Приезжай скорее, любовь моей жизни; эти несколько часов разлуки тяжелы уже мне. Ты знаешь отчего? Нет?.. Я расскажу тебе; потому что твоя мысль во мне, как красивая птица, спящая в гнезде, приютившем ее. Ты — моя, а я — твоя добыча, твоя вещь, твоя собственность. Моя жизнь в твоем распоряжении. Я отдаю тебе всю сладость моей нежности и всю страсть моих желаний, я посвящаю тебе весь мой трепет, все мои надежды, все мои безумства.
Леди Диана прислонилась к креслу. Она перечитывала письмо, покрывая его поцелуями, как юная девица, падающая в обморок от первой любовной записки. Его мужественный и сильный почерк магнетизировал ее. Ей казалось, что возлюбленный, стоя за ее спиной, шепчет ей слова страсти, она чувствовала его дыхание, он был здесь. Закрыв глаза, леди Диана ясно представляла на своем лбу его руку, отводящую белокурые волосы, чтобы запечатлеть поцелуй.
Она бесповоротно и безусловно отдавала себя любимому, радостно подчиняясь его воле, капризам и фантазиям.
Была половина девятого вечера, когда леди Диана приехала в замок Яйца.
Ее автомобиль проехал по римской кампане, встречая старинные голубые кабриолеты владельцев виноградников. Перед нею вырос вдруг Неаполь в фантасмагории заходящего солнца, с гигантским жерлом Везувия, выбрасывающим к морю свое тяжелое, дымное дыхание, и Фраскати, окруженным холмами, с разрушенными домиками, пожелтевшими и потрескавшимися. Вот и Castello dell'Ovo. Наверху высился замок с грустными и тусклыми огнями для хандрящих пенсионеров, а внизу — сверкающие веранды ресторанов для жизнерадостных туристов.
Ручини ждал ее на террасе. Он долго целовал ладонь ее маленькой ручки и потом радостно сказал:
— Вы, вероятно, голодны, дорогая! Прежде всего пообедаем… Сегодня вечером к одиннадцати часам мы должны быть в порту.
Леди Диана, полная счастья, спросила:
— Чтобы мечтать при лунном свете, моя любовь?
— Нет, чтобы присмотреть за погрузкой миллиона патронов, пятнадцати тысяч ружей и трехсот пулеметов.
Леди Диана вздрогнула. Но взгляд Ручини был так нежен, так полон немой любви, что она забыла про патроны и ружья и думала только об их счастье.
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Леди Диана прислонилась к креслу. Она перечитывала письмо, покрывая его поцелуями, как юная девица, падающая в обморок от первой любовной записки. Его мужественный и сильный почерк магнетизировал ее. Ей казалось, что возлюбленный, стоя за ее спиной, шепчет ей слова страсти, она чувствовала его дыхание, он был здесь. Закрыв глаза, леди Диана ясно представляла на своем лбу его руку, отводящую белокурые волосы, чтобы запечатлеть поцелуй.
Она бесповоротно и безусловно отдавала себя любимому, радостно подчиняясь его воле, капризам и фантазиям.
Была половина девятого вечера, когда леди Диана приехала в замок Яйца.
Ее автомобиль проехал по римской кампане, встречая старинные голубые кабриолеты владельцев виноградников. Перед нею вырос вдруг Неаполь в фантасмагории заходящего солнца, с гигантским жерлом Везувия, выбрасывающим к морю свое тяжелое, дымное дыхание, и Фраскати, окруженным холмами, с разрушенными домиками, пожелтевшими и потрескавшимися. Вот и Castello dell'Ovo. Наверху высился замок с грустными и тусклыми огнями для хандрящих пенсионеров, а внизу — сверкающие веранды ресторанов для жизнерадостных туристов.
Ручини ждал ее на террасе. Он долго целовал ладонь ее маленькой ручки и потом радостно сказал:
— Вы, вероятно, голодны, дорогая! Прежде всего пообедаем… Сегодня вечером к одиннадцати часам мы должны быть в порту.
Леди Диана, полная счастья, спросила:
— Чтобы мечтать при лунном свете, моя любовь?
— Нет, чтобы присмотреть за погрузкой миллиона патронов, пятнадцати тысяч ружей и трехсот пулеметов.
Леди Диана вздрогнула. Но взгляд Ручини был так нежен, так полон немой любви, что она забыла про патроны и ружья и думала только об их счастье.
Глава 11
Сидя в глубине автомобиля, мчавшего их вдоль Caracciolo, между пыльными рощами и морем, сверкавшим под южным солнцем, леди Диана наслаждалась счастьем, сжимая под пледом руку Ручини. Она успела уже забыть странные события ночи: поездку в одиннадцать часов ночи через торговый порт, вдоль доков восточного мола, таинственные переговоры ее возлюбленного в каюте капитана, на мостике судна, в то время как грузили последние ящики, помеченные странными марками. Она видела себя дальше, сидящей на куче осмоленных парусов, перед судном, зафрахтованным для секретного назначения.
Видела Ручини на палубе, разговаривающим с человеком в короткой шерстяной блузе и с другим типичным левантийцем. Затем ее возлюбленный присоединился к ней, и к часу ночи, после шума отплытия, когда красные и зеленые огни корабля исчезли вдали, она вернулась об руку с Ручини в карету, ожидавшую их у темных стен Кастель-Нуово.
Невыразимая ночь любви…
Безумные объятия, слова, которые шепчут у самых губ, чудесное мучительное опьянение возобновляемых наслаждений. Как сладки эти мгновения и как они мимолетны!
Леди Диана закрыла глаза, сжимая обнаженной рукой руку возлюбленного. Ее отяжелевшие веки закрылись, как бы боясь, что дневной свет потревожит прекрасные видения, скрытые за ними. Ручини с удивительной чуткостью любящего человека молчал, боясь нарушить очарование. Он угадывал ее мысли и грезы, разделял немое волнение, проходившее быстрыми волнами по этому побежденному, счастливому, уставшему от поцелуев телу.
— Диана, — сказал вдруг Ручини. — Борьба, которую я веду против Варрена, усложняется и ожесточается одним фактом. По сведениям моих агентов, он назначен начальником генерального штаба английского экспедиционного корпуса в Египте. Пятого октября полковник Варрен, со вчерашнего дня генерал-майор, будет находиться на борту броненосца «Кромвель» у берегов Мальты. Он произведет смотр батальонов, предназначенных для поддержки английского престижа. Эти батальоны отправлены в Александрию; полковник, по всей вероятности, отправится туда же числа восьмого, девятого. Эта дата обозначит первую печальную полосу для нас обоих. Нам нужно будет временно расстаться. Мой долг призывает меня покинуть к этому времени Италию и отправиться кружным путем в Египет.
Глаза леди Дианы расширились от страха.
— В Египет! — воскликнула она.
— Да. Мой противник столкнется там с повстанцами, снабженными нами провиантом и оружием. Возможно, что Варрен победит, потому что борьба с британским могуществом нам не под силу. Но придет день, когда я встречусь с ним один на один, без его телохранителей, и тогда я заставлю его дорого заплатить за эту победу. Я жду этого реванша. Диана! Я мог воспользоваться другими случаями после совершенного им преступления; я предпочел ждать. Месть сладка, когда ее пьют охлажденной. Случай связал меня с этой тайной организацией, вдохновителями которой являются Шерим-Паша, доктор Гермус и патер де Сала. Они вооружили первых повстанцев. Они очень ловко организовали доставку контрабандного оружия. Я стал их советником и сообщником. Наконец-то, благодаря им, я нашел то, чего искал: почву для поединка, где я смогу нанести незримые удары врагам моей расы и потом, с звериной радостью, убью одного из них, как того требует справедливость.
Леди Диана, изумленно слушавшая Ручини, воскликнула:
— Но ведь это безумие! Знаете ли вы, на что вы обрекаете себя, покушаясь на Варрена… Осадное положение в Египте… Военно-полевые суды.
— Приходится рискнуть, Диана… Риск никогда не пугал моих предков в те времена, когда Ломбардия еще не была наводнена экскурсантами Кука… И потом, как знать, может быть, вы захотите помочь мне?.. О, конечно, не компрометируя себя… этого я бы не хотел… Я имею в виду тайную помощь. Вы, которая были бы persona grata в Каире, без сомнения, могли бы быть нашей секретной сотрудницей… Но мы поговорим об этих серьезных вещах позже… Теперь же будем думать только о нашем счастье, согревающем нас в лучах этого благодетельного солнца. Едем завтракать в Байю, и там, у моря, мы скрепим наш любовный союз.
Зал маленького ресторанчика был пуст. Каждый столик украшала бутылка кьянти. Вазы были полны цветов, скатерти ослепительно белы, и воздух был напоен негой.
Леди Диана и Ручини, сидя друг напротив друга, ели мало.
Через деревянный балкон направо виднелся маленький порт Байя, несколько шхун с голыми мачтами, а напротив сверкало море, девственное и синее, как на картинах Мурильо; казалось, его зеркальная поверхность никогда не отражала ничего, кроме чистоты, ясности и покоя.
— Дорогой, — сказала леди Диана, — вы ни разу не приласкали меня. Вы невнимательны.
В ответ на прелестную гримаску своей подруги Ручини нежно погладил ее обнаженную руку, лежавшую на скатерти. Они забавлялись своей страстью, как тигровые кошки, фыркающие со спрятанными когтями. Они забавлялись, забывая, что судьба, этот Минотавр, притаившись в тени, наблюдала за ними, полузакрыв глаза.
— Мой дорогой возлюбленный, — проговорила леди Диана, — я буду помогать тебе всеми силами, потому что ты теперь единственная цель моей жизни. Проси у меня, чего хочешь. Я отдам тебе все, без сожаления и без страха, мой разум и мою волю, когда-то гордую и сильную. Это лучший подарок, который я могу тебе сделать.
Чудесные голубые глаза леди Дианы сияли невыразимым счастьем, и две слезы-жемчужинки дрожали на кончиках ресниц. Властный взгляд Ручини смягчился при виде этого трогательного зрелища. Он вздрогнул, с силой сжал локоть Дианы и ответил голосом, почти хриплым от волнения.
— Диана, если моя любовь воскресила тебя, то твоя будет вести меня во тьме, в которую я погружусь. Пастух, заблудившийся в поле, идет по направлению вечерней звезды. Я буду продвигаться под знаком твоей любви-хранительницы. Я хочу всегда чувствовать твое присутствие в минуту опасности, твой взгляд обнимет меня, как сейчас, в эту незабываемую минуту, в маленьком порту неаполитанского берега. Я чувствую, что мы соединены душой и телом. Клянись мне, Диана, что, пока будет длиться моя месть, ты не покинешь меня, даже мысленно, ни на один день, ни на один час. Я нашел тебя и не могу, не хочу больше терять. Клянись мне так же, как это делаю и я, что, если несчастье разъединит нас, мы никогда больше не будем принадлежать ни одному человеческому существу.
Взгляд леди Дианы выразил ее немую клятву. Вся ее любовь, вся ее искренность были там, в прозрачной синеве ее прекрасных глаз. Когда Ручини увидел слезы Дианы, ее глаза, опущенные от волнения, он впился ногтями в покорную руку и со сжавшимся горлом и бьющимся сердцем повернул голову и стал смотреть на море.
Море спало под солнцем. Две маленькие темные барки с ослепительно белыми парусами, казалось, тоже спали на зеркальной поверхности. Они напоминали двух птиц с опущенными крыльями, отдыхавшими после безумных полетов.
Вдруг из соседней маленькой траттории граммофон загнусавил джаз-банд; монотонный ритм этой мелодии напомнил о легкомысленных развлечениях кабаре больших столиц, где люди прожигают свою жизнь. На фоне прекрасной декорации Неаполитанской бухты это звучало, как оскорбление, брошенное людьми природе, которая их ненавидит, презирает и насмехается над их слабостями. Но ни леди Диана, ни Ручини не были сейчас способны философствовать. Они слушали легкую музыку, баюкавшую их уединение и ослаблявшую на время приступы тоски. Их соединенные руки сжимались сильнее. Припев фокстрота повторялся. Он ласкал их, как неощутимый лебяжий пух, и кружился легким ритурнелем вокруг их ушей.
— Когда-нибудь мы узнаем ясное счастье без помехи, — сказала леди Диана, опустив глаза.
— В тот день, когда наше счастье станет спокойным, оно перестанет быть счастьем, — проговорил Ручини, глядя на синее невозмутимое море. — Когда любят страстно, то бесстрашно идут путем, где цветы чередуются с пулями, а страх и беспокойство прячутся за каждым деревом… Я люблю тебя, следовательно, я страдаю.
Несколько секунд они молчали. Какая молитва коснулась их неподвижных губ? Какой немой гимн любви поднялся вверх, чтобы потонуть в небытии, в этом небесном пространстве, где вечно бродят потерянные нежности и желания?
Они молчали, а из соседней траттории доносился заглушенный ритм джаза, повторявший тот же фокстрот.
Видела Ручини на палубе, разговаривающим с человеком в короткой шерстяной блузе и с другим типичным левантийцем. Затем ее возлюбленный присоединился к ней, и к часу ночи, после шума отплытия, когда красные и зеленые огни корабля исчезли вдали, она вернулась об руку с Ручини в карету, ожидавшую их у темных стен Кастель-Нуово.
Невыразимая ночь любви…
Безумные объятия, слова, которые шепчут у самых губ, чудесное мучительное опьянение возобновляемых наслаждений. Как сладки эти мгновения и как они мимолетны!
Леди Диана закрыла глаза, сжимая обнаженной рукой руку возлюбленного. Ее отяжелевшие веки закрылись, как бы боясь, что дневной свет потревожит прекрасные видения, скрытые за ними. Ручини с удивительной чуткостью любящего человека молчал, боясь нарушить очарование. Он угадывал ее мысли и грезы, разделял немое волнение, проходившее быстрыми волнами по этому побежденному, счастливому, уставшему от поцелуев телу.
— Диана, — сказал вдруг Ручини. — Борьба, которую я веду против Варрена, усложняется и ожесточается одним фактом. По сведениям моих агентов, он назначен начальником генерального штаба английского экспедиционного корпуса в Египте. Пятого октября полковник Варрен, со вчерашнего дня генерал-майор, будет находиться на борту броненосца «Кромвель» у берегов Мальты. Он произведет смотр батальонов, предназначенных для поддержки английского престижа. Эти батальоны отправлены в Александрию; полковник, по всей вероятности, отправится туда же числа восьмого, девятого. Эта дата обозначит первую печальную полосу для нас обоих. Нам нужно будет временно расстаться. Мой долг призывает меня покинуть к этому времени Италию и отправиться кружным путем в Египет.
Глаза леди Дианы расширились от страха.
— В Египет! — воскликнула она.
— Да. Мой противник столкнется там с повстанцами, снабженными нами провиантом и оружием. Возможно, что Варрен победит, потому что борьба с британским могуществом нам не под силу. Но придет день, когда я встречусь с ним один на один, без его телохранителей, и тогда я заставлю его дорого заплатить за эту победу. Я жду этого реванша. Диана! Я мог воспользоваться другими случаями после совершенного им преступления; я предпочел ждать. Месть сладка, когда ее пьют охлажденной. Случай связал меня с этой тайной организацией, вдохновителями которой являются Шерим-Паша, доктор Гермус и патер де Сала. Они вооружили первых повстанцев. Они очень ловко организовали доставку контрабандного оружия. Я стал их советником и сообщником. Наконец-то, благодаря им, я нашел то, чего искал: почву для поединка, где я смогу нанести незримые удары врагам моей расы и потом, с звериной радостью, убью одного из них, как того требует справедливость.
Леди Диана, изумленно слушавшая Ручини, воскликнула:
— Но ведь это безумие! Знаете ли вы, на что вы обрекаете себя, покушаясь на Варрена… Осадное положение в Египте… Военно-полевые суды.
— Приходится рискнуть, Диана… Риск никогда не пугал моих предков в те времена, когда Ломбардия еще не была наводнена экскурсантами Кука… И потом, как знать, может быть, вы захотите помочь мне?.. О, конечно, не компрометируя себя… этого я бы не хотел… Я имею в виду тайную помощь. Вы, которая были бы persona grata в Каире, без сомнения, могли бы быть нашей секретной сотрудницей… Но мы поговорим об этих серьезных вещах позже… Теперь же будем думать только о нашем счастье, согревающем нас в лучах этого благодетельного солнца. Едем завтракать в Байю, и там, у моря, мы скрепим наш любовный союз.
Зал маленького ресторанчика был пуст. Каждый столик украшала бутылка кьянти. Вазы были полны цветов, скатерти ослепительно белы, и воздух был напоен негой.
Леди Диана и Ручини, сидя друг напротив друга, ели мало.
Через деревянный балкон направо виднелся маленький порт Байя, несколько шхун с голыми мачтами, а напротив сверкало море, девственное и синее, как на картинах Мурильо; казалось, его зеркальная поверхность никогда не отражала ничего, кроме чистоты, ясности и покоя.
— Дорогой, — сказала леди Диана, — вы ни разу не приласкали меня. Вы невнимательны.
В ответ на прелестную гримаску своей подруги Ручини нежно погладил ее обнаженную руку, лежавшую на скатерти. Они забавлялись своей страстью, как тигровые кошки, фыркающие со спрятанными когтями. Они забавлялись, забывая, что судьба, этот Минотавр, притаившись в тени, наблюдала за ними, полузакрыв глаза.
— Мой дорогой возлюбленный, — проговорила леди Диана, — я буду помогать тебе всеми силами, потому что ты теперь единственная цель моей жизни. Проси у меня, чего хочешь. Я отдам тебе все, без сожаления и без страха, мой разум и мою волю, когда-то гордую и сильную. Это лучший подарок, который я могу тебе сделать.
Чудесные голубые глаза леди Дианы сияли невыразимым счастьем, и две слезы-жемчужинки дрожали на кончиках ресниц. Властный взгляд Ручини смягчился при виде этого трогательного зрелища. Он вздрогнул, с силой сжал локоть Дианы и ответил голосом, почти хриплым от волнения.
— Диана, если моя любовь воскресила тебя, то твоя будет вести меня во тьме, в которую я погружусь. Пастух, заблудившийся в поле, идет по направлению вечерней звезды. Я буду продвигаться под знаком твоей любви-хранительницы. Я хочу всегда чувствовать твое присутствие в минуту опасности, твой взгляд обнимет меня, как сейчас, в эту незабываемую минуту, в маленьком порту неаполитанского берега. Я чувствую, что мы соединены душой и телом. Клянись мне, Диана, что, пока будет длиться моя месть, ты не покинешь меня, даже мысленно, ни на один день, ни на один час. Я нашел тебя и не могу, не хочу больше терять. Клянись мне так же, как это делаю и я, что, если несчастье разъединит нас, мы никогда больше не будем принадлежать ни одному человеческому существу.
Взгляд леди Дианы выразил ее немую клятву. Вся ее любовь, вся ее искренность были там, в прозрачной синеве ее прекрасных глаз. Когда Ручини увидел слезы Дианы, ее глаза, опущенные от волнения, он впился ногтями в покорную руку и со сжавшимся горлом и бьющимся сердцем повернул голову и стал смотреть на море.
Море спало под солнцем. Две маленькие темные барки с ослепительно белыми парусами, казалось, тоже спали на зеркальной поверхности. Они напоминали двух птиц с опущенными крыльями, отдыхавшими после безумных полетов.
Вдруг из соседней маленькой траттории граммофон загнусавил джаз-банд; монотонный ритм этой мелодии напомнил о легкомысленных развлечениях кабаре больших столиц, где люди прожигают свою жизнь. На фоне прекрасной декорации Неаполитанской бухты это звучало, как оскорбление, брошенное людьми природе, которая их ненавидит, презирает и насмехается над их слабостями. Но ни леди Диана, ни Ручини не были сейчас способны философствовать. Они слушали легкую музыку, баюкавшую их уединение и ослаблявшую на время приступы тоски. Их соединенные руки сжимались сильнее. Припев фокстрота повторялся. Он ласкал их, как неощутимый лебяжий пух, и кружился легким ритурнелем вокруг их ушей.
— Когда-нибудь мы узнаем ясное счастье без помехи, — сказала леди Диана, опустив глаза.
— В тот день, когда наше счастье станет спокойным, оно перестанет быть счастьем, — проговорил Ручини, глядя на синее невозмутимое море. — Когда любят страстно, то бесстрашно идут путем, где цветы чередуются с пулями, а страх и беспокойство прячутся за каждым деревом… Я люблю тебя, следовательно, я страдаю.
Несколько секунд они молчали. Какая молитва коснулась их неподвижных губ? Какой немой гимн любви поднялся вверх, чтобы потонуть в небытии, в этом небесном пространстве, где вечно бродят потерянные нежности и желания?
Они молчали, а из соседней траттории доносился заглушенный ритм джаза, повторявший тот же фокстрот.
Глава 12
Прошло одиннадцать часов после отъезда Ручини в порт. Леди Диана, сидя у окна и полируя ногти, любовалась величественным зданием Castello dell'Ото.
Вот уже неделю она спокойно наслаждалась своим счастьем. Ручини ожидал прибытия доктора Гермуса, Шерим-Паши и патера де Сала, чтобы начать свои действия. Это было затишье перед грозой.
В дверь постучали. Вошел мальчик в белой ливрее, держа на подносе визитную карточку. Но леди Диана не успела еще прочесть имя, как посетитель ворвался в комнату.
— Джимми!
— Да, это я…
Молодой американец поднял мальчика и буквально вынес его из комнаты. Затворив дверь, он бросил свою шляпу на кресло и, скрестив ноги и упершись руками в бока, уселся перед леди Дианой.
— Да, это я, — торжественно повторил он. Леди Диана подняла голову, посмотрела в сторону молодого человека и, спокойно продолжая полировать розовые ногти, пренебрежительно заметила:
— Я вижу, что вы по-прежнему скверно воспитаны и входите ко мне без моего разрешения.
Джимми рассчитывал, конечно, что его вторжение смутит Диану. Он оказался гораздо более смущенным, чем она, и забормотал:
— Well!.. I am… I am…
Он никак не мог договорить, что он был, и леди Диана пришла ему на помощь:
— Я сейчас вам скажу, что вы такое, мой юный друг… Вы ничтожный человек, думающий, что ему все разрешается только потому, что у него есть миллионы, и воображающий, что купить душу так же легко, как нанять дворец на берегу Большого канала… Покровительственный жест, подмигивание левым глазом, полураскрытая чековая книжка, и птичка поймана… Очень легко, не правда ли?.. Хорошо, если вы попадете на белокурую куклу, умеющую говорить лишь «папа» и «мама». Она не страдает. Но плохо, если ваша жертва, существо чувствительное и нежное, если у нее есть сердце и мозг. Мои суждения слишком торжественны и непривычны для вашего узенького черепа чемпиона в бейсбол. Вас не учили размышлять над этими вопросами на спортивных площадках в Роттенбрайне… Впрочем, я не упрекаю вас. Чтобы понять женщину и быть любимым настоящей женщиной, а не ничтожным, легкомысленным созданием, нужна глубина, которая не будет вам доступна никогда. Итак, допустив, что я говорила с вами о курсе хлопка на Уолл-стрит или о последнем рекорде в бейсбол, скажите мне, чему я обязана честью вашего неожиданного визита?..
Речь леди Дианы окончательно убила самоуверенность Джимми. Его скрещенные ноги разжались и руки смущенно повисли вдоль пиджака. Он бормотал что-то, совершенно потеряв способность объясняться. Слова возмущения рождались у него на языке, не смея сорваться; он хотел одновременно и извиниться, и возмутиться, протестовать и просить прощения. Наконец, он выговорил:
— Хорошо, хорошо, Диана, я… О, Диана, вы упрекаете меня за то, что я пришел… Послушайте, Диана!.. Это нехорошо… После поисков в течение двадцати дней я нахожу, наконец, вас в Неаполе, в этой гостинице… Я отправил по вашим следам трех сыщиков, и я…
— Что? Вы осмелились это делать?
— Простите, Диана!.. Я не мог больше оставаться один в пустынном дворце в обществе Отелло, который в конце концов обвенчался-таки морганатическим браком с кошкой старой графини Орсоло.
Леди Диана не могла удержаться от смеха:
— Неужели?.. Вашей обезьяне удилось?..
— Да, Диана!.. Среди белого дня на балконе Реццонико… Сорок остановившихся гондол и десять наведенных кодаков присутствовали при этой церемонии… Графиня прислала мне нотариально заверенное заявление об этом, а директор Антверпенского зоологического сада, предупрежденный телеграммой, уже купил у меня будущий приплод…Серьезно, Диана, мое одиночество убивало меня, я не мог больше выносить эту сентябрьскую атмосферу Венеции. Ресторан «Даниэли» полон парочек, глядящих в глаза и пожимающих друг другу руки, лагуна усеяна новобрачными, и, куда ни пойдешь, всюду наталкиваешься на влюбленных. Отчаявшись в своем одиночестве, измученный вашим упорным молчанием, я нанял трех сыщиков. Один исследовал побережье озер — он вернулся с носом. Другой отправился в Сицилию и вернулся с солнечным ударом. Третий обыскивал Рим. Он-то и сообщил мне о вашем отъезде в Неаполь.
— бы осмелились преследовать меня и поверять ваши секреты сыщикам?
— Я слишком страдал, Диана!.. Мне хотелось знать, уехали вы одна, вследствие внезапного припадка неврастении, или же…
Джимми замолчал.
— Дальше, — сказала леди Диана.
— Или же был другой мужчина… « — Вы считаете меня способной на это?
— Простите меня, но я совсем запутался, я скатываюсь вниз по наклонной плоскости… Я даже заподозрил Ручини в желании отнять вас у меня.
— И что же сообщил вам сыщик?
— Что вы прожили в полном одиночестве больше месяца в маленькой квартире возле сада Боргезе.
— Итак?
— Итак, я идиот!
— Сократ сказал: «Познай себя», — вы помните это, Джимми?
— Этот генерал был прав.
— Генерал?
— А разве не этот Сократ командовал армией «конфедератов» во время отступления?
— Не будем вдаваться в подробности, Джимми!.. Греческая история имеет очень мало общего с территорией Соединенных Штатов… Да и не в этом дело. Вы хотели найти меня: вам удалось это. Вы боялись застать меня в объятиях другого. Ваши подозрения оказались неосновательными. Что же вам еще угодно?
— Вас!
— И только?
— Диана, не будьте жестоки и не иронизируйте. Я прекрасно знаю, что не обладаю перлами ума, достойными столь утонченной женщины, как вы… Я просто славный малый, вот и все.
— Реклама!
— Ничего подобного. Я просто хочу вам сказать, что я далеко не злой человек и, если бы у вас действительно оказался любовник, закрыл бы на это глаза при условии, что мой соперник не был бы ни красивее, ни умнее меня.
— О, этой опасности вы можете не бояться, Джимми, мне было бы слишком трудно найти человека глупее вас.
— Я не совсем ясно понимаю смысл вашей фразы.
— Мужчины всегда ставят вопросы, а женщины изобретают ответы… И трудно сказать, кто из них преуспевает больше… Послушайте меня, Джимми, возвращайтесь в Реццонико снова пить ваш gin-fizz в баре «Эксцельсиор». Через шесть недель, шесть месяцев или шесть лет вы снова увидите меня, ..
— О, Диана, как я не люблю неопределенность!.. Я унаследовал эту привычку от моей матери, которая подклеивала, нумеровала и распределяла в регистр любовные записки моего отца… Когда вы полагаете вернуться в Венецию?
— Никогда!
Джимми расхохотался. Шутка показалась ему удачной. Он повторил:
— Никогда, никогда?
Леди Диана подтвердила. Джимми взял свою шляпу и перчатки и, дружески похлопывая Диану по плечу, проговорил:
— Диана, я жду вас в субботу; «Тритон» будет у пристани… Решено, в следующую субботу. Спокойной ночи!..
Он быстро поцеловал леди Диану в затылок и, насвистывая, направился к дверям. На полдороге он обернулся.
— Между прочим, если я встречусь когда-нибудь с вашим поклонником, я не скажу ему, что приезжал за вами в Неаполь… Честное слово!
Он исчез.
Леди Диана, не оглянувшись, продолжала полировать себе ногти у окна, созерцая Castello dell'Ovo. Она уже забыла про визит Джимми, как забывают о появлении в комнате пчелы, сделавшей три круга, ударившейся о стекло и улетевшей.
Леди Диана и Ручини вернулись к семи часам. Они проехали по залитому солнцем Неаполю, по тенистым садам парка Marguerite, окружающего замок Санта-Эль.
Сидя, обнявшись, у окна, они любовались Везувием, этой китайской шапочкой, украшенной страусовым пером черного и белого дыма, расплывающегося в лучах заходящего солнца. По асфальту Партенопы бродили неаполитанцы. Гавань Св. Викентия выступала своим длинным острием на фоне моря.
Были ли ослеплены их глаза красотой залива, или же созерцанием величия их любви? Украшает ли рамка страсть? Что возвеличивает людей, окружая их ореолом, — чудесная красота природы, бросающая в лицо обманчивое очарование своих персонажей, или же изучение внутреннего скрытого чувства?
Диана и Ручини любили друг друга. Их сердца трепетали при малейшем прикосновении и взгляде. Лейтмотив мелодии, цвет неба, мимолетный аромат, нежное прикосновение, слово оживляли их чувство, давали ему страдание или радость. Они страдали из-за пустяков, приобретавших для них значение, и наслаждались красотой, которую они идеализировали. Слитые в одно целое своими чувствами, нервами и телами, они переживали одновременно моральные радости и физические наслаждения.
Сознание этого совершенного единения заставляло их молчаливо любоваться Неаполитанским заливом.
Раздался звонок телефона, нарушивший очарование грез. Металлический звук заставил вздрогнуть леди Диану. Это было возвращением к действительности, холодной, жестокой и неумолимой.
Ручини подошел к телефону.
— Pronto! Да… Кто меня спрашивает?
— Дама, — ответил швейцар. — Она просит, чтобы господин граф немедленно принял ее.
— Я не принимаю неизвестных людей. Пусть назовет свое имя!
Ручини повернулся к Диане. Она заметила, что его взгляд стал жестоким и сверкающим. Воин вытеснял любовника. Диана нежно спросила:
— Вас хочет видеть женщина?
— Не называя себя… Я не люблю этих мистификаций. Надвигающиеся события заставляют меня быть осторожным и сдержанным…
— Я полагаю, что ее визит не имеет ни малейшего отношения к событиям, на которые вы намекаете… Без сомнения, она явилась по сердечному делу…
Ручини нетерпеливо пожал плечами. Постучали. Мальчик в белом передал ему письмо. Ручини коротко приказал:
— Пригласите эту даму!
И, повернувшись к леди Диане, добавил:
— Дорогая, оставьте меня с ней одного. Позже я расскажу вам, кто она..
После нескольких секунд колебания леди Диана неохотно поднялась. Тогда Ручини схватил ее в объятия, прижал к груди и впился в ее губы.
— Уже? — прошептал он. — Вы уже не верите мне?
Но леди Диана высвободилась, улыбаясь, и ответила:
— Нет, я никогда не усомнюсь в тебе!
Диана ушла.
Дверь открылась.
Графиня Николетта Ручини вошла, протягивая руки брату. Тот молча обнял ее.
У Николетты Ручини в двадцать один год были грация подростка и печальная серьезность женщины, рано узнавшей жизнь. Тонкая, маленькая, с черными волосами и классическим профилем, она представляла собой идеализированный женственный тип красоты своих предков.
Вырвавшись из объятий брата, она нежно упрекнула его.
— Чтобы проникнуть к тебе, нужно непременно показать визитную карточку?
— Нет, сестренка!..
— Ты живешь здесь не один?.. Ах, я должна была догадаться… Леди Диана Уайнхем? И, искренне опечаленная, она добавила:
— О, Анджело!.. Англичанка?
— Замолчи, крошка!.. Та, о которой ты говоришь, лучшая из женщин, искренняя и прямая!
Николетта недоверчиво повторяла:
— Англичанка!..
— Ты сейчас увидишь ее и убедишься, прав ли я, доверяя ей. Но рассказывай скорее причину твоего визита. Что случилось, сестренка?
— Я привезла тебе, Анджело, письмо, переданное патером де Сала.
Ручини вскрыл конверт и прочел:
«Дорогой Анджело, вчера мы получили очень важные известия; я предпочитаю доверить их вашей сестре, чем правительственной почте Итак, сообщаю вам, что истребитель „Арроу“ захватил груз судна „Королева Елена“ у берегов Киренаики. Вы понимаете, что это значит. С другой стороны, нам сообщают с Мальты, что, несмотря на распространившиеся слухи, прибытие генерального штаба британского экспедиционного корпуса неминуемо. А. Ц, передал нашему мессинскому агенту через посредство владельца рыбачьей шхуны точные данные о составе новых подкреплений, отправленных в Египет. Завтра в девять вечера нам необходимо собраться у доктора Гермуса. Приезжайте обязательно. Положение требует принятия решительных мер.
Ваш Антонио де Сала.»
Ручини спрятал письмо в карман.
— Час борьбы приближается, Николетта! Тем лучше. Ты будешь отомщена!
Но графиня Ручини отстранилась и пробормотала:
— Анджело, я передала письмо патера, и мне больше нечего делать здесь… Ты ведь здесь не один.
— Молчи, ревнивица!
— Нет, нет! Я никогда не упрекнула бы тебя за любовь к женщине. Но эта!
— Не осуждай ее, не зная. Я сейчас познакомлю вас.
— Нет, нет… Анджело!.. Я отказываюсь. Но Ручини схватил Николетту в объятия и, не давая ей двинуться, позвал:
— Диана, идите сюда скорее. Посмотрите на маленькую дикарку, которая безумно ненавидит вас.
Дверь открылась. Леди Диана вошла. Николетта, нахмурившись, отворачивалась от удивленной шотландки.
— Ручини, оставьте нас, пожалуйста, вдвоем, — тихо проговорила леди Диана.
Ее голос сразу успокоил возмущение Николетты. Венецианка разглядывала леди Диану, не проявляя больше желания бежать. Ручини колебался. Леди Диана проговорила, указывая на Николетту:
— Вы видите, у вашей сестры уже меньше предубеждения против меня. Оставьте же нас вдвоем.
Ручини вышел.
Когда через полчаса он снова открыл дверь гостиной, то застал свою сестру плачущей в объятиях леди Дианы.
— Помирились, — констатировал он, счастливый.
Николетта обняла леди Диану и горячо проговорила:
— О, Анджело… Мы — союзники против общего врага.
Женщины переглянулись, и в их взгляде сверкнуло молчаливое красноречие двух родственных женских душ.
Вот уже неделю она спокойно наслаждалась своим счастьем. Ручини ожидал прибытия доктора Гермуса, Шерим-Паши и патера де Сала, чтобы начать свои действия. Это было затишье перед грозой.
В дверь постучали. Вошел мальчик в белой ливрее, держа на подносе визитную карточку. Но леди Диана не успела еще прочесть имя, как посетитель ворвался в комнату.
— Джимми!
— Да, это я…
Молодой американец поднял мальчика и буквально вынес его из комнаты. Затворив дверь, он бросил свою шляпу на кресло и, скрестив ноги и упершись руками в бока, уселся перед леди Дианой.
— Да, это я, — торжественно повторил он. Леди Диана подняла голову, посмотрела в сторону молодого человека и, спокойно продолжая полировать розовые ногти, пренебрежительно заметила:
— Я вижу, что вы по-прежнему скверно воспитаны и входите ко мне без моего разрешения.
Джимми рассчитывал, конечно, что его вторжение смутит Диану. Он оказался гораздо более смущенным, чем она, и забормотал:
— Well!.. I am… I am…
Он никак не мог договорить, что он был, и леди Диана пришла ему на помощь:
— Я сейчас вам скажу, что вы такое, мой юный друг… Вы ничтожный человек, думающий, что ему все разрешается только потому, что у него есть миллионы, и воображающий, что купить душу так же легко, как нанять дворец на берегу Большого канала… Покровительственный жест, подмигивание левым глазом, полураскрытая чековая книжка, и птичка поймана… Очень легко, не правда ли?.. Хорошо, если вы попадете на белокурую куклу, умеющую говорить лишь «папа» и «мама». Она не страдает. Но плохо, если ваша жертва, существо чувствительное и нежное, если у нее есть сердце и мозг. Мои суждения слишком торжественны и непривычны для вашего узенького черепа чемпиона в бейсбол. Вас не учили размышлять над этими вопросами на спортивных площадках в Роттенбрайне… Впрочем, я не упрекаю вас. Чтобы понять женщину и быть любимым настоящей женщиной, а не ничтожным, легкомысленным созданием, нужна глубина, которая не будет вам доступна никогда. Итак, допустив, что я говорила с вами о курсе хлопка на Уолл-стрит или о последнем рекорде в бейсбол, скажите мне, чему я обязана честью вашего неожиданного визита?..
Речь леди Дианы окончательно убила самоуверенность Джимми. Его скрещенные ноги разжались и руки смущенно повисли вдоль пиджака. Он бормотал что-то, совершенно потеряв способность объясняться. Слова возмущения рождались у него на языке, не смея сорваться; он хотел одновременно и извиниться, и возмутиться, протестовать и просить прощения. Наконец, он выговорил:
— Хорошо, хорошо, Диана, я… О, Диана, вы упрекаете меня за то, что я пришел… Послушайте, Диана!.. Это нехорошо… После поисков в течение двадцати дней я нахожу, наконец, вас в Неаполе, в этой гостинице… Я отправил по вашим следам трех сыщиков, и я…
— Что? Вы осмелились это делать?
— Простите, Диана!.. Я не мог больше оставаться один в пустынном дворце в обществе Отелло, который в конце концов обвенчался-таки морганатическим браком с кошкой старой графини Орсоло.
Леди Диана не могла удержаться от смеха:
— Неужели?.. Вашей обезьяне удилось?..
— Да, Диана!.. Среди белого дня на балконе Реццонико… Сорок остановившихся гондол и десять наведенных кодаков присутствовали при этой церемонии… Графиня прислала мне нотариально заверенное заявление об этом, а директор Антверпенского зоологического сада, предупрежденный телеграммой, уже купил у меня будущий приплод…Серьезно, Диана, мое одиночество убивало меня, я не мог больше выносить эту сентябрьскую атмосферу Венеции. Ресторан «Даниэли» полон парочек, глядящих в глаза и пожимающих друг другу руки, лагуна усеяна новобрачными, и, куда ни пойдешь, всюду наталкиваешься на влюбленных. Отчаявшись в своем одиночестве, измученный вашим упорным молчанием, я нанял трех сыщиков. Один исследовал побережье озер — он вернулся с носом. Другой отправился в Сицилию и вернулся с солнечным ударом. Третий обыскивал Рим. Он-то и сообщил мне о вашем отъезде в Неаполь.
— бы осмелились преследовать меня и поверять ваши секреты сыщикам?
— Я слишком страдал, Диана!.. Мне хотелось знать, уехали вы одна, вследствие внезапного припадка неврастении, или же…
Джимми замолчал.
— Дальше, — сказала леди Диана.
— Или же был другой мужчина… « — Вы считаете меня способной на это?
— Простите меня, но я совсем запутался, я скатываюсь вниз по наклонной плоскости… Я даже заподозрил Ручини в желании отнять вас у меня.
— И что же сообщил вам сыщик?
— Что вы прожили в полном одиночестве больше месяца в маленькой квартире возле сада Боргезе.
— Итак?
— Итак, я идиот!
— Сократ сказал: «Познай себя», — вы помните это, Джимми?
— Этот генерал был прав.
— Генерал?
— А разве не этот Сократ командовал армией «конфедератов» во время отступления?
— Не будем вдаваться в подробности, Джимми!.. Греческая история имеет очень мало общего с территорией Соединенных Штатов… Да и не в этом дело. Вы хотели найти меня: вам удалось это. Вы боялись застать меня в объятиях другого. Ваши подозрения оказались неосновательными. Что же вам еще угодно?
— Вас!
— И только?
— Диана, не будьте жестоки и не иронизируйте. Я прекрасно знаю, что не обладаю перлами ума, достойными столь утонченной женщины, как вы… Я просто славный малый, вот и все.
— Реклама!
— Ничего подобного. Я просто хочу вам сказать, что я далеко не злой человек и, если бы у вас действительно оказался любовник, закрыл бы на это глаза при условии, что мой соперник не был бы ни красивее, ни умнее меня.
— О, этой опасности вы можете не бояться, Джимми, мне было бы слишком трудно найти человека глупее вас.
— Я не совсем ясно понимаю смысл вашей фразы.
— Мужчины всегда ставят вопросы, а женщины изобретают ответы… И трудно сказать, кто из них преуспевает больше… Послушайте меня, Джимми, возвращайтесь в Реццонико снова пить ваш gin-fizz в баре «Эксцельсиор». Через шесть недель, шесть месяцев или шесть лет вы снова увидите меня, ..
— О, Диана, как я не люблю неопределенность!.. Я унаследовал эту привычку от моей матери, которая подклеивала, нумеровала и распределяла в регистр любовные записки моего отца… Когда вы полагаете вернуться в Венецию?
— Никогда!
Джимми расхохотался. Шутка показалась ему удачной. Он повторил:
— Никогда, никогда?
Леди Диана подтвердила. Джимми взял свою шляпу и перчатки и, дружески похлопывая Диану по плечу, проговорил:
— Диана, я жду вас в субботу; «Тритон» будет у пристани… Решено, в следующую субботу. Спокойной ночи!..
Он быстро поцеловал леди Диану в затылок и, насвистывая, направился к дверям. На полдороге он обернулся.
— Между прочим, если я встречусь когда-нибудь с вашим поклонником, я не скажу ему, что приезжал за вами в Неаполь… Честное слово!
Он исчез.
Леди Диана, не оглянувшись, продолжала полировать себе ногти у окна, созерцая Castello dell'Ovo. Она уже забыла про визит Джимми, как забывают о появлении в комнате пчелы, сделавшей три круга, ударившейся о стекло и улетевшей.
Леди Диана и Ручини вернулись к семи часам. Они проехали по залитому солнцем Неаполю, по тенистым садам парка Marguerite, окружающего замок Санта-Эль.
Сидя, обнявшись, у окна, они любовались Везувием, этой китайской шапочкой, украшенной страусовым пером черного и белого дыма, расплывающегося в лучах заходящего солнца. По асфальту Партенопы бродили неаполитанцы. Гавань Св. Викентия выступала своим длинным острием на фоне моря.
Были ли ослеплены их глаза красотой залива, или же созерцанием величия их любви? Украшает ли рамка страсть? Что возвеличивает людей, окружая их ореолом, — чудесная красота природы, бросающая в лицо обманчивое очарование своих персонажей, или же изучение внутреннего скрытого чувства?
Диана и Ручини любили друг друга. Их сердца трепетали при малейшем прикосновении и взгляде. Лейтмотив мелодии, цвет неба, мимолетный аромат, нежное прикосновение, слово оживляли их чувство, давали ему страдание или радость. Они страдали из-за пустяков, приобретавших для них значение, и наслаждались красотой, которую они идеализировали. Слитые в одно целое своими чувствами, нервами и телами, они переживали одновременно моральные радости и физические наслаждения.
Сознание этого совершенного единения заставляло их молчаливо любоваться Неаполитанским заливом.
Раздался звонок телефона, нарушивший очарование грез. Металлический звук заставил вздрогнуть леди Диану. Это было возвращением к действительности, холодной, жестокой и неумолимой.
Ручини подошел к телефону.
— Pronto! Да… Кто меня спрашивает?
— Дама, — ответил швейцар. — Она просит, чтобы господин граф немедленно принял ее.
— Я не принимаю неизвестных людей. Пусть назовет свое имя!
Ручини повернулся к Диане. Она заметила, что его взгляд стал жестоким и сверкающим. Воин вытеснял любовника. Диана нежно спросила:
— Вас хочет видеть женщина?
— Не называя себя… Я не люблю этих мистификаций. Надвигающиеся события заставляют меня быть осторожным и сдержанным…
— Я полагаю, что ее визит не имеет ни малейшего отношения к событиям, на которые вы намекаете… Без сомнения, она явилась по сердечному делу…
Ручини нетерпеливо пожал плечами. Постучали. Мальчик в белом передал ему письмо. Ручини коротко приказал:
— Пригласите эту даму!
И, повернувшись к леди Диане, добавил:
— Дорогая, оставьте меня с ней одного. Позже я расскажу вам, кто она..
После нескольких секунд колебания леди Диана неохотно поднялась. Тогда Ручини схватил ее в объятия, прижал к груди и впился в ее губы.
— Уже? — прошептал он. — Вы уже не верите мне?
Но леди Диана высвободилась, улыбаясь, и ответила:
— Нет, я никогда не усомнюсь в тебе!
Диана ушла.
Дверь открылась.
Графиня Николетта Ручини вошла, протягивая руки брату. Тот молча обнял ее.
У Николетты Ручини в двадцать один год были грация подростка и печальная серьезность женщины, рано узнавшей жизнь. Тонкая, маленькая, с черными волосами и классическим профилем, она представляла собой идеализированный женственный тип красоты своих предков.
Вырвавшись из объятий брата, она нежно упрекнула его.
— Чтобы проникнуть к тебе, нужно непременно показать визитную карточку?
— Нет, сестренка!..
— Ты живешь здесь не один?.. Ах, я должна была догадаться… Леди Диана Уайнхем? И, искренне опечаленная, она добавила:
— О, Анджело!.. Англичанка?
— Замолчи, крошка!.. Та, о которой ты говоришь, лучшая из женщин, искренняя и прямая!
Николетта недоверчиво повторяла:
— Англичанка!..
— Ты сейчас увидишь ее и убедишься, прав ли я, доверяя ей. Но рассказывай скорее причину твоего визита. Что случилось, сестренка?
— Я привезла тебе, Анджело, письмо, переданное патером де Сала.
Ручини вскрыл конверт и прочел:
«Дорогой Анджело, вчера мы получили очень важные известия; я предпочитаю доверить их вашей сестре, чем правительственной почте Итак, сообщаю вам, что истребитель „Арроу“ захватил груз судна „Королева Елена“ у берегов Киренаики. Вы понимаете, что это значит. С другой стороны, нам сообщают с Мальты, что, несмотря на распространившиеся слухи, прибытие генерального штаба британского экспедиционного корпуса неминуемо. А. Ц, передал нашему мессинскому агенту через посредство владельца рыбачьей шхуны точные данные о составе новых подкреплений, отправленных в Египет. Завтра в девять вечера нам необходимо собраться у доктора Гермуса. Приезжайте обязательно. Положение требует принятия решительных мер.
Ваш Антонио де Сала.»
Ручини спрятал письмо в карман.
— Час борьбы приближается, Николетта! Тем лучше. Ты будешь отомщена!
Но графиня Ручини отстранилась и пробормотала:
— Анджело, я передала письмо патера, и мне больше нечего делать здесь… Ты ведь здесь не один.
— Молчи, ревнивица!
— Нет, нет! Я никогда не упрекнула бы тебя за любовь к женщине. Но эта!
— Не осуждай ее, не зная. Я сейчас познакомлю вас.
— Нет, нет… Анджело!.. Я отказываюсь. Но Ручини схватил Николетту в объятия и, не давая ей двинуться, позвал:
— Диана, идите сюда скорее. Посмотрите на маленькую дикарку, которая безумно ненавидит вас.
Дверь открылась. Леди Диана вошла. Николетта, нахмурившись, отворачивалась от удивленной шотландки.
— Ручини, оставьте нас, пожалуйста, вдвоем, — тихо проговорила леди Диана.
Ее голос сразу успокоил возмущение Николетты. Венецианка разглядывала леди Диану, не проявляя больше желания бежать. Ручини колебался. Леди Диана проговорила, указывая на Николетту:
— Вы видите, у вашей сестры уже меньше предубеждения против меня. Оставьте же нас вдвоем.
Ручини вышел.
Когда через полчаса он снова открыл дверь гостиной, то застал свою сестру плачущей в объятиях леди Дианы.
— Помирились, — констатировал он, счастливый.
Николетта обняла леди Диану и горячо проговорила:
— О, Анджело… Мы — союзники против общего врага.
Женщины переглянулись, и в их взгляде сверкнуло молчаливое красноречие двух родственных женских душ.
Глава 13
Доктор Гермус был странный человек. Он носил на мизинце перстень с княжеской короной, выгравированной в ляпис-лазури, а в галстуке — золотую булавку, изображавшую скромную божью коровку.
Доктор Гермус, иначе князь Винтерштейн-Майсен, саксонский дворянин, почитатель Макиавелли, объехал весь мир, заполняя отдельные списки и паспортные бланки пестрым рядом своих псевдонимов.
Подобно некоторым женщинам, питающим страсть к жемчугам и драгоценностям, доктор Гермус чувствовал особое пристрастие к контрабанде, шпионажу и всяким таинственным делам. Английская Интеллидженс-сервис, французская охранка, итальянская контрразведка, швейцарская политическая полиция — все они имели в своих делах листки, относившиеся к доктору Гермусу, каждая под другим именем. Полиглот и всезнайка, поочередно светский человек и пролетарий, принц и коммерсант, денди с моноклем в глазу и интеллигент в очках, он появлялся в течение десяти лет в различных странах, охваченных красной лихорадкой. Его средства казались неисчерпаемыми. Он обладал большим состоянием, обращенным в доллары и флорины до падения курса германской марки, субсидировал самые странные предприятия и развлекался спекуляциями на рискованных делах. Он нажил несколько миллионов, участвуя в тайном снабжении Абд-Эль-Керима в Марокко, и в продолжение трех лет организовал флотилию моторных лодок огромной скорости, перевозивших гражданам Соединенных Штатов запрещенные напитки и шампанское.
Доктор Гермус, иначе князь Винтерштейн-Майсен, саксонский дворянин, почитатель Макиавелли, объехал весь мир, заполняя отдельные списки и паспортные бланки пестрым рядом своих псевдонимов.
Подобно некоторым женщинам, питающим страсть к жемчугам и драгоценностям, доктор Гермус чувствовал особое пристрастие к контрабанде, шпионажу и всяким таинственным делам. Английская Интеллидженс-сервис, французская охранка, итальянская контрразведка, швейцарская политическая полиция — все они имели в своих делах листки, относившиеся к доктору Гермусу, каждая под другим именем. Полиглот и всезнайка, поочередно светский человек и пролетарий, принц и коммерсант, денди с моноклем в глазу и интеллигент в очках, он появлялся в течение десяти лет в различных странах, охваченных красной лихорадкой. Его средства казались неисчерпаемыми. Он обладал большим состоянием, обращенным в доллары и флорины до падения курса германской марки, субсидировал самые странные предприятия и развлекался спекуляциями на рискованных делах. Он нажил несколько миллионов, участвуя в тайном снабжении Абд-Эль-Керима в Марокко, и в продолжение трех лет организовал флотилию моторных лодок огромной скорости, перевозивших гражданам Соединенных Штатов запрещенные напитки и шампанское.