Страница:
— Что случилось? — настаивала Кэтрин.
— Я устал, оставь меня в покое.
— Ты мой муж. Я должна все знать!
— Приказываю, оставь меня в покое, — резко сказал он.
— И не подумаю! Наступило время, когда честь стала слишком дорого стоить. Я не хочу стать нищей, изгоем. Ты думаешь, я глупая женщина и не понимаю, что происходит? Я написала Лестеру и получила ответ, у меня к тому же есть письма Гундреды Уорвик.
— Тогда поступай, как она! — прорычал Рэннальф. — Сделай даже больше. Вот нож и моя обнаженная грудь! Ударь и спаси себя от беды, которую я навлек на тебя!
Кэтрин с ужасом схватила нож и отбросила в сторону.
— Рэннальф, ты не должен!..
— У меня хватает грехов, и я не хочу вечного проклятья.
— Рэннальф, — страстно умоляла она, — ты нам нужен, нам всем. Я не хочу снова стать вдовой и быть проданной по высочайшему приказу. Неужели ты переложишь тяжелую ношу на плечи Джеффри? Подумай хотя бы о Ричарде!
Кэтрин вцепилась в него, но он отшвырнул ее и начал смеяться, все громче и громче, пока вся комната не задрожала от его смеха.
— Никому я сейчас не нужен, никому из вас, — выдохнул он и перевел дыхание. — Ты закрыла дорогу к жизни для меня, Кэтрин, — ты!
— Я? Господи, что ты говоришь?! Я люблю тебя!
— Да, я верю, но ты все равно не нуждаешься во мне. Ты доказала это, когда удержала своих вассалов от участия в войне и так все устроила, что не мог придраться даже Юстас. Видишь, я называю их твоими вассалами. Ты можешь остаться вдовой, но никто не получит тебя без твоего желания. И мне не нужно бояться за своих детей. Ты защитишь Ричарда от самого дьявола, если понадобится. Моя смерть освободит тебя и Джеффри, чтобы переметнуться к Анжуйцу. Генрих будет благосклонен к тебе ради памяти твоего отца. Я не нужен никому, кроме умирающего короля.
Кэтрин упала, и Рэннальф сделал движение, пытаясь ее удержать. Он даже и подумать не мог, что она притворяется, пытается оттянуть время, чтобы еще раз попробовать переубедить Рэннальфа. Длинные ресницы дрожали, слезы градом катились из глаз.
— Ты не любишь меня, — прошептала она. — Ты не можешь и не должен говорить со мной о смерти. Если ты умрешь, я тоже умру от горя.
— Никто еще не умирал от горя, — устало сказал Рэннальф, думая, что и его, и Стефана давно бы похоронили, если бы такая боль могла убивать.
— Ты жесток и эгоистичен. Ты считаешь, что нет ничего страшнее смерти. А если ты попадешь в плен или тебя сошлют? Тогда мои владения будут конфискованы, как и твои. Джеффри не перейдет к Анжуйцу. Он потратит свою жизнь, пытаясь освободить тебя, или станет нищим в чужой стране.
Рэннальф тихо засмеялся. Он не хотел, чтобы Кэтрин разрывалась между своей любовью к нему и любовью к ставшим ей более родными, чем ему самому, детям. Обида, что испытывала Кэтрин сейчас, предотвратит отчаяние в будущем.
— Если я окажусь в заключении, ты сделаешь так, как собирается поступить Гундреда ради спасения детей. В изгнание я отправлюсь добровольно, и Джеффри станет владеть моими землями, потому что я прикажу ему. Ты говоришь о любви, думая, что можешь подчинить меня своей воле, ты хочешь заставить меня предать короля! Но ты ошибаешься! Лишь один из нас в семье может быть главным.
Его лицо было еще более непроницаемым, чем на их злосчастной свадьбе. Он повернулся и вышел, прежде чем она смогла снова заговорить. Она увидела, как слуги по его приказу выносят сундуки с одеждой из ее покоев. Это было публичным объявлением их разрыва, но это был самый верный путь заставить ее последовать дорогой Гундреды.
Он не задумывался над тем, что за эти несколько лет едва ли прожил рядом с нею больше двух месяцев. Просто оказались неважными ни истеричный слабовольный Стефан, ни исходящий бессильной злобой на весь мир Юстас, ни жаждущий трона агрессивный Генрих.
Все отступило перед тихой прелестью этой необыкновенной женщины, которая вначале просто привела в порядок его дом, но затем сумела покорить его детей, приструнить слуг и, наконец, укротить бунтарский дух мятежных вассалов.
Такой легкой поступью она вошла и в сердце Рэннальфа.
Он вспомнил, как в их первую ночь она спала, свернувшись калачиком на краю постели, вздрагивая во сне, будто щенок, только что отнятый от соска матери, какими испуганными и несмелыми были ее первые ласки. Тогда ему это очень нравилось, он полагал, что его главная цель — подчинить эту женщину полностью своей власти, чтобы она и пикнуть не могла.
Нет, все было не так с самого начала. Не была она тогда испуганным зверьком — ведь решиться закрыть собой маленького Ричарда, когда он хотел наказать сына за провинность, и прямо встретить взгляд мужа могла лишь смелая и неординарная женщина. Он тогда лишь восхитился, как она прекрасна в гневе, и не заметил, насколько твердым и полным человеческого достоинства был ее взгляд. А вот сейчас вспомнил. Но почему-то понимание того, что все эти годы рядом с ним находилась личность, а не просто женщина, которой предписано ухаживать за своим мужем, воспитывать его детей и радоваться его скупым ласкам, почему-то такая странная мысль не оскорбила его, а, наоборот, подняла в его душе волну воодушевления и гордости за Кэтрин.
Вот кто оставался его истинным другом все годы, вот кто преданно ждал его, грязного и грубого, вот кому он действительно нужен! А он оттолкнул ее в который уже раз!
Знает ли она, какую власть получила в свои руки? Знает ли она, что в страшной бойне, которую ему пришлось пережить, голубое небо всегда напоминало ему только ее глаза, а ласковое утреннее солнце, осторожно будившее его первыми лучами, неизменно возвращало его памятью к ее нежным пальчикам, что гладили его небритое лицо? Господи, какой же он дурак! Ведь это именно ее тревожные глаза, а не бездушное вечное небо охраняли его во время кровавых побоищ, именно ее руки ласково и преданно будили его по утрам, а вовсе не неразборчивое светило.
И с чего это он решил, что только ей следует бороться за жизнь его детей? Почему он, словно старый волк, уходит, чтобы не быть обузой для более молодых? А на кого же он оставит саму Кэтрин? На милость судьбы.
Когда он представил, что какой-то другой мужчина может завладеть его сокровищем и Кэтрин кому-то другому подарит счастье раздевать ее, ласкать и прижимать к себе это стройное гибкое тело, полное жизни и страсти, эта мысль стала для него непереносимой.
Дьявол побери этих ненасытных монстров, что готовы перегрызть друг другу глотки из-за золота и власти. У самого Рэннальфа есть то, чего им никогда не иметь, — истинная любовь.
Теперь он в этом уже не сомневался.
К счастью, это продолжалось недолго. Вскоре пришло срочное сообщение от сэра Джайлса о подозрительной активности на границе с Норфолком. Письмо было адресовано Кэтрин и попало в ее руки.
Счастливая или несчастная, Кэтрин не позволяла себе распускаться и плохо выглядеть. Но в это утро, когда Рэннальф спустился к завтраку, он вдруг увидел, что она выбрала не те цвета, которые подходили бы ей. Темная голубая рубашка поверх светло-серой туники не придавала яркости ее лицу. Оно было бледным, как у человека, долго находившегося в заточении. Серебряные украшения на шее и руках лишь подчеркивали ее потускневшие волосы. Он смотрел, как неуверенно ее руки срывают печать. Когда она передала ему пергамент дрожащей рукой, письмо хрустнуло, и Рэннальф не удержался и подошел к ней.
— Я ничего не понимаю в этом, — прошептала Кэтрин. — Приказывай, что делать.
— Ты ничего не знаешь? Сэр Джайлс наверняка думает, что знаешь, раз задает такие странные вопросы невежественной женщине. Будет ли он ожидать удара или нападет первым? — Рэннальф холодно улыбнулся.
— Ты пойдешь с ним?
— По королевскому приказу я должен охранять земли от Бигода. Конечно, я пойду. Хьюго Бигод думает, что он может отнять земли, замки, деревни, мужчин и женщин, лошадей и овец у беспомощной женщины. Я почти сожалею, что я здесь. Я представляю, что бы ты сделала. Скажи мне, Кэтрин, ты надела бы доспехи и повела людей в бой? — Голос его потеплел. Если бы не проклятая гордость, он бы сейчас ее просто обнял и утешил, рассказав, что теперь все будет хорошо — его душа излечилась.
Щеки Кэтрин вспыхнули румянцем. Она подняла на мужа глаза, и в них не было слез или мольбы о прощении.
— Что бы я ни делала, я бы никогда не стала искать смерти как избавления от моих бед.
— Я так и не делаю, — пробормотал Рэннальф И впервые опустил глаза, не выдержав этот полный вызова взгляд маленькой воительницы. Почему-то ему хотелось петь и дурачиться. Теперь он знал, что так легко не расстанется с жизнью.
Кэтрин увидела перемену к лучшему и решила дать мужу достойно выпутаться из этой ситуации.
— Может быть, люди не умирают с горя, но существуют вещи, гораздо худшие, чем смерть, — начала она. Но потом всхлипнула, прижалась к его груди и умоляюще прошептала:
— Рэннальф, прошу тебя, не подвергай меня таким мучениям. Поклянись, что будешь сражаться ради жизни, а не ради смерти!
— Клянусь, — улыбаясь, ответил он. — Я буду сражаться, чтобы жить. На этом поле я буду сражаться, чтобы жить!
— Хорошо, — весело сказал Генрих Анжуйский. — Я устал от бездействия. Так как вы поддержали нас, Лестер, нужно только постучать в ворота, и они откроются для нас.
— Вы чем-то недовольны? — спросил Роберт Лестерский.
— Только тем, что мне придется потратить золото. Мне кажется, я еще не забыл, как владеть мечом и копьем. Я никогда не был так доволен, но моему сердцу больно, что земля так опустошена. Это моя земля, и я не хочу губить ее.
Лестер удовлетворенно кивнул. Вот чем отличаются друг от друга Стефан и Генрих. Была ли это любовь к земле или понимание того, что сожженная и кровоточащая пустыня принесет мало дохода, но в душе Генриха действительно жило глубокое уважение к земле, какого никогда не замечалось у Стефана.
Вильям Глостерский отпил из своего кубка. Он не принимал участия в обсуждении и не видел смысла в застольной беседе. У него не было интереса к военным действиям, так как он не собирался принимать в них участия. Он пришел, поскольку его отсутствие дало бы слишком много пищи для подозрительного ума Генриха. Ему надоело изводить Херефорда, который смотрел на него тусклыми глазами. Лестер не был объектом для насмешек, его монументальная солидность подавляла окружающих. «Что бы такое сделать, — думал Глостер, — а то я умру от скуки»..
— Нам придется поработать мечом и копьем, если мы отправимся освобождать Уоллингфорд. Стефан не отдаст его с легкостью, это слишком близко к его бесценному Оксфорду. Он даже построил временный лагерь, замаскированный под замок. Вы должны взять этот лагерь прежде, чем он укрепит его и пришлет туда людей.
Проницательный Генрих ничего не сказал, обернувшись к Лестеру, как бы желая услышать одобрение плана Херефорда.
Но Лестер не одобрял его, и Генрих заранее знал, что не одобрит.
— Роджер, я не могу согласиться, что следующим нашим шагом должен стать Уоллингфорд. Я не трус, но я согласен с моим лордом: нужно брать то, что можно взять бескровно. — Он поднял руку, не дав Херефорду прервать его. — У меня есть основание так говорить. Если мы начнем сражаться с хорошо организованными силами, то потеряем наших воинов.
— Возможно, но защитники Уоллингфорда сопротивлялись до последней капли крови почти безо всякой надежды в течение шести месяцев.
— Херефорд, не позволяй своим чувствам управлять разумом, — спокойно сказал Генрих. — В Уоллингфорде было пролито много крови. Это привело к тому, что обе стороны стали еще упрямее. Мы помогаем Уоллингфорду. Они знают, что я здесь и не забываю о них.
— Мы не сможем освободить их, если окажемся между двух огней. Не смотри волком, Херефорд. Я знаю, что дела Уоллингфорда не так уж плохи. Уолеран де Мейлан хорошо послужил нашим целям и почти не причинил зла Вильяму де Бошану, разве что задел его гордость. Сейчас он снова поставляет людей в Кроусмарш, чтобы припасы могли быть доставлены в Уоллингфорд. Уоллингфорд в безопасности, а мы должны быть уверены, что в безопасности и наши тылы.
Генрих нахмурился.
— Безопасность — —Хорошее дело, но не она решает ход событий.
— Как насчет того, что графство Ферраре и города Бедфорд и Стамфорд станут вашими трофеями?
— Приветствую, мой дорогой Лестер! — воскликнул Генрих. — Если ты добиваешься безопасности взятием Тутбэри, Бедфорда и Стамфорда, я спрячусь под кровать, когда ты будешь говорить о войне.
Лестер улыбнулся.
— Мой молочный брат Рэинальф, граф Соукский, разбудил Бигода. Если это чудовище проснулось, оно начнет наносить удары по всем направлениям. Стефан и Юстас в безопасности, далеко на востоке в Ипсвиче. Я сомневаюсь, что они придут, чтобы помочь Феррарсу или остальным. — Херефорд поднял голову при упоминании имени Рэннальфа, но Лестер приказал ему молчать. — Я не говорю, что Соук делает это ради нашего блага. Я уверен, как может быть уверен человек, не имеющий доказательства, что это дело рук его леди.
В проницательных глазах Генриха вспыхнул интерес.
— Ее отец был нашим искренним другом. Ты думаешь, она сможет привести графа к нам? Лестер пожал плечами.
— Не думаю, хотя она оказывает на него сильное влияние.
— Можно ли завоевать Соука золотом или сладкими обещаниями?
Лестер отрицательно покачал головой.
— Его нельзя завоевать ничем, потому что у него очень развито чувство долга. Кроме того, его любовь к королю становится тем сильнее, чем слабее король. Если Стефан покорится или умрет, Рэннальф не будет противостоять тебе. Поверьте мне, милорд, необходимо позволить ему идти своим путем. Более того, он не настраивал своего сына против вас, и Джеффри добровольно последует за вами, если вы не причините вреда его отцу. Они жизнь отдадут друг за друга!
— Он любит своих детей, это хорошо. Когда я стану королем, то буду баловать его детей и, несомненно, завоюю их отца. Что он еще любит? У каждого человека есть слабые места.
Вильям Глостерский подумал, что лишился одной из радостей жизни, потеряв общество Соука. Никто так легко не поддавался соблазнам, никого не было так опасно и так приятно мучить. Не составит труда подловить Соука, когда уйдет Стефан, он за пять минут научил бы этому Генриха.
Генриху нужно поручить этому исполнительному идиоту решить несколько трудных и опасных задач. Действительно, чем скорее уйдет Стефан, тем лучше. В самом начале, когда еще можно было играть с Мод и Стефаном, как с пойманными рыбками, в этой войне оставался какой-то азарт, но примитивная драка скучна. И эти идиоты начнут брать один замок за другим без толку. Вильям оглядел своих приятелей прищуренными глазами, подавив очередной зевок, — решение созрело.
— Когда вы собираетесь двинуться на Тутбэри? — спросил он.
— Через день-два, — осторожно ответил Генрих. — Тут нечего выжидать.
— Я вряд ли нужен вам для этого. Позвольте мне, милорд, заняться своими делами. Ненадолго.
В глазах Генриха мелькнула тень подозрения. Тяжелые веки Вильяма сонно опустились. Чудесно. Генрих вышлет за ним шпионов, которых ему не нужно будет избегать, так как в его планы входит путешествие с врагом. И все это на благо Генриха, что приятно.
— Ты хочешь покинуть нас, Вильям? Мы не можем помочь тебе?
— Нет, милорд, — ответил Вильям. — Ваше присутствие нежелательно. — Он придал лицу откровенно чувственное выражение и добавил:
— Мои дела касаются леди и молодого, довольно симпатичного юноши.
Это было правдой, так как планы Вильяма касались Юстаса и Констанции.
Роджер Херефордский уставился на свой кубок, пытаясь скрыть отвращение, которое испытывал к Вильяму. Генрих не знал, верить ли Вильяму, но по цвету его лица можно было догадаться, что его чувства, которые он пытался спрятать под маской безразличия, были сродни чувствам Роджера. Один Лестер не выразил ничего, кроме интереса, и Вильям, впервые веселясь за долгие месяцы, поставил тупым воякам высокие оценки за сообразительность.
Глава 20
— Я устал, оставь меня в покое.
— Ты мой муж. Я должна все знать!
— Приказываю, оставь меня в покое, — резко сказал он.
— И не подумаю! Наступило время, когда честь стала слишком дорого стоить. Я не хочу стать нищей, изгоем. Ты думаешь, я глупая женщина и не понимаю, что происходит? Я написала Лестеру и получила ответ, у меня к тому же есть письма Гундреды Уорвик.
— Тогда поступай, как она! — прорычал Рэннальф. — Сделай даже больше. Вот нож и моя обнаженная грудь! Ударь и спаси себя от беды, которую я навлек на тебя!
Кэтрин с ужасом схватила нож и отбросила в сторону.
— Рэннальф, ты не должен!..
— У меня хватает грехов, и я не хочу вечного проклятья.
— Рэннальф, — страстно умоляла она, — ты нам нужен, нам всем. Я не хочу снова стать вдовой и быть проданной по высочайшему приказу. Неужели ты переложишь тяжелую ношу на плечи Джеффри? Подумай хотя бы о Ричарде!
Кэтрин вцепилась в него, но он отшвырнул ее и начал смеяться, все громче и громче, пока вся комната не задрожала от его смеха.
— Никому я сейчас не нужен, никому из вас, — выдохнул он и перевел дыхание. — Ты закрыла дорогу к жизни для меня, Кэтрин, — ты!
— Я? Господи, что ты говоришь?! Я люблю тебя!
— Да, я верю, но ты все равно не нуждаешься во мне. Ты доказала это, когда удержала своих вассалов от участия в войне и так все устроила, что не мог придраться даже Юстас. Видишь, я называю их твоими вассалами. Ты можешь остаться вдовой, но никто не получит тебя без твоего желания. И мне не нужно бояться за своих детей. Ты защитишь Ричарда от самого дьявола, если понадобится. Моя смерть освободит тебя и Джеффри, чтобы переметнуться к Анжуйцу. Генрих будет благосклонен к тебе ради памяти твоего отца. Я не нужен никому, кроме умирающего короля.
Кэтрин упала, и Рэннальф сделал движение, пытаясь ее удержать. Он даже и подумать не мог, что она притворяется, пытается оттянуть время, чтобы еще раз попробовать переубедить Рэннальфа. Длинные ресницы дрожали, слезы градом катились из глаз.
— Ты не любишь меня, — прошептала она. — Ты не можешь и не должен говорить со мной о смерти. Если ты умрешь, я тоже умру от горя.
— Никто еще не умирал от горя, — устало сказал Рэннальф, думая, что и его, и Стефана давно бы похоронили, если бы такая боль могла убивать.
— Ты жесток и эгоистичен. Ты считаешь, что нет ничего страшнее смерти. А если ты попадешь в плен или тебя сошлют? Тогда мои владения будут конфискованы, как и твои. Джеффри не перейдет к Анжуйцу. Он потратит свою жизнь, пытаясь освободить тебя, или станет нищим в чужой стране.
Рэннальф тихо засмеялся. Он не хотел, чтобы Кэтрин разрывалась между своей любовью к нему и любовью к ставшим ей более родными, чем ему самому, детям. Обида, что испытывала Кэтрин сейчас, предотвратит отчаяние в будущем.
— Если я окажусь в заключении, ты сделаешь так, как собирается поступить Гундреда ради спасения детей. В изгнание я отправлюсь добровольно, и Джеффри станет владеть моими землями, потому что я прикажу ему. Ты говоришь о любви, думая, что можешь подчинить меня своей воле, ты хочешь заставить меня предать короля! Но ты ошибаешься! Лишь один из нас в семье может быть главным.
Его лицо было еще более непроницаемым, чем на их злосчастной свадьбе. Он повернулся и вышел, прежде чем она смогла снова заговорить. Она увидела, как слуги по его приказу выносят сундуки с одеждой из ее покоев. Это было публичным объявлением их разрыва, но это был самый верный путь заставить ее последовать дорогой Гундреды.
* * *
Однако запершегося на своей половине Рэннальфа вместо болезненного покоя потерянной жизни стали посещать совсем иные мысли. Он неожиданно для себя предался воспоминаниям о своей жизни и обнаружил, что все пережитое им за сорок лет отступило, будто и случилось не с ним, а годы, проведенные с Кэтрин, пульсировали в его душе радостными картинами.Он не задумывался над тем, что за эти несколько лет едва ли прожил рядом с нею больше двух месяцев. Просто оказались неважными ни истеричный слабовольный Стефан, ни исходящий бессильной злобой на весь мир Юстас, ни жаждущий трона агрессивный Генрих.
Все отступило перед тихой прелестью этой необыкновенной женщины, которая вначале просто привела в порядок его дом, но затем сумела покорить его детей, приструнить слуг и, наконец, укротить бунтарский дух мятежных вассалов.
Такой легкой поступью она вошла и в сердце Рэннальфа.
Он вспомнил, как в их первую ночь она спала, свернувшись калачиком на краю постели, вздрагивая во сне, будто щенок, только что отнятый от соска матери, какими испуганными и несмелыми были ее первые ласки. Тогда ему это очень нравилось, он полагал, что его главная цель — подчинить эту женщину полностью своей власти, чтобы она и пикнуть не могла.
Нет, все было не так с самого начала. Не была она тогда испуганным зверьком — ведь решиться закрыть собой маленького Ричарда, когда он хотел наказать сына за провинность, и прямо встретить взгляд мужа могла лишь смелая и неординарная женщина. Он тогда лишь восхитился, как она прекрасна в гневе, и не заметил, насколько твердым и полным человеческого достоинства был ее взгляд. А вот сейчас вспомнил. Но почему-то понимание того, что все эти годы рядом с ним находилась личность, а не просто женщина, которой предписано ухаживать за своим мужем, воспитывать его детей и радоваться его скупым ласкам, почему-то такая странная мысль не оскорбила его, а, наоборот, подняла в его душе волну воодушевления и гордости за Кэтрин.
Вот кто оставался его истинным другом все годы, вот кто преданно ждал его, грязного и грубого, вот кому он действительно нужен! А он оттолкнул ее в который уже раз!
Знает ли она, какую власть получила в свои руки? Знает ли она, что в страшной бойне, которую ему пришлось пережить, голубое небо всегда напоминало ему только ее глаза, а ласковое утреннее солнце, осторожно будившее его первыми лучами, неизменно возвращало его памятью к ее нежным пальчикам, что гладили его небритое лицо? Господи, какой же он дурак! Ведь это именно ее тревожные глаза, а не бездушное вечное небо охраняли его во время кровавых побоищ, именно ее руки ласково и преданно будили его по утрам, а вовсе не неразборчивое светило.
И с чего это он решил, что только ей следует бороться за жизнь его детей? Почему он, словно старый волк, уходит, чтобы не быть обузой для более молодых? А на кого же он оставит саму Кэтрин? На милость судьбы.
Когда он представил, что какой-то другой мужчина может завладеть его сокровищем и Кэтрин кому-то другому подарит счастье раздевать ее, ласкать и прижимать к себе это стройное гибкое тело, полное жизни и страсти, эта мысль стала для него непереносимой.
Дьявол побери этих ненасытных монстров, что готовы перегрызть друг другу глотки из-за золота и власти. У самого Рэннальфа есть то, чего им никогда не иметь, — истинная любовь.
Теперь он в этом уже не сомневался.
* * *
Опять все в доме было не так. Ричард, ликовавший, что его отец вернулся живым и здоровым, не мог понять, почему Рэннальф угрюмо заперся у себя и ни с кем не хочет разговаривать. Мэри и Эндрю тоже выглядели подавленными. Кэтрин почти превратилась в тень, но ей удавалось сторожить Мэри так усердно, что девушка и Эндрю едва могли обменяться взглядами.К счастью, это продолжалось недолго. Вскоре пришло срочное сообщение от сэра Джайлса о подозрительной активности на границе с Норфолком. Письмо было адресовано Кэтрин и попало в ее руки.
Счастливая или несчастная, Кэтрин не позволяла себе распускаться и плохо выглядеть. Но в это утро, когда Рэннальф спустился к завтраку, он вдруг увидел, что она выбрала не те цвета, которые подходили бы ей. Темная голубая рубашка поверх светло-серой туники не придавала яркости ее лицу. Оно было бледным, как у человека, долго находившегося в заточении. Серебряные украшения на шее и руках лишь подчеркивали ее потускневшие волосы. Он смотрел, как неуверенно ее руки срывают печать. Когда она передала ему пергамент дрожащей рукой, письмо хрустнуло, и Рэннальф не удержался и подошел к ней.
— Я ничего не понимаю в этом, — прошептала Кэтрин. — Приказывай, что делать.
— Ты ничего не знаешь? Сэр Джайлс наверняка думает, что знаешь, раз задает такие странные вопросы невежественной женщине. Будет ли он ожидать удара или нападет первым? — Рэннальф холодно улыбнулся.
— Ты пойдешь с ним?
— По королевскому приказу я должен охранять земли от Бигода. Конечно, я пойду. Хьюго Бигод думает, что он может отнять земли, замки, деревни, мужчин и женщин, лошадей и овец у беспомощной женщины. Я почти сожалею, что я здесь. Я представляю, что бы ты сделала. Скажи мне, Кэтрин, ты надела бы доспехи и повела людей в бой? — Голос его потеплел. Если бы не проклятая гордость, он бы сейчас ее просто обнял и утешил, рассказав, что теперь все будет хорошо — его душа излечилась.
Щеки Кэтрин вспыхнули румянцем. Она подняла на мужа глаза, и в них не было слез или мольбы о прощении.
— Что бы я ни делала, я бы никогда не стала искать смерти как избавления от моих бед.
— Я так и не делаю, — пробормотал Рэннальф И впервые опустил глаза, не выдержав этот полный вызова взгляд маленькой воительницы. Почему-то ему хотелось петь и дурачиться. Теперь он знал, что так легко не расстанется с жизнью.
Кэтрин увидела перемену к лучшему и решила дать мужу достойно выпутаться из этой ситуации.
— Может быть, люди не умирают с горя, но существуют вещи, гораздо худшие, чем смерть, — начала она. Но потом всхлипнула, прижалась к его груди и умоляюще прошептала:
— Рэннальф, прошу тебя, не подвергай меня таким мучениям. Поклянись, что будешь сражаться ради жизни, а не ради смерти!
— Клянусь, — улыбаясь, ответил он. — Я буду сражаться, чтобы жить. На этом поле я буду сражаться, чтобы жить!
* * *
Четверо мужчин сидели за высоким столом в замке Уорвика. Перед ними стояли остатки изысканного обеда. Деревянные тарелки и ножи были отодвинуты, чтобы освободить место для кубков, наполненных вином. Мерцающие факелы освещали стол, нагревая золото сосудов до красного блеска. Над длинным столом витал добродушный гул, мужчины еще не напились настолько, чтобы ссориться. Вино в кубках убывало, голоса мужчин звучали резко и самоуверенно, но это было вызвано превосходным качеством напитков.— Хорошо, — весело сказал Генрих Анжуйский. — Я устал от бездействия. Так как вы поддержали нас, Лестер, нужно только постучать в ворота, и они откроются для нас.
— Вы чем-то недовольны? — спросил Роберт Лестерский.
— Только тем, что мне придется потратить золото. Мне кажется, я еще не забыл, как владеть мечом и копьем. Я никогда не был так доволен, но моему сердцу больно, что земля так опустошена. Это моя земля, и я не хочу губить ее.
Лестер удовлетворенно кивнул. Вот чем отличаются друг от друга Стефан и Генрих. Была ли это любовь к земле или понимание того, что сожженная и кровоточащая пустыня принесет мало дохода, но в душе Генриха действительно жило глубокое уважение к земле, какого никогда не замечалось у Стефана.
Вильям Глостерский отпил из своего кубка. Он не принимал участия в обсуждении и не видел смысла в застольной беседе. У него не было интереса к военным действиям, так как он не собирался принимать в них участия. Он пришел, поскольку его отсутствие дало бы слишком много пищи для подозрительного ума Генриха. Ему надоело изводить Херефорда, который смотрел на него тусклыми глазами. Лестер не был объектом для насмешек, его монументальная солидность подавляла окружающих. «Что бы такое сделать, — думал Глостер, — а то я умру от скуки»..
— Нам придется поработать мечом и копьем, если мы отправимся освобождать Уоллингфорд. Стефан не отдаст его с легкостью, это слишком близко к его бесценному Оксфорду. Он даже построил временный лагерь, замаскированный под замок. Вы должны взять этот лагерь прежде, чем он укрепит его и пришлет туда людей.
Проницательный Генрих ничего не сказал, обернувшись к Лестеру, как бы желая услышать одобрение плана Херефорда.
Но Лестер не одобрял его, и Генрих заранее знал, что не одобрит.
— Роджер, я не могу согласиться, что следующим нашим шагом должен стать Уоллингфорд. Я не трус, но я согласен с моим лордом: нужно брать то, что можно взять бескровно. — Он поднял руку, не дав Херефорду прервать его. — У меня есть основание так говорить. Если мы начнем сражаться с хорошо организованными силами, то потеряем наших воинов.
— Возможно, но защитники Уоллингфорда сопротивлялись до последней капли крови почти безо всякой надежды в течение шести месяцев.
— Херефорд, не позволяй своим чувствам управлять разумом, — спокойно сказал Генрих. — В Уоллингфорде было пролито много крови. Это привело к тому, что обе стороны стали еще упрямее. Мы помогаем Уоллингфорду. Они знают, что я здесь и не забываю о них.
— Мы не сможем освободить их, если окажемся между двух огней. Не смотри волком, Херефорд. Я знаю, что дела Уоллингфорда не так уж плохи. Уолеран де Мейлан хорошо послужил нашим целям и почти не причинил зла Вильяму де Бошану, разве что задел его гордость. Сейчас он снова поставляет людей в Кроусмарш, чтобы припасы могли быть доставлены в Уоллингфорд. Уоллингфорд в безопасности, а мы должны быть уверены, что в безопасности и наши тылы.
Генрих нахмурился.
— Безопасность — —Хорошее дело, но не она решает ход событий.
— Как насчет того, что графство Ферраре и города Бедфорд и Стамфорд станут вашими трофеями?
— Приветствую, мой дорогой Лестер! — воскликнул Генрих. — Если ты добиваешься безопасности взятием Тутбэри, Бедфорда и Стамфорда, я спрячусь под кровать, когда ты будешь говорить о войне.
Лестер улыбнулся.
— Мой молочный брат Рэинальф, граф Соукский, разбудил Бигода. Если это чудовище проснулось, оно начнет наносить удары по всем направлениям. Стефан и Юстас в безопасности, далеко на востоке в Ипсвиче. Я сомневаюсь, что они придут, чтобы помочь Феррарсу или остальным. — Херефорд поднял голову при упоминании имени Рэннальфа, но Лестер приказал ему молчать. — Я не говорю, что Соук делает это ради нашего блага. Я уверен, как может быть уверен человек, не имеющий доказательства, что это дело рук его леди.
В проницательных глазах Генриха вспыхнул интерес.
— Ее отец был нашим искренним другом. Ты думаешь, она сможет привести графа к нам? Лестер пожал плечами.
— Не думаю, хотя она оказывает на него сильное влияние.
— Можно ли завоевать Соука золотом или сладкими обещаниями?
Лестер отрицательно покачал головой.
— Его нельзя завоевать ничем, потому что у него очень развито чувство долга. Кроме того, его любовь к королю становится тем сильнее, чем слабее король. Если Стефан покорится или умрет, Рэннальф не будет противостоять тебе. Поверьте мне, милорд, необходимо позволить ему идти своим путем. Более того, он не настраивал своего сына против вас, и Джеффри добровольно последует за вами, если вы не причините вреда его отцу. Они жизнь отдадут друг за друга!
— Он любит своих детей, это хорошо. Когда я стану королем, то буду баловать его детей и, несомненно, завоюю их отца. Что он еще любит? У каждого человека есть слабые места.
Вильям Глостерский подумал, что лишился одной из радостей жизни, потеряв общество Соука. Никто так легко не поддавался соблазнам, никого не было так опасно и так приятно мучить. Не составит труда подловить Соука, когда уйдет Стефан, он за пять минут научил бы этому Генриха.
Генриху нужно поручить этому исполнительному идиоту решить несколько трудных и опасных задач. Действительно, чем скорее уйдет Стефан, тем лучше. В самом начале, когда еще можно было играть с Мод и Стефаном, как с пойманными рыбками, в этой войне оставался какой-то азарт, но примитивная драка скучна. И эти идиоты начнут брать один замок за другим без толку. Вильям оглядел своих приятелей прищуренными глазами, подавив очередной зевок, — решение созрело.
— Когда вы собираетесь двинуться на Тутбэри? — спросил он.
— Через день-два, — осторожно ответил Генрих. — Тут нечего выжидать.
— Я вряд ли нужен вам для этого. Позвольте мне, милорд, заняться своими делами. Ненадолго.
В глазах Генриха мелькнула тень подозрения. Тяжелые веки Вильяма сонно опустились. Чудесно. Генрих вышлет за ним шпионов, которых ему не нужно будет избегать, так как в его планы входит путешествие с врагом. И все это на благо Генриха, что приятно.
— Ты хочешь покинуть нас, Вильям? Мы не можем помочь тебе?
— Нет, милорд, — ответил Вильям. — Ваше присутствие нежелательно. — Он придал лицу откровенно чувственное выражение и добавил:
— Мои дела касаются леди и молодого, довольно симпатичного юноши.
Это было правдой, так как планы Вильяма касались Юстаса и Констанции.
Роджер Херефордский уставился на свой кубок, пытаясь скрыть отвращение, которое испытывал к Вильяму. Генрих не знал, верить ли Вильяму, но по цвету его лица можно было догадаться, что его чувства, которые он пытался спрятать под маской безразличия, были сродни чувствам Роджера. Один Лестер не выразил ничего, кроме интереса, и Вильям, впервые веселясь за долгие месяцы, поставил тупым воякам высокие оценки за сообразительность.
Глава 20
Рэннальф застонал от боли и подавил желание вырваться из цепких рук, ощупывающих рану на его бедре. Лекарь раздраженно бормотал себе под нос о людях, ожидающих помощи, когда они сами могли бы легко помочь себе. Он уже не раз говорил об этом Рэннальфу, но его резко обрывали.
— Милорд, — сказал сэр Джайлс, — неразумно отказываться от лечения. Это уменьшит воспаление.
— Но мне придется два дня лежать. Мы не можем подарить столько времени нашим врагам.
— Конечно, но вы и так уже достаточно измучили их.
Рэннальф нетерпеливо махнул рукой.
— Если бы я верил, что лечение действительно поможет, я бы сделал это, Джайлс. Лихорадка утихнет на два дня или чуть больше, затем озноб вернется, и мне снова станет хуже.
— Все потому, что вы не лежите спокойно и не даете припаркам и лекарствам подействовать.
Рэннальф взглянул на Эндрю. Он удивлялся, чем мог вызвать такую преданность. Эндрю был еще внимательнее, чем Джеффри. Он постоянно умолял передохнуть, прислушаться к советам врача, принять лекарство, приготовленное знахарем. Рэннальф как-то подумал, а что, если Эндрю на службе у Юстаса и хочет отравить его. Затем он устыдился своих мыслей, ведь благодаря Эндрю он регулярно принимал лекарства и не ощущал никаких неудобств, за исключением отвратительного вкуса некоторых порошков. Было ясно, что все это делалось из самых лучших побуждений. Он повернулся к сэру Джайлсу.
— Поверьте, я отказываюсь не потому, что не верю в ваши способности. Пока король защищает нас с юга, вероятнее всего, Бигод останется на месте. Если же Стефан отойдет назад, а это может произойти в любой день, внимание Норфолка переключится на нас. Тогда настоящей битвы не миновать, и мне бы хотелось, чтобы это случилось не на моих землях, а во владениях Норфолка.
Сэр Джайлс согласно кивнул. Граф абсолютно прав. Беда в том, как он выглядит и чувствует себя. После трех месяцев близкого общения с Рэннальфом сэр Джайлс был обеспокоен здоровьем Соука. Общение с Джеффри обрадовало его, мальчик будет достойным продолжателем дела отца. Однако Джеффри так молод.
Граф прикусил губу, сдерживая стон. В это время вошел Джеффри. Он сбросил капюшон и вытер пот со лба.
— Как ты, папа?
— Как всегда, — раздраженно проворчал Рэннальф. — Что сказал герольд?
— Смотритель замка, если можно так назвать человека, содержащего жалкое здание из досок и глины, вскоре будет здесь, чтобы переговорить с тобой. Уверен, что они согласятся.
— Почему они не подождали, чтобы я сопроводил их?
— Я оставил сэра Джона и его людей. Королевский гонец спрашивал о тебе. Я привел его сюда.
Рэннальф и сэр Джайлс обменялись понимающими взглядами.
— Поторопись, — сказал Рэннальф лекарю. Когда ногу перевязали, Рэннальф надел штаны, одернул рубашку и приказал Эндрю привести гонца. Его лицо стало мрачным, когда он читал послание. Затем он передал его сэру Джайлсу.
После некоторого раздумья сэр Джайлс пришел к заключению, что самая совершенная стратегия не сможет разъяснить приказа, содержащегося в письме.
— Милорд, — сказал он с сомнением, — извините, но какой смысл в этом?
— Я понимаю не больше, чем вы! — свирепо ответил Рэннальф. Он привстал, сделал несколько шагов и повернулся к сэру Джайлсу. — Зачем отрывать меня от удачной кампании, разделяя людей, хорошо сражавшихся вместе за дело, в которое они верили, посылая половину из них воевать там, где им ничто не дорого, и заменяя их людьми, которым безразлична эта земля?
Смысла не было ни в чем, но, возможно, то, что хотел от него Стефан, не имело отношения к войне.
— Вы не должны ехать, есть в этом смысл или нет. Вы плохо себя чувствуете.
— Это не имеет значения. Больной или здоровый, я буду с королем везде, где необходимо. Я дал Стефану клятву верности и должен сдержать ее. — У Рэннальфа были свои причины привязанности к Стефану, но он не мог упустить возможность подчеркнуть важность присяги. — Но мне не хотелось бы разделять людей. Юстас может отослать часть своих войск к Стефану. Если нет, они тем более нужны здесь.
Рэннальф взял с собой только домашнюю стражу, Эндрю и Джеффри, он не хотел остаться без них там, где его мог поджидать Юстас.
Стефан встретил его слишком официально. Это озадачило Рэннальфа. Если Стефан послал за ним, то каковы его цели? Стефан был весел, любезно пригласил его пообедать и предложил отдохнуть. Он сел рядом с Рэннальфом и предлагал ему отведать то или иное блюдо, но не смотрел в глаза. За обедом он сказал, что Рэннальф должен поехать в Кроусмарш. Этот крошечный замок защищал мост Уоллингфорда, не позволяя выпустить оттуда людей и не давая им возможности обратиться к Генриху за помощью. Он был символом власти Стефана. Пока стоял этот замок, Генрих не бросал взглядов на восток. Стефан был многословен и речист, не позволяя Рэннальфу даже открыть рот, и тот отправился спать, так и не задав необходимых вопросов.
— Рэннальф!
Его разбудил шепот, но он ничего не видел, так как полог палатки был опущен и свет не пробивался внутрь. Рука Рэннальфа потянулась к мечу.
— Кто это?
— Стефан. Не вставай. Я хочу поговорить с тобой, пока никто не слышит.
Король сел на кровать. Теперь только Рэннальф понял, почему Стефан так вел себя за обедом. Юстас приставил к нему шпионов, а Стефан не осмеливался перечить своему сыну.
— Ты считаешь меня сумасшедшим, Рэннальф?
Возможно, я был им какое-то время. Я не безумен. Я не хочу, чтобы ты так думал обо мне.
— Тогда зачем вы отозвали меня? Ведь все шло хорошо! — прямо спросил Рэннальф.
— Я очень устал. Слишком поздно пытаться прогнать Генриха с этой земли. Мы с Юстасом хотим разгромить Бигода и уничтожить его полностью. Его земля плодородна, народ послушен. Генрих не будет помогать Бигоду, так как знает, что он собой представляет. Генрих воюет на севере и западе. Когда я получу эти владения, мы сможем заключить перемирие или отвоевать ту часть королевства, которую захотим.
Рэннальф молчал. Этот план определенно не был планом сумасшедшего.
— Для этой цели, — продолжал Стефан, — нужно время. Генрих не будет сражаться со мной, пока стоит Кроусмарш. Он считает делом чести освободить Уоллингфорд, но не осмеливается оставить позади себя преданную мне армию.
— Почему вы поручили это мне? Зачем оторвали от моих земель и послали в Кроусмарш?
— Ты один из немногих, кто верен мне. Я понял, что ты не предашь, даже если попадешь в немилость. Саймон скончался. Уорвик умер. То, что сделала Гундреда, убило его.
Рэннальф задохнулся. Он не знал этого. Стефан приложил руку к его губам, умоляя молчать.
— Я не могу допустить, чтобы то, что случилось при Малмсбери, произошло при Кроусмарше. Если это произойдет и Генрих неожиданно нападет на меня, меня свергнут.
Рэннальф был разочарован. Если Стефан добьется своей цели, Юстас будет управлять землями Бигода. Это будет еще хуже, чем если бы там был Бигод. Отказать Стефану или пойти в Кроусмарш и сдаться было бы изменой, нарушением его клятвы. Это не имело ничего общего с покорностью судьбе, и Рэннальф понимал, что не сможет так поступить. Он должен поехать в Кроусмарш и продержаться там как можно дольше.
— Можете не опасаться, — сказал Рэннальф с мрачной безнадежностью. — Я буду стоять насмерть, насколько это возможно для человека.
Стефан кусал губы, слезы душили его.
— Я дам тебе как можно больше людей и припасов. Не проклинай меня, Рэннальф. — Он наклонился и поцеловал вассала. — Прошу, не отстаивай замок ценой своей жизни. Мы как-нибудь сможем выиграть время, но твоя жизнь станет слишком большой платой за передышку. Помни об этом и береги себя. — Король встал. — Если ты попадешь в плен, я выкуплю тебя. Не сомневайся во мне. Я обязательно помогу тебе.
— Милорд, — сказал сэр Джайлс, — неразумно отказываться от лечения. Это уменьшит воспаление.
— Но мне придется два дня лежать. Мы не можем подарить столько времени нашим врагам.
— Конечно, но вы и так уже достаточно измучили их.
Рэннальф нетерпеливо махнул рукой.
— Если бы я верил, что лечение действительно поможет, я бы сделал это, Джайлс. Лихорадка утихнет на два дня или чуть больше, затем озноб вернется, и мне снова станет хуже.
— Все потому, что вы не лежите спокойно и не даете припаркам и лекарствам подействовать.
Рэннальф взглянул на Эндрю. Он удивлялся, чем мог вызвать такую преданность. Эндрю был еще внимательнее, чем Джеффри. Он постоянно умолял передохнуть, прислушаться к советам врача, принять лекарство, приготовленное знахарем. Рэннальф как-то подумал, а что, если Эндрю на службе у Юстаса и хочет отравить его. Затем он устыдился своих мыслей, ведь благодаря Эндрю он регулярно принимал лекарства и не ощущал никаких неудобств, за исключением отвратительного вкуса некоторых порошков. Было ясно, что все это делалось из самых лучших побуждений. Он повернулся к сэру Джайлсу.
— Поверьте, я отказываюсь не потому, что не верю в ваши способности. Пока король защищает нас с юга, вероятнее всего, Бигод останется на месте. Если же Стефан отойдет назад, а это может произойти в любой день, внимание Норфолка переключится на нас. Тогда настоящей битвы не миновать, и мне бы хотелось, чтобы это случилось не на моих землях, а во владениях Норфолка.
Сэр Джайлс согласно кивнул. Граф абсолютно прав. Беда в том, как он выглядит и чувствует себя. После трех месяцев близкого общения с Рэннальфом сэр Джайлс был обеспокоен здоровьем Соука. Общение с Джеффри обрадовало его, мальчик будет достойным продолжателем дела отца. Однако Джеффри так молод.
Граф прикусил губу, сдерживая стон. В это время вошел Джеффри. Он сбросил капюшон и вытер пот со лба.
— Как ты, папа?
— Как всегда, — раздраженно проворчал Рэннальф. — Что сказал герольд?
— Смотритель замка, если можно так назвать человека, содержащего жалкое здание из досок и глины, вскоре будет здесь, чтобы переговорить с тобой. Уверен, что они согласятся.
— Почему они не подождали, чтобы я сопроводил их?
— Я оставил сэра Джона и его людей. Королевский гонец спрашивал о тебе. Я привел его сюда.
Рэннальф и сэр Джайлс обменялись понимающими взглядами.
— Поторопись, — сказал Рэннальф лекарю. Когда ногу перевязали, Рэннальф надел штаны, одернул рубашку и приказал Эндрю привести гонца. Его лицо стало мрачным, когда он читал послание. Затем он передал его сэру Джайлсу.
После некоторого раздумья сэр Джайлс пришел к заключению, что самая совершенная стратегия не сможет разъяснить приказа, содержащегося в письме.
— Милорд, — сказал он с сомнением, — извините, но какой смысл в этом?
— Я понимаю не больше, чем вы! — свирепо ответил Рэннальф. Он привстал, сделал несколько шагов и повернулся к сэру Джайлсу. — Зачем отрывать меня от удачной кампании, разделяя людей, хорошо сражавшихся вместе за дело, в которое они верили, посылая половину из них воевать там, где им ничто не дорого, и заменяя их людьми, которым безразлична эта земля?
Смысла не было ни в чем, но, возможно, то, что хотел от него Стефан, не имело отношения к войне.
— Вы не должны ехать, есть в этом смысл или нет. Вы плохо себя чувствуете.
— Это не имеет значения. Больной или здоровый, я буду с королем везде, где необходимо. Я дал Стефану клятву верности и должен сдержать ее. — У Рэннальфа были свои причины привязанности к Стефану, но он не мог упустить возможность подчеркнуть важность присяги. — Но мне не хотелось бы разделять людей. Юстас может отослать часть своих войск к Стефану. Если нет, они тем более нужны здесь.
Рэннальф взял с собой только домашнюю стражу, Эндрю и Джеффри, он не хотел остаться без них там, где его мог поджидать Юстас.
Стефан встретил его слишком официально. Это озадачило Рэннальфа. Если Стефан послал за ним, то каковы его цели? Стефан был весел, любезно пригласил его пообедать и предложил отдохнуть. Он сел рядом с Рэннальфом и предлагал ему отведать то или иное блюдо, но не смотрел в глаза. За обедом он сказал, что Рэннальф должен поехать в Кроусмарш. Этот крошечный замок защищал мост Уоллингфорда, не позволяя выпустить оттуда людей и не давая им возможности обратиться к Генриху за помощью. Он был символом власти Стефана. Пока стоял этот замок, Генрих не бросал взглядов на восток. Стефан был многословен и речист, не позволяя Рэннальфу даже открыть рот, и тот отправился спать, так и не задав необходимых вопросов.
— Рэннальф!
Его разбудил шепот, но он ничего не видел, так как полог палатки был опущен и свет не пробивался внутрь. Рука Рэннальфа потянулась к мечу.
— Кто это?
— Стефан. Не вставай. Я хочу поговорить с тобой, пока никто не слышит.
Король сел на кровать. Теперь только Рэннальф понял, почему Стефан так вел себя за обедом. Юстас приставил к нему шпионов, а Стефан не осмеливался перечить своему сыну.
— Ты считаешь меня сумасшедшим, Рэннальф?
Возможно, я был им какое-то время. Я не безумен. Я не хочу, чтобы ты так думал обо мне.
— Тогда зачем вы отозвали меня? Ведь все шло хорошо! — прямо спросил Рэннальф.
— Я очень устал. Слишком поздно пытаться прогнать Генриха с этой земли. Мы с Юстасом хотим разгромить Бигода и уничтожить его полностью. Его земля плодородна, народ послушен. Генрих не будет помогать Бигоду, так как знает, что он собой представляет. Генрих воюет на севере и западе. Когда я получу эти владения, мы сможем заключить перемирие или отвоевать ту часть королевства, которую захотим.
Рэннальф молчал. Этот план определенно не был планом сумасшедшего.
— Для этой цели, — продолжал Стефан, — нужно время. Генрих не будет сражаться со мной, пока стоит Кроусмарш. Он считает делом чести освободить Уоллингфорд, но не осмеливается оставить позади себя преданную мне армию.
— Почему вы поручили это мне? Зачем оторвали от моих земель и послали в Кроусмарш?
— Ты один из немногих, кто верен мне. Я понял, что ты не предашь, даже если попадешь в немилость. Саймон скончался. Уорвик умер. То, что сделала Гундреда, убило его.
Рэннальф задохнулся. Он не знал этого. Стефан приложил руку к его губам, умоляя молчать.
— Я не могу допустить, чтобы то, что случилось при Малмсбери, произошло при Кроусмарше. Если это произойдет и Генрих неожиданно нападет на меня, меня свергнут.
Рэннальф был разочарован. Если Стефан добьется своей цели, Юстас будет управлять землями Бигода. Это будет еще хуже, чем если бы там был Бигод. Отказать Стефану или пойти в Кроусмарш и сдаться было бы изменой, нарушением его клятвы. Это не имело ничего общего с покорностью судьбе, и Рэннальф понимал, что не сможет так поступить. Он должен поехать в Кроусмарш и продержаться там как можно дольше.
— Можете не опасаться, — сказал Рэннальф с мрачной безнадежностью. — Я буду стоять насмерть, насколько это возможно для человека.
Стефан кусал губы, слезы душили его.
— Я дам тебе как можно больше людей и припасов. Не проклинай меня, Рэннальф. — Он наклонился и поцеловал вассала. — Прошу, не отстаивай замок ценой своей жизни. Мы как-нибудь сможем выиграть время, но твоя жизнь станет слишком большой платой за передышку. Помни об этом и береги себя. — Король встал. — Если ты попадешь в плен, я выкуплю тебя. Не сомневайся во мне. Я обязательно помогу тебе.