«Граф!Баккара запечатала письмо и указала адресата: «Графу Арману де Кергацу».
Я сделалась жертвой гнусной интриги, однако надеюсь вскоре разоблачить ее. Для этого мне нужна ваша помощь. Отправляю к вам доктора Самуила Альбо. Не расспрашивайте его: он не должен вам отвечать, но не откажите в своем ходатайстве, о чем он вас будет просить.
Готовая к услугам графиня Артова».
— Возьмите это письмо, — сказала она, — и поезжайте к графу. Вечером я пришлю к вам узнать о результате.
Спустя три часа Баккара получила следующее письмо:
«Графиня!Спустя три дня после того, как Цампу привезли к Самуилу Альбо, графиня Артова приехала к нему вечером. Она вошла в кабинет, где уже была не один раз.
Цампа находится уже у меня. Его здоровое телосложение подает мне надежду на излечение.
Ваш покорный слуга доктор Самуил Альбо».
Прежде всего Баккара увидела доктора, разговаривавшего с Ролланом де Клэ, который приехал сюда по приглашению графини, а затем — Цампу, неподвижно лежавшего на диване.
Доктор подошел к ней, поклонился, предложил кресло и приложил палец к губам.
— Разве он спит? — спросила Баккара.
— Да, и когда проснется, то будет уже в своем уме.
— Вы уверены в этом?
— Больше данных «за», чем «против». В повязке, закрывающей ему глаза и лоб, лежит компресс из соков одного индийского растения. Теперь уже три дня, как он находится в моральном и физическом оцепенении, которое кончится, как только я сниму повязку.
— Доктор, — проговорил Роллан де Клэ, — ведь это будет просто чудом.
— Средство это открыл мне один индус во время моего путешествия по Азии.
— Часто вам приходилось употреблять это средство для лечения сумасшедших? — спросила Баккара.
— Раз десять, графиня.
— И всегда удачно?
— Да, если помешательство происходило от испуга.
— Следовательно, средство это неприменимо к помешательству моего мужа?
— Я не рискнул бы, ибо в случае неудачи средство это мгновенно убивает.
— Однако вы надеетесь его вылечить?
— Вполне.
Тут доктор подошел к дивану, на котором лежал Цампа. Он приподнял его и снял повязку.
Цампа глубоко вздохнул, провел рукой по лбу и осмотрелся кругом с удивленным видом.
Баккара и Роллан де Клэ удалились в другой конец комнаты.
— Что за чертовщина! — проговорил он наконец по-португальски. — Где я?
— Вы у доктора, — отвечал Альбо на том же языке, — который вылечил вас от помешательства.
— Неужели я был помешанным?
— Пять дней. Вас нашли в Клиньянкуре, в подвале, наполненном водой.
— Ах, да, теперь припоминаю: меня ранил и бросил в подвал незнакомец в то время, когда я выходил оттуда с фонарем и ножом в руке.
— Этим ножом вы убили Вантюра? — спросил доктор. Цампа вздрогнул.
— Почему вы это знаете? — спросил он.
— Мне все известно.
— И мне также, — сказала Баккара, подходя к Цампе.
— Графиня! — вскрикнул португалец.
— Цампа, — проговорила она сурово. — Вы убили Вантюра, и вы же отравили герцога де Шато-Мальи.
— Нет, герцога отравил не я, а он.
— Кто он?
— Он воткнул ему в ручку кресла отравленную булавку.
— Но кто же это он? — повторила Баккара.
— Не знаю.
— Цампа, — проговорил доктор, — вы признались при трех свидетелях, что убили Вантюра, и этого достаточно, чтобы отправить вас на эшафот, а поэтому, если вы хотите, чтобы вас пощадили, вы должны нам рассказать всю правду. Назовите человека, который отравил герцога и бросил вас в подвал.
— Право, не знаю, помню только, что старуха, которую он удавил, называла его Рокамбольчиком.
Баккара вскрикнула, и имя сэра Вильямса снова вырвалось из ее груди.
— Позвольте мне расспросить Цампу, — обратилась она к доктору. — Он сейчас произнес имя человека, которого я считала умершим.
Доктор и Роллан де Клэ посторонились.
— Цампа, — начала графиня, — так как вы теперь выздоровели, то доктор должен вас сдать в руки правосудия. Хоть вы признались нам в убийстве Вантюра, мы пощадим вас, если вы скажете все, что вам известно.
— О, я все расскажу, но они убьют меня!
— Кто они?
— Рокамболь и его господин.
— Кто этот господин?
— Не знаю.
— Цампа, — сказала Баккара строго, — малейшая скрытность — и вы погибли.
— Графиня, я расскажу вам все, что меня заставили делать, угрожая гарротой, которую я когда-то заслужил себе в Испании.
Тут Цампа рассказал свои сношения с незнакомцем, начиная с убийства дона Хозе и кончая отравлением герцога де Шато-Мальи.
Когда Цампа окончил свое признание, его отвели в комнату первого этажа, которая была для него назначена.
— Господин де Клэ, — сказала Баккара, — надеюсь, что вы сумеете сохранить в тайне все, что вы сейчас слышали?
— Клянусь вам, графиня.
— Доктор, — продолжала она, — все эти происшествия и преступления, о которых мы сейчас узнали, имели единственную цель — стереть с лица земли двух женихов сеньориты Концепчьоны де Салландрера в пользу третьего. Я теряюсь в догадках о третьем претенденте и боюсь остановиться на своем предположении. Нельзя допустить, чтобы Рокамболь, негодяй и убийца, мог возмечтать о женитьбе на дочери испанского гранда. Я думаю, что он действует тут в пользу другого.
— Весьма может быть.
— С другой стороны, — продолжала Баккара, — в этом таинственном деле фигурирует всеми уважаемый и пользующийся громадными почестями маркиз де Шамери. Вы говорите, что только он мог похитить у вас порошок dutroa, а Цампа утверждает, что он нарочно подсунулся у вашего дома под дышло, повинуясь приказанию таинственного незнакомца. Затем Цампа приходил за приказаниями в Сюренскую улицу, № 26, в квартиру маркиза де Шамери.
— Совершенно верно.
— Следовательно, — заключила Баккара, — все эти преступления совершены в пользу маркиза по инструкциям сэра Вильямса.
— Все это в высшей степени загадочно, — пробормотал доктор, пожимая плечами.
— О! — воскликнула графиня. — В голове моей сейчас мелькнула ужасная мысль, от которой волосы становятся дыбом.
— Какая же это мысль, графиня?
— Прежде чем ее сообщить, вы оба дадите мне клятву, что будете молчать об этом, как в могиле.
Доктор и Роллан де Клэ торжественно произнесли клятву.
— Так слушайте: ужасная мысль, зародившаяся в моем воображении, есть та, что маркиз де Шамери не кто иной, как Рокамболь.
— Что вы говорите, графиня! — вскричал Роллан де Клэ. — Как вы можете предполагать!
— Я непременно должна его видеть и хорошенько в него вглядеться.
— Вы можете увидеть маркиза завтра же, — сказал Роллан де Клэ.
— Где?
— У меня. Я приглашу его к завтраку. Вы спрячетесь в другой комнате, откуда как нельзя лучше увидите и услышите его.
— Это невозможно, — заметил доктор.
— Почему?
— Потому что маркиза де Шамери нет в Париже. Он уехал три дня тому назад со слепым матросом.
— Сэр Вильямс, — прошептала Баккара, вздрогнув. На следующий день Роллан де Клэ получил от
Баккара записку:
«Прошу вас немедленно приехать ко мне».Роллан поспешил в отель графа Артова. Он застал там доктора Самуила Альбо и увидел Баккара в мужской одежде.
— Поедем во Франш-Конте, — сказала она вошедшему Роллану, — в замок вашего покойного дяди. Он находится неподалеку от замка виконта д'Асмолля. Виконт и герцог де Салландрера с дочерью теперь там, а маркиз отправился к ним.
— Я к вашим услугам, — сказал Роллан, почтительно поклонившись.
Спустя час графиня Артова в сопровождении Роллана де Клэ была на дороге в Безансон.
Замок Го-Па находился в одном из ущелий Юры. Это было старинное здание времен крестовых походов, с толстыми стенами и башнями с остроконечными шпилями. Северная часть замка обращена была к глубокому, лишенному всякой растительности оврагу, южный же фасад выходил в сад, спускавшийся довольно круто до самого берега маленькой речки.
Дорога в замок проходила через деревню, затем влево шла, извиваясь по горе, к подъемному мосту.
Комнаты замка были меблированы с полной роскошью.
Виконт Фабьен д'Асмолль уже шестой день жил тут в обществе своей жены, герцога и герцогини де Салландрера с их дочерью Концепчьоной.
Виконтесса д'Асмолль очень подружилась с Концепчьоной. Последняя была влюблена в ее брата, а этого было достаточно, чтобы между ними возникла искренняя дружба.
Однажды вечером, через четыре дня после того, как Концепчьона писала Рокамболю, обе они спускались по тропинке, ведущей к речке.
— Послушайте, милая Концепчьона, — проговорила Бланш, — я не хочу больше скрывать от вас, на чем я основываю свои надежды. Я говорила с вашим отцом и открыла ему почти все.
— Что же он сказал?
— Он очень удивился и потом спросил, уверена ли я в том, что брат мой вас любит. На это я отвечала ему: с той минуты, как Альберт увидел вашу дочь, он страстно в нее влюбился, и я опасаюсь, что эта любовь отравит его жизнь, потому что он хорошо знает, что фамилия Салландрера знатнее и богаче.
— Я принял непоколебимое решение, — отвечал он, — предоставить моей дочери полную свободу в выборе мужа, и если только она любит вашего брата, то через месяц может сделаться маркизою де Шамери.
Концепчьона кинулась в объятия виконтессы д'Асмолль с восклицанием: «Милая сестра!»
В этот же самый день виконт д'Асмолль и герцог де Салландрера рано утром уехали на охоту.
До слуха Бланш и Концепчьоны долетели отдаленные звуки рожка.
Вскоре на тропинке показались два всадника — это были Фабьен и герцог, возвращавшиеся с охоты.
Бланш и Концепчьона пошли им навстречу.
Все четверо отправились по дороге к замку, как вдруг послышался звон бубенчиков, хлопанье бича и затем на дороге показался почтовый экипаж.
— Ах, это милый братец! — воскликнула виконтесса с детской радостью.
Концепчьона побледнела и казалась сильно взволнованной, что не ускользнуло от внимания герцога де Салландрера.
Спустя несколько минут экипаж остановился около них.
Рокамболь выскочил из кареты и кинулся в объятия сестры и брата. Затем, раскланявшись с герцогом де Салландрера и Концепчьоной и указав на сэра Вильямса, безмолвно сидевшего в экипаже, сказал Фабьену:
— Я привез с собой моего несчастного старикашку: мне жалко было оставить его одного дома.
— И отлично сделали, — отвечал Фабьен.
— Маркиз, — проговорил герцог де Салландрера, — завтра вы принадлежите нам.
— С удовольствием, ваше сиятельство, а что будет завтра?
— Облава на медведя.
— Браво! — весело вскричал Рокамболь.
На другое утро после своего приезда маркиз де Шамери, одетый в охотничье платье, отправился в комнату сэра Вильямса.
— Хорошо ли ты спал, дядюшка? — спросил он. Слепой утвердительно кивнул головой.
— Жаль, право, что ты слеп и не можешь видеть великолепных окрестностей замка.
Сэр Вильямс печально улыбнулся.
— Вот что, дядюшка, моя сестрица все еще уверена, что ты не понимаешь по-французски. Прошу тебя, прислушивайся хорошенько, что будут обо мне говорить эти дамы.
Спустя час герцог де Салландрера и Фабьен сидели уже на лошадях. Рокамболь, поклонившись виконтессе и Концепчьоне, стоявшим на крыльце, тоже проворно вскочил в седло.
Всадников сопровождали два пеших егеря, державших на своре восемь собак. За ними шел браконьер, который должен был указать охотникам берлогу медведя.
Виконт д'Асмолль подал сигнал к отъезду, и шествие тронулось. Рокамболь ехал позади всех.
Засунув руку под кафтан, он взялся за перламутровую рукоятку кинжала, следы которого остались на плече Цампы. «Я хотел бы испытать, — подумал он, — как эта игрушка убивает медведей». И Рокамболь зловеще улыбнулся.
В ста метрах от замка охотники разделились на две партии: всадники поехали по большой дороге, а егеря с собаками и браконьер отправились по тропинке. Условились сойтись у площадки.
Долина Черного оврага, где, по словам браконьера, находился медведь, была не более одного лье. На краю ее протекал ручей, через который был переброшен узкий и весьма ветхий мостик.
Поверх ручья раскрывались скалы, образующие в одном месте грот, где и скрывался теперь медведь, выходивший оттуда только по вечерам.
Площадка, где охотники условились сойтись, находилась на вершине этих скал.
Спустя час всадники выехали из соснового леса, и взору их предстала эта величественная панорама.
— Где же тут может скрываться медведь, и каким образом мы будем охотиться? — спросил герцог.
— Посмотрите, — сказал Фабьен, — вы видите тропинку вдоль ручья?
— Вижу.
— И сосновый ствол над пропастью в виде мостика?
— Да, да.
— По этому мостику пойдут наши егеря и браконьер. А вот и они!
— Где же пройдут собаки?
— Видите вы там другой овраг? — сказал Фабьен, указывая пальцем. — Собаки бросятся оттуда и выгонят медведя.
— А мы?
— Мы поедем верхами. Один егерь и браконьер останутся на скалах. Если мы не застрелим медведя, так его застрелит браконьер или егерь, прежде чем он успеет пробраться в свое логовище.
— Позвольте, — вмешался Рокамболь, — план ваш хорош, но я хочу несколько изменить его.
— А именно?
— Я отдам свою лошадь егерю, а сам займу позицию у входа в грот, — сказал Рокамболь, желавший во что бы то ни стало отличиться перед герцогом де Салландрера своей неустрашимостью. — Если мишенька ускользнет от вас, то будет иметь дело со мной.
— Сейчас видно, — сказал Фабьен, улыбаясь, — что ты индийский охотник.
В это время браконьер и один из егерей поднялись по скале, а другой спустил собак. Затем егерь, подойдя к входу в грот, крикнул изо всей силы.
— Мишенька дома! — сказал виконт, смеясь.
Прежде чем раздался первый лай собак, маркиз де Шамери спрыгнул с лошади, а герцог де Салландрера и виконт поскакали по крутому спуску к Черному оврагу.
По знаку Рокамболя егерь сел на его лошадь, пришпорил ее и поскакал вслед за герцогом и виконтом. Браконьер и Рокамболь остались на минуту одни, пока другой егерь поднимался по тропинке. Тут маркиз де Шамери зарядил свое двуствольное ружье и посмотрел в овраг, к которому в эту минуту подъезжали всадники. Взорам его представилось довольно странное зрелище: прежде всего он услышал внизу какой-то глухой шум, то был хриплый лай собак, раздавшийся в стенах грота и ослабевавший по мере того, как бесстрашная свора углублялась в подземелье.
Затем с противоположной стороны из кустарников прыгнула вдруг какая-то черная масса и пустилась бежать вперед. То был медведь.
Вслед за ним на том же самом месте показались одна за другой восемь собак, которые, остановясь на один момент, кинулись по следам зверя, плотно прижавшись одна к другой.
Герцог де Салландрера, Фабьен и егерь пришпорили лошадей и поскакали вслед за зверем.
Медведь мчался, как стрела, далеко оставив за собой собак. Рокамболь стоял несколько минут на вершине скалы с ружьем в руке, потом, когда охота повернула в долину, он спросил браконьера:
— Не воротился ли назад медведь по той же самой дороге, как и вышел из грота?
— Едва ли, — отвечал браконьер, — впрочем, может быть.
— Ну, так станьте же там, вы хорошо стреляете.
— Где там?
— В десяти метрах от кустарников. Если медведь пройдет оттуда, вы в него выстрелите.
— А я? — спросил егерь.
— А ты, любезный, оставайся здесь, на карауле.
— А где же будете вы сами, господин маркиз?
— О, это уж мое дело! — ответил Рокамболь с улыбкой.
Вскинув ружье на левое плечо, Рокамболь спустился по просеченной в скале тропинке до входа в грот. Там он преспокойно сел на мостик, положив подле себя ружье и кинжал, и, скрестив ноги, начал размышлять таким образом:
— Смотри, Рокамболь, не забывай, что человек должен больше всего надеяться на самого себя! Если правда, что тебе помогает сам черт, то тем не менее ты должен действовать осмотрительно. Женитьба твоя на сеньорите Пепите Концепчьоне де Салландрера дело почти совсем решенное, ты умрешь миллионером и грандом Испании, но все-таки жизнь похожа на карточную игру: малейшая рассеянность — и ты проиграл! В твоей теперешней игре графиня Артова занимает большую роль, но если она может обыграть маркиза де Шамери, то, конечно, не осмелится обыграть зятя герцога де Салландрера. — Закурив папиросу, Рокамболь продолжал:
— Я знаю Фабьена, он очень вежливый господин и постарается, чтобы герцог опередил его в охоте за медведем. Егерю прикажут то же самое. Герцог — хороший охотник, но у него недостает хладнокровия. Он выстрелит в зверя, ранит его достаточно для того, чтобы привести в ярость, и слишком недостаточно, чтобы убить наповал, и мне придется вырвать своего будущего тестя, здравого и невредимого или несколько поцарапанного, из когтей медведя!
Этот монолог доказывает, до какой степени Рокамболь верил в свою звезду.
Он уже выкуривал шестую папиросу, как вдруг послышался лай собак. Рокамболь вскочил с места и схватил в руки ружье. На оконечности оврага, с южной стороны, появилась черная точка, прыгавшая с ужасающим проворством. То был медведь, за которым невдалеке мчались собаки, а позади собак скакал во весь опор герцог де Салландрера.
Приближаясь к гроту, герцог обогнал собак, очутился не более как в двадцати шагах от медведя и выстрелил из своего карабина.
Медведь прыгнул, остановился и стал на задние лапы. Герцог промахнулся.
Усмирив дрожавшую под ним лошадь, он выстрелил в другой раз. Пуля засвистела, и медведь повалился на землю с хриплым ревом.
Этот рев окончательно привел в ужас лошадь, и без того уже испуганную выстрелами. Она встала на дыбы и завертелась на одном месте, не внимая голосу герцога: не повинуясь шпорам.
Раненый медведь встал, ринулся на лошадь, схватил ее в свои страшные когти, и благородное животное упало навзничь, свалив под себя герцога.
Прошло две минуты, показавшиеся веком герцогу де Салландрера. Несмотря на все свое мужество, он испытывал страшное волненье, чувствуя горячее дыхание зверя, который с ожесточением рвал лошадь, как вдруг раздался третий выстрел, и медведь, бросив свою жертву, повернулся к новому противнику.
В конвульсивных движениях лошадь, сломавшая себе ногу, пыталась приподняться, и всадник, наконец, сумел высвободиться. Герцог встал и, бросив ружье, схватился за свой охотничий нож.
Но нож оказался не нужен…
Вот что случилось.
Увидев, что герцог выстрелил и лошадь его встала на дыбы, Рокамболь побежал по мостику, но в это время медведь уже повалил лошадь. Смекнув, что герцог погибнет, если он будет колебаться хоть минуту, Рокамболь в свою очередь тоже выстрелил, но ему посчастливилось не более герцога. Вторично раненый медведь встал, еще более разъяренный, и повернулся к нему.
Рокамболь думал, что успеет перебежать мостик и выстрелить в медведя в шести шагах.
Он ошибся.
Мостик дрожал под его ногами, и он принужден был идти медленно и осторожно, так что медведь был уже на другом конце его, а маркиз находился еще на середине.
Тут герцог де Салландрера поднял свое ружье и поспешил зарядить его, но ему пришлось быть свидетелем величественного и страшного зрелища.
Зрелище, длившееся не более двух секунд, было, однако ж, целой поэмой.
В тот момент, как медведь вошел на задних лапах на мост, Рокамболь выстрелил во второй раз. Страшный зверь шатался, дрожал и, остановясь на мгновение, начинал снова реветь и затем продолжал свой путь навстречу Рокамболю, который не имел уже времени бежать от него.
По всей вероятности, Рокамболь не рассчитывал на эту последнюю часть драмы, о которой он мечтал.
Но мошеннику его закала приходилось видеть смерть близко так часто, что он не мог растеряться.
Маркиз бросил ружье, взял в руки кинжал и смело ждал медведя.
Прошла еще секунда.
Потом герцог увидел, как Рокамболь схватился со зверем в страшной борьбе, качаясь на мостике над пропастью в двадцать футов глубины, затем раздался последний рев, а вслед за ним крик торжества — и сплошная масса человека и животного разделилась вдруг надвое.
Медведь, пораженный в сердце кинжалом, вытянул свои громадные лапы и с шумом грохнулся в ручей, а Рокамболь неподвижно стоял на хрупком месте своего торжества.
Оправясь от волнения, он перешел ручей и упал в объятия герцога де Салландрера, вскричавшего:
— Сын мой! — Взволнованный старик, увлекая Рокамболя подальше от пропасти, говорил чуть внятным голосом: —Дитя мое, станьте на колени и благодарите Господа, внемлющего моему обету.
— Какой же обет дали вы? — спросил де Шамери.
— Какой обет?! Когда чудовище держало вас в своих страшных объятиях, я молил Бога, чтобы он сохранил вас, и дал ему обет сделать вас моим сыном.
— Вашим… сыном?
— Да. Я знаю все: вы любите мою дочь, и она вас любит.
Рокамболь радостно вскрикнул и счел приличным упасть в обморок.
Герцог поддержал его, думая, что он ранен.
Когда маркиз де Шамери нашел нужным открыть глаза, виконт д'Асмолль и герцог, окруженные слугами, держали его за руки и давали ему нюхать спирт.
Его раздели и нашли, что страшные когти зверя не нанесли ему никакой опасной раны.
Когда он притворялся, будто приходит в себя, герцог де Салландрера говорил Фабьену:
— Любезный виконт, до сих пор женихи Концепчьоны кончали так плохо, что я начинаю бояться за нашего милого маркиза.
— Какие пустяки, герцог! — ответил Фабьен.
— Позвольте же мне послушаться внушения моего сердца, — продолжал герцог. — Если маркиз, которому я обязан жизнью, должен сделаться моим сыном, так сократим же приготовления. Вы, кажется, мэр вашей общины?
— Да.
— Завтра воскресенье. Распорядитесь, чтобы опубликовали сообщение о свадьбе маркиза де Шамери, пастор сделает оглашение после проповеди, вечером деревенский нотариус составит контракт, а в понедельник будет свадьба.
«Мне очень хочется еще раз упасть в обморок», — подумал Рокамболь.
На следующий день, в воскресенье, деревенский пастор огласил о скором вступлении в брак маркиза Альберта-Фридерика-Оноре де Шамери, отставного офицера англо-индийской морской службы, с девицей Пепитой Долорес Концепчьоной, дочерью герцога де Салландрера.
То же самое объявление с самого утра было прибито к дверям мэрии той же деревни. Сельский нотариус Гоше, приглашенный на завтрак виконтом д'Асмоллем, провел потом целых два часа наедине с герцогом де Салландрера. В четыре часа парадная зала древнего замка представляла самый торжественный вид.
Среди комнаты стоял стол, возле которого в кресле с позолоченными гвоздиками величественно восседал сельский нотариус в белом парадном жилете с полновесным брюшком.
Вокруг него сидели виконт Фабьен д'Асмолль с супругой виконтессой Бланш д'Асмолль, герцог и герцогиня де Салландрера и, наконец, сэр Вильямс, которому угодно было украсить своей персоной этот семейный праздник.
Сэр Вильямс был великолепен по своей осанке, неподвижности и достоинству. Одетый в длинный коричневый сюртук и в черную шелковую ермолку, он сидел в трех шагах от нотариуса, и его страшное лицо выражало такое полное блаженство, что выражение это уменьшало его чудовищное безобразие.
Невдалеке сидели рука об руку Рокамболь и Концепчьона, разговаривая шепотом.
Нотариус писал.
— Не угодно ли вам прочитать вслух контракт? — сказал ему герцог де Салландрера, когда он кончил писать. Нотариус встал и начал читать брачный контракт маркиза де Шамери и сеньориты де Салландрера.
Этот контракт укреплял за Концепчьоной два миллиона приданого, объявлял о состоянии маркиза де Шамери, восходящем к семидесяти пяти тысячам ливров поземельного дохода, гласил о намерении маркиза де Шамери просить государственных канцлеров Франции и Испании о присоединении своей фамилии к фамилии
Салландрера, прибавлял, что герцог будет ходатайствовать у ее величества королевы испанской о разрешении передать своему зятю титул герцога и гранда, и кончался условием, что в случае смерти одного из супругов все состояние непосредственно переходит в руки другого. По окончании чтения все подписались. Матрос Вальтер Брайт, или, лучше сказать, сэр Вильяме, подписался последний. Волнение его было так велико в эту минуту, что рука его, твердо державшая кинжал в былое время, дрожала теперь, как осиновый лист, а в глазах сверкали две крупные слезы.
— Бедный старикашка, — подумал Рокамболь. — У тебя, пожалуй, достанет глупости вообразить, что не я, а сам ты женишься на Концепчьоне!
Он взял слепого под руку и отвел его к креслу, пожимая ему руку с некоторым увлечением.
Вечером того же дня, так достойно увенчавшего тяжелые труды Рокамболя, небо стало покрываться сплошными свинцовыми тучами, беспрерывно рассекаемыми молнией. Воздух странно сгустился, и к полночи за молнией последовали уже громовые удары. Начиналась буря, одна из тех страшных бурь, какие можно видеть только в горах.
Виконт д'Асмолль с женой, герцог, герцогиня и Концепчьона занимали комнаты в первом этаже. Рокамболь и сэр Вильяме жили в верхнем. Все окна этого этажа выходили на террасу.
Маркиз пожелал, чтобы комната его была рядом с комнатой Вальтера Брайта.
Каждый вечер, когда все расходились на ночь, Рокамболь и сэр Вильяме прогуливались по феодальной террасе, разговаривая о своих делах.