Джонсон Сьюзен. Рискуя всем

   Голова у Флиниа пошла кругом. Плоть наливалась все большей силой при мысли об этом совершенном теле, так долго лишенном чувственных удовольствий.
   — Однако кое-что все же испытала, — заметил он, усилием воли подавляя вожделение.
   — У французов так много книг о восторгах плоти. Я хорошая ученица.
   — Значит, ты читала книги и одновременно ублажала себя?
   — А с тобой такого не бывало?
   Нет, с тех пор, как он открыл для себя женщин.
   — Последнее время нет.
   — Да, разумеется, мне и спрашивать не стоило. Какой ты счастливчик! Я часто размышляла о том, как несправедливо, что мужчина может пускаться во все тяжкие, а женщина — нет.
   — Почему же? По-моему, ты не права.
   Еще бы! Кому знать, как не ему! Сколько дам у него перебывало! Всех возрастов, цветов кожи из самых разных слоев общества.
   — Значит, я просто наивна. Позор! Тебе следует открыть мне, где можно встретить таких… э… партнеров.
   — Пройдись по улице, дорогая. Ты, разумеется, сознаешь, как красива.
   — Мне всегда твердили, что рыжие волосы — это вульгарно.
   — И ошибались.
   — Мой муж утверждал…
   — Он лгал.
   Легкая улыбка коснулась сочных губ.
   — Я хочу отдаться тебе за твою доброту.
   — У меня другие причины желать тебя. Ну что, мир?
   — Ты сделаешь, как я прошу?
   — Не смей мне приказывать!
   — Ты просто подслушал мои мысли!
   Ухмыльнувшись, он сбросил рубашку.
   — Черт возьми, до чего же мы вежливы друг с другом!
   Он встал и начал расстегивать брюки.
   — За это я готова быть учтивой даже с кузеном Дики.
   От соблазнительного бугра, распиравшего ширинку, невозможно было оторвать взгляд.
   — За это?
   Он выпустил на волю своего зверя — тяжелый, с набухшими венами пенис поразительной длины, с раздувшейся до гигантских размеров головкой.
   — О Боже! — ахнула она, ощущая пульсацию предвкушения между бедрами, невольную реакцию на поразительное зрелище.
   Флинн поспешно скинул брюки и шелковое нижнее белье.
   — Помоги мне раздеться, — попросила Фелисия. — Я хочу чувствовать тебя всего.
   Поднявшись с постели, она, трепеща, повернулась к нему спиной.
   — Скорее, пожалуйста, скорее!
   Он распознал дрожь в ее голосе и понял нетерпение, но оценил и старания быть сдержанной и по возможности вежливой. Хотя сам готов был наброситься на нее.
   — Пуговички такие маленькие. Прости, я такой неловкий.
   Но он достаточно часто упражнялся и поэтому довольно быстро управился с маленькими, обтянутыми тканью пуговичками. Едва платье упало на ковер, как Фелисия тут же избавилась от сорочки и встала перед ним, обнаженная и прекрасная. Ее тело сотрясалось в предвкушении соития, и столь беспомощная потребность вызвала во Флинне странное ощущение участия и сочувствия, так отличавшееся от обычной похоти. Он замер, правда, ненадолго, поскольку давно привык к ночам страсти и почти не отличал одной женщины от другой.
   — Давай-ка испробуем для начала постель, — предложил Флинн, обнимая ее за талию и подводя к кровати.
   О, это уж слишком… Он намекает на то, что будет и продолжение! Фелисия попыталась успокоиться. Флинн нежно гладил ее по спине, пока дрожь не унялась, исподтишка наблюдая, выжидая, прежде чем поднять ее на руки.
   — Прости.
   — Ты не виноват. Я просто не очень опытна во всем этом.
   — Ты чересчур долго была одна.
   — Тебе неприятно?
   — Отнюдь, кроме того, у нас впереди вся ночь.
   — Вся ночь? — встревожилась она. — Но я не могу.
   — Почему?
   Флинн не собирался отпускать женщину, не отведав всех ее прелестей сполна.
   — Мои слуги будут беспокоиться.
   Он постарался скрыть потрясение.
   — Пошли им записку.
   — Но что они подумают?
   Сев на матрас, Флинн притянул ее к себе на колени и мягко объяснил:
   — Дорогая, это всего лишь слуги. В данном случае записки более чем достаточно.
   — Они скорее друзья.
   — Друзьям тоже придется довольствоваться запиской. Напиши, а я вызову посыльного, — предложил он.
   — Прости.
   Стараясь игнорировать тяжесть в паху, он великодушно отмахнулся:
   — Это не проблема.
   — Мне правда очень жаль, — пробормотала она, не сводя глаз с его бедер.
   — Я могу подождать.
   — Ты правда очень мил.
   — Посмотрим, сможешь ли ты повторить это утром, — усмехнулся он. — Я не дам тебе спать всю ночь.
   Открыв ящик стола, он вынул листок бумаги и конверт.
   — Правда? Всю ночь? Ты не… шутишь?
   Весело блеснув глазами, Флинн поднял ручку с письменного прибора.
   — Даю слово.
   Фелисия глубоко вздохнула.
   — Я ошеломлена.
   — Поверь, это будет лучше, чем тебе представляется.
   Он захватил чернильницу и двинулся к кровати.
   — Лучше?
   — О да, это я могу гарантировать.
   Он не чувствует ни малейшей неловкости от своей наготы!
   — Потому что ты часто это делаешь и знаешь о женщинах все?
   — Потому что ты необыкновенная и интригуешь меня, и я готов вспахивать тебя всю ночь.
   — О Боже…
   Почему-то грубость не оскорбила ее, а наоборот, где-то в глубине, в самом сокровенном месте, вспыхнул огонь.
   — Пиши, — тихо скомандовал Флинн, сунув ей в руку перо и чернила. Фелисии приходилось сдерживать себя, чтобы не коснуться его могучей плоти.
   Подойдя к телефону, Флинн спросил:
   — Хочешь, чтобы записку передал родственник твоего слуги?
   Фелисия поколебалась, не желая обнаруживать перед посторонними свои слабости. С другой стороны… учитывая то, как быстро распространяются новости, ее пребывание в номере принца Уэльского уже наверняка известно всем. Лучше уж пусть придет тот, кого она знает, по крайней мере сплетни не будут такими злобными.
   — Вызови Клода, — попросила она, продолжая писать.
   Герцог Графтон быстро бросил несколько слов на безупречном французском, и Фелисия подумала, что сама она ни за что не смогла бы противиться этому мягкому, но властному голосу. Коротко ответив на вопросы, он повесил вычурную трубку и с улыбкой повернулся к Фелисии:
   — Похоже, Клод ждал, что его позовут. Как мне удалось выяснить, твой Даниель уже ищет тебя.
   — Какой кошмар! Я сейчас умру от стыда. Наверное, все уже знают.
   — Меня заверили, что твое присутствие будет сохранено в тайне.
   — Да кто же ты, в конце концов? — выпалила Фелисия, глядя на него широко распахнутыми глазами. — Почему штат отеля так услужлив?!
   — Я много проигрываю в казино.
   — Значит, не скажешь, — огорчилась она, подписавшись под несколькими короткими фразами.
   — Я сказал все, что тебе нужно знать.
   — Правда, после сегодняшней ночи это вряд ли будет иметь значение, — смирилась она, решив не обращать внимания на его уклончивость. — Да и я в огромном долгу перед тобой.
   — Поэтому ты здесь? — поинтересовался Флинн, скептически подняв бровь.
   — А тебе не все равно?
   Он долго изучал ее великолепную наготу, лицо, горящее предвкушением наслаждения.
   — Абсолютно.
   Уголки ее рта дернулись в ответной улыбке.
   — А вот я так не думаю.
   — Ты закончила? — Он кивнул на записку, циничная гримаса куда-то подевалась. — Сейчас придет Клод.
   Опомнившись, Фелисия наспех сложила листок, сунула в конверт и вручила Флинну. Тот отнес письмо к столу, запечатал и, вынув из шкафа серый шелковый халат, накинул его и вышел из спальни. Дверь тихо закрылась. В номер постучали как раз в тот момент, когда герцог отсчитывал сумму, которая могла обеспечить полное молчание прислуги. Если мисс Гринвуд живет в Монте-Карло, лучше, чтобы о ее эскападе никто ничего не знал.
   Минутой позже он объяснил брату Даниеля все, что от того требовалось. Мягкой угрозы вместе с деньгами будет достаточно, чтобы его приказ выполнили.
   — Твою записку передадут, — объявил герцог минутой позже, возвращаясь в спальню, — и меня заверили, что о твоем появлении здесь никто не обмолвится и словом.
   Фелиция, опершись о подушки, лениво разглядывала его.
   — Ты либо очень опасен, либо безмерно богат.
   Герцог, следуя собственному правилу никогда не делиться подробностями личной жизни, коротко ответил:
   — Просто отдал Клоду часть выигранных сегодня денег.
   — Вероятно, большую.
   — Нет, но достаточную сумму.
   Ради столь притягательного зрелища он отдал бы и больше.
   — Ну теперь, когда все улажено, тебе больше нет нужды волноваться, — добродушно усмехнулся он, — и до утра можно сосредоточиться исключительно на удовольствиях.
   — Кажется, препятствия для тебя не существуют!
   — Просто у меня самый что ни на есть эгоистичный мотив.
   Она вальяжно потянулась и приняла театральную позу одалиски.
   — Уверен, что я этого стою?
   — Определенно, а я никогда не ошибаюсь.
   Фелисия рассмеялась, довольная похвалой.
   — Вижу, скромности тебе не занимать.
   — Скромность — качество, которое люди склонны сильно переоценивать, — заметил Флинн, развязывая пояс халата.
   Фелисия жадно рассматривала его бронзовое мускулистое тело, на котором не было ни унции лишнего жира, подтянутое и восхитительно возбужденное.
   — Вряд ли кто-нибудь сможет назвать тебя скромным.
   — И тебя тоже.
   Флинн взобрался на кровать и устроился между ее ног с небрежной ловкостью, говорившей о долголетней практике.
   — Итак, начинаем первый урок достижения оргазма с мужчиной, — пробормотал он с улыбкой, вводя свое мужское достоинство в ее раскаленный грот. — Не стесняйся остановить меня в любую минуту.
   — Я не остановлю тебя за все сокровища мира, — заверила она.
   — Вот эта женщина по мне!
   Фелисия вопросительно воззрилась на него.
   — Обычное выражение, нечто вроде поговорки, — поспешно пояснил он, сам удивившись собственной искренности. Обычно Флинн как огня избегал романтических высказываний.
   — Люби меня, — промурлыкала она, зазывно шевельнув бедрами.
   Он подался вперед, медленно проникая в нее, скользя в жаркие глубины с намеренной неторопливостью, желая дать ей наслаждение и в то же время алчно стремясь ощутить каждый дюйм этого пьянящего вторжения. Он уже не помнил, когда в последний раз занимался любовью с неопытной партнершей, и ее восторженное желание придавало новую остроту его собственному возбуждению.
   — Скажи, если я сделаю тебе больно.
   — Ни за что.
   Она вцепилась в его плечи, подняла бедра, чтобы встретить его, пульсирующий жар ее желания обтекал его настойчивую затвердевшую плоть.
   — Пожалуйста… еще…
   Флинн послушался, но она была так тесна, что он, встретив слабое сопротивление, заколебался.
   — Мне не больно… честное слово…
   Опустив глаза, он заметил мольбу в лиловых глазах, пылающий румянец на щеках.
   — Не останавливайся! Иди до конца, — выдохнула она. Даже святой не мог бы устоять перед таким искушением, а Флинн никогда не претендовал на святость.
   — Ты этого хочешь? — допытывался он, хотя сам не знал, сколько еще продержится.
   — Я умираю, — в отчаянии прошептала Фелисия.
   Она так долго вела целомудренную жизнь, что больше не могла ждать. Но и он сдерживал исступление из последних сил. Получив ее безмолвное согласие, Флинн дал волю своим безусым порывам, рванулся вперед и вторгся в покорное лоно, как победитель в завоеванный город, наполняя ее, растягивая до предела. Наслаждение было таким острым, что у нее на глазах выступили слезы. Несколько мгновений он оставался неподвижным, потом осторожно шевельнулся. Фелисия застонала. Легкое давление словно оживило каждый чувствительный нерв, каждую клеточку, доведя напряжение до безумия.
   С судорожным вздохом, сжигаемый мукой, терзаемый необходимостью сдерживаться, Флинн заставил себя забыть о безумном наслаждении, сжигавшем его заживо.
   Но он тут же понял, что это долго не продлится. Она широко раздвинула бедра, чтобы как можно глубже принять его. Продолжая мягкими толчками проникать в нее, Флинн давал ей то, о чем она мечтала, чего они оба желали: утонченный ритм чередования наступлений с отступлениями. Ничего, кроме обнаженных, жгучих, умопомрачительных ощущений. Она кричала, а он тихо стонал, когда весь мир сосредотачивался в трепетном соприкосновении его налившегося кровью пениса и ее трепещущей плоти. А потом… оба задерживали дыхание, когда он отстранялся, почти полностью выходя из нее. И оба ждали, в сладостной, изощренной агонии, следующего мощного удара.
   Запах любви окутывал их, жаркий аромат разгоряченных тел, слившихся воедино в первобытном, примитивном акте совокупления, распространялся в атмосфере вызывающей роскоши самого дорогого номера «Отель де Пари». В эту минуту оба существовали в собственной вселенной, соединенные в танце, старом, как сама вечность, предававшиеся неистовой, самозабвенной чувственности: тело к телу, головокружительное желание к головокружительному желанию, лихорадочному, горячечному, алчному.
   Она то ли застонала, то ли зарыдала, и Флинн мгновенно сменил темп, поняв, как близка она к пределу. Чуть отстранившись, он вонзился в нее так глубоко, что Фелисия охнула. И тут же ночной воздух прорезал тихий жалобный вопль. О, благословенное освобождение! Его так долго подавляемый оргазм взорвался с такой неумолимой мощью, что Флинн закрыл глаза, потрясенный силой собственных ощущений.
   Несколько ошеломляющих мгновений в этом созданном ими раю под бархатным балдахином, корчась в экстазе, они прижимались друг к другу, испытывая, возможно, то, что довелось пережить очень немногим любовникам. Мир сузился до блаженных переживаний и обжигающих соприкосновений тел.
   «Откуда мне было знать, — думала Фелисия, покоренная, наполненная его семенем, — что секс может быть так потрясающе хорош?»
   «Неужели ее наивность способна на подобное волшебство?» — дивился он, все еще не насытившийся, несмотря на сокрушительную разрядку.
   Но, верный принципам, диктующим отказ от истинных чувств, и полный решимости сохранить удобные холостяцкие привычки, Флинн отбросил тревожащие мысли и, подняв голову с подушки, небрежно чмокнул Фелисию в щеку.
   — Восхитительно!
   — И теперь я знаю, как это бывает, — подтвердила она, прикрыв глаза.
   — Мир иногда бывает совершенным, — прошептал он, приподнявшись на локтях и улыбаясь ей.
   — Когда ты со мной? — спросила она, поднимая ресницы.
   — Но это лучше, чем быть одной?
   Прекрасная светящаяся улыбка озарила ее лицо.
   — Можно подумать, ты не знаешь, самодовольная ты личность.
   — Проверяю на всякий случай.
   Он взглянул на каминные часы.
   — Кроме того, я способен на большее.
   — Невозможно, — покачала она головой. — Я по крайней мере уже ни на что не способна.
   — Ты так думаешь?
   Он шевельнулся в ней.
   — Не делай этого, иначе я просто вознесусь на небо от блаженства.
   — Такого блаженства?
   Он подался вперед, все еще возбужденный и твердый, несмотря на оргазм, казалось, ничуть не повлиявший на его готовность.
   Холодок озноба пронзил ее, восхитительный трепет охватил лоно.
   — Это несправедливо, — прошептала она.
   — Не знал, что в любовных битвах есть правила!
   — Очевидно, не для тебя.
   — Я могу заставить тебя кончить еще раз.
   Какое счастье…
   — Вернее, столько, сколько захочешь, — шепотом добавил он.
   Тлеющее пламя желания взметнулось с новой силой. Впервые в жизни Фелисия познала неуемное вожделение.
   — Как ты это делаешь? Всего секунду назад я с места не могла сдвинуться.
   — Очень просто. Я скольжу… вот сюда и касаюсь тебя… здесь…
   Она вздрогнула от очередного натиска.
   — И твое тело отвечает. А теперь, если я чуть перемещусь вправо и слегка поднимусь…
   Потрясенная Фелисия ощутила приближение оргазма. Несколько бесконечных, истерических, сумасшедших мгновений спустя, когда все было кончено, она снова обрела возможность мыслить.
   — И я снова могу заставить тебя кончить, — игриво пробормотал он.
   — Откуда тебе знать?
   — Годы практики, если правда тебя не шокирует.
   Медленно выйдя из нее, Флинн отодвинулся и растянулся рядом.
   Опершись на локоть, Фелисия жадно впитывала красоту его пропорционально сложенного тела.
   — Если бы мне не было так хорошо, я, пожалуй, поспорила бы насчет пользы многолетней практики.
   Флинн заложил руки за голову и усмехнулся.
   — Хочешь, чтобы я извинился?
   — Сколько тебе лет?
   — Тридцать пять.
   Фелисия тихо фыркнула.
   — Дело не только в возрасте. Моему мужу было пятьдесят, а он ничего не знал и не умел.
   — Просто у одних больше таланта, чем у других.
   — К достижению удовольствия.
   — Нет, я имею в виду исключительно секс.
   — Наслаждение не играет особой роли?
   — Играет, конечно, ведь это главная цель. Но можно получать наслаждение от множества вещей, помимо секса.
   — И ты его получаешь?
   — Разве я кажусь одержимым?
   — Но ты потрясающе хорош!
   — Поверь, я стремлюсь к совершенству во всем, не только в постельных играх.
   — И все-таки ты уникален. Как тебе удается избегать назойливых женщин?
   Он почувствовал себя неловко и отвел глаза в сторону.
   — Успокойся, Флинн. Я не из тех, кто охотится на мужчин, — заверила Фелисия. Он расслабился, и она засмеялась.
   — Сила привычки, — пояснил он. — А подобные вопросы меня обычно настораживают. Хочешь искупаться?
   — Меняешь тему?
   — Конечно.
   — А мне нужно купаться?
   — Не обязательно, но ванна достаточно велика для двоих.
   — Хм-м… — Она скользнула по нему кокетливым взглядом. — Неужели меня ждет второй урок?
   Он слегка повернул голову.
   — Больше никаких уроков, дорогая. Мне не нравится роль наставника. Просто я весь потный и липкий. — Он провел рукой по груди. — Но если ты не возражаешь, я тем более готов.
   — Неужели ванна такая огромная?
   — Очень. А за дверью ждет бутылка шампанского в ведерке со льдом.
   — С каких пор?
   — С той минуты, как я велел Клоду ее принести.
   — О Боже! Неужели он слышал мои крики?
   — Слуги ничего не слышат, им не полагается.
   — Да что у тебя за слуги? Мои диктуют мне, что есть на завтрак, обед и ужин.
   — Значит, ты не умеешь поставить себя, — хмыкнул он.
   — Если припоминаете, мой высокомерный, надменный и спесивый Флинн, еще совсем недавно я мало чем от них отличалась.
   Он посмотрел ей в глаза и напрямик спросил:
   — Ты всегда была бедна?
   — Это так важно?
   — Для меня — нет.
   Он полжизни провел в самых отдаленных уголках мира и привык к спартанскому образу жизни.
   — Дело в том, что отец мой был виконтом, хотя, как всякий шотландский лэрд, не имел ни гроша. Но жили мы в прекрасном древнем поместье, так что я почти не замечала отсутствия денег.
   — Почему же ты не вернулась туда?
   — Я не слишком ладила с женой брата.
   — Вот как… Что ж, довольно частое явление. Значит, тебя пустили в большое плавание, не снабдив никакими средствами.
   — Предпочитаю обходиться без их опеки. Кроме того, здешний климат мне больше по душе, чем промозглая сырость и холод Абердина. Благодаря тебе я отныне могу наслаждаться им до конца дней.
   — Был рад помочь, chou^[1]. И хотя рискую оскорбить тебя, все же скажи: тебе очень не хочется вместе со мной принимать ванну?
   — О Боже, от меня пахнет!
   — И от меня тоже, хотя в эту минуту я с вожделением мечтаю о бокале холодного шампанского.
   — В теплой ванне.
   — Наше собственное видение рая, — кивнул он и, спустив ноги с кровати, подошел к Фелисии и предложил ей руку.
   — С моей стороны было бы величайшей глупостью отказаться, верно?
   — Думаю, тебе понравится.
   — В твоих устах это предложение кажется еще более соблазнительным.
   — Как я и надеялся. Может, тебе понравится для разнообразия объезжать меня?
   — Флинн! — охнула она.
   — Тебя это не привлекает?
   Глаза на мрачном лице весело блеснули.
   — В тебе привлекает все, каждый жест, каждое слово, и ты сам это прекрасно знаешь.
   Флинн не стал изображать скромность.
   — Вот и хорошо. Значит, мы чудесно проведем время.
 
   Ванная комната оказалась настоящим залом, выложенным блестящими красными и золотистыми фаянсовыми плитками, напомнившими ей о Провансе. Ванна с золотыми кранами в виде изысканных морских раковин действительно могла вместить человек шесть. Вода била из пастей веселых дельфинов. Напротив встроенной в пол ванны, у зеркальной стены, выстроились в ряд три раковины, над которыми протянулась стеклянная полка, уставленная таким количеством парфюмерии и туалетных принадлежностей, что хватило бы на небольшую лавку.
   За широкими стеклянными дверями виднелся балкон, выходящий на море. Две раздвижные двери, отделанные желтыми панелями, образовывали противоположную стену.
   — Если тебе понадобилось в туалет, не стесняйся, — объяснил Флинн, указав на двери.
   Предложение выглядело заманчивым, особенно после выпитого за ужином шампанского.
   — Неудобно… при тебе…
   — После всего, что было? — удивился он. — Не находишь, что твоя застенчивость немного запоздала?
   Фелисия виновато вспыхнула.
   — Если не хочешь, чтобы я слушал, сейчас пущу воду. Так будет лучше?
   — Да, намного, — нервно пролепетала Фелисия. — Прости, все это слишком ново для меня.
   Вспомнив о необычных эмоциях, пробуждавшихся в нем в присутствии этой женщины, Флинн кивнул.
   — Вероятно, мы оба в чем-то новички.
   — Ах, как галантно!
   Она уже немного освоилась, взяла себя в руки и, раздвинув обе двери, выбрала ту, за которой скрывалось биде. Перед тем как войти, она оглянулась и со счастливой улыбкой призналась:
   — Я чувствую себя ужасно взрослой.
   Сердце Флинна отчего-то тревожно сжалось. Это воплощение зрелой женственности на поверку оказалось совершенно бесхитростным и в чем-то наивным, а потому необычайно опасным.
   — Только не говори, что тебе шестнадцать.
   — Хотела бы я снова стать шестнадцатилетней незамужней девчонкой, но увы… Возможно, в ином, более совершенном мире…
   — Мне сейчас не до продолжительных дискуссий, — сухо бросил Флинн. — Сколько тебе лет?
   — Да ты нервничаешь! — поддразнила она.
   Но ему, похоже, было не до веселья.
   — Скажи, и покончим с этим.
   — Двадцать шесть.
   Облегчение его было столь очевидным, что Фелисия весело рассмеялась:
   — Да, не хотела бы я пережить такой ужас!
   — Тут ты угадала. Мужчин тащили к алтарю за куда меньшие прегрешения!
   — Позволь заверить, дорогой Флинн, что в тебе меня интересует только… — она красноречиво опустила глаза на гордое мужское достоинство, — способность выполнять приказ, причем молниеносно. Кстати, мне очень нравится, как я на тебя действую.
   — Иди, — проворчал он, ежась под ее взглядом. Да и как найти небрежный ответ, когда тебя буквально раздирает от похоти?!
   Едва дверь за ней закрылась, он немедленно призвал на помощь самообладание, напомнив себе, что невинные души, подобные мисс Гринвуд, абсолютно не трогают его. Да, он насладится ею этой ночью, потому что только последний глупец откажется от предлагаемого пира, но светские, умудренные жизнью женщины больше в его стиле. Они по крайней мере знают правила игры.
   И с этим разумным заключением он подошел к ванне, пустил воду и направился ко второму туалету. Сегодня Флинн намеревался напиться до такого состояния, чтобы выбросить из головы раздражающее влечение к мисс Гринвуд.
   Даже сквозь шум воды Фелисия слышала его из соседней комнаты и поймала себя на том, что напрягает слух. До чего же странно, что ее интригуют даже самые низменные стороны поведения этого человека! Еще утром она посчитала бы собственное поведение грубым и вульгарным. «Откуда этот необычный интерес?» — гадала она, пытаясь понять собственную раздражающую тягу к Флинну Саффоку.
   Да, он красив как бог, но это еще не причина восхищаться каждой мелочью его жизни. Его ласки кружили голову, но секс не правил ее миром, вернее, с сожалением отметила Фелисия, не правил до сегодняшней ночи. Что до обаяния… этого у него в избытке. Но обаяние не объясняло ее алчного желания знать о нем все. Чистит он зубы утром или вечером? Или два раза в день? Любит ли одеколон? В какой кровати спит дома? Привык насвистывать, когда задумается?
   Сколько вопросов — и ни на один нет ответа!
   Что происходило с женщинами, ставшими его случайными подругами? Сгорали ли они потом от тоски по нему? Хотели большего? Или она просто чересчур впечатлительна, подобно большинству неискушенных девиц, легко теряющих голову от красивого лица, утонченного искусства обольщения и внушительных размеров мужского достоинства?
   Последнее вызвало улыбку на ее лице, хотя Фелисия всячески ругала себя за непристойные мысли. Она прекрасно понимала, что увлечься им — значит попасть в беду. Ей следует считать эту короткую интерлюдию наслаждения не чем иным, как восхитительным приключением. Флинн сыграл роль ангела милосердия, и своей сговорчивостью она щедро отплатит за его великодушие. Кроме того, ее неопытность, вероятно, шокирует человека с его опытом.
   Шагнув к двери, Фелисия внезапно остановилась, потрясенная видом своего обнаженного тела в зеркале. Она уже успела забыть о своей наготе? Наверное, чтобы вернуть рассудок, следует освободиться от страстных объятий Флинна!