Дюксвилл Кэтрин. Аметистовая корона

   Она смотрела на него с любовью. Ее губы помимо воли зашептали слова любви. Услышав их, Сенрен нахмурился.
   — Нет, Констанция, нет! — сказал он. Графиня обвила руками его шею и притянула к себе.
   — Я могу убежать с тобой… Я не хочу возвращаться! Я свяжу свою жизнь с твоей, мы станем бродяжничать вместе… Только не оставляй меня! За всю свою жизнь я не испытала столько радости и счастья, сколько испытала с тобой за это время. Не покидай меня! — умоляла его Констанция.
   Жонглер криво усмехнулся.
   — Да, живи со мной так, как мы жили все это время. Какая прекрасная жизнь для вас, моя восхитительная графиня! А как же ваши дети?
   Ее дети! Губы Констанции задрожали, он прекрасно понимал, что она не сможет оставить их. Графиня отвернулась. Он притянул ее к себе. Его губы нежно прикасались к ее мокрым от слез щекам.
   — Я ничего не могу дать тебе, только горечь и печаль. Ты принадлежишь своему народу, своим рыцарям, своему проклятому замку наконец. Надо стать глухим и глупым, чтобы не видеть всего этого! — уговаривал ее Сенрен.
   — Нет, — прошептала Констанция.
   — Да, — убежденно проговорил жонглер. Руки Сенрена проникли к ней под одежду, и он стал ласкать ее грудь… Она почувствовала, как огонь пробежал по ее венам.
   Сенрен продолжал:
   — Я — бродячий жонглер, ты — моя Лунная Графиня… Гордая, добрая, нежная, милая…
   Он прижал се к своей груди, слезы бежали по лицу Констанции. Сенрен не стал говорить ей, что это их последняя возможность побыть вместе. Жонглер расстегнул ее жакет, снял тунику и стал покрывать ее тело поцелуями. Его язык казался ненасытным.
   Он хотел видеть ее всю, хотел последний раз насладиться ее телом. Сенрен быстро скинул свою одежду. В холодных лучах зимнего солнца их обнаженные тела выглядели неожиданно белыми. Констанция прижалась бедром к его плоти и вскоре почувствовала, как она становится упругой и жесткой. Сенрен застонал.
   — Иди ко мне, моя сладкая… — прошептал он нежно. — Разреши взять тебя прямо здесь, на этом поле, в этих солнечных лучах…
   Он поцеловал ее так глубоко и страстно, что волна нежности прокатилась по всему ее телу, огонь загорелся в ее душе, распространяясь вес глубже и глубже.
   Сенрен целовал каждый ее пальчик, шепча, что не может не думать о ней, что хочет навсегда запомнить ее, запомнить каждую клеточку ее тела, как помнил каждое мгновенье этого месяца. Он шептал ей нежные слова, не переставая ласкать ее живот, грудь, бедра… Она извивалась под его руками.
   Графиню охватила неистовая страсть, дикое, животное желание. Она все теснее прижималась к нему, прижималась с какой-то яростью. Сенрен только почувствовал, что слился с ней в единое целое, и даже не заметил момент, когда вошел в нее….
   После всего он нежно целовал и гладил ее лицо, стараясь запомнить как можно подробнее.
   — Ах, Констанция! Как сильно мое желание! От тебя исходит необыкновенная сладость… Черт тебя подери! Я не могу избавиться от мыслей о тебе! Они преследуют меня, они живут во мне! — со страстью проговорил Сенрен.
   Он чувствовал ее дрожь, чувствовал, что она тоже хочет его, чувствовал, как сильно это желание. Молодой человек страстно целовал ее влажные губы, шептал страстные слова, но она почти не слышала его, настолько сильно желание овладело ею.
   — Ты еще любишь меня? Хочешь меня? Скажи мне это, дорогая… Я хочу слышать тебя, хочу запомнить твой голос… — просил он графиню.
   Констанция ничего не ответила, она только страстно застонала, и ее тело задвигалось в порыве страсти и желания. Она двигалась все быстрее и быстрее, и вот наступила темнота — она забилась в конвульсиях, внутри нее как будто что-то разорвалось от сладостных ощущений. Констанция в изнеможении откинулась на его плечо. Они овладевали друг другом снова и снова… Наконец без сил опустились на одежду и, опустошенные, лежали в лучах солнца.
   Графине еще потребовалось некоторое время, чтобы понять, где она и что с ней происходит. Постепенно Констанция возвращалась в мир реальности, ее голова лежала на животе жонглера, он взял ее руки в свои.
   — Нам нужно решить, что и как мы будем делать дальше, — задумчиво проговорил Сенрен.
   — Сенрен…
   Констанция подняла голову и хотела что-то сказать, но он не дал ей договорить.
   — Нет, не говори об этом. Я ничего не могу дать тебе, мы уже все обсудили…
   Он поднялся на колени, стараясь не смотреть на нее.
   — Мы должны распространить слух, что графиня Морлакс погибла во время зимней бури после Рождества и что ее тело нашли в тающем снежном потоке. Ты слышишь меня? — Сенрен быстро взглянул на нее и также быстро отвел взгляд.
   Она кивнула. Сенрен встал, оделся, натянул свой соломенный парик. Констанция молча наблюдала за ним. Она смотрела на него, не отрываясь, и думала, что он действительно найдет в себе силы покинуть ее. Все, что он говорил, правда. Она не может следовать за ним по дорогам, не может вести жизнь бродяжки, наконец, никогда не сможет покинуть своих детей.
   Графине хотелось плакать, кричать, крушить вес вокруг… Но се глаза были сухими, лицо окаменело, она не могла двигаться.
   Неожиданно она увидела человека, который полулежал на каменной стене. Не веря своим глазам, он пристально вглядывался в Констанцию. Наконец мужчина воскликнул: — Миледи! Не может быть, они говорили мне в гостинице, что… — Он остановился и изумлено смотрел на графиню, все еще сомневаясь. — Да! О Боже! Это она! Господи, она выглядит как мальчик, но это действительно она, леди Морлакс! — радостно проговорил он.
   Констанция только успела накинуть на себя плащ, как молодой человек ловко спрыгнул со стены и опустился у ее ног. Констанция смотрела на него расширенными от ужаса глазами.
   — Леди, вы не узнаете меня? Я — Ральф. Вы видели меня в вашем поместье… Помните, когда говорили о свадьбе свободной девушки — дочери кузнеца и меня — крепостного егеря лорда шерифа Рептона?.. Она теперь моя жена…
   Он с надеждой смотрел на нее.
   Теперь Констанция вспомнила его, вспомнила его черные вьющиеся волосы, манеру разговора. Она кивнула.
   Ральф вздохнул с облегчением и продолжил:
   — Леди! Я вверяю вам свою судьбу и свою жизнь. У нас с женой родился ребенок, и мы хотим дать ему дворянское имя. Это девочка, мы бы назвали ее Констанцией, с вашего разрешения… — Он замолчал, не отводя умоляющего взгляда от графини.
   Она молча смотрела на него широко открытыми глазами. Ральф бросил взгляд в сторону Сенрена — жонглер, отвернувшись, хохотал, как сумасшедший.

ГЛАВА 26

   Снова пошел дождь.
   — Мы должны ждать на улице? — спросила Констанция. Было холодно, снежные хлопья покрыли ее соломенный парик. Сенрен прижал ее к себе, стараясь согреть теплом своего тела.
   Они стояли во дворе, как раз напротив кухни, ожидая своего выхода. Это был большой праздник, Джулиан пригласил много гостей. Во дворе, кроме труппы актеров, находились рыцари, они грелись вокруг маленьких костров, разожженных прямо на земле. Констанция украдкой оглядывалась, она искала Эверарда. Графиня знала, что он где-то поблизости… Ткачи обещали провести его внутрь замка во время праздника, чтобы он мог возглавить ее рыцарей. Эверард должен был надеть одежду крепостного, чтобы его не узнали раньше времени.
   — Не жалуйся, — нежно проговорил Сенрен, обращаясь к Констанции, — для бродячих актеров стоять под снегом и дождем — привычное дело… Они стоят и летом, и зимой… И молятся только о том, чтобы их игра вызвала взрыв смеха и аплодисменты.
   Действительно, актеры, стоящие вокруг них, не обращали никакого внимания на падающий снег, на холод. Они спокойно переговаривались между собой. Среди них были красивые девушки, мальчик с накрашенными щеками и усиками, у его ног сидела маленькая собачка. Это был племянник управляющего труппой, жонглер. Он жонглировал пятью или шестью шариками.
   Констанция заволновалась, она тихо прошептала, что они обязательно должны победить. Графине не хотелось даже думать, что случится, если они потерпят поражение. Сенрен прошептал ей на ухо, что все будет хорошо, что следует думать о своей роли, о том, что предстоит делать на подмостках.
   Леди Морлакс улыбнулась ему в ответ и оглянулась. Во дворе было много морлакских рыцарей. Они, конечно, сразу бы узнали ее, если бы не парик и эта одежда.
   Слуги выполняли свои обязанности без обычной расторопности, у многих были заплаканы глаза. Графиня знала, что они горюют по ней. Ральф хорошо справился со своим поручением, распространив слух о ее смерти.
   Вдруг из зала замка послышался взрыв смеха, причиной его стал танцующий медведь. Медведь действительно выглядел забавным.
   Констанция нервно сжала ручку ведра, которое держала в руке. Ведро было тяжелое, с двойным дном, заполненное песком. Матерь Божья! Она никогда даже не могла представить, что ей придется выступать как бродячему актеру в своем собственном замке.
   Роль графини была без слов, она представляла неуклюжего помощника придурковатого деревенского жителя, который старался построить свинарник. Помимо ведра Констанция должна была держать доску, она сейчас находилась у Сенрена. Они долго репетировали, как она должна тупо размахивать этой доской и, в конце концов, якобы нечаянно, сильно ударить Сенрена по голове, когда он наклонится. Графиню охватывал ужас при мысли, что она может не рассчитать силы и действительно сильно ударить Сенрена.
   В этот момент, управляющий поместьем Морлаке направился в их сторону. Констанция опустила голову, соломенный парик скрывал ее лицо. Она уставилась в землю и видела только туфли управляющего. Управляющий поинтересовался, что случилось с мальчиком и почему он такой. Сенрен быстро ответил, что он — сын его сестры и очень замерз. Управляющий поднял голову Констанции. Она беспомощно смотрела на него.
   Он знал графиню с самого рождения, но сейчас не узнал ее в этом скорчившемся от холода мальчонке.
   Управляющий потряс Констанцию за плечо и послал их на кухню. Графиня от страха не могла сойти с места, Сенрен подтолкнул ее, и они направились на кухню.
   Жонглер по дороге прошептал леди Морлакс, что у него в голове тысяча стихов, посвященных ей. Констанция с удивлением посмотрела на него. Они немного отогрелись, и Сенрен, взяв ее за руку, повел к двери зала, где толпились остальные актеры их труппы, ожидая своего выхода.
   Хозяин труппы поторопил их — Сенрен и Констанция должны были выступать сразу после медведя. Отдавая доску, Сенрен прошептал ей на ухо, чтобы она помнила его… Констанция не успела спросить его, почему он это говорит, как хозяин труппы схватил ее за руку и вытолкнул на сцену.
   Констанция закружилась по сцене с ведром в одной руке и доской на плече. Со стороны это выглядело довольно смешно, так как ее встретил оглушительный хохот. Затем вышел Сенрен и стал кричать на нее:
   — Ты — ленивый, глупый, неуклюжий мальчишка! С таким помощником, как ты, мне никогда не построить свинарник!
   Праздничный зал замка Морлакс был переполнен. Со всех сторон графиню окружали знакомые лица, они мелькали перед ней как в тумане. В первом ряду она увидела многих знатных дворян, среди них были и Джулиан, и Роберт Гилберт. Они смотрели прямо на нее.
   Констанция в ужасе отпрянула — она не могла поверить, что они не узнают в ней графиню Морлакс. Сенрен окликнул ее, и графиня, поворачиваясь назад, нечаянно уронила свое тяжелое ведро ему на ногу. Жонглер, взвыв от боли, запрыгал на одной ноге, поджав другую под себя. Зал взорвался оглушительным смехом. Сснрену действительно было больно, но никто не думал о нем… Со стороны это выглядело очень смешно. К тому же, одет он был в самый нелепый наряд, который мог придумать. Он прыгал и орал на «мальчика», что он — глупый олух, недоумок, что он чуть не разрушил его свинарник. Зал покатывался со смеху, а на сцене в это время маленький человечек неловко повернулся и ударил Сенрсна доской, которая все еще была у него на плече. Графиня услышала звук своего удара, и в ту же минуту жонглер упал на подмостки.
   Констанция опустилась на колени перед ним, Сенрен не шевелился, она стала трясти его за плечо, но он не подавал никаких признаков жизни. Графиня с испугу закричала. Но ее крики утонули в общем хохоте, толпа неистовствовала.
   Сенрен немного приоткрыл глаза. Он был жив! Из него действительно получился бы замечательный актер. Он шепнул Констанции, чтобы она делала то, что они задумали. Она еще не могла прийти в себя от испуга за жизнь жонглера, кругом стоял невообразимый шум. Леди Морлакс собиралась с силами.
   Но вот графиня вскочила на ноги. Она знала, что где-то в зале ее преданные рыцари, которых предупредили заранее, только ждут момента, чтобы напасть на людей Роберта Гилберта и Джулиана. Перед глазами Констанции промелькнула высокая фигура в одежде крепостного, это был Эверард, ее верный капитан. Леди Морлакс кинулась вперед, к краю подмостков, на бегу срывая свой соломенный парик. Толпа еще ничего не понимала… Констанция закричала, что она — графиня Морлакс, но ее голос утонул в шуме. В этот момент перед дворянами, сидевшими в первом ряду, появился Эверард, он уже скинул одежду крепостного, и его нельзя было не узнать. Дворяне от неожиданности онемели.
   При виде бесстрашного капитана рыцарей толпа притихла. Констанция стояла уже без парика, ее тоже узнали, но не могли поверить своим глазам.
   В тишине раздался крик Роберта Гилберта:
   — Боже! Спаси и сохрани! Это привидение!
   От испуга он упал замертво.
   Беснующаяся толпа кинулась к выходу, морлакские рыцари по неуловимой команде Эверарда накинулись на рыцарей Роберта Гилберта и Джулиана.
   Констанция смотрела на Джулиана. Ничего не понимая, он пятился к двери, со страхом оглядываясь на сестру.
   — Констанция! — наконец закричал он, постепенно приходя в себя. — Что ты сделаешь со мной? Ты убьешь меня?
   Графиня удивленно смотрела на него. Она ненавидела его — ее кровь закипала при воспоминаниях о том, что пришлось ей пережить, при воспоминании об унижениях, слабости, голоде, о заключении в холодной и сырой темнице, но, несмотря на все, она никогда не думала о его смерти.
   Недалеко от нее Эверард дрался с рыцарями, то и дело перекладывая шпагу из одной руки в другую. Его силы были на исходе, капитан еще не полностью поправился. Заметив это, его подчиненные пришли ему на помощь.
   Вскоре стало ясно, что морлакские рыцари во главе с храбрым капитаном одержали победу. Констанция облегченно вздохнула и огляделась вокруг себя. Ее глаза искали Сенрена, но жонглера нигде не было, он исчез. Она не хотела этому верить и снова и снова искала его среди толпы, но все усилия были напрасны, Сенрен как сквозь землю провалился.
   Только сейчас графиня поняла смысл его слов перед выходом на сцену. Она будет помнить его, она никогда не сможет его забыть. В этом Констанция была уверена.

ГЛАВА 27

   Баржа, нагруженная провизией, медленно двигалась по Сене. Ветер был переменный, и баржа шла то под парусом, то на веслах. Но вот установился восточный ветер, и гребцы смогли, наконец, немного передохнуть, первый раз за весь этот длинный день. Они опустили весла и отдыхали, наблюдая, как баржа медленно приближается к поместьям английского короля Генри.
   Сенрен, который находился среди гребцов, снял рубаху и растянулся на лавке, нежась под теплыми лучами весеннего солнца.
   Весна во Франции была теплее, чем в Англии, на деревьях, растущих вдоль реки, уже набухли почки, через несколько дней должны были распуститься молоденькие листья.
   Бочкообразная маленькая баржа плыла медленно, барахтаясь на волнах. Вода окружала их со всех сторон, но ее нельзя было пить. Повар черпал воду и, чертыхаясь выливал обратно. Питьевая вода на судне была из старых запасов.
   Сенрен, прикрыв глаза, отбросил волосы с лица и подставил свое бледное лицо солнцу. Нелегко было попасть во владения французского короля, когда шла борьба между королями Англии и Франции. Нелегко было быть гребцом, приходилось работать часами, они везли ценный груз — мешки с зерном, а так как зимние запасы были на исходе, зерно ценилось на вес золота.
   Сенрен зевнул. Его руки, не привыкшие к такой физической нагрузке, покрылись волдырями, но он не жаловался. Жонглер растянулся на лавке и расправил затекшие плечи. Он был благодарен Господу, что получил место гребца и мог добраться до места бесплатно, у него совсем не было денег. Но Сенрена раздражало, что время так долго тянется.
   Внезапно его сосед, бородатый Флеминг, дернул Сенрена за руку. Сенрен открыл глаза и увидел, что тот протягивает ему кусок черного хлеба.
   — Ешь, пока отдых… Может, в Париже уже не будет такой возможности, — сказал он.
   Но Сенрен только покачал головой. Он совсем не испытывал чувства голода, он вообще ничего не ощущал. В тысячный раз он повторял себе, что это чистое сумасшествие — оставить Англию. Безумие добровольно подвергать себя страшной опасности, приехав во Францию. Но желание повидать Хелоизу перевешивало здравый смысл.
   Сенрен думал, что монахини никогда не позволят ей остаться наедине с ним. Эта мысль заставила его страдать, и он не смог сдержать стон. Сосед повернулся к нему и спросил, что случилось. Жонглер ничего не ответил.
   — Ах, понимаю, спина… Это все от того, что ты без одежды. Обнаженный и на ветру… Даже такой огромный и сильный, как ты, может простудиться.
   Сенрен улыбнулся.
   — Ничего страшного, со мной это бывает, скоро пройдет…
   Он не переставал думать о Хелоизе. Даже в Монастыре у нее было много друзей, которые помогали ей. Ему сказали, что она стала настоятельницей в своем монастыре. Сенрен узнавал новости случайно, от бродячих монахов. Так один из них рассказал ему, что Питер Абелард перестал преподавать и на востоке Франции построил себе часовню на земле, подаренной ему какими-то знатными друзьями. Но вскоре покинул эту часовню и вернулся в Британию.
   Сенрен совершенно не интересовался судьбой Питера, но когда бродячие монахи упомянули о том, что собираются выселить монахинь из монастыря, где жила Хелоиза, он потерял дар речи. Монахи рассказали, что женщинам предложили вернуться к мирской жизни, — если они захотят, конечно. Эта новость поразила Сенрена… Разрушить монастырь, выселить Хелоизу, — о других монахинях он почему-то не думал… Жонглер не мог себе такого представить и очень разволновался.
   Баржа продолжала плыть по Сене, приближаясь к Парижу. На каждом изгибе реки были видны замки. Водный путь в Париж был мирным, но война между Англией и Францией ощущалась и здесь — многое было разрушено.
   — Глядя на все это, я понимаю, почему предпочел быть певцом и жонглером, — пробормотал Сенрен.
   Флеминг не расслышал его и переспросил. Сенрен повторил свою мысль, что сочинять стихи лучше, чем воевать. Хотя он был обучен военному искусству с детства, но всем сердцем ненавидит войну. Флеминг не понял его.
   — Ты выглядишь таким богатырем, а воевать не хочешь, почему? Слабоват?
   Сенрен недоуменно уставился на него, они говорили, не понимая друг друга.
   — О чем это ты? Неужели ты не видишь смерти, разрухи? Я не могу любить войну, не могу принять все это, поэтому я стал поэтом, жонглером. И я благодарен судьбе, что не стал монахом.
   Ничего не ответив, бородатый Флеминг лишь пожал плечами.
   Мысли жонглера помимо воли снова вернулись к Питеру, ему было сложно не думать о нем. И он рассказал Флемингу, что его друг — первый сын рыцаря — страстно увлекся философией и отказался пойти по стопам отца.
   Вдруг Сенрен прервал свой рассказ и указал на отвесный берег впереди.
   — Ты видишь рябь на воде… — проговорил он, и в тот же миг они увидели две лодки, выплывающие из-за утеса. Лодки направлялись им навстречу. Вскоре Сснрен уже мог различить лица гребцов… Это были очень разные лица — от молодых юнцов до умудренных опытом бородатых мужчин, но на всех было выражение отчаянной решимости. Сомневаться не приходилось, такие пойдут на все, лишь бы достать продовольственные запасы.
   Капитан корабля, увидев эти лодки, закричал, что приближаются пираты, и направил баржу к берегу. Капитан хорошо знал, что на берегу им бороться будет удобнее.
   У жонглера не было ни малейшего желания участвовать в битве. Он знал, что если хозяин баржи отдаст половину запасов, то эти голодные люди уйдут, но он так же знал, что хозяин не пойдет на это. Они будут биться до самого конца… Такое положение дел не устраивало Сенрена, и он, пока на барже царила суматоха перед предстоящим сражением, спрятался за холм и, бросив прощальный взгляд на сражающихся, ушел.
 
   Монастырь, где находилась Хелоиза, был расположен в одной из северных частей Парижа. День был по-весеннему теплый, когда Сенрен остановился перед монастырем в конце аллеи. Его мучили дурные предчувствия.
   У главного входа, где в любое время должен был толпиться народ, ожидая еды и милостыни, никого не было. Сенрен подошел к дубовой двери и дернул за веревку. Услышав звук колокольчика, он произнес:
   — Во имя отца, сына и святого духа, кто-нибудь, подойдите к калитке.
   Но ему никто не ответил. Ни одного звука не доносилось до ушей жонглера, казалось, монастырь вымер. Было так тихо, что он слышал, как где-то вдалеке мычали коровы.
   Наконец дверь открылась и он услышал женский голос:
   — Монастырь закрыт.
   — Сестра, — сказал он, — мне нужно поговорить с настоятельницей монастыря. Передай ей, что пришел Сенрен, которого, она знала в школе в Нотр-Даме.
   Это было единственное, что пришло ему на ум. Он не хотел упоминать имя Абеларда.
   Ничего не ответив на просьбу Сенрена, сестра только повторила, что монастырь закрыт, и добавила, что их закрыли по приказу епископа. Жонглер не слушал ее, он хотел видеть Хелоизу.
   — Иди и приведи ее мне, иначе я разнесу этот чертов монастырь! — закричал он.
   Женщина исчезла так же тихо, как появилась.
   Сенрен остался стоять у ворот монастыря, размышляя о том, что неужели их действительно собираются отпустить в мирскую жизнь… Если это правда, то он может освободить ее от церкви, освободить от Абеларда. Они смогут вместе вернуться в Британию, забрать ее ребенка у сестры Питера и жить вместе. Он так размечтался, что не заметил, как подошла Хелоиза.
   — О, Сенрен! Дорогой друг! Неужели это действительно ты? — радостно воскликнула она.
   Сенрена трясло, она была совсем близко.
   — Хелоиза, — шептал он и не мог поверить, что наконец видит се. Она успокоила его:
   — Тише, Сенрен, тише… Ты напугал сестру. Тебе не следовало так поступать, — говорила она.
   — Ты же знаешь, я не хотел тебя огорчать, — уже спокойно проговорил Сенрен.
   — Да? Бывают такие времена, когда я сама себя огорчаю, — тихо ответила она.
   Жонглер услышал печаль в ее голосе.
   — Хелоиза… — начал он, но она прервала его и стала читать ему стихи.
   — Я не могу говорить сейчас о поэзии с тобой, — дрожащим голосом произнес Сенрен. — Монахини могут вернуться к мирской жизни… Пойдем же со мной! Я буду любить тебя.
   — Я не могу оставить церковь, — сказала Хелоиза.
   — Хелоиза, я найду деньги… Мы будем хорошо жить где-нибудь далеко от этого места, жить вместе с твоим ребенком! Мы обязательно заберем его… — умолял он ее.
   — Дорогой Сенрен… — в голосе Хелоизы зазвучали теплые нотки, — Питер знает о нашем положении и предложил нам часовенку, которую он построил в горах. Правда, он не жил там некоторое время, и сейчас в ней кое-что разрушено, но мы восстановим, и к тому же власти разрешили сделать там некоторые постройки, необходимые нам. Большинство монахинь переедут со мной, мы обязательно выживем, — убежденно закончила она.
   — Хелоиза! Оставь эту жизнь, разреши мне сделать тебя счастливой. Сколько можно доказывать тебе свою любовь?!
   Женщина молчала. Сенрен понимал, что Хелоиза пойдет за Абелардом и в ад. Сейчас настало время Питера, судьба распорядилась так, что Абеларду наконец пришлось заботиться о ней. Он отдал несколько разрушенных зданий и землю для нее и ее монахинь.
   Жонглер молча опустился на землю. Этот большой человек сидел неподвижно посередине дороги, погруженный в свои мысли.
   Он понимал, что Хелоиза была потеряна для него, потеряна для всех, кто ее любил. Жонглер застонал от собственного бессилия, от того, что ничем не мог помочь ей.
   Сенрен еще долго сидел на дороге, размышляя о любви, жизни и смерти. Затем поднялся и подошел к калитке, но вдруг резко развернулся и побежал.

ГЛАВА 28

   Брат Уэланд пересек двор замка и, подойдя к настоятельнице монастыря, помог ей сойти с лошади. Он был сыном крепостного и с трепетом относился к представителям церкви.
   Настоятельница спешилась, и он, бережно держа ее под руку, провел мимо небольшого озера в середине двора замка.
   — Моя госпожа сейчас разговаривает с новым управляющим — сэром Эверардом, — и еще не знает о вашем приезде, — сообщил он настоятельнице монастыря.
   — Хорошо, не надо ее беспокоить. Я встречусь со своей племянницей позже. Будет очень любезно с вашей стороны, если вы покажете мне мою комнату. Путешествие очень меня утомило, — ответила она.
   Уэланд посмотрел на двух молодых девушек, которые снимали багаж настоятельницы с мулов, и подумал, что они не лишены привлекательности.
   — А что, Моресхолд здесь? — поинтересовалась настоятельница.