Вся его энергия уходила на обучение других, в то время как на собственные нужды не оставалось почти ничего. Он приводил в свою комнату младших и принимался обучать их боксу.
– Ну, теперь попробуй ударить меня в нос, – требовал он, принимая оборонительную позу. – Не бойся, бей со всей силы.
И соперники били. Через некоторое время, придя в себя и немного уняв кровь, он принимался терпеливо объяснять, что было сделано не так и с какой легкостью можно было бы отразить удар, нанесенный по всем правилам.
Дважды ему приходилось по неделе лежать в постели из-за того, что на поле для гольфа он показывал новичку коронные удары, а во время крикетного матча я собственными глазами видел, как столбик его калитки опрокинулся, словно кегля, в тот самый момент, когда он объяснял подающему, как правильно бить по мячу. Стоит ли удивляться, что затем состоялся длительный спор с судьей относительно возможности продолжать игру?..
Говорят, однажды во время шторма в проливе Ла-Манш он взволнованно бросился в рубку, чтобы сообщить капитану, что пару секунд назад «видел свет примерно в двух милях слева по борту». Если же он едет в омнибусе, то непременно садится рядом с водителем и указывает на различные объекты, угрожающие безопасности движения.
В омнибусе и состоялось мое с ним знакомство. Я сидел рядом с двумя дамами, когда кондуктор подошел, чтобы собрать плату за проезд. Одна из дам протянула шесть пенсов и попросила билет до Пиккадилли-серкус, в то время как маршрут стоил два пенса.
– Нет, – возразила вторая леди, отдавая шиллинг. – Я тебе должна шесть пенсов. Дай мне четыре пенса, а я заплачу за двоих.
Кондуктор взял шиллинг, оторвал два билета по два пенса и задумался.
– Все правильно, – заметила вторая леди. – Верните моей подруге четыре пенса.
Кондуктор так и сделал.
– А ты отдай их мне. Подруга послушалась. – Теперь, – снова обратилась леди к кондуктору, – вы должны мне восемь пенсов сдачи, и будем в расчете.
Кондуктор отсчитал требуемую сумму: те шесть пенсов, которые он взял у первой леди, плюс пенс и две монетки по полпенса из своей сумки. Впрочем, процедура показалась слишком запутанной, и он отошел, бормоча что-то насчет служебных обязанностей и необходимости считать с быстротой молнии.
– Ну вот, – заявила старшая леди младшей, – теперь я должна тебе шиллинг.
Инцидент казался исчерпанным, но только до того мгновения, когда сидевший напротив румяный джентльмен зычно провозгласил:
– Эй, кондуктор! Вы обманули этих леди на четыре пенса!
– Кто кого обманул на четыре пенса? – негодующе уточнил кондуктор с площадки. – Поездка стоит два пенса.
– Два раза по два – это не восемь пенсов! – горячо настаивал румяный джентльмен. – Сколько вы ему дали, моя дорогая? – обратился он к первой из дам.
– Шесть пенсов, – ответила та и заглянула в кошелек. – А потом еще четыре пенса тебе. – Она посмотрела на подругу.
– Что-то многовато для двух пенсов, – заметил невзрачного вида пассажир.
– Не может быть, – заволновалась вторая леди. – Я ведь была тебе должна шесть пенсов.
– Да, именно так все и было, – настаивала первая леди.
– Вы дали мне шиллинг, – обвиняющим тоном заявил кондуктор. Он вернулся и теперь недовольно тыкал указующим перстом в старшую из подруг.
Та кивнула.
– А я вам отсчитал шесть пенсов и два пенса, разве не так?
Леди согласилась.
– А ей, – кондуктор кивнул в сторону младшей, – четыре пенса. Правильно?
– И я отдала их тебе, дорогая, – заметила та.
– Стукните меня, если это не меня обманули на четыре пенса! – закричал измученный кондуктор.
– Но, – заметил румяный джентльмен, – первая леди дала вам шесть пенсов.
– И я тут же их вернул, – ответил кондуктор и снова гневно указал на старшую из подруг. – Если хотите, можете проверить мою сумку: там нет ни единой шестипенсовой монеты!
К этому времени все уже забыли, что делали, и возражали просто так, на всякий случай. Румяный джентльмен взялся навести порядок, и в результате неподалеку от Пиккадилли-серкус трое из пассажиров уже угрожали кондуктору наказанием за неподобающую манеру высказывания. Кондуктор, в свою очередь, вызвал полицейского и записал имена и адреса обеих дам, твердо вознамерившись подать на них в суд за утраченные четыре пенса (бедняжки хотели заплатить требуемую сумму на месте, однако румяный джентльмен не позволил этого сделать). Младшая из подруг решила, что старшая хотела ее обмануть, а старшая расплакалась от обиды.
Мы с румяным джентльменом вместе доехали до станции Чаринг-Кросс. Возле кассы выяснилось, что нам по пути и дальше, так что расстаться не удалось. Всю дорогу попутчик рассуждал о четырех пенсах.
Возле моей калитки мы пожали друг другу руки, и он выразил восторг, так как оказалось, что мы близкие соседи. Трудно сказать, чем именно я вызвал столь откровенную симпатию: сам он изрядно мне надоел, и я вовсе не старался этого скрыть. Впоследствии выяснилось, что такова особенность его характера – немедленно попадать под обаяние всякого, кто удержался от открытых оскорблений.
Спустя три дня он без объявления ворвался в мой кабинет – очевидно, близкие друзья всегда так поступают – и попросил прощения за то, что не зашел раньше. Я простил.
– Встретил на улице почтальона, – сообщил он, протягивая голубой конверт. – Вот это пришло на ваш адрес.
Я посмотрел и увидел счет за воду.
– Возмутительно! – продолжал он. – Это счет за период до двадцать девятого сентября. Нельзя оплачивать его в июне.
Я ответил, что за воду положено платить – не важно, в июне или сентябре.
– Дело в принципе, – настаивал он. – Почему мы должны платить за воду, которую еще не использовали? Какое право они имеют заставлять нас платить раньше?
– Ну, теперь попробуй ударить меня в нос, – требовал он, принимая оборонительную позу. – Не бойся, бей со всей силы.
И соперники били. Через некоторое время, придя в себя и немного уняв кровь, он принимался терпеливо объяснять, что было сделано не так и с какой легкостью можно было бы отразить удар, нанесенный по всем правилам.
Дважды ему приходилось по неделе лежать в постели из-за того, что на поле для гольфа он показывал новичку коронные удары, а во время крикетного матча я собственными глазами видел, как столбик его калитки опрокинулся, словно кегля, в тот самый момент, когда он объяснял подающему, как правильно бить по мячу. Стоит ли удивляться, что затем состоялся длительный спор с судьей относительно возможности продолжать игру?..
Говорят, однажды во время шторма в проливе Ла-Манш он взволнованно бросился в рубку, чтобы сообщить капитану, что пару секунд назад «видел свет примерно в двух милях слева по борту». Если же он едет в омнибусе, то непременно садится рядом с водителем и указывает на различные объекты, угрожающие безопасности движения.
В омнибусе и состоялось мое с ним знакомство. Я сидел рядом с двумя дамами, когда кондуктор подошел, чтобы собрать плату за проезд. Одна из дам протянула шесть пенсов и попросила билет до Пиккадилли-серкус, в то время как маршрут стоил два пенса.
– Нет, – возразила вторая леди, отдавая шиллинг. – Я тебе должна шесть пенсов. Дай мне четыре пенса, а я заплачу за двоих.
Кондуктор взял шиллинг, оторвал два билета по два пенса и задумался.
– Все правильно, – заметила вторая леди. – Верните моей подруге четыре пенса.
Кондуктор так и сделал.
– А ты отдай их мне. Подруга послушалась. – Теперь, – снова обратилась леди к кондуктору, – вы должны мне восемь пенсов сдачи, и будем в расчете.
Кондуктор отсчитал требуемую сумму: те шесть пенсов, которые он взял у первой леди, плюс пенс и две монетки по полпенса из своей сумки. Впрочем, процедура показалась слишком запутанной, и он отошел, бормоча что-то насчет служебных обязанностей и необходимости считать с быстротой молнии.
– Ну вот, – заявила старшая леди младшей, – теперь я должна тебе шиллинг.
Инцидент казался исчерпанным, но только до того мгновения, когда сидевший напротив румяный джентльмен зычно провозгласил:
– Эй, кондуктор! Вы обманули этих леди на четыре пенса!
– Кто кого обманул на четыре пенса? – негодующе уточнил кондуктор с площадки. – Поездка стоит два пенса.
– Два раза по два – это не восемь пенсов! – горячо настаивал румяный джентльмен. – Сколько вы ему дали, моя дорогая? – обратился он к первой из дам.
– Шесть пенсов, – ответила та и заглянула в кошелек. – А потом еще четыре пенса тебе. – Она посмотрела на подругу.
– Что-то многовато для двух пенсов, – заметил невзрачного вида пассажир.
– Не может быть, – заволновалась вторая леди. – Я ведь была тебе должна шесть пенсов.
– Да, именно так все и было, – настаивала первая леди.
– Вы дали мне шиллинг, – обвиняющим тоном заявил кондуктор. Он вернулся и теперь недовольно тыкал указующим перстом в старшую из подруг.
Та кивнула.
– А я вам отсчитал шесть пенсов и два пенса, разве не так?
Леди согласилась.
– А ей, – кондуктор кивнул в сторону младшей, – четыре пенса. Правильно?
– И я отдала их тебе, дорогая, – заметила та.
– Стукните меня, если это не меня обманули на четыре пенса! – закричал измученный кондуктор.
– Но, – заметил румяный джентльмен, – первая леди дала вам шесть пенсов.
– И я тут же их вернул, – ответил кондуктор и снова гневно указал на старшую из подруг. – Если хотите, можете проверить мою сумку: там нет ни единой шестипенсовой монеты!
К этому времени все уже забыли, что делали, и возражали просто так, на всякий случай. Румяный джентльмен взялся навести порядок, и в результате неподалеку от Пиккадилли-серкус трое из пассажиров уже угрожали кондуктору наказанием за неподобающую манеру высказывания. Кондуктор, в свою очередь, вызвал полицейского и записал имена и адреса обеих дам, твердо вознамерившись подать на них в суд за утраченные четыре пенса (бедняжки хотели заплатить требуемую сумму на месте, однако румяный джентльмен не позволил этого сделать). Младшая из подруг решила, что старшая хотела ее обмануть, а старшая расплакалась от обиды.
Мы с румяным джентльменом вместе доехали до станции Чаринг-Кросс. Возле кассы выяснилось, что нам по пути и дальше, так что расстаться не удалось. Всю дорогу попутчик рассуждал о четырех пенсах.
Возле моей калитки мы пожали друг другу руки, и он выразил восторг, так как оказалось, что мы близкие соседи. Трудно сказать, чем именно я вызвал столь откровенную симпатию: сам он изрядно мне надоел, и я вовсе не старался этого скрыть. Впоследствии выяснилось, что такова особенность его характера – немедленно попадать под обаяние всякого, кто удержался от открытых оскорблений.
Спустя три дня он без объявления ворвался в мой кабинет – очевидно, близкие друзья всегда так поступают – и попросил прощения за то, что не зашел раньше. Я простил.
– Встретил на улице почтальона, – сообщил он, протягивая голубой конверт. – Вот это пришло на ваш адрес.
Я посмотрел и увидел счет за воду.
– Возмутительно! – продолжал он. – Это счет за период до двадцать девятого сентября. Нельзя оплачивать его в июне.
Я ответил, что за воду положено платить – не важно, в июне или сентябре.
– Дело в принципе, – настаивал он. – Почему мы должны платить за воду, которую еще не использовали? Какое право они имеют заставлять нас платить раньше?
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента