Джонсон Сьюзен. Рискуя всем

   Отводя глаза от бесстыдного зрелища, она оглянулась в поисках халата или полотенца. Хотя… как верно указал Флинн, поздно жеманиться. И все же… хватит ли у нее решимости встать перед ним, не краснея? У нее такое чувство, что сейчас предстоит выйти на сцену.
   Короткого перерыва между взрывами страсти оказалось достаточно, чтобы разум восторжествовал. Что ж, либо сидеть здесь до утра, либо… сделать хорошую мину при плохой игре. Первое, похоже, неприемлемо, поэтому Фелисия решительно открыла дверь и вышла в ванную.
   — Поразительная роскошь! — жизнерадостно воскликнула она, хотя голос ее прерывался. — Так, пожалуй, можно и привыкнуть! Горы белья с монограммами, великолепные духи, изумительное мыло…
   — И шампанское, — добавил герцог, поднимая бокал. Он лежал в ванной, два серебряных ведерка с шампанским покоились на бортике. — Кстати, вода теплая.
   Видя, как ей неловко, он всячески пытался ее успокоить.
   — Кстати, ты проголодалась?
   — После такого ужина?
   Она нерешительно замерла в двери.
   — Если захочешь чего-нибудь, только скажи.
   Она знала, что это не намек, но бархатистые нотки в ее голосе невольно вызывали грешные мысли. Фелисия зажмурилась и решительно подавила трепет наслаждения, пронзивший нижнюю часть тела. Однако Флинн заметил и ее реакцию, и попытку сопротивляться.
   — Попробуй шампанского, — мягко предложил он, понимая, что женщине се воспитания трудно привыкнуть к роли потаскушки. — А я развлеку тебя рассказами о своих скитаниях по миру.
   «Как легко полюбить его!» — подумала она, расслабляясь.
   — Только если сначала расскажешь о Тадж-Махале.
   — Договорились.
   Отставив свой бокал, Флинн налил ей шампанского. Она напоминала ему застенчивого, пугливого котенка — робкого, но полного желания поиграть.
   — Впервые я увидел Тадж, — начал он, вытягиваясь в воде, — когда мне было восемнадцать. В то время я сгорал от любви к прекрасной ирландке, которая не соглашалась оставить своего мужа, поскольку отец выставил меня из дома без средств.
   — Бьюсь об заклад, сейчас она об этом жалеет, — весело прокомментировала Фелисия.
   Герцог пожал плечами:
   — Вряд ли она меня помнит. Ее мужа перевели в Калькутту, и больше мы не виделись.
   — И с тех пор ты не нашел другого объекта любви, — докончила Фелисия и подхватила бокал.
   — Она разбила мое нежное сердце, — сардонически усмехнулся Флинн.
   Фелисия забралась в ванну.
   — Как удобно иметь столь романтическое объяснение своему цинизму! А после смерти отца твои денежные дела уладились?
   — Да, ему пришлось все оставить мне, иначе состояние перешло бы к дальнему родственнику, который живет в австралийской глуши со своей женой-туземкой.
   — Значит, тебе повезло. Ах, если бы мой отец оставил мне хотя бы фартинг! Правда, я не жалуюсь. Тетя Джиллиан завещала мне все свое имущество. Но расскажи о Тадже! — попросила она, не желая предаваться горестным мыслям. — Он действительно так великолепен, как на картинах?
   Флинн кивнул.
   — И все, что рассказывают те, кто видел его в лунном свете, тоже истинная правда.
   Он стал красочно описывать памятник вечной любви и другие чудеса света, которые ему довелось посмотреть за годы путешествий.
   Они прикончили бутылку и начали другую, добавляя горячую воду к уже остывшей. Прежняя непринужденность отношений вернулась. Он остроумно расписывал забавные случаи из своей жизни, опуская только те подробности, по которым она могла узнать самого богатого в Англии человека. А Фелисия припоминала собственную юность, когда ее мир был еще наполнен светом и радостью.
   — У меня всегда были свои лошади, — объясняла она. — Прекрасная вороная и длинноногая гнедая, которая могла скакать без устали. Хотя, кажется, с тех пор прошла целая вечность. Муж их продал.
   «Я подарю тебе нового коня», — едва не вырвалось у Флинна, но это означало бы продолжение отношений. Поэтому он сочувственно заметил:
   — Какая низость!
   — Верно. Ужасно так говорить о мертвых, но я готова была его убить.
   — Как мне повезло, что тетушка Джиллиан пригласила тебя. Я, кажется, никогда не заглядывал в Абердин, но ни за какие блага на свете не желал бы пропустить сегодняшний вечер.
   — Я тоже.
   Она вспыхнула, осознав, что этот голый мужчина, сидящий напротив, еще несколько часов назад был ей совсем чужим.
   — Никто не узнает.
   Не нужно было быть ясновидящим, чтобы понять ее неловкость и волнение.
   — Кроме прислуги.
   — Им заплачено за забывчивость.
   — Правда? Ты в самом деле считаешь…
   — Не только считаю, гарантирую.
   Что-то в его вкрадчиво-зловещем тоне заставило Фелисию призадуматься.
   — Разве до сих пор нас посмели побеспокоить? Она снова улыбнулась:
   — Тебе можно только позавидовать. Спасибо за заботу, как и за остальные благодеяния.
   Ненавидевший комплименты и выражения благодарности, Флинн поспешно сменил тему:
   — Я еще не рассказал о своем путешествии по Туркестану. Ты не устала? Хочешь поспать или послушаешь?
   Можно подумать, кто-то способен уснуть рядом с этим великолепным мужчиной!
   — Поскольку самой мне там никогда не бывать, пожалуйста, поведай, о могучий повелитель!
   Он старался не смотреть на нее. Ничем не выдать своего желания. Ее явно терзают угрызения совести. Поэтому Флинн долго говорил о летней поездке через пустыню Такла-Макан, о палящей жаре, племенах, с которыми жил, русском гарнизоне, где больше делать нечего, кроме как пить с рассвета дотемна, и еще до того, как повествование закончилось, Фелисия немного пришла в себя: задавала вопросы, высказывала собственное мнение, снова смеялась его попыткам развеселить ее. В любом случае он не собирался спешить, решив отложить отъезд. Для забав еще останется время, если не сегодня, так завтра.
   Он стал расспрашивать ее о жизни в Монте-Карло — достаточно безопасный предмет разговора, — и она беспечно перечисляла свои обязанности компаньонки престарелой тетушки и несколькими легкими штрихами рисовала картинки своего унылого существования.
   Позднее, когда вторая бутылка шампанского опустела, а горизонт порозовел и в воздухе все сгущалось напряжение, Флинн спросил:
   — Хочешь, чтобы я вымыл тебе голову?
   Она пробежала пальцами по непокорным локонам:
   — Мои волосы такие грязные?
   — Нет, я просто думал, что тебе это понравится.
   Фелисия задумчиво прикрыла глаза:
   — У меня вопрос.
   — Только один? — великодушно осведомился он, пребывая в прекрасном настроении после большей части содержимого обеих бутылок и от сознания, что находится в такой приятной компании.
   — Ты когда-нибудь делал это?
   Притворившись, что глубоко задумался, Флинн потер лоб и расплылся в улыбке.
   Фелисия восторженно засмеялась:
   — Тогда вперед, мой рыцарь! Хотя предупреждаю, у меня обострился собственнический инстинкт после шампанского.
   — Должно быть, действие «Клико», — со вздохом согласился он, — ибо меня обуревают те же ощущения.
   — Нам следовало бы дать обет трезвости.
   — Значит, больше никакого шампанского? Даже к завтраку?
   — Только не говори, что уже утро! — ахнула Фелисия, неприятно пораженная вторжением холодной реальности.
   — Еще не утро — солгал он ей. — Доверься мне. И поскольку я впервые в жизни играю роль парикмахера, может, ты хочешь вести дневник?
   Она мигом включилась в игру. Его теплая улыбка прогнала все тревоги.
   — О чем? Как мыть волосы или?.. — весело осведомилась она.
   — Не стоит… я передумал. Вместо этого займу тебя более интересными вещами.
   Он навис над ней и нежно коснулся губ поцелуем. Фелисия блаженно вздохнула, впитывая сладость шампанского.
   — Наверное, мне действительно стоит вести дневник. Когда-нибудь я продам тебе свои мемуары.
   — Меня уже давно ничего не смущает, дорогая, но я мог бы написать поэму о непреодолимой тяге к тебе.
   Их тела слегка соприкоснулись.
   — Я захотел тебя с той самой минуты, как ты вошла в казино, и это жгучее желание с тех пор терзает меня.
   На ее животе горело раскаленное клеймо — отпечаток пылающего пениса.
   — Значит, я не одинока в своей одержимости!
   — Я был достаточно терпелив?
   Она прекрасно поняла смысл, казалось бы, невинного вопроса.
   — Чрезвычайно, и галантен тоже.
   — Не припоминаю, когда в последний раз лежал в ванне с женщиной и не пытался ничего предпринять.
   — А я не могу припомнить, когда вообще лежала в ванне с мужчиной.
   — Как же мне повезло!
   Он чуть шевельнул бедрами.
   — Скорее мне, — пробормотала она. — И я совершенно уверена, что мои волосы могут подождать.
   — Ты так думаешь?
   — Да.
   — Так твоя горячая маленькая пещерка уже готова? — прошептал он.
   — Да, — выдохнула она. — Я боялась попросить тебя, вдруг ты предпочитаешь менее агрессивных женщин…
   Он проник пальцем в нее и ощутил источавшую жар влагу.
   — Ты больше чем готова.
   — Не возражаешь, если я сейчас кончу?
   — Не возражаешь, если я стану брать тебя все следующее десятилетие?
   — Умоляю, исполни свое обещание, — пробормотала она, потянувшись, чтобы поцеловать его, но вместо этого тихо охнула, когда стальная плоть вонзилась в ее мягкое лоно. Ощущение невесомости, бархатистое трение тел, легкий плеск воды, истома, вызванная шампанским, обещали редкое наслаждение. — Купание с тобой… невероятно увлекательно.
   — Когда-нибудь мы повторим, — пообещал он, сжимая ее руки. Потом приподнял ее, поставив локти на дно ванны и упираясь ногами в стену, чтобы еще глубже проникнуть в нее.
   — Я больше не могу ждать.
   — Тебе и ни к чему…
   — Я ненасытна…
   — Прекрасно, — объявил он, хотя рассудок его уже затуманился желанием. — Мне следовало бы держать тебя в постели и не выпускать.
   Он, притиснув ее ко дну, врезался еще сильнее.
   — И тогда я мог бы иметь тебя, когда захочу.
   Фелисия всхлипывала, бесстыдно возбужденная непристойной картинкой.
   — Мог бы заставить тебя кончать до завтрака и во время завтрака, пока ты еще не оделась… если я дам тебе одеться. Ты лежала бы на террасе под летним солнышком, и я мог бы взять тебя прямо там…
   Громко вскрикнув, Фелисия стала извиваться… его слова невыразимо непристойны, его плоть наполняет ее, пронзает, изливается… И все же несколько долгих мгновений спустя при ощущении полного довольства исчезнувшее желание возродилось вновь.
   — Боюсь, что не отпущу тебя, — призналась Фелисия, так и не разжав рук.
   — Превосходная мысль.
   Такой ответ должен был привести Флинна в чувство, но он не заметил своей оплошности, отуманенный вожделением.
   — Мы, похоже, оба навеселе.
   — Говори за себя!
   Сам он никогда не бывал пьян.
   — Я и говорю за себя, — заверила Фелисия с очаровательным смешком. — Я нашла дорогу к истинному блаженству.
   — И мы определенно пребываем в нирване, — подтвердил он, шевельнувшись в ней, словно определяя границы рая.
   Фелисия выгнула спину, по-кошачьи замурлыкав, и Флинн подивился щедрости судьбы, благодаря которой он нашел идеальные ножны для своего меча.
   — А хочешь, я вымою твои волосы? — спросила она, ероша его влажные темные кудри.
   — Будет лучше, если ты останешься там, где есть.
   Флинн медленно подался вперед. Фелисия сцепила ноги у него на спине и подняла бедра, впуская его в себя.
   На этот раз они любили друг друга неспешно, пыл недавней схватки добавлял дремотную чувственность к ленивому ритму их движений. Вода в ванне пошла мелкой рябью, омывая их, согревая и без того разгоряченную плоть. Ощущения вытеснили все мысли и сомнений. Время остановилось.
   Она кончила первой, потому что неукротимо стремилась познать все стороны, все великолепие сладострастия, в то время как он предпочитал ждать: суровая необходимость для мужчины, известного своим искусством ублажать женщин. Да он и не был так голоден, как она: женщины всегда были к его услугам.
   Флинн нежно поцеловал Фелисию, когда закруживший ее шквал унялся, и, отстранившись, скользнул вниз и поднял ее на себя.
   — Теперь моя очередь, — игриво пробормотал он.
   — Нет, — запротестовала она, уткнувшись лицом в его плечо.
   — Ты всегда говоришь «нет», — усмехнулся он, откидывая с ее лба рыжие завитки. — И всегда шутя!
   — А сейчас я абсолютно серьезна.
   — Неужели? — поддел он. — А я думал, что ты захочешь скакать на мне.
   — У меня есть выбор? — оскорбилась Фелисия, раздираемая сомнениями.
   — Разумеется, — учтиво ответил он, приподнимая ее так, что головка вздыбленного пениса уперлась в рыжий треугольник.
   Фелисия толкнула его в грудь.
   — Мне не нравятся столь щедрые привилегии… — с жаром начала она, но мгновенно поперхнулась, когда он одним мощным рывком насадил ее на себя.
   — Ты такая мокрая, — прошептал он, нежно лаская ее бедра.
   — Но… ты… не можешь… вытворять… все… что пожелаешь… — пропыхтела она, изнемогая под настойчивым, изощренным натиском. Последние укоры совести куда-то испарились, когда он усилил давление на ее бедра, без слов давая понять, чего требует от нее и кто кем командует.
   — Ты будешь согревать мой жезл, пока я не решу, что делать дальше.
   — Нет, — отказалась она, но ее голос сорвался.
   — Будешь, — мягко настаивал он, удерживая ее на месте, так что оба таяли от восторга.
   — Мне следовало бы дать тебе пощечину, — бормотала она, хотя ни за что не поступила бы так. Флинн прекрасно знал об этом.
   — Ублажи меня, дорогая, — упрашивал он, — и я позабочусь, чтобы ты получила все, что пожелаешь.
   — Или я позабочусь об этом сама, — хмыкнула она.
   — Пойми, если бы ты была чуть терпеливее, тогда дело другое. Но твоя сладкая щелочка постоянно истекает жаром и влагой и ждет этого… — Флинн буквально вломился в нее, — и ты даже не способна ни о чем думать, кроме иссушающей жажды разрядки. Верно? — допрашивал он, наблюдая, как она старается оттянуть завершение оргазма.
   — А может, я не хочу! — пылко отпарировала Фелисия, выгибаясь под его напором.
   Легкая улыбка тронула его губы, когда она забилась в экстазе. Ее ответ на его старания укрепил решение Флинна задержаться в Монте-Карло.
   Сдерживая собственные желания, он дождался, пока она не обмякла в его объятиях, и только потом приподнял ее податливое тело и так же мягко опустил на свой все еще жаждущий фаллос.
   Разнеженная Фелисия не сопротивлялась и не участвовала в игре — страсть на время улеглась. Ее руки покоились на его саженных плечах, под ладонями перекатывались мощные мускулы. В медленном, утонченном ритме он без усилий поднимал и опускал ее, дожидаясь, пока она вновь не получит удовлетворение. Тело его в это время плавилось от неудовлетворенной похоти. Он надеялся, что она быстро воспламенится, потому что больше ждать не мог.
   Фелисия неожиданно задохнулась, закрыла глаза и вздрогнула. Облегченно вздохнув, Флинн вонзился в нее последний раз, и оба почувствовали приближение сладостной муки.
   Их разрядка длилась бесконечно долго, во всем великолепии исступления, темной стремнине страстей, пульсации плоти.
   Флинн сотрясался всем телом, не думая ни о чем, кроме наслаждения выбрасывать в нее струю раскаленного семени; жестокие спазмы сводили все его мышцы, грубые, безжалостные, необузданные.
   Фелисия дрожала, удивленная и возмущенная властью, которую он приобрел над ней.
   Несколько секунд Флинн не понимал, где находится, пока в голове у него не прояснилось. Неожиданно он понял, что произошло чудо. Фелисия — поистине дар богов, в этом он больше не сомневался.
   — Ты замерзла, — заметил он, коснувшись ее кожи.
   — Разве?
   Ее попеременно бросало то в жар, то в холод, одолевали стыд и бесстыдство, потрясение и восторг. Сейчас она признавала только то наслаждение, которое он ей дарил.
   — Давай-ка забираться под одеяло, — велел Флинн хорошо знакомым ей властным тоном и, поднявшись, взял ее на руки и вышел из ванны. По пути в спальню поспешно сдернул полотенце с нагретой вешалки. Поставил ее на пол, ловко растер досуха и только потом уложил в постель, накрыв пушистым одеялом.
   — Так лучше? — спросил он, коснувшись губами ее лба.
   Фелисия высунула голову из теплого кокона и сморщила свой изящный носик:
   — Будет лучше, если ты приляжешь рядом.
   Флинн расчесал пальцами свои мокрые волосы, откинул их со лба, отчего они легли блестящими волнами.
   — Ты сведешь меня в могилу, — с улыбкой объявил он. — Правда, я не жалуюсь.
   — Я чувствую себя ужасно, потому что вешаюсь тебе на шею, — тоненьким, почти детским, извиняющимся голоском пропищала Фелисия, но откровенно чувственная улыбка, та самая, перед которой он не мог устоять, заставляла сомневаться в искренности ее раскаяния. — И неотразимой соблазнительницей тоже.
   — В таком случае придется поторопиться. — Флинн направился в гостиную.
   Фелисия мгновенно опечалилась:
   — Что ты делаешь?
   — Собираюсь принести кое-что.
   — Правда? — обрадовалась она. — Для меня?!
   — Да.
   Он подмигнул, и она почувствовала жгучую ревность ко всем тем женщинам, которым некогда адресовалась эта неотразимая улыбка.
   Но, даже предаваясь мечтам, Фелисия понимала, что не имеет никакого отношения ни к его прошлому, ни к будущему. Постоянство не в его натуре, а такие люди нигде подолгу не задерживаются. Но сейчас они вместе, и она намеревалась использовать каждую минуту. С ним она испытает столько наслаждения, сколько не сможет ей дать ни один мужчина.
   Она нырнула поглубже в мягкое тепло, решив игнорировать холодную реальность утра. Сегодня он с ней, и все вокруг исполнено очарования.
   Герцог вернулся с подносом, на котором стоял кофейный сервиз.
   — У меня были самые эгоистичные мотивы, — объяснил он. — Боялся заснуть. Правда, не знал, что с тобой это все равно не удастся. — И, заметив ее недоуменный взгляд, добавил: — Должен признаться, что заказал это вчера ночью.
   — Как мило! — восхитилась Фелисия, оглядывая поднос, который он поставил на кровать. — Две чашки.
   — Я не намеревался отпускать тебя.
   — Я польщена.
   — Ты сразу же изменила мои планы, как только вошла в казино.
   — Планы?
   — Я хотел сегодня же уехать из Монте-Карло, но если вы не заняты, мисс Гринвуд, — объявил он с изящным поклоном, — предпочитаю развлекать вас.
   После всех испытаний и потрясений, выпавших на ее долю, Фелисия и не подумала. Что такое время? Главное — настоящее! Когда предлагают рай, стоит ли торговаться из-за мелочей?
   — С благодарностью принимаю ваше предложение.
   — Весьма признателен, мисс Гринвуд, — учтиво ответил Флинн. — А это для вас.
   Он взял с подноса маленький сверточек и протянул ей.
   Фелисия не смогла вспомнить, когда в последний раз получала подарки, и сейчас чувствовала себя ребенком перед рождественской елкой. Она осторожно сняла пунцовую шелковую ленту, отложила ее и развернула синюю, как вечернее небо, бумагу. Внутри оказалась золоченая бонбоньерка с маркой известной кондитерской. Фелисия подняла сияющее лицо.
   — Шоколадки!
   — Посмотри, что внутри, — посоветовал Флинн, наливая ей кофе.
   — Обожаю шоколад! — воскликнула она и, подняв крышку, застыла. Среди конфет сверкал бриллиантовый браслет.
   — Мне показалось, что он пойдет к твоему платью, — небрежно заметил Флинн.
   Россыпь алмазов слепила глаза, по щекам Фелисии потекли слезы.
   — Не знаю, что и сказать. Никто… никогда… не дарил мне…
   Горло у нее перехватило, и она почувствовала вкус соленой влаги на своих губах.
   — Бриллианты… Господи… как прекрасно, но я не уверена, что должна… принимать… — Голос ее дрогнул. — Это делает меня…
   — Ни в коем случае.
   Поспешно отставив чашку, Флинн подался вперед и сжал ее руки.
   — Это всего лишь дружеский подарок, не более того. У меня много денег, и я хотел сделать тебе приятное.
   Он едва не добавил, что обычно женщины не отказываются от бриллиантов, но вовремя прикусил язык. Фелисия и без того стыдится своей, как ей кажется, распущенности.
   — Я в первый раз… здесь… с тобой…
   — Знаю, — кивнул Флинн, осторожно проводя большими пальцами по тыльной стороне ее ладоней. — Послушай, я не хотел смущать тебя. Если кто-то спросит, скажешь, что браслет принадлежал тете Джиллиан.
   — Вряд ли кто-нибудь будет спрашивать.
   — Вот видишь!
   — Но я буду знать, — пробормотала она.
   — Пожалуйста, — тихо убеждал Флинн. — Знаешь ли ты, каким счастливцем я себя чувствую, всего лишь потому, что вчера догадался зайти в казино.
   — Я счастливее, — перебила его Фелисия. — Ты спас мне жизнь.
   Он нежно погладил ее пальцы:
   — Отплати мне тем, что сохранишь браслет.
   Ее глаза лукаво блеснули.
   — Вот это сделка!
   — В которой я приобрел куда больше, чем ты, дорогая.
   В кои-то веки он сказал правду, а не просто очаровательную, но пустую фразу, чтобы угодить леди.
   — Значит, ты у меня в долгу.
   — Совершенно верно.
   Фелисия нерешительно сморщила носик.
   — Возьми его, дорогая, или я заплачу.
   По комнате звонким колокольчиком рассыпался ее смех.
   — Интересно, когда ты в последний раз плакал?
   — Года в два, наверное.
   Честно говоря, он вообще этого не помнил. Мать баловала его, отец полностью игнорировал. Так продолжалось до двенадцати лет, когда умерла мать. К тому времени он уже знал, что в присутствии отца ни в коем случае не следует обнаруживать свои чувства.
   — Значит, ты переживаешь не меньше меня.
   — Ну же, дорогая, это всего лишь браслет, а не королевские регалии Англии.
   — Шотландии. Если я все же решу принять его, то лишь на трех условиях.
   — Готов выполнить каждое.
   — Безоговорочно?
   — Ты получишь все, что пожелаешь.
   Поразительное заявление со стороны человека, смертельно боявшегося любого вмешательства в свою жизнь.
   Фелисия озорно рассмеялась:
   — Это третье условие!
   — И, уверяю, мое любимое, — подхватил Флинн.
   — Во-первых, я хочу кофе с молоком.
   — В жизни не встречал леди, которой было бы так легко угодить.
   Он налил кофе в чашку, помедлил над сахарницей и, увидев два поднятых пальца, всыпал две ложки и добавил горячего молока.
   — А второе? — спросил Флинн, протягивая ей чашку.
   — Где ты сумел раздобыть браслет среди ночи? Или держишь у себя целый запас, специально для дам, которых принимаешь в постели?
   — Заказал, когда Клод поднялся за твоей запиской.
   — Магазины были закрыты.
   — Магазины всегда открыты, когда это тебе необходимо.
   — Неужели? И часто ты их открываешь?
   — Случается. Кстати, запонки я покупал здесь, у Картье.
   — Да?
   Флинн кивнул.
   — Они меня хорошо знают.
   — Пожалуй, я не хочу больше ничего слышать.
   — Я не часто проделываю что-либо подобное, — заявил Флинн, не кривя душой. Никогда еще он не бывал одержим женщиной, а ведь за последние двадцать лет у него было бесчисленное количество связей.
   — Значит, мы оба новички, — спокойно заметила она, — потому что до сегодняшней ночи я никогда не спала с незнакомцем и вообще ни с одним мужчиной, кроме мужа. И еще никогда не проводила время так чудесно. Никогда не получала на завтрак шоколадки или бриллиантовые браслеты. Никогда. Поэтому спасибо тебе за редчайшее счастье — оказаться на небесах, пусть и ненадолго.
   — Пожалуйста, я очень рад угодить, и, как только мы перейдем к условию номер три, думаю, у тебя найдутся причины еще раз поблагодарить меня.
   Фелисия смерила его оценивающим взглядом:
   — Какая самоуверенность!
   — В ближайшее время ты, надеюсь, скажешь, что эта уверенность имеет под собой достаточно веские основания. А теперь пей кофе и ешь пирожные, — велел он, указывая на чашку, — потому что скоро тебе понадобятся силы.
   — Временами, только не слишком зазнавайся, — маняще улыбнулась она, — я просто обожаю твое повелительное обхождение.
   — Весьма кстати, поскольку меня снова обуревает невыносимое желание овладеть тобой. Хочешь, чтобы тебя укротили, дорогая? — допрашивал он, вскинув темные брови. — Можно привязать тебя к кровати?
   — Нет!
   По спине Фелисии прошел колкий возбуждающий озноб.
   — Я мог бы познакомить тебя с правом первой ночи…
   Будь на его месте кто-то другой, она бы смертельно оскорбилась. Однако взгляд черных глаз был скандально озорным, и при мысли о той мощи и силе, что способна подхватить ее и сломать, как былинку, казалось, умолкнувшее желание вновь разлилось огнем в крови.
   — А что это означает? — робко осведомилась Фелисия.
   Загадочная улыбка тронула его губы.
   — Нескончаемое удовольствие для нас обоих.
   — А как именно все происходит?
   — Собираешься записывать подробности?
   — Просто предложенное заставляет немного нервничать, хотя, по зрелом размышлении, с тобой мне ничего не грозит…
   — Верь мне, дорогая, — успокоил ее Флинн. — Все это забавы, игры, ничего более. А теперь поешь. — Он протянул ей миндальное пирожное и добавил: — Не хочу, чтобы моя дорогая молочница умирала от голода, когда я задеру ей юбки и воткну мой сгорающий томлением меч…
   Низ живота Фелисии свело судорогой. Она, казалось, ощутила грубое вторжение.
   — Некоторые стороны жизни молочниц в твоих устах звучат по меньшей мере соблазнительно, — пробормотала она дрожащим голосом. — Но может, молочница в свою очередь захочет приказывать повелителю…