Джеллис Роберта. Роузлинд (Хмельная мечта)

   Сначала он объединился с Ричардом, чтобы уничтожить Генриха. Теперь же, Саймон был уверен, даже если Ричард и не подозревает об этом, Филипп Французский будет отыскивать любой способ, чтобы уничтожить Ричарда. Эта ситуация требовала надежной охраны южного побережья Англии.
   Сэр Андрэ искоса наблюдал, как все больше мрачнеет лицо сэра Саймона по мере того, как они, миля за милей, объезжали бухты и скалы побережья.
   Наконец, он не выдержал:
   – Все не так плохо, как может показаться на первый взгляд, – произнес он.
   – Неужели? – саркастически заметил Саймон.– На мой взгляд, даже младенец может причалить к этим берегам.
   – Согласен – ребенок в лодке. Верно и то, что бандам морских разбойников иногда удается захватить врасплох и сжечь рыбацкую деревушку, и несколько рыбаков погибает при этом, но совершенно исключено, чтобы большие корабли с армией солдат смогли подойти к берегам незамеченными, – разве что наши рыбаки вступили бы с ними в сговор.
   Саймон повернулся к нему. Морской бриз взъерошил его рыжие, коротко остриженные волосы. На нем были доспехи и меч со щитом. Наслаждаясь прохладой, он откинул назад шлем, тем более, что сэр Андрэ уверил его, что им не придется опасаться нападения на землях Элинор.
   – Твои слова звучат разумно, но я не могу быть столь уверен, – проворчал он.
   Сэр Андрэ попытался объяснить свою позицию:
   – Рыбаки отличаются от крестьян-серфов, живущих вдали от побережья. Во-первых, они не так привязаны к земле. Вся их жизнь заключается в их ремесле, на которое не будет посягать никакой рыцарь. Большой военный корабль вряд ли сможет обнаружить и преследовать легкую подвижную рыбацкую лодку.
   – Выходит, они только зовутся серфами, а имеют все повадки свободных людей, как я посмотрю, – заметил сэр Саймон.
   – Более того, – продолжил сэр Андрэ рассудительно, – здесь, на этих землях, они не только думают, но и поступают, как свободные люди.
   Он заглянул в лицо сэру Саймону и, увидев не возмущение, которое он опасался увидеть, а задумчивое выражение, продолжил:
   – Только не надо думать, что эта свобода вызвана слабостью лорда Рэннальфа и миледи Элинор. Они сознательно поступали так, и это себя оправдывает.
   Сэр Саймон неодобрительно хмыкнул:
   – Ты полагаешь, что такая свобода, данная серфам, делает их честнее? Что, из-за этого они охотнее расстаются с частью улова или денег, или лучше справляются со своими обязанностями?
   – Может, и так, но я думал сейчас не о ренте и барщине. Все дело в том, что денно и нощно, с берега и моря, рыбаки наблюдают за побережьем. И делают это лучше, чем любое войско, – ведь они живут здесь. Возможно, какой-нибудь ребенок в маленькой лодке и сможет проскользнуть незамеченным, но вряд ли кто еще.
   – Но ты же сам говорил, что грабители высаживаются на берег.
   – Бывает и так, – признал сэр Андрэ, – но не часто. Гораздо чаще я с моими людьми уже поджидаю их в засаде. Они высаживаются, но в море уже не возвращаются. И тогда у рыбаков появляется лишняя лодка или баркас, а у нас в замке – все, что было в этой лодке.
   – Значит, вы защищаете их, а они, ради собственной безопасности и блага, охраняют вас, – размышлял вслух Саймон.– Это срабатывает, пока малейшая обида не нарушит равновесия.
   Сэр Андрэ примирительно пожал плечами:
   – Мы не полагаемся только на их верность. Мои люди патрулируют побережье неподалеку от замка, а дальше, как Вы могли убедиться сами, стоят дозорные на башнях. Я заговорил о рыбаках, потому что Вы считаете оборону поместья слабой. Но это не так: на протяжении многих лет она была достаточно надежной, если не брать в расчет прямую угрозу войны.
   – Возможно, и так, – признал Саймон. Но военный опыт заставлял его быть осторожным, и он не хотел соглашаться с тем, в чем сам не был уверен.
   – Ты давно служишь в этом замке? – спросил он сэра Андрэ, чтобы перевести разговор на другую тему.
   – О нет. Мой замок на севере, в Доннингтоне. Сейчас там управляется мой сын. После смерти моей жены, Мери, я не захотел оставаться там и предпочел служить нашему господину, который постарел настолько, что в последние годы ничего не помнил. Леди Элинор сама ввела меня в курс всех дел поместья.
   – Как может быть такое! Она же еще совсем ребенок!
   – Не такой уж она ребенок. Ей уже исполнилось шестнадцать, и ее следовало выдать замуж, как любую девушку ее возраста. Но ей никто не нравился, а милорд, ее дед, кроме того, что неспособен был сказать ей «нет» ни при каких обстоятельствах, и не выносил, я думаю, самой мысли, что его обожаемое дитя достанется неизвестно кому!
   – Не вижу смысла в такой снисходительности, – проворчал сэр Саймон.– Вы сами видите, в какой ситуации она оказалась из-за его слепого обожания.
   – А что, разве ей плохо? – спросил сэр Андрэ, смеясь.– Я лучше помолчу, потому что и сам, грешным делом, питаю к ней слабость. Лучше будет, если на этот вопрос Вы найдете ответ сами.
   Когда Саймон уже достаточно осмотрел линию берега, они заехали в небольшую деревеньку. Большинство мужчин рыбачили в море, но из ближайшей хижины им навстречу поспешил седобородый старик, приветствуя рыцарей и предлагая перекусить. Саймон как можно вежливее отказался, с трудом сдерживая себя и стараясь не подать вида, что задыхается от невыносимой вони потрошеной рыбы.
   – Я – представитель короля, назначенный опекуном этой земли, – сказал он.– Сколько лодок в вашей деревне?
   – Сколько? – переспросил старик.– Я не умею считать, господин. Как я могу сказать, сколько?
   – Ну, наверное, столько, сколько здесь домов, – подсказал Саймон.
   – Да нет, не так много, по крайней мере, мне так кажется.
   Хорошо, что внимание сэра Саймона было целиком обращено на старика, и он не видел выражения лица сэра Андрэ, который явно опешил, услышав этот диалог. Саймон, конечно, сразу бы заподозрил, что его попросту дурачат.
   – Ты что, хочешь сказать, что если какая-то лодка не вернется, то ее не хватятся? – Теперь Саймон говорил жестко: он имел опыт в допросах лжецов.
   Старик спокойно смотрел в глаза Саймону:
   – Я знаю всех мужчин и парней в деревне. И замечу, если кто-нибудь из них не вернется.
   Саймон часто встречался с такого рода вещами в своей практике. Он попробовал снова:
   – Сколько десятин у вашего священника? В ответ старик только пожал плечами. Голос Саймона зазвенел:
   – Ты должен знать, сколько он получает мер рыбы. Где ваши счетные бирки?
   –Но я не знаю. Зачем мне это?
   Саймон отметил, что старик просто удивился.
   –Все это есть в книге нашей госпожи, – продолжал старик, – и она всегда здесь, когда мы рассчитываемся со священником. Она не даст ему обмануть нас.
   Старик победно улыбнулся и энергично кивнул, подкрепляя свои слова:
   – Госпожа все знает, она скажет все, как есть. Спросите у нашей госпожи, сколько у нас судов. Старый хозяин и она никогда нас не обманывали.
   Только сейчас сэра Андрэ осенило. Он крепко сжал челюсти, пытаясь побороть смех. Теперь он не сомневался в том, что Элинор приказала своим людям не говорить лишнего. Но вдруг ему сразу смеяться расхотелось. Неужели она решила обманывать короля? В таком случае, она точно попадет в беду – сэр Саймон далеко не дурак!
   Но сэр Саймон раньше имел дело в основном с плохо управляемыми хозяйствами и вороватыми управляющими. Он привык к уклончивости, лжи и раболепию. Поэтому единственное, что ему показалось неестественным, это смелость старого рыбака и его уверенность в том, что их госпожа никогда не обманет его. «Возможно, – подумал сэр Саймон, – идеи сэра Андрэ, а вернее, лорда Рэннальфа, были не такими уж плохими, как показались мне вначале. Жаль только, что окончательно убедиться в их правоте можно будет тогда, когда придет настоящая опасность. Но тогда, если этот бесстрашный и вольнолюбивый народ все-таки предаст свою госпожу, будет уже слишком поздно начинать все заново и по-другому, нагоняя страх, чтобы внушить подобающее уважение к властям».
   Как Саймон вскоре выяснил, жители других деревень тоже были скупы на слова. Старший пастух тоже «не умел считать», и счетные списки тоже «были у госпожи», а управляющие фермами – те, которые не осмелились использовать такие примитивные отговорки, – чесали затылки и проклинали слишком переменчивую погоду в этом приморском районе, которая помешала им точно учесть, сколько же бушелей зерна было собрано. Да, говорили они охотно, в прошлом году был очень хороший урожай, да и списки были на месте, а вот в позапрошлом году было намного меньше – или больше? Кто его знает? Да и зачем хранить списки и запоминать это, если все записано в книге миледи?
   Саймон хорошо знал грамоту и бегло читал, как и любой другой высокопоставленный чиновник при дворе Генриха II, очень любившего рассылать указания и получать ответы на них. Если бы Саймон не пожелал научиться грамоте, он бы полностью зависел от милости клерков. А ведь достаточно было неправильно понять даже одно или парочку слов – нечаянно или с целью, – и неприятности были обеспечены. Саймон предпочел делать ошибки самостоятельно, а вернее, избегать их, для чего и выучился грамоте. Заодно он познал те удовольствия, которые дают читателю книги, но сейчас у него нарастало самое настоящее отвращение к так называемой «книге нашей госпожи».
   Кроме того, в нем росло подозрение насчет клерка, который вел эту «книгу», его влияния на Элинор и вассалов. Взять хотя бы сэра Андрэ, который, как ни странно, не имел представления об этой книге. Разумеется, он не умел ни читать, ни писать, но это не должно было помешать верному вассалу быть более внимательным и осторожным. За клерками, по глубокому убеждению Саймона, был нужен глаз да глаз, случалось, что какой-нибудь из них устилал свое гнездо ворованными перьями. Не мог Саймон примириться и с тем, что у бесчестного клерка фактически была лазейка, чтобы избежать справедливого наказания: стоило раскрыть мошенничество, он мог улизнуть от гнева своего сеньора в лоно церкви, поступившись частью наворованного, укрыться от преследования властей.
   Саймону не могло и прийти в голову, что кажущееся безразличие сэра Андрэ к счетам поместья объяснялось тем фактом, что Элинор сама вела свои счетные книги. У женщин было не принято изучать грамоту. Разумеется, королева знала грамоту, но королева – не просто женщина. Еще были грамотные монашки, и несколько молодых придворных дам, которые увлекались любовной лирикой, и желали самостоятельно отвечать на поэтические излияния своих «трубадуров». Но чтобы это «невинное дитя», как Саймон упорно продолжал про себя называть Элинор, несмотря на все протесты сэра Андрэ, чтобы это дитя умело не только читать, но и способно было считать и даже вести счета, – такое не могло даже прийти в голову сэру Саймону.
   Зато в нем нарастало ощущение того, что, как бы ни любима была Элинор вассалами и серфами ее владений, их любовь не была бескорыстной. Так любят того, кого легко обманывать. Он почувствовал мрачное удовлетворение от того, что хоть и нехотя, но принял пост ее опекуна. Теперь у него была настоящая цель. Кто-то обманывает его подопечную, и такое впечатление, что он первый это заметил. Он мысленно поклялся защитить очаровательную леди Элинор и примерно наказать обманщиков.
   Когда они вернулись, наконец, в замок, живая Элинор только усилила его желание опекать ее. Она вошла легкой походкой, приветливо улыбаясь, ее волосы под вуалью отливали золотом, в глазах искрился смех, и отражалась бирюза ее наряда. Не осталось и следа от недавнего гнева. Быстроногие, выносливые охотники незаметно возвращались в замок, подтверждая, что ее план удался. Что ж, ее люди выполнили свою часть работы, теперь ей предстояло завершить начатое.
   Хорошо, что сэр Саймон не сводил глаз с Элинор. Достаточно было бы одного взгляда на мрачное, с неодобрительным выражением, лицо сэра Андрэ, чтобы насторожить Саймона. Но он видел только Элинор, которая, протянув ему маленькую ладошку, спрашивала с милой озабоченностью, не хотел бы он, прежде чем приступить к трапезе, принять ванну после трех жарких, утомительных дней, проведенных в седле.
   «Она похожа на лилию, – подумал он, – такая же стройная, изящная, одетая в белые с зеленым одежды, и с таким же изысканным ароматом». В последние дни он напрочь забыл о придворных манерах, но ему удалось поклониться и поднести к губам нежную ручку.
   – Нет ничего, что я бы желал больше, – если, конечно, это не причинит лишнего беспокойства, – признательно произнес Саймон. Звук собственного низкого голоса придал ему уверенности, и он рассмеялся легко и непринужденно:
   – Нет сомненья, что запах от моей одежды предупредил Вас о моем прибытии задолго до того, как я въехал во двор замка.
   С обонянием у Элинор было все в порядке, и, в самом деле, она чувствовала тяжелый дух, исходивший от него. Однако нос Элинор с детства был приучен к зловонию, которое поднималось от гниющей рыбы в прибрежных деревнях, от помоев, стекавших в ров. В сухую погоду, когда вода высыхала, вонь, казалось, пропитывала весь замок. Здоровый запах пота крепкого мужчины вряд ли мог оскорбить ее обоняние.
   – Я беспокоюсь о Вашем комфорте, а не о своем, милорд, – ответила Элинор, смеясь.– Вы пахнете, как должны пахнуть после долгих миль верхом, – это, если можно так выразиться, честный трудовой запах, и мне он милее, чем благовония торговцев.
   Элинор решила оборвать разговор и подала знак горничной, подняв руку и прищелкнув пальцами. Она знала, что Саймон будет с ней рядом за столом, и она успеет еще наговориться с ним. Сейчас же было необходимо срочно переговорить с сэром Андрэ, который бросал на нее неодобрительные взгляды за спиной у Саймона.
   Эта необходимость решила еще и проблему, пойдет ли она помогать сэру Саймону при омовении. Хотя благородные дамы гордились теперь все более утонченными манерами, лорд Рэннальф строго придерживался старых обычаев: когда такие знатные мужи, как его молочный брат, граф Лестерский, или Хьюго Бигод, граф Норфолкский, прибывали с визитом, Элинор была приучена сливать им воду, тереть спины и вытирать головы. И сейчас ею руководила не ложная скромность.
   У нее возникли сомнения: следует ли ей исполнять свой долг уважения перед благородным гостем. Она подозревала, что Саймон, возможно, будет шокирован этим старомодным обычаем, а у него, судя по одежде и манерам, не было ничего старомодного, кроме разве что фасона его шлема.
   Всем было лучше от того, что Элинор решила побеседовать с сэром Андрэ. Саймон, конечно, пережил бы ее участие в купании – ему не раз помогали в этом благородные дамы многих замков и, бывало, предлагали услуги помимо купания, которые он, как рыцарь и кавалер, с готовностью принимал. Элинор повлияла на ход его мыслей. Те несколько слов, которыми они обменялись, восстановили его душевное равновесие, которое вряд ли сохранилось бы при более близком общении.
   – Что это ты задумала, Элинор? – не слишком любезно поинтересовался сэр Андрэ, как только Саймон проследовал в бывшие покои лорда Рэннальфа, которые теперь занимал. – Если ты вознамерилась обманывать короля, он, – сэр Андрэ кивком указал на удаляющегося сэра Саймона, – выведет тебя на чистую воду. Он ловил гораздо более опытных и ловких мошенников, чем ты можешь себе представить!
   – Я не намерена никого обманывать! – Элинор гордо выпрямилась. Она постаралась прогнать сомнения подальше. Ей просто придется подыскать подходящее к случаю объяснение, а сейчас гораздо важнее успокоить сэра Андрэ, а то он умудрится своим виноватым видом раздуть из мухи слона.
   – Почему в таком случае у твоих старост, управляющих и пастухов – всех сразу – отшибло память, и в довершенье к этому все они одновременно потеряли счета?
   Элинор рассмеялась:
   – Разве? О, как я люблю их! Просто обожаю! Я и в самом деле велела им разыграть из себя тупиц. Подумать только, как они послушны мне и как отлично все сделали!
   – Элинор! – голос сэра Андрэ загремел.
   – Успокойся! – властно повысила голос и она.– Я же тебе сказала, что здесь нет никакого обмана.
   – Тогда ответь мне, что ты собираешься делать? Что ты задумала?
   – Подумай! Ты говорил, что сэр Саймон привык иметь дело с мошенниками. Если бы мои люди – честные и открытые – рассказали ему всё, как есть, думаешь, он поверил бы? А может, привыкнув к тому, что все вокруг лгут, он просто удвоит, а то и утроит то, что они ему назовут. Я не просила их лгать. Не дай Бог, сэр Саймон поймал бы моего слугу, обманывающего его по моей же просьбе. Но и не дай Бог, чтобы с моих, да и с твоих, кстати, тоже, земель был взят налог вдвое больше положенного.
   Пятна гнева сошли с лица сэра Андрэ, но он укоризненно покачал головой. То, что сказала Элинор, было правдой. Знай он ее чуть хуже, он вполне бы удовлетворился этим объяснением. Однако вот уже два года сэр Андрэ имел возможность наблюдать, как Элинор взрослеет. После смерти деда на ее хрупкие девичьи плечи легла вся тяжесть ответственности за обширные владения и собственную судьбу. Неплохо зная Элинор, сэр Андрэ не сомневался, что сейчас за ее поступками крылось что-то еще. Он тяжело вздохнул и сложил руки на груди, задумавшись. Его собственные дети были устроены в жизни во многом благодаря щедрости лорда Рэннальфа. Жена его Мери покинула этот мир. Его господин умер. У него никого не осталось, кроме Элинор. Изо всех сил он постарается уберечь ее от опрометчивых шагов, защищать ее или разделить, если придется, любое наказание.

ГЛАВА ПЯТАЯ

   Однако за обедом не было ни малейшего намека на начало охлаждения отношений. И Элинор, и сэр Саймон были на высоте. Рыцарь казался олицетворением учтивости и внимания к любому, даже незначительному вопросу Элинор. Побуждаемый неподдельным интересом в ее глазах, он вполне серьезно стал обсуждать со своей очаровательной собеседницей политические проблемы.
   Сэр Андрэ с облегчением увидел, что в поведении Элинор не было ни тени жеманства, она не дерзила и не капризничала. Ее внимание явно льстило королевскому опекуну, ее реплики и точные вопросы показывали способность осмысливать и впитывать информацию. Более того, она умело вовлекала своих вассалов в общий разговор, демонстрируя влиятельному гостю образец хороших манер. Из их ответов сэр Саймон почерпнул немало полезных сведений о положении дел в восточной Англии.
   – Вы считаете, что лорд Ричард сможет держать в повиновении Хью Бигода? – озабоченно спросил сэр Джон.
   Его земли в Эссексе примыкали к владениям графа Норфолкского. Этот свирепый магнат стал бичом Божьим всех восточных графств Англии. Но Генриху II удалось-таки заставить Бигода повиноваться, пустив в ход силу, взятки и хитрость. Когда началась война между Генрихом и сыновьями, Бигод проявил некоторые признаки агрессивности, но, однако, не нарушил мира с соседями.
   – Хотел бы я это знать! – воскликнул Саймон. – Я только убежден, что лорд Ричард – непревзойденный воин, один из лучших воинов в мире, если не лучший. Я также знаю и то, что, если ему захочется, он сможет быть настолько обворожительным, что даже птицы слетятся к нему с деревьев. Но больше всего сейчас его волнует крестовый поход, и я не уверен, будет ли что-то еще в этой стране интересовать короля, – руки Саймона невольно сжались в кулаки.– А что, Бигод домогается Мерси?
   – Разве есть что-нибудь, чего бы Хью Бигод не домогался? – с улыбкой, но серьезно спросила Элинор. – Он не особенно рассчитывает на Мерси. Он хорошо знал моего дедушку. Лорд Рэннальф успешно отражал все поползновения Бигода, и к концу своей жизни они даже чуть ли не стали друзьями…
   – Хотелось бы верить в это, моя госпожа, – вздохнул сэр Джон, – но боюсь, что память у графа Норфолкского короткая. Вот почему я не поспешил сюда в полной боевой готовности со всеми моими людьми – значительная часть их осталась на стенах Мерси. А то, как бы Бигоду не пришло на ум, что с таким богатым приданым моя госпожа не обеднеет и без этого замка…
   – Конечно, – согласился Саймон, нахмурясь.– Будет неразумно давать ему повод для визита Вашим затянувшимся отсутствием.
   – Я бы не хотела вмешиваться в Ваши дела, мой господин, – скромно потупила глазки Элинор, – но если я нахожусь под защитой короля и здесь Вы и Ваши люди, нельзя ли сэру Джону вернуться в свои земли?
   – Пожалуй, это будет разумным, – ответил Саймон.– Я не хотел сам предлагать Вам это, леди Элинор, чтобы Вы не подумали, будто я лишаю Вас Ваших защитников. Однако, если Вы доверяете мне, будет неплохо, если сэр Джон поспешит назад; в свой замок так скоро, как будет удобно Вам и ему.
   – Я верю в добрые намерения королевы относительно меня, – Элинор про себя подумала, сколько раз ей придется читать «Отче наш», замаливая свою ложь.– И я уверена, что Вы исполните волю королевы.
   Ну, уж эти-то слова, по крайней мере, не навлекут на нее гнев Господень!
   – Кроме того, – хозяйка Роузлинда дразняще улыбнулась, – ходят слухи, что Вы, сэр Саймон – благородный рыцарь, борец за справедливость и добродетель. Или это только слухи?
   На загорелом лице сэра Саймона слегка проступил румянец смущения, но он рассмеялся.
   – Ну, что касается слухов, то Вы услышите обо мне не только хорошее, но и плохое. В одном могу Вас уверить: я никогда не нарушал клятву и не преступал закон.
   – Уверена, что это так, – мягко ответила Элинор.
   Ей хотелось продемонстрировать Саймону свое полное доверие и восхищение, но так, чтобы не смущать его. И она ловко перевела разговор на другую тему:
   – Надеюсь, нам не надо опасаться набегов фламандцев. И Мерси, наверное, в безопасности, ведь французы просто утонут в наших болотах, если будут настолько глупы, что попытаются преодолеть их. Пожалуй, только нидерландцам они нипочем!
   Румянец на лице Саймона, вызванный комплиментом Элинор, постепенно исчез. Живая беседа продолжалась, и Саймон рассказал о возможном родстве Ричарда и герцогини Фландрии.
   Наконец, со стола убрали сладости. Саймон потянулся и, неожиданно для самого себя, зевнул.
   – Извините! – воскликнул он, удивленный такой непроизвольной реакцией.
   Элинор понимающе, с участием улыбнулась:
   – Вы устали, мой господин. Вам пришлось поздно лечь и рано встать. Жара и обильная пища – все это прибавило сонливости. Но ведь Вы сейчас никуда не торопитесь, не так ли? И можете отдыхать сколько угодно?
   – Я и сам не знаю, – искренне ответил Саймон.– Даже королева подчас не знает, где она будет, и что будет делать, поэтому она не говорит мне ничего. Я только знаю: она думает, что Вам понравится при дворе…
   Это было не совсем то, что говорила королева, но Саймон был не настолько глуп, чтобы повторять ее слова Элинор. А королева ясно дала понять своему доверенному лицу, что было бы неразумно позволить Элинор свободно управлять своими вассалами. Это поможет окрепнуть ее привычке к независимости, и будет уже поздно и не так-то легко ее обуздать. Но сейчас Элинор по-детски обрадовалась.
   – Несомненно, понравится, – польщено согласилась она.
   Саймон отвел взгляд в сторону. Ему причиняла страдания мысль о том, что по воле королевы он вынужден поощрять и поддерживать эту трогательную доверчивость. Он чувствовал, что поступает не совсем красиво и по отношению к Элинор, и по отношению к ее вассалам. Они ведь не виноваты в том, что доверяют ему лично и его авторитету честного служаки.
   Справившись со своими чувствами и мысленно поклявшись в том, что, пока он жив, он будет защитником Элинор, и никакие лишения и потери не коснутся девушки, Саймон продолжал:
   – Поэтому я не знаю, прикажет ли королева отправиться в путь завтра или мы задержимся здесь на несколько недель. А это значит, что мне следует завершить проверку как можно скорее.
   Обед был закончен. Сэр Джон и сэр Андрэ, извинившись, удалились. Однако Саймон не воспользовался их уходом, чтобы немедленно приступить к выполнению своих обязанностей. Удобно расположившись в кресле, он лениво наблюдал за тем, как слуги и служанки, убирая со стола, бросали на пол объедки псам и кошкам и собирали более съедобные куски, чтобы у ворот замка подавать милостыню нищим странникам. Звук их приглушенных голосов и смех, доносившийся до него, успокаивал. Саймону внезапно пришло в голову, что, должно быть, очень приятно быть хозяином такого замка, где царит идиллия в отношениях между юной хозяйкой, ее вассалами и слугами.
   Так размышлял Саймон. Как воспитанная женщина, Элинор терпеливо молчала. Но Саймон ощущал ее присутствие. Она заметила быстрый взгляд, который он бросил на нее исподтишка, и довольно улыбнулась. Она не могла видеть тень сожаления в глазах Саймона, который с горечью думал о том, что такая жена, как Элинор – с ее красотой, добротой и умом, – не для него, и такое поместье тоже не для него. Он беден, она – богата, он стар, она – молода. У них не было ничего общего, ничего. Он не мог ничего предложить королю или королеве в обмен за такую дорогую награду. Да если бы и мог, было бы грешно принять ее – грех и позор связать судьбу этой цветущей девушки с такой стареющей и неуклюжей развалиной, как он.
   «Ну, хватит об этом!» – Саймон быстро поднялся и поклонился:
   – Моя госпожа, ничего не принесло бы мне большего счастья, чем быть здесь с Вами весь оставшийся день, но, к счастью для Вас, в чем Вы немедленно убедитесь, я не могу отказать себе в удовольствии почувствовать себя управляющим. Долг повелевает вернуться к обязанностям, возложенным на меня королевой, как бы мне этого ни не хотелось. Утешает одно: я надеюсь тем самым, к Вашему удовольствию, освободить леди и от своего присутствия, и от наскучивших ей обязанностей надзора за клерками.