Джеллис Роберта. Меч и лебедь

   Она не почувствовала, как уснула. А во сне вновь нахлынули горькие воспоминания, явившиеся в виде чудищ, которые хотели забрать ее в царство тьмы. Но в этом страшном сне, мучившем ее последние месяцы, она уже не одна боролась за свое место в мире людей.

* * *

   Рэннальф проснулся еще затемно. Он вообще привык просыпаться рано, да и сон его всегда оставался чутким — полная опасностей жизнь воина не оставляет места для глубокого расслабленного отхода в мир сновидений.
   Дрова в камине почти выгорели, загадочным светом мерцали угольки, и в их слабом свете комната казалась вполне обжитой и уютной. «Первым делом надо будет хорошенько отстегать слуг за неприбранную комнату», — лениво подумал Рэннальф.
   Он привычно потянулся, чтобы вернуть застоявшимся мышцам ощущение реальности. Потом повернулся на бок посмотреть на неожиданно свалившуюся на его голову жену. Рэннальф был вполне удовлетворен вчерашним вечером — тело жены оказалось таким нежным, от него исходил тонкий запах лилии, лаванды и каких-то полевых трав, названия которых он не знал, но с детства помнил, как приятно вдыхать ароматы луга.
   Кэтрин свернулась калачиком почти на самом краю кровати, голубоватые веки ее подрагивали — Рэннальф знал: это означает, что ей снятся кошмары. Он задумчиво глядел на нее, и этот маленький комочек все больше напоминал ему забывшегося сном беззащитного щенка. Он и сам удивился той нежности, которая вдруг обнаружилась в его душе по отношению к этой хрупкой женщине.
   Интересно, что чувствовала она вчера, когда он так ненасытно упивался ее телом? А вообще-то, какая ему разница, что она чувствовала? Бог не наделил женщину душой, ей надлежит лишь повиноваться своему мужу! Он задавал себе подобные глупые вопросы и сам отвечал на них. Хотя, конечно, было бы неплохо, если бы она тоже получила удовольствие. Почему-то хотелось, чтобы его жена радовалась их близости. И чтобы ей было хорошо, чтобы у них все ладилось, чтобы она полюбила его детей и его! «Тьфу ты! — ругнулся он про себя. — Что за чепуха лезет в голову!» У него хватит сил сломить любое сопротивление и заставить жену повиноваться! Однако отчего-то последний вывод отдавал горечью, а когда он подумал, что Кэтрин все-таки полюбит его, то эта мысль отозвалась ликованием. «Ладно, поживем — увидим! И хватит киснуть!»

Глава 4

   Кэтрин сидела в кругу женщин в покоях королевы, вышивала, но не участвовала в беседе, а непрерывно думала о муже. Она много размышляла о нем эти две недели после своего замужества. Рэннальф действительно оказался необычным и непредсказуемым человеком, но она больше не боялась его.
   Она подчинилась воле короля и королевы, и ее больше не держали как пленницу. Свобода и несколько разговоров с леди Уорвик многому научили ее. Необходимо понять характер Рэннальфа. Ей нужно разобраться в нем, в его душе, потому что в политической ситуации она уже разобралась и была слишком взволнована, чтобы осуждать его за то, что ему пришлось сделать. Часто он бывал суровым, даже грубым, но Кэтрин казалось, что за этим скрывается отчаянная попытка что-то утаить. Что? Слишком нежное сердце? Прекрасно, если так, тем более что дурные его манеры — наименьшая среди ее проблем. Трудно понять человека, который никогда не объясняет свои поступки. Он привык повелевать и не считал нужным оправдывать свои действия. Он никогда не требовал, чтобы другие растолковывали свои поступки, поэтому Кэтрин не осуждала его.
   Как-то она попросила у него денег на одежду. — Одежда! — взорвался Рэннальф, взглянув на сундуки с одеждой Кэтрин.
   Кэтрин попыталась объяснить, что эта одежда не для нее, но он оборвал ее сбивчивые пояснения презрительным жестом, отстегнул ключ от связки, которую носил на шее, и бросил ей.
   — Ты можешь взять одежду из этого сундука, — не глядя на нее, отрезал он. И через минуту с угрозой в голосе добавил:
   — Но только из этого!
   Кэтрин не смогла сдержать улыбки. Возможно, он смягчился бы, если бы она дала ему рубашки, которые сшила своими руками. Его теплый взгляд согрел бы ей сердце.
   Паж подошел к королеве и что-то прошептал ей на ухо. Мод подняла голову и улыбнулась Кэтрин:
   — Муж зовет тебя, моя дорогая, и это маленькое чудо. Я не могу припомнить ни одного случая за все годы, которые они прожили вместе, чтобы Рэннальф посылал за Аделисией.
   Кэтрин оставила работу и поспешила в комнату. Она не боялась гнева мужа, но не хотела, чтобы он ее ударил. Рэннальф не любил ждать, это приводило его в бешенство, а свое дурное расположение духа мужчины предпочитают выколачивать кулаками из жен. Кэтрин находила его общество более приятным, когда он не рычал на нее.
   — Ваш плащ, мадам. Мы уезжаем. «Ни слова приветствия», — с раздражением подумала Кэтрин, машинально возражая:
   — Уезжаем? Наверху моя работа, и я не попрощалась с королевой!
   Рэннальф нахмурился.
   — Ты можешь вернуться через час или остаться здесь, я позабочусь об этом. Я думал, что ты захочешь проследить, как упакуют твои вещи.
   Кэтрин рассердилась еще больше:
   — Ты хочешь сказать, что мы переезжаем в другой дом в Лондоне?
   — Все женщины — круглые идиотки! Куда я могу уехать, если должен вернуться через несколько недель на этот проклятый турнир и вступить в должность?
   Успокоившись, Кэтрин поняла, что извинений и объяснений не последует. Она взяла плащ и пошла за Рэннальфом к лошадям. Ей нравилось скакать рядом с ним, а одна деталь доставляла ей особое удовольствие. С ними были грумы, но Рэннальф никогда не забывал посадить ее на лошадь, как будто боялся, что кто-то другой не проявит достаточной осторожности. А Кэтрин так нравилось, когда муж поднимал ее, словно пушинку, и деликатно опускал в седло!
   Путешествие было коротким — с четверть мили по грязным улицам. Когда они подъехали ко двору какого-то типичного лондонского дома, Рэннальф помог жене соскочить с лошади и тут же куда-то исчез. Кэтрин вошла через единственную дверь нижнего каменного этажа во двор. Там собралось много людей, они кланялись и освобождали дорогу. В основном это были слуги, переносившие их скарб. Кэтрин приподняла подол платья, когда они шли по утрамбованному земляному полу. Циновки, которыми когда-то покрыли пол, были грязные, скользкие, местами даже прогнившие. В конце единственной большой комнаты на первом этаже находилась лестница. Здесь ее ждал Рэннальф. Он взял Кэтрин за руку и обернулся к слугам.
   — Придержите ваши языки и слушайте, — рявкнул он и, едва дождавшись, пока замрут голоса, добавил:
   — Это ваша новая хозяйка, леди Кэтрин. Теперь вы будете получать указания от нее.
   Он позволил людям разглядывать ее какое-то время, а затем подтолкнул Кэтрин к лестнице.
   — Женщины, полагаю, уже наверху. Поднимайся. Наверху было светло и не так сыро, этаж был деревянный, но стены покрывала плесень, а пол был в неописуемо отвратительном состоянии. Кэтрин в ужасе огляделась. Она ошибалась! Рэннальф — свинья. Он не только одевается, как животное, он так и живет. Разве он не мог приказать слугам прибрать в доме перед тем, как привести ее сюда?
   Рэннальф вытянул руку по направлению к двери, чтобы представить Кэтрин женщинам. Но вдруг звонкий детский голос разорвал гул женских голосов:
   — Папа! Папа!
   Малыш бросился к Рэннальфу. Кэтрин вскрикнула. И это сын дворянина! Нечесаный, грязный, одетый почти в лохмотья, мальчик был отвратителен, но материнская сущность Кэтрин пробудилась в ней с такой силой, что она едва удержалась, чтобы не схватить его в объятия. Тем временем Ричард обнял отца, скуля и извиваясь от радости.
   — Почему ты здесь? Непослушный маленький дьявол!
   Ребенок съежился от отцовского, окрика. Рэннальф поднял руку, чтобы ударить мальчика, но Кэтрин встала между отцом и сыном, принимая удар на себя.
   — Как можно ударить ребенка, который пришел к тебе с любовью?! — воскликнула Кэтрин, падая на колени и прижимая грязного дрожащего малыша к груди.
   Наступила абсолютная тишина. Женщины молча стояли, ожидая, что хозяин сейчас насмерть прибьет жену, посмевшую возразить ему, или изобьет ее до потери чувств. Ребенок так испугался, что не мог плакать. Кэтрин тоже дрожала всем телом. Рэннальф изумленно смотрел на жену и сына.
   — Как ты осмелилась? — тихо спросил он. — Знаешь ли ты, как опасна дорога из Слиффорда в Лондон в это время года?! Знаешь ли ты, сколько у меня врагов на этой дороге?! Ребенок мог погибнуть или его взяли бы в заложники.
   — Откуда мальчику это знать? — вспыхнула Кэтрин, ее глаза наполнились слезами, лицо горело. — Он здесь, живой! Нужно было просто сказать ему, что он поступил дурно. Чему научит его битье, кроме того, что отец не любит его? Кому он нужен в качестве выкупа? Ребенок крестьянина и тот более ухожен!
   Рэннальф был оглушен. Следовало оторвать их друг от друга и поколотить обоих, но он не мог сдвинуться с места. Он не мог ударить эту женщину, которая без раздумий бросилась защищать чужого ребенка, его сына!!! Без слов он повернулся и вышел. А Кэтрин все стояла на коленях, прижимая к себе мальчика. Что с ней будет? На этот раз она зашла слишком далеко. Опозорила своего мужа перед слугами. Если у нее и была возможность заслужить его любовь, сейчас все потеряно. Рэннальф ничего не забывал, он никогда не простит ее. Из оцепенения ее вывел крик ребенка. Малыш вдруг разразился отчаянными рыданиями, вырывался из ее рук, крича:
   «Папа! Папа!»
   Кэтрин не могла больше думать о себе. Все внимание следует отдать дому и ребенку. Дом находился в запущенном состоянии, а мальчику требовались забота и ласка.
   Следующие пять дней пронеслись незаметно. Она привязалась к Ричарду и все время думала о Рэннальфе. Он вернется и изобьет ее. Судя по тому, что говорили служанки и Ричард, это казалось наиболее вероятным. Она знала, что заслужила побои, и тем не менее с нетерпением ждала возвращения мужа. Человек, которому так верили, слуги и которого так страстно обожал сын, не мог быть плохим. Он раздражителен, но до Кэтрин дошли слухи о леди Аделисии, и она признала, что у Рэннальфа были причины недолюбливать женщин.
   Тем временем ее беспокойство росло. Вот уже пятый день от Рэннальфа не было вестей. Когда он не вернулся в первую ночь, Кэтрин с отвращением подумала, что он услаждает себя с какой-нибудь сучкой. Она подавила ревность, говоря себе, что мужчина, предпочитающий женщину с улицы, не заслуживает ревности. Тем не менее она забрала свою работу у королевы и объяснила ей, что произошло. Кэтрин узнала, что Рэннальф со своими рыцарями ускакал в город. Он не завел подружку, но где он, никто не знает.
   После ссоры Кэтрин с мужем слуги стали относиться к ней с необыкновенным трепетом и бросались выполнять малейшее желание. Она воспользовалась моментом и дала им работы больше, чем они выполняли для Аделисии за пять месяцев. Кэтрин была встревожена, но слишком занята, чтобы чувствовать себя несчастной, и дни пролетали незаметно.
   Рэннальф чувствовал себя гораздо хуже. Он не мог ни наказать Кэтрин, ни простить. С небольшим отрядом вассалов он выехал из Лондона, чтобы взлелеять свою обиду. Удивительно было то, что чем больше он размышлял о происшедшем, тем больше утихал его гнев, а недовольство собой превращалось в признание достоинств Кэтрин.
   Рэннальф не обольщался на свой счет, он знал, что Кэтрин не может найти в нем ничего привлекательного, хотя она была послушна днем и охотно отдавалась ему ночью. Она сказала, что боится его, и он поверил ей. Ее кроткое поведение вызвано боязнью, а ведь он хотел, чтобы она приносила ему удовлетворение без страха. Рэннальф недостаточно доверял Кэтрин, чтобы успокоить ее.
   Он удивился, когда, забыв страх, она бросилась на защиту Ричарда. Аделисия никогда не защищала ребенка, когда его наказывали, и не обращала внимания на родного сына, как будто он был уличной собачонкой. Это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Рэннальфа, и превратило неприязнь к жене в ненависть. Того, что женщина вызывает отвращение и не является настоящей женой, достаточно, чтобы невзлюбить ее. Но она не хотела быть матерью своему ребенку. Это заставило Рэннальфа по-настоящему возненавидеть ее.
   Рэннальф не мог сказать, насколько красота Кэтрин и его желание обладать ею победили его злость. Он честно признавался себе, что очарование Кэтрин лишь подчеркивает красоту ее характера.
   По правде говоря, ему не удалось отсутствовать столько, сколько хотелось, чтобы соблюсти видимость раздражения женой, которая осмелилась прилюдно ему перечить. Рэннальф мрачно улыбнулся, думая о своей репутации хладнокровного храбреца. Он боялся встретиться с женой. Первый раз в жизни он не знал, как вести себя, когда увидит ее, и наконец решил действовать в зависимости от поведения Кэтрин, так как у него не было в таких делах никакого опыта.
   Войдя в дом, он чуть было не повернул обратно, убежденный, что ошибся… Стены были заново побелены, пол застлан чистыми циновками, скамейки и обеденные столы расставлены вдоль стен, за ними лежали чистые соломенные подстилки для слуг и рыцарей. В очаге горел огонь. Да и слуги выглядели более аккуратными. Пока Рэннальф стоял в дверях, отмечая перемены, он увидел, как его третья жена направляется к нему.
   Рэннальф нервно сглотнул и нахмурился. Лицо Кэтрин горело. Имея некоторый опыт общения с ней, он знал, что это говорит о непокорстве. Она была красива, очень красива и имела много достоинств, но если он позволит ей самовольничать, то она распустится совсем.
   Кэтрин подошла к нему и встала на колени.
   — Я прошу у вас прощения, милорд. Я была не права.
   Ей нелегко было сказать это. Кэтрин была очень гордой. Но она сознавала, что не права, и хотела оградить Ричарда от неприятного и оскорбительного для нее зрелища: видеть, как любимый отец избивает женщину, страшно.
   — Правда, — добавила она, — я не могу привести другого оправдания, кроме того, что мое сердце разрывается после потери ребенка.
   — Встань, — тихо сказал Рэннальф. Его обида и намерение примерно проучить жену растворились в страстном желании. обладать ею, когда он увидел Кэтрин, стоящую на коленях.
   — Нет, милорд, я не жду легкого прощения. Делай со мной все что хочешь, но не мучай ребенка. Он поступил плохо, убежав со слугами, и мог принести тебе много страданий. Он очень переживает, клянется, что не сделает так больше. Он плачет дни напролет.
   — Встань! — проревел Рэннальф.
   — Только когда ты простишь ребенка. Рэннальф почувствовал что-то в ее голосе. Несмотря на кротость, в ее голосе не было смирения и покорности.
   — Хорошо, черт тебя возьми, я не сержусь! По крайней мере, я не сердился, когда вошел, разве что на твою глупость. Ради Бога, если не ради меня, встань с пола!
   Кэтрин оперлась на его руку и поднялась.
   — Мы обсудим этот вопрос с сыном, когда я захочу. Скажи мне, как тебе удалось преобразить дом?
   — Я его убрала, — просто ответила Кэтрин и вспомнила, в каком он был отвратительном состоянии, когда Рэннальф привел ее сюда. Ее голос приобрел оттенок негодования. — Надеюсь, ты не станешь настаивать, чтобы мы жили как свиньи!
   Он недооценил ее. Возможно, она совсем его не боялась. Он хотел было посмеяться над ее негодованием, но лишь спросил:
   — Где мой сын?
   — Наверху, но…
   Он жестом заставил ее замолчать. У нее не было права вмешиваться после того, что она сделала. Кэтрин знала, что Рэннальф сдержит обещание и не станет наказывать ребенка.
   Он не обращал на нее внимания, и Кэтрин следовала за ним по лестнице, надеясь, что поведение Ричарда оправдает ее ожидания. Она тщательно готовила мальчика к этому. Если Рэннальфу понравится, все будет хорошо.
   Она наблюдала за мужем, пока он выслушивал извинения Ричарда, и ее сердце дрогнуло. Рэннальф был доволен, хотя его лицо и сохраняло суровое выражение. Он сдерживался с большим трудом, чтобы не засмеяться, выслушивая фразы, которые ребенок явно заучил наизусть. Он не хотел обидеть мальчика и жену. Видимо, Кэтрин стоило больших усилий научить Ричарда словам, которые, как ей казалось, смягчат гнев отца.
   Возникла пауза. Рэннальф все еще не решался говорить, ему трудно было контролировать себя. Ричард поднял на него умоляющие глаза, полные готовых пролиться слез.
   — О, пожалуйста, папа, мне так жаль. Я виноват, но ты сказал, что скоро приедешь, а слуги укладывали твою одежду, и я решил, что ты не вернешься. Позволь мне остаться с тобой, пожалуйста, не отсылай меня прочь!
   Эта мольба звучала почти естественно, ребенок слегка запинался от смущения, и Рэннальф положил руку на голову мальчика, а желание засмеяться сменилось нежностью.
   — Не могу я взять на себя труд держать тебя здесь. И кроме того, тебе небезопасно жить в Лондоне, где у меня много врагов.
   — Ты не хочешь, чтобы я жил с тобой? Ты не любишь меня? Ты всегда уезжаешь или отсылаешь меня… — Глаза Ричарда вновь предательски заблестели.
   — Позвольте ему остаться, милорд, — вступилась за мальчика Кэтрин. — Я не спущу с него глаз. Никто не причинит ему вреда и не похитит — я отдам за него жизнь.
   — Хорошо. Оставайся!
   — Благодарю тебя, папа!
   Стоит лишь дать ребенку или женщине малейший намек на то, что решение может быть еще не принято окончательно, и они посчитают, что смогут легко изменить его в свою пользу. Рэннальф уже не мог разрушить радость, переполнявшую взгляд его сына. Сейчас мир, явной опасности для ребенка нет. Кроме того, слова Кэтрин наполнили его сердце спокойной уверенностью.
   — Тебе надо благодарить леди Кэтрин, Ричард — сказал Рэннальф, наклонившись к сыну.
   Мальчик обнял свою благодетельницу, прыгнул на кровать, подбросив подушку на аккуратно застеленной постели.
   — О! — засмеялся он. — Она не против, я ей понравился. Она сама так говорила.
   — Если ты вынудишь ее делать одно и то же десять раз на дню, она скоро пожалеет о своем заступничестве.
   Кэтрин придвинулась к мужу, нежно улыбаясь ему.
   — Он такой умный! Представь только, мальчик выучил эту длинную речь и не забыл ни одного слова, а я объяснила ему всего три или четыре раза. Итак, она совсем не глупа! Рэннальф рассмеялся.
   — Я думал, ты хочешь заставить меня поверить, что он произносит это от своего имени.
   — Нет, как ты мог подумать! Дети так не говорят, надо быть совсем безразличным отцом, чтобы не понять этого.
   Глаза Рэннальфа сузились. Дура! Хотя, вероятно, она слишком умна. Кажется, она прекрасно понимает его.
   — Как ты поняла, что я небезразличный отец? Ведь когда ты видела нас вместе, особых нежностей не было.
   — Почему нет? Ты испугался за ребенка. Разве я не била собственного ребенка, в то же время прижимая его к груди? Милорд, когда я встала между вами, я знала, что не права.
   Рэннальф нахмурился, задумавшись, а Кэтрин, чувствуя, что ему может быть неприятен рассказ о ее прошлой жизни, сменила тему.
   — Ну а сейчас, милорд, ты выкупаешься и сменишь доспехи. Ты промок и весь в грязи. Путь был дальний?
   — Менее пяти миль, но дороги очень плохие. Однако мне хотелось бы, — добавил Рэннальф язвительно, — чтобы ты довольствовалась тем, что превращаешь моего ребенка в образец чистоты и порядка. Мне не четыре года, чтобы советовать, когда сменить одежду.
   Глядя на него, Кэтрин подумала, что он ведет себя так, как будто не намного старше своего сына.
   Ладно, если он хочет оставаться мокрым и грязным только из-за того, что она предложила ему переодеться, это его дело. В будущем она будет знать, как поступить. Наполнит ванну, положит одежду без вопросов, а также, посмотрев на лицо мужа, подумала она, пригласит цирюльника. Мужчина должен или носить бороду, или бриться, а не походить на плохо скошенное поле. Он был ладным мужчиной и не выглядел бы так дурно со своими серыми глазами и вьющимися волосами, если бы причесал непокорные вихры.
   * * * Кэтрин беспрепятственно воплотила свой план в жизнь. Ванна и бритье стали обычным делом. Она со служанками шила, появлялись новые рубашки, туники и другая одежда вместо рваной. Дыры, пятна и заплаты исчезали с платья Рэннальфа, а новая одежда, украшенная прекрасным мехом и вышивкой, заполняла гардероб.
   Рэннальф заметил это — на самом деле он лукавил, выражая недовольство роскошью новой одежды. Более того, он хотел понравиться своей жене, что было на него не похоже. Отказаться от горячей ванны или не надеть одежду было бы странно, к тому же некого обвинить, кроме служанок, выполнявших приказы, поскольку Кэтрин делала вид, что не имеет к этим затеям никакого отношения. Так что Рэннальф не мог выговорить ей за очередную «обновку».
   Кэтрин была занята заботой о муже. Воспитывала Ричарда, манеры которого напоминали поведение дикого зверька, но за ними скрывалась нежная душа.
   Она впервые испытывала удовольствие от жизни. Она больше не думала о том, как самой управиться с отцовскими вассалами, но была озабочена политической ситуацией. Она чувствовала напряженность, витавшую при дворе, и, хотя ей нравились Мод и Стефан, она не разделяла приверженности Рэннальфа их делу. Она ненавидела войну и считала, что ее отец поступал мудрее, когда не вмешивался в междоусобные раздоры. Если бы муж понял это, то не смотрел бы на нее так мрачно, когда она говорила, что мир лучше войны.
   С ее точки зрения, ни одна сторона из враждующих не была права полностью. Мятежники ошибались, не имея права сражаться против короля, но король был не прав, потому что не выполнял возложенных на него обязанностей.
   Кэтрин негодовала. Обе стороны были поражены одной болезнью, но болезнь эта не должна перекинуться на ее семью. Беда в том, что они не могли избежать заразы. Рэннальф связан с королем, а леди Уорвик сказала, что честь не позволит ему освободиться от этих уз. Если кто-то нарушит мир, то, без сомнения, Рэннальф пожертвует и ее, и своим благополучием, чтобы поддержать войну, которую ведет король.
   Это расстраивало Кэтрин, которая знала, что для денег есть лучшее применение, и ее вассалы возмутятся из-за такого использования дани. Она делала все возможное, чтобы не затрагивать этот вопрос из страха поссориться с Рэннальфом. Однако ссора, несмотря на все ее усилия, была неизбежной. Рэннальф как-то сказал, что состояние принадлежит ей и достанется ее детям. Почему же он считает возможным использовать его таким способом, который она полностью не одобряет? Она шила, обдумывая этот вопрос, когда вошел паж и сообщил, что внизу ее ожидает Джайлс Фортескью.
   — Он, несомненно, пришел к сэру Рэннальфу по поводу утверждения его в должности. Это старый друг, поэтому невежливо отпускать его, не поздоровавшись. Проводи его наверх, я поговорю с ним, пока нет милорда.
   Она улыбнулась и протянула руку мужчине возраста ее мужа. Сэр Джайлс был главой вассалов ее отца, и она хорошо его знала. Он всегда обращался с ней как с собственной дочерью, но, к ее удивлению, Джайлс низко поклонился и поцеловал ей руку.
   — Почему так официально? Разве вы забыли, как держали меня на руках в мокрых пеленках?
   Морщинистое лицо мужчины расплылось в улыбке.
   — Нет, я не забыл, но никто не может держать на руках графиню замка Соук. Я не рискнул, миледи, напомнить о прошлой фамильярности.
   — Я графиня Соук, так как мой муж граф, но, надеюсь, для вас, сэр Джайлс, я все та же Кэтрин.
   — Ты графиня и владелица Соука, миледи. Я не могу рассказать, как был опечален и разгневан, когда узнал, что тебя похитили. Боюсь, я виноват в этом, но не из-за небрежности. Я был уверен, что Бигод попытается схватить тебя, и послал людей охранять границу. Увы, я не знал, что король способен действовать так быстро. Мы хотели прийти тебе на выручку, но Бигод оказался позади нас. Мы попали между двух огней.
   На мгновение Кэтрин застыла с широко раскрытыми глазами, затем медленно опустила веки, так, что ресницы закрыли набежавшие слезы.
   — Значит, вы бы охраняли меня от короля… и от Бигода тоже?
   — Да. Мы готовы были отдать за тебя жизнь. Кэтрин смотрела на него, но, кроме гнева, ничего не увидела в глазах сэра Джайлса.
   — А что бы вы сделали со мной? — медленно спросила она.
   — С тобой? — Сэр Джайлс был изумлен, он понял, в каком неведении она находилась все это время.
   Граф слишком оберегал свою дочь. Выдав ее замуж за слабовольного человека и отстранив от дел, он нанес ей больше вреда, чем пользы.
   — Ты наша леди, и ты сама должна решить, что делать. Мы надеялись, что со временем ты выберешь в мужья человека, достойного земель Соука. До этого времени наша обязанность — защищать тебя и служить тебе.
   Кэтрин, задавшая вопрос отнюдь не потому, что находилась в неведении, была очень довольна ответом.
   — Хорошо, у меня есть муж. Его сейчас нет, но он захочет увидеть тебя.
   — Но я не хочу видеть его! Во всяком случае, до того, как поговорю с тобой и услышу твои приказания.
   Кэтрин была приятно поражена. Все это станет большой неожиданностью для Рэннальфа.
   — Этого человека выбрала не ты, и это плохо. Плохо и то, что твой отец любил Генриха настолько, что с радостью посылал ему деньги, а я знаю, что сэр Рэннальф воюет на стороне короля. Мы не хотим, чтобы наши земли опустошал, с одной стороны, Норфолк, а с другой стороны — король. Мы знаем сэра Рэннальфа с хорошей стороны — он справедливый и благородный человек, который рассудит нас, как твой отец, и искренне поддержит нас в нужде. Все, кроме нескольких человек, согласны, что вопрос можно оставить на твое рассмотрение. Кэтрин была озадачена.