— Вы говорите о справедливости и правосудии, отец; вам следовало бы употребить слово «месть», так как, мне кажется, что речь идет скорее о последней, чем о первом; но ведь ваша мораль как будто учит «подставлять другую щеку»?
   — Леди Уайнхем, наш великий учитель Лессиус сказал: «Отступления допустимы, когда имеются для этого серьезные причины».
   — Кто же мой соотечественник, которого Ручини предполагает наказывать за преступление?
   — Его имя не играет роли, леди Уайнхем! Могу сообщить вам лишь, что он существует и что правосудие свершится.
   Леди Диана поднялась.
   — И вы вырабатываете детали этого правосудия в этом странном доме?
   — Этого требует тайна наших собраний. В 1537 году на месте этого самого дома Лойола и его сообщники назначали свидания для выработки статута будущего общества. Пригласив вас сюда, я нарушил наше постановление; если вам угодно, Ручини может не знать этого. Но я считал своим долгом предупредить вас вовремя, чтобы вы могли подумать, прежде чем продолжать флирт с моим другом. Если вы настаиваете на этом, я заявляю вам вполне серьезно, что вы ставите перед Ручини трагическую задачу и подвергаете себя большому риску. Я действовал, как приказывал мне мой долг. Это все, что я имею право сказать!
   — Я не отрицаю ваших добрых намерений, отец, но заявляю вам не менее серьезно, что я ничего не изменю в своих планах. Любовь сильнее разума, а опасность еще никогда не заставляла ее отступать.
   — Это большое несчастье, сударыня!
   — Еще один вопрос… Вы говорите, что я ставлю перед Ручини трагическую задачу; вы, конечно, говорите о красивой брюнетке, живущей в квартире графа Ручини на улице Святых Апостолов, которая провожала его на вокзал при его отъезде в Милан и которая присутствовала в прошлый раз на вашем тайном собрании в этой самой комнате?
   Монах изумленно посмотрел на леди Диану.
   — Я вижу, вы довольно хорошо осведомлены.
   — Вы знаете, на какую женщину я намекаю?
   — Да.
   — Следовательно, если я не откажусь от своих намерений, я рискую навлечь на себя месть его любовницы?
   Отец де Сала с высокомерным удивлением посмотрел на прекрасную посетительницу и проговорил, отчеканивая слова:
   — Вы ошибаетесь, леди Уайнхем! Дама, о которой вы говорите, не любовница, а сестра графа Ручини.
 
   Сидя в глубине моторной лодки на подушках из желтой кожи, леди Диана не могла забыть образ иезуита-монаха с пронзительными черными глазами. Так, вероятно, еретик никогда не забывал жестокого лица палача, пытавшего его на суде инквизиции.
   Она ясно видела, как он широкими шагами меряет мрачную комнату; вот он, неподвижный и хмурый, остановился между распятием и старыми занавесами. Какая странная личность, и какой несовременной она кажется в этом обществе, где царят всех нивелирующая одежда, банальные желания и эгоистические аппетиты! И в то время, как лодка плыла мимо темных домов, леди Диана беспрестанно думала о вмешательстве де Сала. Не было ли все это деликатным способом, придуманным Ручини, чтобы избавиться от нее? Она не хотела этому верить и решила, что иезуит действовал по собственной инициативе. Но зачем? Что побуждало его — беспристрастное желание или отвращение к женщине? И почему этот священник поддерживал Ручини в его преступлении, сильно походившем на месть, если все слышанное ею от монаха было правдой? Кого хотел наказать Ручини и каким образом? К сожалению, все эти задачи были неразрешимы вследствие упорной скрытности отца де Сала.
   Особенно занимала леди Диану англофобия Ручини. В разговоре с ней он не проявлял своего отношения к британской нации, но слова иезуита подтвердили предположения Краузе. По-видимому, Ручини питал к англичанам упорную и тайную ненависть, руководившую его действиями в течение нескольких лет. Но странно — это только увеличивало его обаяние в глазах леди Дианы. Однажды в Лондоне она сказала, смеясь, принцу Селиману: «От любви до ненависти — один шаг».
   И действительно, для такой женщины, как она, неприязнь Ручини к англичанам была лишним козырем для победы над ним. Ее совершенно не задевало желание Ручини отомстить одному из ее соотечественников, но оскорбляло то, что он не считал ее достойной доверия, и что он мог думать, что она упрекнет его за удовлетворение справедливого чувства мести.
   «Беатриче» вошла в Большой канал и прошла мимо моста Брагора. Налево между таможней, сверкавшей бенгальскими огнями, и островом Сан-Джорджио, окруженным огненными кольцами, лился с Джудекки свет фонарей и лампочек на флотилию скопившихся лодок.
   Леди Диана вспомнила свою последнюю ночную прогулку с Ручини по молчаливой и пустынной лагуне. Где она увидит его снова? И удобно ли ей теперь вмешиваться в жизнь патриция после ее разговора с монахом? Ручини начал было флирт с ней, но, может быть, он и не собирался продолжать его? И тогда? В первый раз в жизни она окажется брошенной и униженной человеком, которому готова была отдать всю силу своей страсти. Глухая тоска сжимала сердце, и раздражавшая ее неуверенность заставляла тускнеть праздник, придавая мрачные краски настоящему и обволакивая серым покровом безвыходности будущее.
   У нее вдруг созрело решение не появляться больше во дворце. Она предоставит своим гостям думать все, что годно, и уедет первым утренним поездом. Верона… Падуя… Озера… Все равно, что. Лишь бы не Венеция, лишь бы не Реццонико! Она оставит Джимми с его коктейлями и постарается найти покой голове и мир сердцу в тишине временного уединения. Во всяком случае, она попытается…
   Леди Диана поспешно вошла в палаццо, жужжащий, как потревоженный улей, вошла в коридор, сообщавшийся с будуаром. Вдруг раздались поспешные шаги, и появилась сильно взволнованная Эмма.
   — Миледи, он здесь… Леди Диана сделала слабый жест:
   — Понятно… меня хотят видеть внизу… Убедите Джимми вернуться в залы, только не говорите ему, что я только что приехала… Ступайте же скорее… скорее.
   — Но, миледи, вы ошибаетесь: вас ждет не мистер Джимми, а граф Ручини. Леди Диана страшно побледнела:
   — Что вы говорите?
   — Господин пришел уже с полчаса; он не пошел в залы, потому что он костюмирован, и вызвал меня. Я сказала ему, что вы скоро вернетесь и что…
   Леди Диана не слушала больше Эмму. Она подошла к будуару и остановилась на пороге.
   Венецианец в дорожном костюме действительно был там. Он подошел к Диане, с восхищением глядя на нее, и поцеловал ей руку с неожиданным пылом:
   — Какое чудесное явление, какое великолепие красоты, carissima! Воскресшая догаресса!.. Выслушайте меня… ваше время еще драгоценнее моего. Вы вправе удивляться моему присутствию после того, как только что получили мою извинительную записку. Сегодня ночью я уезжаю в Триест. Перед отъездом я хотел проститься с вами, я решил, что моя записка недостаточна, и пришел выразить лично мое сожаление и извинение в том, что я не сдержал своего слова.
   — Мое удивление так велико, что я не нахожу слов!
   Ручини заметил ее черный плащ и удивленно спросил:
   — Но… Откуда вы? Ваша горничная уверяла меня, что вы сейчас вернетесь… Вы, значит, не были дома?..
   — Я возвращаюсь с улицы Святого Луки, где имела честь беседовать с отцом Антонио де Сала.
   Ручини нахмурил брови и повторил:
   — Антонио де Сала?
   Леди Диана рассказала Ручини о своем разговоре с иезуитом. Ручини, безусловно, ничего не знал об этом, так как слушал леди Диану с напряженным вниманием. Когда Диана окончила, он сказал:
   — Мой друг, Антонио де Сала, говорил с вами обо всем под свою ответственность. Вы можете быть уверены, что я ничего не знал об этом…
   — Я в этом не сомневалась.
   — .. И что я сожалею о его несдержанности.
   — Вам неприятно, что я узнала немного больше о вашей жизни? Вам кажется, что я упрекну вас за неприязнь к моим соотечественникам? Удовольствие, которое я испытываю при виде вас здесь, лучшее доказательство, что я не сержусь, а, наоборот, очень тронута тем, что вы решили попрощаться со мной перед отъездом в Триест.
   Ручини встал, взял руку Дианы и долго держал ее, прежде чем запечатлеть на ней общепринятый поцелуй.
   — Не прощайте, а до свидания, леди Диана! Если вам угодно будет, конечно, приехать через две недели в Рим, мы там встретимся, и тогда я смогу высказать вам все мое доверие… Я открою вам многое, отдав себя на ваш беспристрастный суд и доверившись силе вашей скромности.
   — И то, и другое в вашем распоряжении, Ручини! Когда вы лучше узнаете меня, вы доверитесь мне без всякого страха. Отправляйтесь, куда вас призывает долг. Если моя дружба может поддержать вас, помните, что я не сожалею о мучительных минутах, пережитых мною только что, во время разговора с иезуитом.
   Леди Диана протянула руку. Ручини прижал ее к губам, удержав дольше, чем это обычно делается. Казалось, что он сейчас скажет что-то, но он вдруг открыл дверь, поклонился и исчез…
   Леди Диана, успокоенная и довольная, полна была только что пережитым волнением! Весело сбросив плащ, она погляделась в зеркало, подкрасила губы, припудрила парик и поправила свою задорную мушку. Довольная собой, она решила сойти вниз, где ее ждали поклонники. Полная радостных надежд, она прошла темный коридор и отворила дверь, ведущую в зал.
   Навстречу ей понеслись звуки шимми и невнятный шум разговоров. Но это ее не раздражало. Уверенность в скором свидании с Ручини вооружала ее против припадков скуки и яда усталости. Сияя красотой, обворожительнее, чем когда-либо, с пылающими губами и победоносно сверкающим взглядом, она окунулась в шум, как веселая наяда, забавляющаяся на пенистых волнах среди дельфинов и тритонов.

Глава 8

   Сидя на скамье на Палатинском холме, леди Диана мечтала. Закат окрашивал красным золотом окаменелые реликвии Форума, зажигал выветрившиеся развалины базилики Максенция и ласкал хрупкую стройность трех колонн храма, посвященного Кастору и Поллуксу.
   Леди Диана сидела одна. Туристов уже не было. Ничто не нарушало волшебства триумфальных арок, призрачной прелести храма весталок. В воде фонтана не отражались больше физиономии любопытных туристов. Исчезли надоедливые фигуры. Призраки могли бы теперь появиться между камнями, не рискуя осквернить свои неосязаемые крылья соприкосновением с цивилизацией.
   Леди Диана мечтала. Она ждала Ручини, постепенно переходя от надежды к сомнению. В день своего приезда в Рим она получила телеграмму из Генуи, в которой венецианец взывал к ее терпению. Непредвиденные события задерживали его приезд, но скоро он присоединится к ней.
   Дни проходили, медленные и прекрасные, в великолепной рамке вечного города. И леди Диана, не получая писем от Ручини, тосковала под безжалостным солнцем и вечно голубым небом.
   Она покинула отель и поселилась в третьем этаже дома на углу площади Trinite-des-Monts и улицы Vicolo Mignanelli.
   Диана думала о Ручини. Ее чистый профиль и обнаженные плечи выделялись на фоне балкона, длинные ресницы опускались над прекрасными глазами. И она надолго погружалась в мысли об отсутствующем.
   В эти минуты она всем своим существом принадлежала человеку, которого так мало знала. Это было символическое обручение двух теней на паперти собора, где справляла службу Греза с пустыми впадинами глаз, с немым ртом, с замкнутой душой. Постепенно римские сумерки поглощали ее тоску, она садилась за стол и писала. Ее длинный и мелкий почерк, изящный, как арабески ее мыслей, бежал по тонкой розовой бумаге.
   Она писала Ручини:
 
   «Я вас жду, вас, человека, которого я так мало знаю. Я вас жду, трепеща от нетерпенья, как если бы связь, самая тесная, соединяла уже наши близкие души. И в тот час, когда вы выполняете, быть может, ваше таинственное задание, моя мысль бродит вокруг вас. Она бродит любопытная и дружественная, потому что это мысль женщины; она едва касается вас, как забытый аромат любовной записки, она старается быть молчаливой и невидимой, чтобы не беспокоить вас».
   «Ручини! Ручини! Я призываю вас тихо, так тихо, что даже лебеди на спокойной воде не слышат меня… Я откровенно пишу вам, что ваш час пришел. Я отдаю вам душу и тело, которое жило, любило, вибрировало и страдало для того, чтобы вы покорили все одним взглядом… Ручини, пожалейте меня; теперь я только бедная женщина, которая ждет вас».
 
   Она писала в лихорадке ожидания, поверяя свои желания невидимому лицу. И, окончив письмо, она прятала его в ящик стола, чтобы никогда не отправить.
 
   Здание английского посольства было освещено. Огни ночного grande party[30] обнимали виллу на улице Venti Setembre, и две аллеи парка, разделенные центральной лужайкой, сверкали, как голубые светлячки.
   В этот вечер сэр Арчибальд и леди Деклей принимали у себя высшее римское общество и наиболее знатных членов английской колонии. Несмотря на свое нерасположение, леди Диана вынуждена была принять настойчивое приглашение леди Деклей. Усталая и печальная, она отправилась в Порто-Пиа, твердо решив не оставаться долго в посольстве.
   Ее вызвался сопровождать генерал сэр Ричард Бригбетт. Белокурый, с багрового цвета лицом, генерал-майор был симпатичным и веселым кутилой, любившим основательно выпить. Будучи военным атташе, он гораздо больше занимался изучением качества шипучего фалернского вина, чем состоянием фашистской милиции, и поражал римлянок пылкостью своего темперамента.
   — Милая леди Уайнхем, — говорил он, поднимаясь по большой лестнице, украшенной портретом королевы Виктории, — не знаю, любите ли вы Италию; что же касается меня, то я очарован римлянками и ни за что не хотел бы быть отозванным из Рима.
   — Я вижу, генерал, что одиночество холостяков, подобных вам, один только миф… Но так как вы знаете римское общество лучше меня, расскажите мне о местных красавицах.
   Они прошли гостиную и уселись за одной из красных порфировых колонн в бальном зале. На хорах играл оркестр. Окна были раскрыты, и с лужайки доносился шум голосов.
   — Не принимаете ли вы меня за ходячую газету? Правда, я посещаю Жокей-клуб, скачки в Париоли, обеды в Кастелло дель Чезари и вечера в Эксцельсиор-паласе, где принято танцевать в промежутке между двумя манифестами «черных рубашек». Французский Сирано нашел бы здесь материал для своего вдохновения, скорее остроумного, чем злого. Посмотрите на эту красивую женщину в платье цвета мов… Красивый профиль, не правда ли? Портрет Альма Тадема, исправленный Саржаном… Это маркиза Дель-Монте… Бианка Дель-Монте, молодая вдова, пользующаяся большим вниманием принца Томачелли, который сейчас беседует с женой посла. На днях я их видел вместе в дансинге «Бонбоньерка». Они вели такой разговор:
   — Carissima, почему бы нам не провести медовый месяц на Капри? — спрашивал принц.
   — О, вы ведь знаете, что я страшно боюсь морской болезни.
   — Любовь, — возразил принц, — вернейшее средство против этого.
   Тогда маркиза, сделав гримасу, живо ответила:
   — Возможно… Когда мы будем ехать туда, это, пожалуй, поможет… Но как быть на обратном пути?
   Леди Диана с любопытством посмотрела на скептическую невесту Томачелли и поднялась. В салоне было жарко. Герцог де Санта-Кроче, представленный ей послом, вызвался сопровождать ее в сад. Герцог был молодой человек, с бледным лицом и черной бородкой а-1а Франциск I. Усевшись рядом с Дианой у входа в освещенную голубым светом аллею, он заговорил с ней на чистейшем английском языке. Проходили пары, слышался разговор, из гостиной доносились заглушенные, синкопированные звуки джаза. Герцог де Санта-Кроче вынул сигару и, закуривая ее, сказал:
   — У вашего посла, леди Уайнхем, встречаешь самых красивых женщин Рима, — вы первая из самых таинственных женщин.
   Замечание герцога задело любопытство леди Дианы. Она ждала, чтобы он окончил, но, так как он молчал, спросила:
   — Что побуждает вас так говорить?
   — Ничего, леди Уайнхем; пустяки, например — присутствие на сегодняшнем вечере одного человека, деятельность которого меня интригует… Впрочем, к чему говорить вам об этом; все равно вы не знаете, о ком идет речь.
   — Не будет нескромностью спросить, как его зовут?
   — Пожалуйста. Я говорю об Анджело Ручини.
   Леди Диана вздрогнула. С большим усилием подавив волнение, она проговорила почти безразличным тоном:
   — Ручини… Я, кажется, слышала эту фамилию.
   — Граф Анджело Ручини? Венецианец? Вы, вероятно, слышали его имя здесь?
   — Я, кажется, знакома с ним… Да… Довольно красивый малый, не правда ли?
   — Больше, чем красивый… красавец, большой характер, но странно загадочный. Даже его близкие друзья не знают, что он делает, чего он желает, о чем думает. Современная Италия слишком прозаична; если бы он родился лет триста тому назад, он был бы больше у места. Во времена Сфорца он перевернул бы всю Ломбардию.
   — Граф сегодня здесь?
   — Я видел, как он прошел, когда мы входили в сад. Если вам угодно, я представлю его вам. — Почему же нет; любопытно рассмотреть поближе вашу редкую птицу. Деловой венецианец — явление довольно редкое. Герцог отправился на поиски Ручини. Леди Диана обмахивалась веером, сидя в кресле. Сумрак парка помогал ей скрывать предательскую бледность, выдававшую се непобедимое волнение. Жалобные звуки джаза причиняли ей страдание, а минорные завывания саксофона действовали на нервы.
   Вдруг она вскрикнула от прикосновения чьей-то руки к ее обнаженному плечу. Она обернулась. За ней стоял Ручини, незаметно подошедший по луговой траве. Без слов он скользнул до кисти ее руки и пожимал ее вместе с браслетами и кольцами, как господин, уверенный в своем праве.
   Леди Диана не говорила и не могла говорить. Она была как бы заколдована этим внезапным появлением, обезоруживавшим ее и внушавшим тяжелые предчувствия. Веселые звуки джаза казались ей трагической пародией на тему вагнеровских норн. Она инертно оставила свою руку в руке человека, которого ждала столько дней, о котором столько думала. Сколько писем писала она ему; но он никогда не прочтет их…
   Ручини, не поздоровавшись с ней, как будто видел ее пять минут тому назад, наклонился и сказал:
   — Пойдемте в глубь парка. Мне нужно поговорить с вами, Диана!
   Она повиновалась, не удивляясь и не колеблясь. Ей казалось нормальным подчиняться его воле. Это был закон природы, как и закон всемирного тяготения. Никто их не видел. Ручини предложил ей сесть и, усевшись совсем близко возле нее, взял ее руку в свою, нежно лаская ее. Приблизив свои черные сверкающие глаза, он заговорил у самого ее рта:
   — Объяснения после, Диана! Я расскажу вам причину моего долгого молчания; я расскажу вам все, но сегодня вечером у нас есть более интересное занятие. По крайней мере, для меня. Я не пришел сюда пить шампанское и выслушивать нелепости представительниц великосветского общества… Диана, я ставлю вам прямо вопрос. Вы увидите, что я отдаю свою честь и жизнь в ваши руки. После того, что я вам скажу, вы будете вольны помочь мне или передать меня в руки вашего посла… Ставка на ваше сердце!
   С похолодевшими висками и сжимающимся горлом леди Диана пробормотала:
   — Говорите, Ручини!
   — Я верю вам. Так вот. Мы знаем, что ваш посол получил в десять вечера очень короткую телеграмму. Мне нужно знать точное содержание депеши, без сомнения, сейчас уже расшифрованной. С моей стороны было бы безумием пытаться это сделать самому. Вы же, как подруга леди Деклей, можете мне помочь. Разверните же ресурсы вашей дипломатии… Я следую за вами на расстоянии… Возвращайтесь в большую гостиную и, когда исполните поручение, подайте мне знак, два раза открыв и закрыв ваш веер из перьев… Я незаметно уйду и буду ждать вас на площади, у вашего дома. Дайте мне ключ от вашей квартиры и вот этот маленький надушенный платочек с вашими инициалами. Вы найдете меня на вашем балконе, мечтающим при звездах и вдыхающим с закрытыми глазами ваши, дорогие для меня, духи.
   Леди Диана посмотрела на Ручини. Если бы кто-нибудь другой осмелился заговорить с ней подобным тоном, он получил бы в ответ лишь ироническую улыбку и решительное «прощайте». Теперь же Диана подчинилась. Удивительный язык Ручини не поражал ее, она находила его естественным. Не колеблясь, она вручила ему свой платочек и ключ от квартиры и очень просто прошептала:
   — Я попытаюсь.
   Она поднялась; тогда Ручини схватил вдруг ее руки, поднес их к сердцу и торжественно проговорил:
   — Диана, я выиграл свою ставку… Но я хороший игрок… Я заплачу свой долг после… Идите!
   Зашатавшись от волнения, охваченная лихорадочной дрожью, леди Диана хотела что-то ответить, но взгляд Ручини повернул ее к веранде, где двигалась толпа. Она пошла по аллее. Ручини следовал за ней на расстоянии нескольких шагов. Она чувствовала его волю, как могучую, непобедимую волну, направлявшую, толкавшую ее к белому дворцу, где она должна была рискнуть на опаснейшую из партий.
   Леди Диана встретилась с леди Деклей в маленькой зеленой гостиной.
   — Что же это, Диана, — проговорила жена посла, — вы дали обет запереться в монастыре, здесь в Риме?
   — Нет, Эдит!.. Но светская жизнь мне надоела. Взмахи веера между двумя мадригалами кажутся мне теперь особенно ребяческими.
   — Какое превращение, дорогая, кто совершил это чудо? Церковь или мужчина? Коснулась ли вас благодать или вас пожирают демоны?
   — Я во власти гномов одинокого размышления. Это остановка каравана между двумя этапами пути, колодезь среди пустыни, где грешница останавливается, чтобы изучить свои ошибки в чистом зеркале источника.
   Они обменялись признаниями. По гостиной прошел Ручини с каким-то итальянским офицером. Леди Диана видела его мельком, но почувствовала его повелительный взгляд, поощрявший ее.
   — Пойдемте на несколько минут в ваш будуар, Эдит, — проговорила Диана, вставая. — Расскажите мне откровенно о политическом положении. Жена римского посла вправе сделать это для жены бывшего русского посла.
   Леди Деклей засмеялась.
   — В самом деле, дорогая, мы коллеги. Я осталась здесь в то время, как вы, счастливая женщина, ушли от карьеры, где культивируют ложь между двумя реверансами.
   — Не говорите о лжи, Эдит! Ложь — это часто предположение в одиннадцать часов, становящееся истиной в полдень.
   — Пойдемте со мной в кабинет мужа. Они заговорили языком профессионалок, получивших свое воспитание в серале Форин-Оффис.
   — Ваш первый секретарь — светский человек?.. А как ваши отношения с дуче[31]?.. Удивительный человек, не правда ли? Железный человек под черной шведской перчаткой… Вас хорошо приняли во дворце Чиги? А вы помните наши интрижки в Зимнем дворце со старым бароном Фредериксом?.. Каковы ваши отношения с французским послом в Риме?.. Очаровательнейший дипломат и, по-видимому, очень умный.
   Разговаривая, леди Диана, сидевшая перед столом сэра Деклей, машинально играла с бумагами. Вдруг она извинилась и воскликнула:
   — Боже мой, какое кощунство!.. Я нечаянно смяла важные государственные документы.
   — О, важные!.. Не преувеличивайте, дорогая… В сущности, мы не более, как наборщики, набирающие уже готовое общественное мнение. Я часто говорю это моему мужу, который принимает все это всерьез, и поддразниваю его, указывая на бесплодность его иллюзий. Нас терпят еще по традиции, как кучера лорд-мэра, с его париком и золотыми галунами, но пройдет еще столетие, и мы окажемся за витринами будущей мадам Тюссо, восставшей из пепла… Это, моя дорогая, телеграмма с Даунинг-Стрит относительно дела о контрабанде на Мальте. Истребитель «Эссекс» немного потрепал какое-то маленькое итальянское судно, не поладившее в чем-то с господами из таможни. А эта маленькая телеграмма, это немного посерьезнее… Арчибальд только что расшифровал ее.
   Леди Деклей протянула руку к депеше и небрежно прочла вполголоса:
 
   «Правительство его величества решило отправить восьмой батальон гренадерского гвардейского полка в Александрию. Транспорты „Бристоль“, „Аркадия“ и „Фингал“ должны прибыть в Саутгемптон для перевозки. Благоволите срочно переговорить с итальянским правительством по поводу перевозки контрабандного оружия через Триполитанию и прийти к соглашению о необходимости уничтожить этот источник снабжения египетских повстанцев».
 
   Леди Диана деланно зевнула:
   — О, в общем, ничего сенсационного. Восстание на Ниле идет своим чередом и через месяц будет подавлено. И комедия в театре фараонов будет закончена… Сфинкс вернется в суфлерскую будку, и над пирамидами опустится занавес.
   — Вы оптимистка, Диана!.. Арчибальд уже видит весь Ислам в огне.
   — О, ваш муж слишком много читает Шопенгауэра… Пропишите ему два приема Марка Твена утром и чайную ложку Свифта после первого завтрака… Но я очень виновата, дорогая; я отрываю вас от ваших гостей. Возвращайтесь скорее в гостиную. Я люблю ваше гостеприимное посольство. Оно без претензии и напоминает старый американский отель.
   — Дворец Фарнезе французского посольства слишком величествен… Я предпочитаю жить здесь, с несколькими белыми павлинами в парке и прудом посреди лужайки.
   Они вернулись в большую гостиную. Леди Деклей занялась вновь прибывшими гостями; леди Диана почувствовала взгляд Ручини, следившего за ней из-за одной из красных порфировых колонн. Она раскрыла два раза свой веер и улыбнулась герцогу де Санта-Кроче, предлагавшему руку, чтобы вести ее к столу, расцвеченному вазами с малиной. К ним присоединился генерал Бригбет в сопровождении секретаря французского посольства, напыщенного и важного. Скоро к ним подошли вождь фашистской организации во фраке со значком партии и американский миллионер с светлыми ресницами. Они окружили леди Диану, нетерпеливую и нервничавшую и от этого еще более обольстительную.