Страница:
Кэтрин же в этот момент ни о чем не думала. Она смотрела на поле невидящим взором, ее лицо было подобно лику мраморной статуи. Во время предыдущих поединков она то молилась за своего мужа, то боялась за него, потому что любила, но ее переполняло горькое разочарование — она была уверена, что он не любит ее. Как странно, думала она, не отрывая глаз от желанного мужчины, который повергал одного противника за другим, что она не смогла полюбить своего первого мужа, который боготворил ее. Сейчас, когда у нее появился мужчина, которого она считает достойным своей любви, он не любит ее. Это было наказанием за ее эгоизм, но, если он останется жив, она, конечно, покажет ему, что может быть неравнодушной.
Однако в эту минуту, когда перед глазами женщины разворачивалась настоящая кровавая драма, она повторяла про себя лишь его имя. Она согласна, пусть он ее никогда не полюбит, пусть выгонит прочь, только бы он остался жив!
Окровавленные воины двинулись навстречу друг другу. Кэтрин закрыла глаза. Из-под прикрытых век, незаметная для всех, скатилась одна слеза. ЕЙ нельзя плакать на людях!
Находясь уже не в таком безрассудном гневе, Раннальф обдумал свое положение. Противник был равен ему по силе и не так утомлен, но также очевидно, что Осборн уступает ему по опыту.
Следующие полчаса Рэннальф вел оборонительный бой, не делая попыток скрыть свою слабость, вынуждая Осборна истощать силы в бесплодных попытках пробить его оборону. Он слабел, но с удовлетворением чувствовал, что сэр Герберт теряет дыхание и он может продолжать схватку без опасений. День клонился к вечеру. Было поздно начинать рукопашный бой, у него будет ночь для отдыха, прежде чем придется снова напрягать силы. Сейчас он должен победить гнусного лжеца.
Осборн, озадаченный, взбешенный и слегка напуганный, смотрел на изнемогающего противника. Казалось невероятным, что сэр Рэннальф может отразить еще один удар. Его щит опускался все ниже, меч двигался все медленнее. Но каждый удар был отражен, и Осборн чувствовал, что его голова и грудь разрываются от усталости. Это должно закончиться, говорил он себе, противник едва стоит на ногах. Нужно лишь последний раз наброситься на него. Он сделал еще один глубокий вздох и атаковал.
Рэннальф медленно отступил. Мощный, направленный вниз удар он принял поднятым щитом. Меч отскочил, быстро повернулся в руке Осборна и перевернулся режущей стороной. Рэннальф парировал удар мечом, снова отступая. Удары были отражены, но они были слабее. Серые глаза Рэннальфа становились напряженнее, но они не стекленели. Сэр Герберт внезапно испугался. Удары противника становились резче, и когда пересохшие губы Рэннальфа скривила беспощадная усмешка, он всхлипнул.
Еще раз сэр Герберт поднял меч над головой, но Рэннальф не удовлетворился тем, что просто отразил удар. Он прыгнул вперед, используя свой любимый выпад щитом, стараясь быть как можно ближе к противнику, чтобы удар Осборна коснулся его. В то же время он взмахнул низко и сильно своим мечом. Он почувствовал, как металл пробивает металл, а затем проходит через что-то мягкое. Он услышал крик Осборна, когда сухожилия его бедер были разрублены, и увидел, как тот падает вниз головой.
Кэтрин услышала крик. Ее глаза раскрылись. Она чуть не вскрикнула, когда увидела герб Соука на щите и накидке, которую сама сшила Рэннальфу. Ужас охватил ее, когда она увидела кровь на одежде. Но, когда Рэннальф поднял меч и она поняла, что он ранен не сильно, Кэтрин охватило другое чувство. Несомненно, он получал удовольствие, в то время как она чуть не умерла от страха за него. Она не может не любить его, но он никогда не узнает об этом — вот какое наказание она назначила ему за эгоизм!
Битва была окончена. Выбить меч из рук Осборна было секундным делом, и в это мгновение Рэннальф решил, что клеветник должен извиниться перед Кэтрин в обмен на жизнь. Не было особого смысла убивать человека, если он готов признать, что лгал о Кэтрин и об отравлении. По всей вероятности, он не будет сражаться снова, поврежденные сухожилия не срастаются удачно. В любом случае, земли Осборна будут конфискованы. Рэннальф приставил острие меча к горлу сэра Герберта, предлагая ему уступить и сознаться во лжи.
— Не убивайте меня, милорд, — зарыдал сэр Герберт. — Я сознаюсь во всем. Юстас вынудил меня сделать это. Я пожаловался, что делал предложение леди Кэтрин, но ее отец не дал мне ответа. Юстас приказал мне написать это письмо, он взял печать Соука из королевского сейфа. Я расскажу об этом всему миру, если вы пожелаете!..
С желтым, как пергамент, лицом Рэннальф направил лезвие прямо на кольчугу, прорезая вену. Это стоило ему безумных усилий. Кольчуга стала красной, даже трава вокруг заалела. Только будущее было черно, так как Рэннальф Слиффордский отказал в помиловании сраженному противнику, потому что остался предан своему королю.
Глава 6
Однако в эту минуту, когда перед глазами женщины разворачивалась настоящая кровавая драма, она повторяла про себя лишь его имя. Она согласна, пусть он ее никогда не полюбит, пусть выгонит прочь, только бы он остался жив!
Окровавленные воины двинулись навстречу друг другу. Кэтрин закрыла глаза. Из-под прикрытых век, незаметная для всех, скатилась одна слеза. ЕЙ нельзя плакать на людях!
Находясь уже не в таком безрассудном гневе, Раннальф обдумал свое положение. Противник был равен ему по силе и не так утомлен, но также очевидно, что Осборн уступает ему по опыту.
Следующие полчаса Рэннальф вел оборонительный бой, не делая попыток скрыть свою слабость, вынуждая Осборна истощать силы в бесплодных попытках пробить его оборону. Он слабел, но с удовлетворением чувствовал, что сэр Герберт теряет дыхание и он может продолжать схватку без опасений. День клонился к вечеру. Было поздно начинать рукопашный бой, у него будет ночь для отдыха, прежде чем придется снова напрягать силы. Сейчас он должен победить гнусного лжеца.
Осборн, озадаченный, взбешенный и слегка напуганный, смотрел на изнемогающего противника. Казалось невероятным, что сэр Рэннальф может отразить еще один удар. Его щит опускался все ниже, меч двигался все медленнее. Но каждый удар был отражен, и Осборн чувствовал, что его голова и грудь разрываются от усталости. Это должно закончиться, говорил он себе, противник едва стоит на ногах. Нужно лишь последний раз наброситься на него. Он сделал еще один глубокий вздох и атаковал.
Рэннальф медленно отступил. Мощный, направленный вниз удар он принял поднятым щитом. Меч отскочил, быстро повернулся в руке Осборна и перевернулся режущей стороной. Рэннальф парировал удар мечом, снова отступая. Удары были отражены, но они были слабее. Серые глаза Рэннальфа становились напряженнее, но они не стекленели. Сэр Герберт внезапно испугался. Удары противника становились резче, и когда пересохшие губы Рэннальфа скривила беспощадная усмешка, он всхлипнул.
Еще раз сэр Герберт поднял меч над головой, но Рэннальф не удовлетворился тем, что просто отразил удар. Он прыгнул вперед, используя свой любимый выпад щитом, стараясь быть как можно ближе к противнику, чтобы удар Осборна коснулся его. В то же время он взмахнул низко и сильно своим мечом. Он почувствовал, как металл пробивает металл, а затем проходит через что-то мягкое. Он услышал крик Осборна, когда сухожилия его бедер были разрублены, и увидел, как тот падает вниз головой.
Кэтрин услышала крик. Ее глаза раскрылись. Она чуть не вскрикнула, когда увидела герб Соука на щите и накидке, которую сама сшила Рэннальфу. Ужас охватил ее, когда она увидела кровь на одежде. Но, когда Рэннальф поднял меч и она поняла, что он ранен не сильно, Кэтрин охватило другое чувство. Несомненно, он получал удовольствие, в то время как она чуть не умерла от страха за него. Она не может не любить его, но он никогда не узнает об этом — вот какое наказание она назначила ему за эгоизм!
Битва была окончена. Выбить меч из рук Осборна было секундным делом, и в это мгновение Рэннальф решил, что клеветник должен извиниться перед Кэтрин в обмен на жизнь. Не было особого смысла убивать человека, если он готов признать, что лгал о Кэтрин и об отравлении. По всей вероятности, он не будет сражаться снова, поврежденные сухожилия не срастаются удачно. В любом случае, земли Осборна будут конфискованы. Рэннальф приставил острие меча к горлу сэра Герберта, предлагая ему уступить и сознаться во лжи.
— Не убивайте меня, милорд, — зарыдал сэр Герберт. — Я сознаюсь во всем. Юстас вынудил меня сделать это. Я пожаловался, что делал предложение леди Кэтрин, но ее отец не дал мне ответа. Юстас приказал мне написать это письмо, он взял печать Соука из королевского сейфа. Я расскажу об этом всему миру, если вы пожелаете!..
С желтым, как пергамент, лицом Рэннальф направил лезвие прямо на кольчугу, прорезая вену. Это стоило ему безумных усилий. Кольчуга стала красной, даже трава вокруг заалела. Только будущее было черно, так как Рэннальф Слиффордский отказал в помиловании сраженному противнику, потому что остался предан своему королю.
Глава 6
Мэри, незаконнорожденная дочь Рэнналъфа Тефли, усевшись за прялку, вздохнула с облегчением. Она любила прясть. Приятно было скручивать мягкое руно под мерное жужжание колеса. Это рождало странные мысли в голове. Удивительно приятные мысли, далекие от стирки и шитья, уборки и проветривания постелей, полировки серебряных и золотых блюд.
Мэри посмотрела в открытое окно на поля Слиффорда, сочные, зеленые в этот роскошный майский день. Вот уже два года, нет, два года и три месяца, как леди Кэтрин, графиня Соук, приехала, чтобы стать хозяйкой Слиффордского поместья. Колесо замедлило свой ход. Мэри огляделась. Она уже привыкла ко всему за последнее время, но женские покои не имели больше ничего общего с тем, какими были при Аделисии.
Все в замке изменилось за последние два года, но перемены в женской половине казались более, заметными. Возвращаясь мысленно в прошлое, Мэри вспомнила, как вскрикнула от ужаса леди Кэтрин, когда впервые переступила порог своего нового дома, как стояла, прижав к себе Ричарда, словно ребенок мог удержать ее от немедленного бегства. Мэри вспомнила и себя в то время и рассмеялась. С ней самой произошли большие перемены. Тогда она была полудиким тринадцатилетним ребенком, хватающим корки хлеба со стола вассалов. Она подняла руку, чтобы погладить аккуратную косу, и чуть не подскочила, когда поняла, что сделала промах в работе. Колесо было остановлено, ошибка исправлена, и опять послышалось равномерное жужжание. Как приятно трогать свои чистые волосы, а не спутанные вшивые космы, носить простое, но хорошенькое платье вместо грязных лохмотьев.
Единственное, что не изменилось в Слиффорде, — это его хозяин. Мэри нахмурилась, и колесо завертелось быстрее. Она боготворила леди Кэтрин, которая, словно ангел, сошла с небес, чтобы преобразить жизнь в Слиффорде в лучшую сторону. И это из-за мужа леди Кэтрин была такой печальной. Каждый раз, когда он приезжал домой, что, благодарение Богу, случалось нечасто, она просто увядала.
Мэри никогда, даже в мыслях, не называла хозяина Слиффорда отцом. На людях она почтительно обращалась к нему «милорд»; впрочем, такая возможность ей представлялась крайне редко — говорить с этим хмурым замкнутым человеком, чья кровь текла и в ее жилах, просто не хотелось, а про себя Мари именовала хозяина замка не иначе, как «он». Зато Кэтрин в своих мыслях она награждала всевозможными добродетелями, возносила тайком молитвы за ее здоровье — даже от мимолетной встречи с этой прекрасной женщиной все существо Мэри наполнялось гармонией и радостью.
Леди Кэтрин никогда не была очень веселой, и Мэри догадывалась, что у нее лежит камень на сердце. Когда посещения хозяина забывались, леди Кэтрин предавалась настоящему веселью, играла с Ричардом, словно сама была ребенком. Тогда ее смех звонким эхом пробегал по залам замка, а вслед за ним катился тоненький ручеек заливистого детского хохота.
Колесо завертелось быстрее, руно так и мелькало в проворных пальцах. Сейчас он опять приезжает домой. Вот почему нужно перетрясти и проветрить постели, почистить серебро. Вот почему леди Кэтрин плакала ночью, а сейчас молча сидит за вышиванием.
В это яркое майское утро Кэтрин унеслась мыслями в прошлое. Но думала она не о том, что изменилось, а о том, что осталось прежним. За два года она так и не достучалась до сердца Рэннальфа. Почему-то сейчас они были более чужими, чем тогда, когда только поженились. Кэтрин с отчаянием гадала, отчего все ее усилия приблизиться к мужу оказывались напрасными. Это, кажется, только отталкивает его еще больше. Она из кожи вон лезет, чтобы делать все так, как ему хочется. Она нежно заботится о его детях, привела его дом в порядок, с ним всегда держалась предупредительно и с почтением, без намека на привязанность.
Расправляя яркий шелк, чтобы сделать узор на цветке, который она вышила на вороте рубахи Рэннальфа, она подумала, что была недостаточно внимательна. Возможно, не всегда умела спрятать свою любовь, и это вызывало его сопротивление и раздражение. Она перестала работать, стараясь сдержать слезы, застилающие глаза. Она так старалась, даже отказала себе в удовольствии отвечать на его любовь в постели, оставаясь холодной, когда ей так хотелось гореть с ним одной страстью. Как тяжело было не выдать себя! Как часто подавляла она вздох удовольствия и отворачивала лицо от его поцелуев, чтобы скрыть свою радость.
Он хотел безразличия, разве нет? Безумная надежда, что вдруг она не правильно поняла его, вызвала слабую краску на ее лице. Она вспомнила, как он решительно отверг ее нежность перед турниром. Некоторое время после этого, когда она еще на него злилась и была холодна, Рэннальф, казалось, был этим доволен. Когда же она готова была простить его грубость и высказать свое благоволение, он опять стал холоден. А потом был вечер, когда от тоски она выпила чуть больше вина. Кэтрин старалась не вспоминать об этом, но после этой ночи Рэннальф покинул Слиффорд и не появлялся месяц. Рука Кэтрин лежала неподвижно, слезы медленно катились по щекам. Он так редко приходил к ней после этого, так редко, вот уже почти год, как ничего между ними не было.
Каждую ночь, которую Кэтрин проводила без мужа, ей недоставало сухого тепла его тела, которое было так приятно гладить, чтобы рука медленно скользила по твердым мышцам, будто вбирая в себя их силу, видеть, как нарастает его страсть, слиться с ним в долгом поцелуе, испить огненного меда его желания и, наконец, самой закружиться в вихре этой страсти. Ничего не помнить, все забыть — и только любить и быть любимой!
— Надеюсь, ваша жена ждет нас, милорд.
— Да, — вяло ответил он.
«Он такой же старый, как мой муж, — подумала леди Уорвик. — Как он сдал! Хорошо, что я смогу сейчас поговорить с графиней Соук. Она может стать вдовой гораздо раньше, чем предполагает; нужно будет придать ее мыслям нужное направление».
— Новости, конечно, ужасные, — продолжала она свои попытки разговорить Рэннальфа, — но они не превзошли распространяемых ранее слухов. Или есть неизвестная мне причина, что вы как в воду опущенный?
— Разве? Нет, ничего не случилось. Генрих сейчас герцог Нормандский, граф Анжуйский скоро станет графом Аквитанским — Все говорят, что он очень одаренный молодой человек!
— Одаренный тем, что заставляет сучку стонать в постели, — проворчал Рэннальф так язвительно, что леди Уорвик опешила. — На что он способен? Джеффри Справедливый был добрым человеком, завоевал для него Нормандию. Совершив так много, он сделал больше, чем следует правителю, — подхватил лихорадку и умер, оставив сыну Анжу и Монэ. Сейчас женщина, подогреваемая похотью, готова отдать ему Аквитанию и Пуату.
— Нет, лорд Соук, вы несправедливы к Генриху! Он способен на большее. Херефорд говорит…
— Херефорд! Это имя без конца звенит в моих ушах, кажется, я скоро оглохну от этих разговоров. Я поверил однажды, что он честный человек, теперь я так не думаю. Сначала он называл себя человеком короля…
Леди Уорвик поняла, что не стоит сердить этого человека, тем более что он может ей пригодиться, вернее, в том, что доводы рассудка могут достигнуть такого непробиваемого дурака, как Рэннальф, она сомневалась, а вот что касается его жены, когда она станет вдовой… На этой мысли леди Уорвик себя одернула, она была истинной христианкой, а подобные мысли навевает только лукавый. Однако даже в ее нынешнем положении Леди Кэтрин — удачный союзник.
— Не нужно возводить напраслину. Он никогда не был человеком короля, не давал ни клятвы, ни присяги, — мягко ответила она на раздраженное замечание спутника.
Рэннальф прикусил губу, осознав, что неудачи собственной жизни делают, его несправедливым. Херефорд заключил перемирие с королем, но он никогда не обещал, что отречется от своих бунтарских мыслей или от верности Генриху. Правда же состояла в том, что Рэннальф просто завидовал тому, что этот блестящий молодой человек ладит со своей женой.
— По крайней мере, нет худа без добра, — продолжала леди Уорвик. — Даже вы не можете не признать, что всех устроит, если Юстас пойдет на Францию.
Рэннальф не ответил ей. Юстас становился все несноснее и вызывал неодобрение даже у самых верных сторонников. Мод разрывалась между своими привязанностями, и даже Стефан со своей слепой любовью был согласен, что Юстасу необходимо действовать. Все же Рэннальф не хотел говорить ни слова против Юстаса. Еще меньше ему хотелось вспоминать о смерти сэра Герберта, тем более что это было уже в прошлом.
Кэтрин никогда не простит его, думал он, уставившись на холку лошади, не слыша голоса леди Уорвик. Он почти поверил ей, когда она поклялась, что Осборн ей безразличен. Но, когда он убил этого пса, она обратилась в лед. Он преподнес ей приз, тяжело добытый на турнире. Он истекал кровью, и она холодно поблагодарила. Единственный раз после этого он увидел отклик на свою страсть, когда она выпила слишком много вина.
Нестерпимо горько было то, что она принимает его ласки с напряженной холодностью. Невыносимо, когда она отворачивается, чтобы не встретить его губ, сжимает зубы. Уж лучше оставить ее совсем в покое! Но он так страдает от желания обладать ею, что в ее присутствии у него перехватывает дыхание и сдавливает грудь, и тогда не в радость ни еда, ни питье. Рэннальф пробовал удовлетворить свою плоть на стороне, завел себе нескольких любовниц, не считая уличных девок, которых он перепробовал несчетно. Однако ни одна из женщин не дала ему и толики того удовлетворения, которое он испытывал с женой. Ему так нравилось в ней это Дивное сочетание какой-то искренней невинности и безрассудства, с которым она отдавалась страсти. Ни одна другая женщина на свете не сможет принести ему облегчения.
— …и я не думаю, что какая-то сила собьет его с этой дороги.
— Кого? — спросил Рэннальф, осознав, что не слышал, о чем говорит леди Уорвик.
— Лестера, конечно. Он слишком благоволит этому очаровательному Херефорду, и еще Юстас порядком мучает его.
— Не знаю, чего хочет Лестер, но, если бы знал, не стал бы обсуждать это с женщиной, — резко ответил Рэннальф. — Мне безразлично, что собирается делать кто бы то ни было, пусть даже мой молочный брат. Я придерживаюсь определенных правил. Неужели вы полагаете, что я могу измениться? Вы моя гостья, но должен ли мужчина обсуждать с женщиной дела короля? Вы бы лучше слушались своего господина! Тогда все станет на свои места. Ваши усилия единственно должны быть направлены на собственное благочестие, чтобы никому не пришло в голову усомниться в вашей добродетели!
Лицо леди Уорвик вспыхнуло. Ей следовало бы знать, что не стоит заводить откровенный разговор с таким ограниченным, твердолобым, самодовольным хряком. Действительно, к лучшему, что она заставила своего мужа уговорить Рэннальфа предоставить свое поместье баронам как место встречи. Необходимо решить, кому отправляться во Францию с Юстасом и какие для этого потребуются силы и средства. Решение этой головоломки вряд ли будет простым. Юстасу удалось отвратить своей жадностью и подлостью тех, кто предан его отцу. Кроме того, крупнейшие землевладельцы Англии не очень радовались возвышению Генриха во Франции. Они не понимали, при чем тут Англия и их собственность. Они видят мало причин терять людей и бросать деньги на ветер, стараясь вырвать у Генриха то, что принадлежит ему по праву.
Уорвик, который очень постарел, хотел уладить дело путем личных переговоров в Лондоне. Это не подходило по двум причинам. Во-первых, у Мод есть шпионы в Лондоне, и она легко узнает, кто и что говорил. Поэтому никто не выскажет истинных мыслей из-за страха впасть в немилость. К тому же любое обещание, данное с глазу на глаз, можно легко нарушить. Против этого Уорвик, человек честный и благородный, возражает. Но она рассмеялась ему в лицо, говоря, что таких дураков, как он, больше не сыщешь.
Вторая причина, по которой леди Уорвик возражала против личных встреч, была в том, что каждый подозревал бы, что он делает больше других. Этот вопрос следовало обсудить в спокойной обстановке, где каждый мог бы выслушать другого и ответить за свои слова. Уорвик устало согласился, полагая, что они встретятся в их собственном поместье. Однако против этого леди Уорвик тоже возражала. Она, конечно, не высказала того, что у нее на уме. Ведь если переговоры не дадут Юстасу достаточной поддержки, винить будут хозяина. Она напомнила, что их владение граничит с неспокойными землями и большое скопление народа может вызвать подозрение. Остановились на Слиффорде как месте, самом отдаленном от дорог и наверняка свободном от шпионов королевы.
Рэннальф тоже без особой радости воспринял предложение провести встречу в его замке. Поскольку у него не заладилась семейная жизнь, он просто не хотел лишний раз появляться дома, но согласился, так как считал это своим долгом. Сейчас по дороге домой он жестоко жалел об этом. Когда он находился далеко от дома, дела не казались ему такими плохими. Письма Кэтрин, хотя в них сообщалось только о детях и хозяйстве, были пронизаны заботой и участием.
— Госпожа, я весь день не могу сладить с Ричардом. Вы знаете, как он относится к отцу. Он просто горит желанием его встретить. Вы позволите нам это сделать?
Едва заметная улыбка коснулась губ Кэтрин.
— Да, конечно, но не выезжайте за границу владений и возьмите с собой двадцать-тридцать вооруженных воинов. Не думаю, что эта предосторожность необходима, но мужу не понравится, что мальчик без охраны.
— Спасибо, госпожа.
— Подожди, Эндрю. Ричард делает успехи, не правда ли?
— Да, безусловно. Он успевает так же хорошо, как любой ребенок в его возрасте, а может, и лучше, он сорвиголова.
— Я знаю. Однако не сердитесь на него за резвость и мальчишеские проказы! — Лицо леди Кэтрин светилось искренней материнской заботой. И вдруг оно напряглось и побледнело. — Только не рассказывайте его отцу об этом.
Сэр Эндрю был изумлен, насколько его хозяйка боится своего мужа. Он замялся, а потом осторожно спросил:
— На некоторые проделки можно закрыть глаза, но что мне сказать о хромоте буланого боевого коня? Да и люди придут жаловаться из-за убитого барана.
— Я уверена, что Ричард сам расскажет обо всем, так было бы лучше. Вчера вечером я ему об этом напомнила, он обещал, что не подведет. По крайней мере, сегодня мы могли бы подождать. Если он не сознается, то и завтра не поздно обо всем рассказать.
— Очень хорошо. Я… — Эндрю запнулся, когда вошла Мэри, по-особому причесанная и очень хорошенькая. «Вот, — подумал он, забывая, что собирался сказать, — настоящая красота. Возможно, черты ее лица не так совершенны, как у леди Кэтрин, но такой же замечательный характер, сочувствие к людям…»
Леди Кэтрин поняла причину замешательства молодого человека и тихо улыбнулась.
— Вы — что? — осторожно вернула она юношу к реальности.
— Я… я… ах да, я люблю мальчика. Я бы не хотел огорчать его, но мужчину портит всепрощение. — Он оглянулся, и Мэри покраснела под его взглядом.
Кэтрин слегка нахмурилась.
— Я верю, что вы искренне хотите ему добра, и я не желаю испортить его. Настоящее зло, которое он сделал, должно быть выявлено, и, если нашего наказания окажется недостаточно, его сурово накажет отец. Я хочу, чтобы признание исходило от него без всякого принуждения. Вы лучше пойдите за ним прямо сейчас. — Печальная улыбка опять коснулась ее губ. — Если вы задержитесь, то, похоже, он ускачет один и на самом деле вызовет гнев лорда Соука.
Сэр Эндрю тут же встал, но в дверях обернулся и встретился взглядом с Мэри. Кэтрин вздохнула. Вот еще волнения! Кэтрин посмотрела на свою приемную дочь и заметила, что девушка еще больше смутилась. Ну что с этим делать? Притяжение между молодыми людьми упорно росло, вопреки всем попыткам его пресечь. Мэри созрела для замужества, ее хоть сегодня можно выдавать замуж, но на все попытки поговорить на эту тему Рэннальф только отмалчивался. Кэтрин не понимала: то ли он просто не мог на что-то решиться, то ли не хотел давать приданое девушке.
Усложняло дело и то, что сэр Эндрю не просил руки Мэри открыто. Правда, он был младшим из сыновей и не имел ничего, кроме доспехов и коня. Поэтому он должен был ждать, пока отец или сюзерен найдет для него невесту с приданым. У Мэри тоже ничего не было, а ее мать была прислугой, которую Рэннальф периодически брал в постель между первым и вторым супружествами. Если бы Эндрю попросил руки Мэри, у Кэтрин было бы основание идти к Рэннальфу и требовать, чтобы он как-то устроил будущее девушки.
Если бы она имела влияние на мужа, дело легко можно было бы разрешить. Она с радостью выделила бы часть дохода от Соука, если бы Рэннальф заупрямился из-за денег. Главное — устроить судьбу Мэри. Если бы у Мэри было приданое, думала она, Эндрю просил бы ее руки, а приданое не обязательно давать сразу. Они могли бы жить в Слиффорде, пока Эндрю обучает Ричарда. Позже, когда обстановка в королевстве наладится, если только это вообще когда-нибудь случится, Эндрю может стать смотрителем одного из замков.
Мэри тоже думала об этом, но мысли ее были куда менее унылыми. Она чувствовала мало доверия или привязанности к отцу, но вера в то, что Кэтрин способна совершать чуть ли не чудеса, была безгранична. Она не знала, как это может произойти, но была убеждена, что леди Кэтрин выполнит ее заветное желание.
У сэра Эндрю было значительно меньше оснований надеяться на чудо, и он не рассчитывал на помощь Кэтрин. Он не сомневался в том, кто настоящий хозяин Слиффорда Если бы он намеревался просить руки Мэри, то пошел бы к лорду Соука. Но он не знал, стоит ли пытаться. Дело было не в том, что он недостаточно любит Мэри и хочет проверить свои чувства временем, или так жаден, что выжидает, пока станет известно о ее приданом. Сэра Эндрю беспокоило одно: есть ли у него хоть малейшая надежда на успех. Хотя Мэри и была внебрачным ребенком, но считалась дочерью лорда Соука, и граф Соук мог подыскать куда лучшего жениха. Множество мелких баронов хотели бы жениться на ней даже с пустяковым приданым, чтобы заручиться благосклонностью и влиянием лорда Соука.
Ричард, ехавший верхом, болтал без умолку, но Эндрю только бормотал «да» и «нет» и слушал вполуха. Нет, лучше ему помалкивать. Если лорд Соук узнает о его желании, он может лишить его места. Даже если он не женится на Мэри, то по крайней мере сможет смотреть на нее и беседовать с нею, а там — как Бог рассудит. К тому же сэр Эндрю по-настоящему привязался к своему шаловливому воспитаннику. Оглушительный крик прервал его мысли.
— Папа, папа!
Мальчик освободил ноги из стремян и потянулся к Рэннальфу, ловко избежав поддержки сэра Эндрю.
— Ричард, Ричард! — в тон ему закричал отец. Он схватил сына, отвернув щит, чтобы не сбросить мальчика на землю. — Ты когда-нибудь научишься соблюдать приличия? Ты слишком взрослый для таких штучек!
— Тебя так долго не было!
— Если ты будешь так душить меня, я скоро пожалею, что вернулся. Ричард засмеялся.
— Но ты тоже сильно сжимаешь меня, папа, поэтому я знаю, что ты рад меня видеть. Рэннальф рассмеялся.
— Ты непочтительный чертенок. Я прижимаю тебя, чтобы ты не свалился. Довольно, дитя мое. Эндрю, пересади Ричарда на его лошадь. Ричард, я хочу представить тебя лорду и леди Уорвик.
Сэр Эндрю затаил дыхание. Ричард учится легко, но он очень необузданный ребенок и может оттолкнуть своими манерами таких знатных господ. Случалось, мальчик вел себя хуже последнего крестьянского сына. Для сэра Эндрю было важно, чтобы лорд Соук одобрил обучение. К счастью, Ричард не допустил ни одной оплошности по дороге домой.
Появились зубчатые стены замка, и болтовня прекратилась. Ричард задумчиво посмотрел на отца.
— Папа!
— Ну, что теперь?
— Я не всегда вел себя хорошо. Рэннальф закусил нижнюю губу и нахмурился, чтобы не рассмеяться.
Мэри посмотрела в открытое окно на поля Слиффорда, сочные, зеленые в этот роскошный майский день. Вот уже два года, нет, два года и три месяца, как леди Кэтрин, графиня Соук, приехала, чтобы стать хозяйкой Слиффордского поместья. Колесо замедлило свой ход. Мэри огляделась. Она уже привыкла ко всему за последнее время, но женские покои не имели больше ничего общего с тем, какими были при Аделисии.
Все в замке изменилось за последние два года, но перемены в женской половине казались более, заметными. Возвращаясь мысленно в прошлое, Мэри вспомнила, как вскрикнула от ужаса леди Кэтрин, когда впервые переступила порог своего нового дома, как стояла, прижав к себе Ричарда, словно ребенок мог удержать ее от немедленного бегства. Мэри вспомнила и себя в то время и рассмеялась. С ней самой произошли большие перемены. Тогда она была полудиким тринадцатилетним ребенком, хватающим корки хлеба со стола вассалов. Она подняла руку, чтобы погладить аккуратную косу, и чуть не подскочила, когда поняла, что сделала промах в работе. Колесо было остановлено, ошибка исправлена, и опять послышалось равномерное жужжание. Как приятно трогать свои чистые волосы, а не спутанные вшивые космы, носить простое, но хорошенькое платье вместо грязных лохмотьев.
Единственное, что не изменилось в Слиффорде, — это его хозяин. Мэри нахмурилась, и колесо завертелось быстрее. Она боготворила леди Кэтрин, которая, словно ангел, сошла с небес, чтобы преобразить жизнь в Слиффорде в лучшую сторону. И это из-за мужа леди Кэтрин была такой печальной. Каждый раз, когда он приезжал домой, что, благодарение Богу, случалось нечасто, она просто увядала.
Мэри никогда, даже в мыслях, не называла хозяина Слиффорда отцом. На людях она почтительно обращалась к нему «милорд»; впрочем, такая возможность ей представлялась крайне редко — говорить с этим хмурым замкнутым человеком, чья кровь текла и в ее жилах, просто не хотелось, а про себя Мари именовала хозяина замка не иначе, как «он». Зато Кэтрин в своих мыслях она награждала всевозможными добродетелями, возносила тайком молитвы за ее здоровье — даже от мимолетной встречи с этой прекрасной женщиной все существо Мэри наполнялось гармонией и радостью.
Леди Кэтрин никогда не была очень веселой, и Мэри догадывалась, что у нее лежит камень на сердце. Когда посещения хозяина забывались, леди Кэтрин предавалась настоящему веселью, играла с Ричардом, словно сама была ребенком. Тогда ее смех звонким эхом пробегал по залам замка, а вслед за ним катился тоненький ручеек заливистого детского хохота.
Колесо завертелось быстрее, руно так и мелькало в проворных пальцах. Сейчас он опять приезжает домой. Вот почему нужно перетрясти и проветрить постели, почистить серебро. Вот почему леди Кэтрин плакала ночью, а сейчас молча сидит за вышиванием.
В это яркое майское утро Кэтрин унеслась мыслями в прошлое. Но думала она не о том, что изменилось, а о том, что осталось прежним. За два года она так и не достучалась до сердца Рэннальфа. Почему-то сейчас они были более чужими, чем тогда, когда только поженились. Кэтрин с отчаянием гадала, отчего все ее усилия приблизиться к мужу оказывались напрасными. Это, кажется, только отталкивает его еще больше. Она из кожи вон лезет, чтобы делать все так, как ему хочется. Она нежно заботится о его детях, привела его дом в порядок, с ним всегда держалась предупредительно и с почтением, без намека на привязанность.
Расправляя яркий шелк, чтобы сделать узор на цветке, который она вышила на вороте рубахи Рэннальфа, она подумала, что была недостаточно внимательна. Возможно, не всегда умела спрятать свою любовь, и это вызывало его сопротивление и раздражение. Она перестала работать, стараясь сдержать слезы, застилающие глаза. Она так старалась, даже отказала себе в удовольствии отвечать на его любовь в постели, оставаясь холодной, когда ей так хотелось гореть с ним одной страстью. Как тяжело было не выдать себя! Как часто подавляла она вздох удовольствия и отворачивала лицо от его поцелуев, чтобы скрыть свою радость.
Он хотел безразличия, разве нет? Безумная надежда, что вдруг она не правильно поняла его, вызвала слабую краску на ее лице. Она вспомнила, как он решительно отверг ее нежность перед турниром. Некоторое время после этого, когда она еще на него злилась и была холодна, Рэннальф, казалось, был этим доволен. Когда же она готова была простить его грубость и высказать свое благоволение, он опять стал холоден. А потом был вечер, когда от тоски она выпила чуть больше вина. Кэтрин старалась не вспоминать об этом, но после этой ночи Рэннальф покинул Слиффорд и не появлялся месяц. Рука Кэтрин лежала неподвижно, слезы медленно катились по щекам. Он так редко приходил к ней после этого, так редко, вот уже почти год, как ничего между ними не было.
Каждую ночь, которую Кэтрин проводила без мужа, ей недоставало сухого тепла его тела, которое было так приятно гладить, чтобы рука медленно скользила по твердым мышцам, будто вбирая в себя их силу, видеть, как нарастает его страсть, слиться с ним в долгом поцелуе, испить огненного меда его желания и, наконец, самой закружиться в вихре этой страсти. Ничего не помнить, все забыть — и только любить и быть любимой!
* * *
Леди Уорвик тронула лошадь и, оставив мужа, подъехала к лорду Соук.— Надеюсь, ваша жена ждет нас, милорд.
— Да, — вяло ответил он.
«Он такой же старый, как мой муж, — подумала леди Уорвик. — Как он сдал! Хорошо, что я смогу сейчас поговорить с графиней Соук. Она может стать вдовой гораздо раньше, чем предполагает; нужно будет придать ее мыслям нужное направление».
— Новости, конечно, ужасные, — продолжала она свои попытки разговорить Рэннальфа, — но они не превзошли распространяемых ранее слухов. Или есть неизвестная мне причина, что вы как в воду опущенный?
— Разве? Нет, ничего не случилось. Генрих сейчас герцог Нормандский, граф Анжуйский скоро станет графом Аквитанским — Все говорят, что он очень одаренный молодой человек!
— Одаренный тем, что заставляет сучку стонать в постели, — проворчал Рэннальф так язвительно, что леди Уорвик опешила. — На что он способен? Джеффри Справедливый был добрым человеком, завоевал для него Нормандию. Совершив так много, он сделал больше, чем следует правителю, — подхватил лихорадку и умер, оставив сыну Анжу и Монэ. Сейчас женщина, подогреваемая похотью, готова отдать ему Аквитанию и Пуату.
— Нет, лорд Соук, вы несправедливы к Генриху! Он способен на большее. Херефорд говорит…
— Херефорд! Это имя без конца звенит в моих ушах, кажется, я скоро оглохну от этих разговоров. Я поверил однажды, что он честный человек, теперь я так не думаю. Сначала он называл себя человеком короля…
Леди Уорвик поняла, что не стоит сердить этого человека, тем более что он может ей пригодиться, вернее, в том, что доводы рассудка могут достигнуть такого непробиваемого дурака, как Рэннальф, она сомневалась, а вот что касается его жены, когда она станет вдовой… На этой мысли леди Уорвик себя одернула, она была истинной христианкой, а подобные мысли навевает только лукавый. Однако даже в ее нынешнем положении Леди Кэтрин — удачный союзник.
— Не нужно возводить напраслину. Он никогда не был человеком короля, не давал ни клятвы, ни присяги, — мягко ответила она на раздраженное замечание спутника.
Рэннальф прикусил губу, осознав, что неудачи собственной жизни делают, его несправедливым. Херефорд заключил перемирие с королем, но он никогда не обещал, что отречется от своих бунтарских мыслей или от верности Генриху. Правда же состояла в том, что Рэннальф просто завидовал тому, что этот блестящий молодой человек ладит со своей женой.
— По крайней мере, нет худа без добра, — продолжала леди Уорвик. — Даже вы не можете не признать, что всех устроит, если Юстас пойдет на Францию.
Рэннальф не ответил ей. Юстас становился все несноснее и вызывал неодобрение даже у самых верных сторонников. Мод разрывалась между своими привязанностями, и даже Стефан со своей слепой любовью был согласен, что Юстасу необходимо действовать. Все же Рэннальф не хотел говорить ни слова против Юстаса. Еще меньше ему хотелось вспоминать о смерти сэра Герберта, тем более что это было уже в прошлом.
Кэтрин никогда не простит его, думал он, уставившись на холку лошади, не слыша голоса леди Уорвик. Он почти поверил ей, когда она поклялась, что Осборн ей безразличен. Но, когда он убил этого пса, она обратилась в лед. Он преподнес ей приз, тяжело добытый на турнире. Он истекал кровью, и она холодно поблагодарила. Единственный раз после этого он увидел отклик на свою страсть, когда она выпила слишком много вина.
Нестерпимо горько было то, что она принимает его ласки с напряженной холодностью. Невыносимо, когда она отворачивается, чтобы не встретить его губ, сжимает зубы. Уж лучше оставить ее совсем в покое! Но он так страдает от желания обладать ею, что в ее присутствии у него перехватывает дыхание и сдавливает грудь, и тогда не в радость ни еда, ни питье. Рэннальф пробовал удовлетворить свою плоть на стороне, завел себе нескольких любовниц, не считая уличных девок, которых он перепробовал несчетно. Однако ни одна из женщин не дала ему и толики того удовлетворения, которое он испытывал с женой. Ему так нравилось в ней это Дивное сочетание какой-то искренней невинности и безрассудства, с которым она отдавалась страсти. Ни одна другая женщина на свете не сможет принести ему облегчения.
— …и я не думаю, что какая-то сила собьет его с этой дороги.
— Кого? — спросил Рэннальф, осознав, что не слышал, о чем говорит леди Уорвик.
— Лестера, конечно. Он слишком благоволит этому очаровательному Херефорду, и еще Юстас порядком мучает его.
— Не знаю, чего хочет Лестер, но, если бы знал, не стал бы обсуждать это с женщиной, — резко ответил Рэннальф. — Мне безразлично, что собирается делать кто бы то ни было, пусть даже мой молочный брат. Я придерживаюсь определенных правил. Неужели вы полагаете, что я могу измениться? Вы моя гостья, но должен ли мужчина обсуждать с женщиной дела короля? Вы бы лучше слушались своего господина! Тогда все станет на свои места. Ваши усилия единственно должны быть направлены на собственное благочестие, чтобы никому не пришло в голову усомниться в вашей добродетели!
Лицо леди Уорвик вспыхнуло. Ей следовало бы знать, что не стоит заводить откровенный разговор с таким ограниченным, твердолобым, самодовольным хряком. Действительно, к лучшему, что она заставила своего мужа уговорить Рэннальфа предоставить свое поместье баронам как место встречи. Необходимо решить, кому отправляться во Францию с Юстасом и какие для этого потребуются силы и средства. Решение этой головоломки вряд ли будет простым. Юстасу удалось отвратить своей жадностью и подлостью тех, кто предан его отцу. Кроме того, крупнейшие землевладельцы Англии не очень радовались возвышению Генриха во Франции. Они не понимали, при чем тут Англия и их собственность. Они видят мало причин терять людей и бросать деньги на ветер, стараясь вырвать у Генриха то, что принадлежит ему по праву.
Уорвик, который очень постарел, хотел уладить дело путем личных переговоров в Лондоне. Это не подходило по двум причинам. Во-первых, у Мод есть шпионы в Лондоне, и она легко узнает, кто и что говорил. Поэтому никто не выскажет истинных мыслей из-за страха впасть в немилость. К тому же любое обещание, данное с глазу на глаз, можно легко нарушить. Против этого Уорвик, человек честный и благородный, возражает. Но она рассмеялась ему в лицо, говоря, что таких дураков, как он, больше не сыщешь.
Вторая причина, по которой леди Уорвик возражала против личных встреч, была в том, что каждый подозревал бы, что он делает больше других. Этот вопрос следовало обсудить в спокойной обстановке, где каждый мог бы выслушать другого и ответить за свои слова. Уорвик устало согласился, полагая, что они встретятся в их собственном поместье. Однако против этого леди Уорвик тоже возражала. Она, конечно, не высказала того, что у нее на уме. Ведь если переговоры не дадут Юстасу достаточной поддержки, винить будут хозяина. Она напомнила, что их владение граничит с неспокойными землями и большое скопление народа может вызвать подозрение. Остановились на Слиффорде как месте, самом отдаленном от дорог и наверняка свободном от шпионов королевы.
Рэннальф тоже без особой радости воспринял предложение провести встречу в его замке. Поскольку у него не заладилась семейная жизнь, он просто не хотел лишний раз появляться дома, но согласился, так как считал это своим долгом. Сейчас по дороге домой он жестоко жалел об этом. Когда он находился далеко от дома, дела не казались ему такими плохими. Письма Кэтрин, хотя в них сообщалось только о детях и хозяйстве, были пронизаны заботой и участием.
* * *
Сэру Эндрю Фортескью было позволено войти в покои леди Кэтрин. Его взгляд рассеянно остановился на хозяйке. Безусловно, она прекрасная женщина, а сегодня, нарядная, с вплетенными в аккуратно уложенные волосы жемчужными нитями и накидке серебристо-голубого шелка, струящегося вокруг ее хрупкой фигурки, и впрямь похожа на ангела, как ее называет Мэри. Жаль только, что она так бледна, в ней так мало жизни!— Госпожа, я весь день не могу сладить с Ричардом. Вы знаете, как он относится к отцу. Он просто горит желанием его встретить. Вы позволите нам это сделать?
Едва заметная улыбка коснулась губ Кэтрин.
— Да, конечно, но не выезжайте за границу владений и возьмите с собой двадцать-тридцать вооруженных воинов. Не думаю, что эта предосторожность необходима, но мужу не понравится, что мальчик без охраны.
— Спасибо, госпожа.
— Подожди, Эндрю. Ричард делает успехи, не правда ли?
— Да, безусловно. Он успевает так же хорошо, как любой ребенок в его возрасте, а может, и лучше, он сорвиголова.
— Я знаю. Однако не сердитесь на него за резвость и мальчишеские проказы! — Лицо леди Кэтрин светилось искренней материнской заботой. И вдруг оно напряглось и побледнело. — Только не рассказывайте его отцу об этом.
Сэр Эндрю был изумлен, насколько его хозяйка боится своего мужа. Он замялся, а потом осторожно спросил:
— На некоторые проделки можно закрыть глаза, но что мне сказать о хромоте буланого боевого коня? Да и люди придут жаловаться из-за убитого барана.
— Я уверена, что Ричард сам расскажет обо всем, так было бы лучше. Вчера вечером я ему об этом напомнила, он обещал, что не подведет. По крайней мере, сегодня мы могли бы подождать. Если он не сознается, то и завтра не поздно обо всем рассказать.
— Очень хорошо. Я… — Эндрю запнулся, когда вошла Мэри, по-особому причесанная и очень хорошенькая. «Вот, — подумал он, забывая, что собирался сказать, — настоящая красота. Возможно, черты ее лица не так совершенны, как у леди Кэтрин, но такой же замечательный характер, сочувствие к людям…»
Леди Кэтрин поняла причину замешательства молодого человека и тихо улыбнулась.
— Вы — что? — осторожно вернула она юношу к реальности.
— Я… я… ах да, я люблю мальчика. Я бы не хотел огорчать его, но мужчину портит всепрощение. — Он оглянулся, и Мэри покраснела под его взглядом.
Кэтрин слегка нахмурилась.
— Я верю, что вы искренне хотите ему добра, и я не желаю испортить его. Настоящее зло, которое он сделал, должно быть выявлено, и, если нашего наказания окажется недостаточно, его сурово накажет отец. Я хочу, чтобы признание исходило от него без всякого принуждения. Вы лучше пойдите за ним прямо сейчас. — Печальная улыбка опять коснулась ее губ. — Если вы задержитесь, то, похоже, он ускачет один и на самом деле вызовет гнев лорда Соука.
Сэр Эндрю тут же встал, но в дверях обернулся и встретился взглядом с Мэри. Кэтрин вздохнула. Вот еще волнения! Кэтрин посмотрела на свою приемную дочь и заметила, что девушка еще больше смутилась. Ну что с этим делать? Притяжение между молодыми людьми упорно росло, вопреки всем попыткам его пресечь. Мэри созрела для замужества, ее хоть сегодня можно выдавать замуж, но на все попытки поговорить на эту тему Рэннальф только отмалчивался. Кэтрин не понимала: то ли он просто не мог на что-то решиться, то ли не хотел давать приданое девушке.
Усложняло дело и то, что сэр Эндрю не просил руки Мэри открыто. Правда, он был младшим из сыновей и не имел ничего, кроме доспехов и коня. Поэтому он должен был ждать, пока отец или сюзерен найдет для него невесту с приданым. У Мэри тоже ничего не было, а ее мать была прислугой, которую Рэннальф периодически брал в постель между первым и вторым супружествами. Если бы Эндрю попросил руки Мэри, у Кэтрин было бы основание идти к Рэннальфу и требовать, чтобы он как-то устроил будущее девушки.
Если бы она имела влияние на мужа, дело легко можно было бы разрешить. Она с радостью выделила бы часть дохода от Соука, если бы Рэннальф заупрямился из-за денег. Главное — устроить судьбу Мэри. Если бы у Мэри было приданое, думала она, Эндрю просил бы ее руки, а приданое не обязательно давать сразу. Они могли бы жить в Слиффорде, пока Эндрю обучает Ричарда. Позже, когда обстановка в королевстве наладится, если только это вообще когда-нибудь случится, Эндрю может стать смотрителем одного из замков.
Мэри тоже думала об этом, но мысли ее были куда менее унылыми. Она чувствовала мало доверия или привязанности к отцу, но вера в то, что Кэтрин способна совершать чуть ли не чудеса, была безгранична. Она не знала, как это может произойти, но была убеждена, что леди Кэтрин выполнит ее заветное желание.
У сэра Эндрю было значительно меньше оснований надеяться на чудо, и он не рассчитывал на помощь Кэтрин. Он не сомневался в том, кто настоящий хозяин Слиффорда Если бы он намеревался просить руки Мэри, то пошел бы к лорду Соука. Но он не знал, стоит ли пытаться. Дело было не в том, что он недостаточно любит Мэри и хочет проверить свои чувства временем, или так жаден, что выжидает, пока станет известно о ее приданом. Сэра Эндрю беспокоило одно: есть ли у него хоть малейшая надежда на успех. Хотя Мэри и была внебрачным ребенком, но считалась дочерью лорда Соука, и граф Соук мог подыскать куда лучшего жениха. Множество мелких баронов хотели бы жениться на ней даже с пустяковым приданым, чтобы заручиться благосклонностью и влиянием лорда Соука.
Ричард, ехавший верхом, болтал без умолку, но Эндрю только бормотал «да» и «нет» и слушал вполуха. Нет, лучше ему помалкивать. Если лорд Соук узнает о его желании, он может лишить его места. Даже если он не женится на Мэри, то по крайней мере сможет смотреть на нее и беседовать с нею, а там — как Бог рассудит. К тому же сэр Эндрю по-настоящему привязался к своему шаловливому воспитаннику. Оглушительный крик прервал его мысли.
— Папа, папа!
Мальчик освободил ноги из стремян и потянулся к Рэннальфу, ловко избежав поддержки сэра Эндрю.
— Ричард, Ричард! — в тон ему закричал отец. Он схватил сына, отвернув щит, чтобы не сбросить мальчика на землю. — Ты когда-нибудь научишься соблюдать приличия? Ты слишком взрослый для таких штучек!
— Тебя так долго не было!
— Если ты будешь так душить меня, я скоро пожалею, что вернулся. Ричард засмеялся.
— Но ты тоже сильно сжимаешь меня, папа, поэтому я знаю, что ты рад меня видеть. Рэннальф рассмеялся.
— Ты непочтительный чертенок. Я прижимаю тебя, чтобы ты не свалился. Довольно, дитя мое. Эндрю, пересади Ричарда на его лошадь. Ричард, я хочу представить тебя лорду и леди Уорвик.
Сэр Эндрю затаил дыхание. Ричард учится легко, но он очень необузданный ребенок и может оттолкнуть своими манерами таких знатных господ. Случалось, мальчик вел себя хуже последнего крестьянского сына. Для сэра Эндрю было важно, чтобы лорд Соук одобрил обучение. К счастью, Ричард не допустил ни одной оплошности по дороге домой.
Появились зубчатые стены замка, и болтовня прекратилась. Ричард задумчиво посмотрел на отца.
— Папа!
— Ну, что теперь?
— Я не всегда вел себя хорошо. Рэннальф закусил нижнюю губу и нахмурился, чтобы не рассмеяться.