Страница:
Она взяла его руку и нежно, один за другим, поцеловала все пальцы.
– Знаешь, я чувствую то же самое. С годами мне с тобой все лучше и лучше.
– Давай сосредоточимся. Итак, сострадание.
– И чувствительность тоже, – вставила Наоми. – Слушай, пока я плавала, то подумала…
– Ну?
Сегодня утром Детторе рассказал им, что может повлиять на группы генов, отвечающие за сострадание и чувствительность. Джону эта проблема представлялась в виде математического уравнения. Сострадание и жалость являются неотъемлемой частью человеческой природы, но в определенных случаях избыток этих качеств может помешать человеку выжить. Необходимо найти баланс, нащупать эту тонкую грань. Джон сказал Детторе, что вмешиваться в эту область, по его мнению, опасно, но у ученого была прямо противоположная точка зрения.
– Если бы ты и другой солдат, скажем, пробирались сквозь джунгли, – Наоми тщательно подбирала слова, – и вас бы преследовал враг, и твоего товарища бы ранило, тяжело ранило, так, что он не мог бы больше идти, что бы ты сделал?
– Я бы понес его на себе.
– Так. Хорошо. Но ты бы не смог унести его далеко. Как бы ты поступил тогда? Если ты оставишь его, враги схватят его и убьют. Если ты останешься с ним, враги убьют вас обоих.
Джону вдруг страшно захотелось затянуться. Он бросил курить несколько лет назад, вместе с Наоми – она тогда забеременела, потом, после смерти Галлея, снова взялся за сигареты, но ненадолго. Прошло уже восемнадцать месяцев с тех пор, как он курил последний раз, но, когда Джон нервничал, его нестерпимо тянуло к пачке.
– Если следовать дарвиновскому подходу, то я должен был бы бросить товарища и постараться выжить сам.
– По большому счету, разве не за этим мы здесь? Мы не хотим, чтобы наш ребенок стал заложником случая, мы делаем все, чтобы уменьшить риск. И если бы мы, боже упаси, согласились на эти игры с интеллектом, которые предлагает доктор Детторе, если бы нам действительно удалось создать человека более умного, чем обычные люди, может быть, он лучше нас умел бы решать такие дилеммы? Может, он знал бы ответ на этот вопрос?
– Мы просто хотим родить здорового ребенка и дать ему еще пару хороших качеств. Это все, что в наших силах. Мы не можем построить более совершенный мир.
– А если бы мы все же решили вмешаться и внести изменения в гены, отвечающие за мозг, ты бы поставил галочку напротив этого пункта? Чтобы новый, улучшенный человек смог бросить своего товарища и двигаться дальше?
– Если бы мы хотели сделать из него суперуспешного бизнесмена или политика, то… он должен уметь принимать такие вот жесткие решения и жить с ними.
Наоми прикоснулась к его руке и заглянула в лицо:
– Мне кажется, это ужас.
– Тогда что ты предлагаешь?
– В случае, если бы мы действительно согласились вмешаться в его сознание, я бы хотела, чтобы у нашего сына была совсем иная система ценностей, гораздо более гуманная, может быть, даже недоступная пониманию современных людей. Только тогда его можно было бы назвать новым человеком.
Джон задумчиво посмотрел на пустые шезлонги, на перила бассейна, на бескрайнюю водную гладь, расстилавшуюся впереди.
– И как бы поступил этот новый человек?
– Он остался бы со своим товарищем без всяких мучительных размышлений на эту тему. Потому что он знал бы, что с другим решением он жить просто не сможет.
– Твой ход мыслей мне нравится. Но у ребенка, который мыслит только так, нет будущего в современном мире.
– Именно поэтому я считаю, что мы с тобой правы. Что не стоит трогать гены, отвечающие за сострадание и чувствительность. Пусть Люк унаследует от нас то, что и должен унаследовать. Мы оба достаточно отзывчивые люди, так что ничего плохого в этом отношении он от нас не получит, верно?
Мимо прошел палубный матрос с ящиком инструментов. Его белый спортивный комбинезон был запачкан машинным маслом. Новое классовое деление. Джон будто услышал голос Детторе. Низшая каста. У Хаксли в романе «О дивный новый мир» для черной работы выращивали специальных людей. Вот на что обречены дети будущего, родители которых недостаточно дальновидны и не хотят улучшить их на генетическом уровне.
Или недостаточно смелы для того, чтобы принимать жесткие решения.
11
12
13
14
– Знаешь, я чувствую то же самое. С годами мне с тобой все лучше и лучше.
– Давай сосредоточимся. Итак, сострадание.
– И чувствительность тоже, – вставила Наоми. – Слушай, пока я плавала, то подумала…
– Ну?
Сегодня утром Детторе рассказал им, что может повлиять на группы генов, отвечающие за сострадание и чувствительность. Джону эта проблема представлялась в виде математического уравнения. Сострадание и жалость являются неотъемлемой частью человеческой природы, но в определенных случаях избыток этих качеств может помешать человеку выжить. Необходимо найти баланс, нащупать эту тонкую грань. Джон сказал Детторе, что вмешиваться в эту область, по его мнению, опасно, но у ученого была прямо противоположная точка зрения.
– Если бы ты и другой солдат, скажем, пробирались сквозь джунгли, – Наоми тщательно подбирала слова, – и вас бы преследовал враг, и твоего товарища бы ранило, тяжело ранило, так, что он не мог бы больше идти, что бы ты сделал?
– Я бы понес его на себе.
– Так. Хорошо. Но ты бы не смог унести его далеко. Как бы ты поступил тогда? Если ты оставишь его, враги схватят его и убьют. Если ты останешься с ним, враги убьют вас обоих.
Джону вдруг страшно захотелось затянуться. Он бросил курить несколько лет назад, вместе с Наоми – она тогда забеременела, потом, после смерти Галлея, снова взялся за сигареты, но ненадолго. Прошло уже восемнадцать месяцев с тех пор, как он курил последний раз, но, когда Джон нервничал, его нестерпимо тянуло к пачке.
– Если следовать дарвиновскому подходу, то я должен был бы бросить товарища и постараться выжить сам.
– По большому счету, разве не за этим мы здесь? Мы не хотим, чтобы наш ребенок стал заложником случая, мы делаем все, чтобы уменьшить риск. И если бы мы, боже упаси, согласились на эти игры с интеллектом, которые предлагает доктор Детторе, если бы нам действительно удалось создать человека более умного, чем обычные люди, может быть, он лучше нас умел бы решать такие дилеммы? Может, он знал бы ответ на этот вопрос?
– Мы просто хотим родить здорового ребенка и дать ему еще пару хороших качеств. Это все, что в наших силах. Мы не можем построить более совершенный мир.
– А если бы мы все же решили вмешаться и внести изменения в гены, отвечающие за мозг, ты бы поставил галочку напротив этого пункта? Чтобы новый, улучшенный человек смог бросить своего товарища и двигаться дальше?
– Если бы мы хотели сделать из него суперуспешного бизнесмена или политика, то… он должен уметь принимать такие вот жесткие решения и жить с ними.
Наоми прикоснулась к его руке и заглянула в лицо:
– Мне кажется, это ужас.
– Тогда что ты предлагаешь?
– В случае, если бы мы действительно согласились вмешаться в его сознание, я бы хотела, чтобы у нашего сына была совсем иная система ценностей, гораздо более гуманная, может быть, даже недоступная пониманию современных людей. Только тогда его можно было бы назвать новым человеком.
Джон задумчиво посмотрел на пустые шезлонги, на перила бассейна, на бескрайнюю водную гладь, расстилавшуюся впереди.
– И как бы поступил этот новый человек?
– Он остался бы со своим товарищем без всяких мучительных размышлений на эту тему. Потому что он знал бы, что с другим решением он жить просто не сможет.
– Твой ход мыслей мне нравится. Но у ребенка, который мыслит только так, нет будущего в современном мире.
– Именно поэтому я считаю, что мы с тобой правы. Что не стоит трогать гены, отвечающие за сострадание и чувствительность. Пусть Люк унаследует от нас то, что и должен унаследовать. Мы оба достаточно отзывчивые люди, так что ничего плохого в этом отношении он от нас не получит, верно?
Мимо прошел палубный матрос с ящиком инструментов. Его белый спортивный комбинезон был запачкан машинным маслом. Новое классовое деление. Джон будто услышал голос Детторе. Низшая каста. У Хаксли в романе «О дивный новый мир» для черной работы выращивали специальных людей. Вот на что обречены дети будущего, родители которых недостаточно дальновидны и не хотят улучшить их на генетическом уровне.
Или недостаточно смелы для того, чтобы принимать жесткие решения.
11
ДНЕВНИК НАОМИ
Сегодня отошли от берегов Кубы. Джон любит иногда выкурить хорошую сигару и расстроился, что ему не разрешили сойти на берег и купить парочку. Доктор Детторе – я уверена, из него получился бы великий политик – пригласил нас отобедать с ним в его личных покоях сегодня вечером. У меня такое ощущение, что все «пациенты» хотя бы раз удостаиваются подобной чести. Все было очень торжественно и с большой помпой. Джон был реально впечатлен едой, а его не так-то просто удивить.
Сегодня доктор Детторе спросил меня, как мы с Джоном познакомились. Нет, даже не совсем так. Он спросил, что я почувствовала, когда мы познакомились. Это было в Джексон-Хоуле, в Вайоминге. Я рассказала, что всегда боялась высоты, хотя и люблю горные лыжи. Но, как ни странно, рядом с Джоном мне совсем не было страшно. Мы разговорились в очереди на подъемник и сели рядом. Было очень здорово и интересно. А потом чертов подъемник заклинило, и он остановился – на максимальной высоте. Под нами было две тысячи футов и скалы. Да к тому же сиденье еще и раскачивалось как сумасшедшее. Будь я одна, чокнулась бы от ужаса. Но Джон сумел меня рассмешить. Я чувствовала себя так, будто могу все – могу даже летать, если нужно.
Да, об этом я доктору Детторе рассказала. Но обо всем остальном нет.
Я не стала рассказывать ему, что только после смерти Галлея поняла, что Джон не всесилен. Что он тоже может не все, как и мы, простые смертные. И я даже возненавидела его за это. Он заставил меня поверить в то, что он необыкновенный, что он божество,но вот случилось несчастье, и он не смог совершить чудо. Он только плакал, как и я. Та же самая проклятая беспомощность… Сейчас я тоже люблю его, но уже по-другому. Я по-прежнему считаю его безумно привлекательным. С ним я в безопасности. Я доверяю ему. Но только я больше не чувствую, что могу летать.
Я думаю, может быть, все люди, которые долго находятся в отношениях, приходят к тому же самому. Вам хорошо и уютно вместе. Ваши мечты становятся реальностью. Вы наконец осознаете, что секрет счастливой жизни – это просто понять, что она хороша.
И что вам здорово повезло.
Мне все время кажется, что доктору Детторе хочется чего-то большего. И за всем его очарованием кроется что-то еще, какое-то беспокойство, неудовлетворенность. Обычно я прекрасно лажу с людьми, но с ним найти общий язык почему-то не получается, несмотря на всю его приветливость. Иногда я думаю, что он презирает простые человеческие чувства. Как будто бы он считает, что мы должны быть выше их, так сказать, подняться над страстями.
И что у него есть какие-то скрытые планы.
12
ДНЕВНИК НАОМИ
Как странно, на этом корабле техники на несколько миллионов долларов, причем самой продвинутой. И тем не менее бедному Джону пришлось сегодня уединиться в кабинке с пластиковым стаканчиком, пачкой бумажных салфеток и несколькими порнофильмами на выбор. Надеюсь, Люк никогда не прочитает эти записи. Мне бы хотелось, чтобы у него были романтические представления о том, как он появился на свет. Знать, что ты был зачат в круизе по Карибскому морю, – здорово. Знать, что твой отец при этом сидел со спущенными штанами в компании «Грудастых телок и Большого парня» – уже не здорово…
Доктор Д. назвал это чудесным словом. Сбор. Как будто сбор урожая. Он сказал Джону: «Теперь мы должны собрать немного вашей спермы». Мы оба уверены в том, что делаем. Но меня преследует мысль, что, может быть, нам следует найти другое решение для нашей проблемы. Усыновить ребенка, или найти суррогатную мать, или воспользоваться донорской спермой. Или вообще отказаться от идеи иметь детей. Многие живут и без детей.
Мне кажется, доктор Д. сердится на нас за то, что мы использовали так мало возможностей из того, что он нам предлагал. Не больше нескольких дюжин галочек из почти трех тысяч! Все, что мы решили, – это убрать гены наследственных болезней, сделать Люка ростом не меньше шести футов и улучшить его обмен веществ, чтобы он всегда был здоров и оставался в хорошей форме. Если бы мы позволили решать Детторе, он сделал бы из Люка сверхчеловека. Какого-нибудь супермена. Нет уж, спасибо!
Но одного у доктора Д. не отнять – он действительно прекрасно умеет объяснять.
Итак, сегодня был настоящий сбор. Сперма Джона и мои яйцеклетки. Доктор Д. был доволен урожаем – целых двенадцать штук. Он сказал, ради такого результата стоило потерпеть боль от уколов (ему легко говорить – не он же мучился).
Теперь он анализирует генетический код каждой из них. Будет отобрана самая сильная яйцеклетка. Насколько я понимаю, некоторые гены болезней удалят или обезвредят путем влияния на их цитокины (по-моему, он так сказал), а другие запрограммируют на самоуничтожение. Параллельно с этим выберут один-единственный сперматозоид из спермы Джона, и его геном будет таким же образом проанализирован и изменен. У женщин две Х-хромосомы. У мужчин одна Х– и одна Y-хромосома. Отделив сперматозоиды с Y-хромосомой от сперматозоидов с Х-хромосомой, доктор Детторе запрограммирует нужный пол ребенка. Мужской.
Потом оплодотворенная яйцеклетка должна будет три раза поделиться, так чтобы получилось восемь клеток. Все восемь подвергнутся генетическому анализу, после чего доктор Детторе выберет одну, у которой наилучшие характеристики, и внесет изменения, если они необходимы. Не очень-то романтично, не правда ли?
Через две недели, если все пойдет по плану, мы будем дома. И я буду беременна.
Как я буду чувствовать себя тогда?
13
Наоми никогда не завидовала чужому богатству. Они возвращались домой из аэропорта, ехали по 405-му шоссе, Наоми сидела в неновом уже «вольво» Джона и была полностью погружена в свои мысли. Под ногами у нее была настоящая свалка: какие-то документы, бумаги, брошюры, театральная программка, чеки с бензозаправок, обертки от шоколадок и жвачки, талоны с парковки – содержимое письменного стола и мусорной корзины одновременно. Джону всегда было наплевать на беспорядок. Машина выглядела так, будто в ней еще совсем недавно был курятник.
Джон вел машину и через устройство громкой связи говорил с коллегой по работе. Автомобиль ощутимо тряхнуло – колесо попало в какую-то неровность на дороге. Наоми не обратила на это внимания. Мимо мчались другие автомобили, она едва замечала и их, будь то «порше», или «мерседес» с открытым верхом, или собранный на заказ «эксплорер». Машины для нее были средством передвижения, и только. Но, глядя на Голливудские холмы сквозь послеполуденное марево, Наоми вдруг подумала, что за семь лет жизни в Лос-Анджелесе она изменилась. Как обычно и случается с теми, кто переезжает в этот город.
Лос-Анджелес заставляет тебя хотеть денег. Ты ничего не можешь с собой поделать, ты внезапно понимаешь, что тебе нужны вещи, о которых ты раньше и не думал. И испытываешь чувства совершенно тебе несвойственные. Такие, как зависть.
Наоми любила их с Джоном скромный одноэтажный домик, расположенный чуть южнее Пико-Юнион. На крыше можно было загорать или пить кофе, а во дворе росло апельсиновое дерево, раз в год приносившее урожай восхитительно сладких плодов. Внутри было уютно, много света и воздуха. Настоящий родной очаг, крепость, где и стены помогают. И тем не менее, глядя на шикарные особняки на Голливудских холмах или в Малибу, на берегу океана, Наоми порой думала, как было бы прекрасно вырастить сына именно в таком доме.
Она прижала ладонь к животу. Люк не более чем крохотное зернышко, существо, которому всего две недели. Через несколько лет он уже пойдет в школу. Для меня ты уже личность, Люк. Что ты думаешь по этому поводу? Тебе это нравится? Мне тоже.
Когда родился Галлей, все знакомые родители наперебой стали убеждать Наоми, что лучшие школы находятся в Беверли-Хиллз. Отправлять ребенка можно туда, и только туда, если ты не хочешь, конечно, чтобы твой сын носил в кармане пушку и приторговывал наркотиками. Но дом в Беверли-Хиллз они могли позволить себе разве что во сне.
Джон зарабатывал так мало. В данный момент он трудился над книгой по своей специальности. Конечно же бывали случаи, что научные опусы, даже и очень заумные, становились бестселлерами. Однако последней книги Джона было продано меньше двух тысяч экземпляров, несмотря на самые положительные отзывы в академической прессе. И он считал это большим успехом – никто не ожидал, что книга будет пользоваться такой популярностью!
Нужно будет снова вплотную заняться собственной карьерой, решила Наоми. После смерти Галлея она работала как фрилансер – брала контракт, если были силы и настроение. На следующей неделе как раз пришла пора приступать к следующему заданию – Наоми предстояло заняться раскруткой нового фильма Оливера Стоуна; но, кроме этого контракта, ничего пока не предвиделось. Пора было приступать к поискам работы, обзванивать знакомых с телевидения и киностудий. После того как родится Люк, можно будет устроиться куда-нибудь в штат. В солидную компанию, где есть возможность карьерного роста, вроде Showtime, или HBO, или MTV, или Comedy Central. Тогда у нее будет шанс получить повышение, стать продюсером и начать зарабатывать хорошие деньги.
Чтобы можно было переехать в Беверли-Хиллз.
Надежда слабая, учитывая, что сейчас период рецессии.
Наоми даже не была уверена, что они останутся в Лос-Анджелесе. Джону могли предложить штатное место в Университете Южной Калифорнии в следующем году, но ничего не было известно наверняка. Если все получится, они будут жить в Лос-Анджелесе еще долго, возможно все время, пока Джон будет заниматься научной деятельностью. Но если нет – вполне вероятно, что придется перебраться в другой город, а то и другую страну. И хотя Наоми нравилось в Штатах, она мечтала однажды снова оказаться в Англии, поближе к матери и старшей сестре Харриет.
Опять дома. Ощущение было немного странным. В самолете они разговаривали совсем мало. Наоми пыталась смотреть фильм, но не смогла сосредоточиться на сюжете и в конце концов стала просто переключаться с канала на канал. В аэропорту она купила книгу «Ребенок, который еще не родился. Забота о плоде», но читать тоже не хотелось.
Они оба возвращались к реальности. После четырех недель затворничества на корабле Наоми и Джон снова окунулись в повседневную жизнь. Теперь последуют девять месяцев беременности. И ни слова никому, даже самым близким друзьям. Теперь им нужно будет считать каждый цент. И сделать еще тысячу разных дел.
Когда Наоми была беременна Галлеем, она чувствовала себя более или менее нормально, но не сказать, чтобы великолепно. Иногда было ничего, иногда становилось хуже, по утрам сильно тошнило, а в последние пару месяцев пришлось совсем нелегко, Наоми очень уставала и тяжело переносила безумную жару, которая навалилась на город и не утихала с июня по август. В каком-то журнале она прочитала, что вторая беременность проходит значительно легче. Ну что ж, оставалось только надеяться.
Джон закончил телефонный разговор.
– Все в порядке? – спросила Наоми.
– Да… думаю, да. Какой-то компьютерный глюк с моей программой по эволюции человека. И никто не может с ним справиться. Мне нужно будет выйти на работу завтра.
– Но ведь завтра воскресенье, – заметила она. – Это в самом деле так необходимо?
– Всего на полчаса. И еще я должен послать целую кучу материалов Детторе. Похоже, он вполне серьезно говорил о благотворительном взносе. То есть… черт возьми, его компания тратит на исследования миллиарды долларов! Он мог бы субсидировать работу моего отдела лет на тридцать вперед и при этом наличными!
– Знаю я твои полчаса. Это означает, что ты вернешься домой в полночь.
Джон улыбнулся и положил ладонь ей на живот:
– Как он там?
– Ангел, а не ребенок. – Она улыбнулась в ответ и накрыла руку Джона своей рукой. – Мне не хочется завтра быть одной. Я немного нервничаю из-за… ну, сам понимаешь. – Она пожала плечами. – Давай сделаем что-нибудь вместе. Я понимаю, тебе надо разобраться с работой, но, может, проведем вместе хотя бы часть дня? Пойдем погуляем. Или сходим на могилу Галлея – нужно поставить свежие цветы, мы там не были больше месяца.
– Конечно, давай. И прогулка тоже звучит заманчиво. Приятно идти и чувствовать, что под ногами ничего не плывет и не шатается.
– Мне все еще кажется, что я на корабле. Как будто качает. – Наоми потянулась и достала из сумки брошюру, которую дал ей доктор Детторе.
Она открыла ее и собралась почитать, но вдруг почувствовала головокружение. Наоми закрыла глаза и постаралась побороть острый приступ тошноты. На секунду ей показалось, что она не сможет сдержаться и ее непременно вырвет. Она бросила взгляд на Джона, но решила ничего не говорить.
Четырнадцать дней. Не рановато ли ее начало тошнить?
Телефон Джона снова зазвонил. На этот раз аспирантка, Сара Нери, молодая, серьезная и жаждущая знаний. Джон взял ее совсем недавно.
– Прошу прощения, меня не было, когда вы звонили в прошлый раз, – начала она.
– Ничего страшного. Нашли какую-нибудь информацию?
– Да, полно. Я вышла на сайт Регистра Ллойда, там есть в том числе и «Роза удачи». У нее имеется сестра-близнец, принадлежащая круизной компании, соответственно, все нужные сведения можно найти на сайте этой компании. Я вам все перешлю.
– Хорошо, тогда сейчас вкратце.
Сара Нери зачитала ему самые основные факты. Попрощавшись с ней, Джон мысленно произвел кое-какие подсчеты.
«Роза удачи» весила двадцать пять тонн. Мощность ее двигателей равнялась двенадцати тысячам лошадиных сил. При крейсерской скорости корабль должен был потреблять около двадцати двух галлонов топлива на милю. При меньшей – а «Роза удачи», как правило, двигалась медленнее – уходило примерно галлонов двадцать, прикинул Джон.
Сара посмотрела в Интернете цены на дизельное топливо. Лайнер расходовал около шести тысяч галлонов в день. Джон прибавил к получившейся цифре расходы на техническое обслуживание, страховку, портовые сборы и топливо для вертолета. Потом еще был Детторе. Два его ассистента. Три медсестры. Два лаборанта. И весь обслуживающий персонал корабля. Их зарплата должна была составлять никак не меньше двух миллионов долларов в год, даже если допустить, что слугам-филиппинцам платили мало.
То есть двадцать тысяч долларов в день, самое маленькое, вывел Джон. Самое маленькое! Они с Наоми заплатили в общей сложности четыреста тысяч долларов и провели на корабле тридцать дней. Тринадцать тысяч триста долларов в день. И видели всего одну пару, Джорджа и Анджелину. Первые две недели Детторе проводил большую часть дня с ними. Потом, после того, как Наоми забеременела, он заходил к ним лишь один раз в день на несколько минут – просто визит вежливости. Вероятнее всего, на корабле находились три пары одновременно.
Что давало приблизительно тридцать девять тысяч девятьсот долларов в день. При таком раскладе Детторе не только не получал никакой прибыли, но даже не в состоянии был покрывать расходы.
Тогда в чем смысл? Если его цель не в прибыли, то в чем?
– Джон!
Голос Наоми вывел его из раздумий.
– Что?
– Ты проехал наш поворот.
Джон вел машину и через устройство громкой связи говорил с коллегой по работе. Автомобиль ощутимо тряхнуло – колесо попало в какую-то неровность на дороге. Наоми не обратила на это внимания. Мимо мчались другие автомобили, она едва замечала и их, будь то «порше», или «мерседес» с открытым верхом, или собранный на заказ «эксплорер». Машины для нее были средством передвижения, и только. Но, глядя на Голливудские холмы сквозь послеполуденное марево, Наоми вдруг подумала, что за семь лет жизни в Лос-Анджелесе она изменилась. Как обычно и случается с теми, кто переезжает в этот город.
Лос-Анджелес заставляет тебя хотеть денег. Ты ничего не можешь с собой поделать, ты внезапно понимаешь, что тебе нужны вещи, о которых ты раньше и не думал. И испытываешь чувства совершенно тебе несвойственные. Такие, как зависть.
Наоми любила их с Джоном скромный одноэтажный домик, расположенный чуть южнее Пико-Юнион. На крыше можно было загорать или пить кофе, а во дворе росло апельсиновое дерево, раз в год приносившее урожай восхитительно сладких плодов. Внутри было уютно, много света и воздуха. Настоящий родной очаг, крепость, где и стены помогают. И тем не менее, глядя на шикарные особняки на Голливудских холмах или в Малибу, на берегу океана, Наоми порой думала, как было бы прекрасно вырастить сына именно в таком доме.
Она прижала ладонь к животу. Люк не более чем крохотное зернышко, существо, которому всего две недели. Через несколько лет он уже пойдет в школу. Для меня ты уже личность, Люк. Что ты думаешь по этому поводу? Тебе это нравится? Мне тоже.
Когда родился Галлей, все знакомые родители наперебой стали убеждать Наоми, что лучшие школы находятся в Беверли-Хиллз. Отправлять ребенка можно туда, и только туда, если ты не хочешь, конечно, чтобы твой сын носил в кармане пушку и приторговывал наркотиками. Но дом в Беверли-Хиллз они могли позволить себе разве что во сне.
Джон зарабатывал так мало. В данный момент он трудился над книгой по своей специальности. Конечно же бывали случаи, что научные опусы, даже и очень заумные, становились бестселлерами. Однако последней книги Джона было продано меньше двух тысяч экземпляров, несмотря на самые положительные отзывы в академической прессе. И он считал это большим успехом – никто не ожидал, что книга будет пользоваться такой популярностью!
Нужно будет снова вплотную заняться собственной карьерой, решила Наоми. После смерти Галлея она работала как фрилансер – брала контракт, если были силы и настроение. На следующей неделе как раз пришла пора приступать к следующему заданию – Наоми предстояло заняться раскруткой нового фильма Оливера Стоуна; но, кроме этого контракта, ничего пока не предвиделось. Пора было приступать к поискам работы, обзванивать знакомых с телевидения и киностудий. После того как родится Люк, можно будет устроиться куда-нибудь в штат. В солидную компанию, где есть возможность карьерного роста, вроде Showtime, или HBO, или MTV, или Comedy Central. Тогда у нее будет шанс получить повышение, стать продюсером и начать зарабатывать хорошие деньги.
Чтобы можно было переехать в Беверли-Хиллз.
Надежда слабая, учитывая, что сейчас период рецессии.
Наоми даже не была уверена, что они останутся в Лос-Анджелесе. Джону могли предложить штатное место в Университете Южной Калифорнии в следующем году, но ничего не было известно наверняка. Если все получится, они будут жить в Лос-Анджелесе еще долго, возможно все время, пока Джон будет заниматься научной деятельностью. Но если нет – вполне вероятно, что придется перебраться в другой город, а то и другую страну. И хотя Наоми нравилось в Штатах, она мечтала однажды снова оказаться в Англии, поближе к матери и старшей сестре Харриет.
Опять дома. Ощущение было немного странным. В самолете они разговаривали совсем мало. Наоми пыталась смотреть фильм, но не смогла сосредоточиться на сюжете и в конце концов стала просто переключаться с канала на канал. В аэропорту она купила книгу «Ребенок, который еще не родился. Забота о плоде», но читать тоже не хотелось.
Они оба возвращались к реальности. После четырех недель затворничества на корабле Наоми и Джон снова окунулись в повседневную жизнь. Теперь последуют девять месяцев беременности. И ни слова никому, даже самым близким друзьям. Теперь им нужно будет считать каждый цент. И сделать еще тысячу разных дел.
Когда Наоми была беременна Галлеем, она чувствовала себя более или менее нормально, но не сказать, чтобы великолепно. Иногда было ничего, иногда становилось хуже, по утрам сильно тошнило, а в последние пару месяцев пришлось совсем нелегко, Наоми очень уставала и тяжело переносила безумную жару, которая навалилась на город и не утихала с июня по август. В каком-то журнале она прочитала, что вторая беременность проходит значительно легче. Ну что ж, оставалось только надеяться.
Джон закончил телефонный разговор.
– Все в порядке? – спросила Наоми.
– Да… думаю, да. Какой-то компьютерный глюк с моей программой по эволюции человека. И никто не может с ним справиться. Мне нужно будет выйти на работу завтра.
– Но ведь завтра воскресенье, – заметила она. – Это в самом деле так необходимо?
– Всего на полчаса. И еще я должен послать целую кучу материалов Детторе. Похоже, он вполне серьезно говорил о благотворительном взносе. То есть… черт возьми, его компания тратит на исследования миллиарды долларов! Он мог бы субсидировать работу моего отдела лет на тридцать вперед и при этом наличными!
– Знаю я твои полчаса. Это означает, что ты вернешься домой в полночь.
Джон улыбнулся и положил ладонь ей на живот:
– Как он там?
– Ангел, а не ребенок. – Она улыбнулась в ответ и накрыла руку Джона своей рукой. – Мне не хочется завтра быть одной. Я немного нервничаю из-за… ну, сам понимаешь. – Она пожала плечами. – Давай сделаем что-нибудь вместе. Я понимаю, тебе надо разобраться с работой, но, может, проведем вместе хотя бы часть дня? Пойдем погуляем. Или сходим на могилу Галлея – нужно поставить свежие цветы, мы там не были больше месяца.
– Конечно, давай. И прогулка тоже звучит заманчиво. Приятно идти и чувствовать, что под ногами ничего не плывет и не шатается.
– Мне все еще кажется, что я на корабле. Как будто качает. – Наоми потянулась и достала из сумки брошюру, которую дал ей доктор Детторе.
Она открыла ее и собралась почитать, но вдруг почувствовала головокружение. Наоми закрыла глаза и постаралась побороть острый приступ тошноты. На секунду ей показалось, что она не сможет сдержаться и ее непременно вырвет. Она бросила взгляд на Джона, но решила ничего не говорить.
Четырнадцать дней. Не рановато ли ее начало тошнить?
Телефон Джона снова зазвонил. На этот раз аспирантка, Сара Нери, молодая, серьезная и жаждущая знаний. Джон взял ее совсем недавно.
– Прошу прощения, меня не было, когда вы звонили в прошлый раз, – начала она.
– Ничего страшного. Нашли какую-нибудь информацию?
– Да, полно. Я вышла на сайт Регистра Ллойда, там есть в том числе и «Роза удачи». У нее имеется сестра-близнец, принадлежащая круизной компании, соответственно, все нужные сведения можно найти на сайте этой компании. Я вам все перешлю.
– Хорошо, тогда сейчас вкратце.
Сара Нери зачитала ему самые основные факты. Попрощавшись с ней, Джон мысленно произвел кое-какие подсчеты.
«Роза удачи» весила двадцать пять тонн. Мощность ее двигателей равнялась двенадцати тысячам лошадиных сил. При крейсерской скорости корабль должен был потреблять около двадцати двух галлонов топлива на милю. При меньшей – а «Роза удачи», как правило, двигалась медленнее – уходило примерно галлонов двадцать, прикинул Джон.
Сара посмотрела в Интернете цены на дизельное топливо. Лайнер расходовал около шести тысяч галлонов в день. Джон прибавил к получившейся цифре расходы на техническое обслуживание, страховку, портовые сборы и топливо для вертолета. Потом еще был Детторе. Два его ассистента. Три медсестры. Два лаборанта. И весь обслуживающий персонал корабля. Их зарплата должна была составлять никак не меньше двух миллионов долларов в год, даже если допустить, что слугам-филиппинцам платили мало.
То есть двадцать тысяч долларов в день, самое маленькое, вывел Джон. Самое маленькое! Они с Наоми заплатили в общей сложности четыреста тысяч долларов и провели на корабле тридцать дней. Тринадцать тысяч триста долларов в день. И видели всего одну пару, Джорджа и Анджелину. Первые две недели Детторе проводил большую часть дня с ними. Потом, после того, как Наоми забеременела, он заходил к ним лишь один раз в день на несколько минут – просто визит вежливости. Вероятнее всего, на корабле находились три пары одновременно.
Что давало приблизительно тридцать девять тысяч девятьсот долларов в день. При таком раскладе Детторе не только не получал никакой прибыли, но даже не в состоянии был покрывать расходы.
Тогда в чем смысл? Если его цель не в прибыли, то в чем?
– Джон!
Голос Наоми вывел его из раздумий.
– Что?
– Ты проехал наш поворот.
14
Десять недель спустя Наоми сидела в кабинете акушера-гинеколога на седьмом этаже медицинского центра Седарс-Синай. Доктор явно думал о чем-то своем. Он разговаривал с Наоми, задавал ей вопросы, но мыслями был далеко. Доктор Розенгартен был небольшого роста, стройный и слегка жеманный крашеный блондин чуть моложе пятидесяти лет. Загар его имел немного желтоватый оттенок, и Наоми подумала, что, скорее всего, он посещает солярий, а не загорает на пляже. Говорил доктор Розенгартен в нос, немного растягивая слова. Он был одет в белую хирургическую пижаму и кеды, и Наоми вспомнила доктора Детторе.
Не то чтобы Розенгартен не нравился ей, но он казался слишком отстраненным и надменным, и настоящего контакта не возникало. Кроме того, Наоми считала, что вся эта позолоченная и богато украшенная резьбой мебель в стиле Людовика XIV, тяжелые портьеры с кистями и многочисленные безделушки из нефрита и оникса смотрятся довольно дико и безвкусно в таком современном здании, как этот медицинский центр. Комната была больше похожа на будуар, чем на кабинет врача, – и, видимо, доктор Розенгартен добивался именно такого эффекта. Несомненно, роскошная обстановка должна была производить впечатление на определенных пациентов.
К ее удивлению, после тщательного планирования и подготовки, после столь сложного процесса доктор Детторе не предложил никакого последующего наблюдения. Наоми получила лишь брошюру под названием «После зачатия. Основные правила», список книг, которые рекомендовал прочитать Детторе, и сайтов, посвященных беременности, где можно было найти всю необходимую информацию, начиная от правильного питания и заканчивая созданием благоприятного эмоционального фона. Казалось, с того момента, как Наоми и Джон вылезли из вертолета в аэропорту Ла-Гуардия, доктор Детторе снял с себя всякую ответственность. Они покинули его владения – и их пути разошлись навсегда. Единственное, что он попросил сделать, – это уведомить его, когда родится Люк, для документации. И была назначена одна-единственная консультация, по достижении Люком трехлетнего возраста.
Возможно, Детторе потерял к ним интерес потому, что они выбрали так мало из предложенных «опций», подумала Наоми. Хотя он до самого конца их пребывания на «Розе удачи» оставался неизменно вежливым и очаровательным, она почувствовала некий холод и, кажется, нетерпение.
Еще больше ее удивило, что Детторе даже не порекомендовал им никакого акушера или педиатра в Лос-Анджелесе. Он просто сказал Наоми обратиться к своему гинекологу. За те деньги, которые они заплатили, можно было бы ожидать большего внимания.
Гинеколог Наоми посоветовал ей того же самого акушера, что принимал у нее Галлея. Но лучшая подруга Наоми в Лос-Анджелесе, Лори Шапиро, решительно воспротивилась. Дело было не только в воспоминаниях о Галлее. Лора была замужем за сказочно богатым врачом-рентгенологом, и ее муж, Ирвин, знал всех медиков в городе. Единственно приемлемым вариантом оба считали доктора Розенгартена. Он принимал у Лори роды три раза, все три ее отпрыска прошли через его руки. И Лори, и Ирвин уверяли Джона и Наоми, что это лучший специалист в Лос-Анджелесе, и в доказательство приводили длинный список знаменитостей, чьим детям он помог появиться на свет.
В действительности Джон и Наоми обрадовались смене врача. Им и самим хотелось разорвать эту связь со своим несчастным прошлым. Сидя в кабинете доктора Розенгартена и оглядывая вычурную мебель, Джон подумал, что у Университета Южной Калифорнии, помимо прочих, есть и еще одно неоспоримое достоинство. Для профессуры была предусмотрена отличная медицинская страховка.
Секретарша Розенгартена приоткрыла дверь и одними губами что-то произнесла. Высокая грациозная блондинка, истинно калифорнийская красотка, худая и высокомерная, словно Снежная королева.
– Прошу извинить меня, – сказал Розенгартен. – У одной из моих пациенток начались роды, на три недели раньше срока. Она… – Он поднес палец к губам. – Не могу назвать вам имя, конечно, но завтра вы узнаете обо всем из газет. Я скоро вернусь. – Он покровительственно улыбнулся и вышел. В третий раз за время консультации.
Джон почувствовал сильное желание дать ему в глаз. Наоми лежала на кушетке, халат ее был распахнут, а живот намазан гелем.
– У доктора Розенгартена сегодня очень напряженный день, – извиняющимся тоном объяснила медсестра.
– Прекрасно, – сказал Джон. Он взял Наоми за руку и взглянул на серо-белые разводы на мониторе. – Потом передайте ему, как я ему сочувствую.
– Хорошо, непременно передам. – Чувство юмора у медсестры, судя по всему, отсутствовало.
Через несколько томительно долгих минут акушер вернулся.
– Ну что ж, миссис Клаэссон и… э… доктор Клаэссон, теперь я могу подтвердить, что у вас все в порядке. Беременность двенадцать недель, плод здоровый, результаты ультразвукового измерения в норме. – Доктор Розенгартен многозначительно помолчал. – Хотите узнать пол?
Наоми взглянуда на Джона, и оба улыбнулись. Она быстро отвернулась. Чувствовала она себя плохо, ее все время тошнило, и кружилась голова, и прямо перед приходом сюда Наоми в очередной раз вырвало. Все это продолжалось уже несколько недель. Она достала платок и вытерла губы. Рот то и дело наполнялся слюной.
Даже сквозь стеклопакеты было слышно, как грохочет отбойный молоток на улице, семью этажами ниже. Дорожные работы. В воздухе за окном стояла серая пыль. Наоми посмотрела на серую кирпичную стену торгового центра, возвышавшегося прямо напротив Седарс-Синай, и подумала, что нужно будет обязательно заглянуть туда на выходных. Пока длятся летние распродажи, неплохо было бы присмотреть себе пару новых бюстгальтеров и какую-нибудь одежду посвободнее. Она еще не начала набирать вес, хотя грудь значительно увеличилась и стала невероятно болеть, но опыт предыдущей беременности подсказывал, что прибавка в весе произойдет уже в следующем месяце.
Не то чтобы Розенгартен не нравился ей, но он казался слишком отстраненным и надменным, и настоящего контакта не возникало. Кроме того, Наоми считала, что вся эта позолоченная и богато украшенная резьбой мебель в стиле Людовика XIV, тяжелые портьеры с кистями и многочисленные безделушки из нефрита и оникса смотрятся довольно дико и безвкусно в таком современном здании, как этот медицинский центр. Комната была больше похожа на будуар, чем на кабинет врача, – и, видимо, доктор Розенгартен добивался именно такого эффекта. Несомненно, роскошная обстановка должна была производить впечатление на определенных пациентов.
К ее удивлению, после тщательного планирования и подготовки, после столь сложного процесса доктор Детторе не предложил никакого последующего наблюдения. Наоми получила лишь брошюру под названием «После зачатия. Основные правила», список книг, которые рекомендовал прочитать Детторе, и сайтов, посвященных беременности, где можно было найти всю необходимую информацию, начиная от правильного питания и заканчивая созданием благоприятного эмоционального фона. Казалось, с того момента, как Наоми и Джон вылезли из вертолета в аэропорту Ла-Гуардия, доктор Детторе снял с себя всякую ответственность. Они покинули его владения – и их пути разошлись навсегда. Единственное, что он попросил сделать, – это уведомить его, когда родится Люк, для документации. И была назначена одна-единственная консультация, по достижении Люком трехлетнего возраста.
Возможно, Детторе потерял к ним интерес потому, что они выбрали так мало из предложенных «опций», подумала Наоми. Хотя он до самого конца их пребывания на «Розе удачи» оставался неизменно вежливым и очаровательным, она почувствовала некий холод и, кажется, нетерпение.
Еще больше ее удивило, что Детторе даже не порекомендовал им никакого акушера или педиатра в Лос-Анджелесе. Он просто сказал Наоми обратиться к своему гинекологу. За те деньги, которые они заплатили, можно было бы ожидать большего внимания.
Гинеколог Наоми посоветовал ей того же самого акушера, что принимал у нее Галлея. Но лучшая подруга Наоми в Лос-Анджелесе, Лори Шапиро, решительно воспротивилась. Дело было не только в воспоминаниях о Галлее. Лора была замужем за сказочно богатым врачом-рентгенологом, и ее муж, Ирвин, знал всех медиков в городе. Единственно приемлемым вариантом оба считали доктора Розенгартена. Он принимал у Лори роды три раза, все три ее отпрыска прошли через его руки. И Лори, и Ирвин уверяли Джона и Наоми, что это лучший специалист в Лос-Анджелесе, и в доказательство приводили длинный список знаменитостей, чьим детям он помог появиться на свет.
В действительности Джон и Наоми обрадовались смене врача. Им и самим хотелось разорвать эту связь со своим несчастным прошлым. Сидя в кабинете доктора Розенгартена и оглядывая вычурную мебель, Джон подумал, что у Университета Южной Калифорнии, помимо прочих, есть и еще одно неоспоримое достоинство. Для профессуры была предусмотрена отличная медицинская страховка.
Секретарша Розенгартена приоткрыла дверь и одними губами что-то произнесла. Высокая грациозная блондинка, истинно калифорнийская красотка, худая и высокомерная, словно Снежная королева.
– Прошу извинить меня, – сказал Розенгартен. – У одной из моих пациенток начались роды, на три недели раньше срока. Она… – Он поднес палец к губам. – Не могу назвать вам имя, конечно, но завтра вы узнаете обо всем из газет. Я скоро вернусь. – Он покровительственно улыбнулся и вышел. В третий раз за время консультации.
Джон почувствовал сильное желание дать ему в глаз. Наоми лежала на кушетке, халат ее был распахнут, а живот намазан гелем.
– У доктора Розенгартена сегодня очень напряженный день, – извиняющимся тоном объяснила медсестра.
– Прекрасно, – сказал Джон. Он взял Наоми за руку и взглянул на серо-белые разводы на мониторе. – Потом передайте ему, как я ему сочувствую.
– Хорошо, непременно передам. – Чувство юмора у медсестры, судя по всему, отсутствовало.
Через несколько томительно долгих минут акушер вернулся.
– Ну что ж, миссис Клаэссон и… э… доктор Клаэссон, теперь я могу подтвердить, что у вас все в порядке. Беременность двенадцать недель, плод здоровый, результаты ультразвукового измерения в норме. – Доктор Розенгартен многозначительно помолчал. – Хотите узнать пол?
Наоми взглянуда на Джона, и оба улыбнулись. Она быстро отвернулась. Чувствовала она себя плохо, ее все время тошнило, и кружилась голова, и прямо перед приходом сюда Наоми в очередной раз вырвало. Все это продолжалось уже несколько недель. Она достала платок и вытерла губы. Рот то и дело наполнялся слюной.
Даже сквозь стеклопакеты было слышно, как грохочет отбойный молоток на улице, семью этажами ниже. Дорожные работы. В воздухе за окном стояла серая пыль. Наоми посмотрела на серую кирпичную стену торгового центра, возвышавшегося прямо напротив Седарс-Синай, и подумала, что нужно будет обязательно заглянуть туда на выходных. Пока длятся летние распродажи, неплохо было бы присмотреть себе пару новых бюстгальтеров и какую-нибудь одежду посвободнее. Она еще не начала набирать вес, хотя грудь значительно увеличилась и стала невероятно болеть, но опыт предыдущей беременности подсказывал, что прибавка в весе произойдет уже в следующем месяце.