Джеймс Лэйна Дин. Колдовской камень (Sorceror's Stone - 1)

   Вторая комната располагалась на первом этаже, в самой середине постройки. В этой комнате было не четыре, а восемь стен, которые сходились под невероятными углами. В каждой стене было окно, загороженное толстыми металлическими решетками. За каждым окном виднелся чудесный, пасторальный пейзаж. Все картинки отличались друг от друга, в том числе временем года и временем суток. Было, пожалуй, хорошо, что эти окна зарешечены, ибо в противном случае Гэйлону было бы нелегко избежать соблазна перелезть через высокий каменный подоконник и отправиться по какой-нибудь осенней тропе или летней дорожке, чтобы посмотреть - что там скрывается за холмом или за лесом. За стенами замка была зима, и мальчик часто и подолгу простаивал, прижимаясь лицом к стальным прутьям, перед окном, за которым расцветали деревья и пересмешники с песнями перелетали с ветки на ветку. Это зрелище наполняло его противоречивыми чувствами - он одновременно испытывал странный покой и еще более странное томление.
   Для Дэрина время летело почти незаметно. Кончилась зима, настала весна, за весной пришло лето. Прошел почти год, и он в конце концов встал с кровати и пересел в свое инвалидное кресло. Прошло еще немного времени, и он перестал пользоваться и им, чтобы самому - медленно, с трудом, с одышкой - бродить по коридорам замка. Его правая рука плохо удерживала посох, который сделал для него Гэйлон из сухого тиса, и он несколько раз падал, пока принц не приспособил к посоху кожаную петлю, в которую Дэрин продевал запястье. Герцог предпочитал теперь темные одежды и отрастил длинную бороду.
   Дэрин не чувствовал себя довольным или счастливым, его настроение постоянно находилось где-то в промежутке между истерикой и меланхолией, однако он отыскал себе достойную цель, и уж к ней - к тому, чтобы дать Гэйлону хорошее образование, - он стремился со всей настойчивостью, на какую был способен. Это заняло несколько лет, и герцог оказался куда более строгим учителем, чем Сезран. Используя книги и свитки из собрания мага, он обучал Гэйлона более мирским, но не менее сложным наукам: математике, письму, истории. Усаживаясь в кресло, он продолжал учить принца обращению с оружием, натаскивая его на старом манекене, то подбадривая, то высмеивая его неловкие выпады.
   Сезран продолжал жить своей таинственной жизнью. Он мало интересовался Гэйлоном и еще меньше - Дэрином, особенно после того, как герцог перестал нуждаться во врачебной помощи. Уроки, которые он давал Гэйлону, были по большей части загадочными импровизациями, в результате которых принц чаще бывал разочарован или разгневан. В другое время, однако, в зависимости от своего переменчивого настроения, маг мог повести себя совершенно иначе. Преисполнившись энтузиазма, он делился с Гэйлоном сокровенными знаниями из своей сокровищницы, рассказывал ему о своих гениальных догадках, и именно эти уроки были принцу понятнее и яснее, чем раздраженное бурчание под нос или мрачное молчание старика.
   Как-то летней ночью, на втором году пребывания Гэйлона в стенах замка он внезапно проснулся. Его комната была темна, однако он почувствовал в ней присутствие энергии, которая могла принадлежать только Сезрану.
   - Идем, - приказал маг, и Гэйлон, не говоря ни слова, натянул свои штаны и сандалии. Затем он вытянул вперед руку, и крошечная спальня озарилась ярким голубым светом его Камня - Камня, вставленного Сезраном в чудесное золотое кольцо. От двери донеслось сердитое ворчание волшебника:
   - Какая все-таки бесполезная штука - эти ваши человеческие глаза.
   С этими словами Сезран стал удаляться, и Гэйлон поспешил за ним.
   Они вышли из замка. Снаружи теплый летний воздух сладко пах вереском и ночными фиалками. На востоке карабкался на небо тонкий серпик луны, а многочисленные яркие звезды светили так, что можно было разглядеть, где кончаются холмы и начинается пустошь. Гэйлон шел за Сезраном по тропе, которая вела от замка к поросшим кустарниками берегам широкого пруда. У самой воды Сезран остановился. Жестом призвав Гэйлона к молчанию, он поднял голову и застыл, вглядываясь в темноту.
   - Слушай! - приказал он.
   Коротко остриженные волосы кольнули Гэйлона в шею, когда он поднял лицо и стал всматриваться и вслушиваться в ночное небо.
   - Я ничего не слышу, - прошептал он сипло.
   - Сядь, - Сезран уселся сам и наклонился к принцу. - Не двигайся. Воспользуйся своим Камнем и слушай.
   В голове Гэйлона немедленно возникла тысяча вопросов, но он справился с ними и промолчал. Эта внутренняя борьба, однако, взбудоражила его, и ему с трудом удалось снова успокоиться. Его Камень начал едва заметно светиться. Склонив голову, Гэйлон очистил свой разум от мыслей и прислушался.
   Его сознание наполнилось множеством ночных звуков. Он услышал шорох травы, голос сверчка, скрип стеблей тростника, трущихся друг о дружку, песню лягушек и жаб. Поначалу этот шум раздражал его, тревожа неподвижный покой его существа, но очень скоро все переменилось.
   Гэйлон стал различать узоры на поверхности этого потока звуков. Мелодия и ритм разделились, обрели свою цель и звучали, словно оркестр. Даже ветер, капризный и непостоянный, казалось, знал свою партию и исполнял ее строго и уверенно. Ни одно живое существо, ни один из элементов окружающей природы не вступал в общий хор вне порядка, определенного гармонией целого. Голоса насекомых и древесных квакш звучали а'капелла, а волна накатывалась на берег только в точно определенный момент. Как во время концерта, величественная музыка то звучала громче, то затихала, и Гэйлон без труда улавливал чутким ухом совершенные музыкальные фразы, фрагменты и части симфонии звуков. Он словно погружался в музыку, и она текла вокруг него могучим потоком, легко касаясь его тела.
   Мелодия зазвучала быстрее, поднялась до волнующего крещендо и вдруг умолкла. Отсутствие звука было настолько абсолютным, что причиняло почти физическую боль. Гэйлон ощущал себя измученным и выжатым досуха, но на удивление спокойным и умиротворенным. Долгий вздох вырвался из его груди, и он поглядел на мага.
   - Ты слышал это? - спросил принц и был неприятно поражен тем, как громко и хрипло прозвучал в тишине его голос.
   Сезран не ответил. Где-то в траве неуверенно прозвенел голос одинокой цикады, который как бы приглашал остальных начать все сначала. Однако Сезран уже вставал, скрывая звезды складками своего плаща, и Гэйлон неохотно последовал за ним.
   Рано утром в день своего тринадцатого дня рождения, без малого через три года после того, как они с Дэрином пришли в замок, Гэйлон стоял у западных дверей и наблюдал, как Тень Сьюардского замка движется по лужайке между стеной и берегом моря. Игра холодного осеннего солнца на зеленой траве пробудила в Гэйлоне горько-сладкие воспоминания о Каслкипе, расположенном далеко на севере. Там, наверное, трава уже пожелтела и жесткие стебли склоняются к земле, рассыпая созревшие семена, а воздух стал сухим и прохладным, без этого тяжелого запаха соли и гниющих на берегу водорослей. В том далеком замке одна девочка будет праздновать свой девятый день рождения...
   Прислонившись спиной к потрескавшейся от непогоды деревянной двери, Гэйлон попытался справиться со своим унынием и тоской. Интересно, помнит ли о нем Джессмин?
   Пронзительный писк боли заставил его обернуться в направлении той части газона, которая примыкала к стене замка. Какая-то злосчастная мышь случайно забрела в Тень стены и теперь носилась кругами по траве, спасаясь от какого-то невидимого врага. С каким-то болезненным интересом Гэйлон смотрел, как зверек подпрыгнул высоко в воздух и перевернулся через голову буквально в нескольких шагах от него. Он пожелал, чтобы мышь сумела подобраться поближе, надеясь на счастливую случайность, которая бы помогла ему спасти маленького грызуна. Его Камень замерцал в ответ, однако мышь была слишком напугана, чтобы расслышать зов Гэйлона.
   Ему нужно было сделать один-единственный шаг, чтобы спасти зверька, всего один шаг за границу страшной Тени. Мышь издала последний жалобный писк и упала в траву, окровавленная и неподвижная. Луг снова стал спокойным и безмятежным, только слабый ветер слегка пригибал траву и раскачивал цветы. Гэйлон даже зажмурился от сознания собственной трусости. Один шаг в Тень наверняка не причинил бы ему никакого вреда, что бы там ни говорили Дэрин и Сезран.
   Наконец юноша запер тяжелую дверь с помощью своего Камня и отправился по темным каменным коридорам разыскивать старого мага. В последнее время Сезран по большей части работал в верхних комнатах своего замка, точнее, в одной из них - темной и круглой, которая могла вращаться по его команде. Здесь он учил Гэйлона именам звезд, которые были видны сквозь дыру на крыше даже в дневное время. Сезран изобрел для своих наблюдений особое устройство - длинный металлический цилиндр, в торцах которого были укреплены куски толстого стекла. Сезран называл их выпуклыми и вогнутыми линзами, глядя через которые можно было увидеть отдаленные предметы совсем близко.
   Гэйлон и раньше видел телескоп. Придворный лекарь отца Гиркан обладал таким прибором, который за большие деньги был куплен у какого-то народа, живущего по ту сторону Восточной пустыни. Однако эта труба лишь чуть-чуть увеличивала рябой лик луны. В телескоп же Сезрана можно было увидеть целые миры, которые вращались по орбитам вокруг солнца.
   Именно в этой комнате для наблюдения за звездами Гэйлон научился искусству Сна. Под пристальным и внимательным контролем Сезрана Гэйлон исследовал бескрайние просторы Вселенной. Ему приходилось стоять в руинах, оставленных чужими цивилизациями, и мчаться на огненных гейзерах, выброшенных из недр пылающих звезд. Между всем прочим он еще раз посетил желтый мир странных танцоров, однако на то, чтобы увидеть все. Спящему не хватило бы и тысячи человеческих жизней. Кроме того, Спящий все равно оставался привязан к своему непрочному человеческому телу, и поэтому самой большой опасностью для него была потеря чувства реального времени, которая происходила с человеком сразу после того, как он погружался в Сон. Тем не менее Сезран при помощи своих грубых и подчас болезненных методов сумел приучить Гэйлона не терять контроль над собой.
   Вот и сейчас Гэйлон вошел в круглую комнату, вытянув перед собой руку с перстнем, так чтобы свет его Камня осветил все пространство внутри.
   - Убирайся! - резко прокаркал маг, стоя у телескопа в самом центре комнаты.
   - Я хочу задать тебе вопрос.
   - Потом. Я позову тебя, когда мне будет угодно ответить на него.
   - Нет, - возразил принц, рискуя навлечь на себя гнев мага. - Я хочу больше узнать о Тени замка.
   - Ты знаешь о ней все, что тебе нужно о ней знать.
   - Все, что мне известно, это то, что мне не разрешается вступать в Тень.
   - Так и есть. А теперь убирайся! Ты мешаешь мне работать! - Камень на груди Сезрана начал светиться.
   - Тогда я сам открою секрет Тени!
   Сезран в сердцах ударил кулаком по поворотному механизму телескопа. Механизм глухо загудел.
   - Если ты сделаешь это, ты, скорее всего, погибнешь. А если нет, то я заставлю тебя пожалеть о том, что ты выжил. Может быть, стоит сразу наказать тебя, дерзкий мальчишка!
   Теперь уже Камень Сезрана светился ослепительно-ярким синим огнем. Гэйлон на всякий случай отступил назад к двери, но дверь перед ним захлопнулась, отрезая путь к отступлению. Он не слишком мудро поступил, пытаясь загнать старикашку в угол. Гэйлон по опыту знал это, однако раз за разом снова проверял, насколько хватит терпения у мага. И раз за разом ему приходилось жалеть о своей дерзости. Предвидя острую боль в какой-нибудь части тела, Гэйлон заранее напрягся. Тут он услышал, как дверь снова открылась, и в проем полился желтый свет масляной лампы.
   - Гэйлон? - это был голос Дэрина. Принц обернулся и увидел герцога с клюкой в одной руке и с лампой в другой.
   - А-а-а, вот ты где. Я уж думал, что не найду тебя. Этот проклятый замок с каждым днем становится все больше, а может быть, я старею... Дэрин кивнул Сезрану в знак приветствия. - Вы занимались, и я, наверное, помешал. Прости меня. Я просто хотел поздравить тебя с днем рождения.
   Гэйлон заставил себя улыбнуться.
   - Спасибо, Дэрин.
   - Жаль, что у меня нет для тебя подарка.
   - Твое поздравление - это уже подарок, - пробормотал Гэйлон, косясь на мага.
   Камень Сезрана перестал зловеще светиться. По всей видимости, Дэрин спас принца от хорошей трепки, и это был подарок хоть куда.
   - Ладно, не стану вас отвлекать...
   Герцог медленно развернулся и зашаркал прочь. Дверь за ним закрылась.
   - День рождения? - удивился Сезран. - Сколько тебе?
   Что-то в голос волшебника заставило Гэйлона снова насторожиться.
   - Тринадцать.
   - Тринадцать. Едва ли достаточно времени, чтобы научиться жить, не говоря уже о том, чтобы постичь магическое искусство, - голос Сезрана немного потеплел. - Если хочешь дожить до следующего дня рождения, Гэйлон Рейссон, забудь о Тенях Сьюарда. Они не настолько важны, чтобы потерять из-за них жизнь. Подойди-ка сюда, - поманил он принца. - Я хочу показать тебе одну вещь, которую нельзя увидеть. Твой Камень поможет тебе.
   Он показал рукой на небо.
   - В вашей галактике есть старые звезды, которые в процессе своего умирания становятся настолько плотными, что ничто не может избежать силы их притяжения. Даже свет. Мы с тобой посмотрим на одну из них.
   Забыв, по крайней мере на время, о Тенях замка, Гэйлон дал магу погрузить себя в Сон.
   - Повтори наизусть родословную Черных Королей, - сказал Дэрин, постучав кончиком посоха по плечу пятнадцатилетнего Гэйлона.
   Герцог подошел сзади, и испуганный юноша чуть не выскочил из кресла. В этом возрасте он состоял в основном из локтей, коленок и прочих углов, поэтому столкновение с тяжелым столом оказалось для него довольно болезненным. Кроме того, он опрокинул свечу. Растопленный воск быстро потек по доскам столешницы, и принц попытался спасти одну из драгоценных книг Сезрана. Для утренних занятий они пользовались старой, захламленной спальней волшебника, но это не значило, что теперь можно портить книги учителя.
   - Ты невнимателен, - укоризненно проворчал Дэрин, когда книга была спасена, свеча снова выпрямлена и восстановлен относительный порядок.
   - Ты не рассказываешь мне ничего интересного, - возмутился принц.
   Герцог не обратил на дерзкое замечание никакого внимания. Терпеливо и твердо он сказал:
   - Ты обязан знать эти вещи. А теперь все-таки расскажи мне родословную Черных Королей.
   Юноша закатил глаза и застонал, но начал перечисление:
   - В году пятьсот восемьдесят третьем второго тысячелетия Теспер... Теспер объединил под своим началом горные племена Виндланда, который теперь называется Виннамиром. Потом он взял... взял в жены...
   - Глиру.
   - Да-да, Глиру, и они вместе породили Семеллу, первого из королей, владевшего магическим искусством. Это было в пятьсот восемьдесят седьмом году. Семелла женился на племяннице Глиры, Вельнар...
   - Ее звали Лирра, - перебил Гэйлона Дэрин. - А Вельнар, между прочим, родился через триста лет и не был ничьей племянницей. Он был королем-магом.
   - Лирра, Вельнар! Какая разница? - Принц оперся локтями на стол и положил подбородок на выставленные кулаки. - Это же только имена, Дэрин, бесконечный перечень скучных-скучных имен.
   - Ты прав. Их имена действительно не имеют значения, но имеет значение то, как они правили. Это особенно важно для тебя, чтобы ты мог учиться на их победах и на их поражениях. Так что когда ты выучишь все о Черных и Рыжих Королях, мы перейдем к династиям королей Ласонии и Ксенары.
   - Может быть, не надо? - умоляюще протянул Гэйлон.
   - Надо. Давай сначала.
   Недовольно бормоча, Гэйлон закрыл глаза, и на сей раз дело пошло быстрее. Его Камень слегка засветился, и Дэрин невольно улыбнулся. Камень не мог подсказывать принцу имена и даты, но подстегнуть его память было вполне по силам волшебной вещице. Но даже для этой малости от принца требовалась нешуточная концентрация внимания. Слушая его, герцог опустился на свободный стул, время от времени поправляя мальчика. Почти за тысячу лет на троне Виндланда сменилось восемьдесят семь правителей, и царствование некоторых из них продолжалось меньше недели.
   - ...а Голир женился на его матери, Кисне, и в году девятьсот двадцать первом они породили Орима, последнего короля-мага, - тихо закончил Гэйлон и добавил: - До настоящего времени.
   Дэрин поднял голову, и блеск ореховых глаз принца заставил его вздрогнуть.
   - Я хочу вернуться домой, - твердо сказал Гэйлон. - Я хочу вернуться в Каслкип, убить Люсьена и получить то, что по праву принадлежит мне.
   - Нет, - герцог отвернулся, чтобы скрыть свой страх. - Ты еще не готов. Открой книгу на странице двухсот двадцатой. Мы начнем наш следующий урок.
   - Но, Дэрин...
   - Я сказал - нет. Когда ты научишься ставить свое королевство и своих подданных превыше всего остального, превыше своей ненависти и жажды мщения, тогда ты будешь готов. Но не сейчас.
   Камень Гэйлона ярко вспыхнул, выдавая какое-то сильное чувство, но Дэрин попытался не обращать на это внимания.
   - Открой свою книгу и найди места, посвященные Ориму. Его правление лучший пример того, как не надо управлять королевством, хотя в тексте говорится, что сначала он был не таким уж плохим королем. Читай вслух. Начни с середины страницы.
   - Милая, выпей чай, пока он не остыл.
   Заслышав слова леди Герры, Джессмин, превратившаяся в очаровательную девочку-подростка, пошевелилась в кресле и взяла с мраморного столика чашку. Теплый воздух, напоенный ароматом роз и звенящий криками детей, резвящихся на лужайках, проникал в комнату сквозь раскрытое окно. Звуки и запахи, однако, казались Джессмин приглушенными, ибо стена печали отгораживала ее от мира. Принцессе было четырнадцать лет, а Гэйлону, если бы он был жив, было бы сейчас восемнадцать и он выглядел бы уже совсем взрослым.
   - Выпей чаю, сердечко, - тихо уговаривала леди Герра.
   - Не хочу. Я очень устала.
   - Гиркан говорит, что этот напиток вернет тебе аппетит. Ну выпей, хоть несколько глоточков...
   Озабоченные морщины на рыхлом лице пожилой дамы стали глубже, и принцесса послушно выпила остывающий настой маленькими глотками. Его вкус оказался мерзким, а запах и того хуже; к тому же силы, истраченные на то, чтобы удерживать чашку, усугубили ее усталость.
   Каждое утро Джессмин просыпалась вялой и изможденной, и эти ощущения не покидали ее до самого вечера. Окружающий мир нисколько ее не интересовал: пища казалась пресной, светские приемы при дворе - отчаянно скучными, а общество других девушек причиняло ей настоящие страдания. Она хотела только одного - чтобы ее оставили одну, наедине с ее горем, дабы она могла дождаться наступления темноты.
   Только ночью, во сне, находила она утешение. Во сне приходил к ней Гэйлон, во сне являлся ей Дэрин, и только во сне Джессмин снова ощущала покой и радость, которых не испытывала вот уже многие годы.
   - Джессмин?
   Ее печаль стала глубже, и принцесса часто заморгала. Каким-то образом она очутилась на низком и широком подоконнике и теперь глядела на расположенный внизу сад. Чашка с лекарством стояла позабытая на поручне кресла. Джессмин почувствовала легкий приступ гнева. Где же та беззаботная девочка, которая подглядывала за взрослыми на фехтовальной площадке и мечтала научиться владеть мечом? Где та девочка, которая бегала быстрее и скакала верхом лучше всех своих сверстников? Где она теперь? Нет ее...
   Люсьен пытался припомнить тот день, когда он впервые осознал, что любит Джессмин, но все его усилия были напрасны. Точно так же он не смог припомнить, было ли когда-то такое время, когда он не любил ее. Когда Джессмин исполнилось восемь, он подарил ей чудесного маленького пони: кругленького, ладного, серого в яблоках. Но девочка назвала животное Тистльдон, взяв имя из песенки Дэрина, слышанной ею давным-давно, и король почувствовал себя уязвленным. Ему начинало казаться, что он ничего не сможет сделать, чтобы принцесса перестала вспоминать Гэйлона и Дэрина. Вскоре после этого пони сбросил ее, она упала и сломала руку, а Люсьен в приступе злобы приказал прикончить проклятое животное. Об этом ему пришлось не раз пожалеть впоследствии, так как Джессмин и слышать не хотела о других лошадях, заявив, что больше никогда не станет ездить верхом. И вот уже на протяжении шести лет она оставалась верной своему слову.
   В одиннадцать Джессмин все еще была болезненным и бледным ребенком, и Люсьен пригласил из Ксенары лучших врачей. Однако они вполне согласились с диагнозом Гиркана. В физическом плане с Джессмин все было в порядке. Болезнь называлась меланхолия - нервное расстройство, заболевание психики. Вежливо извиняясь и кланяясь, они почти что назвали Джессмин сумасшедшей. Люсьен слушал их ученую болтовню, стиснув зубы и сжимая рукоять меча. Только присутствие Фейдира спасло лекарей от немедленной расправы.
   В прошлом году, на тринадцатый день рождения девочки, Люсьен задумал грандиозный бал и послал ей в подарок отрез красного бархата и несколько шкурок ласонских горностаев на отделку. Он до сих пор помнил, какая тишина установилась в огромной зале, когда принцесса наконец появилась. Все гости глядели только на нее и следили за ней глазами, пока она шла к трону, чтобы поблагодарить короля за подарок. Джессмин присела в реверансе, а Люсьен, заметив вдруг нежный изгиб шеи и округлость плеча, чуть не свалился с кресла. И хотя платье было скроено и пошито довольно целомудренно, оно не могло скрыть того факта, что принцесса перестала быть ребенком. Тогда от нее дивно пахло теплой летней ночью, благоухающим жасмином и цветущей жимолостью, и Люсьен долго держал ее руку в своей, не в силах отпустить ее, забыв о музыке и о гостях. В эту бальную ночь все в Джессмин волновало его, и, танцуя с ней, он чувствовал себя неуклюжим и неловким. Всякий раз, когда фигуры танца заставляли их касаться друг друга, Люсьен ощущал нечто очень похожее на боль, только эта боль была сладкой. Джессмин, однако, протанцевала всего один танец и, едва притронувшись к угощениям, умолила короля отпустить ее, ссылаясь на нездоровье. Она и в самом деле выглядела более усталой и бледной, чем обыкновенно, и Люсьен, скрепя сердце, вынужден был позволить ей удалиться.
   И сегодня после полудня Люсьен снова пришел в покои принцессы и принес ей новый подарок. По случаю четырнадцатилетия девочки не планировалось никаких торжеств, так как Гиркан заранее уведомил короля, что принцесса слишком слаба и может не выдержать такого сильного волнения. Постучав, Люсьен прислушался к шорохам за дверью, однако прошло некоторое время, прежде чем дверь отворилась. Из покоев принцессы вышла леди Герра, плотно прикрыв за собой дверь.
   - Я хочу видеть Джессмин, - заявил ей Люсьен довольно-таки недружелюбно.
   - Ваше величество, миледи больна и никого не принимает.
   Люсьен словно не слышал ее. Смерив полную фигуру леди Герры ледяным взглядом, король отметил и ее измятое платье, и озабоченное выражение лица. Глаза его сузились, и леди Герра покраснела.
   - Передай своей госпоже, что я здесь и хочу ее видеть. Она примет меня.
   - Сир...
   - Живее! - резко приказал Люсьен, и леди Герра, присев в торопливом реверансе, скрылась за дверьми. В следующую минуту его уже ввели в покои и провели через прихожую в гостевую комнату.
   Джессмин сидела на подоконнике и глядела сквозь свинцовые рамы в сад. Солнечный свет играл на ее волосах, которые, словно шелковая пряжа, отсвечивали медом и желтым янтарем. Лицо принцессы, однако, было бледным и измученным. Джессмин почему-то надела светло-голубое платье, и этот цвет только подчеркивал нездоровую бледность ее щек. Тонкие руки лежали у нее на коленях и были неподвижны.
   Все его раздражение и гнев мигом улетучились, и Люсьен опустился на колени подле нее, любуясь красотой принцессы. Маленькую коробочку со своим подарком он положил рядом с ней на подоконник.
   - Миледи?
   Джессмин заметила его, заметила коробочку, но открывать не стала. Люсьен сам приоткрыл крышку. Внутри, на подушке из алого бархата, лежал цветок розы, целиком вырезанный из холодного нефрита. Роза была изящна и совершенна, и ее зеленые лепестки прекрасно сочетались бы с цветом глаз Джессмин. Принцесса пустым взглядом скользнула по чудесному цветку и снова отвернулась к окну. Прошло несколько мгновений, прежде чем она снова посмотрела на Люсьена. Молодой король надеялся хотя бы на слабую улыбку или на какое-нибудь иное проявление радости, однако было очевидно, что Джессмин не испытывает никакого удовольствия от подарка. Тогда король уселся на пятки и, все еще держа свое подношение в руке, низко наклонил голову. В горле он ощущал какой-то комок, и говорить дальше ему было трудно.
   - Сколько же еще? - горько спросил он наконец. - Сколько еще времени ты будешь оплакивать его? Неужели ты до сих пор веришь, что Гэйлон не умер?