Страница:
— Валентин!
— Посмей теперь попросить Бога вернуть Юберту, того самого Бога, перед которым ты постыдился назвать ее своей женой.
— Валентин, ты оскорбляешь меня, невзирая на мое горе, но берегись!
— Вот как! Ты считаешь правду оскорблением? Тем лучше, это облегчает мне задачу, Ришар. Ты думал, что, раз меня сломило постигшее нас с Юбертой несчастье, я перестал о ней думать и разлюбил ее; ты думал, что, раз она осталась без защиты и поддержки, ты теперь можешь вести себя по отношению к ней как угодно подло и трусливо.
— Валентин, — вскричал скульптор, покраснев от гнева, — мое терпение скоро лопнет, берегись, берегись!
— Я терпел два месяца, а тебе придется потерпеть еще несколько секунд. Да, я здесь уже два месяца, — продолжал он, указывая на соседний дом, смутно видневшийся в темноте, — я ни разу не говорил с Юбертой, но видел ее время от времени и читал на ее лице огорчения, которые ты ей доставлял. Я делил с ней все мучения и тревоги, которые ты ей причинял. Я видел, как она бледнеет и худеет с каждым днем… я видел, как она подходит все ближе к краю могилы, которую ты уготовил ей при жизни… И все же я продолжал ждать, говоря себе: «Нет, человек может взбунтоваться против тех, кто его притесняет, либо против досаждающих ему врагов, но он не способен убить несчастное создание, повинное лишь в любви к нему; никто не способен на такое злодеяние, особенно, если мужчина поклялся сделать свою подругу счастливой. Нет, Ришар сжалится над ней…» И вот как ты пожалел ее!
— Разве я мог вообразить, что ей взбредет такое в голову?..
— Ты не думал, что она предпочтет умереть, нежели жить в бесчестье? В самом деле, Ришар, ты не мог этого предположить; ты прав, но я, тот, кто знал, какое благородное сердце бьется в груди этой бедной девочки, я должен был давно прийти к ней и сказать: «Вам следует как можно скорее уйти от презренного негодяя, который обманул вас; не переживайте и держите выше голову — вот рука порядочного человека, вы можете на нее опереться».
Казалось, Валентин забыл о присутствии Ришара; он продолжал говорить, как бы размышляя вслух:
— Ах! Это правда, это чистая правда!.. Если бы я так поступил, Юберта осталась бы жива и мы сейчас слышали бы ее голос… О Боже мой, Боже мой, как мне плохо!..
В порыве отчаяния молодой человек устремился к телу девушки, заключил его в объятья и принялся осыпать лицо Юберты поцелуями, в то же время яростно проклиная ее обидчика.
Каким бы черствым ни было сердце Ришара, сколь бы унизительной ни была сейчас его роль, он был потрясен и крупные слезы катились по его щекам.
Внезапно Валентин резко поднялся и вскричал:
— Теперь ты понимаешь, Ришар, что я хочу лишь одного — отомстить за Юберту?
— Хорошо, — ответил скульптор, — завтра я буду в твоем распоряжении.
— Завтра?.. О чем ты говоришь?.. Завтра, безумец?.. Да разве я знаю, доживу ли до завтра… и захочет ли Бог, чтобы завтра взошло солнце и осветило землю, на которой ее больше нет?.. Нет, не завтра, а немедленно.
— Где же мы будем драться, безумец?
— Здесь, возле тела покойной.
— Помилуй! Я ни за что не соглашусь на такой поединок.
— Ты будешь драться, потому что я тебя заставлю.
— Каким образом?
— Я заставлю тебя, повторяя, что ты трус!
— Трус!
— А если этого недостаточно, я готов плюнуть тебе в лицо.
— Черт побери! Ты, наконец, замолчишь? — вскричал скульптор и так сильно толкнул приблизившегося к нему Валентина, что тот упал на кровать.
— Да, жалкий трус! — продолжал ювелир. — Ты пользуешься тем, что наши силы неравны и я безоружен; это меня не удивляет — разве ты уже не сделал себе щит из моей любви и моего уважения к Юберте? Трус, трус, трус!
С этими словами Валентин погрозил скульптору кулаком.
Глаза Ришара засверкали, и лицо исказилось от гнева.
— Хорошо, — сказал он, — давай драться; я, в свою очередь, клянусь, что скоро в этой комнате будет два трупа. Я схожу за оружием и вернусь через несколько минут.
Он повернулся, чтобы уйти.
— Оружие? — воскликнул Валентин, останавливая скульптора. — Ах, да, господин художник может убивать только по правилам; к тому же ты привык обращаться с оружием и не прочь воспользоваться своим преимуществом. Нет, я — простой мастеровой и буду драться с помощью того, что попадется мне под руку; закрой только дверь во двор!
— Как хочешь! — вскричал Ришар. — В таком случае, я возьму кузнечный молот, чтобы размозжить тебе голову. Ты поплатишься за свои оскорбления!
Ришар направился к двери, а Валентин тем временем сходил в мастерскую, вернулся оттуда с длинным и острым железным циркулем, каким обычно пользуются плотники, и тщетно пытался разломать его.
— Дай его мне, — сказал Ришар, нетерпеливо выхватывая циркуль из рук Валентина, — побереги свои силы, они тебе сейчас потребуются.
Перевернув циркуль, он покрутил его в руках и разделил надвое в месте соединения двух ножек, в результате чего появилось два кинжала, длина каждого из которых составляла примерно шесть дюймов.
— Выбирай, — сказал Ришар, — и давай поспешим; теперь мне не терпится убить тебя, Валентин!
Валентин схватил клинок, который протягивал ему бывший друг, и бросил последний взгляд на Юберту.
Между тем скульптор обернул свое запястье носовым платком, закрепил оружие в одной из складок платка и принял оборонительную позу.
— Ну же, иди сюда, — произнес он, — и пусть твоя кровь падет на твою голову! Ты сам этого хотел!
Валентин ничего не ответил — его взгляд был по-прежнему прикован к покойной.
— Скоро я отомщу за тебя, Юберта, либо последую за тобой, — прошептал он.
Затем он обернулся и приготовился к бою, не принимая никаких мер предосторожности, к которым прибегнул скульптор.
Ришар стоял спиной к кровати — с таким же расчетом, как он тщательно закреплял свое оружие, он выбрал это место: свеча стояла у изголовья Юберты, свет бил Валентину в глаза, тогда как сам скульптор оставался в тени.
Возможно, он также не хотел видеть тела девушки — единственного свидетеля этой страшной дуэли.
Как бы то ни было, было ясно, что Ришар, подобно его бывшему другу, решил драться не на жизнь, а на смерть.
Ноги противников соприкасались, и стальные клинки находились всего лишь в двух дюймах друг от друга; их схватка, как это бывает во всех схватках мужчин, началась с поединка глаз — каждый стремился пронзить соперника взглядом, прежде чем проткнуть ему грудь оружием.
Рассчитывая на свою физическую силу в рукопашном бою, Ришар хотел броситься на Валентина, но тот стремительно приблизил острие циркуля к его лицу. Скульптор отскочил назад, но недостаточно быстро — он почувствовал, что стальной наконечник оцарапал его лицо и по нему потекла кровь.
Он занял прежнюю позицию и попытался с помощью резких неожиданных выпадов сбить противника с толку.
Однако Валентин был легким и проворным. Отражая удары обеими руками, он ловко увертывался от клинка неприятеля, в то время как скульптор снова почувствовал укол циркуля — теперь на плече.
Испытывая стыд от того, что не может справиться с человеком, которого он до сих пор считал слабым как ребенок, Ришар еще больше рассвирепел, но эта ярость отнюдь не ослепила его.
Он решил прибегнуть к первоначальной тактике и стал выжидать благоприятной минуты, чтобы, не раздумывая, ринуться на противника.
Валентин разгадал этот замысел, как будто страстное желание отомстить за Юберту наделило его даром ясновидения.
Проявив сноровку опытного борца, он не только избегал смертельных объятий врага, но и сумел, схватив скульптора за ногу, повалить его на спину.
Только спинка кровати помешала Ришару упасть на пол.
Воспользовавшись своим преимуществом, Валентин немедленно схватил неприятеля и сжал его в своих объятиях.
Таким образом, рука, в которой скульптор держал оружие, оказалась зажатой между телами противников и была не в состоянии пошевелиться.
Валентин поднял клинок над головой соперника, собираясь пронзить его грудь.
Несмотря на свои отчаянные усилия, Ришар был обречен, но поднятая рука ювелира неожиданно застыла в воздухе.
Бросив взгляд на Юберту, Валентин увидел, что она открыла глаза и наблюдает за поединком, не понимая, что происходит.
Холодный пот заструился по его лицу; его волосы встали дыбом, и циркуль выпал из рук; ему показалось, что Юберта, бледная как полотно, с безумным взглядом, сделала какой-то жест и открыла рот, тщетно пытаясь что-то сказать; это жуткое видение заставило Валентина попятиться.
Вскоре он снова обрел голос, но лишь для того, чтобы испустить страшный крик — клинок соперника пронзил его грудь.
В ответ на крик Валентина раздался другой, слабый, невнятный и мучительный вопль.
Ришар оглянулся — ему почудилось, что кричала Юберта.
Однако глаза девушки были закрыты, а губы сжаты — должно быть, Валентину померещилось, что она жива.
Шум упавшего на пол тела заставил Ришара обернуться.
Скульптор отбросил циркуль и судорожно схватился за голову.
Он посмотрел сначала на тело Юберты, казавшееся неподвижным трупом, а затем перевел взгляд на Валентина, бившегося в агонии у его ног.
И тогда с ревом еще более страшным, чем предсмертные судороги Валентина и неподвижность Юберты, он бросился из комнаты, крича:
— Я убил их! Я убил их!
Между тем в комнате, где скульптор оставил свои жертвы, происходило нечто странное: молодой человек приближался к смерти, а девушка возвращалась к жизни.
Валентин и в самом деле не ошибся: Юберта открывала глаза и приходила в движение.
Удушье девушки продолжалось не настолько долго, чтобы окончательно ее убить.
Свежий воздух, проникавший в комнату со двора и из мастерской, сделал то, чего не удалось неумелому Валентину, несмотря на все его старания: парализованные легкие Юберты мало-помалу заработали, кровь вновь заструилась по жилам, и артерии начали пульсировать, но это возрождение шло так медленно, что Ришар не успел его заметить.
Однако постепенно признаки жизни становились более явными — веки Юберты открылись, и тусклый безжизненный взгляд стал оживать.
Шум в ее ушах уменьшился, и туман, застилавший глаза, незаметно рассеялся; в то же время к ней вернулось сознание.
Она начала распознавать окружающие предметы и звуки.
Услышав вздох, она приподнялась и увидела Валентина, который лежал на полу, протягивая к ней руки; на его губах застыла кровавая пена.
— Валентин! — пролепетала девушка.
Услышав свое имя из уст той, которую он считал мертвой, молодой человек собрал остатки сил и пополз к ней.
В конце концов его дрожащая рука коснулась руки девушки, и благодаря ее помощи он прислонился к кровати.
— Ах! — пролепетала Юберта. — Валентин, друг мой, что с вами случилось?
Валентин хотел было ответить, но не смог произнести ни слова из-за внутреннего кровотечения; ему лишь удалось разорвать свой сюртук, жилет, рубашку и обнажить рану.
Эта рана, расположенная под самым сердцем, была едва; заметной и напоминала укус пиявки.
Увидев ее, Юберта все поняла, ибо к ней тотчас же вернулась память.
Она соскользнула с кровати, опустилась на колени и прижалась губами к ране друга.
В тот же миг Валентин пробормотал ее имя со вздохом; девушка сразу же почувствовала, какой тяжестью налилась его голова.
Она испуганно подалась назад.
Теперь Валентин лежал с закрытыми глазами, и с его бледных окровавленных губ срывались предсмертные хрипы.
Юберта смотрела на него безумным взглядом, а затем внезапно разразилась нервным, отрывистым, жутким смехом и вскричала:
— Хорошо, что ты соединил нас, Ришар; ты понял, что я люблю одного Валентина, и теперь мы с ним обручены навечно.
XXI. ОФЕЛИЯ
— Посмей теперь попросить Бога вернуть Юберту, того самого Бога, перед которым ты постыдился назвать ее своей женой.
— Валентин, ты оскорбляешь меня, невзирая на мое горе, но берегись!
— Вот как! Ты считаешь правду оскорблением? Тем лучше, это облегчает мне задачу, Ришар. Ты думал, что, раз меня сломило постигшее нас с Юбертой несчастье, я перестал о ней думать и разлюбил ее; ты думал, что, раз она осталась без защиты и поддержки, ты теперь можешь вести себя по отношению к ней как угодно подло и трусливо.
— Валентин, — вскричал скульптор, покраснев от гнева, — мое терпение скоро лопнет, берегись, берегись!
— Я терпел два месяца, а тебе придется потерпеть еще несколько секунд. Да, я здесь уже два месяца, — продолжал он, указывая на соседний дом, смутно видневшийся в темноте, — я ни разу не говорил с Юбертой, но видел ее время от времени и читал на ее лице огорчения, которые ты ей доставлял. Я делил с ней все мучения и тревоги, которые ты ей причинял. Я видел, как она бледнеет и худеет с каждым днем… я видел, как она подходит все ближе к краю могилы, которую ты уготовил ей при жизни… И все же я продолжал ждать, говоря себе: «Нет, человек может взбунтоваться против тех, кто его притесняет, либо против досаждающих ему врагов, но он не способен убить несчастное создание, повинное лишь в любви к нему; никто не способен на такое злодеяние, особенно, если мужчина поклялся сделать свою подругу счастливой. Нет, Ришар сжалится над ней…» И вот как ты пожалел ее!
— Разве я мог вообразить, что ей взбредет такое в голову?..
— Ты не думал, что она предпочтет умереть, нежели жить в бесчестье? В самом деле, Ришар, ты не мог этого предположить; ты прав, но я, тот, кто знал, какое благородное сердце бьется в груди этой бедной девочки, я должен был давно прийти к ней и сказать: «Вам следует как можно скорее уйти от презренного негодяя, который обманул вас; не переживайте и держите выше голову — вот рука порядочного человека, вы можете на нее опереться».
Казалось, Валентин забыл о присутствии Ришара; он продолжал говорить, как бы размышляя вслух:
— Ах! Это правда, это чистая правда!.. Если бы я так поступил, Юберта осталась бы жива и мы сейчас слышали бы ее голос… О Боже мой, Боже мой, как мне плохо!..
В порыве отчаяния молодой человек устремился к телу девушки, заключил его в объятья и принялся осыпать лицо Юберты поцелуями, в то же время яростно проклиная ее обидчика.
Каким бы черствым ни было сердце Ришара, сколь бы унизительной ни была сейчас его роль, он был потрясен и крупные слезы катились по его щекам.
Внезапно Валентин резко поднялся и вскричал:
— Теперь ты понимаешь, Ришар, что я хочу лишь одного — отомстить за Юберту?
— Хорошо, — ответил скульптор, — завтра я буду в твоем распоряжении.
— Завтра?.. О чем ты говоришь?.. Завтра, безумец?.. Да разве я знаю, доживу ли до завтра… и захочет ли Бог, чтобы завтра взошло солнце и осветило землю, на которой ее больше нет?.. Нет, не завтра, а немедленно.
— Где же мы будем драться, безумец?
— Здесь, возле тела покойной.
— Помилуй! Я ни за что не соглашусь на такой поединок.
— Ты будешь драться, потому что я тебя заставлю.
— Каким образом?
— Я заставлю тебя, повторяя, что ты трус!
— Трус!
— А если этого недостаточно, я готов плюнуть тебе в лицо.
— Черт побери! Ты, наконец, замолчишь? — вскричал скульптор и так сильно толкнул приблизившегося к нему Валентина, что тот упал на кровать.
— Да, жалкий трус! — продолжал ювелир. — Ты пользуешься тем, что наши силы неравны и я безоружен; это меня не удивляет — разве ты уже не сделал себе щит из моей любви и моего уважения к Юберте? Трус, трус, трус!
С этими словами Валентин погрозил скульптору кулаком.
Глаза Ришара засверкали, и лицо исказилось от гнева.
— Хорошо, — сказал он, — давай драться; я, в свою очередь, клянусь, что скоро в этой комнате будет два трупа. Я схожу за оружием и вернусь через несколько минут.
Он повернулся, чтобы уйти.
— Оружие? — воскликнул Валентин, останавливая скульптора. — Ах, да, господин художник может убивать только по правилам; к тому же ты привык обращаться с оружием и не прочь воспользоваться своим преимуществом. Нет, я — простой мастеровой и буду драться с помощью того, что попадется мне под руку; закрой только дверь во двор!
— Как хочешь! — вскричал Ришар. — В таком случае, я возьму кузнечный молот, чтобы размозжить тебе голову. Ты поплатишься за свои оскорбления!
Ришар направился к двери, а Валентин тем временем сходил в мастерскую, вернулся оттуда с длинным и острым железным циркулем, каким обычно пользуются плотники, и тщетно пытался разломать его.
— Дай его мне, — сказал Ришар, нетерпеливо выхватывая циркуль из рук Валентина, — побереги свои силы, они тебе сейчас потребуются.
Перевернув циркуль, он покрутил его в руках и разделил надвое в месте соединения двух ножек, в результате чего появилось два кинжала, длина каждого из которых составляла примерно шесть дюймов.
— Выбирай, — сказал Ришар, — и давай поспешим; теперь мне не терпится убить тебя, Валентин!
Валентин схватил клинок, который протягивал ему бывший друг, и бросил последний взгляд на Юберту.
Между тем скульптор обернул свое запястье носовым платком, закрепил оружие в одной из складок платка и принял оборонительную позу.
— Ну же, иди сюда, — произнес он, — и пусть твоя кровь падет на твою голову! Ты сам этого хотел!
Валентин ничего не ответил — его взгляд был по-прежнему прикован к покойной.
— Скоро я отомщу за тебя, Юберта, либо последую за тобой, — прошептал он.
Затем он обернулся и приготовился к бою, не принимая никаких мер предосторожности, к которым прибегнул скульптор.
Ришар стоял спиной к кровати — с таким же расчетом, как он тщательно закреплял свое оружие, он выбрал это место: свеча стояла у изголовья Юберты, свет бил Валентину в глаза, тогда как сам скульптор оставался в тени.
Возможно, он также не хотел видеть тела девушки — единственного свидетеля этой страшной дуэли.
Как бы то ни было, было ясно, что Ришар, подобно его бывшему другу, решил драться не на жизнь, а на смерть.
Ноги противников соприкасались, и стальные клинки находились всего лишь в двух дюймах друг от друга; их схватка, как это бывает во всех схватках мужчин, началась с поединка глаз — каждый стремился пронзить соперника взглядом, прежде чем проткнуть ему грудь оружием.
Рассчитывая на свою физическую силу в рукопашном бою, Ришар хотел броситься на Валентина, но тот стремительно приблизил острие циркуля к его лицу. Скульптор отскочил назад, но недостаточно быстро — он почувствовал, что стальной наконечник оцарапал его лицо и по нему потекла кровь.
Он занял прежнюю позицию и попытался с помощью резких неожиданных выпадов сбить противника с толку.
Однако Валентин был легким и проворным. Отражая удары обеими руками, он ловко увертывался от клинка неприятеля, в то время как скульптор снова почувствовал укол циркуля — теперь на плече.
Испытывая стыд от того, что не может справиться с человеком, которого он до сих пор считал слабым как ребенок, Ришар еще больше рассвирепел, но эта ярость отнюдь не ослепила его.
Он решил прибегнуть к первоначальной тактике и стал выжидать благоприятной минуты, чтобы, не раздумывая, ринуться на противника.
Валентин разгадал этот замысел, как будто страстное желание отомстить за Юберту наделило его даром ясновидения.
Проявив сноровку опытного борца, он не только избегал смертельных объятий врага, но и сумел, схватив скульптора за ногу, повалить его на спину.
Только спинка кровати помешала Ришару упасть на пол.
Воспользовавшись своим преимуществом, Валентин немедленно схватил неприятеля и сжал его в своих объятиях.
Таким образом, рука, в которой скульптор держал оружие, оказалась зажатой между телами противников и была не в состоянии пошевелиться.
Валентин поднял клинок над головой соперника, собираясь пронзить его грудь.
Несмотря на свои отчаянные усилия, Ришар был обречен, но поднятая рука ювелира неожиданно застыла в воздухе.
Бросив взгляд на Юберту, Валентин увидел, что она открыла глаза и наблюдает за поединком, не понимая, что происходит.
Холодный пот заструился по его лицу; его волосы встали дыбом, и циркуль выпал из рук; ему показалось, что Юберта, бледная как полотно, с безумным взглядом, сделала какой-то жест и открыла рот, тщетно пытаясь что-то сказать; это жуткое видение заставило Валентина попятиться.
Вскоре он снова обрел голос, но лишь для того, чтобы испустить страшный крик — клинок соперника пронзил его грудь.
В ответ на крик Валентина раздался другой, слабый, невнятный и мучительный вопль.
Ришар оглянулся — ему почудилось, что кричала Юберта.
Однако глаза девушки были закрыты, а губы сжаты — должно быть, Валентину померещилось, что она жива.
Шум упавшего на пол тела заставил Ришара обернуться.
Скульптор отбросил циркуль и судорожно схватился за голову.
Он посмотрел сначала на тело Юберты, казавшееся неподвижным трупом, а затем перевел взгляд на Валентина, бившегося в агонии у его ног.
И тогда с ревом еще более страшным, чем предсмертные судороги Валентина и неподвижность Юберты, он бросился из комнаты, крича:
— Я убил их! Я убил их!
Между тем в комнате, где скульптор оставил свои жертвы, происходило нечто странное: молодой человек приближался к смерти, а девушка возвращалась к жизни.
Валентин и в самом деле не ошибся: Юберта открывала глаза и приходила в движение.
Удушье девушки продолжалось не настолько долго, чтобы окончательно ее убить.
Свежий воздух, проникавший в комнату со двора и из мастерской, сделал то, чего не удалось неумелому Валентину, несмотря на все его старания: парализованные легкие Юберты мало-помалу заработали, кровь вновь заструилась по жилам, и артерии начали пульсировать, но это возрождение шло так медленно, что Ришар не успел его заметить.
Однако постепенно признаки жизни становились более явными — веки Юберты открылись, и тусклый безжизненный взгляд стал оживать.
Шум в ее ушах уменьшился, и туман, застилавший глаза, незаметно рассеялся; в то же время к ней вернулось сознание.
Она начала распознавать окружающие предметы и звуки.
Услышав вздох, она приподнялась и увидела Валентина, который лежал на полу, протягивая к ней руки; на его губах застыла кровавая пена.
— Валентин! — пролепетала девушка.
Услышав свое имя из уст той, которую он считал мертвой, молодой человек собрал остатки сил и пополз к ней.
В конце концов его дрожащая рука коснулась руки девушки, и благодаря ее помощи он прислонился к кровати.
— Ах! — пролепетала Юберта. — Валентин, друг мой, что с вами случилось?
Валентин хотел было ответить, но не смог произнести ни слова из-за внутреннего кровотечения; ему лишь удалось разорвать свой сюртук, жилет, рубашку и обнажить рану.
Эта рана, расположенная под самым сердцем, была едва; заметной и напоминала укус пиявки.
Увидев ее, Юберта все поняла, ибо к ней тотчас же вернулась память.
Она соскользнула с кровати, опустилась на колени и прижалась губами к ране друга.
В тот же миг Валентин пробормотал ее имя со вздохом; девушка сразу же почувствовала, какой тяжестью налилась его голова.
Она испуганно подалась назад.
Теперь Валентин лежал с закрытыми глазами, и с его бледных окровавленных губ срывались предсмертные хрипы.
Юберта смотрела на него безумным взглядом, а затем внезапно разразилась нервным, отрывистым, жутким смехом и вскричала:
— Хорошо, что ты соединил нас, Ришар; ты понял, что я люблю одного Валентина, и теперь мы с ним обручены навечно.
XXI. ОФЕЛИЯ
Когда Ришар вернулся в комнату Валентина вместе с приглашенным им врачом, он вскричал от изумления и в ужасе попятился.
Юберта была жива, а Валентин казался мертвым.
Девушка сидела на полу, прислонившись к кровати, с застывшим взглядом, в котором читалось лихорадочное возбуждение.
Она положила голову Валентина себе на колени и нежно баюкала его, напевая одну из тех колыбельных, что матери поют детям перед сном.
Услышав возглас Ришара, Юберта подняла голову и протянула руку к пришедшим, потревожившим ее покой.
— Тсс! Не будите его! — сказала она сухим, холодным тоном, свойственным безумцам или тем, кто бредит. — Он устал и заснул, и это неудивительно — ему пришлось проделать долгий путь, чтобы встретиться со мной.
Девушка взмахнула рукой, словно пытаясь разогнать туман, мешавший ей узнать вошедших, и продолжала:
— Завтра — наша свадьба; спасибо, что вы пришли; мы ждем лишь моего дедушку, чтобы пойти с ним в церковь. Не волнуйтесь, если он будет задерживаться, я схожу за ним, я знаю дорогу.
Затем она снова запела колыбельную.
Ришар отступал назад, до тех пор пока не наткнулся на обшивку стены; он стоял, прислонившись к ней и схватившись за голову, и старался сдержать рыдания, готовые вырваться из его груди.
Врач первым нарушил тишину.
— Бедное дитя лишилось рассудка, — сказал он, — надо отвезти ее в другое место или хотя бы поместить в соседнюю комнату, чтобы я мог оказать помощь раненому.
Ришар хотел было выполнить пожелание доктора, но у него не хватило духа дотронуться ни до Валентина, ни до Юберты; он опустился на стул и зарыдал.
И тогда вместе с привратником, пришедшим ему на помощь, врач попытался вырвать из рук девушки окровавленное тело ее друга, но она с такой силой стала цепляться за одежду Валентина, что доктор испугался, как бы от этих толчков у умирающего не усилилось кровотечение.
Тогда он решил подыграть бедной девушке, чтобы добиться своего.
— Позвольте же вашему жениху одеться к свадьбе, — сказал он, — и сами тоже оденьтесь, ведь вы не можете пойти в церковь в таком виде.
Юберта кивнула в знак того, что она понимает, о чем просит ее врач, и беспрекословно последовала за ним в мастерскую.
Он вернулся один и закрыл за собой дверь между смежными комнатами, чтобы спокойно перевязать раненого.
Ришар же безмолвно и неподвижно сидел на прежнем месте.
Врач осмотрел рану, но не решился обследовать ее зондом, так как она показалась ему очень опасной. В подобных случаях человеческий организм порой приходит на помощь лекарям — кровь свертывается, и образовавшийся сгусток останавливает кровотечение.
Однако зонд может уничтожить такой сгусток, и тогда больной умирает не от своей раны, а от руки врача.
При этом существует только один способ спасти человека — пустить ему кровь, чтобы дать ей другой выход.
По мере того как кровь Валентина изливалась из вены в тазик, к его телу, которое только что казалось трупом, постепенно возвращалась жизнь.
Наконец, дыхание раненого полностью восстановилось, его глаза открылись, приобрели осмысленное выражение и стали осматривать комнату, явно стараясь кого-то отыскать.
Когда его взгляд упал на Ришара, тот встал со стула и сделал шаг вперед, пробормотав имя своего бывшего друга.
Раненый еще не мог говорить, но его губы шевелились, и на лице читалась явная тревога.
— Юберта там, — сказал Ришар, указывая на дверь мастерской, — она спасена.
Валентин вздохнул, и радость промелькнула в его глазах.
— Она жива, — прошептал он, — слава Богу! Все остальное неважно. Скульптор подошел к раненому и опустился перед ним на колени.
— Валентин, мой бедный Валентин, — тихо произнес он, — о, если бы ты знал, как я страдаю, ты простил бы меня, несмотря на мою вину, я в этом уверен.
Валентин посмотрел на скульптора с горестной улыбкой, приложил к губам палец, как бы призывая его к молчанию, и обратился к доктору, глядя на свою руку, с которой еще сбегала струйка крови:
— Сударь, я боюсь, что вы напрасно затрудняете себя. Увы! Я чувствую, что получил смертельный удар, и, может быть, это даже к лучшему.
— Зачем отчаиваться, сударь? — возразил врач. — Раны, подобные вашей, опасны, но не всегда приводят к смертельному исходу, и все же я хотел бы знать, что именно с вами произошло.
Ришар, который сидел, закрыв лицо руками, раздвинул руки и посмотрел на Валентина с испугом — врач, без сомнения, заметил бы это, если бы все его внимание не было сосредоточено на больном.
— О, сударь, все очень просто, — стал объяснять Валентин. — Я люблю девушку, которая находится в соседней комнате. Вернувшись домой, я нашел ее лежащей на постели рядом с растопленной печью. Юберта была без сознания, и я решил, что она умерла; не желая жить без нее, я воткнул себе в грудь ножку этого циркуля. Пусть никого не беспокоят из-за моей смерти; это самоубийство, и если кто-либо в этом усомнится, вы подтвердите мои слова, не так ли?
Ришар спрятал голову под одеялом; он плакал и стонал, как плачут и стонут дети.
Выпущенная кровь перестала течь, и врач наложил на рану повязку.
Когда он закончил, Валентин спросил:
— Сударь, вы только что сказали неправду, по-видимому, считая, что должны успокоить меня, и я вам за это благодарен, но, если вы хотите, чтобы моя признательность была еще сильнее, обращайтесь со мной как с мужчиной. Сколько времени мне осталось жить?
— Я повторяю, сударь, — продолжал доктор, — что, если вы не будете волноваться и никаких осложнений не случится, вы, вероятно, поправитесь.
Валентин перебил его с грустной улыбкой:
— А если предположить, что волнения и осложнений не избежать, сколько у меня осталось времени?
Врач посмотрел на больного, взор которого был исполнен решимости, и решил ничего от него не скрывать.
— Вы просите меня о печальном одолжении, — произнес он, — но, когда нас спрашивают так настойчиво, нам приходится говорить правду. Так вот, если исключить волнение и осложнения, вы можете выздороветь, но при малейшем осложнении или малейшем волнении вы можете умереть от удушья.
— Ах, сударь, сударь! — воскликнул Ришар. — Скажите снова, что он может выжить, скажите мне, что он будет жить.
— Довольно, Ришар, довольно, — перебил его Валентин. — Еще раз спасибо, доктор, а теперь я хотел бы остаться наедине с моим другом.
Скульптор, казалось, страшился разговора с глазу на глаз, к чему так стремился раненый, но врач прошептал ему на ухо:
— Я пока займусь девушкой, ей может понадобиться моя помощь.
Ришар вздрогнул и сказал:
— Хорошо, идите.
Врач ушел в соседнюю комнату, привратник вернулся в свою каморку, и Валентин и Ришар остались одни.
Скульптор умоляюще сложил руки, продолжая просить у Валентина прощения.
Однако тот произнес с той же грустной кроткой улыбкой:
— Что Бог делает, все к лучшему, мой бедный Ришар; очевидно, это несчастье должно было произойти, чтобы открыть тебе глаза на истинное положение вещей и заставить уважать святые законы справедливости и чести. Наверное, Бог потребовал мою жизнь в обмен на совершенное им чудо, но если моя смерть может упрочить ваше с Юбертой счастье, то я ни о чем не жалею, Ришар, уверяю тебя.
— Нет, нет, я не верю, что ты умрешь, умрешь от моей руки! — вскричал скульптор, принимаясь рвать на себе волосы. — Нет и еще раз нет! Это невозможно!
— Ришар, не будем терять драгоценное время, ведь смерть может прийти ко мне в любую минуту, даже сейчас, и я не успею договорить эту фразу до конца. Однако я не хочу умереть, не услышав от тебя слова о том, что твои страдания не ограничатся пустыми сожалениями, а сделают твою душу благороднее, то есть заставят тебя признать свои ошибки и загладить свою вину перед Юбертой.
Скульптор, по-видимому, боролся с обуревавшими его чувствами, но молчал.
Это молчание испугало Валентина.
— Боже! — воскликнул он, пытаясь поднять руки к Небу. — А я-то думал, что мои муки не будут напрасными!
— Нет, черт побери! — вскричал Ришар. — Они не напрасны! Юберта станет моей женой, как бы тяжело мне это ни было. Ах! На этот раз можешь мне поверить — я клянусь тебе, Валентин, клянусь всем, что для человека свято на земле!
— Я верю, верю тебе, — сказал раненый, сжимая руку друга своей слабеющей рукой, — каким бы легкомысленным ты ни был, у тебя доброе сердце; ты не захочешь отягчать свою совесть сожалениями о том, что солгал старому товарищу, который скоро покинет тебя навсегда. Но зачем говорить о грустном? Поверь, если ты сделаешь счастливой Юберту, ты станешь счастливым и сам.
Вы, распутники, говорите о браке с таким же презрением, как атеисты о Боге. Но, несмотря на все насмешки неверующих, святой союз между женщиной и мужчиной по-прежнему остается единственным залогом счастья и покоя на этом свете. Откажись от своих порочных привычек, Ришар, порви со своей беспутной и беспорядочной жизнью; труд — это самая благородная из всех целей человека, а в том новом положении, которое тебя ждет, он становится первейшей обязанностью. Ты с некоторым опозданием поймешь истинную ценность этого понятия, но, начав следовать его заповедям, ты оценишь радость труда.
Мои нравоучения тебя утомляют, бедный Ришар, ты так часто мне это говорил; потерпи еще немного, это моя последняя проповедь. Послушай, я уже не даю тебе советов, а обращаюсь к тебе лишь с одной просьбой. Юберта молода, она только начинает жить, она скоро меня забудет; к тому же ты не сможешь ревновать ее к покойнику.
В ответ на этот призыв Ришар разрыдался.
— Напоминай ей иногда обо мне, когда вы будете сидеть вдвоем у камина; пусть она тоже повторяет мое имя вслед за тобой!
Ришар пожал руку друга.
— Теперь я знаю, — продолжал раненый, — что не все, нет, нет, не все умирает вместе с нами; когда моя душа покинет тело, она всегда будет находиться поблизости от вас; моя любовь к вам окажется сильнее смерти, и, как мне кажется, когда мой дух будет вас видеть и слышать, будучи не в силах с вами говорить, счастье от того, что Юберта произносит мое имя и, возможно, плачет, вспоминая обо мне, не сравнится ни с каким блаженством, которое нам сулят в загробной жизни.
Ришара душили слезы; наконец, ему удалось выдавить из себя несколько слов.
— О! Я никогда не забуду тебя, Валентин, — промолвил он, — а что касается Юберты…
— Ришар, — произнес раненый умоляющим голосом, перебивая друга, — Ришар, нельзя ли мне в последний раз перед смертью увидеть ее?
Скульптор ничего не ответил.
— О! — воскликнул Валентин с упреком в голосе. Скульптор почувствовал, сколько мучительной боли было в этом обыкновенном возгласе.
— Невозможно! — сказал он. — Я клянусь, Валентин, что это невозможно.
— Невозможно? — переспросил раненый, чьи зрачки сильно расширились. — Почему же? Знаешь, Ришар, ты вызвал у меня странное подозрение. Уж не обманул ли ты меня, сказав, что Юберта жива? Ришар, я хочу видеть ее, живую или мертвую, я хочу этого, слышишь?
Как ни пытался скульптор удержать друга, тот все-таки приподнялся, опираясь на одно колено.
— Что ты делаешь, несчастный! — вскричал Ришар. — Тебе же запретили волноваться и двигаться.
— Я пойду к Юберте, раз ты не хочешь привести ее ко мне.
В тот же миг из комнаты, где находилась девушка, послышались невнятные крики. Валентин узнал голос Юберты.
— Что там происходит? — спросил он, пытаясь встать на ноги. — Отчего она кричит?
— Ради Бога, Валентин, — взмолился Ришар, — ради всего святого, не сейчас, позже!
— Разве ты не слышишь? Юберта кричит, она зовет на помощь.
Шатаясь, Валентин направился к двери.
— Что ж! — воскликнул Ришар, — Придется сказать тебе правду: Юберта… Он замялся.
— Ну, что с ней? — спросил Валентин.
— Она сошла с ума.
Раненый вскрикнул и затем захрипел; он покачнулся, обернулся и рухнул на пол, подобно выкорчеванному дереву.
На крик Валентина и раздавшийся в ответ не менее страшный крик Ришара, а также на шум упавшего тела прибежал врач.
Вдвоем с Ришаром они бросились к раненому и подняли его.
Глаза Валентина были широко открыты, но взгляд их был тускл и неподвижен; его губы еще шевелились, но не могли произнести ни звука; затем его тело забилось в предсмертных судорогах, а изо рта вырвался мучительный вздох.
Вместе с этим вздохом отлетела душа Валентина.
— Ничего не поделаешь, — сказал Ришару врач, — он умер.
Бледный, плачущий, сотрясаемый нервной дрожью, скульптор некоторое время неподвижно стоял на коленях возле тела своего друга и молился — в некоторые минуты молитва сама вырывается наружу из глубины нашей души, даже если наши губы не знают ее слов.
Затем Ришар подумал, что если Валентин прав и что-то остается от нас после смерти, то лучше всего он мог бы доказать душе покойного свою скорбь, проявляя нежную заботу о Юберте.
Скульптор в последний раз поцеловал друга, закрыл его рот и глаза и, шатаясь как пьяный, направился туда, где он оставил девушку.
К его великому удивлению, врач был там один.
Дверь комнаты, выходившей во дворик, была открыта…
— Где Юберта? — вскричал Ришар угрожающим тоном, в котором в то же время слышалась мольба.
— Она хотела отправиться на поиски деда, который все не приходил, — ответил врач, — а я пытался ее удержать, поэтому она кричала.
Услышав ваши крики, я отпустил девушку и побежал к вам.
— О! — воскликнул Ришар. — Горе мне, горе!
Он бросился прочь из комнаты и помчался к привратнику, чтобы расспросить его.
Привратник заметил, как Юберта с растрепанными волосами выскочила из дома, и поспешил за ней. К сожалению, после несчастного случая входная дверь оставались открытой.
Юберта была жива, а Валентин казался мертвым.
Девушка сидела на полу, прислонившись к кровати, с застывшим взглядом, в котором читалось лихорадочное возбуждение.
Она положила голову Валентина себе на колени и нежно баюкала его, напевая одну из тех колыбельных, что матери поют детям перед сном.
Услышав возглас Ришара, Юберта подняла голову и протянула руку к пришедшим, потревожившим ее покой.
— Тсс! Не будите его! — сказала она сухим, холодным тоном, свойственным безумцам или тем, кто бредит. — Он устал и заснул, и это неудивительно — ему пришлось проделать долгий путь, чтобы встретиться со мной.
Девушка взмахнула рукой, словно пытаясь разогнать туман, мешавший ей узнать вошедших, и продолжала:
— Завтра — наша свадьба; спасибо, что вы пришли; мы ждем лишь моего дедушку, чтобы пойти с ним в церковь. Не волнуйтесь, если он будет задерживаться, я схожу за ним, я знаю дорогу.
Затем она снова запела колыбельную.
Ришар отступал назад, до тех пор пока не наткнулся на обшивку стены; он стоял, прислонившись к ней и схватившись за голову, и старался сдержать рыдания, готовые вырваться из его груди.
Врач первым нарушил тишину.
— Бедное дитя лишилось рассудка, — сказал он, — надо отвезти ее в другое место или хотя бы поместить в соседнюю комнату, чтобы я мог оказать помощь раненому.
Ришар хотел было выполнить пожелание доктора, но у него не хватило духа дотронуться ни до Валентина, ни до Юберты; он опустился на стул и зарыдал.
И тогда вместе с привратником, пришедшим ему на помощь, врач попытался вырвать из рук девушки окровавленное тело ее друга, но она с такой силой стала цепляться за одежду Валентина, что доктор испугался, как бы от этих толчков у умирающего не усилилось кровотечение.
Тогда он решил подыграть бедной девушке, чтобы добиться своего.
— Позвольте же вашему жениху одеться к свадьбе, — сказал он, — и сами тоже оденьтесь, ведь вы не можете пойти в церковь в таком виде.
Юберта кивнула в знак того, что она понимает, о чем просит ее врач, и беспрекословно последовала за ним в мастерскую.
Он вернулся один и закрыл за собой дверь между смежными комнатами, чтобы спокойно перевязать раненого.
Ришар же безмолвно и неподвижно сидел на прежнем месте.
Врач осмотрел рану, но не решился обследовать ее зондом, так как она показалась ему очень опасной. В подобных случаях человеческий организм порой приходит на помощь лекарям — кровь свертывается, и образовавшийся сгусток останавливает кровотечение.
Однако зонд может уничтожить такой сгусток, и тогда больной умирает не от своей раны, а от руки врача.
При этом существует только один способ спасти человека — пустить ему кровь, чтобы дать ей другой выход.
По мере того как кровь Валентина изливалась из вены в тазик, к его телу, которое только что казалось трупом, постепенно возвращалась жизнь.
Наконец, дыхание раненого полностью восстановилось, его глаза открылись, приобрели осмысленное выражение и стали осматривать комнату, явно стараясь кого-то отыскать.
Когда его взгляд упал на Ришара, тот встал со стула и сделал шаг вперед, пробормотав имя своего бывшего друга.
Раненый еще не мог говорить, но его губы шевелились, и на лице читалась явная тревога.
— Юберта там, — сказал Ришар, указывая на дверь мастерской, — она спасена.
Валентин вздохнул, и радость промелькнула в его глазах.
— Она жива, — прошептал он, — слава Богу! Все остальное неважно. Скульптор подошел к раненому и опустился перед ним на колени.
— Валентин, мой бедный Валентин, — тихо произнес он, — о, если бы ты знал, как я страдаю, ты простил бы меня, несмотря на мою вину, я в этом уверен.
Валентин посмотрел на скульптора с горестной улыбкой, приложил к губам палец, как бы призывая его к молчанию, и обратился к доктору, глядя на свою руку, с которой еще сбегала струйка крови:
— Сударь, я боюсь, что вы напрасно затрудняете себя. Увы! Я чувствую, что получил смертельный удар, и, может быть, это даже к лучшему.
— Зачем отчаиваться, сударь? — возразил врач. — Раны, подобные вашей, опасны, но не всегда приводят к смертельному исходу, и все же я хотел бы знать, что именно с вами произошло.
Ришар, который сидел, закрыв лицо руками, раздвинул руки и посмотрел на Валентина с испугом — врач, без сомнения, заметил бы это, если бы все его внимание не было сосредоточено на больном.
— О, сударь, все очень просто, — стал объяснять Валентин. — Я люблю девушку, которая находится в соседней комнате. Вернувшись домой, я нашел ее лежащей на постели рядом с растопленной печью. Юберта была без сознания, и я решил, что она умерла; не желая жить без нее, я воткнул себе в грудь ножку этого циркуля. Пусть никого не беспокоят из-за моей смерти; это самоубийство, и если кто-либо в этом усомнится, вы подтвердите мои слова, не так ли?
Ришар спрятал голову под одеялом; он плакал и стонал, как плачут и стонут дети.
Выпущенная кровь перестала течь, и врач наложил на рану повязку.
Когда он закончил, Валентин спросил:
— Сударь, вы только что сказали неправду, по-видимому, считая, что должны успокоить меня, и я вам за это благодарен, но, если вы хотите, чтобы моя признательность была еще сильнее, обращайтесь со мной как с мужчиной. Сколько времени мне осталось жить?
— Я повторяю, сударь, — продолжал доктор, — что, если вы не будете волноваться и никаких осложнений не случится, вы, вероятно, поправитесь.
Валентин перебил его с грустной улыбкой:
— А если предположить, что волнения и осложнений не избежать, сколько у меня осталось времени?
Врач посмотрел на больного, взор которого был исполнен решимости, и решил ничего от него не скрывать.
— Вы просите меня о печальном одолжении, — произнес он, — но, когда нас спрашивают так настойчиво, нам приходится говорить правду. Так вот, если исключить волнение и осложнения, вы можете выздороветь, но при малейшем осложнении или малейшем волнении вы можете умереть от удушья.
— Ах, сударь, сударь! — воскликнул Ришар. — Скажите снова, что он может выжить, скажите мне, что он будет жить.
— Довольно, Ришар, довольно, — перебил его Валентин. — Еще раз спасибо, доктор, а теперь я хотел бы остаться наедине с моим другом.
Скульптор, казалось, страшился разговора с глазу на глаз, к чему так стремился раненый, но врач прошептал ему на ухо:
— Я пока займусь девушкой, ей может понадобиться моя помощь.
Ришар вздрогнул и сказал:
— Хорошо, идите.
Врач ушел в соседнюю комнату, привратник вернулся в свою каморку, и Валентин и Ришар остались одни.
Скульптор умоляюще сложил руки, продолжая просить у Валентина прощения.
Однако тот произнес с той же грустной кроткой улыбкой:
— Что Бог делает, все к лучшему, мой бедный Ришар; очевидно, это несчастье должно было произойти, чтобы открыть тебе глаза на истинное положение вещей и заставить уважать святые законы справедливости и чести. Наверное, Бог потребовал мою жизнь в обмен на совершенное им чудо, но если моя смерть может упрочить ваше с Юбертой счастье, то я ни о чем не жалею, Ришар, уверяю тебя.
— Нет, нет, я не верю, что ты умрешь, умрешь от моей руки! — вскричал скульптор, принимаясь рвать на себе волосы. — Нет и еще раз нет! Это невозможно!
— Ришар, не будем терять драгоценное время, ведь смерть может прийти ко мне в любую минуту, даже сейчас, и я не успею договорить эту фразу до конца. Однако я не хочу умереть, не услышав от тебя слова о том, что твои страдания не ограничатся пустыми сожалениями, а сделают твою душу благороднее, то есть заставят тебя признать свои ошибки и загладить свою вину перед Юбертой.
Скульптор, по-видимому, боролся с обуревавшими его чувствами, но молчал.
Это молчание испугало Валентина.
— Боже! — воскликнул он, пытаясь поднять руки к Небу. — А я-то думал, что мои муки не будут напрасными!
— Нет, черт побери! — вскричал Ришар. — Они не напрасны! Юберта станет моей женой, как бы тяжело мне это ни было. Ах! На этот раз можешь мне поверить — я клянусь тебе, Валентин, клянусь всем, что для человека свято на земле!
— Я верю, верю тебе, — сказал раненый, сжимая руку друга своей слабеющей рукой, — каким бы легкомысленным ты ни был, у тебя доброе сердце; ты не захочешь отягчать свою совесть сожалениями о том, что солгал старому товарищу, который скоро покинет тебя навсегда. Но зачем говорить о грустном? Поверь, если ты сделаешь счастливой Юберту, ты станешь счастливым и сам.
Вы, распутники, говорите о браке с таким же презрением, как атеисты о Боге. Но, несмотря на все насмешки неверующих, святой союз между женщиной и мужчиной по-прежнему остается единственным залогом счастья и покоя на этом свете. Откажись от своих порочных привычек, Ришар, порви со своей беспутной и беспорядочной жизнью; труд — это самая благородная из всех целей человека, а в том новом положении, которое тебя ждет, он становится первейшей обязанностью. Ты с некоторым опозданием поймешь истинную ценность этого понятия, но, начав следовать его заповедям, ты оценишь радость труда.
Мои нравоучения тебя утомляют, бедный Ришар, ты так часто мне это говорил; потерпи еще немного, это моя последняя проповедь. Послушай, я уже не даю тебе советов, а обращаюсь к тебе лишь с одной просьбой. Юберта молода, она только начинает жить, она скоро меня забудет; к тому же ты не сможешь ревновать ее к покойнику.
В ответ на этот призыв Ришар разрыдался.
— Напоминай ей иногда обо мне, когда вы будете сидеть вдвоем у камина; пусть она тоже повторяет мое имя вслед за тобой!
Ришар пожал руку друга.
— Теперь я знаю, — продолжал раненый, — что не все, нет, нет, не все умирает вместе с нами; когда моя душа покинет тело, она всегда будет находиться поблизости от вас; моя любовь к вам окажется сильнее смерти, и, как мне кажется, когда мой дух будет вас видеть и слышать, будучи не в силах с вами говорить, счастье от того, что Юберта произносит мое имя и, возможно, плачет, вспоминая обо мне, не сравнится ни с каким блаженством, которое нам сулят в загробной жизни.
Ришара душили слезы; наконец, ему удалось выдавить из себя несколько слов.
— О! Я никогда не забуду тебя, Валентин, — промолвил он, — а что касается Юберты…
— Ришар, — произнес раненый умоляющим голосом, перебивая друга, — Ришар, нельзя ли мне в последний раз перед смертью увидеть ее?
Скульптор ничего не ответил.
— О! — воскликнул Валентин с упреком в голосе. Скульптор почувствовал, сколько мучительной боли было в этом обыкновенном возгласе.
— Невозможно! — сказал он. — Я клянусь, Валентин, что это невозможно.
— Невозможно? — переспросил раненый, чьи зрачки сильно расширились. — Почему же? Знаешь, Ришар, ты вызвал у меня странное подозрение. Уж не обманул ли ты меня, сказав, что Юберта жива? Ришар, я хочу видеть ее, живую или мертвую, я хочу этого, слышишь?
Как ни пытался скульптор удержать друга, тот все-таки приподнялся, опираясь на одно колено.
— Что ты делаешь, несчастный! — вскричал Ришар. — Тебе же запретили волноваться и двигаться.
— Я пойду к Юберте, раз ты не хочешь привести ее ко мне.
В тот же миг из комнаты, где находилась девушка, послышались невнятные крики. Валентин узнал голос Юберты.
— Что там происходит? — спросил он, пытаясь встать на ноги. — Отчего она кричит?
— Ради Бога, Валентин, — взмолился Ришар, — ради всего святого, не сейчас, позже!
— Разве ты не слышишь? Юберта кричит, она зовет на помощь.
Шатаясь, Валентин направился к двери.
— Что ж! — воскликнул Ришар, — Придется сказать тебе правду: Юберта… Он замялся.
— Ну, что с ней? — спросил Валентин.
— Она сошла с ума.
Раненый вскрикнул и затем захрипел; он покачнулся, обернулся и рухнул на пол, подобно выкорчеванному дереву.
На крик Валентина и раздавшийся в ответ не менее страшный крик Ришара, а также на шум упавшего тела прибежал врач.
Вдвоем с Ришаром они бросились к раненому и подняли его.
Глаза Валентина были широко открыты, но взгляд их был тускл и неподвижен; его губы еще шевелились, но не могли произнести ни звука; затем его тело забилось в предсмертных судорогах, а изо рта вырвался мучительный вздох.
Вместе с этим вздохом отлетела душа Валентина.
— Ничего не поделаешь, — сказал Ришару врач, — он умер.
Бледный, плачущий, сотрясаемый нервной дрожью, скульптор некоторое время неподвижно стоял на коленях возле тела своего друга и молился — в некоторые минуты молитва сама вырывается наружу из глубины нашей души, даже если наши губы не знают ее слов.
Затем Ришар подумал, что если Валентин прав и что-то остается от нас после смерти, то лучше всего он мог бы доказать душе покойного свою скорбь, проявляя нежную заботу о Юберте.
Скульптор в последний раз поцеловал друга, закрыл его рот и глаза и, шатаясь как пьяный, направился туда, где он оставил девушку.
К его великому удивлению, врач был там один.
Дверь комнаты, выходившей во дворик, была открыта…
— Где Юберта? — вскричал Ришар угрожающим тоном, в котором в то же время слышалась мольба.
— Она хотела отправиться на поиски деда, который все не приходил, — ответил врач, — а я пытался ее удержать, поэтому она кричала.
Услышав ваши крики, я отпустил девушку и побежал к вам.
— О! — воскликнул Ришар. — Горе мне, горе!
Он бросился прочь из комнаты и помчался к привратнику, чтобы расспросить его.
Привратник заметил, как Юберта с растрепанными волосами выскочила из дома, и поспешил за ней. К сожалению, после несчастного случая входная дверь оставались открытой.