сильные и слабые. Сотни ног бьют о пол, звук все нарастает…
И рождается ритм —в тот самый момент, когда городские часы бьют в последний раз.
Бом-м. Энергетический час. Весь город сейчас вздохнул с облегчением, чувствуя теплое покалывание манжеты. Весь город — но не я…
Я — пока только зритель. Я стою, я слушаю, прижимая к груди свой барабан с изображением волка. Волосы шевелятся от этого звука. От этого ритма. От этого единения.
— Мы — энергия.
Кажется, барабанщик не размыкает губ, но я слышу эти слова.
— Мы — энергия!
Пол гудит под ударами десятков ног. Руки в железных перчатках бьют в стальные деки барабанов. Наверху, на втором ярусе, завывают мегафоны. В общий грохот вливается звук сирены, но не такой, как у полицейских. От этого воя холодеет в животе.
— Иди со мной!
Над барной стойкой взлетает сноп искр — я вижу бармена, у него в руках спицы с металлическими шариками на концах, он играет на своем стекле. В бутылках скачут, как рыбки, синие молнии.
— Мы — энергия! Мы!
В душе у меня борьба.
Синтетик страшно боится смерти. Бьется в истерике. Ну где ваша энергия? Где?! Это просто шум и грохот, а не энергия! Пиксель во мне недоумевает: непривычный ритм. Бессмысленный. За ним не стоят цветовые последовательности. А я слушаю и все пытаюсь понять… уловить… ведь что-то в их ритме есть, что-то очень настоящее, правильное! И вместе с тем…
Ритм нарастает, нарастает, нарастает — и у меня в голове будто все лампочки включаются. Я опускаю руки на свой барабан. Меня никто не слышит в этом грохоте — но я ведь себя слышу! Чувствую вибрацию деки с изображением волка!
Грохочет пол. Раскачиваются кресла над головой: публика сверху свистит и выкрикивает в рупоры. Сама не зная, зачем и почему, проталкиваюсь вперед, вскакиваю на самый большой, самый гулкий барабан — и оказываюсь в белом кругу. Лицом к лицу с барабанщиком в клетке.
Он смотрит мне в глаза. Не пойму, что в этом взгляде: удивление моей дерзостью? Одобрение? Вызов?
Мне кажется, что все затихло. На секунду. Что я зависла в полном беззвучии…
Мгновение — налетает ветер. И налетает звук.
— Мы — энергия! — взрываются барабаны.
«Мы — энергия», вторит барабан под моими ногами. Я танцую, подошвами выбивая дробь, и одновременно веду тему на маленьком барабане с волком. Ритм, чуть замедлившись, нарастает снова, накатывает волной — но теперь веду я. Я задаю и темп, и ритм. Барабанщик на своей установке — вторит.
— Дикая энергия!
«Дикая! Дикая! Дикая!»
Тепло растекается по моему телу. Я переполнена ритмом, я ощущаю его каждым пальцем, грудью, коленом, я танцую каждой клеточкой. Мое тело — огонь, каждый удар по барабану рождает вспышку. Я танцую.
В глазах барабанщика — удивление. Бред это или нет, но мне кажется, что и его барабаны, один за другим, выбрасывают острые лучи света. Ритм снова накатывает, и…
Я вижу город с птичьего полета. Небо синее. И в зените — Солнце. Я вижу Сломанную Башню. Я вижу себя — на барабане. Но не ночью, а среди ясного дня.
Я вижу, как ползут, оплетая стены, виноградные лозы. Высокие горы… Темные провалы… На самой недосягаемой вершине — Солнце запуталось в ветках, горит и не может подняться. Надо помочь ему… освободить… Я тянусь руками, Солнце у меня на ладонях, золотая тарелка, сияющий диск…
В окно над моей головой влетает — да-да, влетает! — еще один. Постарше. Не такой жилистый. В первую минуту мне кажется, что у него за спиной крылья. Потом он выпускает из рук узловатую веревку, и она уползает в окно, как черный змеиный язык.
Теперь я стою между ними, и выхода нет.
— Ты высоко забралась, синтетичка, — говорит тот, что появился первым, в ремнях и шрамах. — Прыгнула бы с двадцатого. Или у тебя мания величия?
— Я не синтетичка, — говорю я.
Он хохочет:
— Ну да, конечно. Ты маньячка. Хочешь размазаться по асфальту так эффектно, чтобы дворники неделю соскребывали. Твои кишки, в смысле. Давай, помогу!
Он делает приглашающий жест в направлении окна. Я поднимаюсь на ступеньку вверх.
— Что ты тут делаешь? — глухо говорит второй.
Хороший вопрос. Я ищу… неведомо что. Неведомо зачем. Но как им это объяснить?!
— Захотелось полетать, — мускулистый ухмыляется.
— Нет.
— Тогда зачем ты сюда пришла?
— Мне было нужно подняться наверх. — Я смотрю на старшего с надеждой. Мне кажется, он здесь главный. И еще мне кажется, что он способен меня понять. — Потому что мне сказали. Подняться наверх.
— Это была ошибка, — говорит старший, помолчав. — Здесь, наверху, только птицы… и самоубийцы. Алекс, выпускай ее.
При слове «выпускай» у меня появляется надежда. Но только на долю секунды. Потому что я очень скоро понимаю, какони собираются меня выпустить.
Мускулистый Алекс одним прыжком добирается до меня. Я не успеваю вытащить стилет. Мой противник не только сильнее — он и дерется лучше. Очень скоро мои локти оказываются завернутыми за спину. Алекс тащит меня к окну.
— Погодите!
Никто меня не слушает. Мой барабан срывается с плеча и катится по лестнице.
Алекс швыряет меня спиной на подоконник. Моя голова свешивается вниз, в бездну. Я цепляюсь за жизнь локтями, коленями, каблуками, я зубами готова вцепиться в бетонную балку…
— Погоди, — слышу сквозь ветер и стук крови в ушах.
Я уже лечу. Алекс подхватывает меня и втаскивает обратно на подоконник. Я задыхаюсь.
— А ну, дай ее сюда на минутку.
Я сижу на полу. Внутри. На пыльном бетонном перекрытии. Передо мной, двумя ступеньками выше, стоит старший из двух моих убийц.
— Откуда это у тебя? — В руках у него барабан с изображением волка.
— Подарил… Римус, — мне трудно говорить. — Велел… идти… наверх.
Мускулистый Алекс и его старший товарищ мрачно переглядываются.
— Старик выжил из ума, — мрачно говорит Алекс. — Рехнулся, Сенильный психоз.
Старший молчит. И я молчу. Меня бьет крупная дрожь.
— Что еще он тебе говорил? — требовательно спрашивает старший.
— Ничего. Просто… наверх. А когда я увидела картинку… на стене…
И снова становится тихо. Только ветер гудит, пересыпает пыль, заметает наши следы на ступеньках.
— Ты синтетик? — спрашивает старший.
— Я не знаю, что это такое.
— Ты получаешь свою дозу, как все? Через разъем? В так называемый энергетический час?
Он говорит таким тоном, будто это неприличная болезнь. Я сглатываю слюну.
— Да. Как все.
— Значит, ты синтетик, — вступает Алекс. — Значит, ты подключена. Получишь свой пакет — будешь жить. Не получишь — загнешься. Ясно?
Я давно это знаю.
— Место синтетиков — внизу, — медленно говорит старший. — Никогда больше не поднимайся выше двадцатого этажа. Или вылетишь в окошко. Понятно?
Понятнее некуда.
Я едва успеваю добежать до проходной к назначенному часу. Пристраиваюсь в хвост очереди. В страшном темпе надеваю робу, очки, наушники. Бегу на свое место — одна из последних. Никола смотрит на меня круглыми глазами:
— Я боялся, что ты опоздаешь!
У меня даже на раздражение не остается сил.
Я страшно устала. Потянула плечо. Мышцы ноют, при резких движениях болит сустав. Но сильнее боли и усталости — обида. Да кто они такие? Как они смеют мне с таким презрением цедить — «место синтетиков внизу»?!
В наушниках начинается отсчет. Я с огромным трудом поднимаюсь. Расправляю плечи. В последний момент догадываюсь проверить застежку робы: она ушла вправо на добрый сантиметр. Едва успеваю вернуть ее на место.
Идет проверка: белый, красный, синий, желтый. Я разворачиваюсь, выполняя команды. Я пиксель, в конце концов! Я должна сосредоточиться на работе! Я пиксель. Крохотная точка на большом экране. Я очень хороший пиксель, за это мне дают девяносто восемь энерго каждую полночь.
Я синтетик… Ну и что?!
Выходит солнце. Экран отражается в низких облаках. Весь город сейчас на меня смотрит. Пусть они не видят меня — но ведь я часть экрана, большого, яркого, я дарю людям радость!
Ритм в наушниках не дает ни секунды передышки. Он не дарит силы — он выматывает. Я еще слушаю его, еще танцую… Сколько времени прошло: семь минут, десять? Что, всего три минуты?!
Кра-си-че-бел… Жел-кра-жел… Жел-кра-кра-жел…
«Энергетическое шоу — для вас, горожане!»
«Износившаяся одежда пригодна в качестве ветоши!»
«Шляпы с подогревом — на энергии ветра!»
Я синтетик. Я синтетик. Если я плохо сегодня отработаю, мне не дадут пакета. «Многие не доживают… Энергии не хватает на всех». Кто это сказал?!
Я сбиваюсь. Успеваю увидеть взгляд Николы, полный ужаса. Его страх передается мне, я пытаюсь выровняться — и сбиваюсь еще раз. И еще.
На большом экране крохотная точка вдруг выпадает из общей картинки. В самом центре. Мне очень хочется все бросить и повалиться на платформу без сил. Но я держусь. Последние минуты… «…для вас, горожане!»
Я падаю только тогда, когда солнце уходит и в наушниках становится тихо.
Оказывается, что меня оштрафовали всего лишь на один пакет. И не уволили совсем, а просто перевели на окраину, на место 1001/005. Я очень ценный работник, говорится в сообщении. Если на новом месте покажу себя с лучшей стороны, мой статус может быть восстановлен.
Ну вот, все кончилось хорошо. У меня есть запаска. А завтра я подготовлюсь, хорошо отработаю, и мне дадут энергопакет…
Я опять вспоминаю этих, с башни, которые умеют летать. Которые синтетиков и за людей не считают. Сами-то они кто? И кто придумал это гадкое слово — «синтетик»?!
Сажусь на койку. Кладу на колени барабан. Потихоньку начинаю настукивать ритм; барабан откликается. Это не сочувствие и ни в коем случае не жалость — это сдержанная, настороженная сила.
Теперь я думаю о Еве. О том, что с ней все-таки случилось. Она была синтетик, как и я. Игнат синтетик. Белобрысый Никола синтетик. Даже Длинный — синтетик тоже. Римус…
Эти, летающие, знакомы с Римусом. Если бы не страх опоздать на шоу, если бы не все, что потом случилось, я бы не забыла о такой важной вещи!
Барабан со мной согласен. Он выдает длинный рокочущий раскат — будто перед грозой.
У Римуса покупатели. Впервые вижу, чтобы у него что-то покупали. Полная дама, бритая под ноль, покупает игрушечную барабанную установку маленькому мальчику. Я давно уже не видела в городе детей, а в нашем районе их просто нет. Мальчик представляется мне чем-то вроде зверька. Я разглядываю его, но близко подойти не решаюсь.
Наконец они с матерью уходят и я могу поговорить с Римусом. Он внимательно выслушивает все, что я ему — сбивчиво, с обидой, с возмущением — рассказываю.
— Как ты мог меня туда отправить! Они же меня чуть в окно не выкинули!
— Они тебя не признали, — говорит Римус, и в его голосе звучит тревога. — Почему же… А мне казалось, что ты такая же дикая, как они.
— Что?!
Римус кивает.
— Они дикие.Так их зовут, так они сами себя называют. И ты — Дикая… я был уверен, что ты тоже.
— Я…
— Но они тебя не признали. Значит… я ошибся, прости.
Он на глазах делается старым-старым. Дряхлым. Едва живым.
— Не переживай так. — Мне становится неловко. Вот же — человек мне барабан подарил, а я ему неприятности устраиваю.
— Дикая энергия, — он меня не слушает, — единственное топливо для людей. Единственное настоящеетопливо. Жучки эти, дилеры, ею не торгуют.
Я смущенно верчу в руках свой барабан. Изображение волка кувыркается.
— Несчастные синтетики живут на подачках, — тихо говорит Римус. — Они не в состоянии сами себя подзарядить. Но дикоесердце рождает дикуюэнергию. Я надеялся, твое тоже.
— Я синтетик, — говорю горько. — Счастье еще, что они, эти дикие, вовремя узнали твой барабан.
— Это не мой барабан, — говорит он рассеянно. — Ты синтетик… Как это грустно.
— Но почему?
Он тяжело качает головой:
— Не спрашивай… Если ты синтетик, лучше не морочь себе голову. Иди… скоро энергетический час…
Я поднимаюсь с тамтама, на котором сидела все это время, и бреду к выходу. Не оглядываясь. Не прощаясь. Берусь за ручку двери…
— Погоди!
Слово звучит, как удар барабана. Я оборачиваюсь.
— Послушай, — говорит Римус. — А может, это они ошиблись? Они, а не я? К ним так долго не поднимались новые дикие, что они забыли, как выглядят новички!
— Второй раз я к ним не пойду.
Римус трет ладони.
— Послушай… Есть только один способ проверить, ты дикая или синтетик. И не надо к ним идти, надо только… — У него странно блестят глаза.
Он ждет от меня этого вопроса, ну что же, я его задам.
— Какой способ?
Он рассказывает.
— Нет, — говорю я быстро. — Я знаю, как от этого подыхают. Видела. На себе пробовать не хочу.
Римус опускает плечи.
— Тогда прощай, — говорит тускло. — Всего хорошего.
До энергочаса остается не так много времени. Мне бы шагать побыстрее, но все труды и беды этого дня наваливаются на плечи, и я едва ногами перебираю. Так и опоздать недолго.
Я вспоминаю Еву. Как ей было плохо, бедняге, в конце каждых суток, накануне энергочаса. Она говорила: «Я тебе завидую…» Чему завидовать? Вот, плетусь теперь, как она…
Трясу головой, заставляю себя отбросить дурацкие мысли. Все хорошо. Сейчас приду домой, подключусь, и станет легче. Совсем хорошо. Завтра отправлюсь на работу, встану на платформу 1001/005 и буду стараться изо всех сил. И меня переведут на 1001/006. Глядишь, через полгодика вернусь опять в центр экрана. Главное — забыть все это. Не лазать по брошенным башням. Не думать о Еве. Не…
Справа, из подворотни, на меня внимательно глядят. Я резко поворачиваю голову. Успеваю увидеть спину — человек уходит в темноту. Сзади на плаще у него нашит отражатель — какой-то знак… Кажется, круг…
Не раздумывая, кидаюсь за ним в подворотню. Откуда и силы взялись. Мне в голову не приходит, что там, в темноте, он легко может меня одолеть… Но подворотня пуста. Незнакомец будто в люк провалился.
Возвращаюсь на улицу. Людей все меньше: все спешат по домам, торопятся к началу энергетического часа. Я прибавляю шаг. Почти бегом влетаю к себе в подъезд, ногой открываю дверь блока. Надеваю манжету: тонкие иголочки впиваются в тело. Совмещаю разъемы…
На городской башне бьют часы. Двенадцать раз. Зажмурив глаза, чувствую, как манжета сжимает руку. Как по каждой иголочке внутрь меня устремляется тепло, спокойствие, радость…
Медленно снимаю манжету.
На руке поверх локтя остался красноватый отпечаток — он исчезнет через пару часов. Если постараться, можно разглядеть в узоре точек буквы. А буквы складываются в слово.
«С.И.Н.Т.» написано у меня на руке.
Несколько дней я изо всех сил стараюсь превратиться в скромного, примерного синтетика.
Я хожу на работу. Я отдыхаю. После энергочаса выхожу на улицу, пью энерджи-дринк и веселюсь вместе со всеми. За хорошую работу меня передвигают на платформу 1001/007 — на два крохотных шага ближе к центру экрана.
А когда засыпаю — под утро, — снятся кошмары. Меня выбрасывают со сто второго этажа, я падаю, пытаюсь взлететь — и никак не могу. Встречный воздушный поток ломает мне руки, крылья…
Я просыпаюсь от боли. Пальцы сведены судорогой.
Долго лежу без сна. Небо светлеет. Я вспоминаю слова Римуса: «Снаружи это просто ночной клуб, для отвода глаз. По закону, клубы открыты с нуля часов пяти минут, но все самое главное происходит раньше… Они не ждут энергочаса. Они не подключаются к разъемам. Они добывают энергию сами. Это называется диким ритуалом. Если ты такая же, как они, сила ритуала достанется тебе тоже».
А если нет?!
Хочу ли я быть, как покрытый шрамами Алекс? Как его старший товарищ, хладнокровно велевший меня убить?
Хочу ли я быть синтетиком?
За окном просыпается город. Стучит сапогами утренний патруль. Шуршит метелка дворника, поскрипывают педали.
Ну, допустим, приду я в этот клуб до полуночи. Увижу энергетический ритуал… допустим, это красиво и стильно. Но ни капли энергии мне не достанется, потому что я синтетик и синтетиком умру! Очень скоро умру, между прочим. Пропущу подключение… не получу своего пакета… до следующего энергочаса могу и не дотянуть. Не хватит сил!
Я валяюсь в постели до полудня. Потом с трудом встаю. С трудом обедаю. Заставляю себя размяться. Вот и день прошел — пора на работу…
В толпе перед проходной я встречаю белобрысого Николу. Он страшно радуется. Чуть ли не кидается целоваться.
— Где ты пропала?! Я тебя ищу, ищу… Всех пикселей о тебе расспрашиваю…
— Оштрафовали меня.
— Да я знаю… Слушай, пойдем погуляем сегодня после работы? Или лучше — после энергочаса? Как ты на это смотришь?
Он берет меня за руку. Улыбается. Смотрит в глаза. Он влюблен, и давно; с того первого момента, как я гаркнула на него с платформы: «Заблудился?!»
— Никола, — говорю я ни с того ни с сего. — А что бы ты ради меня сделал?
Он теряется лишь на секунду.
— На руках могу пройти от проходной до угла.
— Нет, это не то. Скажи… если бы я попросила. Ты отдал бы мне… свой энергопакет?
Эффект поразительный: его будто ударили по лицу. Он краснеет. Потом бледнеет. Выпускает мою руку.
— У меня нет запаски, — говорит деревянным голосом.
— А если бы была?
Он делает шаг назад. Отводит глаза.
— «Если бы» не бывает. Запаска или есть, или ее нет. У меня нет.
— А маме своей ты бы отдал пакет? Хоть полпакета? Хоть двадцать энерго?
— У меня нет мамы! Я в воспитательном доме вырос.
— Ну… другу?
— Не понимаю, о чем ты, — бормочет он. И через секунду ныряет в толпу, якобы увидев знакомого.
Я смотрю ему вслед.
После работы навожу порядок у себя в комнате. Выбрасываю из тайника проводки и пластмасски от разобранных наушников. Отношу инструменты в кладовку, в общий ящик. Мою пол. Убираю на столе. Тщательно перестилаю койку. Все эти действия помогают сосредоточиться.
Это будет сегодня. Скорее всего, я уже не вернусь.
Выхожу из дома за полтора часа до полуночи. Клуб, о котором говорил Римус, находится все там же — в районе небоскребов, в Сломанной Башне. Она обрушилась, когда мне и пяти лет не было, но я все-таки помню, какой тогда поднялся переполох.
Там, где упала башня, с тех пор склады и свалки. А кое-где — завалы бетона и стекла, кирпичей, арматуры. Все это так и не смогли разобрать.
Остатки башни торчат, как гнилой зуб. Она переломилась как раз на двадцатом этаже. Говорят, там был взрыв.
В Сломанной Башне живут люди. Плохо живут: воды нет совсем, окна заколочены жестью, ветряки не работают. А сверху, на бывшем двадцатом этаже, — ночной клуб. Называется, конечно же, «Сорванная крыша».
Опять карабкаться по лестнице! Невысоко. Выше двадцатого мне запретили подниматься — что же, будем считать, что я послушала совета… На лестнице темно. Достаю из кармана старенький динамо-фонарь, раскручиваю над головой. Лампочка бледно светится, я вижу ступеньки, заваленные битым кирпичом. В самом центре — аккуратная тропинка. Здесь ходят, и ходят часто.
На одиннадцатом этаже меня обгоняет компания незнакомых ребят и девушек. Я прижимаюсь к стене, чтобы дать им дорогу. Они исподтишка меня разглядывают. Вид у них не воинственный — они сами растеряны и немного трусят, но хорохорятся друг перед другом.
Их голоса и нервный смех удаляются вверх по лестнице. Я иду дальше. Через минуту меня обгоняет влюбленная парочка. Они идут и ссорятся на ходу. Девушка шепотом выкрикивает парню в лицо: «Тебе что, жить надоело?»
Проходит несколько минут, и я слышу, как влюбленные идут обратно. Пробегают мимо, даже не взглянув на меня. Стук их подошв затихает внизу…
— Стой.
Из темноты навстречу шагает человек. Лицо закрыто темным шарфом. Мне в глаза упирается луч динамо-фонаря — из тех, что работают на эспандере.
— Зачем ты пришла?
Вспоминаю, что мне говорил Римус.
— За дикой энергией.
— Ты синтетик. Иди вниз.
Его рука ритмично сжимает кольцо эспандера. Фонарь горит толчками — в такт биению моего сердца.
— Кто ты такой, чтобы меня прогонять?
— Опомнись, дура! Энергочас на носу! Ты сдохнешь без своего пакета!
Он повторяет то же самое, что пять минут назад говорила я сама себе. В животе у меня холодно и пусто.
— Не сдохну.
Он молчит. Потом отводит фонарь.
— Ну, смотри, сама захотела…
И пропускает меня. Я продолжаю подъем.
До энергочаса остается минут двадцать, не больше. При всем желании мне уже не добежать обратно, не подключиться вовремя. Выбор сделан…
Лестница заканчивается. Я чувствую ветер. Оглядываюсь; темный город лежит внизу. Еле заметны очертания улиц: где-то светят динамо-фонари, где-то мерцают отражатели. У подножия Сломанной Башни — полная тьма. Над головой — совершенно черное небо.
Снаружи башню опоясывает балкон, вряд ли он был здесь до взрыва, скорее всего, его построили уже потом. Он ажурный, спаянный из арматурных прутьев. Перил нет. Но и другого пути нет: я ступаю на балкон и иду вдоль стены.
Справа — бездна. Слева — стена. Через каждый метр на ней закреплены будто широкие барабаны из железа и стекла. Впервые вижу такое. Окна? Украшения? Какие мощные линзы…
Только через несколько минут до меня доходит: ведь это тоже фонари! Древние прожекторы! Это сколько же энергии надо, чтобы заставить светиться такую блямбу — хотя бы одну! И сколько от нее должно быть света?! Да уж, владельцы клуба, или кто они там, любят пустить пыль в глаза. Где они набрали столько ископаемой рухляди? Без энергии прожекторы мертвы… Еще бы скелет динозавра на крышу притащили!
Эти проклятые прожекторы очень мешают идти. Каждый приходится обходить с осторожностью: неохота оступиться на скользкой арматуре, а перил-то нет! Я вздыхаю с облегчением, когда путь вдоль стены заканчивается и наконец вхожу в клуб.
Клуб «Сорванная крыша» очень соответствует своему названию. Как сломанные зубы, торчат обломки стен — кое-где на них приспособлены фонари. Нет рамки у входа. Нет даже охранника. Входи, кто хочет. Вернее, кто осмелится.
Я вхожу.
Да здесь полно народу!
Пол по краям бетонный, в центре деревянный. Круг, нарисованный белой краской. За ним — железная конструкция. Словно клетка. Что-то очень похожее я видела совсем недавно… Ну конечно! Такая же клетка с барабанами стоит в магазине Римуса!
Барабаны лежат в кругу — огромные, мне по пояс, и поменьше, с железными деками. Никогда таких не видела. На каждом барабане нарисован круг и еще какие-то символы. Пытаюсь вспомнить, что бы это значило.
Кто-то мне рассказывал, что круг означает Солнце?
Отступаю, даю пройти вновь прибывшим. Народу все больше. Все говорят вполголоса.
Справа — стойка барменов. Кто-то негромко переговаривается. Смеется. Позвякивает стеклом. Потом в полутьме вдруг скачет молния — настоящая, коленчатая, синяя. На мгновение освещает бутылки на стойке, подвешенные вниз головой бокалы, склоненные лица…
— Что тебе сегодня смешать? — негромко спрашивает кто-то.
— Циклон, — отвечает хрипловатый голос.
На стойку водружается бутылка: жидкость в ней светится, поверхность ходит крохотными смерчами. Я таращу глаза. Делаю шаг к стойке — в этот момент налетает ветер. За спиной бухают о пол чьи-то тяжелые подошвы. Я уже слышала этот звук.
Оборачиваюсь — и успеваю увидеть, как приземляется второй.
Я готова руку отдать на отсечение: они не пробирались вдоль стены по арматурным прутьям. Они явились прямо с темного неба. Те самые? В полумраке не разглядеть. За плечами у них не то плащи, не то крылья. Громоздкие фигуры что-то делают, склонившись на краю крыши, тихо звенит металл. Потом выпрямляются…
Что это все-таки у них за спиной?
Забившись в темный угол, я смотрю, как они по-хозяйски входят в клуб. Бармены что-то им смешивают. Очень быстро, потому что до полуночи остаются считанные минуты.
Потом они оба подпрыгивают — и исчезают вверху. Я готова поверить, что они улетели. И только секунду спустя ухитряюсь разглядеть второй ярус над нашими головами. Там развешены кресла на цепях, там с большим комфортом располагается публика. И летающие незнакомцы в том числе. Они сидят, кутаясь в плащи… или все-таки в крылья?
Я снова оглядываюсь. Что они здесь делают накануне энергетического часа?! Кто-то боится, я вижу. Кто-то азартно ждет полуночи. Кто-то неспешно делает свое дело… Бармены, например. Я снова вижу, как проскакивает молния в полумраке.
Внизу, на городской башне, начинают бить часы. Бом-м… От этого звука у меня мороз продирает по коже: за много лет я привыкла слушать бой часов перед разъемом, с манжетой на руке. И вдруг осознаю — глубоко, болезненно — какая я дура. Идиотка. Самоубийца… Зачем?!
Бом-м, торжественно и гулко отзывается барабан.
Я оглядываюсь. В центре, в кругу, собралась толпа — не протолкнуться. В клетке — барабанщик. Барабан гудит, отвечая городским часам. Будто разговаривая с ними. Споря.
С каждым ударом напряжение становится сильнее. Негромко, жестко, по нарастающей вступают остальные барабаны. Каждый, кто сейчас в клубе, кто слышит эту полуночную перекличку, отбивает свои доли, сильные и слабые. Сотни ног бьют о пол, звук все нарастает…
И рождается ритм —в тот самый момент, когда городские часы бьют в последний раз.
Бом-м. Энергетический час. Весь город сейчас вздохнул с облегчением, чувствуя теплое покалывание манжеты. Весь город — но не я…
Я — пока только зритель. Я стою, я слушаю, прижимая к груди свой барабан с изображением волка. Волосы шевелятся от этого звука. От этого ритма. От этого единения.
— Мы — энергия.
Кажется, барабанщик не размыкает губ, но я слышу эти слова.
— Мы — энергия!
Пол гудит под ударами десятков ног. Руки в железных перчатках бьют в стальные деки барабанов. Наверху, на втором ярусе, завывают мегафоны. В общий грохот вливается звук сирены, но не такой, как у полицейских. От этого воя холодеет в животе.
— Иди со мной!
Над барной стойкой взлетает сноп искр — я вижу бармена, у него в руках спицы с металлическими шариками на концах, он играет на своем стекле. В бутылках скачут, как рыбки, синие молнии.
— Мы — энергия! Мы!
В душе у меня борьба.
Синтетик страшно боится смерти. Бьется в истерике. Ну где ваша энергия? Где?! Это просто шум и грохот, а не энергия! Пиксель во мне недоумевает: непривычный ритм. Бессмысленный. За ним не стоят цветовые последовательности. А я слушаю и все пытаюсь понять… уловить… ведь что-то в их ритме есть, что-то очень настоящее, правильное! И вместе с тем…
Ритм нарастает, нарастает, нарастает — и у меня в голове будто все лампочки включаются. Я опускаю руки на свой барабан. Меня никто не слышит в этом грохоте — но я ведь себя слышу! Чувствую вибрацию деки с изображением волка!
Грохочет пол. Раскачиваются кресла над головой: публика сверху свистит и выкрикивает в рупоры. Сама не зная, зачем и почему, проталкиваюсь вперед, вскакиваю на самый большой, самый гулкий барабан — и оказываюсь в белом кругу. Лицом к лицу с барабанщиком в клетке.
Он смотрит мне в глаза. Не пойму, что в этом взгляде: удивление моей дерзостью? Одобрение? Вызов?
Мне кажется, что все затихло. На секунду. Что я зависла в полном беззвучии…
Мгновение — налетает ветер. И налетает звук.
— Мы — энергия! — взрываются барабаны.
«Мы — энергия», вторит барабан под моими ногами. Я танцую, подошвами выбивая дробь, и одновременно веду тему на маленьком барабане с волком. Ритм, чуть замедлившись, нарастает снова, накатывает волной — но теперь веду я. Я задаю и темп, и ритм. Барабанщик на своей установке — вторит.
— Дикая энергия!
«Дикая! Дикая! Дикая!»
Тепло растекается по моему телу. Я переполнена ритмом, я ощущаю его каждым пальцем, грудью, коленом, я танцую каждой клеточкой. Мое тело — огонь, каждый удар по барабану рождает вспышку. Я танцую.
В глазах барабанщика — удивление. Бред это или нет, но мне кажется, что и его барабаны, один за другим, выбрасывают острые лучи света. Ритм снова накатывает, и…
Я вижу город с птичьего полета. Небо синее. И в зените — Солнце. Я вижу Сломанную Башню. Я вижу себя — на барабане. Но не ночью, а среди ясного дня.
Я вижу, как ползут, оплетая стены, виноградные лозы. Высокие горы… Темные провалы… На самой недосягаемой вершине — Солнце запуталось в ветках, горит и не может подняться. Надо помочь ему… освободить… Я тянусь руками, Солнце у меня на ладонях, золотая тарелка, сияющий диск…
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента