– Bonjour, Клара, – приветствовала гостью Дороти. – А я думала, ты уже не придешь.
   – Я не собиралась, но поскольку я все равно приехала в город…
   – Останешься на ужин?
   Дамы обменялись поцелуями в щеку.
   – Конечно, почему бы и нет? Твои ужины бесподобны, – отметила Клара. – Не понимаю только, зачем ты утруждаешь себя составлением меню, если у тебя в основном собираются любители выпить.
   – Я – Тим Нолинджер, – вмешался Тим. – Мисс Холли, вы не уделите мне пару минут?
   Сочетая в тоне подобострастие с настырностью, он совершил ошибку: Клара заподозрила в нем журналиста или поклонника и сверкнула профессиональной улыбкой.
   – Ну разумеется, – отозвалась она и протянула руку.
   Тим признался, что он журналист, и перечислил свои звания в надежде, что хоть что-нибудь из их ассортимента впечатлит собеседницу. Европейский корреспондент американской консервативной газеты «Доверие». Умолчав про то, что он еще кинокритик и ресторанный критик, Тим перешел прямо к делу – к коллекции мужа Клары и бумагам из полиции Амстердама.
   Убедившись, что Тим не собирается расспрашивать ее о ней и Серже, Клара немного расслабилась. Тим решил, что она очень красива, несмотря на то что ей уже за тридцать, а на лбу видны крохотные оспинки. Ранее он предполагал, что она либо надменна, либо развязна, как все актрисы, но сейчас не заметил в ее поведении ни малейших признаков надменности, если не считать проявлений ума и язвительности. Чутье журналиста на этот раз подвело его.
   – Можете навестить нас и побеседовать с Сержем, – предложила она. – Он любит демонстрировать свою коллекцию.
   В последнем Тим засомневался: Серж Крей не пользовался репутацией словоохотливого коллекционера. Однако он ухватился за предложение Клары, радуясь успеху своего маневра. Но Клара тут же развеяла всю интимность момента и предложила Тиму, который уже думал, что удостоился особой чести, позвонить в офис Крея.
   – Встречами Сержа ведает его секретарь, он сообщит вам, если Серж согласится принять вас. – Она улыбнулась и отошла.
   В этот момент Тим заметил, что Анна-Софи, которая, как и следовало ожидать, нашла среди гостей трех французов, стоит с ними в углу, оживленно беседуя и совсем забыв о своем обещании говорить только по-английски, чтобы совершенствоваться в этом языке, на котором она, впрочем, изъяснялась довольно бегло.
   На вечеринках, устраиваемых американцами, обычно появлялись французы, имеющие для этого те или иные основания: они работали в американских компаниях, или же в детстве провели год в англоязычной стране, или были протестантами, что всегда придавало им оттенок отверженности. Тим не стал подходить к ним, но поймал взгляд Анны-Софи и она послала ему воздушный поцелуй. Как всегда, Тим подумал о том, как она миловидна (подобно ему, Анна-Софи была блондинкой) – свежая кожа, блестящие глаза чуть навыкате, как на картинах Фрагонара и Ватто, – но сегодня она была чем-то взволнована и даже ошеломлена, отчего ее и без того большие глаза были широко раскрыты.
   К половине девятого любители выпить разошлись, а приглашенные на ужин спустились вниз, где для двух десятков избранных гостей уже накрыли длинный стол. Мадам княгиня отличалась почти навязчивым американским гостеприимством. Тим полагал, что его сюда приглашают из-за Анны-Софи, которая пользовалась успехом в кругу богатых американцев благодаря умению разбираться в гравюрах со сценами охоты и предметах искусства, связанных с лошадьми, и тому, что ее школьная подруга работала в одном из «домов высокой моды». Но в сущности, жизнерадостный, обходительный и миловидный Тим сам по себе был желанным гостем, хотя до помолвки с Анной-Софи в такие дома его почти не приглашали. Княгиня налила ему скотча с жестом, предполагающим, что Тим выпьет его за столом, как принято у американцев. У Эстеллы д’Аржель порой мелькала мысль, что Тим слишком много пьет, но Анна-Софи считала такое пристрастие к спиртному типичным для англосакса.
   Согласно этикету, супругов не усаживали за столом врозь в течение полугода после свадьбы, и, так как Тим и Анна-Софи были помолвлены, их посадили вместе. За ужином Анна-Софи досаждала Тиму многозначительными взглядами и толкала его в бок под прикрытием невысокого, преждевременно воздвигнутого – еще не закончился октябрь – рождественского украшения, словно какие-то новости не давали ей покоя. Кроме них, в числе приглашенных оказалась Клара Холли. Она сидела на той же стороне стола, что и они, и это не давало Тиму возможности хотя бы украдкой поглядывать на нее. Остальные старательно избегали смотреть на Клару. Должно быть, ей живется одиноко, подумал Тим. Среди избранных гостей было несколько человек, способных делать щедрые пожертвования, журналисты из «Геральд трибюн» и английский скульптор, с которым Тим иногда играл в теннис.
   После супа из омаров, когда заговорили о том, как прошел день, Анна-Софи д’Аржель почувствовала, что наступил ее час, и на чей-то вопрос ответила:
   – Moi? Pas grand-chose. [9]Одного человека убили чуть ли не у меня на глазах, вот и все. Ему перерезали горло, и мне пришлось перешагивать через лужу крови.
   Эти слова не остались незамеченными. Все тут же замолчали, с нетерпением ожидая продолжения. Анна-Софи заметила улыбку Тима, который явно одобрял то, что она предусмотрительно приберегла такую ошеломляющую новость напоследок, а не выложила раньше.
   – Да, – продолжала она. – Я была у себя в магазине…
   – Ей принадлежит антикварная лавка на Блошином рынке, – пояснил кто-то.
   – Вот именно, там собрано все, что связано с cheval, [10]– подтвердила Анна-Софи. – Гравюры со сценами охоты, старые седла, подсвечники из конских подков, принадлежности для верховой езды – порой довольно забавные. А тот человек, месье Будерб, торговал в соседнем all?e. [11]Сначала я услышала резкий лязг металлической шторы, словно он поднимал ее и вдруг уронил и она обрушилась, как нож гильотины. А потом раздались крики. Zut, какие это были вопли!..
   Анна-Софи не стала вызывать полицию, она бросилась к своему соседу, торговцу мебелью времен Директории, Раулю Пекюше. Он взглянул на Будерба и поспешил к телефону, а потом они вдвоем провели полицейских к трупу.
   – У него было перерезано горло. Два американца стояли над ним с белыми, как лимузины, лицами.
   Анна-Софи постаралась ответить на все вопросы собравшихся. Неужели преступление совершили американцы? Значит, их арестовали? Анна-Софи покачала головой – имен американцев она так и не узнала. Но каковы могли быть мотивы убийства? Значит, Блошиный рынок – очень опасное место?
   Разговор помог ей прогнать мрачное видение густеющей крови. Но тут, к неудовольствию Анны-Софи, вмешалась Клара Холли:
   – Какое совпадение! Похоже, мне кое-что известно об этом случае. – Все внимание гостей тут же обратилось на нее. – И вправду, любопытное совпадение, – продолжала она. – Сегодня утром мне позвонила женщина из моего родного города и попросила о помощи. И можете себе представить, ею оказалась американка, которую вы видели на рынке! Она была на месте преступления.
   И Клара рассказала все, что ей было известно.
   Выражение лица Тима осталось непроницаемым, но Анна-Софи заметила, с каким восхищением смотрят на Клару другие мужчины. Похоже, до них не доходило, что она чересчур напориста и неженственна.

Глава 5
ДОБРОДЕТЕЛЬ

   В тот день Кларе Холли дважды позвонили из Орегона, и она решила, что два звонка с родины в один день – слишком мощное потрясение, серьезная помеха для ее жизни во Франции, текущей так размеренно. Она ощутила не свойственную ей жалость к самой себе.
   – Какая неприятность! Ну что ж, по крайней мере, – добавила она живо, обращаясь к своему мужу Сержу, – жалость к самому себе – достойный повод для искренности.
   Она срез?ла поздние астры и собирала помидоры в саду – праздная дама в своих владениях, блистающих порядком. Само собой, далеко не все в ее жизни было настолько безоблачно. Ее беспокоило состояние здоровья престарелой матери, творческий застой и хандра Сержа, продолжающиеся вот уже девять лет, отъезд сына Ларса в Англию, начало сезона охоты, тоска и скука, которые в последнее время мучили ее – отчасти потому, что она знала: события в Орегоне от нее никак не зависят. Клара была энергична, владела искусством использования сослагательного наклонения во французском, прочла все книги Гертруды Джекилл, умела готовить паштет из гусиной печенки.
   И вот сегодня, на день раньше назначенного срока, позвонила Кристал из Орегона – как всегда, тараторя и всхлипывая. Сегодня собаку по кличке Леди, принадлежащую матери Клары, сбила машина, но не насмерть, а услуги ветеринара обойдутся в четыре тысячи долларов. Или, может быть, усыпить бедняжку?
   – Я люблю вашу маму, но больше я так не могу. Несправедливо сваливать на меня все заботы, – как обычно, скулила Кристал. Кларе всегда представлялось, как ее слезы высыхают, только та кладет трубку. А может, Кристал, неуравновешенная женщина, и вправду дошла до ручки? Значит, придется подыскивать для матери другую опекуншу. Как все сложно!
   – Попытайтесь спасти Леди, – попросила Клара. Да, конечно, она пришлет деньги. Разумеется, надо спасти Леди – глупую, но преданную одноглазую бордер-колли. Клара сомневалась, что ее мать заметит отсутствие собаки, – деньги она пообещала прислать скорее ради Кристал и ради самой Леди. Клара попросила позвать мать к телефону, но, как всегда, оказалось, что миссис Холли уже спит.
   Предсказать, согласится ли Серж заплатить ветеринару четыре тысячи долларов, было проще простого. Клара не удосужилась даже спросить его об этом. Его страстная любовь к животным была общеизвестна, некоторые критики и рецензенты считали это показателем неприязни к людям, проявлением черствости, которыми, в свою очередь, объясняли успех его фильмов. Клара понимала, на что они намекают – что гуманизм и перфекционизм несовместимы, но не соглашалась с тем, что эти противоположные качества присущи ее мужу Сержу Крею.
   В десять часов утра Крей еще завтракал и одновременно читал. Чаще всего он вставал в семь и удалялся к себе в кабинет. Крей считал, что он работает. Ведь он был артистической натурой и, следовательно, работал всегда. Но чем мрачнее и запутаннее становились его видения, тем больше средств их выражения ускользало от Сержа. Прежде всего он не любил писать и потому зависел от авторов, а с ними вечно возникали проблемы. Политические затруднения препятствовали развитию его творчества – в частности, хаос в России, когда Серж уже был готов приступить к съемкам исторической картины о Распутине, история которого в наши дни приобрела столь глубокий метафорический смысл. Требования владельцев студии «Манди Бразерс» раздражали его; исключением был только достойный доверия и надежный Уоли, Уолфорд Бирмен.
   Сегодня Серж читал «Человека без свойств», сидя за кухонным столом. Эту книгу он начинал, бросал и вновь принимался читать с тех пор, как Клара познакомилась с ним. Тринадцать лет.
   – Леди сбили? – Он вскинул голову. Клара поняла, что ему представился скрежет тормозов, визг собаки, судорожные подергивания конечностей стонущего животного. Его воображение было богатым, образным, ярким, лицо – выразительным. Он нахмурился, как грозовая туча, а в его странных глазах отражалась нежная любовь ко всей фауне.
   – Необходима операция на позвоночнике и так далее, – объяснила Клара, которая сама была привязана к Леди. Мать принесла ее домой щенком – возможно, как замену дочери, когда Кларе представился редкий случай отправиться во Францию на съемки фильма.
   Затем, около полудня, позвонила молодая женщина из Орегона, Делия: «Вы меня не знаете, но…» Делия звонила из Парижа и, похоже, была на грани истерики. Клара привыкла к телефонным звонкам американцев, хотя и считала их досадной помехой. Номер телефона налево и направо раздавала мать Клары. Все объясняли, что они друзья ее семьи или знакомые ее школьной учительницы, что у них украли паспорта по пути из аэропорта, и кстати, не могла бы она подсказать им адреса приличных ресторанов, достойных внимания выставок или пунктов обмена валюты с самым выгодным курсом? Невысказанным оставалось их желание хоть одним глазком взглянуть на знаменитый замок Клары и ее мужа-отшельника.
   Сегодняшний телефонный разговор включал несколько предсказуемых моментов. Родные Делии, Сэдлеры, жили на той же улице в Лейк-Осуиго в Орегоне, что и мать Клары, а паспорт Делии украли. Но вторая жалоба Делии изумила Клару: сегодня утром молодая американка стала свидетельницей ужасного убийства на Блошином рынке. Все несчастья обрушились на нее сразу, в первый же день пребывания во Франции.
   Разобраться с кражей паспорта, проблемой, с которой сталкивались почти все американцы, звонившие Кларе, было легко. Больше опасений внушал бессвязный рассказ Делии о каком-то парне, ее попутчике, незнакомце с перерезанным горлом и французской полиции. Клара понимала, что девушка в панике и нуждается в помощи, но не знала, чем ей помочь. Конечно, прежде всего следовало навестить Делию в отеле близ Северного вокзала – полиция запретила Делии покидать отель, – а потом поговорить с французскими полицейскими.
   Клара сказала, что она помнит Сэдлеров.
   – Должно быть, вы в семье самая младшая? Мы с Фрэнком были одноклассниками.
   – Да, он самый старший из нас. А мне двадцать четыре, – объяснила Делия со вздохом отчаяния. Она остановилась в отеле «Мистраль», в восемнадцатом округе.
   Клара сообщила, что все равно собиралась в Париж, поэтому постарается заехать к девушке и помочь ей хоть чем-нибудь. Делия пыталась держаться бодро и жизнерадостно, хотя на самом деле была перепугана и безмерно благодарна за то, что ей есть с кем поговорить.
   – Так ты с ней не знакома? – спросил Серж Клару перед отъездом. – С твоей стороны было очень мило посочувствовать ей. – Он думал, что Клара, несмотря на свою замкнутость, не лишена сострадания; при всей ее фотогеничности у нее на редкость добрый нрав. К сожалению, на самом деле характер жены ничуть не интересовал Сержа. Покладистость и уравновешенность (этими качествами Клара не обладала, а только изображала их в присутствии мужа) имеют один недостаток – они слишком пресны, они не вызывают неприятия, в них отсутствует конфликт и острота. Чем-то они напоминают картофель и сельдерей. Человек, положительный во всех отношениях, не годится в герои фильма или даже книги.
   – Я знаю ее родных, – объяснила Клара. – Они живут на одной улице с мамой.
   – Только ни во что не ввязывайся, – предупредил Серж. – Никому не называй свою фамилию. – Порой он обнаруживал, что Клара чересчур доверчива – если угодно, доверчива по-орегонски.
   Клара широко раскрыла глаза, свои изумительные глаза, которым была обязана славой, – огромные, серые, с влажным блеском, иногда раздражавшим Сержа, наводя на мысль, что она вот-вот расплачется. Теперь выражение этих глаз означало «ладно, не буду» или «опять у тебя паранойя!».
   – Я позвоню тебе, – пообещала Клара.
 
   В поезде Клара думала о Делии. У нее возникли некоторые сомнения по поводу и самой девушки, и ее затруднений. В принципе, Клара была рада помочь ей, и кроме того, ей предстояло несколько других дел, а позже она собиралась побывать на званом вечере, поэтому ей не составляло особого труда заглянуть в отель «Мистраль». Но у желания помогать людям есть какой-то предел, и этого предела Клара уже достигла сегодня в разговоре с Кристал.
   Клара изо всех сил старалась быть доброй. В последнее время мысли о доброте не покидали ее. Но вызваны они были не угрызениями совести. В ее семье упоминать об угрызениях совести не было принято. Ее учили неизменно быть доброй, тем самым платя несовершенному миру, который по какой-то неизвестной причине проявил доброту к ней самой. Но помнить об этом постоянно было не так-то легко.
   И кроме того, само понятие доброты изменялось или приобретало новые оттенки. В детстве оно означало послушание, в школьные годы – целомудрие. Теперь, когда Клара перешагнула тридцатилетний рубеж, это слово означало милосердие и стремление помогать людям. Вместе с состоянием выросла и решимость Клары творить добро. Но ей пришлось признаться, что она отнюдь не добра по натуре, поэтому, когда ей представлялась удачная, не слишком обременительная возможность помочь ближнему, она делала это и всегда была готова съездить в Париж, чтобы поддержать какого-нибудь своего соотечественника. Кроме того, Клара была уверена в том, что она превосходная жена и счастливая женщина, нашедшая свое призвание, и потому в высшей степени достойная персона.
   И конечно, ей нравилось бывать в Париже – но разве личные удовольствия и добродетель несовместимы? Этан-ла-Рейну была присуща роскошь в общем понимании этого слова, замок Клары мог находиться в какой угодно стране, а Париж с его желобчатыми фонарными столбами с позолотой и балкончиками с чугунным кружевом был олицетворением самой Франции и неизменно напоминал Кларе, что она пребывает не где-нибудь, а в самом восхитительном изгнании.
   Конечно же, Серж – действительно добродетельный человек. Он жертвовал крупные суммы различным политическим движениям, хотя смутно представлял, в чем заключаются их цели. Клара надеялась только на то, что ее мужу не взбредет в голову помогать активистам Ирландской республиканской армии, настоящим злодеям, – белым, говорящим по-английски, но ведущим себя как террористы из стран «третьего мира».
   Отель находился в незнакомом Кларе районе Парижа. На такси она добралась от вокзала до узкой многолюдной улочки, где на каждом шагу попадались ярко одетые африканцы и алжирцы, и разыскала отель «Мистраль» – безобразный, с пластиковой отделкой по фасаду и плакатом в окне, на котором перечислялись цены на номера с душем и туалетом и без них. Когда Клара спросила портье о мадемуазель Сэдлер, незнакомая девушка поднялась с клетчатого кресла в маленьком оранжевом, украшенном зеркалами вестибюле и направилась к ней, сильно хромая. Ее шатало, как корабль в шторм. Делия Сэдлер оказалась миниатюрной и хрупкой, словно крепости и жизненной силы многочисленного рода Сэдлеров ей уже не досталось. Бледная кожа, тени под глазами, встрепанные, негустые, вьющиеся рыжевато-каштановые волосы, очки в тонкой металлической оправе. Впрочем, любой человек после авиаперелета выглядит не лучшим образом. И все-таки Клара разглядела в облике Делии знакомые ей черты Сэдлеров. Она походила на братьев и сестер с их рыжеватыми волосами и большими, нежными карими глазами, но казалась их уменьшенной версией – Фрэнк и остальные были крупными, коренастыми людьми. Делия робко улыбнулась.
   Кларе нравилось видеть знакомые лица – они пробуждали в ней ностальгию. Ей вспомнилось, как она болела за Фрэнка, который играл в школьной футбольной команде. Кем он был – центральным нападающим или защитником? А миссис Сэдлер любили за то, что на Хэллоуин она раздавала детям батончики «сникерс». Встречая жителей Лейк-Осуиго, Клара в который раз радовалась тому, что сама живет во Франции.
   – Я – Делия, – сообщила девушка.
   Делия не смотрела фильм, в котором снялась Клара. Сразу после съемок Клара вышла замуж и перестала сниматься в кино. Но лицо Клары показалось Делии знакомым.
   Они обменялись рукопожатием. Клара предложила выпить где-нибудь кофе и поговорить. Заметная хромота Делии удивила ее. Она и не подозревала о том, что в семье Сэдлеров растет ребенок-калека. А может, хромота – последствие недавней травмы?
   – У меня врожденный вывих бедра, – объяснила Делия, будто прочла мысли Клары, и та густо покраснела. – Рано или поздно мне сделают операцию. По-моему, врачи медлят только из-за моего возраста и страховки – других причин нет.
   Кроме этого признания, девушка ничего не добавила: похоже, ее мучил страх. Клара попыталась ее отвлечь.
   – Вам нравится во Франции? – задала она нелепый вопрос, когда они уселись за столик в соседнем кафе.
   Делия размешала щедрую порцию сахара в своей чашке и неподвижно уставилась на нее, а потом подняла голову.
   – Здесь замечательно. Меня ограбили вчера, как только я прилетела. Весь свой первый день во Франции я провела в бюро паспортов, а во второй увидела человека с перерезанным горлом.
   – Простите. – Клара неловко засмеялась, сообразив, как глупо прозвучал ее вопрос, но тут же поняла, что это выглядит так, будто она смеется над убитым. – Прошу вас, расскажите мне все.
   Выслушав рассказ Делии, Клара задумалась, не зная, верить ей или нет. Похоже, девушка что-то утаила.

Глава 6
РАССКАЗ ДЕЛИИ

   Делия рассказала Кларе о том, что с ней произошло.
   – Мы прилетели в Париж вчера утром, около семи. Мне совсем не хотелось спать. Я выспалась в самолете и потому чувствовала себя неплохо. Но похоже, я все-таки была не в себе, потому что даже не заметила, как у меня украли паспорт. Кажется, это случилось в поезде, по пути из аэропорта. Но я не заметила ничего подозрительного, никто не налетал на меня. Сначала я думала, что забыла паспорт в такси, но Габриель, мой деловой партнер, человек, с которым я прилетела, расплатился с водителем сам, так что мне не пришлось доставать бумажник. А потом выяснилось, что он тоже пропал – вместе с моим паспортом и всеми кредитными карточками. И эта кровь! Никак не могу забыть ее и широко открытые глаза мертвеца!
   Итак, свой первый день во Франции – вчерашний день, пятницу, – ей пришлось потратить на заказ нового паспорта, а не на прогулки по Парижу. Предполагалась короткая деловая поездка, но Делия надеялась выкроить время и побывать в Лувре, а вместо этого целый день провела в американском консульстве.
   – Габриель? Не знаю, как провел день он. Кажется, сходил в Лувр. Затем он зашел за мной в консульство и мы поужинали вместе.
   Еще пропало ее орегонское водительское удостоверение, дилерская лицензия и абонемент на посещение бассейна. Ей следовало оставить все эти документы дома. Тревога нарастала, ситуация представлялась ей неразрешимой: денег нет, она оказалась узницей в отеле, перед глазами постоянно вспыхивает страшное видение – запекшаяся кровь и неподвижные глаза убитого.
   – К счастью, я смогла аннулировать кредитные карточки – номера сохранились у меня в записной книжке. Но карточку «Виза» посылают только по постоянному адресу. Глупо, правда? Зачем нужны такие правила?
   – А что случилось потом, утром? – спросила Клара.
   Делия и ее спутник Габриель договорились сегодня утром встать пораньше, на рассвете. Они занимали отдельные номера. Делия проснулась, оделась и стала ждать, когда Габриель зайдет за ней. Из коридора послышались шаги и шепот: «Делия, ты готова?» Она тихо открыла дверь, чтобы не потревожить еще спящих людей, и выскользнула из номера. Ослепляющая любовь на время развеяла ее волнения из-за паспорта. Они часть ночи провели вместе – сначала оживленно разговаривали, а потом занялись любовью. В первый раз! Но рассказывать об этом Кларе Холли Делия не стала.
   Габриеля Биллера интересовали географические карты, гравюры и рисунки. Делия объяснила Кларе, как она собралась в Париж вместе с Габриелем, как вместе они прокрались по отелю, вышли в утреннюю прохладу и зашагали по улице Дюэм к Блошиному рынку.
   – Кофе мы можем выпить внизу, в холле, там его подают с самого утра. В этом отеле останавливается много дилеров, – объяснил ей Габриель. Он улыбался ей. Должно быть, он тоже думал о самых ярких моментах вчерашней ночи, о страсти, охватившей их обоих. Его улыбка внушала доверие, была удивительно милой и красивой. На такой поворот событий Делия надеялась вот уже несколько месяцев, но ее желания оставались туманными. Красавец Габриель, живущий в Орегоне с туповатой подружкой, теперь стал любовником Делии, пусть даже только на время путешествия. Об этом в разговоре с Кларой Делия умолчала.
   Они с Габриелем были единственными американцами в отеле «Мистраль». На самом деле Габриель был не американцем, а славянином. Здесь крылась какая-то загадка. Хотя он жил в Орегоне с тех пор, как окончил школу, и уверял, что в Париже чувствует себя чужаком, он, похоже, уже бывал здесь. Наверное, такое впечатление создалось потому, что он каждый год приезжал в Европу на Маастрихтскую ярмарку искусств.
   За исполнение заветных желаний – поездку в Европу, близость с Габриелем – надо, разумеется, платить, но Делия не предполагала, что цена окажется такой высокой. Она не стала объяснять Кларе, какие чувства питает к нему. Ну и что из того, что Клара замужем за известным режиссером Сержем Креем? Подумаешь! При чем тут личная жизнь ее, Делии? Ее дела никого не касаются – ни во Франции, ни в Лейк-Осуиго.
 
   Блошиный рынок оказался совсем не таким, каким представлялся Делии. Он напоминал бесконечный город, переполненный разрозненной рухлядью и редкими предметами роскоши, совершенно неуместными на улицах ранним утром. Грохотали, поднимаясь на блоках, ржавые железные жалюзи, на тротуары выносили столы и стулья, торговцы перебранивались, пахло круассанами и кофе. Делия еще никогда не видела такой смешной, черной с позолотой, французской мебели, такого множества мраморных статуй, мраморных каминных полок и постаментов, которые удавалось разглядеть, лишь подойдя к ним вплотную, люстр с хрустальными подвесками, сверкающими в утреннем свете, треснувших ваз, обшарпанных лошадок-качалок, дверных ручек.