Страница:
Разносчик провел языком по губам и судорожно глотнул. Он опасливо посмотрел на неподвижно стоявшую у камина Мэри. Кося круглым, как бусина, глазом, словно загнанная в угол крыса, он пытался угадать, не столковалась ли она со своим родственничком против него. Но девушка молчала и ждала, что скажет дядя.
– Очень хорошо, – произнес Джосс, – мы заключим сделку; между мной и тобой, как ты предложил. Условия будут самые выгодные. В конце концов я передумал, мой верный друг. С твоей помощью мы уедем в Девон. Здесь и вправду есть вещи, которые стоит взять с собой, – спасибо, что ты предусмотрел это, – а одному погрузить их не под силу. Завтра воскресенье, благословенный Господом день отдыха. И пусть разобьется хоть пятьдесят кораблей – благочестивые жители здешних мест не поднимутся с колен от молитв. Шторы в домах будут спущены. С постными лицами они выслушают проповедь и вознесут молитвы за упокой души погибших от руки дьявола, но никто не отправится на охоту за ним в святой день. У нас в запасе двадцать четыре часа, Гарри, мой мальчик. А завтра к ночи, после того как ты погнешь спину, засыпая торфом и турнепсом мое имущество на телеге и расцелуешь на прощание меня, Пейшнс и, может быть, Мэри, ты сможешь встать на колени и поблагодарить Джосса Мерлина за то, что он отпустил тебя с миром и позволил распоряжаться своей жизнью, вместо того чтобы всадить пулю в твое черное сердце и столкнуть труп в канаву, где бы ты валялся, скрючившись и поджав под себя обрубок хвоста. Как раз там тебе место.
Вновь подняв ружье, он приставил холодное дуло к горлу разносчика. Тот, закатив от страха глаза, захныкал.
Джосс рассмеялся.
– Да ты ведь и сам неплохой стрелок, Гарри, – продолжал он. – Не в это ли место ты пустил пулю Неду Сэнто в ту ночь? Так пробил ему глотку, что кровь со свистом хлестала из нее. Он был добрым малым, этот Нед. Любил, правда, язык распускать. Ведь ты сюда ему попал?
Он еще сильнее прижал дуло к горлу разносчика.
– Если я сейчас по ошибке спущу курок, Гарри, твоя глотка тоже прочистится, как у бедняги Неда. Ты ведь не хочешь, чтобы я так ошибся, а, Гарри?
Разносчик не мог говорить. Словно прилипнув к полу, он в ужасе вращал глазами.
Трактирщик отвел дуло в сторону, наклонился и рывком поднял разносчика на ноги.
– Ну что ж, пошли, – сказал он. – Думаешь, я буду валандаться с тобой тут всю ночь? Пошутили – и будет. Шутка хороша в меру, а потом приедается. Открой кухонную дверь, поверни направо и шагай по коридору прямо, пока не велю остановиться. Через бар тебе не убежать, все двери и окна крепко заперты. А у тебя небось руки так и чешутся пощупать вещички, привезенные с берега. Вот и проведешь с ними всю ночь в кладовке. Пейшнс, дорогая, знаешь ли, по-моему, мы впервые привечаем гостя в "Ямайке". Мэри я не считаю, она здесь своя.
Он довольно рассмеялся. Настроение его резко изменилось.
Ткнув разносчика прикладом в спину, он вывел его из кухни и по темному коридору препроводил в кладовую. Дверь, которую недавно сквайр Бассет и его слуга взломали столь бесцеремонно, была укреплена новыми планками и перекладиной и стала еще прочнее. Джосс Мерлин бездельничал не всю неделю.
Замкнув дверь кладовой на ключ, трактирщик с прощальным напутствием своему приятелю не накормить собой крыс, которых и без того прибавилось, вернулся на кухню, хохоча во все горло.
– Я так и думал, что Гарри скиснет, – заявил он. – По его глазам видел, задолго до этой заварухи. Пока тебе везет в игре, он на твоей стороне, но стоит удаче отвернуться, он тут же укусит за руку. Он весь позеленел от зависти, насквозь прогнил. Они все мне завидуют. Знают, что у меня есть мозги, и ненавидят за это. Чего это ты так уставилась на меня, Мэри? Лучше кончай поскорей с ужином и ступай спать. Завтра ночью тебе предстоит отправиться в долгий путь, и сразу же предупреждаю вас обеих: он будет нелегким.
Мэри смотрела на него через стол. В том, что она не поедет с ним, она не сомневалась ни секунды. Он мог думать все, что ему заблагорассудится.
Несмотря на перенапряжение и усталость от всего, что ей пришлось вынести, голова ее была полна планов.
Во что бы то ни стало ей нужно выбраться отсюда до завтрашней ночи и попасть в Олтернан. А там она наконец сможет снять с себя непосильный груз ответственности. Дальше действовать придется уже не ей. Тете Пейшнс, конечно, сильно достанется, да и ей поначалу, верно, тоже. Она ничего не понимала в хитросплетениях и сложностях судопроизводства, но, по крайней мере, справедливость восторжествует. Они с тетей Пейшнс, конечно же, восстановят свое доброе имя. Глядя на дядю, который сидел перед ней с набитым черствым хлебом и сыром ртом, она представила себе, как он будет стоять со связанными за спиной руками, бессильный, впервые – и теперь уже навсегда. Ее воображение рисовало эту картину, добавляя все новые штрихи.
Тетя Пейшнс со временем оправится; годы высушат ее слезы, и она обретет, наконец, душевный покой. Потом Мэри начала думать, как его поймают и арестуют. Может быть, как он задумал, они тронутся в путь, и Джосс, крепко держа вожжи в руках, будет самоуверенно посмеиваться. Но как только они свернут на дорогу, их окружит большая и хорошо вооруженная группа людей. Вот тут-то, когда он безуспешно попытается вырваться и будет брошен на землю и связан, она наклонится к нему и с улыбкой промолвит: "А я-то думала, что у вас все-таки есть мозги, дядюшка". И он поймет.
Мэри оторвала взгляд от трактирщика и повернулась к шкафу, чтобы взять свечу.
– Я не буду сегодня ужинать, – сказала она.
Подняв глаза от куска хлеба, лежащего у нее на тарелке, тетя Пейшнс огорченно забормотала, но Джосс Мерлин пнул ее ногой, чтобы та замолчала.
– Пусть подуется, коли охота, – заметил он. – Ну не поест она, подумаешь! Женщинам и животным полезно поголодать, от этого они становятся сговорчивей. Завтра утром ей уже не придет в голову что-то там из себя строить. Постой-ка, Мэри, ты будешь спать спокойнее, если я закрою твою дверь на ключ. Не хочу, чтобы кто-нибудь шнырял по коридору.
Взгляд его скользнул на ружье у стены, а потом машинально он посмотрел на все еще открытый ставень.
– Закрой окно на задвижку, Пейшнс, – задумчиво произнес он, – и набрось перекладину на ставень. Как поешь, можешь идти спать. Сегодня я останусь в кухне.
Жена со страхом посмотрела на него, пораженная его тоном.
Она хотела что-то сказать, но он ее оборвал.
– Ты что, все еще не научилась не задавать мне вопросов? – заорал он.
Она сразу же поднялась и направилась к окну. Мэри остановилась у двери с зажженной свечой в руке.
– Ну, – буркнул он, – чего ты там торчишь? Я ведь сказал тебе, иди.
Мэри вышла в темный коридор. Из кладовки в конце коридора не доносилось ни звука. Она подумала о разносчике, лежащем там в темноте и напряженно прислушивавшемуся к любому звуку в ожидании рассвета. Мысль о нем была отвратительна: он был сам, как крыса, среди своих собратьев. Внезапно она вообразила, как он крысиными лапами скребется в дверь и грызет дверную раму, пытаясь в ночной тиши выбраться на свободу.
Девушка содрогнулась и испытала странную благодарность к дяде за то, что он решил сделать ее пленницей. В эту ночь дом казался предательски опасным. Эхо ее шагов по каменным плитам гулко разносилось по всему дому.
Мэри оглянулась: от стен шел какой-то шорох. Даже дверь в кухню, единственную комнату в доме, от которой всегда веяло теплом и уютом, зловеще зияла темным проемом. Что же, дядя собирается сидеть там в темноте с ружьем на коленях, ожидая… Что?.. Кого?
Пока Мэри поднималась по лестнице, он вышел в холл, чтобы проводить ее до комнаты над крыльцом.
– Дай мне твой ключ, – произнес он, и она повиновалась без слов. Он слегка помедлил, глядя на нее сверху вниз, а затем, низко наклонясь, приложил свой палец к ее губам. – Я питаю к тебе слабость, Мэри, – признался он. – По глазам твоим вижу: ты сохранила в себе и смелость, и независимый дух, несмотря на взбучку, что я задал тебе. Будь я помоложе, приударил бы за тобой, Мэри, это точно, да покорил бы тебя и помчался с тобой на коне навстречу славе. Ты ведь это знаешь, правда?
Она не отвечала, она лишь посмотрела на него, и рука ее, державшая свечу, вдруг начала дрожать.
Он понизил голос до шепота.
– Меня подстерегает опасность, – сказал он. – Властей я не боюсь. Я сумею их всех провести и скрыться, если дойдет до этого. Пусть хоть весь Корнуолл гонится за мной по пятам, я не боюсь. Здесь другая игра. Шаги – вот чего я страшусь, Мэри. Боюсь я тех шагов, что раздадутся в темноте, и рук, которые поразят меня…
В полумраке лицо его выглядело худым и старым. В глазах засветился огонек, словно предупреждая о чем-то.
– Мы уберемся отсюда и скроемся за Теймаром, – произнес он и улыбнулся. Изгиб его губ, такой знакомый, вновь вызвал в девушке мучительное воспоминание. Он захлопнул дверь и запер ее на ключ.
Мэри услышала, как он тяжело спустился с лестницы и, пройдя по коридору, повернул к кухне.
Мэри присела на постель и сложила руки на коленях. И вдруг непонятно почему повторила дядин жест, словно всплывший из воспоминаний о детских играх: приложила пальцы и провела ими по губам.
И тут она тихо заплакала. Горючие слезы лились по щекам, падали на руку, щипали ей кожу.
13
– Очень хорошо, – произнес Джосс, – мы заключим сделку; между мной и тобой, как ты предложил. Условия будут самые выгодные. В конце концов я передумал, мой верный друг. С твоей помощью мы уедем в Девон. Здесь и вправду есть вещи, которые стоит взять с собой, – спасибо, что ты предусмотрел это, – а одному погрузить их не под силу. Завтра воскресенье, благословенный Господом день отдыха. И пусть разобьется хоть пятьдесят кораблей – благочестивые жители здешних мест не поднимутся с колен от молитв. Шторы в домах будут спущены. С постными лицами они выслушают проповедь и вознесут молитвы за упокой души погибших от руки дьявола, но никто не отправится на охоту за ним в святой день. У нас в запасе двадцать четыре часа, Гарри, мой мальчик. А завтра к ночи, после того как ты погнешь спину, засыпая торфом и турнепсом мое имущество на телеге и расцелуешь на прощание меня, Пейшнс и, может быть, Мэри, ты сможешь встать на колени и поблагодарить Джосса Мерлина за то, что он отпустил тебя с миром и позволил распоряжаться своей жизнью, вместо того чтобы всадить пулю в твое черное сердце и столкнуть труп в канаву, где бы ты валялся, скрючившись и поджав под себя обрубок хвоста. Как раз там тебе место.
Вновь подняв ружье, он приставил холодное дуло к горлу разносчика. Тот, закатив от страха глаза, захныкал.
Джосс рассмеялся.
– Да ты ведь и сам неплохой стрелок, Гарри, – продолжал он. – Не в это ли место ты пустил пулю Неду Сэнто в ту ночь? Так пробил ему глотку, что кровь со свистом хлестала из нее. Он был добрым малым, этот Нед. Любил, правда, язык распускать. Ведь ты сюда ему попал?
Он еще сильнее прижал дуло к горлу разносчика.
– Если я сейчас по ошибке спущу курок, Гарри, твоя глотка тоже прочистится, как у бедняги Неда. Ты ведь не хочешь, чтобы я так ошибся, а, Гарри?
Разносчик не мог говорить. Словно прилипнув к полу, он в ужасе вращал глазами.
Трактирщик отвел дуло в сторону, наклонился и рывком поднял разносчика на ноги.
– Ну что ж, пошли, – сказал он. – Думаешь, я буду валандаться с тобой тут всю ночь? Пошутили – и будет. Шутка хороша в меру, а потом приедается. Открой кухонную дверь, поверни направо и шагай по коридору прямо, пока не велю остановиться. Через бар тебе не убежать, все двери и окна крепко заперты. А у тебя небось руки так и чешутся пощупать вещички, привезенные с берега. Вот и проведешь с ними всю ночь в кладовке. Пейшнс, дорогая, знаешь ли, по-моему, мы впервые привечаем гостя в "Ямайке". Мэри я не считаю, она здесь своя.
Он довольно рассмеялся. Настроение его резко изменилось.
Ткнув разносчика прикладом в спину, он вывел его из кухни и по темному коридору препроводил в кладовую. Дверь, которую недавно сквайр Бассет и его слуга взломали столь бесцеремонно, была укреплена новыми планками и перекладиной и стала еще прочнее. Джосс Мерлин бездельничал не всю неделю.
Замкнув дверь кладовой на ключ, трактирщик с прощальным напутствием своему приятелю не накормить собой крыс, которых и без того прибавилось, вернулся на кухню, хохоча во все горло.
– Я так и думал, что Гарри скиснет, – заявил он. – По его глазам видел, задолго до этой заварухи. Пока тебе везет в игре, он на твоей стороне, но стоит удаче отвернуться, он тут же укусит за руку. Он весь позеленел от зависти, насквозь прогнил. Они все мне завидуют. Знают, что у меня есть мозги, и ненавидят за это. Чего это ты так уставилась на меня, Мэри? Лучше кончай поскорей с ужином и ступай спать. Завтра ночью тебе предстоит отправиться в долгий путь, и сразу же предупреждаю вас обеих: он будет нелегким.
Мэри смотрела на него через стол. В том, что она не поедет с ним, она не сомневалась ни секунды. Он мог думать все, что ему заблагорассудится.
Несмотря на перенапряжение и усталость от всего, что ей пришлось вынести, голова ее была полна планов.
Во что бы то ни стало ей нужно выбраться отсюда до завтрашней ночи и попасть в Олтернан. А там она наконец сможет снять с себя непосильный груз ответственности. Дальше действовать придется уже не ей. Тете Пейшнс, конечно, сильно достанется, да и ей поначалу, верно, тоже. Она ничего не понимала в хитросплетениях и сложностях судопроизводства, но, по крайней мере, справедливость восторжествует. Они с тетей Пейшнс, конечно же, восстановят свое доброе имя. Глядя на дядю, который сидел перед ней с набитым черствым хлебом и сыром ртом, она представила себе, как он будет стоять со связанными за спиной руками, бессильный, впервые – и теперь уже навсегда. Ее воображение рисовало эту картину, добавляя все новые штрихи.
Тетя Пейшнс со временем оправится; годы высушат ее слезы, и она обретет, наконец, душевный покой. Потом Мэри начала думать, как его поймают и арестуют. Может быть, как он задумал, они тронутся в путь, и Джосс, крепко держа вожжи в руках, будет самоуверенно посмеиваться. Но как только они свернут на дорогу, их окружит большая и хорошо вооруженная группа людей. Вот тут-то, когда он безуспешно попытается вырваться и будет брошен на землю и связан, она наклонится к нему и с улыбкой промолвит: "А я-то думала, что у вас все-таки есть мозги, дядюшка". И он поймет.
Мэри оторвала взгляд от трактирщика и повернулась к шкафу, чтобы взять свечу.
– Я не буду сегодня ужинать, – сказала она.
Подняв глаза от куска хлеба, лежащего у нее на тарелке, тетя Пейшнс огорченно забормотала, но Джосс Мерлин пнул ее ногой, чтобы та замолчала.
– Пусть подуется, коли охота, – заметил он. – Ну не поест она, подумаешь! Женщинам и животным полезно поголодать, от этого они становятся сговорчивей. Завтра утром ей уже не придет в голову что-то там из себя строить. Постой-ка, Мэри, ты будешь спать спокойнее, если я закрою твою дверь на ключ. Не хочу, чтобы кто-нибудь шнырял по коридору.
Взгляд его скользнул на ружье у стены, а потом машинально он посмотрел на все еще открытый ставень.
– Закрой окно на задвижку, Пейшнс, – задумчиво произнес он, – и набрось перекладину на ставень. Как поешь, можешь идти спать. Сегодня я останусь в кухне.
Жена со страхом посмотрела на него, пораженная его тоном.
Она хотела что-то сказать, но он ее оборвал.
– Ты что, все еще не научилась не задавать мне вопросов? – заорал он.
Она сразу же поднялась и направилась к окну. Мэри остановилась у двери с зажженной свечой в руке.
– Ну, – буркнул он, – чего ты там торчишь? Я ведь сказал тебе, иди.
Мэри вышла в темный коридор. Из кладовки в конце коридора не доносилось ни звука. Она подумала о разносчике, лежащем там в темноте и напряженно прислушивавшемуся к любому звуку в ожидании рассвета. Мысль о нем была отвратительна: он был сам, как крыса, среди своих собратьев. Внезапно она вообразила, как он крысиными лапами скребется в дверь и грызет дверную раму, пытаясь в ночной тиши выбраться на свободу.
Девушка содрогнулась и испытала странную благодарность к дяде за то, что он решил сделать ее пленницей. В эту ночь дом казался предательски опасным. Эхо ее шагов по каменным плитам гулко разносилось по всему дому.
Мэри оглянулась: от стен шел какой-то шорох. Даже дверь в кухню, единственную комнату в доме, от которой всегда веяло теплом и уютом, зловеще зияла темным проемом. Что же, дядя собирается сидеть там в темноте с ружьем на коленях, ожидая… Что?.. Кого?
Пока Мэри поднималась по лестнице, он вышел в холл, чтобы проводить ее до комнаты над крыльцом.
– Дай мне твой ключ, – произнес он, и она повиновалась без слов. Он слегка помедлил, глядя на нее сверху вниз, а затем, низко наклонясь, приложил свой палец к ее губам. – Я питаю к тебе слабость, Мэри, – признался он. – По глазам твоим вижу: ты сохранила в себе и смелость, и независимый дух, несмотря на взбучку, что я задал тебе. Будь я помоложе, приударил бы за тобой, Мэри, это точно, да покорил бы тебя и помчался с тобой на коне навстречу славе. Ты ведь это знаешь, правда?
Она не отвечала, она лишь посмотрела на него, и рука ее, державшая свечу, вдруг начала дрожать.
Он понизил голос до шепота.
– Меня подстерегает опасность, – сказал он. – Властей я не боюсь. Я сумею их всех провести и скрыться, если дойдет до этого. Пусть хоть весь Корнуолл гонится за мной по пятам, я не боюсь. Здесь другая игра. Шаги – вот чего я страшусь, Мэри. Боюсь я тех шагов, что раздадутся в темноте, и рук, которые поразят меня…
В полумраке лицо его выглядело худым и старым. В глазах засветился огонек, словно предупреждая о чем-то.
– Мы уберемся отсюда и скроемся за Теймаром, – произнес он и улыбнулся. Изгиб его губ, такой знакомый, вновь вызвал в девушке мучительное воспоминание. Он захлопнул дверь и запер ее на ключ.
Мэри услышала, как он тяжело спустился с лестницы и, пройдя по коридору, повернул к кухне.
Мэри присела на постель и сложила руки на коленях. И вдруг непонятно почему повторила дядин жест, словно всплывший из воспоминаний о детских играх: приложила пальцы и провела ими по губам.
И тут она тихо заплакала. Горючие слезы лились по щекам, падали на руку, щипали ей кожу.
13
Мэри заснула, как была, не раздеваясь. Разбудил ее какой-то неясный шум. Вначале ей показалось, что это бьет в окно дождь. Она открыла глаза.
Была тихая ночь – ни ветра, ни дождя. Стряхнув остатки сна, Мэри стала напряженно прислушиваться. Шум повторился. Кто-то бросил в окно горсть земли. Спустив ноги с кровати на пол, она пыталась сообразить, что это значит, не грозит ли ей опасность.
Если это сигнал-предупреждение, то уж слишком примитивный. Лучше не обращать внимания. Видимо плохо представляя расположение комнат в трактире, кто-то перепутал ее комнаты со спальней хозяев. Трактирщик внизу, на первом этаже, с ружьем в руках, видимо, ждал кого-то. Вероятно, этот посетитель появился и теперь стоял во дворе… Любопытство в конце концов пересилило, и потихоньку, прижавшись к стене, Мэри подкралась к окну. Было еще темно, но тонкая полоска света у горизонта уже предвещала рассвет.
У окна на полу лежал ком земли, а рядом с крыльцом она увидела фигуру мужчины. Притаившись у окна, она ждала, что будет дальше. Человек нагнулся и принялся шарить рукой по голой цветочной клумбе возле окна гостиной. Затем поднял руку и швырнул маленький ком земли в ее окно, залепив стекло мелкими камешками и грязью.
Тут Мэри разглядела его лицо и от изумления вскрикнула, забыв об осторожности. Во дворе, прямо под ее окном, стоял Джем Мерлин. Она бросилась к окну, приоткрыла его и хотела было окликнуть Джема, но тот жестом приказал молчать. Затем, обогнув крыльцо, которое мешало видеть ее, он приблизился к стене дома и, сложив ладони рупором, прошептал:
– Спустись вниз и отопри мне дверь.
Она покачала головой:
– Я не могу, меня заперли.
Джем в замешательстве посмотрел на нее, а затем оглядел дом, что-то соображая. Потом провел руками по крыше крыльца, проверяя, насколько прочно держится черепица, и нащупал вбитые в стену гвозди, за которые когда-то цеплялся вьюнок. Гвозди давно заржавели и еле держались. Не на что было поставить ногу. Руки соскальзывали с черепицы.
– Давай одеяло, – тихо попросил он.
Она сразу поняла, что он задумал, сняла с постели байковое одеяло и привязала один конец к ножке кровати, а другой спустила в окно. Ухватившись за край одеяла, Джем повис на нем и, с силон оттолкнувшись от стены, взобрался на низкую крышу. Упираясь ногами в черепицу, он подтянулся повыше и добрался до окна.
Джем оседлал крыльцо; теперь его лицо было совсем близко от Мэри, одеяло висело рядом. Девушка попробовала поднять оконную раму повыше, но та плохо поддавалась и поднялась лишь на один фут. Не разбив стекла, Джем не смог бы попасть в комнату.
– Придется поговорить отсюда, – сказал он. – Подвинься поближе, чтобы я мог тебя видеть.
Она встала на колени у окна и приблизила лицо к Джему. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Джем выглядел утомленным, глаза его ввалились. Видно было, что он мало спал и очень устал. Вокруг рта появились складки, улыбка больше не играла на его лице.
– Я должен перед тобой извиниться, – произнес он наконец, – за то, что исчез без предупреждения, оставив тебя одну в Лонстоне. Простить меня или нет – это уж тебе решать. Но причины объяснить тебе не могу. Сожалею.
Этот суровый тон так не вязался с его обычной манерой. Казалось, он сильно изменился, и эта перемена не радовала девушку.
– Я так беспокоилась о тебе, – проговорила она. – Пошла тебя искать и узнала, что ты отправился к "Белому Оленю". А там мне сказали, что ты уехал в карете с каким-то господином, не оставив для меня ни записки, ни объяснения. В холле у камина стояли какие-то люди и среди них тот барышник, что разговаривал с тобой на базарной площади. Ужасные люди, подозрительные – я им не поверила. Подумала, что, может, открылась кража вороного.
Чувствовала себя такой несчастной и сильно волновалась за тебя. Я тебя ни в чем не виню. Твои дела меня не касаются.
Его поведение очень задело Мэри. Она ждала чего угодно, но не этого.
Увидев его во дворе под своим окном, она сразу же, всем своим естеством, потянулась к нему как к любимому человеку, который пришел ночью, чтобы повидаться с ней. Неожиданная его холодность остудила ее чувства. Она снова замкнулась в себе, надеясь, что он не заметил на ее лице горького разочарования. Он даже не спросил, как она добралась домой в ту ночь.
Равнодушие Джема потрясло девушку.
– Почему тебя заперли в твоей комнате? – спросил он.
Она пожала плечами и отвечала безразличным тоном:
– Дядя не хочет, чтоб его подслушивали. Боится, что я стану бродить по коридору и наткнусь на то, что он держит в секрете. Тебе, кажется, тоже неприятно любопытство. Небось спроси я тебя, зачем ты здесь, ведь рассердишься, так?
– Можешь язвить сколько угодно, я заслужил, – неожиданно вспыхнул он.
– Знаю, что ты думаешь обо мне. Когда-нибудь, быть может, я смогу тебе все объяснить, если только к этому времени ты не исчезнешь из моей жизни. Стань на мгновение мужчиной и пошли к черту свою задетую гордость. Положение мое сейчас очень шатко, Мэри. Один ложный шаг – и мне конец. Где мой брат?
– Он сказал нам, что проведет эту ночь в кухне. Очень он боитсь чего-то или кого-то; окна и двери заперты на все засовы, и он – там, с ружьем.
Джем резко засмеялся.
– Еще бы ему не бояться! Но вскоре он узнает, что такое настоящий страх, помяни мое слово. Я пришел повидаться с ним, но раз он сидит там с ружьем на коленях, могу отложить свой визит до утра, когда исчезнут его призраки.
– Завтра может быть слишком поздно.
– Почему?
– Он собирается покинуть "Ямайку" к ночи.
– Ты говоришь правду?
– А к чему мне врать тебе?
Джем молчал. Эта новость определенно была для него неожиданной, и он что-то обдумывал. Мэри смотрела на него, терзаемая сомнениями и нерешительностью. Прежние подозрения вернулись к ней. Может, он и есть тот посетитель, появления которого со страхом и ненавистью ожидал дядя. Это он держит нити жизни трактирщика в своих руках. В памяти всплыла презрительная усмешка разносчика, вспомнились его слова, вызвавшие ярость хозяина:
"Послушай, Джосс Мерлин, а может быть, ты действуешь по чьей-то указке?" Это он, Джем, использовал физическую силу трактирщика, он скрывался тогда в пустующей комнате.
Она снова подумала о веселом, беззаботном парне, который повез ее в Лонстон, держал ее за руку на базарной площади, целовал и обнимал. Теперь он был хмур и молчалив, лицо его скрывала тень. Мэри со страхом подумала, что Джем, возможно, ведет двойную игру. Сегодня, поглощенный своей нелегкой, неведомой ей задачей, он казался ей совсем чужим. Наверно, она напрасно предупредила его о бегстве, задуманном трактирщиком. Это могло только помешать осуществлению ее собственного плана. Но что бы ни сделал или ни собирался сделать Джем, будь он лжив и вероломен и будь даже убийцей, она все равно любила его, была привязана к нему всей своей слабой плотью и должна была предостеречь его.
– Ты бы поостерегся брата, – заметила она. – Он стал опасен. Всякий, кто попытается помешать его планам, рискует жизнью. Говорю тебе это ради твоей же безопасности.
– Я Джосса не боюсь и никогда не боялся.
– Возможно. А что, если он боится тебя?
Джем промолчал, потом вдруг наклонился ближе, разглядывая ее лицо, и коснулся царапины, которая шла ото лба к подбородку.
– Кто это сделал? – резко спросил он, переводя взгляд от царапины к кровоподтеку на щеке.
Немного поколебавшись, она ответила:
– Этот "подарок" я получила в сочельник.
По тому, как сверкнули его глаза, было ясно, что Джем все понял; он знал о том вечере, и именно это привело его теперь в "Ямайку".
– Ты была с ним там на берегу? – прошептал он.
Она кивнула, глядя на него испытующе и боясь произнести лишнее слово.
Он вслух выругался, рванулся вперед и разбил кулаком окно, не обращая внимания на звон стекла и кровь, хлынувшую из раненой руки. Мэри опомниться не успела, как он оказался рядом с ней в комнате. Подхватив Мэри на руки, Джем положил ее на кровать. С трудом отыскав в темноте свечу, он зажег ее и, опустившись на колени подле постели, посветил ей в лицо. Он осторожно провел пальцами по ссадинам и, когда она поморщилась от боли, резко вдохнул воздух и снова выругался.
– Я мог бы не допустить этого, – произнес он и, загасив свечу, сел на постель возле нее, взял на мгновение ее руку, крепко сжал и отпустил.
– Господь Всемогущий, почему ты поехала с ними? – спросил он.
– Они напились до бесчувствия и вряд ли соображали, что делают. В их руках я оказалась беспомощной, как ребенок. Их была целая дюжина или больше, а дядя… он всем верховодил, он да еще разносчик. Но если ты сам все знаешь, к чему спрашивать меня? Не заставляй меня вспоминать весь этот ужас.
– Они тебя били?
– Вот синяки, ссадины – сам видишь. Я попыталась убежать и сильно ободрала себе бок. Они, конечно, поймали меня. На берегу связали по рукам и ногам, а рот заткнули мешковиной. Я видела, как в тумане шел к берегу корабль. Но что я могла сделать одна, да еще в такую бурю. И я лежала связанная и смотрела, как гибнут люди.
Голос ее задрожал, и она умолкла, повернувшись на бок и закрыв лицо руками. Он даже не пошевелился – сидел молча рядом с ней на постели, такой далекий, погруженный в неведомые мысли. Мэри почувствовала себя еще более одинокой, чем прежде.
– Значит, мой брат хуже всех обращался с тобой? – спросил он.
Мэри устало вздохнула. Что толку было теперь говорить об этом.
– Я тебе уже сказала, что он был пьян, – повторила она. – Ты, верно, лучше меня знаешь, на что он способен в таком состоянии.
– Да, знаю. – Немного помолчав, Джем вновь взял ее за руку. – За это он поплатится жизнью, – произнес он.
– Его смерть не вернет убитых им людей.
– Сейчас я думаю не о них.
– Если ты думаешь обо мне, не растрачивай понапрасну свое сострадание.
Я сама отомщу за себя. По крайней мере, одному я научилась: полагаться только на себя.
– При всей их храбрости, женщины – существа слабые, Мэри. Тебе лучше держаться от этого подальше. Это – моя забота.
Она ему не ответила; ее намерения его не касались.
– Что ты намерена делать? – спросил он.
– Еще не решила, – соврала Мэри.
– Ежели он собирается уехать завтра, у тебя мало времени для раздумий, – заметил Джем.
– Дядя полагает, что я поеду с ним и тетей Пейшнс.
– А что ты?
– Посмотрим, как все повернется завтра.
Какие бы чувства она ни испытывала к Джему, поставить под удар свои планы она не могла. Он все еще был загадкой для нее, а главное – законопреступником. Но тут она вдруг поняла, что, выдав дядю, она тем самым предаст и его.
– Если я попрошу кое о чем, обещаешь ли ты выполнить мою просьбу? – спросила она.
Он впервые улыбнулся, иронично и снисходительно, как в Лонстоне, и она вновь потянулась к нему, радуясь этой перемене.
– Смотря что, – ответил он.
– Я хочу, чтобы ты уехал отсюда.
– А я сейчас и уеду.
– Нет, я имею в виду из этих мест, подальше от "Ямайки". Хочу, чтобы ты обещал, что не вернешься сюда. Я сумею защитить себя от твоего брата.
Отныне он мне не страшен. Не приходи сюда завтра. Пожалуйста, обещай, что уедешь.
– Что у тебя на уме?
– Это тебя не касается, но может причинить тебе неприятности. Большего я сказать не могу. О, если бы только ты доверял мне!
– Доверять тебе? Боже милостивый, конечно же, я доверяю тебе. Это ты не хочешь мне поверить, дурочка ты эдакая. – Он беззвучно рассмеялся и, наклонившись, обнял и поцеловал ее так, как в Лонстоне, только более решительно, с отчаянием и горечью. – Ладно, играй свою игру и предоставь мне играть мою, – сказал он. – Коли тебе охота изображать парня, не могу тебе помешать, но ради твоего личика, которое я поцеловал и еще поцелую, поостерегись. Ты ведь не хочешь погибнуть? Теперь я вынужден уехать, через час рассвет. А что, если оба наши плана провалятся? Станешь ли ты жалеть обо мне, если нам не суждено больше увидеться? Да нет, конечно, тебе будет все равно.
– Я этого не говорила. Вряд ли ты поймешь.
– Женщины думают иначе, чем мужчины. Они живут в другом мире. Поэтому я их не очень-то жалую. От них только горе и неразбериха. Приятно было свозить тебя в Лонстон, Мэри… Но когда дело доходит до жизни или смерти, как сейчас, то, Бог свидетель, я бы очень хотел, чтобы ты оказалась за сотню миль отсюда и тихо сидела бы с шитьем на коленях в уютной гостиной, где тебе и положено быть.
– Я никогда не вела такого образа жизни и никогда не буду.
– Отчего же? В один прекрасный день ты обвенчаешься с каким-нибудь фермером или лавочником и будешь вести спокойную жизнь, пользуясь уважением соседей. Только не рассказывай им, что некогда жила в "Ямайке" и за тобой ухаживал конокрад. Не то перед тобой захлопнутся все двери. Прощай, и желаю тебе, чтобы все благополучно закончилось.
Он поднялся, подошел к окну, пролез через разбитое стекло наружу и, держась за конец одеяла, спустился на землю.
Мэри следила за ним из окна, машинально махая на прощание рукой. Не оборачиваясь, он, как тень, скользнул по двору. Мэри медленно втащила одеяло и расстелила его на кровати. Близилось утро. Спать уже не хотелось.
Девушка сидела на постели в ожидании, когда отопрут дверь, и обдумывала план действий на вечер. Ждать ей еще долго. Самое главное – – не вызывать подозрений. Держаться нужно ровно. Может быть, напустить на себя несколько мрачный, подавленный вид, будто она через силу покорилась дядиной воле; притвориться, что готовится к отъезду. А позже, к вечеру, найти какой-нибудь предлог, скажем, сославшись на усталость и желание отдохнуть перед трудным ночным путешествием, и уйти в свою комнату. Вот тут наступит самый опасный момент. Нужно будет незаметно выбраться из "Ямайки" и что есть мочи бежать в Олтернан. На этот раз Фрэнсис Дейви поймет, что надо немедленно действовать.
Потом, конечно, с его одобрения, она вернется в трактир в надежде, что ее отсутствие осталось незамеченным. На это она делала главную ставку. Если же трактирщик обнаружит, что Мэри нет в доме, ее жизнь повиснет на волоске, и она должна быть готова к этому. Тогда никакие объяснения ее уже не спасут.
Но если он будет думать, что племянница все еще спит, то игра продолжится.
Они вместе станут готовиться к поездке. Может быть, даже успеют загрузить телегу и выехать на дорогу. Дальнейшее было уже не в ее власти. Их судьба окажется в руках викария из Олтернана. Дальше заглядывать она не могла, да и не очень хотела.
Оставалось ждать утра. День наконец наступил, но тянулся он томительно долго: каждая минута казалась часом, а час – вечностью. Все молча, в изнеможении, ждали прихода ночи. При свете дня мало что можно было делать – в любой момент в дом могли ворваться. Тетя Пейшнс сновала туда-сюда из кухни в свою комнату. Ее шаги были слышны то в коридоре, то на лестнице. С нелепой беспомощностью она пыталась собрать вещи, вязала узлы со своей старенькой одежонкой; потом, спохватившись и вспомнив о какой-нибудь забытой вещи, развязывала их; бесцельно слонялась по кухне, открывала шкафы, заглядывала в ящики, перебирала кастрюли и сковородки, была не в состоянии решить, что взять с собой, а что оставить. Мэри помогала ей, как могла, но тоже без особого толка. Да и чего ради было особо стараться, когда знаешь, что весь этот труд впустую. Правда, бедная тетя этого не знала.
Когда девушка, забывшись, позволяла себе задуматься о том, что их ждет, сердце ее замирало. Как поведет себя тетя Пейшнс? Что будет с ней, когда придут забирать ее мужа? Она ведь сущий ребенок, и за ней придется присматривать, как за ребенком. Тетя снова тяжело поднялась в свою комнату, и Мэри услышала, как она волочит по полу коробки со своими вещами. Она заворачивала в шаль какой-нибудь подсвечник, клала его рядом с надтреснутым чайником и выцветшим муслиновым чепчиком, но тут же вынимала все это и хваталась за еще более ветхие сокровища.
Была тихая ночь – ни ветра, ни дождя. Стряхнув остатки сна, Мэри стала напряженно прислушиваться. Шум повторился. Кто-то бросил в окно горсть земли. Спустив ноги с кровати на пол, она пыталась сообразить, что это значит, не грозит ли ей опасность.
Если это сигнал-предупреждение, то уж слишком примитивный. Лучше не обращать внимания. Видимо плохо представляя расположение комнат в трактире, кто-то перепутал ее комнаты со спальней хозяев. Трактирщик внизу, на первом этаже, с ружьем в руках, видимо, ждал кого-то. Вероятно, этот посетитель появился и теперь стоял во дворе… Любопытство в конце концов пересилило, и потихоньку, прижавшись к стене, Мэри подкралась к окну. Было еще темно, но тонкая полоска света у горизонта уже предвещала рассвет.
У окна на полу лежал ком земли, а рядом с крыльцом она увидела фигуру мужчины. Притаившись у окна, она ждала, что будет дальше. Человек нагнулся и принялся шарить рукой по голой цветочной клумбе возле окна гостиной. Затем поднял руку и швырнул маленький ком земли в ее окно, залепив стекло мелкими камешками и грязью.
Тут Мэри разглядела его лицо и от изумления вскрикнула, забыв об осторожности. Во дворе, прямо под ее окном, стоял Джем Мерлин. Она бросилась к окну, приоткрыла его и хотела было окликнуть Джема, но тот жестом приказал молчать. Затем, обогнув крыльцо, которое мешало видеть ее, он приблизился к стене дома и, сложив ладони рупором, прошептал:
– Спустись вниз и отопри мне дверь.
Она покачала головой:
– Я не могу, меня заперли.
Джем в замешательстве посмотрел на нее, а затем оглядел дом, что-то соображая. Потом провел руками по крыше крыльца, проверяя, насколько прочно держится черепица, и нащупал вбитые в стену гвозди, за которые когда-то цеплялся вьюнок. Гвозди давно заржавели и еле держались. Не на что было поставить ногу. Руки соскальзывали с черепицы.
– Давай одеяло, – тихо попросил он.
Она сразу поняла, что он задумал, сняла с постели байковое одеяло и привязала один конец к ножке кровати, а другой спустила в окно. Ухватившись за край одеяла, Джем повис на нем и, с силон оттолкнувшись от стены, взобрался на низкую крышу. Упираясь ногами в черепицу, он подтянулся повыше и добрался до окна.
Джем оседлал крыльцо; теперь его лицо было совсем близко от Мэри, одеяло висело рядом. Девушка попробовала поднять оконную раму повыше, но та плохо поддавалась и поднялась лишь на один фут. Не разбив стекла, Джем не смог бы попасть в комнату.
– Придется поговорить отсюда, – сказал он. – Подвинься поближе, чтобы я мог тебя видеть.
Она встала на колени у окна и приблизила лицо к Джему. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Джем выглядел утомленным, глаза его ввалились. Видно было, что он мало спал и очень устал. Вокруг рта появились складки, улыбка больше не играла на его лице.
– Я должен перед тобой извиниться, – произнес он наконец, – за то, что исчез без предупреждения, оставив тебя одну в Лонстоне. Простить меня или нет – это уж тебе решать. Но причины объяснить тебе не могу. Сожалею.
Этот суровый тон так не вязался с его обычной манерой. Казалось, он сильно изменился, и эта перемена не радовала девушку.
– Я так беспокоилась о тебе, – проговорила она. – Пошла тебя искать и узнала, что ты отправился к "Белому Оленю". А там мне сказали, что ты уехал в карете с каким-то господином, не оставив для меня ни записки, ни объяснения. В холле у камина стояли какие-то люди и среди них тот барышник, что разговаривал с тобой на базарной площади. Ужасные люди, подозрительные – я им не поверила. Подумала, что, может, открылась кража вороного.
Чувствовала себя такой несчастной и сильно волновалась за тебя. Я тебя ни в чем не виню. Твои дела меня не касаются.
Его поведение очень задело Мэри. Она ждала чего угодно, но не этого.
Увидев его во дворе под своим окном, она сразу же, всем своим естеством, потянулась к нему как к любимому человеку, который пришел ночью, чтобы повидаться с ней. Неожиданная его холодность остудила ее чувства. Она снова замкнулась в себе, надеясь, что он не заметил на ее лице горького разочарования. Он даже не спросил, как она добралась домой в ту ночь.
Равнодушие Джема потрясло девушку.
– Почему тебя заперли в твоей комнате? – спросил он.
Она пожала плечами и отвечала безразличным тоном:
– Дядя не хочет, чтоб его подслушивали. Боится, что я стану бродить по коридору и наткнусь на то, что он держит в секрете. Тебе, кажется, тоже неприятно любопытство. Небось спроси я тебя, зачем ты здесь, ведь рассердишься, так?
– Можешь язвить сколько угодно, я заслужил, – неожиданно вспыхнул он.
– Знаю, что ты думаешь обо мне. Когда-нибудь, быть может, я смогу тебе все объяснить, если только к этому времени ты не исчезнешь из моей жизни. Стань на мгновение мужчиной и пошли к черту свою задетую гордость. Положение мое сейчас очень шатко, Мэри. Один ложный шаг – и мне конец. Где мой брат?
– Он сказал нам, что проведет эту ночь в кухне. Очень он боитсь чего-то или кого-то; окна и двери заперты на все засовы, и он – там, с ружьем.
Джем резко засмеялся.
– Еще бы ему не бояться! Но вскоре он узнает, что такое настоящий страх, помяни мое слово. Я пришел повидаться с ним, но раз он сидит там с ружьем на коленях, могу отложить свой визит до утра, когда исчезнут его призраки.
– Завтра может быть слишком поздно.
– Почему?
– Он собирается покинуть "Ямайку" к ночи.
– Ты говоришь правду?
– А к чему мне врать тебе?
Джем молчал. Эта новость определенно была для него неожиданной, и он что-то обдумывал. Мэри смотрела на него, терзаемая сомнениями и нерешительностью. Прежние подозрения вернулись к ней. Может, он и есть тот посетитель, появления которого со страхом и ненавистью ожидал дядя. Это он держит нити жизни трактирщика в своих руках. В памяти всплыла презрительная усмешка разносчика, вспомнились его слова, вызвавшие ярость хозяина:
"Послушай, Джосс Мерлин, а может быть, ты действуешь по чьей-то указке?" Это он, Джем, использовал физическую силу трактирщика, он скрывался тогда в пустующей комнате.
Она снова подумала о веселом, беззаботном парне, который повез ее в Лонстон, держал ее за руку на базарной площади, целовал и обнимал. Теперь он был хмур и молчалив, лицо его скрывала тень. Мэри со страхом подумала, что Джем, возможно, ведет двойную игру. Сегодня, поглощенный своей нелегкой, неведомой ей задачей, он казался ей совсем чужим. Наверно, она напрасно предупредила его о бегстве, задуманном трактирщиком. Это могло только помешать осуществлению ее собственного плана. Но что бы ни сделал или ни собирался сделать Джем, будь он лжив и вероломен и будь даже убийцей, она все равно любила его, была привязана к нему всей своей слабой плотью и должна была предостеречь его.
– Ты бы поостерегся брата, – заметила она. – Он стал опасен. Всякий, кто попытается помешать его планам, рискует жизнью. Говорю тебе это ради твоей же безопасности.
– Я Джосса не боюсь и никогда не боялся.
– Возможно. А что, если он боится тебя?
Джем промолчал, потом вдруг наклонился ближе, разглядывая ее лицо, и коснулся царапины, которая шла ото лба к подбородку.
– Кто это сделал? – резко спросил он, переводя взгляд от царапины к кровоподтеку на щеке.
Немного поколебавшись, она ответила:
– Этот "подарок" я получила в сочельник.
По тому, как сверкнули его глаза, было ясно, что Джем все понял; он знал о том вечере, и именно это привело его теперь в "Ямайку".
– Ты была с ним там на берегу? – прошептал он.
Она кивнула, глядя на него испытующе и боясь произнести лишнее слово.
Он вслух выругался, рванулся вперед и разбил кулаком окно, не обращая внимания на звон стекла и кровь, хлынувшую из раненой руки. Мэри опомниться не успела, как он оказался рядом с ней в комнате. Подхватив Мэри на руки, Джем положил ее на кровать. С трудом отыскав в темноте свечу, он зажег ее и, опустившись на колени подле постели, посветил ей в лицо. Он осторожно провел пальцами по ссадинам и, когда она поморщилась от боли, резко вдохнул воздух и снова выругался.
– Я мог бы не допустить этого, – произнес он и, загасив свечу, сел на постель возле нее, взял на мгновение ее руку, крепко сжал и отпустил.
– Господь Всемогущий, почему ты поехала с ними? – спросил он.
– Они напились до бесчувствия и вряд ли соображали, что делают. В их руках я оказалась беспомощной, как ребенок. Их была целая дюжина или больше, а дядя… он всем верховодил, он да еще разносчик. Но если ты сам все знаешь, к чему спрашивать меня? Не заставляй меня вспоминать весь этот ужас.
– Они тебя били?
– Вот синяки, ссадины – сам видишь. Я попыталась убежать и сильно ободрала себе бок. Они, конечно, поймали меня. На берегу связали по рукам и ногам, а рот заткнули мешковиной. Я видела, как в тумане шел к берегу корабль. Но что я могла сделать одна, да еще в такую бурю. И я лежала связанная и смотрела, как гибнут люди.
Голос ее задрожал, и она умолкла, повернувшись на бок и закрыв лицо руками. Он даже не пошевелился – сидел молча рядом с ней на постели, такой далекий, погруженный в неведомые мысли. Мэри почувствовала себя еще более одинокой, чем прежде.
– Значит, мой брат хуже всех обращался с тобой? – спросил он.
Мэри устало вздохнула. Что толку было теперь говорить об этом.
– Я тебе уже сказала, что он был пьян, – повторила она. – Ты, верно, лучше меня знаешь, на что он способен в таком состоянии.
– Да, знаю. – Немного помолчав, Джем вновь взял ее за руку. – За это он поплатится жизнью, – произнес он.
– Его смерть не вернет убитых им людей.
– Сейчас я думаю не о них.
– Если ты думаешь обо мне, не растрачивай понапрасну свое сострадание.
Я сама отомщу за себя. По крайней мере, одному я научилась: полагаться только на себя.
– При всей их храбрости, женщины – существа слабые, Мэри. Тебе лучше держаться от этого подальше. Это – моя забота.
Она ему не ответила; ее намерения его не касались.
– Что ты намерена делать? – спросил он.
– Еще не решила, – соврала Мэри.
– Ежели он собирается уехать завтра, у тебя мало времени для раздумий, – заметил Джем.
– Дядя полагает, что я поеду с ним и тетей Пейшнс.
– А что ты?
– Посмотрим, как все повернется завтра.
Какие бы чувства она ни испытывала к Джему, поставить под удар свои планы она не могла. Он все еще был загадкой для нее, а главное – законопреступником. Но тут она вдруг поняла, что, выдав дядю, она тем самым предаст и его.
– Если я попрошу кое о чем, обещаешь ли ты выполнить мою просьбу? – спросила она.
Он впервые улыбнулся, иронично и снисходительно, как в Лонстоне, и она вновь потянулась к нему, радуясь этой перемене.
– Смотря что, – ответил он.
– Я хочу, чтобы ты уехал отсюда.
– А я сейчас и уеду.
– Нет, я имею в виду из этих мест, подальше от "Ямайки". Хочу, чтобы ты обещал, что не вернешься сюда. Я сумею защитить себя от твоего брата.
Отныне он мне не страшен. Не приходи сюда завтра. Пожалуйста, обещай, что уедешь.
– Что у тебя на уме?
– Это тебя не касается, но может причинить тебе неприятности. Большего я сказать не могу. О, если бы только ты доверял мне!
– Доверять тебе? Боже милостивый, конечно же, я доверяю тебе. Это ты не хочешь мне поверить, дурочка ты эдакая. – Он беззвучно рассмеялся и, наклонившись, обнял и поцеловал ее так, как в Лонстоне, только более решительно, с отчаянием и горечью. – Ладно, играй свою игру и предоставь мне играть мою, – сказал он. – Коли тебе охота изображать парня, не могу тебе помешать, но ради твоего личика, которое я поцеловал и еще поцелую, поостерегись. Ты ведь не хочешь погибнуть? Теперь я вынужден уехать, через час рассвет. А что, если оба наши плана провалятся? Станешь ли ты жалеть обо мне, если нам не суждено больше увидеться? Да нет, конечно, тебе будет все равно.
– Я этого не говорила. Вряд ли ты поймешь.
– Женщины думают иначе, чем мужчины. Они живут в другом мире. Поэтому я их не очень-то жалую. От них только горе и неразбериха. Приятно было свозить тебя в Лонстон, Мэри… Но когда дело доходит до жизни или смерти, как сейчас, то, Бог свидетель, я бы очень хотел, чтобы ты оказалась за сотню миль отсюда и тихо сидела бы с шитьем на коленях в уютной гостиной, где тебе и положено быть.
– Я никогда не вела такого образа жизни и никогда не буду.
– Отчего же? В один прекрасный день ты обвенчаешься с каким-нибудь фермером или лавочником и будешь вести спокойную жизнь, пользуясь уважением соседей. Только не рассказывай им, что некогда жила в "Ямайке" и за тобой ухаживал конокрад. Не то перед тобой захлопнутся все двери. Прощай, и желаю тебе, чтобы все благополучно закончилось.
Он поднялся, подошел к окну, пролез через разбитое стекло наружу и, держась за конец одеяла, спустился на землю.
Мэри следила за ним из окна, машинально махая на прощание рукой. Не оборачиваясь, он, как тень, скользнул по двору. Мэри медленно втащила одеяло и расстелила его на кровати. Близилось утро. Спать уже не хотелось.
Девушка сидела на постели в ожидании, когда отопрут дверь, и обдумывала план действий на вечер. Ждать ей еще долго. Самое главное – – не вызывать подозрений. Держаться нужно ровно. Может быть, напустить на себя несколько мрачный, подавленный вид, будто она через силу покорилась дядиной воле; притвориться, что готовится к отъезду. А позже, к вечеру, найти какой-нибудь предлог, скажем, сославшись на усталость и желание отдохнуть перед трудным ночным путешествием, и уйти в свою комнату. Вот тут наступит самый опасный момент. Нужно будет незаметно выбраться из "Ямайки" и что есть мочи бежать в Олтернан. На этот раз Фрэнсис Дейви поймет, что надо немедленно действовать.
Потом, конечно, с его одобрения, она вернется в трактир в надежде, что ее отсутствие осталось незамеченным. На это она делала главную ставку. Если же трактирщик обнаружит, что Мэри нет в доме, ее жизнь повиснет на волоске, и она должна быть готова к этому. Тогда никакие объяснения ее уже не спасут.
Но если он будет думать, что племянница все еще спит, то игра продолжится.
Они вместе станут готовиться к поездке. Может быть, даже успеют загрузить телегу и выехать на дорогу. Дальнейшее было уже не в ее власти. Их судьба окажется в руках викария из Олтернана. Дальше заглядывать она не могла, да и не очень хотела.
Оставалось ждать утра. День наконец наступил, но тянулся он томительно долго: каждая минута казалась часом, а час – вечностью. Все молча, в изнеможении, ждали прихода ночи. При свете дня мало что можно было делать – в любой момент в дом могли ворваться. Тетя Пейшнс сновала туда-сюда из кухни в свою комнату. Ее шаги были слышны то в коридоре, то на лестнице. С нелепой беспомощностью она пыталась собрать вещи, вязала узлы со своей старенькой одежонкой; потом, спохватившись и вспомнив о какой-нибудь забытой вещи, развязывала их; бесцельно слонялась по кухне, открывала шкафы, заглядывала в ящики, перебирала кастрюли и сковородки, была не в состоянии решить, что взять с собой, а что оставить. Мэри помогала ей, как могла, но тоже без особого толка. Да и чего ради было особо стараться, когда знаешь, что весь этот труд впустую. Правда, бедная тетя этого не знала.
Когда девушка, забывшись, позволяла себе задуматься о том, что их ждет, сердце ее замирало. Как поведет себя тетя Пейшнс? Что будет с ней, когда придут забирать ее мужа? Она ведь сущий ребенок, и за ней придется присматривать, как за ребенком. Тетя снова тяжело поднялась в свою комнату, и Мэри услышала, как она волочит по полу коробки со своими вещами. Она заворачивала в шаль какой-нибудь подсвечник, клала его рядом с надтреснутым чайником и выцветшим муслиновым чепчиком, но тут же вынимала все это и хваталась за еще более ветхие сокровища.