Дьяконов Юрий. Приказ самому себе

   От обиды выступили слезы. Вспомнились слова Эльвиры Карповны: "Такой вышивке место на художественной выставке! Мы очень будем ее беречь!.." Зойка вытерла кулаком слезы и медленно пошла на улицу. К подъезду подкатила сверкающая никелем "Волга" Сильвиного папы. Зойка перешла на другую сторону улицы, но не выдержала и около угла обернулась.
   Из подъезда вышли Сильва, Валерка и две девочки. Смеясь, усаживались в машину. Донесся звонкий голос Сильвы:
   — Только, пожалуйста, поскорей. Мы в цирк опаздываем.
 
   Зойка пыталась понять: как же так? Лучшая подружка и так обидела… Хотела написать Сильве, что она не подружка, если так поступает… Хотя зачем письмо? Просто, когда начнутся занятия, совсем не будет замечать, даже пересядет на другую парту… Но утром, когда горечь обиды немного унялась, решила: "Нет. Сильва хорошая. Это ее мама во всем виновата. Сильва, наверно, не знает. Пойду и сама спрошу".
   Лишь после третьего звонка дверь открыла заспанная Сильва:
   — Что ты трезвонишь в такую рань! Сон перебила.
   — Так уже десять часов!.. Я хотела спросить…: — Ну спрашивай скорей.
   — Зачем это?.. — краснея, спросила Зойка, показав под ноги.
   — О чем ты? — удивилась Сильва. — А-а, эта тряпка? Она мне самой не нравится. И тебе? Так ты подтверди. А то я маме сколько рал говорила: сюда нужен коврик. Знаешь, из соломки плетеной. Красиво. Так говори же: зачем ты пришла?
   Зойка отшатнулась, будто ее ударили и, не спуская глаз со злого лица Сильвы, шагнула вниз по лестнице. Губы ее болезненно кривились и повторяли одно и то же:
   —Она ничего не помнит… Ничего не помнит… Ничего…
   —Да что я должна помнить? Я ничего не должна тебе!..
   А когда Зойка быстро побежала вниз по лестнице, она недоуменно пожала плечами:
   — Совсем ненормальной стала! — и громко захлопнула дверь.
 
                                      "ДАВАЙТЕ ПОГОВОРИМ НАЧИСТОТУ…"
   Уходила из школы Елизавета Серафимовна незаметно.
   Утром пятого января она зашла в канцелярию, увидела физика, звонившего по телефону, брезгливо поморщилась и, будто не замечая его, подошла к секретарю. На столе уже ожидала ее потрепанная трудовая книжка. Она поблагодарила секретаря, спрятала книжку в сумочку и хотела выйти, но физик сказал:
   —Здравствуйте, Елизавета Серафимовна! Куда же вы теперь? Неужто в тринадцатую школу путь держите?
   —Что вы, Владимир Демидович! Я уточнила по трудовой книжке… и, оказывается, тринадцатой, несчастливой, была как раз ваша школа. Прощайте, — и, гордо вскинув голову, вышла.
 
   Идя к Жене, Зойка обязательно два-три раза покатается на лифте. Нравилось необычное ощущение: и страшно, и радостно одновременно. В такие минуты Зойка чувствует себя немножко Валентиной Терешковой, и каждый раз, когда лифт начинает стремительное движение вверх, ока чуть приседает и, как Гагарин, говорит: "По-е-хали!" Навстречу, как звездные миры, стремительно надвигаются один за другим ярко освещенные этажи. Мелькнут россыпью ярких ламп и исчезнут внизу. А корабль все летит, летит, раздвигая тьму ночи, прорываясь в неизведанное…
   И вдруг — щелк! Последний толчок в пятки. С железным лязгом кабина замирает на седьмом этаже. Зойка вздыхает и выходит. Мигнув красным огоньком, кабина проваливается в бездну. Лишь медленно струящиеся канаты да бесшумно ползущие вверх броневые плиты противовесов говорят о том, что чудесный снаряд, вознесший ее сюда, еще в падении, еще в пути.
   Зойка и сама, может, рискнула бы сейчас падать в бездну, но боялась надписи: "Перевозка груза вниз воспрещается!" И она козленком скачет вниз с кручи высотою в сто тридцать шесть ступенек. Все быстрей и быстрей, чтобы снова, нажав заветную кнопку, вознестись на гордую высоту.
   Но сегодня Зойке некогда. Едва на пороге появился Женин дедушка, она резанула пулеметной очередью, в которой исчезли слоги, паузы и знаки препинания:
   — Палстиндражедом!
   —Что ты сказала? — он вопросительно приподнял брови.
   —Палстиндражедом! — снова протарахтела Зойка.
   —Девочка моя дорогая, — засмеялся Павел Устинович. — Я такого языка не изучал. Переведи, пожалуйста.
   —Сказать медленно? — догадалась Зойка.
   —Вот именно, — подтвердил он. — Уменьшить темп стрельбы.
   —Я сказала: Павел Устинович, здравствуйте! Женя дома?
   —Здравствуй! Женя в шахматном клубе. Но ты заходи. Мы с тобой партийку в шахматы сыграем. А там и он подойдет.
   —Со мной неинтересно играть. Я понимаю, — вздохнула она.
   —Что ты, Зоенька! Мне с тобой всегда интересно.
   —Правда? Вот хорошо! — обрадовалась Зойка.
   Они уселись за шахматный столик, но едва сделали по паре ходов, как Зойка не выдержала:
   — Я ведь за чем пришла. Я посоветоваться пришла. А Женьки нет. А я ждать не могу. Можно я с вами посоветуюсь?
   — Отчего же, Зоенька. Если ты мне доверяешь…
   — Ой, Павел Устинович! Я вам так доверяю! Так доверяю! Вот послушайте, что у нас случилось. Елизавета Серафимовна ушла из школы. Совсем! Представляете?.. А я думаю…
   Войдя, Женя увидел на доске следы едва начатой партии. А довольные друг другом дедушка и Зойка пили чай с вареньем.
   — С алычевым? — завистливо спросил он. — И я с вами.
   —Зоенька, простим невеже, который здороваться забывает?
   —Простим. Но зато про наш разговор ничего не скажем.
   —У тебя секрет и минуты не удержится! — усмехнулся Женя.
   — И нет! Ты еще плохо меня знаешь! — гордо ответила Зойка
 
   Когда Лидия Николаевна после зимних каникул первый раз зашла в шестой "б", все уже стояли. По тому, как дружно и радостно ответили на ее приветствие, по возбужденным лицам, затаенным улыбкам, сразу поняла: они что-то затеяли.
   — Садитесь, — сказала она. Но никто не сел. Лишь отвернулась к стене Сильва Орлова да хотел опуститься на скамью Сундуков. Но Ваня, напоминая уговор, легонько кольнул его пером. Валерка зашипел от негодования и снова выпрямился.
   Что же вы стоите? Садитесь, — повторила учительнице Но они, переглядываясь и улыбаясь, продолжали стоять.
   —Ну чего там… Саша, говори, — раздался свистящий шепот.
   — Лидия Николаевна! — решилась Саша. — Вы… нет. Мы… Класс просит: будьте нашим классным руководителем Пожалуйста, а?
   От неожиданности учительница даже сделала шаг назад. Зрачки за стеклами пенсне метнулись из стороны в стороны.
   — Пожалуйста!.. Лидия Николаевна… Мы вас хотим. Мы будем вас слушаться… Вот увидите! — закричали со всех сторон. А кто-то тонким девчачьим голосом выкрикнул — Мы хорошие!
   —Хорошие? — Лидия Николаевна улыбнулась. — Точно, как у Ильфа и Петрова, — и, посерьезнев, сказала: — Большое вам спасибо за доверие. Но это не просто. Осенью меня избрали секретарем партийной организации школы. А это очень серьезная работа. Мне нужно подумать, взвесить свои силы.
   —Вы справитесь! — решительно поддернув очки, сказал Женя. — Мы вам хорошо помогать будем! Правда. Пусть ребята скажут.
   — Будем! Будем! — закричал класс.
   — Я верю вам. Но посоветоваться мне все равно нужно… Все решилось на следующий день. Зойка всполошила класс:
   — Ура-а-а! Алевтина Васильевна подписала! Лидия Николаевна уже наша классная!.. Я пошла за справкой. А у секретаря на столе приказ лежит. На машинке напечатанный…
   Ну вот, — после уроков сказала Лидия Николаевна классу, — теперь мы с вами стали еще ближе. И союз наш надолго, пока я не провожу вас в большой, взрослый мир… Подумаем, как сделать, чтобы жить нам было весело, а учиться и работать интересно… И договоримся сразу: пионерский отряд — ваш. Работать в нем вы будете сами. А я помогу, когда вам это будет нужно. Но ведь всего никто не знает. Будем искать вместе интересные дела. И чтобы от них не только вам, но и другим польза была. Вот и давайте поговорим начистоту! Что мешает?..
   —Лидия Николаевна! — вскочила Зойка. — Мне первой сказать надо! Пока я решительная… и не забыла ничего.
   —Ну говори, раз нужно, — разрешила учительница.
   —Я скажу. Отряд у нас не работает совсем. И никому не интересно. Одних двоечников обсуждаем. В других классах вон как хорошо! И весело. А у нас плохо…
   —Гля! — крикнул Сундуков. — Так ты сама председатель!
   —Я себя и критикую! — оборвала его Зойка. — Никакой я не председатель. Вот! Меня Елизавета Серафимовна назначила. А я не умею… Вот Саша умеет! Ее надо выбрать… А тебя, Сундук, тоже надо из совета дружины выгнать!.. Ну скажите, Лидия Николаевна, разве можно ему там быть, если он подлый?!..
   —Кто подлый? Я?! — вскочив, крикнул Валерка.
   Но ребята сразу посадили его на место. Все закричали. Один за другим стали выступать ребята и девочки. Еще двое звеньевых заявили, что не умеют работать… Когда страсти немного улеглись, встала Лидия Николаевна:
   — Говорили вы несколько резковато. Но в основном верно. Предлагаю сегодня ничего не решать. Вы очень возбуждены. Подумайте хорошенько, посоветуйтесь. А в пятницу на сборе решите, кто будет руководить звеньями и отрядом, чем будем заниматься дальше…
 
                                                     УЗЕЛ 
   Зиновий и зимой твердо придерживался порядка, установленного им еще с лета. Тогда он вставал вместе с солнцем. А теперь — задолго до него, ровно в шесть. Он успевал сделать зарядку, минут пять, "чтоб проветрить мозги", по системе йогов постоять на голове, принести воды и растопить печку, сделать часть уроков, и только тогда из-за пригорка в конце Очаковской всплывало маленькое заспанное зимнее солнце. Хорошо! Когда поднимаешься так рано, то и день кажется большим. Столько дел успеваешь переделать! Все получается быстро и, главное, легко, весело, будто само собой.
   Хорошо, что теперь нечего скрывать от мамы. История с журналом стала забываться. Хотя сам он ничего не забыл, всё надеялся: найдется журнал или тот, кто его взял. И еще хотелось узнать, какой подлец поставил ему двойки по зоологии…
   Когда Мария Павловна после окончания зимних каникул узнала, в чем дело, она возмутилась:
   —Никаких двоек! Я тебе своей рукой поставила пять!
   —Так в журнале две двойки было! — настаивал Зиновий.
   — Это абсурд! Я помню твою контрольную и этот прекрасный рисунок жука в разрезе. Опять не веришь?.. Идем, я покажу.
   В учительской она достала пачку работ. Полистала и вынула два двойных листка из тетради.
   —Вот смотри! Тут пять. И тут, за жука, пятерка. Убедился?
   —А можно я их себе возьму?.. Спасибо, Мария Павловна!..
   Все бы было хорошо. Но вот Сазон… Как в сказке Алексея Толстого псы-полицейские неотступно преследовали деревянного человечка, так Сазон гонялся за Зиновием. После того случая с сумочкой Сазон не давал ему покоя. Поджидал около школы или на Державинском, затаившись в подъезде. Выручали только длинные ноги Зиновия. Ребята смеются:
   — Тебе Сазон привет передал!.. Поймаю, говорит, убью!.. Много раз уже приходилось сидеть после уроков в школе и высматривать в окно: ушел ли Сазон со своей компанией.
   Стыдно перед ребятами, а особенно — перед Сашей. Но как только оказывался один перед Сазоном, вся решимость куда-то пропадала. Особенно боялся засунутой в карман руки. Зиновий знал: там всегда лежит здоровенный окладной нож. Сазон когда-то показывал, как умеет владеть ножом. Намекал, что уже приходилось пускать его в дело… Может, хвастал?.. Но как только Зиновий видел эту руку, нырнувшую в карман, страх охватывал его, и ноги сами уносили от опасности… А Сазон после каждой неудачи становился все злей и настойчивей. Гнался с дружками чуть не до самого дома… И ведь когда-то получится так, что бежать будет некуда. А что тогда?..
   Сазон совсем извелся. Желтая кожа обтянула скулы. Глаза запали зрачки из глубины смотрели настороженно, недоверчиво. А то вдруг глаза начинали метаться, перескакивать с предмета на предмет, никак не могли остановиться, успокоиться. По ночам его преследовали кошмары. То он оказывался на краю черной пропасти. Выбиваясь из сил, цеплялся за траву, полз. Еще чуть — и он спасен! Но над ним склонялось смеющееся лицо Алика: "Сазончик хочет жить?.. А долг?!" Тяжелый башмак бил прямо в лицо. Захлебываясь от ужаса, Сазон летел вниз… и просыпался. Вскакивал, еще не в силах отделить явь от сна, бросался к окну и с ужасом видел, что оно забрано железной решеткой.
   —За что-о-о?! Не хочу за решетку! — в исступлении кричал он, хватаясь за раму.
   —Что ты, Гришенька! Очнись! — успокаивала его перепуганная тетка. — Окно это. Окно! Нету никакой решетки…
   Зачерпнув ледяной воды, он пил, цокая зубами, не чувствуя холода. Ложился. И едва засыпал, наваливался новый кошмар…
   А иногда начиналось так: темноглазая девчонка с широкими сросшимися бровями протягивала ему руку, звала:
   — Идем, Гриша, к нам. Я помогу тебе. Идем!
   Он шел и оказывался в светлой комнате. А рядом, касаясь плечом, сидела она. Ему очень хотелось не осрамиться перед ней. И он решал дачи, быстро и ловко. А девчонка радовалась:
   —Гриша! Ты можешь быть отличником! — и хлопала в ладоши.
   —А чего? Мог бы. Захочу — и буду.
   —А ты захоти. Захоти! — просила она…
   И тут повторялось все сначала. Откуда-то появлялся Алик. Гнался за ним с ножом и кричал: "Отличником захотел?! Я вмиг из тебя жмурика сделаю!.." Сазона били, хватали за горло… Он вскакивал и, опрокидывая табуретки, бежал по комнате, пока не натыкался на стену и не просыпался окончательно. Тетка просила сходить к доктору, он грубо обрывал ее, снова забирался под одеяло и твердил: "Будь ты проклят! Будь проклят!.. И зачем только я с тобой связался!.."
   Это началось прошлой весной. Сазону и Грачу нужны были деньги… Целых сто двадцать рублей! Именно за столько согласился продать старую лодку знакомый сторож с Зеленого острова. А без лодки какая ж рыбалка?! Курам на смех. Но где добыть столько за две недели? А больше он ждать не будет.
   Продажа бутылок, найденных в парке и в контейнерах для мусора, дала двадцать рублей тридцать шесть копеек. Неделю перепродавали билеты у кинотеатра "Ростов". Это оказалось выгодным. Капитал их возрос до семидесяти шести рублей. Но на седьмой день они еле унесли ноги от дружинников. Макулатура и цветной металл дали всего около трех рублей. Тогда Сазон взялся за Сундука и выколотил у него "в счет будущей работы" две десятки. Итак, сколотили сто рублей. Но сторож уперся. Поверить в долг не соглашался никак: — Давай все или я кому другому загоню. Многие добиваются. Что делать? Ведь уведут лодку из-под самого носа!..
   И тогда они решились на это. Облюбовали автомат по продаже газировки на углу Кировского и Пушкинской. Вечером, выждав, когда стемнело и на улице близко никого не было, Грач, привстав на цыпочки, сунул в замок тонкую железку и стал крутить. Но дверца не открывалась. Тогда Сазон, оставив свой пост, пришел на помощь. Сунул в щель отвертку и нажал изо всех сил. Внутри что-то хрустнуло, и дверца подалась. Торопясь, мешая друг другу, они пытались вынуть кассеты. Но железные ящички с медяками никак не вынимались…
   —Ах вы проходимцы! — раздалось вдруг за спиной, и здоровенный дядька схватил обоих за шиворот. Они пытались вырваться. Да где там. Стали собираться люди, подняли крик:
   —Такие молокососы, а уже жулики!.. Дать им!.. В милицию!..
   —Что случилось? Пропустите, граждане! — раздался строгий окрик. — Я начальник заводской дружины. Это мой микрорайон.
   Сазон глянул искоса. Увидел высокого парня с красивым строгим лицом с красной повязкой на рукаве спортивного костюма, какие носят мастера спорта и тренеры. "Пропали!" — подумал он.
   Парню объяснили, в чем дело. Он выслушал и сказал:
   — Ясно, Спасибо, граждане, за помощь. Я доставлю их в отделение. Приятного вам отдыха! — взял их с Грачом за пояса и повел через дорогу к парку имени Первой Конной армии.
   Войдя в темную аллею, парень оглянулся и сказал:
   — Кранты. Первое действие окончено… Ну, шпана, чего сопли распустили?.. Садитесь да рассказывайте биографию.
   Сазон подморгнул Грачу: молчи, мол, "покупает".
   — Да-а. Крепко вас напугали сознательные граждане!.. Тогда начнем с другого конца. Жрать хотите? Пива хотите?..
   Через полчаса они уже сидели на скамейке парка близ ларька, уминали бутерброды с колбасой и прихлебывали пиво.
   — Ну что ж, давайте знакомиться официально, — сказал парень. — Обожаю демократию. Зовите меня на "ты" и просто Алик.
   Сазон с Грачом тоже назвались. Алик пожал им руки — Очень приятно! Люблю самостоятельных. Ну, за дружбу!..
   В головах мальчишек поплыл легкий туман. Они, уже не таясь, рассказывали своему спасителю о себе. Привирали. Хвастали.
   —Что автомат!.. Мы еще не то сделать можем!..
   —Треплетесь! — подзадоривал Алик. — Вот я вас выручил. И пивом пою. А вы?.. Попаду в беду, так и как звать забудете…
   —Мы?! За кого ты нас принимаешь?.. Алик! Да мы с Грачом!.. Скажи ему, Грач… скажи… Мы все для тебя сделаем!..
   —Ну-ну. Посмотрим… А вас, чижики, от пива развезло. Пошли. Я провожу. Да и посмотрю, где вы живете…
 
   Лодку они так и не купили. Отсоветовал Алик:
   — На что нам старое корыто! Слушай меня. Через год мы такую моторку отхватим, что и катера рыбнадзора не угонятся…
   И они старались, поручения Алик давал легкие. Отнести сверток или чемоданчик по адресу, отправить посылку или телеграмму, передать записку. А за эти пустяки платил щедро.
   В мае Алика с его грузовиком отправили помогать подшефному совхозу. И он взял с собой Сазона… Вот где было раздолье! На обильных совхозных харчах Сазон раздобрел, округлился. Делай, что хочешь. Кури не таясь. Пристрастился к пиву.
   К привычным делам прибавилось еще одно. Когда поздним вечером Алик пригонит груженую машину, нужно ехать с ним то в утонувший во тьме хутор, то на базу или склад, а то и к спиртзаводу. Ехали обычно с потушенными фарами. Алик высаживал его где-нибудь недалеко от места назначения, давал фонарик:
   — Появится на дороге какая холера, мигнешь два раза. Если мент — четыре. Да не проворонь — голову оторву!..
   Но все шло как по маслу. Сазон видит в темноте, как кошка… Так же тихо, фыркая мотором, из темноты появлялась машина. Он влезал в кабину, и довольный Алик говорил:
   — Порядок. Главное — не теряться! Держись меня — не пропадешь… На вот на пиво, — и давал трояк, а то и пятерку.
   А днем на бескрайней степной дороге, где нет ни светофоров, ни постов ГАИ, Алик иногда давал Сазону вести грузовик, а сам подремывал рядом… Вцепившись в баранку обеими руками, ощущая, как громадная машина слушается малейшего движения, видя, как под колеса летит сухая пыльная земля проселка, Сазон чувствовал себя сильным, умелым, счастливым…
   После возвращения из совхоза дела Алика, как видно, пошли худо. От прежней его веселости не осталось и следа. Он без конца ругал "проклятых фараонов", которые "так и наступают на пятки". А однажды, захмелев, скрипя зубами, сказал:
   — Горло буду рвать гадам!.. Все, что за лето заработал, в одну ночь сгинуло… Облапошили, как тетю Мотю… Ну, я еще у Суслика спрошу. Я вам не фраер какой-нибудь…
   Кто виноват, милиция или дружки Алика, спросить побоялся.
   В эти дни на афишах кинотеатров появилось это слово: "Фантомас". Сазон раз десять посмотрел картину. Знал уже наизусть все трюки неуловимого сверхчеловека. А по вечерам, натянув на голову капроновый чулок, он с компанией мальчишек пугал в парке гуляющих девчат.
   Однажды, выполнив поручение Алика, он вместе с запиской выдернул из кармана и чулок. Алик сразу увидел:
   — А это что? В магазине спер?
   Сазон рассказал о своих похождениях. Алик заинтересовался. Пошел с ним в кино и просмотрел сразу две серии.
   — Вот это картина! — похвалил он. — Побольше бы таких… Жаль только: нет у нас того разворота… То ли дело за границей. — А придя домой, приказал Сазону: — Ну-ка надень на морду!
   Сазон надел. Он осмотрел его и одобрил:
   — Век живи — век учись! Гениальная вещь! Рожа, как у утопленника. Родная мама с двух шагов не узнает!..
   В конце августа Алик, передавая чемоданчик, приказал:
   — Толкнешь на туче. Деньги позарез нужны. Да не торгуйся! Но в Таганроге на толкучке прижимистая баба-скупщица предложила за все вещи пятьдесят рублей. Сазон возмутился.
   — А ты что думал? Тыщу?! — насмешливо сказала торговка. Иди вон менту предложи. Он тебе поболе отвалит…
   "Чем такие вещи за полсотни отдавать, — решил Сазон, — лучше сам носить буду. А отдам Алику из своих". Так он и сделал. Глупо сделал. И, конечно, попался. Хорошо еще, что в милиции сумел выкрутиться. Сказал, что на толкучке купил. А что краденое оказалось, так он ни при чем…
   От милиции-то выкрутился, а вот от Алика — никак. Держит, как клещами. Теперь он взялся за Сазона с Грачом всерьез.
   — Хватит на моей шее сидеть!.. Жрать, пить мастера! А работать кто будет? Дядя?!.. Приучайтесь к делу настоящему…
   Что это за дела, Сазон уже понимал. Не маленький. Вором он им за что не будет!.. Но Алик не отставал. Перед самым Новым годом предъявил ультиматум:
   — Чтоб завтра двести рубликов как штык были! Тут тебе не сберкасса. Мне самому позарез нужны!
   — Откуда столько? — удивился Сазон.
   Но Алик быстро, будто читал по бухгалтерской книге, напомним когда и сколько Сазон брал в долг за эти семь месяцев. Может, и приврал где, да разве сейчас все вспомнишь.
   — Где же я возьму столько?! — испугался Сазон. — Нету у меня
   — А нету, так добудь. На наш век дураков хватит. Что ты придуриваешься! Сумку у бабы вырвать не можешь?
   — А если поймают?
   — Так на своем краю действуй. Сам хвалился, что все проходные дворы, как свой карман, знаешь.
   — А на своем краю узнать могут, — упирался Сазон.
   — Ну и дурак! Напялишь чулок — и порядок! — и, видя, что Сазон сомневается, а может, заподозрив еще что, Алик сказал притворно-ласково — Сазончик. Миленький. Только без дураков. Я же тебя, знаешь, как люблю… Ты помнишь Суслика?..
   У Сазона по спине побежали мурашки. Еще бы он не помнил! Костю Суслова с Крепостного, веселого гитариста, здоровяка, который одной рукой подбрасывал и ловил на лету двухпудовую гирю, нашли за Доном с четырьмя ножевыми ранами в спине. Неделю назад, не приходя в сознание, он умер в "неотложке"…
   И он решился. Выследит тетку с деньгами. Вырвет сумку. Отдаст долг. И уедет к бабке Насте на Украину. Пусть Алик ищет…
   И вот из-за этого Шкилета все сорвалось… Сазон ненавидел их обоих. Алика — потому что заставит воровать и тогда не миновать тюрьмы. Зиновия — за то, что уличил его в воровстве, за то, что стоит только Шкилету сказать — и все. Прощай воля… Он гонялся за Зиновием, испытывал наслаждение, когда видел, как в страхе удирает Шкилет… Он понимал, что так продолжаться вечно не может, и все-таки преследовал Углова с настойчивостью фанатика.
   Все спуталось, закрутилось, затянулось в узел. И нет сил развязать его, и нет мочи терпеть дальше…
 
                                                       ОСАДА
   Зима долго топталась на подступах к городу. Под покровом ночной темноты врывалась на улицы, сковывала льдом лужи, развешивала белые карнизы на крышах домов, засыпала землю снегом.
   Люди выскакивали из трамваев и троллейбусов, как в омут, бросались в круговерть метели и, подняв воротники, рысцой разбегались по домам. Опустевшие холодные трамваи, спотыкаясь на стыках рельсов, перезваниваясь охрипшими от стужи звонками, тоже спешили укрыться за толстыми стенами депо… В полночь зима торжествовала: победа! Никакого движения. Город тих и бел…
   Но наступало утро, и все преображалось. Тысячи людей топтали снег ногами, стада автомобилей превращали его в серое месиво. Мощные машины стальными щетками, громадными лопатами сметали его с дорог, тротуаров, грузили в самосвалы, выбрасывали за черту города. Поднималось позднее солнце, от Черного моря дули теплые ветры — и таяли сосульки, исчезали сугробы, вновь под ногами горожан чернели тротуары.
   Так продолжалось долго, весь декабрь. Зима уже подумывала: не бросить ли эту затею? Пусть себе непокорный город остается в осени!.. Но однажды, сделав еще одно усилие, зима победила. И к великой радости ребятни, никакими силами людей и машин уже не совладать с нею…
   Есть люди, мечтающие об Африке и Рио-де-Жанейро. Чудаки! А вот мальчишки с Кировского и Журавлева, с Крепостного и Державинского убеждены: живущие там, где нет зимы, — несчастные люди.
   Едва к концу рабочего дня утихает движение автомашин, на спуски к Дону высыпают мальчишки на коньках и санках. Стремительно несется под полозьями скользкая зимняя дорога:
   — Эй-ей-ей! Берегись!.. Расшибу! — летят друг за другом санки, сталкиваются. На них налетают еще и еще. Смех. Визг: "Куча мала!" На снегу копошатся лихие наездники. Перепутались полозья, руки, ноги. А сверху уже кричат им:
   — Эй! Чукмари!.. Кончай ночевать!.. Всю дорогу загородили!
   Но когда, может уже в двадцатый раз, запыхавшись, взбираются на гору, вдруг кто-нибудь, будто невзначай, бросит:
   —А в школе уже, наверно, конец уроков.
   —Точно. Айда в школу! — подхватит другой. И вскоре на спуске остается одна малышня.
   Школа тянет к себе, как магнит. И тех, которые учились в ней раньше, и тех, у кого в школе друзья и товарищи. И даже тех, кто в ней никого не знает, но зато живет неподалеку и, имея уйму свободного времени, не знает, куда его деть, хочет поразмяться, позабавиться.