Ирен, не отвечая, продолжала смотреть на него и не двигалась.
С жестом нетерпения и гнева он обернулся к Мэтью.
– Вы тоже пойдете, Мэтти.
Мэтью позабавила его роль компаньонки, но девушка, по-видимому, была довольна. Они пошли по вершине утеса в сторону Джербурга. Вечер был теплый, и в воздухе гудела мошкара: катастрофа, очевидно, не причинила ей вреда. Миллер ничего не говорил, но молчание подействовало на девушку – она начала говорить быстро и нервно о землетрясении и о том, как они оказались в ловушке; такие нервные разговоры о катастрофе были, по-видимому, свойственны всем выжившим.
Она замолчала, когда Миллер сказал:
– Теперь все новое. Вы понимаете? Законы и все остальное – все исчезло. Кто-то должен решать, что делать.
С ноткой вызова она ответила:
– А разве нельзя, чтобы решали все вместе?
– Послушайте, – сказал Миллер, – вы умная девушка. Если бы мы с Мэтти не организовали остальных, вы все еще сидели бы в своем подвале. Думаете, они побеспокоились бы о вас?
Он нервничал, таким Мэтью его еще не видел. Девушка, наоборот, хорошо владела собой. Что бы ни произошло сейчас, подумал Мэтью, она станет важной фигурой в группе.
Ирен с холодком сказала:
– Мы очень благодарны за освобождение. Мне бы не хотелось, чтобы вы думали иначе.
Миллер продолжал.
– Мы должны действовать энергично. А у нас… ну… не все решено. Кто-то должен был возглавить всех. Таким человеком оказался я. Остальные слушаются меня, потому что так лучше для всех.
– Я уверена, что из-за нас с Хильдой у вас не будет никаких затруднений.
– Из-за Хильды нет, а из-за вас будут. – Она вопросительно взглянула на него. – Вы девушка – Он в затруднении отвел взгляд. – И очень хорошенькая девушка. У вас будут неприятности с Де Порто, может быть, с Гарри… и с Энди, когда у него заживет нога.
– С этими трудностями я справлюсь сама.
– Нет, не справитесь. Вы еще не поняли, насколько все изменилось. А я не могу рисковать раздорами в лагере. Поэтому, когда мы вернемся, я скажу всем, что вы моя девушка.
Она холодно взглянула на него. Ирен явно принадлежала к людям, которые не совершают опрометчивых поступков. Она сказала:
– Мы с Хильдой будем жить в одной палатке.
Миллер быстро ответил, довольный достигнутым компромиссом:
– Мы приготовим для вас палатку. Я знаю, что вы за девушка. И не тороплю вас. Но вы будете под моей защитой – остальные должны это понять.
– А Хильда?
– Она может поступать, как хочет. Как хотите вы.
После паузы она сказала:
– А Ширли? Я поняла, что она тоже под вашей защитой.
– Ширли шлюха. Забудьте о ней.
Ирен сказала:
– Я очень устала. Идемте назад.
По молчаливому согласию последнее слово осталось за ней. Сильная натура. Не возвращаются ли они к матриархату, подумал Мэтью. Возможно, все решал этот момент.
На обратном пути Миллер много разговаривал и смеялся. Он явно обрадовался достигнутому соглашению. Мэтью понял, что его роль быть не только компаньонкой, но и утверждающей инстанцией. Он надеялся, что Миллер не будет очень рассчитывать на него.
На полпути к лагерю он сказал:
– Слушайте.
Они стояли неподвижно, Миллер на полуслове замолчал. Звук доносился из темнеющей голубизны. Значит, по крайней мере одна выжила. Птица, пропев несколько нот, замолкла.
С жестом нетерпения и гнева он обернулся к Мэтью.
– Вы тоже пойдете, Мэтти.
Мэтью позабавила его роль компаньонки, но девушка, по-видимому, была довольна. Они пошли по вершине утеса в сторону Джербурга. Вечер был теплый, и в воздухе гудела мошкара: катастрофа, очевидно, не причинила ей вреда. Миллер ничего не говорил, но молчание подействовало на девушку – она начала говорить быстро и нервно о землетрясении и о том, как они оказались в ловушке; такие нервные разговоры о катастрофе были, по-видимому, свойственны всем выжившим.
Она замолчала, когда Миллер сказал:
– Теперь все новое. Вы понимаете? Законы и все остальное – все исчезло. Кто-то должен решать, что делать.
С ноткой вызова она ответила:
– А разве нельзя, чтобы решали все вместе?
– Послушайте, – сказал Миллер, – вы умная девушка. Если бы мы с Мэтти не организовали остальных, вы все еще сидели бы в своем подвале. Думаете, они побеспокоились бы о вас?
Он нервничал, таким Мэтью его еще не видел. Девушка, наоборот, хорошо владела собой. Что бы ни произошло сейчас, подумал Мэтью, она станет важной фигурой в группе.
Ирен с холодком сказала:
– Мы очень благодарны за освобождение. Мне бы не хотелось, чтобы вы думали иначе.
Миллер продолжал.
– Мы должны действовать энергично. А у нас… ну… не все решено. Кто-то должен был возглавить всех. Таким человеком оказался я. Остальные слушаются меня, потому что так лучше для всех.
– Я уверена, что из-за нас с Хильдой у вас не будет никаких затруднений.
– Из-за Хильды нет, а из-за вас будут. – Она вопросительно взглянула на него. – Вы девушка – Он в затруднении отвел взгляд. – И очень хорошенькая девушка. У вас будут неприятности с Де Порто, может быть, с Гарри… и с Энди, когда у него заживет нога.
– С этими трудностями я справлюсь сама.
– Нет, не справитесь. Вы еще не поняли, насколько все изменилось. А я не могу рисковать раздорами в лагере. Поэтому, когда мы вернемся, я скажу всем, что вы моя девушка.
Она холодно взглянула на него. Ирен явно принадлежала к людям, которые не совершают опрометчивых поступков. Она сказала:
– Мы с Хильдой будем жить в одной палатке.
Миллер быстро ответил, довольный достигнутым компромиссом:
– Мы приготовим для вас палатку. Я знаю, что вы за девушка. И не тороплю вас. Но вы будете под моей защитой – остальные должны это понять.
– А Хильда?
– Она может поступать, как хочет. Как хотите вы.
После паузы она сказала:
– А Ширли? Я поняла, что она тоже под вашей защитой.
– Ширли шлюха. Забудьте о ней.
Ирен сказала:
– Я очень устала. Идемте назад.
По молчаливому согласию последнее слово осталось за ней. Сильная натура. Не возвращаются ли они к матриархату, подумал Мэтью. Возможно, все решал этот момент.
На обратном пути Миллер много разговаривал и смеялся. Он явно обрадовался достигнутому соглашению. Мэтью понял, что его роль быть не только компаньонкой, но и утверждающей инстанцией. Он надеялся, что Миллер не будет очень рассчитывать на него.
На полпути к лагерю он сказал:
– Слушайте.
Они стояли неподвижно, Миллер на полуслове замолчал. Звук доносился из темнеющей голубизны. Значит, по крайней мере одна выжила. Птица, пропев несколько нот, замолкла.
6
Через пять дней после первых толчков хорошая погода кончилась. Утром небо затянули облака, и днем и вечером лил проливной дождь. Ночь провели в сырости: палатки протекали и через короткое время стали почти бесполезны для защиты от непогоды. На следующее утро поднялся ветер, и рассвет осветил влажную и жалкую сцену.
К десяти часам пришлось отказаться от попыток сделать что-нибудь с палатками; все отступили в менее открытое место. Его нашли в четверти мили от лагеря, у возвышения, покрытого вывороченными с корнями деревьями. Возвышение давало некоторую защиту от ветра, но не спасало от дождя. Мэтью предложил использовать пещеры у подножия утесов, но его предложение не было принято. Туда трудно спускаться, особенно со сломанной ногой Энди, и еще труднее подниматься; невозможно разбивать постоянный лагерь в таком недоступном месте; там темно и запах разлагающихся водорослей.. Истинная причина, подумал Мэтью, не высказывается: все боялись оказаться под чем-либо более прочным, чем палатка. Он и сам чувствовал при этой мысли парализующий страх.
Весь остаток дня и всю следующую ночь они жались друг к другу. Попытки развести костер окончились неудачей, и необходимость есть холодную пищу из консервных банок еще больше усилила общую депрессию. Помешательство мамаши Латрон не проходило; она бродила, выкрикивая в рваное темное небо то молитвы, то проклятия; впрочем, далеко она не уходила и возвращалась обратно. Вначале Ширли, потом Хильда начали плакать, плач их то сменялся всхлипываниями, то снова начинался с прежней силой. Маленькая Мэнди тоже плакала, но более тихо. Билли не плакал, но Мэтью видел, как дрожат его губы. Он пытался развеселить детей, разговаривая с ними или играя в разные игры, но если не считать Джейн, ему никогда не удавалось общение с детьми. Это женское дело, но три женщины были хуже детей, а Ирен погрузилась в мрачную необщительность. В долгие часы тьмы спали урывками и проснулись утром такого же холодного и ветреного дня, как и предыдущий. Дождя не было, но ясно было, что он может начаться в любую минуту.
В этот день к ним присоединился Малливант. После спасения его видели, когда проходили мимо развалин его дома; он стоял у трех свежих могил. Миллер крикнул, чтобы он не был дураком и шел с ними, но Малливант молча покачал головой и отвернулся. Теперь он пришел к ним, истощенный и промокший, и хотя не сказал и двух слов, но принял пищу, и когда вечер перешел в третью шквальную ночь, дрожа, лег вместе со всеми.
К утру все окончательно замерзли и чувствовали себя несчастными; у Гарри и Мэнди появились признаки температуры, но ветер стих, и облака поредели. Наконец удалось развести костер и подогреть консервированное мясо с бобами. Больных напоили кодеином, и все принялись за работу. На этот раз работали более целеустремленно и охотно, чем сразу после землетрясения. Как будто дождь и лишения сняли последствия шока. Мэтью заметил, что и приказы Миллера теперь исполнялись охотнее. Они обратились друг к другу за помощью, но вначале ими руководило отчаяние. Теперь появилось нечто иное, может быть, надежда.
Снова принявшись за раскопки, они отыскали склад, о котором говорил Миллер. Они сплели для осла корзины и с его помощью перевозили в лагерь консервы. Много было повреждено при падении здания, но то, что осталось, вполне могло прокормить общину всю зиму и часть последующего года. Там же они нашли несколько кусков брезента в хорошем состоянии размерами восемь футов на двенадцать. С их помощью они соорудили две большие общественные палатки, одну для еды, другую для иных целей. Их возводили с большим старанием, чем первые палатки, и на новом месте, которое до какой-то степени защищало от северо-восточных ветров. Соблазнительно представить себе, думал Мэтью, что в последующие годы на этом месте появится зал советов, дворец, может быть, храм странных божеств. Впрочем, это маловероятно. Даже хотя Гернси больше не остров, вряд ли здесь пройдут пути мировой торговли. Да и в местном масштабе, если придется строить город, для него выберут более защищенное и удобное расположение.
Рядом с большими поставили маленькие палатки, и установились взаимоотношения. Признание Миллера вождем проявилось в том, что Ирен не касались притязания других мужчин. Она не позволяла Миллеру никаких вольностей и спала в палатке с Хильдой, но воспринимала общее почтение как нечто должное. За Хильдой ухаживали Де Порто и Гарри, а также Энди, причем Мэтью решил, что у последнего больше всего шансов на успех. Нога у Энди еще не зажила, и Хильда проводила много времени, помогая ему. К тому же Де Порто и Гарри использовали Ширли с сексуальными целями. Де Порто не делал из этого тайны. Гарри был более скрытен, но все знали об этом. Они не ходили в палатку, которую Ширли делила теперь с мамашей Латрон и Мэнди, но уводили ее в утесы. Ширли казалась по-своему довольной.
Община развивалась и в других отношениях. Отыскались еще курятники, и вскоре набралось 15 кур и даже два петуха. Один из них оказался худым и апатичным, но другой занялся делом с большим пылом. Двух кур оставили наседками, и они сидели на яйцах. Все были этим довольны. Консервированная пища, которой они главным образом питались, рано или поздно кончится; цыплята, растущие в теплых яйцах, были залогом будущего.
Устроили праздник и с разрешения Миллера выпили пива из жестянок; отыскали несколько ящиков с пивом; часть жестянок не была повреждена, и в приступе великодушия Миллер разрешил его пить (несколько целых бутылок виски он забрал в свое распоряжение).
Среди всеобщего шума и веселья во время пира Хильда случайно взглянула в сторону и увидела незнакомца. Она удивленно вскрикнула, и все обернулись.
Вначале Мэтью решил, что это безумец, которого не видели после бури. Но незнакомец моложе; волосы у него рыжие. Очевидно, он испытал большие лишения, ему пришлось труднее, чем им. Он был болезненно худ и грязен, а одежда его висела клочьями. Ему уступили место у огня, накормили. Жадно глотая, он рассказывал.
Он оказался вовсе не с Гернси, а с Сарка. Звали его Ле Перре. После катастрофы он бродил по острову, безуспешно отыскивая других выживших. Некоторое время жил в оцепенении, вел почти растительное существование, ел, пил и спал, смутно надеясь на помощь извне. Но вчера он неожиданно понял, что этого не произойдет. Он один выжил из нескольких сотен жителей Сарка; разумно предположить, что на главном острове с гораздо большим населением выживет больше. Море ушло; ничего не мешало ему пройти 9 миль до Гернси.
Вначале он направился к маленьким островам Джету и Герм. С них в ясном полуденном свете он увидел опустошенный восточный берег Гернси; пустое место там, где раньше стояли порт Святого Петра со Святой Сэмисон. Этот масштаб разрушений, гораздо больший, чем на других островах, расстроил и удручил его. Ночь он провел на Герме и лишь поздно утром на следующий день решился преодолеть оставшиеся три мили. Добравшись до Гернси, он по склонам, покрытым разлагающимися трупами, поднялся туда, где была столица округа; откуда, потеряв всякую надежду, пошел на южное плато. И вот, думая, что он, возможно, последний оставшийся в живых человек, он услышал голоса в отдалении и, не веря своим ушам, пошел туда.
Постепенно он оттаял и превратился из жалкой карикатуры в человека. Мэтью понял, что это разговорчивый человек и ему должно было быть особенно трудно не иметь слушателей. Как и у других, чувство перспективы у него не соответствовало действительности. Он занимался извозом и постоянно возвращался к тому, что недавно купил новую пролетку, а сезон, похоже, будет совсем не туристический.
– А как же зима? – спрашивал он. Зима – сезон отдыха, в это время жители Сарка проживают нажитое за лето. – Что мы будем делать зимой?
Когда все немного свыклись с происшествием, Мэтью отвел новичка в сторону, начал задавать вопросы, которые возникли у него, как только он узнал о происхождении Ле Перре.
– Трудно ли идти по морскому дну?
– По-разному. По песку хорошо, да и по рифам ничего, если они не острые. Есть участки грязи, но она высыхает. А водоросли! Боже, как они воняют! Хуже, чем трупы.
– Сколько времени вам потребовалось?
– Времени?
– Ну, с какой скоростью вы шли? Миля в час? Меньше?
– Больше. До Джету я добрался часа за четыре. Время определял по солнцу. У меня были часы, но я их уже выбросил. Нет смысла знать, который час.
– Вода осталась, не так ли? Можно с берега ее увидеть.
Саркисец пожал плечами.
– Лужи. Большие можно назвать озерами.
– Очень большие?
Одно с четверть мили длиной. В нем сардины. Но они все высыхают. Видно по кольцам, когда они съеживаются.
– Значит это не так уж трудно?
– Когда начнешь. Труднее всего начать. Даже когда видишь, что дно сухое, все равно думаешь, что здесь что-то не так. Я боялся. Думал, что море вернется. Все время оглядывался через плечо и обрадовался, когда взобрался на Джету. Хотя там ничего не было. Немного травы на верхушке. Большая волна все очистила. То же самое и на Герме…
Он продолжал говорить, а Мэтью время от времени кивал. Он думал о Джейн; он знал, что вернувшаяся надежда неразумна, но она казалась ему самым дорогим из того, что произошло после катастрофы. Оглушенный смертью и разрушением, среди которых он очутился, Мэтью понимал, что не будет никакой помощи из внешнего мира, с большой земли. Возможность того, что там тоже окажутся выжившие, казалась невероятной. И хотя море ушло, чувство изолированности сохранилось. Ведь остров можно покинуть лишь на почтовом пароходе или на утреннем самолете. Шок, полученный от появления новичка, был двояким: на большой земле могут существовать, несомненно, существуют другие группы выживших… и можно добраться до большой земли. Сарк всего лишь в девяти милях, Саутгемптон – в ста, но возможность все равно существует.
И от этой возможности мозг его переключился на другие. Если бы она оставалась в Лондоне, в этом огромном человеческом муравейнике, надежды бы не было. Но у Мэри в Сассексе… Старый прочный деревянный дом на холме, а Джейн, как всегда, спит в остроконечной комнате под крышей. Она могла выжить. Конечно, шансы против велики, но он почти видел, как Джейн вытаскивают за руки, как они вытаскивали двух девушек. Она ожила для него, и печаль, заполнявшая все его мысли и действия, отступила. И сменилась беспокойством и нетерпением. И сразу единственной целью для Мэтью стало добраться до Джейн. Он напряженно размышлял. Нужно подготовиться. Путь предстоит долгий и по земле, совершенно изменившейся. Готовиться нужно тщательно.
Всю ночь, лежа без сна и глядя в отверстие палатки на звезды, Мэтью думал об этом. Утром он заговорил с Миллером. Вначале тот слушал невнимательно: Де Порто после доения сказал, что, возможно, корове предстоит отел, и Миллер уже видел будущие стада. Мэтью говорил уже некоторое время, прежде чем Миллер выпалил:
– Что? Идти на большую землю? Не сходите с ума, Мэтти! Вы не сумеете это сделать, да и что хорошего вам это принесет?
– Моя дочь, – начал снова объяснять Мэтью. – Возможно, она жива. Я знаю, что шансы на это малы, но должен убедиться.
Миллер смотрел на него.
– Вы сошли с ума.
Мэтью пожал плечами.
– Возможно.
Миллер положил руку ему на плечо.
– Мне не хотелось бы быть жестоким. Мы все немного не в себе после случившегося. Не кричим, как мамаша Латрон или этот глупый старый педик там, на Валде-Террес, но немного все же свихнулись. Я знаю это. И все же нужно сохранять разум. Такие безумные поступки не принесут ничего хорошего. Ла Перре… это совсем другое дело, он ведь пришел с Сарка. Он там сходил с ума, у него не было пищи… ведь всего девять миль. Вы меня понимаете?
– Да, понимаю. Но это не имеет значения.
– Говорю вам: это самоубийство.
– Смотря как взглянуть. И во всяком случае это никого не касается.
– Касается, клянусь господом! Такой маленькой группе, как наша, нужна каждая пара рук. Мы не можем никого терять. И вас больше всего. Вы моя правая рука, Мэтти. Вы помогаете мне организовать все. Вы знаете, как я от вас завишу.
– Теперь вам никто на нужен. Вначале было иначе, но сейчас все идет гладко.
– Потому что вы здесь.
– Нет.
Мэтью не высказал свою мысль: хотя Миллеру действительно нужно было опираться на сильного человека, замена в лице Ирен была готова. Миллер не видел этого, потому что, хотя и признавал силу женщин, не понимал ни размеров этой силы, ни своей собственной зависимости от нее.
Миллер, вспыхнув, сказал:
– Неважно, Мэтти. Говорю вам, вы мне нужны.
– Научитесь обходиться без меня. – Мэтью улыбнулся. – Это не покажется вам трудным.
– Нет!
У него был такой же нервный и отчаянный вид, какой, как помнил Мэтью, во время разговора с Ирен. Если бы девушка возражала ему, ситуация могла резко обостриться. Сейчас тоже, подумал Мэтью. Он небрежно спросил:
– Вы хотите сказать, что не разрешаете мне уйти?
Миллер тяжело ответил:
– Вы не уйдете, Мэтти. Для вашего блага и ради всех остальных. Мы все еще немного не в себе. Через пару недель вам будет лучше. Но запомните: вы не уйдете. Если понадобится, мы вас свяжем.
Мэтью подумал, последуют ли за ним другие в таком случае. Может, да, а может, и нет. Но вызывать конфликт нельзя: либо Миллер разъяриться, либо, если он потерпит поражение, группа может распасться. Мэтью видел, что остальные, привлеченные громким голосом Миллера, прислушиваются: Де Порто, Хильда, маленький Билли. Он сговорчиво сказал:
– Вы хозяин. Но я надеюсь, вы измените свое мнение. Поговорим об этом позже.
Миллер с нервным смехом схватил его за руку.
– Разговоры не повредят, Мэтти! Пока вы понимаете, что мы не можем обойтись без вас. Пошли. Посмотрим на эту корову. Как узнать, беременна ли она? Вы не знаете?
В течение следующих нескольких дней на случай, если Миллер следит за ним, Мэтью ничего не делал, а потом начал готовиться тщательно и в тайне. Среди собранных вещей он нашел рюкзак. Перенес его в тайник – старый немецкий бункер дальше на берегу. Землетрясение сдвинуло его; вертикальный ход, ведущий на дно, покосился, но стальная лестница осталась на месте. Вряд ли кто-нибудь из лагеря окажется здесь, но Мэтью из предосторожности забросал вход ветками. После этого он при возможности приносил сюда вещи, которые считал необходимыми для путешествия.
Прежде всего это была пища в наиболее консервированной форме: главным образом мясо с бобами. Самая трудная проблема, конечно, запас свежей воды. Сто миль до берега, скажем, по 15 миль в день – это означает неделю пути. В разбитом автомобиле Мэтью нашел пластиковую канистру, способную вместить галлон. Пинта воды в день – вполне возможно в этом климате, к тому же среди скал может оказаться дождевая вода. И, конечно, Олдерни. Там есть источники, где он может обновить свой запас. Это сокращает дистанцию на четверть. 75 миль – он пройдет их в 5 дней.
Он возьмет с собой запасную пару крепких ботинок. Две фуфайки, пару носков, чтобы надевать ночью; так можно будет обойтись без одеяла. Макинтош, который он спрятал в Вал-де-Террес, перекочевал в тайник вместе с коробкой патронов. Ружье Мэтью держал в палатке, чтобы не вызвать подозрений. Его он возьмет в последнюю минуту.
Подготовка, поскольку к ней нельзя было привлекать внимание, заняла почти две недели. К концу этого периода было еще одно ухудшение погоды, но все собрались в больших палатках, которые выстояли даже несколько довольно сильных толчков во время бури. Столбы палаток покосились, один сломался, но это произошло днем, и мужчины без труда все поправили. Всех охватило чувство общего торжества, явно контрастировавшего с жалкими первыми днями.
Произошло еще одно важное событие – либо из-за этого, либо по другой причине, Мэтью не знал. Но когда небо прояснилось и были снова поставлены маленькие палатки, Ирен не вернулась в свою, но заняла место в палатке Миллера. Тот казался слегка ошеломленным, но встретил перемену с шумным весельем. Мэтью подумал, что теперь остальные будут еще больше уважать Ирен. Она будет управлять хорошо – холодно, эффективно и без воображения. Мэтью гадал, станут ли ее сыновья и дочери ее наследниками. Вот так складываются общественные отношения. Впрочем, такие размышления занимали его лишь слегка. Важнее было то, что Миллер, в своем новом счастье, расслабился и потерял бдительность. Мэтью смог проводить больше времени вне лагеря, готовясь к бегству.
Ночью его разбудило дрожание земли. Они уже настолько к этому привыкли, что поворачивались на другой бок и снова засыпали. На этот раз Мэтью не уснул. Он не знал, который час, но в небе виднелись первые признаки рассвета. Он ждал долго, не менее десяти минут, потом как можно тише оделся. Для уверенности прошептал: «Билли!» Ответа не было. Ему видны были очертания укрытой одеялом фигуры мальчика. Мэтью достал из-под матраца ружье и вышел. Никто не пошевельнулся.
Вначале трудно было находить путь по неровной местности к бункеру, но постепенно глаза его привыкли к полутьме. Он захватил с собой маленький карманный фонарик, слишком слабый для открытой местности, но способный помочь в черноте бункера. Рюкзак был уже упакован, а канистра наполнена водой. Он вынес их наружу, аккуратно прикрепил канистру к рюкзаку, поперек всего этого приладил ружье и взвалил все на спину. Тяжеловато, но вес хорошо распределен, да и он чувствовал себя крепче, чем в прежние дни. Мэтью был убежден, что легко справится.
Наиболее прямой путь, поскольку он направлялся на север, пролегал через основание Джербурга к заливу Фермейн. Но это означало необходимость пересечь тошнотворно знакомые развалины св.Мартина, и Мэтью направился к Диветту. На полпути он миновал Монумент, наклоненный под странным углом. Диветт был опустошен приливной волной. От того, что напыщенно называли Сосновым Бором, не осталось даже пня. Мыс обвалился, и поэтому спуск оказался не крутым. Мэтью достиг дна, быстро оглянулся и пошел по долине, некогда бывшей дном пролива.
Хуже всего, как и говорил Ле Перре, было чувство беспокойства. Мэтью постоянно ощущал чуждость того мира, который обнажился неожиданно вокруг. В серой предрассветной полумгле стояли скалы и рифы самых невероятных форм и очертаний. Долгие столетия здесь катились морские волны; море сохранилось в запахе гниющих водорослей, в лужах, задержавшихся среди скал, в дохлых крабах и омарах. Казалось невероятным, что море не возвращается. Мэтью поймал себя на том, что все время прислушивается, ожидая услышать отдаленный гул, который превратится в гром возвращающихся мстительных волн.
Светлело, и очертания менялись, мрачная загадочность скал уступала место рваному богатству форм и красок с выступами розового и желтого гранита, с ослепляющими вспышками белого мрамора на сером фоне. Но тревожное чувство осталось: Мэтью окружал чужой мир, и он шел по нему, как браконьер. Ему начали попадаться знакомые предметы, унесенные из разрушенного города в объятиях отступавших волн: разбитый фарфор, часть стула, прогнутая велосипедная рама, холст, который мог быть произведением искусства, но теперь представлял собой гниющую смесь полотна и краски. Эти предметы не успокоили его; наоборот, ему стало еще хуже. Их несоответствие указывало на его собственную неуместность. Там, где справа на горизонте показалась разрушенная башня Брегона, он нашел газовую плиту, целую, но вырванную из своих переплетений и труб. При виде этой плиты, торчащей из песка, он почувствовал холодок страха.
Он находился в самом узком месте пролива между Гермом и Бордо, когда услышал крик. Далекий и слабый, это, несомненно, был крик человека. Солнце взошло, лучи его согрели Мэтью. Он взобрался на скалу и посмотрел назад. Скалы, песок, полосы грязи и воды. Но тут он вновь услышал крик. Голос детский и, несомненно, знакомый…
Мэтью сложил руки вокруг рта и громко закричал:
– Я здесь!
Голос его эхом отдавался вокруг:
– Здесь… здесь… здесь…
Подбежав к нему, Билли задыхался и плакал. Лицо его было покрыто грязью, в которой слезы проделали полоски. Он смотрел на Мэтью с тревогой и надеждой.
Мэтью спросил:
– Что ты здесь делаешь, Билли? Ты пошел за мной. Почему?
– Я хочу идти с вами.
Мэтью покачал головой.
– Слишком далеко и трудно. Тебе лучше вернуться.
Билли сказал:
– Я знал, что вы уйдете. А сегодня утром вы вышли из палатки, и я видел, как вы взяли ружье. Я понял, что вы уйдете сегодня. Я держался подальше и потерял вас и не знал, что делать. Но потом пошел на утесы и увидел вас. Вы были далеко. Я побежал и пытался вас догнать. Но не смог и заблудился. Тогда я начал кричать. – Он снова посмотрел виновато. – Я не хотел кричать, чтобы не услышали Миллер и все остальные, но я заблудился.
Мэтью снял со спины рюкзак и посадил Билли рядом с собой.
– Я пойду один, Билли, а ты должен вернуться в лагерь. Там за тобой могут присмотреть, а я не могу. Пойми, это разумно.
– Я не пойду, мистер Коттер.
– А кто будет смотреть за Паутинкой?
– Она теперь их. Они ее заставляют все время работать.
Мэтью показал на рюкзак.
– Здесь продукты. На одного, а не на двоих.
– Я не буду есть много. – Мальчик порылся в карманах и вытащил несколько плиток шоколада, грязных, но целых. – Я их сберег.
Мэтью молча смотрел на него. Существует множество возражений, но ни одно из них не убедит мальчика. Единственный выход – быть строгим: сделать гневное лицо и приказать ему возвращаться. К тому времени, как он достигнет лагеря, Миллеру и другим будет уже поздно предпринимать что-нибудь. Может быть, мальчика побьют за то, что он не поднял тревогу, когда уходил Мэтью. И на пути назад он не заблудится: остров хорошо виден.
Все это разумно. Невозможно предсказать опасности и трудности, ждущие впереди. Ему едва хватит пищи и воды, а рисковать жизнью мальчика нельзя. У мальчика только одежда, которая на нем, единственная пара обуви, которая изорвется на полпути.
Но Мэтью знал, что не отошлет мальчика назад по этой враждебной, чужой местности.
К десяти часам пришлось отказаться от попыток сделать что-нибудь с палатками; все отступили в менее открытое место. Его нашли в четверти мили от лагеря, у возвышения, покрытого вывороченными с корнями деревьями. Возвышение давало некоторую защиту от ветра, но не спасало от дождя. Мэтью предложил использовать пещеры у подножия утесов, но его предложение не было принято. Туда трудно спускаться, особенно со сломанной ногой Энди, и еще труднее подниматься; невозможно разбивать постоянный лагерь в таком недоступном месте; там темно и запах разлагающихся водорослей.. Истинная причина, подумал Мэтью, не высказывается: все боялись оказаться под чем-либо более прочным, чем палатка. Он и сам чувствовал при этой мысли парализующий страх.
Весь остаток дня и всю следующую ночь они жались друг к другу. Попытки развести костер окончились неудачей, и необходимость есть холодную пищу из консервных банок еще больше усилила общую депрессию. Помешательство мамаши Латрон не проходило; она бродила, выкрикивая в рваное темное небо то молитвы, то проклятия; впрочем, далеко она не уходила и возвращалась обратно. Вначале Ширли, потом Хильда начали плакать, плач их то сменялся всхлипываниями, то снова начинался с прежней силой. Маленькая Мэнди тоже плакала, но более тихо. Билли не плакал, но Мэтью видел, как дрожат его губы. Он пытался развеселить детей, разговаривая с ними или играя в разные игры, но если не считать Джейн, ему никогда не удавалось общение с детьми. Это женское дело, но три женщины были хуже детей, а Ирен погрузилась в мрачную необщительность. В долгие часы тьмы спали урывками и проснулись утром такого же холодного и ветреного дня, как и предыдущий. Дождя не было, но ясно было, что он может начаться в любую минуту.
В этот день к ним присоединился Малливант. После спасения его видели, когда проходили мимо развалин его дома; он стоял у трех свежих могил. Миллер крикнул, чтобы он не был дураком и шел с ними, но Малливант молча покачал головой и отвернулся. Теперь он пришел к ним, истощенный и промокший, и хотя не сказал и двух слов, но принял пищу, и когда вечер перешел в третью шквальную ночь, дрожа, лег вместе со всеми.
К утру все окончательно замерзли и чувствовали себя несчастными; у Гарри и Мэнди появились признаки температуры, но ветер стих, и облака поредели. Наконец удалось развести костер и подогреть консервированное мясо с бобами. Больных напоили кодеином, и все принялись за работу. На этот раз работали более целеустремленно и охотно, чем сразу после землетрясения. Как будто дождь и лишения сняли последствия шока. Мэтью заметил, что и приказы Миллера теперь исполнялись охотнее. Они обратились друг к другу за помощью, но вначале ими руководило отчаяние. Теперь появилось нечто иное, может быть, надежда.
Снова принявшись за раскопки, они отыскали склад, о котором говорил Миллер. Они сплели для осла корзины и с его помощью перевозили в лагерь консервы. Много было повреждено при падении здания, но то, что осталось, вполне могло прокормить общину всю зиму и часть последующего года. Там же они нашли несколько кусков брезента в хорошем состоянии размерами восемь футов на двенадцать. С их помощью они соорудили две большие общественные палатки, одну для еды, другую для иных целей. Их возводили с большим старанием, чем первые палатки, и на новом месте, которое до какой-то степени защищало от северо-восточных ветров. Соблазнительно представить себе, думал Мэтью, что в последующие годы на этом месте появится зал советов, дворец, может быть, храм странных божеств. Впрочем, это маловероятно. Даже хотя Гернси больше не остров, вряд ли здесь пройдут пути мировой торговли. Да и в местном масштабе, если придется строить город, для него выберут более защищенное и удобное расположение.
Рядом с большими поставили маленькие палатки, и установились взаимоотношения. Признание Миллера вождем проявилось в том, что Ирен не касались притязания других мужчин. Она не позволяла Миллеру никаких вольностей и спала в палатке с Хильдой, но воспринимала общее почтение как нечто должное. За Хильдой ухаживали Де Порто и Гарри, а также Энди, причем Мэтью решил, что у последнего больше всего шансов на успех. Нога у Энди еще не зажила, и Хильда проводила много времени, помогая ему. К тому же Де Порто и Гарри использовали Ширли с сексуальными целями. Де Порто не делал из этого тайны. Гарри был более скрытен, но все знали об этом. Они не ходили в палатку, которую Ширли делила теперь с мамашей Латрон и Мэнди, но уводили ее в утесы. Ширли казалась по-своему довольной.
Община развивалась и в других отношениях. Отыскались еще курятники, и вскоре набралось 15 кур и даже два петуха. Один из них оказался худым и апатичным, но другой занялся делом с большим пылом. Двух кур оставили наседками, и они сидели на яйцах. Все были этим довольны. Консервированная пища, которой они главным образом питались, рано или поздно кончится; цыплята, растущие в теплых яйцах, были залогом будущего.
Устроили праздник и с разрешения Миллера выпили пива из жестянок; отыскали несколько ящиков с пивом; часть жестянок не была повреждена, и в приступе великодушия Миллер разрешил его пить (несколько целых бутылок виски он забрал в свое распоряжение).
Среди всеобщего шума и веселья во время пира Хильда случайно взглянула в сторону и увидела незнакомца. Она удивленно вскрикнула, и все обернулись.
Вначале Мэтью решил, что это безумец, которого не видели после бури. Но незнакомец моложе; волосы у него рыжие. Очевидно, он испытал большие лишения, ему пришлось труднее, чем им. Он был болезненно худ и грязен, а одежда его висела клочьями. Ему уступили место у огня, накормили. Жадно глотая, он рассказывал.
Он оказался вовсе не с Гернси, а с Сарка. Звали его Ле Перре. После катастрофы он бродил по острову, безуспешно отыскивая других выживших. Некоторое время жил в оцепенении, вел почти растительное существование, ел, пил и спал, смутно надеясь на помощь извне. Но вчера он неожиданно понял, что этого не произойдет. Он один выжил из нескольких сотен жителей Сарка; разумно предположить, что на главном острове с гораздо большим населением выживет больше. Море ушло; ничего не мешало ему пройти 9 миль до Гернси.
Вначале он направился к маленьким островам Джету и Герм. С них в ясном полуденном свете он увидел опустошенный восточный берег Гернси; пустое место там, где раньше стояли порт Святого Петра со Святой Сэмисон. Этот масштаб разрушений, гораздо больший, чем на других островах, расстроил и удручил его. Ночь он провел на Герме и лишь поздно утром на следующий день решился преодолеть оставшиеся три мили. Добравшись до Гернси, он по склонам, покрытым разлагающимися трупами, поднялся туда, где была столица округа; откуда, потеряв всякую надежду, пошел на южное плато. И вот, думая, что он, возможно, последний оставшийся в живых человек, он услышал голоса в отдалении и, не веря своим ушам, пошел туда.
Постепенно он оттаял и превратился из жалкой карикатуры в человека. Мэтью понял, что это разговорчивый человек и ему должно было быть особенно трудно не иметь слушателей. Как и у других, чувство перспективы у него не соответствовало действительности. Он занимался извозом и постоянно возвращался к тому, что недавно купил новую пролетку, а сезон, похоже, будет совсем не туристический.
– А как же зима? – спрашивал он. Зима – сезон отдыха, в это время жители Сарка проживают нажитое за лето. – Что мы будем делать зимой?
Когда все немного свыклись с происшествием, Мэтью отвел новичка в сторону, начал задавать вопросы, которые возникли у него, как только он узнал о происхождении Ле Перре.
– Трудно ли идти по морскому дну?
– По-разному. По песку хорошо, да и по рифам ничего, если они не острые. Есть участки грязи, но она высыхает. А водоросли! Боже, как они воняют! Хуже, чем трупы.
– Сколько времени вам потребовалось?
– Времени?
– Ну, с какой скоростью вы шли? Миля в час? Меньше?
– Больше. До Джету я добрался часа за четыре. Время определял по солнцу. У меня были часы, но я их уже выбросил. Нет смысла знать, который час.
– Вода осталась, не так ли? Можно с берега ее увидеть.
Саркисец пожал плечами.
– Лужи. Большие можно назвать озерами.
– Очень большие?
Одно с четверть мили длиной. В нем сардины. Но они все высыхают. Видно по кольцам, когда они съеживаются.
– Значит это не так уж трудно?
– Когда начнешь. Труднее всего начать. Даже когда видишь, что дно сухое, все равно думаешь, что здесь что-то не так. Я боялся. Думал, что море вернется. Все время оглядывался через плечо и обрадовался, когда взобрался на Джету. Хотя там ничего не было. Немного травы на верхушке. Большая волна все очистила. То же самое и на Герме…
Он продолжал говорить, а Мэтью время от времени кивал. Он думал о Джейн; он знал, что вернувшаяся надежда неразумна, но она казалась ему самым дорогим из того, что произошло после катастрофы. Оглушенный смертью и разрушением, среди которых он очутился, Мэтью понимал, что не будет никакой помощи из внешнего мира, с большой земли. Возможность того, что там тоже окажутся выжившие, казалась невероятной. И хотя море ушло, чувство изолированности сохранилось. Ведь остров можно покинуть лишь на почтовом пароходе или на утреннем самолете. Шок, полученный от появления новичка, был двояким: на большой земле могут существовать, несомненно, существуют другие группы выживших… и можно добраться до большой земли. Сарк всего лишь в девяти милях, Саутгемптон – в ста, но возможность все равно существует.
И от этой возможности мозг его переключился на другие. Если бы она оставалась в Лондоне, в этом огромном человеческом муравейнике, надежды бы не было. Но у Мэри в Сассексе… Старый прочный деревянный дом на холме, а Джейн, как всегда, спит в остроконечной комнате под крышей. Она могла выжить. Конечно, шансы против велики, но он почти видел, как Джейн вытаскивают за руки, как они вытаскивали двух девушек. Она ожила для него, и печаль, заполнявшая все его мысли и действия, отступила. И сменилась беспокойством и нетерпением. И сразу единственной целью для Мэтью стало добраться до Джейн. Он напряженно размышлял. Нужно подготовиться. Путь предстоит долгий и по земле, совершенно изменившейся. Готовиться нужно тщательно.
Всю ночь, лежа без сна и глядя в отверстие палатки на звезды, Мэтью думал об этом. Утром он заговорил с Миллером. Вначале тот слушал невнимательно: Де Порто после доения сказал, что, возможно, корове предстоит отел, и Миллер уже видел будущие стада. Мэтью говорил уже некоторое время, прежде чем Миллер выпалил:
– Что? Идти на большую землю? Не сходите с ума, Мэтти! Вы не сумеете это сделать, да и что хорошего вам это принесет?
– Моя дочь, – начал снова объяснять Мэтью. – Возможно, она жива. Я знаю, что шансы на это малы, но должен убедиться.
Миллер смотрел на него.
– Вы сошли с ума.
Мэтью пожал плечами.
– Возможно.
Миллер положил руку ему на плечо.
– Мне не хотелось бы быть жестоким. Мы все немного не в себе после случившегося. Не кричим, как мамаша Латрон или этот глупый старый педик там, на Валде-Террес, но немного все же свихнулись. Я знаю это. И все же нужно сохранять разум. Такие безумные поступки не принесут ничего хорошего. Ла Перре… это совсем другое дело, он ведь пришел с Сарка. Он там сходил с ума, у него не было пищи… ведь всего девять миль. Вы меня понимаете?
– Да, понимаю. Но это не имеет значения.
– Говорю вам: это самоубийство.
– Смотря как взглянуть. И во всяком случае это никого не касается.
– Касается, клянусь господом! Такой маленькой группе, как наша, нужна каждая пара рук. Мы не можем никого терять. И вас больше всего. Вы моя правая рука, Мэтти. Вы помогаете мне организовать все. Вы знаете, как я от вас завишу.
– Теперь вам никто на нужен. Вначале было иначе, но сейчас все идет гладко.
– Потому что вы здесь.
– Нет.
Мэтью не высказал свою мысль: хотя Миллеру действительно нужно было опираться на сильного человека, замена в лице Ирен была готова. Миллер не видел этого, потому что, хотя и признавал силу женщин, не понимал ни размеров этой силы, ни своей собственной зависимости от нее.
Миллер, вспыхнув, сказал:
– Неважно, Мэтти. Говорю вам, вы мне нужны.
– Научитесь обходиться без меня. – Мэтью улыбнулся. – Это не покажется вам трудным.
– Нет!
У него был такой же нервный и отчаянный вид, какой, как помнил Мэтью, во время разговора с Ирен. Если бы девушка возражала ему, ситуация могла резко обостриться. Сейчас тоже, подумал Мэтью. Он небрежно спросил:
– Вы хотите сказать, что не разрешаете мне уйти?
Миллер тяжело ответил:
– Вы не уйдете, Мэтти. Для вашего блага и ради всех остальных. Мы все еще немного не в себе. Через пару недель вам будет лучше. Но запомните: вы не уйдете. Если понадобится, мы вас свяжем.
Мэтью подумал, последуют ли за ним другие в таком случае. Может, да, а может, и нет. Но вызывать конфликт нельзя: либо Миллер разъяриться, либо, если он потерпит поражение, группа может распасться. Мэтью видел, что остальные, привлеченные громким голосом Миллера, прислушиваются: Де Порто, Хильда, маленький Билли. Он сговорчиво сказал:
– Вы хозяин. Но я надеюсь, вы измените свое мнение. Поговорим об этом позже.
Миллер с нервным смехом схватил его за руку.
– Разговоры не повредят, Мэтти! Пока вы понимаете, что мы не можем обойтись без вас. Пошли. Посмотрим на эту корову. Как узнать, беременна ли она? Вы не знаете?
В течение следующих нескольких дней на случай, если Миллер следит за ним, Мэтью ничего не делал, а потом начал готовиться тщательно и в тайне. Среди собранных вещей он нашел рюкзак. Перенес его в тайник – старый немецкий бункер дальше на берегу. Землетрясение сдвинуло его; вертикальный ход, ведущий на дно, покосился, но стальная лестница осталась на месте. Вряд ли кто-нибудь из лагеря окажется здесь, но Мэтью из предосторожности забросал вход ветками. После этого он при возможности приносил сюда вещи, которые считал необходимыми для путешествия.
Прежде всего это была пища в наиболее консервированной форме: главным образом мясо с бобами. Самая трудная проблема, конечно, запас свежей воды. Сто миль до берега, скажем, по 15 миль в день – это означает неделю пути. В разбитом автомобиле Мэтью нашел пластиковую канистру, способную вместить галлон. Пинта воды в день – вполне возможно в этом климате, к тому же среди скал может оказаться дождевая вода. И, конечно, Олдерни. Там есть источники, где он может обновить свой запас. Это сокращает дистанцию на четверть. 75 миль – он пройдет их в 5 дней.
Он возьмет с собой запасную пару крепких ботинок. Две фуфайки, пару носков, чтобы надевать ночью; так можно будет обойтись без одеяла. Макинтош, который он спрятал в Вал-де-Террес, перекочевал в тайник вместе с коробкой патронов. Ружье Мэтью держал в палатке, чтобы не вызвать подозрений. Его он возьмет в последнюю минуту.
Подготовка, поскольку к ней нельзя было привлекать внимание, заняла почти две недели. К концу этого периода было еще одно ухудшение погоды, но все собрались в больших палатках, которые выстояли даже несколько довольно сильных толчков во время бури. Столбы палаток покосились, один сломался, но это произошло днем, и мужчины без труда все поправили. Всех охватило чувство общего торжества, явно контрастировавшего с жалкими первыми днями.
Произошло еще одно важное событие – либо из-за этого, либо по другой причине, Мэтью не знал. Но когда небо прояснилось и были снова поставлены маленькие палатки, Ирен не вернулась в свою, но заняла место в палатке Миллера. Тот казался слегка ошеломленным, но встретил перемену с шумным весельем. Мэтью подумал, что теперь остальные будут еще больше уважать Ирен. Она будет управлять хорошо – холодно, эффективно и без воображения. Мэтью гадал, станут ли ее сыновья и дочери ее наследниками. Вот так складываются общественные отношения. Впрочем, такие размышления занимали его лишь слегка. Важнее было то, что Миллер, в своем новом счастье, расслабился и потерял бдительность. Мэтью смог проводить больше времени вне лагеря, готовясь к бегству.
Ночью его разбудило дрожание земли. Они уже настолько к этому привыкли, что поворачивались на другой бок и снова засыпали. На этот раз Мэтью не уснул. Он не знал, который час, но в небе виднелись первые признаки рассвета. Он ждал долго, не менее десяти минут, потом как можно тише оделся. Для уверенности прошептал: «Билли!» Ответа не было. Ему видны были очертания укрытой одеялом фигуры мальчика. Мэтью достал из-под матраца ружье и вышел. Никто не пошевельнулся.
Вначале трудно было находить путь по неровной местности к бункеру, но постепенно глаза его привыкли к полутьме. Он захватил с собой маленький карманный фонарик, слишком слабый для открытой местности, но способный помочь в черноте бункера. Рюкзак был уже упакован, а канистра наполнена водой. Он вынес их наружу, аккуратно прикрепил канистру к рюкзаку, поперек всего этого приладил ружье и взвалил все на спину. Тяжеловато, но вес хорошо распределен, да и он чувствовал себя крепче, чем в прежние дни. Мэтью был убежден, что легко справится.
Наиболее прямой путь, поскольку он направлялся на север, пролегал через основание Джербурга к заливу Фермейн. Но это означало необходимость пересечь тошнотворно знакомые развалины св.Мартина, и Мэтью направился к Диветту. На полпути он миновал Монумент, наклоненный под странным углом. Диветт был опустошен приливной волной. От того, что напыщенно называли Сосновым Бором, не осталось даже пня. Мыс обвалился, и поэтому спуск оказался не крутым. Мэтью достиг дна, быстро оглянулся и пошел по долине, некогда бывшей дном пролива.
Хуже всего, как и говорил Ле Перре, было чувство беспокойства. Мэтью постоянно ощущал чуждость того мира, который обнажился неожиданно вокруг. В серой предрассветной полумгле стояли скалы и рифы самых невероятных форм и очертаний. Долгие столетия здесь катились морские волны; море сохранилось в запахе гниющих водорослей, в лужах, задержавшихся среди скал, в дохлых крабах и омарах. Казалось невероятным, что море не возвращается. Мэтью поймал себя на том, что все время прислушивается, ожидая услышать отдаленный гул, который превратится в гром возвращающихся мстительных волн.
Светлело, и очертания менялись, мрачная загадочность скал уступала место рваному богатству форм и красок с выступами розового и желтого гранита, с ослепляющими вспышками белого мрамора на сером фоне. Но тревожное чувство осталось: Мэтью окружал чужой мир, и он шел по нему, как браконьер. Ему начали попадаться знакомые предметы, унесенные из разрушенного города в объятиях отступавших волн: разбитый фарфор, часть стула, прогнутая велосипедная рама, холст, который мог быть произведением искусства, но теперь представлял собой гниющую смесь полотна и краски. Эти предметы не успокоили его; наоборот, ему стало еще хуже. Их несоответствие указывало на его собственную неуместность. Там, где справа на горизонте показалась разрушенная башня Брегона, он нашел газовую плиту, целую, но вырванную из своих переплетений и труб. При виде этой плиты, торчащей из песка, он почувствовал холодок страха.
Он находился в самом узком месте пролива между Гермом и Бордо, когда услышал крик. Далекий и слабый, это, несомненно, был крик человека. Солнце взошло, лучи его согрели Мэтью. Он взобрался на скалу и посмотрел назад. Скалы, песок, полосы грязи и воды. Но тут он вновь услышал крик. Голос детский и, несомненно, знакомый…
Мэтью сложил руки вокруг рта и громко закричал:
– Я здесь!
Голос его эхом отдавался вокруг:
– Здесь… здесь… здесь…
Подбежав к нему, Билли задыхался и плакал. Лицо его было покрыто грязью, в которой слезы проделали полоски. Он смотрел на Мэтью с тревогой и надеждой.
Мэтью спросил:
– Что ты здесь делаешь, Билли? Ты пошел за мной. Почему?
– Я хочу идти с вами.
Мэтью покачал головой.
– Слишком далеко и трудно. Тебе лучше вернуться.
Билли сказал:
– Я знал, что вы уйдете. А сегодня утром вы вышли из палатки, и я видел, как вы взяли ружье. Я понял, что вы уйдете сегодня. Я держался подальше и потерял вас и не знал, что делать. Но потом пошел на утесы и увидел вас. Вы были далеко. Я побежал и пытался вас догнать. Но не смог и заблудился. Тогда я начал кричать. – Он снова посмотрел виновато. – Я не хотел кричать, чтобы не услышали Миллер и все остальные, но я заблудился.
Мэтью снял со спины рюкзак и посадил Билли рядом с собой.
– Я пойду один, Билли, а ты должен вернуться в лагерь. Там за тобой могут присмотреть, а я не могу. Пойми, это разумно.
– Я не пойду, мистер Коттер.
– А кто будет смотреть за Паутинкой?
– Она теперь их. Они ее заставляют все время работать.
Мэтью показал на рюкзак.
– Здесь продукты. На одного, а не на двоих.
– Я не буду есть много. – Мальчик порылся в карманах и вытащил несколько плиток шоколада, грязных, но целых. – Я их сберег.
Мэтью молча смотрел на него. Существует множество возражений, но ни одно из них не убедит мальчика. Единственный выход – быть строгим: сделать гневное лицо и приказать ему возвращаться. К тому времени, как он достигнет лагеря, Миллеру и другим будет уже поздно предпринимать что-нибудь. Может быть, мальчика побьют за то, что он не поднял тревогу, когда уходил Мэтью. И на пути назад он не заблудится: остров хорошо виден.
Все это разумно. Невозможно предсказать опасности и трудности, ждущие впереди. Ему едва хватит пищи и воды, а рисковать жизнью мальчика нельзя. У мальчика только одежда, которая на нем, единственная пара обуви, которая изорвется на полпути.
Но Мэтью знал, что не отошлет мальчика назад по этой враждебной, чужой местности.