Страница:
— Вот как! Неужели ты уже столкнулась с подобным пристрастием?
— Ладно, послушай, со мной это чуть не произошло.
— Черт возьми! Как занятно, рассказывай. Она уселась мне на колени.
— Представь себе, — начала она, — у госпожи Берюше есть одна знатная клиентка, все ее называют «госпожа графиня». Эта дама приезжает в богатом экипаже, запряженном двумя лошадьми, и со слугой-негром. Что бы она ни покупала — корсеты, пеньюары, панталоны, — ей всегда хочется, чтобы я сопровождала ее в примерочную. Поначалу она ничуть не выделяла меня, но мало-помалу стала предпочитать именно мои изделия. Доходило до смешного — если о предметах туалета, которых я и не касалась, говорили, что они изготовлены мною, графиня покупала их с закрытыми глазами.
Четыре дня назад она сделала заказ с доставкой на дом — знаешь, я и не думала об этом, лишь сейчас вспомнила, — прислала свой экипаж и настояла, чтобы товар привезла только я, и никто другой. Я приехала; она приняла меня в небольшом будуаре, обитом узорчатым атласом и уставленном фарфоровыми вазами, которые были украшены цветочками и птичками. Присутствовавшая там горничная предложила графине свои услуги, но та отослала ее, сказав, что достаточно будет и меня. Когда мы остались одни, графиня заявила, что доставленные предметы туалета следует примерить, но только не на ней: так не узнаешь, к лицу ли белье, и ей хотелось взглянуть, как оно сидит на мне!
Я возражала, ибо была на голову ниже ее ростом и по такой примерке нельзя ни о чем судить, но графиня упорствовала и начала меня раздевать.
От стыда и смущения я даже не осмеливалась сопротивляться; снимая с меня платье, шейный платок, корсаж, она всякий раз вскрикивала: «Ах, хорошенькая шейка! Ах, прелестные плечи! Ах, очаровательные сосочки!» Она исцеловала мне шею и грудь, пройдясь по ним то руками, то губами. Внезапно она приостановилась:
«А теперь примерим панталоны!»
Речь шла об изящных батистовых панталонах с кружевом; она стащила с меня прямо через туфли мои собственные панталоны и запустила руки мне под сорочку, приговаривая:
«Ах, какая у нее атласная кожа! Как-нибудь мы вместе примем ванну, моя милочка, я натру тебя миндальной пастой, и ты станешь белоснежной, как горностай, — и, усмехнувшись, она добавила: — И с прелестным черненьким хвостиком, как у него».
Тут она попыталась положить руку на мой пушок, но я отпрянула назад.
«Что приключилось, маленькая дикарка, отчего ты отворачиваешься, неужели я внушаю тебе страх?» — спросила она.
И, схватив меня в охапку, крепко прижала к себе; но, увидев, как я покраснела и задрожала, решила отступить:
«Ладно, примерь эти панталоны сама».
Я примерила. Панталоны были непомерно широки и велики для меня, что дало ей повод подтянуть их, просунув руку между моими ляжками. На какой-то миг рука ее застыла, вернее, нежно затрепетала.
Наконец, вдоволь расцеловав и ощупав меня со всех сторон, она промолвила:
«Уверена, все будет впору».
Потом она сама одела меня, осыпая теми же ласками, что при раздевании, и, расставаясь, прошептала:
«Предупреждаю заранее, все воскресенье мы проведем вдвоем, вместе примем ванну, пообедаем и сходим на спектакль. Принарядись, я зайду за тобой в два часа дня».
— Но воскресенье это же завтра!
— Ну и что! Она не застанет меня в магазине, только и всего!
— Как же ты молчала об этом до сих пор?
— За последние три дня мне столько довелось испытать, что было не до графини. Пусть она теперь помучается!
И шальная девчонка захлопала в ладоши. В голову мне пришла одна мысль:
— Скажи-ка, тебя бы сильно испугали ухаживания со стороны женщины?
— А чего мне бояться?
— Тебе виднее.
— Теперь совсем не страшно, я уже подготовлена и знаю, о чем речь. А что ты придумал?
— Ничего особенного. Все же, признаться, забавно было бы понаблюдать, как одна женщина добивается расположения другой.
— Словно такой распутник, как ты, никогда этого не видел!..
— Отчего же, видел, как-то при мне две девицы упражнялись в таких занятиях, но за деньги, а ты понимаешь, что это не по-настоящему.
— Вот чего тебе хочется, надо же!
— Возможно ли восстановить отношения с графиней?
— Как?
— Тебе известен ее адрес?
— Нет.
— Ведь ты была у нее дома.
— Меня везли на экипаже, и я не заметила ни названия улицы, ни номер дома.
— В таком случае забудем об этом. Тебе еще не раз предстоит стать предметом подобной страсти, они тебя не минуют — не беспокойся.
— Меня беспокоит то, что вы, сударь, похоже, вовсе не ревнивы!
— Ревновать к женщине! Напротив, следует ее благодарить — ей дано лишь разжечь твои желания, тем самым помогая мне, способному окончательно их удовлетворить.
— А если бы это был мужчина?
— О, это совсем другое дело (я старался говорить как можно серьезнее), если изменишь мне с мужчиной — убью!
— Хорошо хоть так, а то я испугалась, что ты меня ни капельки не любишь.
— Как это не люблю! Сейчас увидишь!
К счастью, так просто было доказать ей свою любовь — я взял ее на руки и отнес на кровать. В мгновение ока мы скинули всю одежду. Я потянул за шнур шторы, прикрывающей зеркало (почему-то я забывал делать это прежде), и в зеркале отразился свет двух канделябров.
Виолетта радостно вскрикнула.
— Ах, как замечательно! — промолвила она. — Мы увидим себя со стороны.
— Смотри, пока достанет сил смотреть.
— Бьюсь об заклад, что досмотрю все до конца.
— А я уверяю, что нет.
Долгим скользящим поцелуем я спустился от ее губ до того пригорка, который зовут Холмом Венеры.
— Как жаль, — заметила она, — голова твоя в таком месте, откуда ты ничего не разглядишь.
— Наблюдай и за меня тоже, а я и так догадаюсь! Кстати, как там поживает наше местечко?
— Неважно, побаливает при ходьбе.
— Ведь я велел тебе приложить туда небольшую губку, пропитанную настоем алтея.
— Я так и сделала.
— Тебе стало лучше?
— Намного.
— Отлично, сейчас я доведу твое лечение до конца. Я взял кувшин с молоком и поднес его ко рту.
— Боже мой, что ты делаешь? — встревожилась Виолетта.
Я подал ей знак не волноваться и обратить свой взгляд к зеркалу.
Тем временем молоко согрелось у меня во рту; приближая свои губы к маленькой сокрушенной перегородке, поцелуями я в несколько приемов вливал струйку молока в раскрытые лепестки кувшинки, что зовется влагалищем.
При первом же вливании она вскрикнула:
— Ах, как у тебя получается! Как хорошо, теплота проникает до самого сердца. Раньше ты так не делал. Ты научишь меня еще куче всяких приятностей, правда?
Я продолжал ласкать ее, но теперь уже с пустым ртом.
— О, теперь иначе, это мне уже знакомо. Только сейчас еще лучше, чем прежде. О, твой язык… где ты им водишь, доставляя мне такое наслаждение? Боже мой!… Боже мой!… Не выдержу… Нет, не позволю себе забыться, буду противиться… я… я… ах… сдаюсь… Дорогой, любимый, мои глаза закрываются, ничего больше не вижу… душа улетает… я умираю!..
Для влюбленных каждая ночь неповторима; читателю же описание последующих встреч может показаться однообразным, и мы избавим его от излишних подробностей.
В середине следующего дня я набрасывал по памяти портрет Виолетты, когда в два часа пополудни раздался звонок в дверь и слуга доложил мне о приходе графини де Менфруа. Предчувствие не обмануло меня. «Пусть войдет», — оживился я и, дойдя до входа в столовую, сам проводил графиню в спальню, служившую мне и рабочим кабинетом, и художественной мастерской.
Вначале графиня казалась слегка смущенной, однако, чуть поколебавшись, она села в кресло и приподняла вуаль. Передо мной предстала высокая двадцативосьмилетняя женщина с великолепными волосами, согласно тогдашней моде локонами ниспадавшими до плеч; с черными бровями, черными ресницами и черными глазами; прямым носом, губами кораллового цвета, резко очерченным подбородком; четко обозначенные грудь и бедра были все же недостаточно развиты для ее роста.
Видя, что я ожидаю объяснений, она заговорила первой:
— Возможно, вы сочтете мой визит несколько странным, сударь, но именно у вас я рассчитываю навести нужные мне справки.
Я поклонился в ответ:
— Буду весьма польщен, сударыня, если окажусь вам чем-нибудь полезен.
— В вашем доме на нижнем этаже проживает торговка бельем; у нее работает одна юная особа по имени Виолетта.
— Да, это так, сударыня.
— Три дня назад девочка исчезла. Ее подружки и хозяйка на мои расспросы в один голос ответили: они не знают, что с ней сталось. Тогда я обратилась к ее хозяину, объяснив, что проявляю живое участие к этой девочке и готова привлечь к ее розыску полицию; хозяин заявил мне, будто он имеет все основания полагать, что я получу необходимые сведения о ней у вас. Надеюсь, вы соизволите сообщить, где она сейчас находится.
— Видя, как вы к ней расположены, я нисколько не намерен прятать малышку от вас, однако вынужден держать ее подальше от глаз господина Берюше, который снял задвижку с ее комнаты, чтобы захаживать туда в любое удобное для него время. В два часа ночи девочка прибежала ко мне в поисках защиты, и я предоставил ей убежище — только и всего.
— Значит, она здесь? — не удержалась графиня.
— Помилуйте, сударыня, как можно? К счастью, моя холостяцкая квартира свободна, и я привел девочку туда.
— И вы дадите мне адрес?
— С превеликим удовольствием, сударыня. Виолетта мне столько о вас рассказывала.
— Она говорила вам обо мне?
— Да, сударыня, мне известно, как вы были к ней добры; бедняжка сейчас нуждается в поддержке, и я буду всячески способствовать тому, чтобы в вашем лице она обрела покровительницу.
— Мне остается только поблагодарить вас, сударь. Раз несчастная малютка не решилась обратиться за помощью ко мне, я рада, что она нашла приют у такого человека, как вы.
Тем временем я написал адрес: «Улица Нёв-Сент-Огюстен, второй этаж, двойная дверь с зеленой бархатной обивкой», а затем поставил подпись — «Кристиан».
В этом доме меня знали только под таким именем.
— Разрешите задать вам один вопрос, — обратилась ко мне графиня, — когда вы рассчитываете ее увидеть?
— Сегодня вечером, сударыня.
— Она не собиралась выходить из дома после полудня?
— Уверен, вы застанете ее за чтением: она упивается романом (и я намеренно выделил название) «Мадемуазель де Мопен».
— Это вы заставили ее читать такую книгу?
— О нет, сударыня, она читает то, что ей хочется самой.
— Сначала я заеду за покупками на улицу Мира, а оттуда отправлюсь к ней.
Я раскланялся с графиней и проводил ее до лестницы; затем побежал на балкон, наблюдая, как ее экипаж проследовал по Риволи и свернул на Вандомскую площадь.
Тут я схватил шляпу, сбежал по лестнице и в один миг очутился на улице Сент-Огюстен. У меня был ключ от коридора; обогнув спальню, я бесшумно проник в туалетную комнату, откуда через нарочно устроенное отверстие стал наблюдать за Виолеттой, раскинувшейся на кушетке; на ней не было ничего, кроме полураспахнутых халата и сорочки, на коленях покоилась раскрытая книга, пальчиком она рассеянно теребила маленький розовый бутончик своей груди — забавлялась, извлекая его, точно земляничку, из черных зарослей рассыпанных по груди волос.
Едва я обосновался на своем наблюдательном пункте, как Виолетта встрепенулась, и мне стало ясно, что она услышала шум со стороны лестничной площадки. Действительно, кто-то постучал в дверь.
Девушка протянула руку к шнурку звонка, но, видно, вспомнив, что горничную отослали, поднялась и мелкими шажками осторожно двинулась к двери.
Стук продолжался.
— Кто там? — спросила Виолетта.
— Ваша подруга.
— Моя подруга?
— Да, графиня. Я пришла с разрешения Кристиана; у меня от него записка.
— Ах, да, конечно! — воскликнула Виолетта, узнав голос графини и вспомнив о нашем с ней разговоре. — Добро пожаловать.
И она впустила графиню.
Вошедшая гостья прежде всего поторопилась запереть дверь.
— Вы одна? — спросила она Виолетту.
— Совершенно одна.
— Где ваша горничная?
— У портнихи.
— Тем лучше! Я была почти уверена, что застану вас и, желая насладиться вашим обществом, отослала свой экипаж, а обратно поеду в фиакре. Вы готовы уделить мне часок-другой?
— Охотно.
— И вам приятно меня видеть?
— Весьма.
— Неблагодарная девчонка!
Тем временем графиня сняла шляпку, вуаль, кашемировую шаль и осталась в свободном черном атласном платье, сверху донизу застегнутом на пуговицы из розового коралла. Такие же кораллы красовались в ее ушах.
— Неблагодарная? — повторила Виолетта. — В чем вы укоряете меня?
— Вместо того чтобы разыскать меня, вы доверились какому-то мужчине!
— Я не знала ни вашего имени, ни адреса, ни номера дома. Сегодня в два часа вы собирались зайти за мной в магазин, припоминаете?
— Конечно, я пришла, но птичка уже упорхнула, и новая клетка, признаться, получше старой, с чем вас и поздравляю.
— По-вашему, здесь красиво?
— Восхитительно! Если уж эти художники берутся за отделку квартиры, то проявляют отменный вкус!
И она приблизилась к Виолетте.
— Ах, да, милая малютка, — произнесла она, — ведь я вас еще не поцеловала.
Обеими руками она схватила девочку за голову и горячо поцеловала в губы. Виолетта невольно уклонилась от поцелуя, однако графиня удержала ее.
— Посмотри-ка (она перешла на «ты»), как прекрасно смотрится твоя очаровательная головка на фоне черного атласного платья.
Она подвела девочку к зеркалу, расположенному между двумя окнами; восхитительные белокурые локоны графини ниспадали Виолетте на лицо, смешиваясь с ее черными волосами.
— Ах, как бы мне хотелось родиться блондинкой! — вздохнула Виолетта.
— Отчего же?
— На мой взгляд, блондинки привлекательнее брюнеток.
— Ты и в самом деле так считаешь, моя прелесть?
— О да! — воскликнула Виолетта, вглядываясь в графиню скорее с любопытством, чем с желанием.
— Блондинка я только наполовину.
— Наполовину?
— У меня темные глаза и черные брови.
— Очень красивое сочетание, — бесхитростно произнесла Виолетта.
— Значит, ты находишь меня красивой?
— Великолепной!
— Ах ты льстица! — воскликнула графиня, обхватив Виолетту рукой, и, увлекая ее к себе на колени, села на кушетку.
— Вам будет тяжело, — попробовала возразить Виолетта.
— Ни в коем случае. Как же здесь жарко, малышка!
— Вы наглухо застегнуты, совсем по-зимнему.
— Ты права, я задыхаюсь. Будь у меня уверенность, что никто не войдет, я охотно сняла бы корсет.
— Не беспокойтесь, никто не придет.
— Что же, в таком случае…
Графиня стремительно расстегнула платье, неистово срывая корсет, так что отвалилось несколько крючков, бросила его на стул и с облегчением вздохнула, оказавшись в длинной батистовой рубашке и распахнутом атласном платье.
— А ты чего ждешь, разве тебе не жарко в кашемировом халате?
— О нет, взгляните: он очень тонкий.
Все же Виолетта развязала витой пояс халата, явив перед графиней батистовую рубашечку и голые ножки в бархатных домашних туфлях. Два полушария груди восхитительно выступали на фоне ее тонкой талии.
— Вы посмотрите на эту маленькую чаровницу, — восхитилась графиня, — ей еще нет пятнадцати, а у нее уже грудь больше, чем у меня (и она просунула руку в раскрытый ворот сорочки Виолетты).
— Ах, что за чудо! — пробормотала она. — И кончик розовый, как у блондинок! О, милая малышка, вот что прекрасно гармонировало бы с моими глазами, черными бровями и светлыми волосами! Позвольте мне поцеловать этот бутончик.
Виолетта осмотрелась вокруг, словно догадываясь о моем присутствии и испрашивая моего позволения. Но было уже поздно: графиня крепко прижалась ртом к ее груди, целуя, обсасывая и покусывая бутон зубами.
У. Виолетты вырвался сладострастный возглас.
— Взгляните на эту маленькую плутовку, — не унималась графиня, — она только появилась на свет, а ей лишь того и надо, что наслаждаться! А теперь другой бутончик, если я его не поцелую — он приревнует.
Она взялась за второй сосок, проделывая с ним то же, что и с первым.
— Ах, сударыня, что вы со мной делаете? — пролепетала Виолетта.
— Я ласкаю тебя, любимая. Неужели ты не догадывалась, что я влюблена в тебя с первого дня, как мы встретились?
— Разве может женщина влюбиться в женщину? — спросила Виолетта с невинным видом, способным погубить святого, чем окончательно раззадорила графиню.
— Маленькая глупышка! — отозвалась она. — Но это только к лучшему.
И тут же стала осыпать упреками свое платье:
— Ах, проклятое платье, как оно стесняет меня! Сейчас сниму его, ты не против?
— Как вам угодно, госпожа графиня.
— Не обращайся ко мне так почтительно! — вскрикнула та, столь порывисто освобождаясь от платья, что с него слетели три пуговицы.
— И как же прикажете вас называть?
— Зови меня Одетта — это мой любовный псевдоним.
И, облаченная лишь в батистовую рубашку, она бросилась назад к кушетке, на которой лежала Виолетта; та, воспользовавшись краткой передышкой, предоставленной ей графиней, и пытаясь усилить свою оборону, запахнула домашний халат.
— Это еще что! Маленькая бунтовщица! — воскликнула графиня. — Уж не надумала ли ты, часом, сопротивляться?
— Сопротивляться? Кому же?
— Мне.
— К чему мне защищаться от вас, ведь вы не желаете причинить мне зло, не так ли?
— Напротив, — промолвила графиня, потихоньку развязывала ей халат, — я стремлюсь доставить тебе удовольствие, но для этого ты должна позволить мне стать твоей возлюбленной.
— Все же, госпожа графиня…
— Одетта, я же говорила, называй меня просто Одетта.
— Но ведь когда вы…
— Ты, а не вы.
— Когда ты станешь… о, я никогда не решусь обращаться к вам на ты!
Графиня целиком вобрала губами маленький ротик Виолетты и, поражая ее язычок копьями своих поцелуев, приговаривала:
— Ты… ты… Разве мы не подружки?
— Хороши подружки — бедная девушка из народа и знатная дама!
— И что же надо сделать знатной даме, чтобы вы простили ее за титул графини? Взгляните, маленькая гордячка, вот я у ваших ног, теперь вы довольны?
И графиня опустилась на колени перед сидящей Виолеттой, попутно приподнимая ее сорочку в поисках потаенных прелестей, обнаруженных ею во время примерки панталон. Руки ее уже нащупали сквозь батист подходы к заветному гроту, куда и устремлялись сейчас ее пылающие взгляды.
— О, да она просто сокровище! — бормотала графиня. — Создана для любви! Как сложена! Округлые бедра, гладкий живот. Из какого мрамора высечена моя ненаглядная Геба? Из паросского или каррарского? Ах, что за очаровательная дырочка! Ну же, не противься, злюка, раздвинь ножки, дай мне ее расцеловать. Она просунула голову под рубашку.
— Как прекрасно пахнет! Кокетка надушилась португальской водой!
— Этот запах очень нравится Кристиану.
— Кристиану! Что это значит? — вскричала графиня.
— Он мой любовник, — ответила Виолетта.
— Любовник! У вас есть любовник?
— Да.
— И любовник этот вами овладел?
— Ну, конечно.
— Вы больше не девственница?
— Нет.
— С каких пор?
— Вот уже два дня.
— О!..
Графиня зарычала от ярости.
— О, дурочка! Отдать свою девственность мужчине!
— А кому, по-вашему, я должна была ее вручить?
— Мне! Кому же еще, а я одарила бы тебя всем, чего бы ты ни пожелала. Ах, — с отчаянием вздохнула она, — никогда тебе этого не прощу!
Одной рукой она схватила свой корсет, другой — платье, словно собираясь одеться.
— Чем же он с тобой занимается, твой любовник? Он безжалостно растерзал тебя; посмей только сказать, что тебе было с ним хорошо.
— О да, очень! — воскликнула Виолетта.
— Ты лжешь!
— Я и представить не могла такого наслаждения.
— Ты лжешь!
— Думала, сойду с ума от счастья!
— Замолчи!
— Какое вам дело до этого?
— Как это какое дело? Он украл у меня столько блаженства. Считая тебя невинной, я мечтала шаг за шагом посвящать тебя в таинства любви! Каждый день изобретала бы новые ласки! А он осквернил тебя своими грубыми утехами. Неужели приятно прикасаться к шершавому волосатому мужскому телу?
— У моего Кристиана кожа нежная, как у женщины!
— Перестань! Глупо было бы с моей стороны соперничать с ним! Прощай!
Она яростно застегнула свой корсет.
— Вы уходите? — спросила Виолетта.
— Мне нечего здесь делать. Вы завели любовника! О, я сразу догадалась, видя, как вы отталкиваете меня.
И она поспешно запахнула платье.
— Еще одна утраченная иллюзия! — негодовала она. — Как не везет женщинам, отстаивающим честь и достоинство нашего слабого пола! Ах, скверная девчонка, сколько счастья ты отняла у меня! Сердце разрывается, мне надо выплакаться, иначе я задохнусь!
И она рухнула на стул, плача навзрыд. Ее слезы были такими небывалыми, а рыдания свидетельствовали о таком горе, что Виолетта, забыв даже надеть на себя халат, в одной рубашке, полуголая, присела перед ней:
— Полноте, госпожа графиня, не нужно так убиваться.
— Опять «госпожа графиня»!
— Ну хорошо, Одетта, вы несправедливы.
— Опять «вы»!
— Ты несправедлива.
— Что ты имеешь в виду?
— Я и помыслить не могла, что вы меня любите!
— «Что вы меня любите!» — повторила графиня, негодующе топая ногой.
— Что ты меня любишь.
— И ты этого не разглядела тогда, у меня дома?
— Я и не подозревала, я была так невинна!
— А что, ты уже перестала ей быть?
— Чуть меньше, — улыбнулась Виолетта.
— Я так страдаю, а она насмехается надо мной! — воскликнула графиня, ломая руки от отчаяния.
— О нет, уверяю вас… клянусь тебе! Графиня покачала головой в знак несогласия.
— Ах, все кончено! Я в силах простить, но не забыть. Довольно малодушия! Вы меня больше не увидите! Прощайте!
Обезумевшая от отчаяния, графиня напоминала любовника, уличившего свою возлюбленную в неверности. Открыв дверь, она бросилась к выходу.
Виолетта подождала с минуту, прислушалась к шагам на лестнице: раздосадованная графиня не возвращалась.
Затворив дверь, Виолетта обернулась и на пороге туалетной комнаты столкнулась со мной. От неожиданности она вскрикнула; я расхохотался, и она бросилась в мои объятия.
— Ах, как я рада, что вела себя скромно! — воскликнула она.
— Тебе это тяжело далось?
— Не очень. Правда, когда она поцеловала мои сосочки, я так распалилась!
— Настолько, что мне, наверное, не придется брать тебя силой!
— О нет!
Я обнял ее и поместил на кушетку в той же позе, в какой ее усаживала графиня.
— Ты говорила, что я люблю твой запах. Не позволишь ли мне им насладиться?
— Пожалуйста, дыши, — промолвила она и вскинула ноги на мою шею.
После минуты безмолвия, из тех, что красноречивей всех слов на свете, она произнесла:
— Ах, и она посмела сказать, что ты не доставляешь мне наслаждения!
— А знаешь, — начал я, чуть передохнув, — наша милая графиня прекрасно вооружена: и любовный псевдоним, и боевой наряд. А с какой проворностью она сбросила корсет и платье — тебе есть чему у нее поучиться, еще самая малость — и она предстала бы перед нами совершенно голой.
— Тебе, распутнику, на радость!
— Не скрою, два ваших нагих тела рядом составили бы очаровательный контраст.
— Который вам, сударь, уже не оценить!
— Как знать!
— Она ушла.
— Ну и что? Она вернется!
— Прямо сейчас?
— Нет.
— Ты же видел, как она была разъярена.
— Бьюсь об заклад, что еще до наступления завтрашнего утра она тебе напишет.
— Принять ее послание?
— Непременно, только я должен с ним ознакомиться.
— Ни шагу не ступлю без тебя!
— Обещаешь?
— Честное слово!
— Что ж, полагаюсь на тебя. Раздался осторожный стук в дверь.
— Леони, — тотчас определила Виолетта.
Моя одежда была в беспорядке, и я поспешил в туалетную комнату.
— Открывай, — велел я Виолетте. Виолетта открыла дверь.
Появилась горничная с запиской в руке:
— Вот письмо для вас, мадемуазель. Его передал слуга-негр той дамы, что недавно от вас вышла.
— Следует послать ответ?
— Но только не с этим слугой, поскольку он советовал передать вам эту бумагу, когда вы будете одна.
— Да будет вам известно, госпожа Леони, что подобные советы излишни, мне нечего скрывать от господина Кристиана.
— Дело ваше, мадемуазель, — сказала горничная, протянув Виолетте письмо.
Леони вышла, и я появился на пороге спальни:
— Ну как? Говорил я тебе, что она не дотерпит до завтра и даст о себе знать.
— Ты прорицатель, — объявила Виолетта, размахивая письмом.
Она села мне на колени, и мы распечатали письмо графини.
V
— Ладно, послушай, со мной это чуть не произошло.
— Черт возьми! Как занятно, рассказывай. Она уселась мне на колени.
— Представь себе, — начала она, — у госпожи Берюше есть одна знатная клиентка, все ее называют «госпожа графиня». Эта дама приезжает в богатом экипаже, запряженном двумя лошадьми, и со слугой-негром. Что бы она ни покупала — корсеты, пеньюары, панталоны, — ей всегда хочется, чтобы я сопровождала ее в примерочную. Поначалу она ничуть не выделяла меня, но мало-помалу стала предпочитать именно мои изделия. Доходило до смешного — если о предметах туалета, которых я и не касалась, говорили, что они изготовлены мною, графиня покупала их с закрытыми глазами.
Четыре дня назад она сделала заказ с доставкой на дом — знаешь, я и не думала об этом, лишь сейчас вспомнила, — прислала свой экипаж и настояла, чтобы товар привезла только я, и никто другой. Я приехала; она приняла меня в небольшом будуаре, обитом узорчатым атласом и уставленном фарфоровыми вазами, которые были украшены цветочками и птичками. Присутствовавшая там горничная предложила графине свои услуги, но та отослала ее, сказав, что достаточно будет и меня. Когда мы остались одни, графиня заявила, что доставленные предметы туалета следует примерить, но только не на ней: так не узнаешь, к лицу ли белье, и ей хотелось взглянуть, как оно сидит на мне!
Я возражала, ибо была на голову ниже ее ростом и по такой примерке нельзя ни о чем судить, но графиня упорствовала и начала меня раздевать.
От стыда и смущения я даже не осмеливалась сопротивляться; снимая с меня платье, шейный платок, корсаж, она всякий раз вскрикивала: «Ах, хорошенькая шейка! Ах, прелестные плечи! Ах, очаровательные сосочки!» Она исцеловала мне шею и грудь, пройдясь по ним то руками, то губами. Внезапно она приостановилась:
«А теперь примерим панталоны!»
Речь шла об изящных батистовых панталонах с кружевом; она стащила с меня прямо через туфли мои собственные панталоны и запустила руки мне под сорочку, приговаривая:
«Ах, какая у нее атласная кожа! Как-нибудь мы вместе примем ванну, моя милочка, я натру тебя миндальной пастой, и ты станешь белоснежной, как горностай, — и, усмехнувшись, она добавила: — И с прелестным черненьким хвостиком, как у него».
Тут она попыталась положить руку на мой пушок, но я отпрянула назад.
«Что приключилось, маленькая дикарка, отчего ты отворачиваешься, неужели я внушаю тебе страх?» — спросила она.
И, схватив меня в охапку, крепко прижала к себе; но, увидев, как я покраснела и задрожала, решила отступить:
«Ладно, примерь эти панталоны сама».
Я примерила. Панталоны были непомерно широки и велики для меня, что дало ей повод подтянуть их, просунув руку между моими ляжками. На какой-то миг рука ее застыла, вернее, нежно затрепетала.
Наконец, вдоволь расцеловав и ощупав меня со всех сторон, она промолвила:
«Уверена, все будет впору».
Потом она сама одела меня, осыпая теми же ласками, что при раздевании, и, расставаясь, прошептала:
«Предупреждаю заранее, все воскресенье мы проведем вдвоем, вместе примем ванну, пообедаем и сходим на спектакль. Принарядись, я зайду за тобой в два часа дня».
— Но воскресенье это же завтра!
— Ну и что! Она не застанет меня в магазине, только и всего!
— Как же ты молчала об этом до сих пор?
— За последние три дня мне столько довелось испытать, что было не до графини. Пусть она теперь помучается!
И шальная девчонка захлопала в ладоши. В голову мне пришла одна мысль:
— Скажи-ка, тебя бы сильно испугали ухаживания со стороны женщины?
— А чего мне бояться?
— Тебе виднее.
— Теперь совсем не страшно, я уже подготовлена и знаю, о чем речь. А что ты придумал?
— Ничего особенного. Все же, признаться, забавно было бы понаблюдать, как одна женщина добивается расположения другой.
— Словно такой распутник, как ты, никогда этого не видел!..
— Отчего же, видел, как-то при мне две девицы упражнялись в таких занятиях, но за деньги, а ты понимаешь, что это не по-настоящему.
— Вот чего тебе хочется, надо же!
— Возможно ли восстановить отношения с графиней?
— Как?
— Тебе известен ее адрес?
— Нет.
— Ведь ты была у нее дома.
— Меня везли на экипаже, и я не заметила ни названия улицы, ни номер дома.
— В таком случае забудем об этом. Тебе еще не раз предстоит стать предметом подобной страсти, они тебя не минуют — не беспокойся.
— Меня беспокоит то, что вы, сударь, похоже, вовсе не ревнивы!
— Ревновать к женщине! Напротив, следует ее благодарить — ей дано лишь разжечь твои желания, тем самым помогая мне, способному окончательно их удовлетворить.
— А если бы это был мужчина?
— О, это совсем другое дело (я старался говорить как можно серьезнее), если изменишь мне с мужчиной — убью!
— Хорошо хоть так, а то я испугалась, что ты меня ни капельки не любишь.
— Как это не люблю! Сейчас увидишь!
К счастью, так просто было доказать ей свою любовь — я взял ее на руки и отнес на кровать. В мгновение ока мы скинули всю одежду. Я потянул за шнур шторы, прикрывающей зеркало (почему-то я забывал делать это прежде), и в зеркале отразился свет двух канделябров.
Виолетта радостно вскрикнула.
— Ах, как замечательно! — промолвила она. — Мы увидим себя со стороны.
— Смотри, пока достанет сил смотреть.
— Бьюсь об заклад, что досмотрю все до конца.
— А я уверяю, что нет.
Долгим скользящим поцелуем я спустился от ее губ до того пригорка, который зовут Холмом Венеры.
— Как жаль, — заметила она, — голова твоя в таком месте, откуда ты ничего не разглядишь.
— Наблюдай и за меня тоже, а я и так догадаюсь! Кстати, как там поживает наше местечко?
— Неважно, побаливает при ходьбе.
— Ведь я велел тебе приложить туда небольшую губку, пропитанную настоем алтея.
— Я так и сделала.
— Тебе стало лучше?
— Намного.
— Отлично, сейчас я доведу твое лечение до конца. Я взял кувшин с молоком и поднес его ко рту.
— Боже мой, что ты делаешь? — встревожилась Виолетта.
Я подал ей знак не волноваться и обратить свой взгляд к зеркалу.
Тем временем молоко согрелось у меня во рту; приближая свои губы к маленькой сокрушенной перегородке, поцелуями я в несколько приемов вливал струйку молока в раскрытые лепестки кувшинки, что зовется влагалищем.
При первом же вливании она вскрикнула:
— Ах, как у тебя получается! Как хорошо, теплота проникает до самого сердца. Раньше ты так не делал. Ты научишь меня еще куче всяких приятностей, правда?
Я продолжал ласкать ее, но теперь уже с пустым ртом.
— О, теперь иначе, это мне уже знакомо. Только сейчас еще лучше, чем прежде. О, твой язык… где ты им водишь, доставляя мне такое наслаждение? Боже мой!… Боже мой!… Не выдержу… Нет, не позволю себе забыться, буду противиться… я… я… ах… сдаюсь… Дорогой, любимый, мои глаза закрываются, ничего больше не вижу… душа улетает… я умираю!..
Для влюбленных каждая ночь неповторима; читателю же описание последующих встреч может показаться однообразным, и мы избавим его от излишних подробностей.
В середине следующего дня я набрасывал по памяти портрет Виолетты, когда в два часа пополудни раздался звонок в дверь и слуга доложил мне о приходе графини де Менфруа. Предчувствие не обмануло меня. «Пусть войдет», — оживился я и, дойдя до входа в столовую, сам проводил графиню в спальню, служившую мне и рабочим кабинетом, и художественной мастерской.
Вначале графиня казалась слегка смущенной, однако, чуть поколебавшись, она села в кресло и приподняла вуаль. Передо мной предстала высокая двадцативосьмилетняя женщина с великолепными волосами, согласно тогдашней моде локонами ниспадавшими до плеч; с черными бровями, черными ресницами и черными глазами; прямым носом, губами кораллового цвета, резко очерченным подбородком; четко обозначенные грудь и бедра были все же недостаточно развиты для ее роста.
Видя, что я ожидаю объяснений, она заговорила первой:
— Возможно, вы сочтете мой визит несколько странным, сударь, но именно у вас я рассчитываю навести нужные мне справки.
Я поклонился в ответ:
— Буду весьма польщен, сударыня, если окажусь вам чем-нибудь полезен.
— В вашем доме на нижнем этаже проживает торговка бельем; у нее работает одна юная особа по имени Виолетта.
— Да, это так, сударыня.
— Три дня назад девочка исчезла. Ее подружки и хозяйка на мои расспросы в один голос ответили: они не знают, что с ней сталось. Тогда я обратилась к ее хозяину, объяснив, что проявляю живое участие к этой девочке и готова привлечь к ее розыску полицию; хозяин заявил мне, будто он имеет все основания полагать, что я получу необходимые сведения о ней у вас. Надеюсь, вы соизволите сообщить, где она сейчас находится.
— Видя, как вы к ней расположены, я нисколько не намерен прятать малышку от вас, однако вынужден держать ее подальше от глаз господина Берюше, который снял задвижку с ее комнаты, чтобы захаживать туда в любое удобное для него время. В два часа ночи девочка прибежала ко мне в поисках защиты, и я предоставил ей убежище — только и всего.
— Значит, она здесь? — не удержалась графиня.
— Помилуйте, сударыня, как можно? К счастью, моя холостяцкая квартира свободна, и я привел девочку туда.
— И вы дадите мне адрес?
— С превеликим удовольствием, сударыня. Виолетта мне столько о вас рассказывала.
— Она говорила вам обо мне?
— Да, сударыня, мне известно, как вы были к ней добры; бедняжка сейчас нуждается в поддержке, и я буду всячески способствовать тому, чтобы в вашем лице она обрела покровительницу.
— Мне остается только поблагодарить вас, сударь. Раз несчастная малютка не решилась обратиться за помощью ко мне, я рада, что она нашла приют у такого человека, как вы.
Тем временем я написал адрес: «Улица Нёв-Сент-Огюстен, второй этаж, двойная дверь с зеленой бархатной обивкой», а затем поставил подпись — «Кристиан».
В этом доме меня знали только под таким именем.
— Разрешите задать вам один вопрос, — обратилась ко мне графиня, — когда вы рассчитываете ее увидеть?
— Сегодня вечером, сударыня.
— Она не собиралась выходить из дома после полудня?
— Уверен, вы застанете ее за чтением: она упивается романом (и я намеренно выделил название) «Мадемуазель де Мопен».
— Это вы заставили ее читать такую книгу?
— О нет, сударыня, она читает то, что ей хочется самой.
— Сначала я заеду за покупками на улицу Мира, а оттуда отправлюсь к ней.
Я раскланялся с графиней и проводил ее до лестницы; затем побежал на балкон, наблюдая, как ее экипаж проследовал по Риволи и свернул на Вандомскую площадь.
Тут я схватил шляпу, сбежал по лестнице и в один миг очутился на улице Сент-Огюстен. У меня был ключ от коридора; обогнув спальню, я бесшумно проник в туалетную комнату, откуда через нарочно устроенное отверстие стал наблюдать за Виолеттой, раскинувшейся на кушетке; на ней не было ничего, кроме полураспахнутых халата и сорочки, на коленях покоилась раскрытая книга, пальчиком она рассеянно теребила маленький розовый бутончик своей груди — забавлялась, извлекая его, точно земляничку, из черных зарослей рассыпанных по груди волос.
Едва я обосновался на своем наблюдательном пункте, как Виолетта встрепенулась, и мне стало ясно, что она услышала шум со стороны лестничной площадки. Действительно, кто-то постучал в дверь.
Девушка протянула руку к шнурку звонка, но, видно, вспомнив, что горничную отослали, поднялась и мелкими шажками осторожно двинулась к двери.
Стук продолжался.
— Кто там? — спросила Виолетта.
— Ваша подруга.
— Моя подруга?
— Да, графиня. Я пришла с разрешения Кристиана; у меня от него записка.
— Ах, да, конечно! — воскликнула Виолетта, узнав голос графини и вспомнив о нашем с ней разговоре. — Добро пожаловать.
И она впустила графиню.
Вошедшая гостья прежде всего поторопилась запереть дверь.
— Вы одна? — спросила она Виолетту.
— Совершенно одна.
— Где ваша горничная?
— У портнихи.
— Тем лучше! Я была почти уверена, что застану вас и, желая насладиться вашим обществом, отослала свой экипаж, а обратно поеду в фиакре. Вы готовы уделить мне часок-другой?
— Охотно.
— И вам приятно меня видеть?
— Весьма.
— Неблагодарная девчонка!
Тем временем графиня сняла шляпку, вуаль, кашемировую шаль и осталась в свободном черном атласном платье, сверху донизу застегнутом на пуговицы из розового коралла. Такие же кораллы красовались в ее ушах.
— Неблагодарная? — повторила Виолетта. — В чем вы укоряете меня?
— Вместо того чтобы разыскать меня, вы доверились какому-то мужчине!
— Я не знала ни вашего имени, ни адреса, ни номера дома. Сегодня в два часа вы собирались зайти за мной в магазин, припоминаете?
— Конечно, я пришла, но птичка уже упорхнула, и новая клетка, признаться, получше старой, с чем вас и поздравляю.
— По-вашему, здесь красиво?
— Восхитительно! Если уж эти художники берутся за отделку квартиры, то проявляют отменный вкус!
И она приблизилась к Виолетте.
— Ах, да, милая малютка, — произнесла она, — ведь я вас еще не поцеловала.
Обеими руками она схватила девочку за голову и горячо поцеловала в губы. Виолетта невольно уклонилась от поцелуя, однако графиня удержала ее.
— Посмотри-ка (она перешла на «ты»), как прекрасно смотрится твоя очаровательная головка на фоне черного атласного платья.
Она подвела девочку к зеркалу, расположенному между двумя окнами; восхитительные белокурые локоны графини ниспадали Виолетте на лицо, смешиваясь с ее черными волосами.
— Ах, как бы мне хотелось родиться блондинкой! — вздохнула Виолетта.
— Отчего же?
— На мой взгляд, блондинки привлекательнее брюнеток.
— Ты и в самом деле так считаешь, моя прелесть?
— О да! — воскликнула Виолетта, вглядываясь в графиню скорее с любопытством, чем с желанием.
— Блондинка я только наполовину.
— Наполовину?
— У меня темные глаза и черные брови.
— Очень красивое сочетание, — бесхитростно произнесла Виолетта.
— Значит, ты находишь меня красивой?
— Великолепной!
— Ах ты льстица! — воскликнула графиня, обхватив Виолетту рукой, и, увлекая ее к себе на колени, села на кушетку.
— Вам будет тяжело, — попробовала возразить Виолетта.
— Ни в коем случае. Как же здесь жарко, малышка!
— Вы наглухо застегнуты, совсем по-зимнему.
— Ты права, я задыхаюсь. Будь у меня уверенность, что никто не войдет, я охотно сняла бы корсет.
— Не беспокойтесь, никто не придет.
— Что же, в таком случае…
Графиня стремительно расстегнула платье, неистово срывая корсет, так что отвалилось несколько крючков, бросила его на стул и с облегчением вздохнула, оказавшись в длинной батистовой рубашке и распахнутом атласном платье.
— А ты чего ждешь, разве тебе не жарко в кашемировом халате?
— О нет, взгляните: он очень тонкий.
Все же Виолетта развязала витой пояс халата, явив перед графиней батистовую рубашечку и голые ножки в бархатных домашних туфлях. Два полушария груди восхитительно выступали на фоне ее тонкой талии.
— Вы посмотрите на эту маленькую чаровницу, — восхитилась графиня, — ей еще нет пятнадцати, а у нее уже грудь больше, чем у меня (и она просунула руку в раскрытый ворот сорочки Виолетты).
— Ах, что за чудо! — пробормотала она. — И кончик розовый, как у блондинок! О, милая малышка, вот что прекрасно гармонировало бы с моими глазами, черными бровями и светлыми волосами! Позвольте мне поцеловать этот бутончик.
Виолетта осмотрелась вокруг, словно догадываясь о моем присутствии и испрашивая моего позволения. Но было уже поздно: графиня крепко прижалась ртом к ее груди, целуя, обсасывая и покусывая бутон зубами.
У. Виолетты вырвался сладострастный возглас.
— Взгляните на эту маленькую плутовку, — не унималась графиня, — она только появилась на свет, а ей лишь того и надо, что наслаждаться! А теперь другой бутончик, если я его не поцелую — он приревнует.
Она взялась за второй сосок, проделывая с ним то же, что и с первым.
— Ах, сударыня, что вы со мной делаете? — пролепетала Виолетта.
— Я ласкаю тебя, любимая. Неужели ты не догадывалась, что я влюблена в тебя с первого дня, как мы встретились?
— Разве может женщина влюбиться в женщину? — спросила Виолетта с невинным видом, способным погубить святого, чем окончательно раззадорила графиню.
— Маленькая глупышка! — отозвалась она. — Но это только к лучшему.
И тут же стала осыпать упреками свое платье:
— Ах, проклятое платье, как оно стесняет меня! Сейчас сниму его, ты не против?
— Как вам угодно, госпожа графиня.
— Не обращайся ко мне так почтительно! — вскрикнула та, столь порывисто освобождаясь от платья, что с него слетели три пуговицы.
— И как же прикажете вас называть?
— Зови меня Одетта — это мой любовный псевдоним.
И, облаченная лишь в батистовую рубашку, она бросилась назад к кушетке, на которой лежала Виолетта; та, воспользовавшись краткой передышкой, предоставленной ей графиней, и пытаясь усилить свою оборону, запахнула домашний халат.
— Это еще что! Маленькая бунтовщица! — воскликнула графиня. — Уж не надумала ли ты, часом, сопротивляться?
— Сопротивляться? Кому же?
— Мне.
— К чему мне защищаться от вас, ведь вы не желаете причинить мне зло, не так ли?
— Напротив, — промолвила графиня, потихоньку развязывала ей халат, — я стремлюсь доставить тебе удовольствие, но для этого ты должна позволить мне стать твоей возлюбленной.
— Все же, госпожа графиня…
— Одетта, я же говорила, называй меня просто Одетта.
— Но ведь когда вы…
— Ты, а не вы.
— Когда ты станешь… о, я никогда не решусь обращаться к вам на ты!
Графиня целиком вобрала губами маленький ротик Виолетты и, поражая ее язычок копьями своих поцелуев, приговаривала:
— Ты… ты… Разве мы не подружки?
— Хороши подружки — бедная девушка из народа и знатная дама!
— И что же надо сделать знатной даме, чтобы вы простили ее за титул графини? Взгляните, маленькая гордячка, вот я у ваших ног, теперь вы довольны?
И графиня опустилась на колени перед сидящей Виолеттой, попутно приподнимая ее сорочку в поисках потаенных прелестей, обнаруженных ею во время примерки панталон. Руки ее уже нащупали сквозь батист подходы к заветному гроту, куда и устремлялись сейчас ее пылающие взгляды.
— О, да она просто сокровище! — бормотала графиня. — Создана для любви! Как сложена! Округлые бедра, гладкий живот. Из какого мрамора высечена моя ненаглядная Геба? Из паросского или каррарского? Ах, что за очаровательная дырочка! Ну же, не противься, злюка, раздвинь ножки, дай мне ее расцеловать. Она просунула голову под рубашку.
— Как прекрасно пахнет! Кокетка надушилась португальской водой!
— Этот запах очень нравится Кристиану.
— Кристиану! Что это значит? — вскричала графиня.
— Он мой любовник, — ответила Виолетта.
— Любовник! У вас есть любовник?
— Да.
— И любовник этот вами овладел?
— Ну, конечно.
— Вы больше не девственница?
— Нет.
— С каких пор?
— Вот уже два дня.
— О!..
Графиня зарычала от ярости.
— О, дурочка! Отдать свою девственность мужчине!
— А кому, по-вашему, я должна была ее вручить?
— Мне! Кому же еще, а я одарила бы тебя всем, чего бы ты ни пожелала. Ах, — с отчаянием вздохнула она, — никогда тебе этого не прощу!
Одной рукой она схватила свой корсет, другой — платье, словно собираясь одеться.
— Чем же он с тобой занимается, твой любовник? Он безжалостно растерзал тебя; посмей только сказать, что тебе было с ним хорошо.
— О да, очень! — воскликнула Виолетта.
— Ты лжешь!
— Я и представить не могла такого наслаждения.
— Ты лжешь!
— Думала, сойду с ума от счастья!
— Замолчи!
— Какое вам дело до этого?
— Как это какое дело? Он украл у меня столько блаженства. Считая тебя невинной, я мечтала шаг за шагом посвящать тебя в таинства любви! Каждый день изобретала бы новые ласки! А он осквернил тебя своими грубыми утехами. Неужели приятно прикасаться к шершавому волосатому мужскому телу?
— У моего Кристиана кожа нежная, как у женщины!
— Перестань! Глупо было бы с моей стороны соперничать с ним! Прощай!
Она яростно застегнула свой корсет.
— Вы уходите? — спросила Виолетта.
— Мне нечего здесь делать. Вы завели любовника! О, я сразу догадалась, видя, как вы отталкиваете меня.
И она поспешно запахнула платье.
— Еще одна утраченная иллюзия! — негодовала она. — Как не везет женщинам, отстаивающим честь и достоинство нашего слабого пола! Ах, скверная девчонка, сколько счастья ты отняла у меня! Сердце разрывается, мне надо выплакаться, иначе я задохнусь!
И она рухнула на стул, плача навзрыд. Ее слезы были такими небывалыми, а рыдания свидетельствовали о таком горе, что Виолетта, забыв даже надеть на себя халат, в одной рубашке, полуголая, присела перед ней:
— Полноте, госпожа графиня, не нужно так убиваться.
— Опять «госпожа графиня»!
— Ну хорошо, Одетта, вы несправедливы.
— Опять «вы»!
— Ты несправедлива.
— Что ты имеешь в виду?
— Я и помыслить не могла, что вы меня любите!
— «Что вы меня любите!» — повторила графиня, негодующе топая ногой.
— Что ты меня любишь.
— И ты этого не разглядела тогда, у меня дома?
— Я и не подозревала, я была так невинна!
— А что, ты уже перестала ей быть?
— Чуть меньше, — улыбнулась Виолетта.
— Я так страдаю, а она насмехается надо мной! — воскликнула графиня, ломая руки от отчаяния.
— О нет, уверяю вас… клянусь тебе! Графиня покачала головой в знак несогласия.
— Ах, все кончено! Я в силах простить, но не забыть. Довольно малодушия! Вы меня больше не увидите! Прощайте!
Обезумевшая от отчаяния, графиня напоминала любовника, уличившего свою возлюбленную в неверности. Открыв дверь, она бросилась к выходу.
Виолетта подождала с минуту, прислушалась к шагам на лестнице: раздосадованная графиня не возвращалась.
Затворив дверь, Виолетта обернулась и на пороге туалетной комнаты столкнулась со мной. От неожиданности она вскрикнула; я расхохотался, и она бросилась в мои объятия.
— Ах, как я рада, что вела себя скромно! — воскликнула она.
— Тебе это тяжело далось?
— Не очень. Правда, когда она поцеловала мои сосочки, я так распалилась!
— Настолько, что мне, наверное, не придется брать тебя силой!
— О нет!
Я обнял ее и поместил на кушетку в той же позе, в какой ее усаживала графиня.
— Ты говорила, что я люблю твой запах. Не позволишь ли мне им насладиться?
— Пожалуйста, дыши, — промолвила она и вскинула ноги на мою шею.
После минуты безмолвия, из тех, что красноречивей всех слов на свете, она произнесла:
— Ах, и она посмела сказать, что ты не доставляешь мне наслаждения!
— А знаешь, — начал я, чуть передохнув, — наша милая графиня прекрасно вооружена: и любовный псевдоним, и боевой наряд. А с какой проворностью она сбросила корсет и платье — тебе есть чему у нее поучиться, еще самая малость — и она предстала бы перед нами совершенно голой.
— Тебе, распутнику, на радость!
— Не скрою, два ваших нагих тела рядом составили бы очаровательный контраст.
— Который вам, сударь, уже не оценить!
— Как знать!
— Она ушла.
— Ну и что? Она вернется!
— Прямо сейчас?
— Нет.
— Ты же видел, как она была разъярена.
— Бьюсь об заклад, что еще до наступления завтрашнего утра она тебе напишет.
— Принять ее послание?
— Непременно, только я должен с ним ознакомиться.
— Ни шагу не ступлю без тебя!
— Обещаешь?
— Честное слово!
— Что ж, полагаюсь на тебя. Раздался осторожный стук в дверь.
— Леони, — тотчас определила Виолетта.
Моя одежда была в беспорядке, и я поспешил в туалетную комнату.
— Открывай, — велел я Виолетте. Виолетта открыла дверь.
Появилась горничная с запиской в руке:
— Вот письмо для вас, мадемуазель. Его передал слуга-негр той дамы, что недавно от вас вышла.
— Следует послать ответ?
— Но только не с этим слугой, поскольку он советовал передать вам эту бумагу, когда вы будете одна.
— Да будет вам известно, госпожа Леони, что подобные советы излишни, мне нечего скрывать от господина Кристиана.
— Дело ваше, мадемуазель, — сказала горничная, протянув Виолетте письмо.
Леони вышла, и я появился на пороге спальни:
— Ну как? Говорил я тебе, что она не дотерпит до завтра и даст о себе знать.
— Ты прорицатель, — объявила Виолетта, размахивая письмом.
Она села мне на колени, и мы распечатали письмо графини.
V
«Неблагодарное дитя! Покидая Вас, я зареклась писать Вам и искать с Вами встреч, однако вынуждена признаться, что не в силах более противиться своей безумной страсти. Я богата и независима; пережив несчастливое замужество и став вдовой, я дала обет до конца своих дней ненавидеть мужчин и ни разу не нарушила этой клятвы. Одарите меня Вашей благосклонностью, будьте мне верны, и я забуду, что Вы осквернили себя связью с мужчиной. Вы говорили, что не догадывались о моей любви, и я, изнемогая от страсти, ухватилась за эти слова. Вы просто не догадывались! Это стало для меня лучом надежды. Ах, будь Вы незапятнанны!.. Во увы, в нашем мире не существует совершенного счастья, и мне остается только принять Вас такой, какой мне вручает Вас моя злая судьба.