Страница:
Джеймс Хедли Чейз
Следов не оставлять
James Hadley Chase
Believed violent
Copyright © by Hervey Raymond, 1968 – Believed Violent
© Перевод ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2014
© Издание на русском языке ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2014
© Художественное оформление ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2014
Пролог
– Не двигайся, – прошептала она едва слышно, скользя пальцами по его обнаженной спине, – лежи спокойно, не шевелись.
Он замер, прижавшись к ней, зная по опыту, что не следует перечить. Тогда настанет чудесный миг, ее тело приобретет необычайную гибкость, и их закрутит ураган неистовой страсти.
Одежда, сброшенная в порыве бешеного желания, в беспорядке валялась рядом с кроватью.
Женщина изогнулась, прерывисто задышав. В этот момент дверь спальни бесшумно открылась, однако появление третьего лица осталось незамеченным.
Вошедший был высокого роста. Он стоял не двигаясь, молча наблюдая за происходящим. Когда женщина вскрикнула, – этот крик он слышал всего лишь однажды за время их неудачного брака, – он прикрыл за собой дверь и перешел в неприбранную гостиную, где были разбросаны вещи любовников. Пыль лежала на журнальных столиках, на экране телевизора, пепельницы были полны окурков, повсюду валялись его бумаги, книги, нераскрытая почта. Комната словно поплыла перед глазами, он не мог сосредоточить ни на чем взгляд: куда бы ни смотрел, все расползалось и искажалось.
Когда снова раздался ее крик, он прижал холодные ладони к вискам. Затем из-за прикрытой двери спальни донеслись звуки, похожие на животный стон.
Он перестал соображать и контролировать свои действия. Уже несколько месяцев он был готов сорваться, и наконец это произошло. Находившимся в спальне не повезло, что это случилось именно в данный момент.
Неожиданно высокому мужчине стало легче. Предметы в комнате обрели четкие очертания. Он перестал обращать внимание на возню за дверью, молча вышел из гостиной и, миновав прихожую, направился на кухню, обставленную по последнему слову моды и техники. Это жена убеждала покупать всевозможные штуковины, говоря, что к этому обязывает его положение, однако сама никогда ими не пользовалась. Мужчина извлек из ящика нож для разделки мяса – подарок жены на Рождество. Четырехдюймовое лезвие сверкало в лучах солнца, падавших сквозь кухонное окно. Деревянная рукоять, украшенная латунными гвоздиками, удобно легла в его холодную ладонь.
Он вернулся обратно в гостиную и замер у окна, выходящего на невысокие деревянные бараки экспериментальной станции, где он трудился последние три года. Около двадцати минут он выжидал, трогая время от времени край острого как бритва ножа. Потом услышал голос своей жены: «Я должна чего-нибудь выпить. Милый… ах… ради бога, отпусти! Выпить до смерти хочется».
Он молча шагнул к двери спальни, держа нож у бедра. Послышался шум и голос человека, которому он полностью доверял:
– Ты уверена, детка, что хочешь именно выпить, а не чего-то другого?
– Принеси выпить. – В ее голосе была резкость, которой подчинялся любой мужчина. – У нас бездна времени. Муж вернется только завтра.
– Чудненько. Я, может, и сам выпью. Но ты не двигайся, лежи как лежишь, хорошо?
Раздался ее смех.
– Я и не собираюсь убегать.
Заскрипела кровать – как же долго он не делил со своей женой ложе! Босые ноги зашлепали по паркетному полу. Распахнулась дверь.
Мужчины стояли друг против друга. Нож в руке одного из них метнулся вперед и вниз, распарывая тело соперника. Падая, тот задел высокого человека, который чуть попятился. Обнаженной женщине, лежавшей в постели, этих секунд оказалось достаточно, чтобы спасти свою жизнь. Она вскочила с кровати и заперла дверь прежде, чем ее муж успел ворваться в комнату.
Но женщина понимала, что она на волоске от страшной смерти, и, схватив телефонную трубку, завизжала:
– Приезжайте быстрей! Меня убивают! – Дверь спальни содрогалась от сильных ударов. Женщина влетела в ванную, заперлась на задвижку и принялась кричать в высокое окно, слишком узкое для побега.
Он замер, прижавшись к ней, зная по опыту, что не следует перечить. Тогда настанет чудесный миг, ее тело приобретет необычайную гибкость, и их закрутит ураган неистовой страсти.
Одежда, сброшенная в порыве бешеного желания, в беспорядке валялась рядом с кроватью.
Женщина изогнулась, прерывисто задышав. В этот момент дверь спальни бесшумно открылась, однако появление третьего лица осталось незамеченным.
Вошедший был высокого роста. Он стоял не двигаясь, молча наблюдая за происходящим. Когда женщина вскрикнула, – этот крик он слышал всего лишь однажды за время их неудачного брака, – он прикрыл за собой дверь и перешел в неприбранную гостиную, где были разбросаны вещи любовников. Пыль лежала на журнальных столиках, на экране телевизора, пепельницы были полны окурков, повсюду валялись его бумаги, книги, нераскрытая почта. Комната словно поплыла перед глазами, он не мог сосредоточить ни на чем взгляд: куда бы ни смотрел, все расползалось и искажалось.
Когда снова раздался ее крик, он прижал холодные ладони к вискам. Затем из-за прикрытой двери спальни донеслись звуки, похожие на животный стон.
Он перестал соображать и контролировать свои действия. Уже несколько месяцев он был готов сорваться, и наконец это произошло. Находившимся в спальне не повезло, что это случилось именно в данный момент.
Неожиданно высокому мужчине стало легче. Предметы в комнате обрели четкие очертания. Он перестал обращать внимание на возню за дверью, молча вышел из гостиной и, миновав прихожую, направился на кухню, обставленную по последнему слову моды и техники. Это жена убеждала покупать всевозможные штуковины, говоря, что к этому обязывает его положение, однако сама никогда ими не пользовалась. Мужчина извлек из ящика нож для разделки мяса – подарок жены на Рождество. Четырехдюймовое лезвие сверкало в лучах солнца, падавших сквозь кухонное окно. Деревянная рукоять, украшенная латунными гвоздиками, удобно легла в его холодную ладонь.
Он вернулся обратно в гостиную и замер у окна, выходящего на невысокие деревянные бараки экспериментальной станции, где он трудился последние три года. Около двадцати минут он выжидал, трогая время от времени край острого как бритва ножа. Потом услышал голос своей жены: «Я должна чего-нибудь выпить. Милый… ах… ради бога, отпусти! Выпить до смерти хочется».
Он молча шагнул к двери спальни, держа нож у бедра. Послышался шум и голос человека, которому он полностью доверял:
– Ты уверена, детка, что хочешь именно выпить, а не чего-то другого?
– Принеси выпить. – В ее голосе была резкость, которой подчинялся любой мужчина. – У нас бездна времени. Муж вернется только завтра.
– Чудненько. Я, может, и сам выпью. Но ты не двигайся, лежи как лежишь, хорошо?
Раздался ее смех.
– Я и не собираюсь убегать.
Заскрипела кровать – как же долго он не делил со своей женой ложе! Босые ноги зашлепали по паркетному полу. Распахнулась дверь.
Мужчины стояли друг против друга. Нож в руке одного из них метнулся вперед и вниз, распарывая тело соперника. Падая, тот задел высокого человека, который чуть попятился. Обнаженной женщине, лежавшей в постели, этих секунд оказалось достаточно, чтобы спасти свою жизнь. Она вскочила с кровати и заперла дверь прежде, чем ее муж успел ворваться в комнату.
Но женщина понимала, что она на волоске от страшной смерти, и, схватив телефонную трубку, завизжала:
– Приезжайте быстрей! Меня убивают! – Дверь спальни содрогалась от сильных ударов. Женщина влетела в ванную, заперлась на задвижку и принялась кричать в высокое окно, слишком узкое для побега.
Глава 1
Герман Радниц пересек вестибюль отеля «Бристоль» и протянул портье ключ от номера.
– Добрый вечер, сэр. – Портье сделал небольшой поклон, приберегаемый для самых именитых клиентов лучшего отеля Западного Берлина. – Машина ожидает вас.
Радниц – широкоплечий, полный мужчина с толстым и крючковатым носом и полузакрытыми глазами – кивнул в ответ. Он был известен как один из самых богатых людей в мире. Его финансовые операции, как щупальца спрута, опутали всю планету. Радниц обладал огромной властью над иностранными дипломатами, банкирами Цюриха, лондонскими и нью-йоркскими биржевиками. Как ядовитый паук, он сидел в центре своей финансовой паутины и высасывал соки из любого неосторожного мотылька, увеличивая свои и без того огромные богатства.
На Раднице была шапка из каракуля и черное суконное пальто, отороченное темным норковым мехом. Бриллианту, красовавшемуся в булавке черного шелкового галстука, мог позавидовать любой индийский раджа. Радниц казался олицетворением власти, денег и роскошной жизни. Тот, кто осмеливался взглянуть в его полузакрытые серо-стальные глаза, сразу понимал, что этот человек холоден и беспощаден.
Он подошел к двойным стеклянным дверям. Державшийся начеку швейцар распахнул их, приподнял фуражку за козырек и поклонился. Радниц не обратил на него внимания. Вдохнув бодрящего холодного воздуха, он спустился по ступенькам к серебристо-черному «роллс-ройсу», где стоял его слуга-японец Ко-Ю, исполнявший также обязанности шофера.
– На одиннадцать у меня назначена встреча возле Бранденбургских ворот, – произнес Радниц. – Сорок минут на пересечение границы. Дальше смотри сам.
Он сел в машину, Ко-Ю захлопнул дверцу и скользнул на место водителя. Машина тронулась.
Радниц взял сигарету из кедрового ящичка, примыкавшего к тщательно отделанному бару. «Роллс-ройс» был сконструирован по собственному проекту Радница. В нем было все: бар, коротковолновая рация, телевизор, телефон, небольшой холодильник и электротермос для хранения горячей пищи. Он зажег сигару и, включив освещение, стал читать извлеченные из портфеля бумаги.
Спустя десять минут машина замедлила ход. Они прибыли к границе между Западным и Восточным Берлином. Прямо перед ними маячила надпись на английском, немецком и русском языках: «Вы покидаете американский сектор Берлина».
Часовой помахал им вслед с дружелюбной ухмылкой. Затем «роллс-ройс» на черепашьей скорости приблизился к красно-белому стальному шлагбауму на бетонных опорах, который преграждал путь в Восточный Берлин. Машина остановилась. Солдат в ушанке с пистолетом на боку заглянул вовнутрь. Радниц протянул паспорт сквозь открытое окно. Лицо его оставалось бесстрастным, он не хотел нарываться на неприятности. Дело по ту сторону границы было слишком важным, чтобы вступать в пререкания с каким-нибудь въедливым часовым. Паспорт вернули, шлагбаум подняли, и «роллс-ройс» въехал на нейтральную полосу, где так по-хитрому стояли препятствия из бетонных блоков, что ни одна машина не могла развить скорость и прорваться сквозь кордон.
Справа тянулся ряд деревянных бараков. Поблизости от них было припарковано несколько машин. Ко-Ю, предварительно проинструктированный у портье, выскочил из машины, обошел ее кругом, открыл дверцу Радницу и проследовал с ним в первый барак на проверку документов. Затем им вручили бланки с вопросами: имя, национальность, место рождения, какая сумма денег имеется при себе. У Ко-Ю денег не было, у Радница имелась тысяча западногерманских марок. Они подошли к другому столу и отдали заполненные бланки. Паспорта снова подверглись изучению. Затем обоих попросили открыть бумажники. Ко-Ю бумажником не располагал и нервно хихикнул. Лицо Радница по-прежнему хранило бесстрастное выражение. Он продемонстрировал внутренности своего отделанного золотом бумажника из тюленьей кожи. Радницу вручили четыре небольших купона красного цвета и препроводили в следующий барак. Здесь он обменял два западногерманских банкнота на пять марок – обязательная процедура, в результате которой коммунисты имели небольшой, но постоянный приток твердой валюты.
Выйдя из барака, они увидели солдата, подозрительно осматривающего «роллс-ройс» со всех сторон. Радница предупреждали, что досмотр будет тщательным. Так и случилось. Он отвернулся. Солдат с помощью Ко-Ю снял сиденья с «роллс-ройса», не спеша оглядел мотор и багажник.
В конце досмотра он установил под машиной широкое зеркало, взял фонарь и исследовал дно «роллс-ройса». Удостоверившись, что там никто не прячется, часовой разрешил проезд.
Радниц снова сел в машину. Ко-Ю повез его сквозь бетонный лабиринт до следующего пропускного пункта. Их паспорта снова внимательно изучили. Радниц протянул красные купоны, шлагбаум поднялся, и они въехали в Восточный Берлин.
– Слишком осторожные! – заметил Ко-Ю и усмехнулся.
Но Радниц был не в настроении выслушивать реплики шофера. Он бросил взгляд на часы. До встречи оставалось три минуты. Ко-Ю не нужно было ничего объяснять. Он находил дорогу безошибочно в любой стране мира.
Из всех шоферов, которые служили у Радница, Ко-Ю был самым ловким, умелым и сообразительным. А еще он был превосходным поваром, отличным камердинером и расторопным слугой, за что Радниц и платил ему соответственно.
С Фридрихштрассе «роллс-ройс» свернул налево, на Унтер-ден-Линден. Показались залитые светом Бранденбургские ворота. На большой пустынной площади они производили внушительное впечатление.
– Остановись здесь, – сказал Радниц, нажал на кнопку, и стеклянная перегородка поднялась между ним и Ко-Ю.
Когда машина остановилась, из тени выступил коренастый человек. Даже в неярком свете было заметно, что одет он убого – бесформенная шляпа, поношенные брюки, мешковатое пальто. Человек приблизился к машине. Радниц узнал его и открыл дверцу. Визитера звали Игорь Дузинский. Он уселся рядом с Радницем, и тот скомандовал в переговорное устройство, чтобы Ко-Ю ехал вперед, но не слишком торопился.
– Итак, друг мой, – обратился он к Дузинскому, – полагаю, что мы можем ставить точку. Вы понимаете, что ваша страна не единственная, которая заинтересована в этом деле. К тому же мы потеряли много времени.
Дузинский сложил руки на коленях. После долгого ожидания на холоде тепло внутри «роллс-ройса» расслабляло. Вдохнув смесь аромата дорогой сигары и одеколона Радница, он остро ощутил собственную бедность. Если этот капиталист, которого и он, и советское правительство считают прожженным мошенником, надеется смутить его, – дохлый номер.
– Нас не могут подслушать? – спросил Дузинский по-немецки.
– Нет.
– Водитель надежный?
– Да. – Краткие ответы Радница выдавали скуку.
После паузы Дузинский произнес:
– Я советовался с нашими людьми. Они считают, что ваше предложение, скорее всего, нереально.
Радниц достал сигару.
– Понимаю. У меня тоже возникали сомнения, но теперь их нет. Короче, я имею возможность передать вашему правительству формулу ZCX.
– Не в этом дело, – недовольно сказал Дузинский. – Мы можем добыть формулу и без вас, но только это бессмысленно и для нас и для американцев. Разве вы не помните, что формула зашифрована, а код, как мы установили, не поддается расшифровке? Американцы бились над ним два года и сейчас признали, что все впустую.
– Я знаю, что добьюсь успеха, – тихо произнес Радниц. – Нет ничего невозможного при наличии ума и денег. Я предлагаю вам расшифрованную формулу. Если я не смогу этого сделать, я не возьму денег. – Радниц рассматривал тлеющий кончик сигары. – Все очень просто. Еще легче договориться о цене. – Радниц посмотрел в окно. Они ехали по Карл-Маркс-аллее – торговому району Восточного Берлина, который, несмотря на освещенные витрины, выглядел бедновато.
– Вы серьезно? – изумился Дузинский. – Вы действительно сможете расшифровать формулу, над которой бились американские эксперты?
– Иначе я не стал бы терять здесь время, – скучающе произнес Радниц. – Вы что, полагаете, я подвергался глупым таможенным формальностям ради удовольствия встретиться с вами и посмотреть пустые улицы и нищие магазины? Итак, сколько вы предлагаете?
Дузинский глубоко вздохнул:
– Мне поручено передать вам: мы согласны заплатить двести пятьдесят тысяч долларов наличными. – Он сделал паузу, затем, повысив голос, произнес: – Целое состояние!
Радниц продолжал разглядывать кончик сигары. Ничего другого он не ждал и еле сдерживал холодную ярость. С каким ничтожеством приходится иметь дело!
– Вы серьезно? – Он повторил слова Дузинского с насмешкой.
Тот безуспешно пытался разглядеть лицо Радница в полумраке салона машины.
– Разумеется. Но мы должны быть уверены в правильности расшифровки.
– Формула ценна только в том случае, если она принадлежит одной стороне, – негромко проговорил Радниц. – Я готов предоставить вам экспертизу на двухдневную расшифровку. Если по истечении этого срока вы не заплатите, я передам копию другой державе. Понятно?
– А что, если вы попытаетесь продать копию после того, как передадите нам оригинал? – спросил Дузинский, восхищаясь собственной проницательностью.
– Сделка с государством не базарный торг, – отрезал Радниц. – В делах такого рода я соблюдаю правила игры.
Дузинский кивнул:
– Значит, по рукам?
– По рукам? Я этого не сказал. Итак, вы предлагаете четверть миллиона долларов. Это не разговор. – Радниц говорил едва слышно. – Извольте не перебивать. Один из моих сотрудников намекнул – только намекнул – правительству Китая на возможность продажи расшифрованной формулы ZCX. – Радниц умолк. Его полуприкрытые глаза изучали лицо Дузинского, на которое время от времени падал свет уличных фонарей. – Китайское правительство знает истинную цену формулы. Они незамедлительно предложили мне три миллиона долларов. Слышите? Три миллиона!
Дузинский задохнулся от волнения:
– Три миллиона! Невероятно!
– Неужели? – Холодное презрение Радница явственно сквозило в его голосе и осанке. – А китайское правительство думает иначе. – Он затянулся сигарой. – Отлично, в таком случае будем считать, что наша сделка не состоялась. – Радниц включил переговорное устройство и приказал Ко-Ю:
– Русское посольство.
Дузинский извлек из кармана грязный платок и вытер вспотевшие ладони.
– Мое правительство никогда не заплатит так много, – произнес он хрипло.
– Да? Оно так бедно? – Радниц стряхнул длинный столбик с сигары в серебряную пепельницу. – Какая жалость. Однако я не воспринимаю ваше заявление, ибо оно исходит от мелкого чиновника. Кажется, вы так представились? Китайцы нравятся мне меньше русских, поэтому я предпочитаю иметь дело с вами. Моя цена – три с половиной миллиона долларов. Наличными. Я передам расшифрованную формулу вашим специалистам через три месяца. Если мне не удастся ее расшифровать, я, разумеется, не получаю денег.
– У меня нет полномочий… – забормотал Дузинский.
– Это мне ясно, – перебил его Радниц. – Сейчас мы едем к вашему посольству. Получите необходимые согласования. Я возвращаюсь в отель «Бристоль». Если ваше правительство согласится купить формулу за мою цену, пошлите мне телеграмму.
– Прошу вас остановиться в здешнем отеле, – сказал Дузинский, пытаясь обрести былую уверенность. – Я сообщу о нашем решении. Не могу же я ехать в отель «Бристоль».
– Не имею ни малейшего желания ночевать в ваших убогих гостиницах, – отказался Радниц. Машина остановилась неподалеку от посольства. Радниц распахнул дверцу. – Пошлите телеграмму.
Дузинский кинул на него взгляд, полный ненависти, которую, однако, скрывали поля шляпы. Затем он вылез из машины. Радниц опустил стеклянную перегородку между собой и Ко-Ю:
– К пропускному пункту, живо!
Они были там через пять минут, но Дузинский уже успел позвонить, и их поджидали двое часовых в ушанках.
Шлагбаум был поднят, «роллс-ройс» въехал на ничейную землю. Много времени заняла проверка паспорта Радница. Чиновник не торопился. Сначала Радниц ожидал окончания процедуры вместе с другими американцами, которые направлялись из западного сектора в восточный, чтобы посетить «Комише-опера». Затем они уехали, и Радниц остался один. В конце концов, после двадцатиминутного разглядывания документов чиновник с самодовольной ухмылкой проставил визу в паспорте, вернул его и махнул рукой в сторону двери.
В глазах Радница сверкнула ярость. Он двинулся к «роллс-ройсу», где уже стояли двое солдат. Они принялись обыскивать автомобиль. Радниц прохаживался взад-вперед, чтобы не замерзнуть.
К нему подошел Ко-Ю. Небольшое желтое лицо ничего не выражало.
– Простите, сэр. Их интересует обогреватель.
Радниц направился к «роллс-ройсу».
– В чем дело? – спросил он по-немецки.
Солдат направил фонарик на большой обогреватель внутри машины:
– Что это?
– Обогреватель.
– Нужно посмотреть. Снимите его.
– Снять? – Полуприкрытые глаза Радница помрачнели. – Зачем? Там ничего нельзя спрятать.
– Снимите, – сухо повторил солдат. – Нужно посмотреть.
Радниц обратился к Ко-Ю:
– Справишься?
– Да, сэр, но придется повозиться.
– Снимай.
Радниц залез в машину и зажег сигару, сдерживая гнев. Он сознавал, что находится на ничейной земле и эти безмозглые скоты в ушанках обладают большей властью, чем он.
Включив свет, Радниц углубился в бумаги.
Солдаты наблюдали, как Ко-Ю вынимает обогреватель. Спустя двадцать минут, когда он снял крышку, к шлагбауму подъехала машина. Из нее выпрыгнул Дузинский и понесся к «роллс-ройсу». Он уселся рядом с Радницем и махнул солдатам рукой. Те велели Ко-Ю поставить крышку обратно и отошли.
– Извините, – произнес Дузинский. Запах пота заставил Радница глубже затягиваться сигарой. – Я был вынужден задержать вас. Мы согласны на ваши условия и заплатим три с половиной миллиона долларов за расшифрованную формулу.
Радниц продолжал просматривать бумаги и делать пометки. Минуты две он не отрывался от них, затем отложил в сторону и пронзил Дузинского серо-стальным гневным взглядом.
– Я провел целый час на холоде, – отчеканил он, – а мое время стоит дорого. Я не желаю терпеть ничего подобного от коммунистического правительства. Теперь моя цена – четыре миллиона. Объявите своему начальству. Это случилось из-за какого-то глупца из их партии, осмелившегося задержать меня. Слышите? Четыре миллиона долларов.
Напуганный яростью Радница, Дузинский выбрался из машины и побежал к деревянному бараку. Радниц уткнулся в бумаги. Ко-Ю закончил возиться с обогревателем. Через пятнадцать минут Дузинский вернулся. Его бледное лицо было покрыто потом.
– Предложение принято, – выговорил он с трудом. – Четыре миллиона долларов.
Радниц нажал на кнопку, поднял стекло и велел Ко-Ю ехать в отель «Бристоль».
У второго пропускного пункта проволочек не было. Стальной шлагбаум поднялся незамедлительно, и «роллс-ройс» вернулся в Западный Берлин.
В отеле Радниц отправился в почтовое отделение и попросил бланк для телеграммы. Тонким, аккуратным почерком он вывел: «Джонатану Линдсею. Отель «Георг V». Париж. Договоритесь о встрече с К. в отеле в 13.00 шестнадцатого. Радниц».
Он протянул бланк вместе с деньгами девушке-телеграфистке и пошел через вестибюль к лифту.
Пока лифт плавно двигался на третий этаж, мрачное выражение на его полном лице сменилось ликующей улыбкой.
Позади напряженные раздумья, разработка планов. Скоро деньги будут в его руках.
Алан Крейг осторожно открыл дверь своей квартиры, выглянул в коридор, прислушался и шагнул обратно.
– Иди, Джерри, – сказал он. – Поторапливайся.
Изящный молодой блондин в обтягивающих джинсах и черном свитере скользнул мимо Крейга, насмешливо улыбнулся на прощание и пошел по коридору.
Крейг запер дверь и вернулся в гостиную. «Не надо бы…» – сказал он себе. Потом пожал плечами: что ж, нельзя же всегда поступать правильно. Завтра в это время он улетит в Нью-Йорк. Париж уйдет в прошлое. Самое время. Два месяца в Париже он провел чересчур бурно. Потирая рукой челюсть, Крейг подумал о Джерри Смите, с которым он познакомился в Пассаже. Последнюю неделю они не расставались. Джерри был забавным, послушным и, Крейг не мог не признать, волновал его. Но вчерашний вечер не удался. Насмешливая улыбка Джерри, время от времени появлявшаяся на его губах, частые взгляды, которые ловил Крейг… Уж не презрение ли таилось в этих близко посаженных глазах?
Но теперь Джерри ушел. Он с ним больше не встретится. Это ни к чему. Хмурясь, Крейг направился в спальню. Надо собираться. Золотые часы на руке показывали начало двенадцатого. Крейг снял со шкафа чемодан и поставил на кровать.
Алану Крейгу исполнилось тридцать три года. Он был высокий, черноволосый, с тонким выразительным лицом и доброжелательным взглядом. Окончив Итонский университет, последние пять лет он работал личным помощником Мервина Уоррена, возглавлявшего исследования в области ракетостроения. Покинув Англию и обосновавшись в Штатах, Крейг сделал удачную карьеру. В Вашингтон он приехал младшим сотрудником группы ракетчиков, направленным британским правительством в США для обмена опытом. Его заметил Мервин Уоррен, который постоянно подыскивал для себя молодые энергичные кадры. Уоррен решил, что одаренный юноша будет более полезен ему, нежели англичанам. Его предложение было принято, и Уоррен не пожалел о своем выборе – лучшего помощника и пожелать было нельзя.
Уоррен находился в Париже около двух месяцев, обсуждая с французскими учеными возможность организации очередного обмена идеями. Переговоры закончились, а завтра они с Крейгом должны улететь в Нью-Йорк.
Пока Крейг возился с чемоданом, зазвонил телефон. Пройдя в гостиную, он снял трубку:
– Слушаю.
– Это ты, Алан?
Крейг узнал мягкий голос с сильным американским акцентом и насторожился.
– Привет, Джон. Я собираюсь. Как дела?
– Превосходно. Алан, не смог бы ты заехать ко мне в отель? Скажем, часа через два? У меня кое-что есть для тебя. Это важно.
– Пожалуй. В час устроит? А в чем дело?
– Увидимся – расскажу. – Телефон умолк.
Крейг был озадачен. Кое-что важное для него.
Неужели Джонатан Линдсей собирается предложить ему работу? Крейг отличался честолюбием. В его планы не входило долго оставаться мальчиком на побегушках у Уоррена. Он познакомился с Линдсеем на приеме в посольстве и немедленно проникся к нему симпатией: высокий, румяный, седовласый человек с бледно-голубыми глазами, примерно шестидесяти лет. Сказал, что занят нефтяным бизнесом. Крейга всегда тянуло к людям, обладающим деньгами и властью. Он инстинктивно почувствовал значительность Линдсея. Такие личности притягивали Крейга и вызывали в нем интерес. Они встретились снова. Линдсей обычно обедал в «Серебряной башне», а Крейг давно мечтал побывать в таком роскошном ресторане за чужой счет. Они быстро перешли на «ты». А теперь… какое-то дело. И очень важное.
Крейг закрыл чемодан, переоделся в серый костюм, надел черные, тщательно начищенные ботинки. Он посмотрел в большое зеркало и подумал, что выглядит бледным и усталым. Крейг поморщился. «Из-за Джерри», – подумал он. В Париже слишком бурная жизнь, слишком много соблазнов. Он рад вернуться в Вашингтон. Крейг похлопал себя по щекам, чтобы они порозовели. «Так-то лучше, – решил он. – А не выпить ли? Настроение паршивое. Рюмка водки меня взбодрит». Он смешал водку с лимонным соком и присел, думая о звонке Линдсея.
Допустим, Линдсей предложит ему работу. Это означает уехать в Техас. Стоит ли хоронить себя в Техасе? Это будет зависеть от денег. За приличную сумму можно и поработать. Крейг знал, что Линдсей о нем хорошего мнения.
Он видел, как Линдсей разговаривал с Мервином Уорреном. Позже Линдсей признался, что речь шла о нем, о Крейге. Бледно-голубые глаза Линдсея как будто внимательно изучали его. «Уоррен говорит, что вы лучший помощник из всех, что у него были. А мнение Уоррена значит немало».
Крейг рассмеялся, польщенный такими воспоминаниями, но махнул рукой, как бы не соглашаясь. «Ерунда, – сказал он, – видите ли, эта работа меня не увлекает. Хотелось бы настоящего дела, там, где можно себя показать».
Это был намек. Семя, брошенное в благодатную почву. Сейчас, кажется, оно дало росток.
Ровно в час Крейг вышел из такси возле отеля «Георг V». Не увидев Линдсея в вестибюле, он обратился к портье:
– Вы не видели мистера Линдсея?
– Вы – месье Крейг? – Портье, склонив набок голову, разглядывал его.
– Да.
– Мистер Линдсей ждет вас. Пожалуйста, месье, поднимитесь в номер 457 на четвертом этаже.
Немного смутившись, Крейг кивнул и направился к лифту. На четвертом этаже он нашел номер с табличкой «457» и нажал на звонок.
Дверь открыл невысокий японец в белом пиджаке и черных шелковых брюках. Он поклонился Крейгу и отступил в сторону.
Удивленный Крейг вошел в небольшую прихожую и снял пальто из верблюжьей шерсти, которое японец почтительно принял и повесил на вешалку.
– Сюда, месье, – пояснил он, приглашая Крейга в просторную, со вкусом обставленную гостиную. Над камином висела картина Пикассо. На каминной доске красовались изысканные статуэтки из желто-зеленого нефрита, на столиках стояли золотые ящички для сигарет, пепельницы из оникса, лежали золотые зажигалки. Напротив себя Крейг увидел полотно Матисса. Рядом, в стеклянной горке, разместилась коллекция китайского фарфора эпохи Мин. Крейг, который в свободное время любил бродить по музеям, немедленно оценил ее баснословную стоимость. Он было двинулся к горке, но открылась дверь с другой стороны, и в гостиную вошел Герман Радниц.
– Добрый вечер, сэр. – Портье сделал небольшой поклон, приберегаемый для самых именитых клиентов лучшего отеля Западного Берлина. – Машина ожидает вас.
Радниц – широкоплечий, полный мужчина с толстым и крючковатым носом и полузакрытыми глазами – кивнул в ответ. Он был известен как один из самых богатых людей в мире. Его финансовые операции, как щупальца спрута, опутали всю планету. Радниц обладал огромной властью над иностранными дипломатами, банкирами Цюриха, лондонскими и нью-йоркскими биржевиками. Как ядовитый паук, он сидел в центре своей финансовой паутины и высасывал соки из любого неосторожного мотылька, увеличивая свои и без того огромные богатства.
На Раднице была шапка из каракуля и черное суконное пальто, отороченное темным норковым мехом. Бриллианту, красовавшемуся в булавке черного шелкового галстука, мог позавидовать любой индийский раджа. Радниц казался олицетворением власти, денег и роскошной жизни. Тот, кто осмеливался взглянуть в его полузакрытые серо-стальные глаза, сразу понимал, что этот человек холоден и беспощаден.
Он подошел к двойным стеклянным дверям. Державшийся начеку швейцар распахнул их, приподнял фуражку за козырек и поклонился. Радниц не обратил на него внимания. Вдохнув бодрящего холодного воздуха, он спустился по ступенькам к серебристо-черному «роллс-ройсу», где стоял его слуга-японец Ко-Ю, исполнявший также обязанности шофера.
– На одиннадцать у меня назначена встреча возле Бранденбургских ворот, – произнес Радниц. – Сорок минут на пересечение границы. Дальше смотри сам.
Он сел в машину, Ко-Ю захлопнул дверцу и скользнул на место водителя. Машина тронулась.
Радниц взял сигарету из кедрового ящичка, примыкавшего к тщательно отделанному бару. «Роллс-ройс» был сконструирован по собственному проекту Радница. В нем было все: бар, коротковолновая рация, телевизор, телефон, небольшой холодильник и электротермос для хранения горячей пищи. Он зажег сигару и, включив освещение, стал читать извлеченные из портфеля бумаги.
Спустя десять минут машина замедлила ход. Они прибыли к границе между Западным и Восточным Берлином. Прямо перед ними маячила надпись на английском, немецком и русском языках: «Вы покидаете американский сектор Берлина».
Часовой помахал им вслед с дружелюбной ухмылкой. Затем «роллс-ройс» на черепашьей скорости приблизился к красно-белому стальному шлагбауму на бетонных опорах, который преграждал путь в Восточный Берлин. Машина остановилась. Солдат в ушанке с пистолетом на боку заглянул вовнутрь. Радниц протянул паспорт сквозь открытое окно. Лицо его оставалось бесстрастным, он не хотел нарываться на неприятности. Дело по ту сторону границы было слишком важным, чтобы вступать в пререкания с каким-нибудь въедливым часовым. Паспорт вернули, шлагбаум подняли, и «роллс-ройс» въехал на нейтральную полосу, где так по-хитрому стояли препятствия из бетонных блоков, что ни одна машина не могла развить скорость и прорваться сквозь кордон.
Справа тянулся ряд деревянных бараков. Поблизости от них было припарковано несколько машин. Ко-Ю, предварительно проинструктированный у портье, выскочил из машины, обошел ее кругом, открыл дверцу Радницу и проследовал с ним в первый барак на проверку документов. Затем им вручили бланки с вопросами: имя, национальность, место рождения, какая сумма денег имеется при себе. У Ко-Ю денег не было, у Радница имелась тысяча западногерманских марок. Они подошли к другому столу и отдали заполненные бланки. Паспорта снова подверглись изучению. Затем обоих попросили открыть бумажники. Ко-Ю бумажником не располагал и нервно хихикнул. Лицо Радница по-прежнему хранило бесстрастное выражение. Он продемонстрировал внутренности своего отделанного золотом бумажника из тюленьей кожи. Радницу вручили четыре небольших купона красного цвета и препроводили в следующий барак. Здесь он обменял два западногерманских банкнота на пять марок – обязательная процедура, в результате которой коммунисты имели небольшой, но постоянный приток твердой валюты.
Выйдя из барака, они увидели солдата, подозрительно осматривающего «роллс-ройс» со всех сторон. Радница предупреждали, что досмотр будет тщательным. Так и случилось. Он отвернулся. Солдат с помощью Ко-Ю снял сиденья с «роллс-ройса», не спеша оглядел мотор и багажник.
В конце досмотра он установил под машиной широкое зеркало, взял фонарь и исследовал дно «роллс-ройса». Удостоверившись, что там никто не прячется, часовой разрешил проезд.
Радниц снова сел в машину. Ко-Ю повез его сквозь бетонный лабиринт до следующего пропускного пункта. Их паспорта снова внимательно изучили. Радниц протянул красные купоны, шлагбаум поднялся, и они въехали в Восточный Берлин.
– Слишком осторожные! – заметил Ко-Ю и усмехнулся.
Но Радниц был не в настроении выслушивать реплики шофера. Он бросил взгляд на часы. До встречи оставалось три минуты. Ко-Ю не нужно было ничего объяснять. Он находил дорогу безошибочно в любой стране мира.
Из всех шоферов, которые служили у Радница, Ко-Ю был самым ловким, умелым и сообразительным. А еще он был превосходным поваром, отличным камердинером и расторопным слугой, за что Радниц и платил ему соответственно.
С Фридрихштрассе «роллс-ройс» свернул налево, на Унтер-ден-Линден. Показались залитые светом Бранденбургские ворота. На большой пустынной площади они производили внушительное впечатление.
– Остановись здесь, – сказал Радниц, нажал на кнопку, и стеклянная перегородка поднялась между ним и Ко-Ю.
Когда машина остановилась, из тени выступил коренастый человек. Даже в неярком свете было заметно, что одет он убого – бесформенная шляпа, поношенные брюки, мешковатое пальто. Человек приблизился к машине. Радниц узнал его и открыл дверцу. Визитера звали Игорь Дузинский. Он уселся рядом с Радницем, и тот скомандовал в переговорное устройство, чтобы Ко-Ю ехал вперед, но не слишком торопился.
– Итак, друг мой, – обратился он к Дузинскому, – полагаю, что мы можем ставить точку. Вы понимаете, что ваша страна не единственная, которая заинтересована в этом деле. К тому же мы потеряли много времени.
Дузинский сложил руки на коленях. После долгого ожидания на холоде тепло внутри «роллс-ройса» расслабляло. Вдохнув смесь аромата дорогой сигары и одеколона Радница, он остро ощутил собственную бедность. Если этот капиталист, которого и он, и советское правительство считают прожженным мошенником, надеется смутить его, – дохлый номер.
– Нас не могут подслушать? – спросил Дузинский по-немецки.
– Нет.
– Водитель надежный?
– Да. – Краткие ответы Радница выдавали скуку.
После паузы Дузинский произнес:
– Я советовался с нашими людьми. Они считают, что ваше предложение, скорее всего, нереально.
Радниц достал сигару.
– Понимаю. У меня тоже возникали сомнения, но теперь их нет. Короче, я имею возможность передать вашему правительству формулу ZCX.
– Не в этом дело, – недовольно сказал Дузинский. – Мы можем добыть формулу и без вас, но только это бессмысленно и для нас и для американцев. Разве вы не помните, что формула зашифрована, а код, как мы установили, не поддается расшифровке? Американцы бились над ним два года и сейчас признали, что все впустую.
– Я знаю, что добьюсь успеха, – тихо произнес Радниц. – Нет ничего невозможного при наличии ума и денег. Я предлагаю вам расшифрованную формулу. Если я не смогу этого сделать, я не возьму денег. – Радниц рассматривал тлеющий кончик сигары. – Все очень просто. Еще легче договориться о цене. – Радниц посмотрел в окно. Они ехали по Карл-Маркс-аллее – торговому району Восточного Берлина, который, несмотря на освещенные витрины, выглядел бедновато.
– Вы серьезно? – изумился Дузинский. – Вы действительно сможете расшифровать формулу, над которой бились американские эксперты?
– Иначе я не стал бы терять здесь время, – скучающе произнес Радниц. – Вы что, полагаете, я подвергался глупым таможенным формальностям ради удовольствия встретиться с вами и посмотреть пустые улицы и нищие магазины? Итак, сколько вы предлагаете?
Дузинский глубоко вздохнул:
– Мне поручено передать вам: мы согласны заплатить двести пятьдесят тысяч долларов наличными. – Он сделал паузу, затем, повысив голос, произнес: – Целое состояние!
Радниц продолжал разглядывать кончик сигары. Ничего другого он не ждал и еле сдерживал холодную ярость. С каким ничтожеством приходится иметь дело!
– Вы серьезно? – Он повторил слова Дузинского с насмешкой.
Тот безуспешно пытался разглядеть лицо Радница в полумраке салона машины.
– Разумеется. Но мы должны быть уверены в правильности расшифровки.
– Формула ценна только в том случае, если она принадлежит одной стороне, – негромко проговорил Радниц. – Я готов предоставить вам экспертизу на двухдневную расшифровку. Если по истечении этого срока вы не заплатите, я передам копию другой державе. Понятно?
– А что, если вы попытаетесь продать копию после того, как передадите нам оригинал? – спросил Дузинский, восхищаясь собственной проницательностью.
– Сделка с государством не базарный торг, – отрезал Радниц. – В делах такого рода я соблюдаю правила игры.
Дузинский кивнул:
– Значит, по рукам?
– По рукам? Я этого не сказал. Итак, вы предлагаете четверть миллиона долларов. Это не разговор. – Радниц говорил едва слышно. – Извольте не перебивать. Один из моих сотрудников намекнул – только намекнул – правительству Китая на возможность продажи расшифрованной формулы ZCX. – Радниц умолк. Его полуприкрытые глаза изучали лицо Дузинского, на которое время от времени падал свет уличных фонарей. – Китайское правительство знает истинную цену формулы. Они незамедлительно предложили мне три миллиона долларов. Слышите? Три миллиона!
Дузинский задохнулся от волнения:
– Три миллиона! Невероятно!
– Неужели? – Холодное презрение Радница явственно сквозило в его голосе и осанке. – А китайское правительство думает иначе. – Он затянулся сигарой. – Отлично, в таком случае будем считать, что наша сделка не состоялась. – Радниц включил переговорное устройство и приказал Ко-Ю:
– Русское посольство.
Дузинский извлек из кармана грязный платок и вытер вспотевшие ладони.
– Мое правительство никогда не заплатит так много, – произнес он хрипло.
– Да? Оно так бедно? – Радниц стряхнул длинный столбик с сигары в серебряную пепельницу. – Какая жалость. Однако я не воспринимаю ваше заявление, ибо оно исходит от мелкого чиновника. Кажется, вы так представились? Китайцы нравятся мне меньше русских, поэтому я предпочитаю иметь дело с вами. Моя цена – три с половиной миллиона долларов. Наличными. Я передам расшифрованную формулу вашим специалистам через три месяца. Если мне не удастся ее расшифровать, я, разумеется, не получаю денег.
– У меня нет полномочий… – забормотал Дузинский.
– Это мне ясно, – перебил его Радниц. – Сейчас мы едем к вашему посольству. Получите необходимые согласования. Я возвращаюсь в отель «Бристоль». Если ваше правительство согласится купить формулу за мою цену, пошлите мне телеграмму.
– Прошу вас остановиться в здешнем отеле, – сказал Дузинский, пытаясь обрести былую уверенность. – Я сообщу о нашем решении. Не могу же я ехать в отель «Бристоль».
– Не имею ни малейшего желания ночевать в ваших убогих гостиницах, – отказался Радниц. Машина остановилась неподалеку от посольства. Радниц распахнул дверцу. – Пошлите телеграмму.
Дузинский кинул на него взгляд, полный ненависти, которую, однако, скрывали поля шляпы. Затем он вылез из машины. Радниц опустил стеклянную перегородку между собой и Ко-Ю:
– К пропускному пункту, живо!
Они были там через пять минут, но Дузинский уже успел позвонить, и их поджидали двое часовых в ушанках.
Шлагбаум был поднят, «роллс-ройс» въехал на ничейную землю. Много времени заняла проверка паспорта Радница. Чиновник не торопился. Сначала Радниц ожидал окончания процедуры вместе с другими американцами, которые направлялись из западного сектора в восточный, чтобы посетить «Комише-опера». Затем они уехали, и Радниц остался один. В конце концов, после двадцатиминутного разглядывания документов чиновник с самодовольной ухмылкой проставил визу в паспорте, вернул его и махнул рукой в сторону двери.
В глазах Радница сверкнула ярость. Он двинулся к «роллс-ройсу», где уже стояли двое солдат. Они принялись обыскивать автомобиль. Радниц прохаживался взад-вперед, чтобы не замерзнуть.
К нему подошел Ко-Ю. Небольшое желтое лицо ничего не выражало.
– Простите, сэр. Их интересует обогреватель.
Радниц направился к «роллс-ройсу».
– В чем дело? – спросил он по-немецки.
Солдат направил фонарик на большой обогреватель внутри машины:
– Что это?
– Обогреватель.
– Нужно посмотреть. Снимите его.
– Снять? – Полуприкрытые глаза Радница помрачнели. – Зачем? Там ничего нельзя спрятать.
– Снимите, – сухо повторил солдат. – Нужно посмотреть.
Радниц обратился к Ко-Ю:
– Справишься?
– Да, сэр, но придется повозиться.
– Снимай.
Радниц залез в машину и зажег сигару, сдерживая гнев. Он сознавал, что находится на ничейной земле и эти безмозглые скоты в ушанках обладают большей властью, чем он.
Включив свет, Радниц углубился в бумаги.
Солдаты наблюдали, как Ко-Ю вынимает обогреватель. Спустя двадцать минут, когда он снял крышку, к шлагбауму подъехала машина. Из нее выпрыгнул Дузинский и понесся к «роллс-ройсу». Он уселся рядом с Радницем и махнул солдатам рукой. Те велели Ко-Ю поставить крышку обратно и отошли.
– Извините, – произнес Дузинский. Запах пота заставил Радница глубже затягиваться сигарой. – Я был вынужден задержать вас. Мы согласны на ваши условия и заплатим три с половиной миллиона долларов за расшифрованную формулу.
Радниц продолжал просматривать бумаги и делать пометки. Минуты две он не отрывался от них, затем отложил в сторону и пронзил Дузинского серо-стальным гневным взглядом.
– Я провел целый час на холоде, – отчеканил он, – а мое время стоит дорого. Я не желаю терпеть ничего подобного от коммунистического правительства. Теперь моя цена – четыре миллиона. Объявите своему начальству. Это случилось из-за какого-то глупца из их партии, осмелившегося задержать меня. Слышите? Четыре миллиона долларов.
Напуганный яростью Радница, Дузинский выбрался из машины и побежал к деревянному бараку. Радниц уткнулся в бумаги. Ко-Ю закончил возиться с обогревателем. Через пятнадцать минут Дузинский вернулся. Его бледное лицо было покрыто потом.
– Предложение принято, – выговорил он с трудом. – Четыре миллиона долларов.
Радниц нажал на кнопку, поднял стекло и велел Ко-Ю ехать в отель «Бристоль».
У второго пропускного пункта проволочек не было. Стальной шлагбаум поднялся незамедлительно, и «роллс-ройс» вернулся в Западный Берлин.
В отеле Радниц отправился в почтовое отделение и попросил бланк для телеграммы. Тонким, аккуратным почерком он вывел: «Джонатану Линдсею. Отель «Георг V». Париж. Договоритесь о встрече с К. в отеле в 13.00 шестнадцатого. Радниц».
Он протянул бланк вместе с деньгами девушке-телеграфистке и пошел через вестибюль к лифту.
Пока лифт плавно двигался на третий этаж, мрачное выражение на его полном лице сменилось ликующей улыбкой.
Позади напряженные раздумья, разработка планов. Скоро деньги будут в его руках.
Алан Крейг осторожно открыл дверь своей квартиры, выглянул в коридор, прислушался и шагнул обратно.
– Иди, Джерри, – сказал он. – Поторапливайся.
Изящный молодой блондин в обтягивающих джинсах и черном свитере скользнул мимо Крейга, насмешливо улыбнулся на прощание и пошел по коридору.
Крейг запер дверь и вернулся в гостиную. «Не надо бы…» – сказал он себе. Потом пожал плечами: что ж, нельзя же всегда поступать правильно. Завтра в это время он улетит в Нью-Йорк. Париж уйдет в прошлое. Самое время. Два месяца в Париже он провел чересчур бурно. Потирая рукой челюсть, Крейг подумал о Джерри Смите, с которым он познакомился в Пассаже. Последнюю неделю они не расставались. Джерри был забавным, послушным и, Крейг не мог не признать, волновал его. Но вчерашний вечер не удался. Насмешливая улыбка Джерри, время от времени появлявшаяся на его губах, частые взгляды, которые ловил Крейг… Уж не презрение ли таилось в этих близко посаженных глазах?
Но теперь Джерри ушел. Он с ним больше не встретится. Это ни к чему. Хмурясь, Крейг направился в спальню. Надо собираться. Золотые часы на руке показывали начало двенадцатого. Крейг снял со шкафа чемодан и поставил на кровать.
Алану Крейгу исполнилось тридцать три года. Он был высокий, черноволосый, с тонким выразительным лицом и доброжелательным взглядом. Окончив Итонский университет, последние пять лет он работал личным помощником Мервина Уоррена, возглавлявшего исследования в области ракетостроения. Покинув Англию и обосновавшись в Штатах, Крейг сделал удачную карьеру. В Вашингтон он приехал младшим сотрудником группы ракетчиков, направленным британским правительством в США для обмена опытом. Его заметил Мервин Уоррен, который постоянно подыскивал для себя молодые энергичные кадры. Уоррен решил, что одаренный юноша будет более полезен ему, нежели англичанам. Его предложение было принято, и Уоррен не пожалел о своем выборе – лучшего помощника и пожелать было нельзя.
Уоррен находился в Париже около двух месяцев, обсуждая с французскими учеными возможность организации очередного обмена идеями. Переговоры закончились, а завтра они с Крейгом должны улететь в Нью-Йорк.
Пока Крейг возился с чемоданом, зазвонил телефон. Пройдя в гостиную, он снял трубку:
– Слушаю.
– Это ты, Алан?
Крейг узнал мягкий голос с сильным американским акцентом и насторожился.
– Привет, Джон. Я собираюсь. Как дела?
– Превосходно. Алан, не смог бы ты заехать ко мне в отель? Скажем, часа через два? У меня кое-что есть для тебя. Это важно.
– Пожалуй. В час устроит? А в чем дело?
– Увидимся – расскажу. – Телефон умолк.
Крейг был озадачен. Кое-что важное для него.
Неужели Джонатан Линдсей собирается предложить ему работу? Крейг отличался честолюбием. В его планы не входило долго оставаться мальчиком на побегушках у Уоррена. Он познакомился с Линдсеем на приеме в посольстве и немедленно проникся к нему симпатией: высокий, румяный, седовласый человек с бледно-голубыми глазами, примерно шестидесяти лет. Сказал, что занят нефтяным бизнесом. Крейга всегда тянуло к людям, обладающим деньгами и властью. Он инстинктивно почувствовал значительность Линдсея. Такие личности притягивали Крейга и вызывали в нем интерес. Они встретились снова. Линдсей обычно обедал в «Серебряной башне», а Крейг давно мечтал побывать в таком роскошном ресторане за чужой счет. Они быстро перешли на «ты». А теперь… какое-то дело. И очень важное.
Крейг закрыл чемодан, переоделся в серый костюм, надел черные, тщательно начищенные ботинки. Он посмотрел в большое зеркало и подумал, что выглядит бледным и усталым. Крейг поморщился. «Из-за Джерри», – подумал он. В Париже слишком бурная жизнь, слишком много соблазнов. Он рад вернуться в Вашингтон. Крейг похлопал себя по щекам, чтобы они порозовели. «Так-то лучше, – решил он. – А не выпить ли? Настроение паршивое. Рюмка водки меня взбодрит». Он смешал водку с лимонным соком и присел, думая о звонке Линдсея.
Допустим, Линдсей предложит ему работу. Это означает уехать в Техас. Стоит ли хоронить себя в Техасе? Это будет зависеть от денег. За приличную сумму можно и поработать. Крейг знал, что Линдсей о нем хорошего мнения.
Он видел, как Линдсей разговаривал с Мервином Уорреном. Позже Линдсей признался, что речь шла о нем, о Крейге. Бледно-голубые глаза Линдсея как будто внимательно изучали его. «Уоррен говорит, что вы лучший помощник из всех, что у него были. А мнение Уоррена значит немало».
Крейг рассмеялся, польщенный такими воспоминаниями, но махнул рукой, как бы не соглашаясь. «Ерунда, – сказал он, – видите ли, эта работа меня не увлекает. Хотелось бы настоящего дела, там, где можно себя показать».
Это был намек. Семя, брошенное в благодатную почву. Сейчас, кажется, оно дало росток.
Ровно в час Крейг вышел из такси возле отеля «Георг V». Не увидев Линдсея в вестибюле, он обратился к портье:
– Вы не видели мистера Линдсея?
– Вы – месье Крейг? – Портье, склонив набок голову, разглядывал его.
– Да.
– Мистер Линдсей ждет вас. Пожалуйста, месье, поднимитесь в номер 457 на четвертом этаже.
Немного смутившись, Крейг кивнул и направился к лифту. На четвертом этаже он нашел номер с табличкой «457» и нажал на звонок.
Дверь открыл невысокий японец в белом пиджаке и черных шелковых брюках. Он поклонился Крейгу и отступил в сторону.
Удивленный Крейг вошел в небольшую прихожую и снял пальто из верблюжьей шерсти, которое японец почтительно принял и повесил на вешалку.
– Сюда, месье, – пояснил он, приглашая Крейга в просторную, со вкусом обставленную гостиную. Над камином висела картина Пикассо. На каминной доске красовались изысканные статуэтки из желто-зеленого нефрита, на столиках стояли золотые ящички для сигарет, пепельницы из оникса, лежали золотые зажигалки. Напротив себя Крейг увидел полотно Матисса. Рядом, в стеклянной горке, разместилась коллекция китайского фарфора эпохи Мин. Крейг, который в свободное время любил бродить по музеям, немедленно оценил ее баснословную стоимость. Он было двинулся к горке, но открылась дверь с другой стороны, и в гостиную вошел Герман Радниц.