Страница:
– Как насчет пропавших без вести? – спросила Белла Мой. – Может, стоит в первую очередь отработать эту версию?
Брэнсон покачал головой:
– Линия действительно важная. Мы уже проверили местную базу данных – никаких зацепок. Прежде всего мне надо знать, сколько времени этот человек мертв, а уже потом двигаться в этом направлении дальше. Надеюсь, завтра какая-то информация будет – либо от патологоанатома, либо от криминалиста-археолога. А пока данных нет, параметры поиска установить невозможно.
Рой Грейс улыбнулся, заметив, что Сью Флит делает какие-то пометки. Точно так же ответил бы и он сам. Надо бы занести это в протокольный блокнот.
– Что касается нашей стратегии в отношении средств массовой информации, – продолжал Брэнсон, – то у меня для вас хорошая новость. Наш друг из «Аргуса», Кевин Спинелла, в отпуске.
Собравшиеся встретили известие одобрительным гулом. Гленн ухмыльнулся.
– Вторая пресс-конференция назначена на половину шестого, и я надеюсь, что к тому времени нам будет что предложить публике. И разумеется, мы оставим кое-что для себя, чтобы отсеивать звонки всяких чокнутых.
При расследовании каждого тяжкого преступления полиция обычно придерживает какую-то важную информацию, некие детали, известные только злоумышленнику. Таким образом удается не тратить время на любителей пошутить.
Новый телефон, который Грейс переключил в режим молчания, завибрировал. Инспектор взглянул на дисплей – уж не Спинелла ли напоминает о себе. Но нет, надпись на экране сообщала, что номер заблокирован. Ответив, он услышал голос Тревора Боулса.
– Рой, тебя требует шеф. Чем скорее, тем лучше. Ты свободен сегодня утром?
Главный констебль, как и другие большие шишки, не любил задерживаться на работе сверх необходимого и тем более отвлекаться на дела в выходные. Если Том Мартинсон хочет встретиться с ним в субботу, значит, у него есть на то веская причина.
– Могу приехать через полчаса.
– Отлично.
Встревоженный звонком, Грейс дал отбой. По окончании инструктажа он, договорившись с Гленном Брэнсоном встретиться у портного в одиннадцать, поспешил к машине, стоявшей на закрепленном за ним месте перед зданием управления уголовных расследований.
19
20
21
22
Брэнсон покачал головой:
– Линия действительно важная. Мы уже проверили местную базу данных – никаких зацепок. Прежде всего мне надо знать, сколько времени этот человек мертв, а уже потом двигаться в этом направлении дальше. Надеюсь, завтра какая-то информация будет – либо от патологоанатома, либо от криминалиста-археолога. А пока данных нет, параметры поиска установить невозможно.
Рой Грейс улыбнулся, заметив, что Сью Флит делает какие-то пометки. Точно так же ответил бы и он сам. Надо бы занести это в протокольный блокнот.
– Что касается нашей стратегии в отношении средств массовой информации, – продолжал Брэнсон, – то у меня для вас хорошая новость. Наш друг из «Аргуса», Кевин Спинелла, в отпуске.
Собравшиеся встретили известие одобрительным гулом. Гленн ухмыльнулся.
– Вторая пресс-конференция назначена на половину шестого, и я надеюсь, что к тому времени нам будет что предложить публике. И разумеется, мы оставим кое-что для себя, чтобы отсеивать звонки всяких чокнутых.
При расследовании каждого тяжкого преступления полиция обычно придерживает какую-то важную информацию, некие детали, известные только злоумышленнику. Таким образом удается не тратить время на любителей пошутить.
Новый телефон, который Грейс переключил в режим молчания, завибрировал. Инспектор взглянул на дисплей – уж не Спинелла ли напоминает о себе. Но нет, надпись на экране сообщала, что номер заблокирован. Ответив, он услышал голос Тревора Боулса.
– Рой, тебя требует шеф. Чем скорее, тем лучше. Ты свободен сегодня утром?
Главный констебль, как и другие большие шишки, не любил задерживаться на работе сверх необходимого и тем более отвлекаться на дела в выходные. Если Том Мартинсон хочет встретиться с ним в субботу, значит, у него есть на то веская причина.
– Могу приехать через полчаса.
– Отлично.
Встревоженный звонком, Грейс дал отбой. По окончании инструктажа он, договорившись с Гленном Брэнсоном встретиться у портного в одиннадцать, поспешил к машине, стоявшей на закрепленном за ним месте перед зданием управления уголовных расследований.
19
Это была любовь с первого взгляда. И она обрушилась на Эрика Уитли в тот самый миг, когда он впервые увидел Королевский павильон. В пятнадцать лет родители взяли его с собой на однодневную экскурсию в Брайтон, и там он понял, что никогда в жизни не видел ничего подобного. Такой дворец мог принадлежать только человеку с воображением, тому, кто пытался спастись от грязи и мерзости окружающего мира, уйдя в лабиринт красоты, созданный в собственной голове. Ему не могло быть места в центре обычного английского курорта.
И тем не менее он стоял здесь.
Безумное великолепие планировки, проступавшее во всем частично индийское, частично китайское влияние, сказочные купола – все в нем поражало, пленяло и завораживало. Не меньшее, а даже большее впечатление производил интерьер, совершенно экстравагантный во всех отношениях. С тех пор все свои карманные деньги он тратил на поездки из родного Гилфорда в Брайтон – садился в поезд, приезжал, покупал входной билет, входил с открытием и проводил там целый день, до закрытия. Этот мир лежал в стороне от другого, того, где был интернат и где все постоянно твердили Эрику, что он – ЧМО.
Здесь, за искусно украшенными стенами, в окружении художественных сокровищ, Эрик чувствовал себя в безопасности. Построенный королем Георгом IV дворец использовался им для тайных – и не слишком тайных – любовных свиданий. Тщеславного и богатого короля Георга, получившего прозвище Принни[3], никто не запугивал, над ним никто не издевался, и никто не называл его ЧМО. Хотя он и был ЧМО.
Больше всего Эрику нравилось представлять себя в костюмах того времени и в особенности в королевском облачении, во всех этих пышных, богатых одеяниях. В мечтах он видел, как входит в класс с висящим на ремне мечом. Вот тогда уж никто бы не назвал его ЧМО.
Однажды летом, когда ему уже исполнилось восемнадцать, Эрик Уитли подал заявление на работу в качестве гида. И его приняли! Он водил по дворцу группы туристов, рассказывал о любви короля к Марии Фицхерберт, о том, как огорчали его существовавшие в то время правила и предписания. И все же самым замечательным в этой работе было то, что она давала ему новые возможности. В отсутствие туристов он мог свободно блуждать по Павильону, не привлекая к себе внимания охранников.
Больше всего Эрик полюбил его укромные уголки. Потайные коридоры, по которым сновали когда-то слуги, разнося напитки и яства. Скрытую от посторонних глаз винтовую лестницу с расшатавшимися перилами, по которой он поднимался наверх, под самый купол, куда король приглашал порой гостей – полюбоваться величественными видами – и где, как поговаривали, оставался иногда на ночь кто-то из прислуги.
Теперь все было заброшено, пол прогнил, тяжелый люк с предупреждающим знаком едва держался на двух болтах. Внизу под люком находилась кладовая, под которой, в свою очередь, помещалась кухня. С начала 1800-х здесь сохранилась блочная система, некое примитивное подобие грузового лифта. Оттуда, из-под купола, Эрику открывался чудеснейший вид на Брайтон.
Ему удалось пронести туда спальный мешок. Иногда, ускользнув от охранников, когда те запирали здание на ночь, Эрик пробирался наверх и оставался там до утра. В безопасности. Вдалеке от обидчиков. Он закрывал глаза и представлял себя королем, живущим здесь, обожаемым и почитаемым.
А потом его поймал один из громил-охранников.
На следующий день Эрика выгнали с работы и сказали, что он никогда больше не сможет сюда вернуться.
И тем не менее он стоял здесь.
Безумное великолепие планировки, проступавшее во всем частично индийское, частично китайское влияние, сказочные купола – все в нем поражало, пленяло и завораживало. Не меньшее, а даже большее впечатление производил интерьер, совершенно экстравагантный во всех отношениях. С тех пор все свои карманные деньги он тратил на поездки из родного Гилфорда в Брайтон – садился в поезд, приезжал, покупал входной билет, входил с открытием и проводил там целый день, до закрытия. Этот мир лежал в стороне от другого, того, где был интернат и где все постоянно твердили Эрику, что он – ЧМО.
Здесь, за искусно украшенными стенами, в окружении художественных сокровищ, Эрик чувствовал себя в безопасности. Построенный королем Георгом IV дворец использовался им для тайных – и не слишком тайных – любовных свиданий. Тщеславного и богатого короля Георга, получившего прозвище Принни[3], никто не запугивал, над ним никто не издевался, и никто не называл его ЧМО. Хотя он и был ЧМО.
Больше всего Эрику нравилось представлять себя в костюмах того времени и в особенности в королевском облачении, во всех этих пышных, богатых одеяниях. В мечтах он видел, как входит в класс с висящим на ремне мечом. Вот тогда уж никто бы не назвал его ЧМО.
Однажды летом, когда ему уже исполнилось восемнадцать, Эрик Уитли подал заявление на работу в качестве гида. И его приняли! Он водил по дворцу группы туристов, рассказывал о любви короля к Марии Фицхерберт, о том, как огорчали его существовавшие в то время правила и предписания. И все же самым замечательным в этой работе было то, что она давала ему новые возможности. В отсутствие туристов он мог свободно блуждать по Павильону, не привлекая к себе внимания охранников.
Больше всего Эрик полюбил его укромные уголки. Потайные коридоры, по которым сновали когда-то слуги, разнося напитки и яства. Скрытую от посторонних глаз винтовую лестницу с расшатавшимися перилами, по которой он поднимался наверх, под самый купол, куда король приглашал порой гостей – полюбоваться величественными видами – и где, как поговаривали, оставался иногда на ночь кто-то из прислуги.
Теперь все было заброшено, пол прогнил, тяжелый люк с предупреждающим знаком едва держался на двух болтах. Внизу под люком находилась кладовая, под которой, в свою очередь, помещалась кухня. С начала 1800-х здесь сохранилась блочная система, некое примитивное подобие грузового лифта. Оттуда, из-под купола, Эрику открывался чудеснейший вид на Брайтон.
Ему удалось пронести туда спальный мешок. Иногда, ускользнув от охранников, когда те запирали здание на ночь, Эрик пробирался наверх и оставался там до утра. В безопасности. Вдалеке от обидчиков. Он закрывал глаза и представлял себя королем, живущим здесь, обожаемым и почитаемым.
А потом его поймал один из громил-охранников.
На следующий день Эрика выгнали с работы и сказали, что он никогда больше не сможет сюда вернуться.
20
Клио любила свой небольшой таунхаус в модном квартале Норт-Лейн: удобное место, бодрящее ощущение жизни в центре города и чувство безопасности. Она шла через двор, выходила за ворота и оказывалась в лабиринте кафе и магазинчиков, миновав который можно было выйти к морю. Жизнь в центре города не лишена, однако, недостатков. Один из них заключался в том, что Хамфри после рождения ребенка нужно будет где-то прогуливать, поскольку сама Клио планировала вернуться на работу как можно скорее. Еще большей проблемой представлялся недостаток места. Сейчас в их распоряжении имелась лишь одна свободная комната, которую она использовала для занятий – Клио училась на заочных курсах по философии в Открытом университете, – а Рою тоже требовался рабочий кабинет. До рождения ребенка оставались считаные недели, и тогда всем вместе будет тесновато. Они уже решили приступить к поискам нового, более просторного дома, как только Рой продаст свой. Вторым недостатком, не столь серьезным, но причиняющим немало неудобств, было отсутствие своей парковочной площадки, вследствие чего машину приходилось оставлять на улице. Между тем отыскать свободное место становилось все труднее, особенно по вечерам, когда она возвращалась с работы.
Больше всего из дней недели Клио любила субботу, особенно субботнее утро, хотя с нынешней работой полные выходные выпадали не так уж часто. Когда смерть приходит внезапно, люди не выбирают удобное для посторонних время. Поскольку штат морга часто оставался недоукомплектованным, выезжать по вызовам случалось едва ли не каждый уик-энд и даже в праздничные дни.
Работа, выпавшая на ее долю накануне, оказалась особенно противной, а сегодня ей предстояло присутствовать и помогать при вскрытии тела, которое уже перевезли в морг. Сами останки ее не пугали. Да, возиться с утонувшим в куриных фекалиях трупом дело малоприятное, но жертвы автомобильных аварий, смятые, изувеченные и нередко с раздавленными в кашу внутренностями, – зрелище еще более отталкивающее. Не лучше выглядят и обгоревшие тела. Вид одиноких стариков, умерших у себя дома, в постели, но обнаруженных лишь спустя какое-то время, иногда через месяцы, неизменно отзывался печалью. Но хуже всего было работать с детьми. Пару недель назад ей пришлось выносить тело шестимесячной малышки, умершей во сне, без каких-либо видимых причин.
Вынимая из колыбельки маленькое тельце, она думала о том, что чувствовала бы, если бы такая трагедия постигла их с Роем, и о том, что эта жуткая перспектива вовсе даже не исключена.
Впрочем, сейчас, выходя из дому в это солнечное июньское утро, ни о чем таком Клио, к счастью, не думала. Над ней расстилалось ясное, безоблачное небо, а в воздухе ощущался солоноватый вкус моря, принесенный ветерком с пролива. Прогноз погоды не обещал неприятностей, и она, даже зная, что обречена провести в морге большую часть дня, все же рассчитывала освободиться пораньше и встретиться с сестрой в кафе на набережной. Потом надо будет купить креветок, авокадо и прекрасной дуврской камбалы и приготовить Рою на ужин его любимое блюдо, после чего они посмотрят какой-нибудь фильм – если, конечно, она продержится так долго!
В длинной футболке, гордо выставив живот и громко шлепая кроками, Клио прошла через двор. Не обращая внимания на ставшую привычной тупую боль в спине, она чувствовала себя восхитительно счастливой, чуть ли не под кайфом. В первую очередь потому, что носила в себе ребенка человека, которого любила всем сердцем, глубоко и преданно. И человек этот был добрым, заботливым, сильным и любил ее не меньше.
Клио на мгновение отвлеклась, замедлила шаг, взглянув вверх, на двух кружащих с громкими, пронзительными криками чаек, и продолжила путь к кованым железным воротам. Щелкнула замком и вышла на узкую улицу. Утром в субботу здесь всегда бывало многолюдно, горожане спешили на Гарднер-стрит, где находился блошиный рынок. Часы показывали половину десятого, и владелец специализировавшегося на каминах антикварного магазинчика через дорогу уже выставил на витрину кое-какие товары.
Клио прошла по уходящей вверх улице, свернула направо и оказалась на еще более узкой улочке с маленькими викторианскими домиками по обе стороны и тесно припаркованными автомобилями. Ее черный «Ауди ТТ» стоял в середине растянувшейся далеко шеренги, на том самом месте, где она и оставила его накануне вечером. Клио, как всегда, облегченно вздохнула – слава богу, машину не угнали.
Другая угроза, обычная для открытой городской стоянки, заключалась в изобилии пернатых, благодаря которым половина автомобилей приобрели за ночь сходство с картинами Джексона Поллока. Не дойдя до машины добрых сотню футов, Клио уже обнаружила белые и горчично-желтые потеки на ветровом стекле и крыше ее любимого кабриолета.
Настроение резко изменилось, когда она подошла ближе. Горло вдруг сжало, и Клио, позабыв о том, что бегать ей не рекомендуется, рванула вперед.
– Черт, – пробормотала она, запыхавшись. – Вот черт.
Брезент крыши был порезан в нескольких местах, вдоль и поперек.
Чудесное настроение улетучилось в один миг, выжженное вспышкой ярости, когда Клио заглянула внутрь, проверяя, что украдено. Удивительно, но CD-плеер и радиоприемник были на месте.
– Сволочи… ублюдки…
И тут Клио увидела надпись на капоте. Сначала ей показалось, что кто-то просто поводил пальцем по пыльной крышке, но потом она присмотрелась повнимательнее и замерла в ужасе.
Злоумышленник воспользовался каким-то острым инструментом, отверткой или стамеской, процарапав краску до самого металла и оставив злые, страшные слова.
Больше всего из дней недели Клио любила субботу, особенно субботнее утро, хотя с нынешней работой полные выходные выпадали не так уж часто. Когда смерть приходит внезапно, люди не выбирают удобное для посторонних время. Поскольку штат морга часто оставался недоукомплектованным, выезжать по вызовам случалось едва ли не каждый уик-энд и даже в праздничные дни.
Работа, выпавшая на ее долю накануне, оказалась особенно противной, а сегодня ей предстояло присутствовать и помогать при вскрытии тела, которое уже перевезли в морг. Сами останки ее не пугали. Да, возиться с утонувшим в куриных фекалиях трупом дело малоприятное, но жертвы автомобильных аварий, смятые, изувеченные и нередко с раздавленными в кашу внутренностями, – зрелище еще более отталкивающее. Не лучше выглядят и обгоревшие тела. Вид одиноких стариков, умерших у себя дома, в постели, но обнаруженных лишь спустя какое-то время, иногда через месяцы, неизменно отзывался печалью. Но хуже всего было работать с детьми. Пару недель назад ей пришлось выносить тело шестимесячной малышки, умершей во сне, без каких-либо видимых причин.
Вынимая из колыбельки маленькое тельце, она думала о том, что чувствовала бы, если бы такая трагедия постигла их с Роем, и о том, что эта жуткая перспектива вовсе даже не исключена.
Впрочем, сейчас, выходя из дому в это солнечное июньское утро, ни о чем таком Клио, к счастью, не думала. Над ней расстилалось ясное, безоблачное небо, а в воздухе ощущался солоноватый вкус моря, принесенный ветерком с пролива. Прогноз погоды не обещал неприятностей, и она, даже зная, что обречена провести в морге большую часть дня, все же рассчитывала освободиться пораньше и встретиться с сестрой в кафе на набережной. Потом надо будет купить креветок, авокадо и прекрасной дуврской камбалы и приготовить Рою на ужин его любимое блюдо, после чего они посмотрят какой-нибудь фильм – если, конечно, она продержится так долго!
В длинной футболке, гордо выставив живот и громко шлепая кроками, Клио прошла через двор. Не обращая внимания на ставшую привычной тупую боль в спине, она чувствовала себя восхитительно счастливой, чуть ли не под кайфом. В первую очередь потому, что носила в себе ребенка человека, которого любила всем сердцем, глубоко и преданно. И человек этот был добрым, заботливым, сильным и любил ее не меньше.
Клио на мгновение отвлеклась, замедлила шаг, взглянув вверх, на двух кружащих с громкими, пронзительными криками чаек, и продолжила путь к кованым железным воротам. Щелкнула замком и вышла на узкую улицу. Утром в субботу здесь всегда бывало многолюдно, горожане спешили на Гарднер-стрит, где находился блошиный рынок. Часы показывали половину десятого, и владелец специализировавшегося на каминах антикварного магазинчика через дорогу уже выставил на витрину кое-какие товары.
Клио прошла по уходящей вверх улице, свернула направо и оказалась на еще более узкой улочке с маленькими викторианскими домиками по обе стороны и тесно припаркованными автомобилями. Ее черный «Ауди ТТ» стоял в середине растянувшейся далеко шеренги, на том самом месте, где она и оставила его накануне вечером. Клио, как всегда, облегченно вздохнула – слава богу, машину не угнали.
Другая угроза, обычная для открытой городской стоянки, заключалась в изобилии пернатых, благодаря которым половина автомобилей приобрели за ночь сходство с картинами Джексона Поллока. Не дойдя до машины добрых сотню футов, Клио уже обнаружила белые и горчично-желтые потеки на ветровом стекле и крыше ее любимого кабриолета.
Настроение резко изменилось, когда она подошла ближе. Горло вдруг сжало, и Клио, позабыв о том, что бегать ей не рекомендуется, рванула вперед.
– Черт, – пробормотала она, запыхавшись. – Вот черт.
Брезент крыши был порезан в нескольких местах, вдоль и поперек.
Чудесное настроение улетучилось в один миг, выжженное вспышкой ярости, когда Клио заглянула внутрь, проверяя, что украдено. Удивительно, но CD-плеер и радиоприемник были на месте.
– Сволочи… ублюдки…
И тут Клио увидела надпись на капоте. Сначала ей показалось, что кто-то просто поводил пальцем по пыльной крышке, но потом она присмотрелась повнимательнее и замерла в ужасе.
Злоумышленник воспользовался каким-то острым инструментом, отверткой или стамеской, процарапав краску до самого металла и оставив злые, страшные слова.
«ПОЛИЦЕЙСКАЯ ШЛЮХА. ТВОЙ РЕБЕНОК СЛЕДУЮЩИЙ».
21
Мэллинг-Хаус, штаб-квартира суссекской полиции, находится на окраине Льюиса, небольшого, отметившегося в истории городка, центра графства Восточный Суссекс, в восьми милях к северо-востоку от Брайтона.
Отсюда, из расползшегося комплекса разносортных зданий, где помещался весь административный аппарат, и идет управление всеми пятью тысячами полицейских и штатских служащих, составлявших силы правопорядка графства. Непосредственно перед комплексом находится приятный глазу, сложенный из красного кирпича особняк в стиле эпохи королевы Анны. Некогда частное владение, он был заботливо восстановлен после опустошающего пожара, случившегося лет десять назад. Теперь в нем помещается служба главного констебля, офисы заместителя главного констебля и его помощников, а также кабинеты прочих высших чинов с соответствующим их положению штатом.
Остановившись у преградившего путь шлагбаума, Рой Грейс, как мальчишка, вызванный в кабинет к директору школы, ощутил знакомое волнение, которое испытывал каждый раз, когда приезжал сюда. С недавно назначенным главным констеблем, Томом Мартинсоном, он познакомился лишь несколько недель назад, на каком-то неофициальном мероприятии и до сих пор не имел возможности поговорить с ним сколь-либо обстоятельно. Грейс понимал, что для дальнейшего восхождения по карьерной лестнице ему не обойтись без поддержки главного констебля.
Следующей ступенькой на этом пути был ранг старшего суперинтендента, но идти дальше, к чину заместителя главного констебля, он не стремился, во-первых, потому, что не представлял себя в роли, требовавшей умения играть на политической сцене, а во-вторых, потому, что должность заместителя главного констебля почти наверняка лишила бы его возможности заниматься практической полицейской работой, которую он любил и к которой чувствовал настоящее призвание. Чем выше поднимается человек в полицейской иерархии, тем более он превращается в прикованного к столу менеджера. Сказать по правде, Грейс уже и в нынешней роли выполнял немало бумажной работы, но здесь у него всегда оставалась возможность подключиться к реальному расследованию, чем он и пользовался.
В любом случае Грейс был вполне доволен своим нынешним положением начальника отдела тяжких преступлений, о котором мог только мечтать, поступая в полицию. Работа приносила удовлетворение, и он с радостью остался на этой должности до конца карьеры.
Если Грейс и сожалел о чем-то, то лишь о том, что его отец, тоже служивший в полиции, и мать умерли, не успев порадоваться успехам сына.
Впрочем, в данный момент мысли его занимала другая, куда более серьезная проблема. Увы, жизнь не стоит на месте, и в результате последних правительственных бюджетных сокращений полицию ожидали слияния некоторых подразделений, перераспределение ресурсов и принудительные увольнения сотрудников, прослуживших тридцать и более лет. Отдел тяжких преступлений суссекской полиции ожидало слияние с соответствующим отделом суррейской полиции, а это означало, что он мог и не остаться в своем кресле. Грейс опасался, что вызов к шефу связан именно с этим и что его ждут плохие новости. Закон запрещал сокращать полицейских предпенсионного возраста, но многих уже отодвигали в сторону.
Охранник бодро махнул рукой, и Грейс проехал под поднявшимся шлагбаумом, повернул вправо, миновал корпус полицейской автошколы и остановился перед современным, из стекла и кирпича, зданием. Телефон зазвонил ровно в тот момент, когда он выключил двигатель.
Номер не определен, сообщил дисплей.
Грейс ответил и, к своему ужасу, услышал пробившийся через треск помех голос, сопровождавшийся звуком, подозрительно похожим на шум волн.
– Детектив-суперинтендент?
– Это вы, Спинелла? А я слышал, у вас отпуск.
– Так и есть. Медовый месяц на Мальдивах, – сказал главный репортер криминальной хроники брайтонского «Аргуса». – Возвращаюсь завтра.
«И как только ты еще нашел кого-то, кто согласился выйти за тебя замуж», – подумал Грейс и едва удержался, чтобы не произнести это вслух.
– Поздравляю. Боюсь, ваше свадебное приглашение затерялось где-то на почте.
– Ха-ха, – отозвался Спинелла.
– И что же оторвало вас от супруги? – сухо поинтересовался Грейс.
– Слышал, у вас еще одно убийство.
– А что, семейная жизнь уже наскучила?
Короткая пауза, затем еще одно «ха-ха».
– Будь я на вашем месте, Кевин, вернулся бы к молодой жене. А уж мы тут как-нибудь сами разберемся. Уверен, город переживет ваше отсутствие.
– На нас с вами, суперинтендент, лежит ответственность перед жителями Брайтона и Хоува, разве не так? Тем более что в данном случае речь идет о безголовом трупе.
Как, черт бы его побрал, не в первый уже раз удивился Грейс, этот Спинелла успел получить такую информацию?
– Вообще-то ответственность у каждого из нас разная, – ответил он.
– Можете что-то сказать об обнаруженном на ферме Стоунри трупе?
Грейс ответил не сразу. В полиции уже решили не сообщать прессе некоторые сведения – в частности, тот факт, что у трупа нет головы и конечностей.
– Почему вы считаете, что тело без головы?
– Ну, если нет рук и ног, нетрудно предположить, что и головы тоже нет. Если уж преступник взял на себя труд избавиться от конечностей, какой смысл оставлять голову? В любом случае футболистом ему уже не быть.
Каждый раз на протяжении всего последнего года, когда в городе случалось убийство, Спинелла получал информацию намного раньше других репортеров. Принимая во внимание, что доступ к журналу происшествий имеет каждый полицейский компьютер, логично предположить, что утечка идет непосредственно из суссекской полиции.
Грейс уже твердо решил при первой же возможности, как только позволит время, провести собственное следствие и выяснить, кто же все-таки «крот». Но сейчас на повестке дня стояли дела более важные: приближающийся суд над Карлом Веннером, неопознанный труп из Шорэмской гавани, отсутствие главного подозреваемого по операции «Скрипка», а теперь еще и обезглавленное тело на птицефабрике.
– А что вы скажете мне, Кевин? Вы ведь, похоже, знаете больше меня.
– Ха-ха!
Этот чертов смешок, ставший уже едва ли не фирменным знаком репортера, раздражал суперинтендента каждый раз, когда он его слышал.
Ему снова, как всегда, пришлось сдержать рвущуюся наружу злость. Сотрудничество с местными средствами массовой информации было одним из главных приоритетов в работе суссекской полиции, а конфронтация не только ничего не давала, но и играла против.
– Следствие по этому делу ведет исполняющий обязанности детектива-инспектора Гленн Брэнсон, и общение с прессой входит в сферу его компетенции, – сказал Грейс. – Так что вам лучше поговорить с ним.
– Я с ним разговаривал, и он отправил меня к вам.
– А я-то думал, что в отпуск уходят, чтобы отдохнуть, – вздохнул Грейс, мысленно проклиная Брэнсона. Надо же, нашел на кого спихнуть! И все-таки Спинеллу лучше было держать на своей стороне. – Боюсь, на данной стадии нам известно немногое. В половине шестого детектив Брэнсон проводит пресс-конференцию. Если позвоните непосредственно перед ней, возможно, я смогу сообщить вам больше.
Интересно, в каком часовом поясе Мальдивы? Что-то подсказывало, что разница составляет четыре часа. Следовательно, пресс-конференция начнется в половине десятого по их времени. По крайней мере, романтическим ужином Спинелла насладиться не успеет.
– Хм-м-м… ладно. Постараюсь.
– Скажите жене – пусть привыкает.
– Ха-ха!
– Ха-ха! – в тон репортеру ответил Грейс.
Он едва успел дать отбой, как позвонила Клио.
Отсюда, из расползшегося комплекса разносортных зданий, где помещался весь административный аппарат, и идет управление всеми пятью тысячами полицейских и штатских служащих, составлявших силы правопорядка графства. Непосредственно перед комплексом находится приятный глазу, сложенный из красного кирпича особняк в стиле эпохи королевы Анны. Некогда частное владение, он был заботливо восстановлен после опустошающего пожара, случившегося лет десять назад. Теперь в нем помещается служба главного констебля, офисы заместителя главного констебля и его помощников, а также кабинеты прочих высших чинов с соответствующим их положению штатом.
Остановившись у преградившего путь шлагбаума, Рой Грейс, как мальчишка, вызванный в кабинет к директору школы, ощутил знакомое волнение, которое испытывал каждый раз, когда приезжал сюда. С недавно назначенным главным констеблем, Томом Мартинсоном, он познакомился лишь несколько недель назад, на каком-то неофициальном мероприятии и до сих пор не имел возможности поговорить с ним сколь-либо обстоятельно. Грейс понимал, что для дальнейшего восхождения по карьерной лестнице ему не обойтись без поддержки главного констебля.
Следующей ступенькой на этом пути был ранг старшего суперинтендента, но идти дальше, к чину заместителя главного констебля, он не стремился, во-первых, потому, что не представлял себя в роли, требовавшей умения играть на политической сцене, а во-вторых, потому, что должность заместителя главного констебля почти наверняка лишила бы его возможности заниматься практической полицейской работой, которую он любил и к которой чувствовал настоящее призвание. Чем выше поднимается человек в полицейской иерархии, тем более он превращается в прикованного к столу менеджера. Сказать по правде, Грейс уже и в нынешней роли выполнял немало бумажной работы, но здесь у него всегда оставалась возможность подключиться к реальному расследованию, чем он и пользовался.
В любом случае Грейс был вполне доволен своим нынешним положением начальника отдела тяжких преступлений, о котором мог только мечтать, поступая в полицию. Работа приносила удовлетворение, и он с радостью остался на этой должности до конца карьеры.
Если Грейс и сожалел о чем-то, то лишь о том, что его отец, тоже служивший в полиции, и мать умерли, не успев порадоваться успехам сына.
Впрочем, в данный момент мысли его занимала другая, куда более серьезная проблема. Увы, жизнь не стоит на месте, и в результате последних правительственных бюджетных сокращений полицию ожидали слияния некоторых подразделений, перераспределение ресурсов и принудительные увольнения сотрудников, прослуживших тридцать и более лет. Отдел тяжких преступлений суссекской полиции ожидало слияние с соответствующим отделом суррейской полиции, а это означало, что он мог и не остаться в своем кресле. Грейс опасался, что вызов к шефу связан именно с этим и что его ждут плохие новости. Закон запрещал сокращать полицейских предпенсионного возраста, но многих уже отодвигали в сторону.
Охранник бодро махнул рукой, и Грейс проехал под поднявшимся шлагбаумом, повернул вправо, миновал корпус полицейской автошколы и остановился перед современным, из стекла и кирпича, зданием. Телефон зазвонил ровно в тот момент, когда он выключил двигатель.
Номер не определен, сообщил дисплей.
Грейс ответил и, к своему ужасу, услышал пробившийся через треск помех голос, сопровождавшийся звуком, подозрительно похожим на шум волн.
– Детектив-суперинтендент?
– Это вы, Спинелла? А я слышал, у вас отпуск.
– Так и есть. Медовый месяц на Мальдивах, – сказал главный репортер криминальной хроники брайтонского «Аргуса». – Возвращаюсь завтра.
«И как только ты еще нашел кого-то, кто согласился выйти за тебя замуж», – подумал Грейс и едва удержался, чтобы не произнести это вслух.
– Поздравляю. Боюсь, ваше свадебное приглашение затерялось где-то на почте.
– Ха-ха, – отозвался Спинелла.
– И что же оторвало вас от супруги? – сухо поинтересовался Грейс.
– Слышал, у вас еще одно убийство.
– А что, семейная жизнь уже наскучила?
Короткая пауза, затем еще одно «ха-ха».
– Будь я на вашем месте, Кевин, вернулся бы к молодой жене. А уж мы тут как-нибудь сами разберемся. Уверен, город переживет ваше отсутствие.
– На нас с вами, суперинтендент, лежит ответственность перед жителями Брайтона и Хоува, разве не так? Тем более что в данном случае речь идет о безголовом трупе.
Как, черт бы его побрал, не в первый уже раз удивился Грейс, этот Спинелла успел получить такую информацию?
– Вообще-то ответственность у каждого из нас разная, – ответил он.
– Можете что-то сказать об обнаруженном на ферме Стоунри трупе?
Грейс ответил не сразу. В полиции уже решили не сообщать прессе некоторые сведения – в частности, тот факт, что у трупа нет головы и конечностей.
– Почему вы считаете, что тело без головы?
– Ну, если нет рук и ног, нетрудно предположить, что и головы тоже нет. Если уж преступник взял на себя труд избавиться от конечностей, какой смысл оставлять голову? В любом случае футболистом ему уже не быть.
Каждый раз на протяжении всего последнего года, когда в городе случалось убийство, Спинелла получал информацию намного раньше других репортеров. Принимая во внимание, что доступ к журналу происшествий имеет каждый полицейский компьютер, логично предположить, что утечка идет непосредственно из суссекской полиции.
Грейс уже твердо решил при первой же возможности, как только позволит время, провести собственное следствие и выяснить, кто же все-таки «крот». Но сейчас на повестке дня стояли дела более важные: приближающийся суд над Карлом Веннером, неопознанный труп из Шорэмской гавани, отсутствие главного подозреваемого по операции «Скрипка», а теперь еще и обезглавленное тело на птицефабрике.
– А что вы скажете мне, Кевин? Вы ведь, похоже, знаете больше меня.
– Ха-ха!
Этот чертов смешок, ставший уже едва ли не фирменным знаком репортера, раздражал суперинтендента каждый раз, когда он его слышал.
Ему снова, как всегда, пришлось сдержать рвущуюся наружу злость. Сотрудничество с местными средствами массовой информации было одним из главных приоритетов в работе суссекской полиции, а конфронтация не только ничего не давала, но и играла против.
– Следствие по этому делу ведет исполняющий обязанности детектива-инспектора Гленн Брэнсон, и общение с прессой входит в сферу его компетенции, – сказал Грейс. – Так что вам лучше поговорить с ним.
– Я с ним разговаривал, и он отправил меня к вам.
– А я-то думал, что в отпуск уходят, чтобы отдохнуть, – вздохнул Грейс, мысленно проклиная Брэнсона. Надо же, нашел на кого спихнуть! И все-таки Спинеллу лучше было держать на своей стороне. – Боюсь, на данной стадии нам известно немногое. В половине шестого детектив Брэнсон проводит пресс-конференцию. Если позвоните непосредственно перед ней, возможно, я смогу сообщить вам больше.
Интересно, в каком часовом поясе Мальдивы? Что-то подсказывало, что разница составляет четыре часа. Следовательно, пресс-конференция начнется в половине десятого по их времени. По крайней мере, романтическим ужином Спинелла насладиться не успеет.
– Хм-м-м… ладно. Постараюсь.
– Скажите жене – пусть привыкает.
– Ха-ха!
– Ха-ха! – в тон репортеру ответил Грейс.
Он едва успел дать отбой, как позвонила Клио.
22
Грейс давно подметил: чем выше должность полицейского начальника, тем опрятнее его кабинет. Возможно, именно здесь крылся секрет успеха: чтобы подняться к званию главного констебля, нужно уметь разбираться с бумагами. Или, может быть, все дело в том, что в твоем распоряжении больше людей, которые занимаются всем остальным вместо тебя?
Его собственный кабинет неизменно походил на свалку: стол, пол и полки были завалены кипами файлов. Еще раньше, на заре полицейской карьеры, на столе у него постоянно валялись какие-то бумажки. Его неаккуратность частенько раздражала Сэнди, тяга которой к порядку и стремление к минимализму в доме принимали порой маниакальную форму. Любопытно, что после того, как Гленн Брэнсон ушел от жены и перебрался в его пустующий дом на правах постоянного жильца и смотрителя золотой рыбки по кличке Марлон, Грейс вдруг превратился в поборника чистоплотности, и тот бардак, который оставлял после себя Гленн – и в особенности его коллекция компакт-дисков, – неизменно действовал ему на нервы, раздражал и злил. Впрочем, после того, как он выставил дом на продажу, Гленн стал меняться в лучшую сторону.
Что ему нравилось в Клио – помимо многого другого, – так это ее врожденная неряшливость. В этом отношении они были почти на равных. А наличие в доме шаловливого Хамфри лишь усиливало ощущение царящего в доме перманентного хаоса.
Зато в кабинете главного констебля, куда Грейс сейчас вошел, все предметы находились на своем месте. На огромном полированном столе в форме буквы L ничего лишнего, только книга для записей в кожаной обложке, несколько фотографий в серебряных рамках, включая ту, на которой главный констебль засветился в компании телеведущего Деза Лайнама и еще одной местной знаменитости, письменный набор в кожаном держателе и один-единственный листок, похожий на распечатку имейла. В углу расположились два черных диванчика и кофейный столик. Хватило места и для круглого стола с восемью стульями. На стенах – фотографии спортивных звезд, карта графства и несколько этюдов. Большие створчатые окна давали возможность полюбоваться чудесными видами Суссекса. В целом, имея важный вид, кабинет выглядел уютным и теплым.
Том Мартинсон встретил Грейса крепким рукопожатием и пригласил к столу. Бодрый акцент выдавал в нем уроженца Центральной Англии. Чуть пониже Грейса, с коротко подстриженными темными волосами и приятным лицом, сорокадевятилетний шеф выглядел крепким, подтянутым и серьезным. Одет он был в белую рубашку с короткими рукавами и эполетами, черные брюки и черный галстук.
– Садитесь, Рой, – сказал он, указав на одно из кресел у кофейного столика. – Выпьете что-нибудь?
– Не отказался бы от кофе, сэр. – Грейс изо всех сил старался выбросить из головы все, что услышал от Клио, сосредоточиться и произвести благоприятное впечатление на Мартинсона.
– Вы какой пьете?
– Черный, без сахара, сэр.
Шеф улыбнулся, поднял трубку телефона, передал заказ и сел напротив Роя, скрестив руки на груди. На языке тела – держит дистанцию, подумал Грейс настороженно, несмотря на бодрое приветствие Мартинсона.
– Извините, что вытащил вас сюда в субботу.
– Никаких проблем, сэр. Я все равно работаю сегодня.
– Дело фермы Стоунри?
– Да.
– Есть что-то, что мне нужно знать?
Грейс в нескольких словах ввел его в курс дела.
– Должен сказать, – заметил Мартинсон, – для меня это приятная новость. Уверен, если следствием руководите вы, значит, дело в надежных руках.
– Спасибо, сэр, – сказал Грейс, приятно удивленный таким заявлением главного констебля.
– Причина, по которой я вас вызвал, – продолжал Мартинсон, переходя на более серьезный тон, – довольно деликатного свойства.
«Вот и приехали», – подумал Грейс. Похоже, речь все же пойдет о слиянии отделов тяжких преступлений суссекского и суррейского управлений.
Объяснений пришлось подождать – в кабинет вошла помощница шефа Джин, крайне редко работавшая по уик-эндам. Поставив на стол поднос с кофе и печеньем, она удалилась.
– Гея, – произнес Мартинсон и снова замолчал.
– Гея?
– Вы же понимаете, кого я имею в виду? Гею Лафайет, рок-певицу и актрису.
– Понимаю, сэр.
Последние две недели все средства массовой информации только и говорили о Гее Лафайет, так что не понимать, о ком идет речь, мог, наверное, лишь слепоглухонемой.
– Лично я придерживаюсь того мнения, что певица она более сильная, чем актриса, но кто я такой, чтобы судить?
Грейс кивнул:
– Я, пожалуй, соглашусь с вами. Поклонником ее не являюсь, но таковых знаю.
– Вот как?
– Например, детектив-сержант Брэнсон.
– Вам, конечно, известно, что она приезжает в Брайтон на следующей неделе для участия в съемках фильма о короле Георге IV и его любовнице Марии Фицхерберт?
– Я знаю лишь, что она приезжает. Детектив Брэнсон даже надеется, что, может быть, познакомится с ней. Полагаю, продюсеры знают, что миссис Фицхерберт была англичанкой, а не американкой?
Мартинсон улыбнулся и покачал пальцем.
– А вы знаете, что Гея родилась в Брайтоне?
– Да, в Уайтхоуке.
Мартинсон кивнул:
– Да, девочка, как говорится, далеко пошла.
На протяжении многих лет Уайтхоук оставался одним из беднейших районов Брайтона.
– Верно.
– Так вот, Рой, у нас возникает большая проблема. В последние дни я несколько раз разговаривал со старшим следователем отдела убийств полицейского управления Лос-Анджелеса, главой ее личной службы охраны, руководителем туристического управления Адамом Бейтсом и директором «Брайтон корпорейшн» Джоном Барраделом. Дело в том, что несколько дней назад возле дома Геи в Бель-Эйр застрелили ее ассистентку. Полиция полагает, что преступник ошибся и что настоящей целью была сама Гея.
Его собственный кабинет неизменно походил на свалку: стол, пол и полки были завалены кипами файлов. Еще раньше, на заре полицейской карьеры, на столе у него постоянно валялись какие-то бумажки. Его неаккуратность частенько раздражала Сэнди, тяга которой к порядку и стремление к минимализму в доме принимали порой маниакальную форму. Любопытно, что после того, как Гленн Брэнсон ушел от жены и перебрался в его пустующий дом на правах постоянного жильца и смотрителя золотой рыбки по кличке Марлон, Грейс вдруг превратился в поборника чистоплотности, и тот бардак, который оставлял после себя Гленн – и в особенности его коллекция компакт-дисков, – неизменно действовал ему на нервы, раздражал и злил. Впрочем, после того, как он выставил дом на продажу, Гленн стал меняться в лучшую сторону.
Что ему нравилось в Клио – помимо многого другого, – так это ее врожденная неряшливость. В этом отношении они были почти на равных. А наличие в доме шаловливого Хамфри лишь усиливало ощущение царящего в доме перманентного хаоса.
Зато в кабинете главного констебля, куда Грейс сейчас вошел, все предметы находились на своем месте. На огромном полированном столе в форме буквы L ничего лишнего, только книга для записей в кожаной обложке, несколько фотографий в серебряных рамках, включая ту, на которой главный констебль засветился в компании телеведущего Деза Лайнама и еще одной местной знаменитости, письменный набор в кожаном держателе и один-единственный листок, похожий на распечатку имейла. В углу расположились два черных диванчика и кофейный столик. Хватило места и для круглого стола с восемью стульями. На стенах – фотографии спортивных звезд, карта графства и несколько этюдов. Большие створчатые окна давали возможность полюбоваться чудесными видами Суссекса. В целом, имея важный вид, кабинет выглядел уютным и теплым.
Том Мартинсон встретил Грейса крепким рукопожатием и пригласил к столу. Бодрый акцент выдавал в нем уроженца Центральной Англии. Чуть пониже Грейса, с коротко подстриженными темными волосами и приятным лицом, сорокадевятилетний шеф выглядел крепким, подтянутым и серьезным. Одет он был в белую рубашку с короткими рукавами и эполетами, черные брюки и черный галстук.
– Садитесь, Рой, – сказал он, указав на одно из кресел у кофейного столика. – Выпьете что-нибудь?
– Не отказался бы от кофе, сэр. – Грейс изо всех сил старался выбросить из головы все, что услышал от Клио, сосредоточиться и произвести благоприятное впечатление на Мартинсона.
– Вы какой пьете?
– Черный, без сахара, сэр.
Шеф улыбнулся, поднял трубку телефона, передал заказ и сел напротив Роя, скрестив руки на груди. На языке тела – держит дистанцию, подумал Грейс настороженно, несмотря на бодрое приветствие Мартинсона.
– Извините, что вытащил вас сюда в субботу.
– Никаких проблем, сэр. Я все равно работаю сегодня.
– Дело фермы Стоунри?
– Да.
– Есть что-то, что мне нужно знать?
Грейс в нескольких словах ввел его в курс дела.
– Должен сказать, – заметил Мартинсон, – для меня это приятная новость. Уверен, если следствием руководите вы, значит, дело в надежных руках.
– Спасибо, сэр, – сказал Грейс, приятно удивленный таким заявлением главного констебля.
– Причина, по которой я вас вызвал, – продолжал Мартинсон, переходя на более серьезный тон, – довольно деликатного свойства.
«Вот и приехали», – подумал Грейс. Похоже, речь все же пойдет о слиянии отделов тяжких преступлений суссекского и суррейского управлений.
Объяснений пришлось подождать – в кабинет вошла помощница шефа Джин, крайне редко работавшая по уик-эндам. Поставив на стол поднос с кофе и печеньем, она удалилась.
– Гея, – произнес Мартинсон и снова замолчал.
– Гея?
– Вы же понимаете, кого я имею в виду? Гею Лафайет, рок-певицу и актрису.
– Понимаю, сэр.
Последние две недели все средства массовой информации только и говорили о Гее Лафайет, так что не понимать, о ком идет речь, мог, наверное, лишь слепоглухонемой.
– Лично я придерживаюсь того мнения, что певица она более сильная, чем актриса, но кто я такой, чтобы судить?
Грейс кивнул:
– Я, пожалуй, соглашусь с вами. Поклонником ее не являюсь, но таковых знаю.
– Вот как?
– Например, детектив-сержант Брэнсон.
– Вам, конечно, известно, что она приезжает в Брайтон на следующей неделе для участия в съемках фильма о короле Георге IV и его любовнице Марии Фицхерберт?
– Я знаю лишь, что она приезжает. Детектив Брэнсон даже надеется, что, может быть, познакомится с ней. Полагаю, продюсеры знают, что миссис Фицхерберт была англичанкой, а не американкой?
Мартинсон улыбнулся и покачал пальцем.
– А вы знаете, что Гея родилась в Брайтоне?
– Да, в Уайтхоуке.
Мартинсон кивнул:
– Да, девочка, как говорится, далеко пошла.
На протяжении многих лет Уайтхоук оставался одним из беднейших районов Брайтона.
– Верно.
– Так вот, Рой, у нас возникает большая проблема. В последние дни я несколько раз разговаривал со старшим следователем отдела убийств полицейского управления Лос-Анджелеса, главой ее личной службы охраны, руководителем туристического управления Адамом Бейтсом и директором «Брайтон корпорейшн» Джоном Барраделом. Дело в том, что несколько дней назад возле дома Геи в Бель-Эйр застрелили ее ассистентку. Полиция полагает, что преступник ошибся и что настоящей целью была сама Гея.