Страница:
— Минское гетто — сущий ад: там каждый камень пропитан слезами и кровью советских людей. За что? За то, что они евреи... Сколько было знакомых, товарищей...
«Когда Анна закончила рассказ, — вспоминал затем командир партизанского отряда полковник Станислав Ваупшасов, — в землянке воцарилась мертвая тишина. Хотя это и не было для нас новостью, минские подпольщики уже сообщали нам об этом, и все же рассказ Анны произвел на нас потрясающее впечатление. Губы Анны дрожали.
— С ума можно сойти, — прошептал подавленный рассказом Максим» 644.
Уничтожая евреев, нацисты утверждают, что таким образом борются с партизанами. «Вдохновителями партизанского движения являются асоциальные элементы, в основном из числа прибывших сюда великороссов и евреев. Когда летом прошлого года мы приступили к решению еврейской проблемы, впервые начав переселение евреев в гетто, то сразу и началось партизанское движение. Часть евреев вырвалась из гетто, ушла в леса и усилила все более развивающееся партизанское движение: с этим следует считаться», — заявляет гауляйтер Белоруссии Кубе 645.
«Если еврей не является руководителем банды, то он или поставщик сведений, или курьер, — соглашается со своим начальником глава СС и полиции Белоруссии бригаденфюрер Курт фон Готтенберг. — Судя по обнаруженным бандитским записям, все сведения основываются на деятельности евреев. Мне думается, что если в Белоруссии не останется в живых ни одного еврея, то этим будет избавлен от смерти не один порядочный немец» 646.
В чем-то нацисты правы: евреи, как и представители всех других народов Советского Союза, конечно же, воевали в партизанских отрядах. Это неудивительно: советские партизаны были единственной организованной силой на оккупированной территории, спасавшей подвергающихся геноциду евреев. Нам, сегодняшним, трудно даже вообразить те чувства, которые испытывали узники гетто, добравшиеся наконец до партизан. «Перед нами появилась группа верховых партизан, одетых в гражданскую одежду, только на головных уборах — красные ленточки со звездочками, — вспоминал Арон Плоткин. — Мы выскочили на дорогу. Лошади остановились, мы бросились целовать ноги партизанам, обнимали лошадей, плакали и смеялись. Мы нашли партизан, мы спасены!» 647
В дневнике Михаила Глидера мы находим не менее красочный эпизод. Когда партизанское соединение генерала Федорова отправляло в советский тыл оказавшихся под его защитой мирных жителей, среди эвакуируемых были и евреи.
Колхозница отправляет своего сына в партизанский отряд
Впрочем, не меньшую радость при виде партизан испытывали и русские, украинские, белорусские крестьяне. Даже там, где не было партизанских краев, где вроде бы существовала оккупационная власть, не приходилось сомневаться, на чьей стороне симпатии населения. «Русские к немцам и венграм относятся с неприязнью, по меньшей мере сдержанно, к партизанам отношение очень дружественное, — пишет в отчете, датируемом 7 июля 1942 года, командир 703-го охранного батальона. — Большая часть их в партизанах; даже женщины и дети со времени боев 1941 г. поддерживают связь с партизанами, постоянно снабжают их продовольствием, как правило, добровольно; поставляют им сведения, бегут при приближении немецких и венгерских войск, потом долго скрываются в лесах, постоянно используются в качестве разведчиков, что облегчается полевыми работами. В зимнее время в местах расположения штабов партизаны проводили для жителей праздники — танцевальные, музыкальные и развлекательные вечера» 649.
В словах командира охранного батальона не было никакого преувеличения. Немецкий офицер совершенно четко представлял себе настроения населения. Пусть в инструкциях, издаваемых Берлином, говорится о том, что безбожная советская власть чужда религиозным русским 650, — те, кто служит на восточных территориях, знает обстановку гораздо лучше, чем давным-давно бежавшие из России эмигранты. Религиозное чувство — не помеха советскому патриотизму; партизаны празднуют Пасху, а сельские священники не хуже комиссаров вдохновляют людей на выполнение гражданского долга.
В начале 1943 года в украинскую деревню Студенок под Путивлем вошел отряд: полсотни полицейских из «вспомогательной полиции» под командованием гауптштурмфюрера СС. Отряд был переодет в партизан; оккупационные власти хотели узнать, насколько население поддерживает партизан. Отчет об этом эксперименте привел в своей книге германский историк ЭрихХессе.
Настроение населения было совершенно ясно; после ухода лжепартизан в деревню пришли каратели.
«На Востоке мы, несомненно, столкнулись с чудовищно упорным сопротивлением, — писал министр восточных территорий Розенберг. — Это едва ли можно рассматривать иначе, чем обычное, старое славянское упрямство, связанное с фанатичным мировоззрением. Это мировоззрение... им довольно равномерно проникнуто русское население сверху донизу, причем проводником его является большевистская партия. Эти люди действительно верили, что они могут принести спасение миру, что они самые передовые люди и обладают самой прогрессивной системой в Европе... Можно думать об этом и расценивать это как угодно, во всяком случае, нам противопоставлена сила» 652.
Нечасто советским партизанам выдавалась возможность устроить праздник...
...но немецкие эшелоны под откос они пускали регулярно
...В нескольких десятках километров от места дислокации 703-го охранного батальона партизаны соединений генералов Федорова и Бегмы вошли в большое село, находившееся на контролируемой оккупантами территории. До партизанского края было далеко; однако партизан здесь встретили хлебом и солью. В дневнике уже встречавшегося нам Михаила Глидера осталась зарисовка этой встречи.
Этот праздник был, конечно, редкостью. Партизанам предстояло уходить в дальний рейд, уходить от стягиваемых для их уничтожения немецких частей, бить вражеские гарнизоны и прорываться из окружения. Впереди были месяцы страшного напряжения, непрерывных боев и голода — и разве можно упустить возможность отпраздновать, как до войны? Крестьяне, выставлявшие на накрытые белыми скатертями столы нехитрую снедь, знали: скоро в деревню придут немцы и выгребут собранный урожай мало что не подчистую. Тех, кто попытается сопротивляться, — сожгут вместе с хатами. Зимой людям придется голодать. Но как не накормить своих защитников?
Даже в самые тяжелые времена люди помогали партизанам: делились едой, рискуя жизнью, прятали раненых и больных. Об этом после войны всегда с благодарностью вспоминали те, кому пришлось воевать в партизанах.
Особой поддержкой населения советские партизаны, конечно, пользовались в России, Белоруссии и в восточных областях Украины. «Местное население ненавидело врага и во всем нам помогало, — вспоминали действовавшие в тех областях партизаны, — и мы не чувствовали, что мы в тылу врага, мы были дома» 655.
Однако и на «западных территориях», присоединенных незадолго перед войной, многие жители приветливо встречали партизан. В Литве случился забавный случай: журналисты коллаборационистской газеты «Карие», пользуясь тем, что в прибалтийских республиках оккупационный режим позволял некоторые вольности, в марте сорок третьего решили узнать отношение населения к партизанам. И тут случилась неприятность, о которой журналисты честно написали: люди о партизанах упорно молчали, «а по их враждебному поведению можно было скорее понять, что представители газеты являлись для них нежелательными гостями» 656.
«Теперь население относится к партизанам хорошо, — сообщалось в отчете латышских подпольщиков в Москву. — Население рассказывает партизанам все, что известно о противнике, указывает, кто предатель, и охотно дает продовольствие... Когда на нас напали «добровольцы», нельзя было достать продуктов, мы через своих агентов обратились к населению и предложили закопать для партизан продовольствие. Теперь выяснилось, что для нас в Латгалии у крестьян появились небольшие склады с продовольствием. О том, что и в других округах положение для нас не плохое, показывает то, что о нас там знают, радуются нашим проделанным операциям и оттуда люди ищут нас, чтобы связаться с нами» 657.
Народ был лучшей базой партизан, делавшей их непобедимыми. Оккупационные власти это прекрасно понимали. «Именно в России коммунизм показал свое истинное лицо, — рассуждал Гитлер. — Необходимо провести кампанию чистки, квадратный метр за квадратным метром, и это вынудит нас прибегнуть к упрощенному судопроизводству. Самое важное в войне с партизанами — и это необходимо довести до сведения каждого — заключается в том, что все средства хороши» 658.
За десять дней до Рождества, 16 декабря 1942 года, глава ОКВ фельдмаршал Кейтель, выполняя указания своего фюрера, издал новый приказ о борьбе с партизанами. Специальным пунктом он окончательно освободил карателей от всякой ответственности за любые преступления.
Новый приказ Кейтеля выделялся даже на общем фоне «преступных директив», определявших правила войны на Востоке. Указ «О военном судопроизводстве», выпущенный в июне сорок первого, по крайней мере, предписывал карать за преступления, «свидетельствующие об одичании войск»; теперь снято даже такое призрачное ограничение. Командующий войсками безопасности в районе группы армий «Центр» генерал Макс фон Шенкендорф не сразу понял смысл пришедшего из ОКВ приказа. Генерал полагал, что убивать все-таки следует не всех, и потому через некоторое время издал распоряжение, в котором уточнить попытался понятия «операции по очистке и усмирению» и «карательные меры». Шенкендорф писал:
Однако подобные распоряжения слишком явно противоречили общей концепции войны с Советским Союзом. Получив втык за самоуправство, фон Шенкендорф был вынужден уже спустя десять дней внести в приказ новый пункт, обесценивавший все предыдущие: «Тем самым распоряжение, переданное верховным командованием вермахта, по которому опергруппы или команды имеют право проводить экзекуционные меры против гражданского населения в рамках своих задач и под свою ответственность, не затрагивается» 661.
С именем генерала фон Шенкендорфа связана еще одна попытка наладить борьбу с партизанами, не прибегая к поголовному уничтожению мирного населения.
Наиболее непримиримые представители вермахта и СС считали, что последовательная реализация политики обезлюживания, столь удачно начатой в сорок первом, рано или поздно приведет к тому, что партизан некому будет поддерживать: большая часть недочеловеков будет уничтожена. Поскольку подобные мероприятия великолепно укладывались в общую стратегию освоения восточных земель, они получали всемерную поддержку в Берлине и ставке фюрера. Для их выполнения привлекались самые отборные карательные подразделения — уголовники Дирлевангера и прибалтийская полиция.
Генерал Макс фон Шенкендорф пытался перейти от уничтожения мирного населения к борьбе с партизанами и привлечь к этому местных жителей. Его намерения потерпели крах
Гражданская администрация и некоторые представители вермахта склонялись к более умеренной политике, полагая возможным отказаться от массовых операций по «обезлюживанию» и даже в некоторых местах передавать функции борьбы с партизанами формированиям из местного населения и навербованных в лагерном аду военнопленных. Сторонники этого подхода обращали внимание на то, что таким образом высвобождаются собственно немецкие войска, так необходимые на фронте. А уж после победы над Советским Союзом, собравшись с силами, можно будет вернуться к массовым акциям...
Генерал фон Шенкендорф был, несомненно, сторонником второго подхода — равно как и командующий 2-й танковой армией генерал-полковник Рудольф Шмидт. В зоне ответственности фон Шенкендорфа партизанское движение было особенно сильно — то были знаменитые Брянские леса. В партизанский край, укрывшийся в реликтовых чащобах, отступали порой даже рейдовые украинские и белорусские соединения; сказать, что такое соседство чрезвычайно донимало командование 2-й танковой армии, — значит не сказать ничего.
И тогда Шмидт и фон Шенкендорф решились на рискованный эксперимент. В небольшом поселке Локоть, расположенном в Орловской области, как и во всех других оккупированных населенных пунктах, существовала местная администрация, набранная из ненавистников советской власти, и небольшой батальон «народной милиции», задачей которого было поддерживать порядок и бороться с партизанами. От остальных городов и поселков Локоть отличала лишь повышенная активность бургомистра Константина Воскобойника и его заместителя Бронислава Каминского, умудрившихся объявить о создании «Народной Социалистической Партии России «Викинг», созданной по образу и подобию гитлеровской НСДАП. Узнав о таком соседстве, брянские партизаны 8 января 1942 года попытались штурмом взять казармы локотской «народной милиции» и дом бургомистра. Операция не увенчалась успехом: коллаборационисты отбились. Правда, жизнь раненого Воскобойника не смогли спасти даже вызванные из Орла немецкие медики, и новым бургомистром поселка стал Каминский.
Всю весну Каминский вел борьбу с окрестными партизанами; успехи были не то чтобы особо значительными, но достаточно заметными — особенно если учесть, что велась борьба с партизанами исключительно силами «народной милиции». Летом сорок второго командование 2-й танковой армии передало Каминскому в управление 8 районов с населением в 600 тысяч человек. Немецкие штабы и комендатуры были выведены за пределы свежесозданного Локотского округа, а Каминскому разрешили увеличить свою «армию».
К 1943 году бригада Каминского (с пафосом названная «Русской освободительной народной армией») насчитывала около 8 тысяч человек, большей частью мобилизованных, 12 танков, две танкетки и три бронемашины. Такая численность позволяла при поддержке немецких и венгерских частей вести ожесточенные бои с партизанами.
Теперь Шмидту и фон Шенкендорфу было что предъявлять вышестоящему начальству; правда, немецкие инспекторы от бригады Каминского приходили в тихий ужас. «У Деккера была возможность осмотреть все батальоны, — писал Альфред Розенберг. — Четыре батальона носят старую немецкую форму. Остальные батальоны внешне выглядят как дикая банда...» 662
Постепенно сущность бригады Каминского стала приходить в соответствие с внешним видом. Попадавший в это формирование приличный человек рано или поздно переходил к партизанам; расстрелы были единственным способом поддержания «чистоты рядов» — и они осуществлялись постоянно. Расчет генерала фон Шенкендорфа на то, что местные формирования в борьбе с партизанами обойдутся без массового уничтожения собственных сограждан, не оправдался. Каминцы жгли поддерживавшие партизан деревни ничуть не хуже немцев — с той же достойной увековечивания безжалостностью 663. Лучшей же характеристикой бригады стал тот факт, что, когда немцы начали проводить на территории Локотского округа «вербовку восточных рабочих», части Каминского приняли в угоне крестьян весьма деятельное участие 664. А ведь «вербовка добровольцев» осуществлялась столь мерзко, что даже прибалтийские коллаборационисты подобные мероприятия всячески саботировали, спасая своих соотечественников 665.
Однако отборным карателям Каминского подобные сантименты были чужды. Они выполняли распоряжения своих немецких хозяев так хорошо, что, когда летом 1943 года советские войска начали победное наступление на запад, освобождая все новые и новые города и деревни, немецкое командование сочло бригаду Каминского слишком ценной карательной единицей, чтобы ее можно было бы бросить на произвол судьбы. В тяжелейших условиях немцы сумели выделить для бригады несколько эшелонов и перебросить ее под Витебск — жечь белорусские деревни в тылу 3-й танковой армии.
Успехи Каминского на этом поприще были столь велики, что его лично принял рейхсфюрер Гиммлер. Бригада Каминского вошла в состав войск СС, а ее командир получил чин бригаденфюрера.
А потом была восставшая Варшава. Кроме обычных войск, на подавление восстания были брошены эсэсовские бригады Каминского и Дирлевангера. То, что эти отборные головорезы устроили в Варшаве, поразило даже эсэсовцев. «Сначала немецкое начальство терпело «обычные для русских грабежи» как неизбежное зло и старалось не замечать массовых изнасилований польских женщин, грабежей, пыток и убийств. Но когда в одной из больниц были изнасилованы и убиты немецкие медсестры, то эти эскапады даже эсэсовцам пришлись не по нутру. Бригаденфюрер СС Фегелейн, связной Гиммлера при Гитлере, на запрос последнего вынужден был признать: «Да, мой фюрер, это действительно отпетые бандиты» 666.
Согласно информации польских исследователей, только за один день 5 августа было уничтожено 15 тысяч жителей Варшавы 667. Эту трагедию поляки помнят до сих пор и считают исключительной; но на самом деле русские эсэсовцы Каминского действовали так же, как привыкли в России и Белоруссии.
История «бригады Каминского» наглядно продемонстрировала, что даже из мобилизованных парней при более или менее длительном их использовании в «контрпартизанских» операциях получаются отборные каратели, своими действиям способные привести в ужас кого угодно. Царь Мидас превращал все, до чего дотрагивался, в золото; все, кто воевал бок о бок с нацистами, рано или поздно превращались в зверей.
...В отличие от генерала фон Шенкендорфа его коллега в гражданской зоне оккупации, начальник СС и полиции Белоруссии бригаденфюрер Курт фон Готтенберг, не испытывал никакой симпатии к местным недочеловекам. Он лично руководил карательными операциями. Одна из них, проводившаяся с 22 июня по 3 июля 1943 года, носила кодовое название «Коттбус». Под руководством фон Готтенберга эсэсовцы, вспомогательная полиция и части вермахта — без малого 17 тысяч солдат — пробили оборону партизан и вышли к Березине. Успех принес новаторский метод, о котором рассказал в отчете сам фон Готтенберг: «Проникновение в болотистую местность стало возможным только потому, что подозреваемых в связях с партизанами местных жителей гнали впереди войск по сильно заминированным участкам территории» 668.
По самым скромным подсчетам, на минах подорвались свыше трех тысяч женщин и стариков. Этим, однако, дело не кончилось. Прорвавшись в партизанский край, каратели устроили настоящую резню. Убитых партизан насчитали около пяти сотен, уничтоженных мирных жителей — около десяти тысяч. Еще две с половиной тысячи человек угнали на работы в Рейх. Гражданская администрация была поражена жестокостью, с которой проводилась операция, это ясно слышится в докладной записке, поданной рейхсминистру Розенбергу.
«Когда Анна закончила рассказ, — вспоминал затем командир партизанского отряда полковник Станислав Ваупшасов, — в землянке воцарилась мертвая тишина. Хотя это и не было для нас новостью, минские подпольщики уже сообщали нам об этом, и все же рассказ Анны произвел на нас потрясающее впечатление. Губы Анны дрожали.
— С ума можно сойти, — прошептал подавленный рассказом Максим» 644.
Уничтожая евреев, нацисты утверждают, что таким образом борются с партизанами. «Вдохновителями партизанского движения являются асоциальные элементы, в основном из числа прибывших сюда великороссов и евреев. Когда летом прошлого года мы приступили к решению еврейской проблемы, впервые начав переселение евреев в гетто, то сразу и началось партизанское движение. Часть евреев вырвалась из гетто, ушла в леса и усилила все более развивающееся партизанское движение: с этим следует считаться», — заявляет гауляйтер Белоруссии Кубе 645.
«Если еврей не является руководителем банды, то он или поставщик сведений, или курьер, — соглашается со своим начальником глава СС и полиции Белоруссии бригаденфюрер Курт фон Готтенберг. — Судя по обнаруженным бандитским записям, все сведения основываются на деятельности евреев. Мне думается, что если в Белоруссии не останется в живых ни одного еврея, то этим будет избавлен от смерти не один порядочный немец» 646.
В чем-то нацисты правы: евреи, как и представители всех других народов Советского Союза, конечно же, воевали в партизанских отрядах. Это неудивительно: советские партизаны были единственной организованной силой на оккупированной территории, спасавшей подвергающихся геноциду евреев. Нам, сегодняшним, трудно даже вообразить те чувства, которые испытывали узники гетто, добравшиеся наконец до партизан. «Перед нами появилась группа верховых партизан, одетых в гражданскую одежду, только на головных уборах — красные ленточки со звездочками, — вспоминал Арон Плоткин. — Мы выскочили на дорогу. Лошади остановились, мы бросились целовать ноги партизанам, обнимали лошадей, плакали и смеялись. Мы нашли партизан, мы спасены!» 647
В дневнике Михаила Глидера мы находим не менее красочный эпизод. Когда партизанское соединение генерала Федорова отправляло в советский тыл оказавшихся под его защитой мирных жителей, среди эвакуируемых были и евреи.
«Мы подходим к подводам, на которых сидят спасенные соединением евреи. Высокий старик встает во весь рост на подводе.
— И сказал пророк, — говорит он распевным дрожащим громким голосом, — придет человек высокого роста с сияющими глазами, с доброй улыбкой. И будет это мой посланник. И возвестит он народу моему радостную весть и принесет ему спасение...
Старик вдруг обрывает распевную мелодию, открывает глаза, показывает на Федорова и кричит:
— Вот он! Вот этот человек!
Тут тоже поднимается плач. Старухи и старики во весь голос призывают благословение бога на голову Федорова, который, кстати, ни одного слова не понимает» 648.
Впрочем, не меньшую радость при виде партизан испытывали и русские, украинские, белорусские крестьяне. Даже там, где не было партизанских краев, где вроде бы существовала оккупационная власть, не приходилось сомневаться, на чьей стороне симпатии населения. «Русские к немцам и венграм относятся с неприязнью, по меньшей мере сдержанно, к партизанам отношение очень дружественное, — пишет в отчете, датируемом 7 июля 1942 года, командир 703-го охранного батальона. — Большая часть их в партизанах; даже женщины и дети со времени боев 1941 г. поддерживают связь с партизанами, постоянно снабжают их продовольствием, как правило, добровольно; поставляют им сведения, бегут при приближении немецких и венгерских войск, потом долго скрываются в лесах, постоянно используются в качестве разведчиков, что облегчается полевыми работами. В зимнее время в местах расположения штабов партизаны проводили для жителей праздники — танцевальные, музыкальные и развлекательные вечера» 649.
В словах командира охранного батальона не было никакого преувеличения. Немецкий офицер совершенно четко представлял себе настроения населения. Пусть в инструкциях, издаваемых Берлином, говорится о том, что безбожная советская власть чужда религиозным русским 650, — те, кто служит на восточных территориях, знает обстановку гораздо лучше, чем давным-давно бежавшие из России эмигранты. Религиозное чувство — не помеха советскому патриотизму; партизаны празднуют Пасху, а сельские священники не хуже комиссаров вдохновляют людей на выполнение гражданского долга.
В начале 1943 года в украинскую деревню Студенок под Путивлем вошел отряд: полсотни полицейских из «вспомогательной полиции» под командованием гауптштурмфюрера СС. Отряд был переодет в партизан; оккупационные власти хотели узнать, насколько население поддерживает партизан. Отчет об этом эксперименте привел в своей книге германский историк ЭрихХессе.
«Уже при вступлении в деревню обнаружилась необычная картина: обычно пустые при входе немецких войск, улицы теперь были заполнены народом. Женщины и девушки стояли у ворот и возгласом «наши!» приветствовали команду. Жители сразу же угостили их водкой, молоком и хлебом; предложили дать с собой значительное количество продовольствия и привели лучших лошадей.
Одна женщина громко сожалела, что ее муж бежал из деревни, приняв команду за венгров, а он очень хотел уйти в партизаны. Она подарила группе лошадь. 23-летняя девушка вступила в «партизанскую группу»... Позже она заявила, что была горда сознанием того, что хоть два часа чувствовала себя партизанкой. Другие женщины жаловались, что партизаны берут к себе только молодых и красивых девушек, но они тоже хотят уйти в партизаны, хотя бы готовить пищу.
58-летний мужчина, руководитель местной коммунистической организации, сиял от радости... Другой житель выразил желание рубить немцев топором, так они его замучили своими налогами. С разных сторон раздавались пожелания скорейшего возвращения Красной Армии» 651.
Настроение населения было совершенно ясно; после ухода лжепартизан в деревню пришли каратели.
«На Востоке мы, несомненно, столкнулись с чудовищно упорным сопротивлением, — писал министр восточных территорий Розенберг. — Это едва ли можно рассматривать иначе, чем обычное, старое славянское упрямство, связанное с фанатичным мировоззрением. Это мировоззрение... им довольно равномерно проникнуто русское население сверху донизу, причем проводником его является большевистская партия. Эти люди действительно верили, что они могут принести спасение миру, что они самые передовые люди и обладают самой прогрессивной системой в Европе... Можно думать об этом и расценивать это как угодно, во всяком случае, нам противопоставлена сила» 652.
...В нескольких десятках километров от места дислокации 703-го охранного батальона партизаны соединений генералов Федорова и Бегмы вошли в большое село, находившееся на контролируемой оккупантами территории. До партизанского края было далеко; однако партизан здесь встретили хлебом и солью. В дневнике уже встречавшегося нам Михаила Глидера осталась зарисовка этой встречи.
«Навстречу нам вышли старики, женщины и дети. Старики несли поднос с хлебом-солью, накрытый белой салфеткой.
Федоров, Бегма, Дружинин и комиссар Бегмы Кизя сошли с коней, подошли к старикам, сняв фуражки, поблагодарили за встречу. Затем состоялся митинг.
Открыл его священник Михаил Грибинка. Я записал несколько фраз из его речи.
— Отрадно и радостно душе смотреть на боевые дела народных мстителей. Не немец ищет партизана, а партизан — немца. Вы для нас — советская власть. Вы для нас — православное воинство. Вы для нас — Россия. Вы защитники наши, вы лучшие дети наши. Слава вам, герои родины, слава вашим командирам, слава отцу народа нашего — Сталину. Примите наш земной поклон за то, что не дали родину на поругание, за то, что скоро вызволите нас из рабства...
Когда мы решили ехать дальше, оказалось, что дорога закрыта: улица перегорожена столами. Хозяйки вынесли столы, накрыли их белыми скатертями, и каждая старалась, чтобы ее стол был красивее и богаче других.
Старики пригласили всех нас на обед.
...Вскоре все перемешалось. Партизаны подсели к местным девушкам, местные парни окружили наших партизанок. Только старики и священники чинно беседовали с нашими командирами.
После обеда начались танцы. Партизаны плясали только с местными девушками, а партизанки — с местными парнями. Я видел, как трудно было Федорову удержаться, чтобы не станцевать своей любимой «полечки». Не будь священников, может быть, наш генерал и не утерпел бы. Но он продолжал степенный разговор и только одним глазом косился на танцующих» 653.
Этот праздник был, конечно, редкостью. Партизанам предстояло уходить в дальний рейд, уходить от стягиваемых для их уничтожения немецких частей, бить вражеские гарнизоны и прорываться из окружения. Впереди были месяцы страшного напряжения, непрерывных боев и голода — и разве можно упустить возможность отпраздновать, как до войны? Крестьяне, выставлявшие на накрытые белыми скатертями столы нехитрую снедь, знали: скоро в деревню придут немцы и выгребут собранный урожай мало что не подчистую. Тех, кто попытается сопротивляться, — сожгут вместе с хатами. Зимой людям придется голодать. Но как не накормить своих защитников?
Даже в самые тяжелые времена люди помогали партизанам: делились едой, рискуя жизнью, прятали раненых и больных. Об этом после войны всегда с благодарностью вспоминали те, кому пришлось воевать в партизанах.
«Народ нам помогал. Если бы не помогал, то партизанское движение не могло бы существовать. Народ вместе с нами воевал. Иной раз со слезами, но все-таки отдают:
— Деточки, вместе будем горевать. Победу ждать.
Последнюю дробненькую бульбу высыпят, дадут хлеба. В лес мешки соберут. Один говорит: «Я столько-то дам», тот — «Столько». — «А ты, Иван?» — «А ты, Мария?» — «Как все, так и я, но у меня ж дети».
Что мы без населения? Целая армия в лесу, но без них мы бы погибли, они же сеяли, пахали, детей и нас выхаживали, одевали всю войну» 654.
Особой поддержкой населения советские партизаны, конечно, пользовались в России, Белоруссии и в восточных областях Украины. «Местное население ненавидело врага и во всем нам помогало, — вспоминали действовавшие в тех областях партизаны, — и мы не чувствовали, что мы в тылу врага, мы были дома» 655.
Однако и на «западных территориях», присоединенных незадолго перед войной, многие жители приветливо встречали партизан. В Литве случился забавный случай: журналисты коллаборационистской газеты «Карие», пользуясь тем, что в прибалтийских республиках оккупационный режим позволял некоторые вольности, в марте сорок третьего решили узнать отношение населения к партизанам. И тут случилась неприятность, о которой журналисты честно написали: люди о партизанах упорно молчали, «а по их враждебному поведению можно было скорее понять, что представители газеты являлись для них нежелательными гостями» 656.
«Теперь население относится к партизанам хорошо, — сообщалось в отчете латышских подпольщиков в Москву. — Население рассказывает партизанам все, что известно о противнике, указывает, кто предатель, и охотно дает продовольствие... Когда на нас напали «добровольцы», нельзя было достать продуктов, мы через своих агентов обратились к населению и предложили закопать для партизан продовольствие. Теперь выяснилось, что для нас в Латгалии у крестьян появились небольшие склады с продовольствием. О том, что и в других округах положение для нас не плохое, показывает то, что о нас там знают, радуются нашим проделанным операциям и оттуда люди ищут нас, чтобы связаться с нами» 657.
Народ был лучшей базой партизан, делавшей их непобедимыми. Оккупационные власти это прекрасно понимали. «Именно в России коммунизм показал свое истинное лицо, — рассуждал Гитлер. — Необходимо провести кампанию чистки, квадратный метр за квадратным метром, и это вынудит нас прибегнуть к упрощенному судопроизводству. Самое важное в войне с партизанами — и это необходимо довести до сведения каждого — заключается в том, что все средства хороши» 658.
За десять дней до Рождества, 16 декабря 1942 года, глава ОКВ фельдмаршал Кейтель, выполняя указания своего фюрера, издал новый приказ о борьбе с партизанами. Специальным пунктом он окончательно освободил карателей от всякой ответственности за любые преступления.
«Если борьба против банд как на Востоке, так и на Балканах не будет вестись самыми жестокими средствами, то в ближайшее время имеющихся в распоряжении сил окажется недостаточно, чтобы справиться с этой чумой.
Войска поэтому имеют право и обязаны применять в этой борьбе любые средства без ограничения, также против женщин и детей, если это только ведет к успеху.
Любое проявление мягкости является преступлением по отношению к германскому народу и солдату на фронте, которому приходится испытывать на себе последствия наносимых бандитами ударов и которому непонятно, как можно щадить бандитов и их сообщников...
Пленных партизан ждала страшная смерть. Если их просто вешали — это была большая удача
Ни один немец, участвующий в боевых действиях против банд, не может быть привлечен к дисциплинарной или судебной ответственности за свое поведение в бою против бандитов и их сообщников» 659.
Новый приказ Кейтеля выделялся даже на общем фоне «преступных директив», определявших правила войны на Востоке. Указ «О военном судопроизводстве», выпущенный в июне сорок первого, по крайней мере, предписывал карать за преступления, «свидетельствующие об одичании войск»; теперь снято даже такое призрачное ограничение. Командующий войсками безопасности в районе группы армий «Центр» генерал Макс фон Шенкендорф не сразу понял смысл пришедшего из ОКВ приказа. Генерал полагал, что убивать все-таки следует не всех, и потому через некоторое время издал распоряжение, в котором уточнить попытался понятия «операции по очистке и усмирению» и «карательные меры». Шенкендорф писал:
«В последнее время участились случаи, когда в ходе операций по очистке и усмирению применялись так называемые «карательные меры», которые находятся в противоречии с моими взглядами на то, что важно привлечь население на свою сторону и обеспечить спокойствие и порядок во взаимодействии с ними. Террористические акты, такие как сжигание и расстрел жителей, особенно женщин и детей, дают обратную реакцию. Карательные меры затронули слишком большое число жителей, которые не были на стороне партизан и не оказывали им поддержку...
Посему с согласия верховного фюрера СС и полиции я отдаю следующее распоряжение полиции безопасности и порядка:
1. Массовые карательные меры, включающие расстрел жителей и сожжение населенных пунктов, в основном должны осуществляться по приказу офицера в должности не ниже командира батальона, и только если однозначна помощь партизанам со стороны населения или отдельных лиц...
2. Я запрещаю расстрел женщин и детей, за исключением женщин с оружием в руках. О случаях, когда предлагаются карательные меры со стороны полиции порядка и безопасности против женщин и детей, приказываю доводить до моего сведения через верховного фюрера СС и полиции и фюрера полиции для моего решения.
3. Нарушение приказа в пунктах 1 и 2 будет преследоваться в судебном порядке» 660.
Однако подобные распоряжения слишком явно противоречили общей концепции войны с Советским Союзом. Получив втык за самоуправство, фон Шенкендорф был вынужден уже спустя десять дней внести в приказ новый пункт, обесценивавший все предыдущие: «Тем самым распоряжение, переданное верховным командованием вермахта, по которому опергруппы или команды имеют право проводить экзекуционные меры против гражданского населения в рамках своих задач и под свою ответственность, не затрагивается» 661.
С именем генерала фон Шенкендорфа связана еще одна попытка наладить борьбу с партизанами, не прибегая к поголовному уничтожению мирного населения.
Наиболее непримиримые представители вермахта и СС считали, что последовательная реализация политики обезлюживания, столь удачно начатой в сорок первом, рано или поздно приведет к тому, что партизан некому будет поддерживать: большая часть недочеловеков будет уничтожена. Поскольку подобные мероприятия великолепно укладывались в общую стратегию освоения восточных земель, они получали всемерную поддержку в Берлине и ставке фюрера. Для их выполнения привлекались самые отборные карательные подразделения — уголовники Дирлевангера и прибалтийская полиция.
Гражданская администрация и некоторые представители вермахта склонялись к более умеренной политике, полагая возможным отказаться от массовых операций по «обезлюживанию» и даже в некоторых местах передавать функции борьбы с партизанами формированиям из местного населения и навербованных в лагерном аду военнопленных. Сторонники этого подхода обращали внимание на то, что таким образом высвобождаются собственно немецкие войска, так необходимые на фронте. А уж после победы над Советским Союзом, собравшись с силами, можно будет вернуться к массовым акциям...
Генерал фон Шенкендорф был, несомненно, сторонником второго подхода — равно как и командующий 2-й танковой армией генерал-полковник Рудольф Шмидт. В зоне ответственности фон Шенкендорфа партизанское движение было особенно сильно — то были знаменитые Брянские леса. В партизанский край, укрывшийся в реликтовых чащобах, отступали порой даже рейдовые украинские и белорусские соединения; сказать, что такое соседство чрезвычайно донимало командование 2-й танковой армии, — значит не сказать ничего.
И тогда Шмидт и фон Шенкендорф решились на рискованный эксперимент. В небольшом поселке Локоть, расположенном в Орловской области, как и во всех других оккупированных населенных пунктах, существовала местная администрация, набранная из ненавистников советской власти, и небольшой батальон «народной милиции», задачей которого было поддерживать порядок и бороться с партизанами. От остальных городов и поселков Локоть отличала лишь повышенная активность бургомистра Константина Воскобойника и его заместителя Бронислава Каминского, умудрившихся объявить о создании «Народной Социалистической Партии России «Викинг», созданной по образу и подобию гитлеровской НСДАП. Узнав о таком соседстве, брянские партизаны 8 января 1942 года попытались штурмом взять казармы локотской «народной милиции» и дом бургомистра. Операция не увенчалась успехом: коллаборационисты отбились. Правда, жизнь раненого Воскобойника не смогли спасти даже вызванные из Орла немецкие медики, и новым бургомистром поселка стал Каминский.
Всю весну Каминский вел борьбу с окрестными партизанами; успехи были не то чтобы особо значительными, но достаточно заметными — особенно если учесть, что велась борьба с партизанами исключительно силами «народной милиции». Летом сорок второго командование 2-й танковой армии передало Каминскому в управление 8 районов с населением в 600 тысяч человек. Немецкие штабы и комендатуры были выведены за пределы свежесозданного Локотского округа, а Каминскому разрешили увеличить свою «армию».
К 1943 году бригада Каминского (с пафосом названная «Русской освободительной народной армией») насчитывала около 8 тысяч человек, большей частью мобилизованных, 12 танков, две танкетки и три бронемашины. Такая численность позволяла при поддержке немецких и венгерских частей вести ожесточенные бои с партизанами.
Теперь Шмидту и фон Шенкендорфу было что предъявлять вышестоящему начальству; правда, немецкие инспекторы от бригады Каминского приходили в тихий ужас. «У Деккера была возможность осмотреть все батальоны, — писал Альфред Розенберг. — Четыре батальона носят старую немецкую форму. Остальные батальоны внешне выглядят как дикая банда...» 662
Постепенно сущность бригады Каминского стала приходить в соответствие с внешним видом. Попадавший в это формирование приличный человек рано или поздно переходил к партизанам; расстрелы были единственным способом поддержания «чистоты рядов» — и они осуществлялись постоянно. Расчет генерала фон Шенкендорфа на то, что местные формирования в борьбе с партизанами обойдутся без массового уничтожения собственных сограждан, не оправдался. Каминцы жгли поддерживавшие партизан деревни ничуть не хуже немцев — с той же достойной увековечивания безжалостностью 663. Лучшей же характеристикой бригады стал тот факт, что, когда немцы начали проводить на территории Локотского округа «вербовку восточных рабочих», части Каминского приняли в угоне крестьян весьма деятельное участие 664. А ведь «вербовка добровольцев» осуществлялась столь мерзко, что даже прибалтийские коллаборационисты подобные мероприятия всячески саботировали, спасая своих соотечественников 665.
Однако отборным карателям Каминского подобные сантименты были чужды. Они выполняли распоряжения своих немецких хозяев так хорошо, что, когда летом 1943 года советские войска начали победное наступление на запад, освобождая все новые и новые города и деревни, немецкое командование сочло бригаду Каминского слишком ценной карательной единицей, чтобы ее можно было бы бросить на произвол судьбы. В тяжелейших условиях немцы сумели выделить для бригады несколько эшелонов и перебросить ее под Витебск — жечь белорусские деревни в тылу 3-й танковой армии.
Успехи Каминского на этом поприще были столь велики, что его лично принял рейхсфюрер Гиммлер. Бригада Каминского вошла в состав войск СС, а ее командир получил чин бригаденфюрера.
А потом была восставшая Варшава. Кроме обычных войск, на подавление восстания были брошены эсэсовские бригады Каминского и Дирлевангера. То, что эти отборные головорезы устроили в Варшаве, поразило даже эсэсовцев. «Сначала немецкое начальство терпело «обычные для русских грабежи» как неизбежное зло и старалось не замечать массовых изнасилований польских женщин, грабежей, пыток и убийств. Но когда в одной из больниц были изнасилованы и убиты немецкие медсестры, то эти эскапады даже эсэсовцам пришлись не по нутру. Бригаденфюрер СС Фегелейн, связной Гиммлера при Гитлере, на запрос последнего вынужден был признать: «Да, мой фюрер, это действительно отпетые бандиты» 666.
Согласно информации польских исследователей, только за один день 5 августа было уничтожено 15 тысяч жителей Варшавы 667. Эту трагедию поляки помнят до сих пор и считают исключительной; но на самом деле русские эсэсовцы Каминского действовали так же, как привыкли в России и Белоруссии.
История «бригады Каминского» наглядно продемонстрировала, что даже из мобилизованных парней при более или менее длительном их использовании в «контрпартизанских» операциях получаются отборные каратели, своими действиям способные привести в ужас кого угодно. Царь Мидас превращал все, до чего дотрагивался, в золото; все, кто воевал бок о бок с нацистами, рано или поздно превращались в зверей.
...В отличие от генерала фон Шенкендорфа его коллега в гражданской зоне оккупации, начальник СС и полиции Белоруссии бригаденфюрер Курт фон Готтенберг, не испытывал никакой симпатии к местным недочеловекам. Он лично руководил карательными операциями. Одна из них, проводившаяся с 22 июня по 3 июля 1943 года, носила кодовое название «Коттбус». Под руководством фон Готтенберга эсэсовцы, вспомогательная полиция и части вермахта — без малого 17 тысяч солдат — пробили оборону партизан и вышли к Березине. Успех принес новаторский метод, о котором рассказал в отчете сам фон Готтенберг: «Проникновение в болотистую местность стало возможным только потому, что подозреваемых в связях с партизанами местных жителей гнали впереди войск по сильно заминированным участкам территории» 668.
По самым скромным подсчетам, на минах подорвались свыше трех тысяч женщин и стариков. Этим, однако, дело не кончилось. Прорвавшись в партизанский край, каратели устроили настоящую резню. Убитых партизан насчитали около пяти сотен, уничтоженных мирных жителей — около десяти тысяч. Еще две с половиной тысячи человек угнали на работы в Рейх. Гражданская администрация была поражена жестокостью, с которой проводилась операция, это ясно слышится в докладной записке, поданной рейхсминистру Розенбергу.