Джонсон Сьюзен. Рискуя всем

   Он отвел взгляд:
   — Нет.
   — Почему?
   — Потому что я этого не позволю.
   — Почему?
   — Ответ займет слишком много времени. И к тому же мне не хочется это обсуждать. У тебя был муж, а у меня… — Глаза его в этот момент казались осколками льда. — А у меня люди, которых я предпочитаю забыть.
   — И к сожалению, не можешь, верно?
   — Это зависит от того, чем заниматься, — мягко пояснил Флинн.
   — Поэтому ты и скитаешься по свету?
   — Я не хочу обсуждать это.
   — И поэтому ты так хорош в постели?
   — Поэтому, — сухо подтвердил он. — Может, хватит?
   — Разумеется. Я знаю, когда следует остановиться, и умею быть вежливой.
   — Сейчас меня интересует отнюдь не вежливость.
   — Собственно говоря, меня тоже.
   Взглянув друг на друга, они рассмеялись.
   — Меня интересует постель, разделенная с тобой, — объявила она с самым учтивым видом.
   — Хочется, чтобы это длилось до бесконечности.
   Мальчишеская улыбка осветила его лицо.
   — Все очень просто.
   — Как и должно быть.
   — Если я не стану копаться в твоих чувствах.
   — Ты не только ослепительно красива, но и умна… Ты согрелась? — нежно осведомился он.
   Инцидент был исчерпан.
   — Да, должно быть, одеяла помогли, — игриво прошептала она.
   — Наверняка, — протянул он, отбрасывая складку одеяла, прикрывшую ее груди. — Хотя твои соски затвердели, как от холода.
   Соски и в самом деле заострились, маня дотронуться до них.
   — Должно быть, от предвкушения.
   — И они набухли для меня?
   Флинн скользнул кончиком пальца по розовым маковкам. Легчайшее прикосновение мгновенно отозвалось у нее внизу живота, послав к нервам крохотные молнии.
   — Мы были слишком заняты твоим насыщением, и я почти не уделял внимания этим большим прелестным грудям.
   Сжав соски пальцами, он чуть потянул, стал перекатывать, лепить… Пухлые груди подрагивали, трепетали, кофе в чашках пошел рябью.
   — Тебе так нравится? Хочешь, я сожму сильнее? — приговаривал Флинн, сопровождая каждый вопрос наглядным примером.
   Фелисия ощущала, как прозрачные капли сочатся из ее лона, увлажняют простыню, и только беспомощно стонала.
   — Не слышу, — неумолимо допытывался он. — Сжать сильнее?
   Он стиснул пальцы и, нагнув голову, лизнул плененную горошинку. Горячечно перекатывая голову по подушке, Фелисия с ужасом думала о той минуте, когда придется расстаться и продолжать жить без него.
   Флинн разжал пальцы, поддел ладонями тяжелые холмики и с наслаждением взвесил их, поднимая трепещущую плоть все выше, пока ноющие соски не оказались на уровне его губ.
   — Если желаешь, чтобы я их пососал, — шепнул он, легонько раскачивая свою добычу, — дай знать.
   — Пожалуйста, Флинн, — выдохнула она, сгорая от предвкушения, умирая от ожидания.
   — Кто? — зловеще переспросил он и, опустив ее груди, отстранился. — Вспомни, ты молочница, а я…
   — Хозяин, — покорно ответила Фелисия, стараясь забыть о жаркой пульсации между бедрами.
   — И я собираюсь сунуть в тебя мой твердый жезл.
   Она заерзала на тонкой простыне, что-то умоляюще бормоча.
   — Но ты должна ублажить меня, — предупредил Флинн. — Сядь прямее, чтобы мне было легче сосать твои груди.
   Фелисия мгновенно повиновалась и дерзко выпятила их.
   — Вытяни соски. Сделай их длиннее. Потри для меня.
   Под его неотступным взглядом Фелисия долго массировала соски, вытягивала, сдавливала.
   — Посмотри, как я желаю тебя, — бросил Флинн, и, когда Фелисия восхищенно уставилась на его взбудораженную плоть, ему показалось, что она кончит раньше, чем он дотронется до нее. Лицо разрумянилось, глаза горят желанием, дыхание участилось. Она даже сидеть не может смирно!
   — Хочешь это?
   Он быстро оттянул удлинившийся пенис, рубиново-красная головка поднялась еще выше.
   — Да… — ахнула она.
   — Но прежде ты должна позволить пососать себя.
   — Конечно… прошу… все, что захочешь… — покорно отвечала Фелисия, не отводя взгляда от очевидного свидетельства его желания.
   — Наклонись вперед, — приказал он, — и держи груди повыше.
   Роскошное изобилие переполняло маленькие ладошки, свешивалось через края.
   — Если твои соски придутся мне по вкусу, — прошептал Флинн, обдавая теплым дыханием ее повлажневшую кожу, — я, может, и позволю тебе взять меня, для разнообразия. Так чем они приправлены?
   Фелисия покачала головой, не способная думать ни о чем, кроме снедавшей ее жажды.
   — Предпочитаю вишню. Сумеешь мне угодить?
   Он чуть лизнул твердый бугорок, уместившийся между ее пальцами. Фелисия застонала.
   — Ты должна что-то сделать, иначе я не позволю тебе завершить. В бонбоньерке есть конфеты с вишневым кремом, — напомнил Флинн, вновь прикусывая пунцовую маковку. — Нельзя ли приправить соски, чтобы мне понравилрсь?
   — Если хочешь… — с трудом выговорила она.
   — А ты? Разве ты не хочешь? — резко спросил Флинн. — Говори, иначе я не стану вколачивать в тебя свою дубинку.
   — Да, да… — лепетала она.
   — Ты достаточно мокрая? — поинтересовался он.
   Потребовалось несколько секунд, чтобы до нее дошел смысл вопроса, но и тогда она не знала, что ответить.
   — Думаю, да.
   — Ты на удивление рассеянна, — строго заметил он. — Какая же из тебя выйдет молочница, если ты даже не способна сосредоточиться на своих обязанностях?!
   — Извините, сэр.
   — Если не станешь вести себя как подобает, откажусь тебя пользовать!
   — Я постараюсь, сэр, — поспешно заверила она. — Простите, сэр.
   — Ну… — задумчиво протянул Флинн, — может, на этот раз и прощу тебя. Ты новенькая и пока не понимаешь, что от тебя требуется. Но знай, я даю тебе испытательный срок.
   — Понимаю, сэр, и буду слушаться… честное слово, сэр.
   Несколько минут Флинн изучал Фелисию, словно сомневаясь в ее искренности.
   — Так и быть, — смилостивился он наконец. — Я спрашивал, достаточно ли ты мокрая, чтобы лечь под меня.
   Она судорожно вздохнула:
   — Достаточно, сэр.
   — Что же, посмотрим.
   Раздвинув ей бедра, Флинн ввел в раскаленное лоно два пальца, медленно, осторожно скользя вглубь. Горячая плоть смыкалась, сдавливала, подрагивала, но он избегал контакта с самыми чувствительными точками. Она балансировала на самом краю, но он хотел задержать ее освобождение. Отняв руку, с которой капала жемчужно-белая влага, он провел дорожку вдоль глубокой лощины ее грудей, оставляя сверкающий след.
   — Там у тебя поистине река желания, — сообщил Флинн, поднося к ее носу пальцы, благоухающие мускусом. — Какой энтузиазм! Буду ли я прав, сказав, что ты как следует подготовлена к соитию?
   Ей, обуреваемой мириадами самых восхитительных ощущений, стоило громадных усилий ответить.
   — Да, сэр, — кивнула она, почти теряя сознание. В эту минуту щемящая боль внизу живота дошла до таких пределов, что она была готова на все, лишь бы почувствовать его в себе.
   — Скоро мы проверим твою готовность, — пообещал он, сжав ее грудь. — Но сначала я хочу получить соски с привкусом вишни.
   Он прижал набухшую верхушку, словно в подтверждение своего требования.
   — После этого можешь обслужить меня, при условии, разумеется, что мне понравится вкус. И держи груди повыше, чтобы мне не приходилось слишком нагибаться.
   Фелисия тут же выполнила приказ, превратив зрелые персики своих грудей в высокие холмы. Флинн открыл бонбоньерку, вынул браслет и надел ей на запястье.
   — Надеюсь, больше не осталось никаких сомнений относительно того, стоит ли принимать подарки? — вкрадчиво осведомился он.
   Фелисия покачала головой.
   — Так ли?
   Он погладил сосок, и болезненное наслаждение пронзило ее. Фелисия кивнула, стиснув зубы.
   — Какой покорной ты вдруг стала! — усмехнулся он. — Что ж, со временем увидишь, что послушание вознаграждается. Сговорчивым молочницам позволено ублажать меня любыми способами. Как насчет того, чтобы послужить сосудом для моего семени?
   Фелисия тихо застонала, представив, как его чудовищное копье входит в нее, растягивая и наполняя.
   — Похоже, ты штучка с горячей кровью, — усмехнулся Флинн, наблюдая, как ее качнуло под напором нестерпимого жара. — Неужели конюхи вспахивали твой лужок в мое отсутствие? Значит, ты уже искушена? Или меня дожидалась?
   Он взял шоколадку и поднес к ее губам.
   — Откуси, а потом посмотрим, успели ли тебя выдрессировать.
   Фелисия подняла голову, и взгляды их скрестились: его — горящий, ее — смущенный.
   — Знаешь, я не стала бы этого делать…
   — Знаю, — согласился он, и его голос в эту минуту напоминал то ли мягкий бархат, то ли густой, тягучий шоколадный крем. — Откуси, дорогая… уступи мне, и я прощу тебя за то, что ты валялась под конюхом.
   В ее глазах внезапно вспыхнул гнев, острые зубы вцепились в его палец.
   Охнув от боли, Флинн отдернул руку и оттолкнул Фелисию. Она упала на спину, и Флинн придавил ее к подушкам своей тяжестью.
   — Кто-то должен научить тебя повиновению, — прорычал он, впившись в нее разъяренным взглядом.
   — Может, я нуждаюсь совсем в другом, — отрезала она, пытаясь его оттолкнуть.
   — Может, и получишь желаемое, если сумеешь понравиться мне, — с неприязнью бросил он. — Понятно?
   Тон его был мягким, лицо искажено сладострастной гримасой.
   — А теперь начнем сначала, и, если будешь очень-очень хорошей, я проникну этим в тебя…
   Головка пениса скользнула в полураскрытые створки ее лона, раздвигая набухшую пульсирующую плоть, и осталась неподвижной в ее изнемогающем теле.
   — Чтобы ты сумела как следует ощутить его…
   Одним рывком выйдя из нее, Флинн сел, оставив ее содрогаться от неудовлетворенного желания.
   — Значит, больше сопротивления не будет? — съязвил он, выбирая из бонбоньерки очередную шоколадку.
   — Будь ты проклят! — выпалила Фелисия.
   — Странно, почему мне так и хочется ответить тебе тем же? Ну, я жду, — холодно напомнил Флинн.
   Почему вдруг для него стало так важно взять верх в этой дурацкой игре? Почему он требует покорности, хотя раньше это не играло никакой роли? Но его страсть была так же глуха к доводам разума, как и ее жажда, и разгоряченный мозг отказывался искать вразумительный ответ.
   Да и сама Фелисия не понимала, почему так унижена собственным желанием, ведь раньше она всегда считала одержимость подобного рода игрой воображения, в лучшем случае поэтической гиперболой… до этого момента, когда рассудок покинул ее и осталось лишь отчаянное стремление получить все, что он готов был ей дать. Сгорая от вожделения, она приподнялась, откинулась на руки и обольстительно улыбнулась.
   — Разве я не предлагаю себя?
   — Если захочу, могу взять тебя, не спрашивая разрешения.
   — Что ж… ради разнообразия… Ведь тебе никогда не приходилось брать силой?
   — По крайней мере выбор за мной, — надменно сообщил Флинн.
   — Но ты ведь хочешь меня, верно? Что, если я откажу?
   — Не сумеешь.
   — И ты тоже.
   — Я бы сказал, довольно приятная дилемма. Ты готова попытаться еще раз? — тихо спросил он. — Ничего еще не закончено.
   — Ты часто так играешь?
   — А ты? — в свою очередь, спросил он, не собираясь отвечать.
   — Можно подумать, ты не знаешь!
   — Почему-то мне нравится быть первым, — бесстыдно улыбнулся он, поднося шоколадку к ее губам. Фелисия, околдованная откровенным очарованием этой улыбки, вонзила зубы в конфету, отметив некоторую настороженность его взгляда. Забавно! Похоже, он боится, что она снова его укусит!
   Шоколадная скорлупа треснула, и по ее подбородку потекла крошечная струйка вишневой начинки.
   — Как мило ты выглядишь с этим розовым кремом на лице! — восхитился он, отнимая конфету. Наклонившись, Флинн слизал сладкую дорожку и приник к ее губам. — Так бы и съел тебя, но теперь не двигайся.
   Предупреждение запоздало — она уже поняла его намерения и застыла в мучительном ожидании. Наклонив шоколадку, Флинн вылил немного жидкого крема сначала на один сосок, потом на второй, осторожно размазав по напрягшимся маковкам. Потом, бросив остаток конфеты обратно в бонбоньерку, принялся критически рассматривать творение своих рук.
   — Взгляни, дорогая! Как тебе нравится быть моим любимым лакомством?
   Фелисия опустила глаза на соски, по желанию Флинна превратившиеся в крохотные пирожные с кремом.
   — Мое самое горячее желание — стать твоим вечным лакомством, — чуть слышно, вкрадчиво выговорила она. Если потребуется, она вымажется кремом с ног до головы. Лишь бы получить его.
   — Как восхитительно послушна! — улыбнулся он. — Ты способная ученица, моя сладостная молочница.
   — Я жду твоего милостивого взгляда, господин, и готова на все.
   — Я нахожу смирение самой чарующей добродетелью в служанке, — дерзко обронил он. — Таким угождением ты можешь заслужить место в барском доме!
   — Означает ли это, что мне придется согревать твою постель, господин?
   — Тебе придется, разумеется, дожидаться своей очереди.
   — Возможно, — обещающе прошептала она, — я сумею найти способ доставить вам удовольствие.
   С минуту Флинн оценивающе разглядывал ее. Роскошное тело, воплощение женственности, совершенное, с полными грудями, тонкой талией, перетекающей в крутые бедра, было создано для любви.
   — Возможно, — прошептал он, — и сумеешь.
   Его слова прозвучали как неожиданное признание, но Флинн, сообразив это, мгновенно посуровел.
   — Игра закончена, — сухо процедил он. Полжизни секс был его развлечением и забавой, средством сдерживать ненужные эмоции. И теперь он с легкостью вернулся к привычному состоянию.
   Его губы сомкнулись на покрытом глазурью соске, потянули раз, другой, третий… Та же участь ждала и второй сосок. Устав от импровизированного спектакля, он стремился к обычному совокуплению, нуждаясь в забвении и физическом удовлетворении, которое могло дать лишь женское тело. Он молча уложил Фелисию на спину, устроился между теплыми бедрами и погрузился в нее, потому что больше не хотел ни думать, ни анализировать, ни менять свою жизнь каким бы то ни было образом. Он желал лишь получить забвение, утонуть в бездонной женской сладости, обещавшей экстаз.
   Но на этот раз, при очередном выпаде, его нетерпеливое копье ударилось о нежную крошечную матку, воплощение женственной силы. И возможно, плодовитую, дающую жизнь новому человеку. Ужасающая мысль почти парализовала мощный ритм его движений, и если бы не бездумная, неотступная потребность, подгонявшая его, он, возможно, сумел бы остановиться. Но не остановился. И когда снова вломился в нее, она вдруг кончила, быстрыми, безумными толчками, согревшими его плоть, сладострастную душу и, как ни странно, сердце.
   Подстегиваемый эгоистичным стремлением к собственному удовлетворению, Флинн продолжал таранить ее, отбрасывая угрызения совести, сомнения, безразличный к последствиям. Торопливо, бездумно, лихорадочно, как неопытный юнец, хотя даже в ранней молодости не вел себя подобным образом. Обнаженные нервы вопили, ощущения становились настолько острыми, что он чувствовал биение пульса в горячей тесной пещере ее лона и ответное биение своего сердца. Знакомая похоть сменялась другим оттенком наслаждения — куда тоньше, изысканнее, глубже, словно в безбрежной пустыне эмоций неожиданно открылась новая грань.
   Никогда еще он не был столь эгоистичен: все превосходила нужда взять, овладеть, стать хозяином и господином. Не в игре, по-настоящему. Ритм его движений все убыстрялся, но Фелисия, словно ничего не замечая, продолжала отвечать толчком на толчок. И хотя подушки, нагроможденные у изголовья, мешали ему, Флинн казался неутомимым и только тихо стонал при каждом выпаде, вынуждая ее разводить бедра все шире, с каждым бешеным рывком стремясь покорить ее окончательно.
   Наконец он исторгся в нее, не замечая своих хриплых криков, сознавая только бесстыдное торжество победы и своей власти над ней.
   — Ты моя, — прорычал он ей на ухо, так и не сообразив, что признание было его собственным.
   Флинн так долго избегал привязанностей любого рода, что быстро пришел в себя и с вновь обретенным хладнокровием вспомнил о своем стремлении оставаться свободным. И теперь на первое место вышли соображения безопасности.
   Он поспешно разжал руки и откатился в сторону. Как быть с последствиями? Он и не подумал предохраняться, а женщины, как известно, обладают величайшим талантом загонять в сети намеченную жертву.
   — Почему тебя не беспокоит собственная защита? — проворчал он, приподнявшись на локте и мрачно глядя на раскинувшуюся рядом женщину. — Неужели никогда не слышала о кондомах или губках?
   Он хотел выяснить все раз и навсегда и, очевидно, требовал исчерпывающего ответа.
   Фелисия даже не пошевелилась. Ее улыбка осветила комнату, как солнечный лучик.
   — Ты в чем-то обвиняешь меня?
   — Просто удивляюсь, почему ты не боишься забеременеть, — помрачнел он еще больше, прикидывая, сколько она запросит.
   — Но ведь и ты не волнуешься, — так же безразлично обронила она.
   — Не мне же придется вынашивать ребенка, — пробормотал он.
   — Хочешь сказать, что это исключительно моя проблема? — усмехнулась она.
   — Кажется, ты наслаждаешься происходящим, верно?
   — Чем именно? Нашим марафоном? Да, очень, — кивнула она и довольно добавила: — А ты? Разве нет?
   — Наслаждался.
   — Пока твой одурманенный похотью мозг не остыл настолько, чтобы вообразить, будто я пытаюсь поймать тебя?
   Лицо Флинна потемнело, как туча.
   — Значит, пытаешься? — не выдержал он.
   — Но зачем мне это?
   — Некоторым женщинам только того и надо.
   — Ты имеешь в виду женщин вообще, верно? — безмятежно улыбнулась Фелисия. — Но я дам тебе возможность усомниться в своей правоте. Что же до меня, позволь заверить, мои мотивы так же эгоистичны, как и твои. Ты потрясающий, а материнство меня в данный момент не интересует. Как тебе известно, я была замужем четыре года. Неужели забыла упомянуть, что за все это время ни разу не забеременела? Поэтому ты в полной безопасности, Флинн. Тебе лучше?
   Он медленно вздохнул и покаянно улыбнулся:
   — На коленях смиренно прошу прощения.
   — Извинения приняты. Могу я, однако, заметить, что если ты так уж озабочен коварством женщин, следовало бы самому подумать о кондоме. Не находишь, что это здравая мысль?
   — Обычно я так и делаю.
   Она сощурилась:
   — Но не со мной?
   Флинн ошеломленно моргнул, но тут же ослепил ее теплой мальчишеской улыбкой.
   — У меня нет объяснений.
   — И ты не желаешь об этом думать?
   — Совершенно верно, — согласился он.
   — Представь, я тоже. Мы не в том положении, чтобы предаваться размышлениям об этой… — она обвела широким жестом богатую обстановку спальни, — эскападе в «Отель де Пари», а если бы и попытались, пришлось бы положить конец этому безумию.
   — Чего мне совершенно не хочется.
   Фелисия величаво подняла руку.
   — Если не возражаешь, я попросила бы о небольшом антракте. Мне действительно нужно попасть домой и сообщить слугам, что со мной все в порядке.
   — Пусть придут сюда.
   — Я сгорю со стыда.
   — В таком случае я поеду вместе с тобой.
   Он не хотел отпускать ее даже ненадолго. Боялся потерять?! Фелисия покачала головой:
   — Я поеду первая, чтобы вымостить дорогу.
   Флинн рассмеялся:
   — Можно подумать, ты несовершеннолетняя и боишься опекунов!
   — Они больше чем опекуны — они мои друзья. Поэтому я поеду вперед, а ты, если захочешь, следом.
   — Еще бы не захотеть, — проворчал Флинн.
   Фелисия радостно улыбнулась:
   — Я так на это надеялась!
   — Долго мне придется ждать?
   Он и в самом деле чувствовал себя подростком, сгорающим от нетерпения.
   — Дай мне… скажем… два часа. Достаточно, чтобы объяснить наши… отношения, только не нужно бояться этого слова, я употребила его за неимением более точного. Зато они смогут порадоваться хорошему известию о выигрыше и, следовательно, о будущей уплате долга. — Фелисия коснулась его руки и добавила: — За это я вечно буду у тебя в долгу.
   — А я — у тебя, за столь восхитительную компанию, — учтиво ответил Флинн. — Но если я должен ждать целых два часа, буду крайне признателен, если ты уйдешь немедленно, чтобы я смог увидеть тебя как можно скорее. Я помогу тебе одеться.
   Фелисия не знала, чем вызвана такая спешка. Возможно, он действительно говорил правду, а может, просто хотел поскорее избавиться от нее. Такой ветреный мужчина не связывает себя обязательствами. Поэтому трудно сказать, появится он через два часа или исчезнет навсегда. Но если и так, у нее останутся не только чудесные воспоминания, но и деньги на уплату долга, и новые восхитительные познания о чувственных играх между мужчиной и женщиной.
   Флинн поцеловал ее у двери.
   — Еще раз спасибо, — тихо попрощалась она. — За все.
   И на тот случай, если он не приедет, прикоснулась к нему. Выведенный из равновесия неожиданной сентиментальностью, прощанием, смятением чувств, Флинн взглянул на каминные часы.
   — Достаточно просто сказать: «До свидания». Увидимся через два часа.
   Сердце Фелисии едва не разорвалось от радости.
   — В таком случае до свидания.
   — Два часа, дорогая. Тебе лучше поскорее объясниться со слугами, потому что я намереваюсь снова похитить тебя, и на этот раз надолго.
   — Как ты очаровательно деспотичен, — промурлыкала она.
   — Остерегись, — предупредил он, потянувшись к дверной ручке, — иначе не выйдешь отсюда.
   Распахнув дверь, он мягко подтолкнул ее к порогу:
   — Клод уже нанял извозчика. Я бы проводил тебя вниз, но думаю, ты этого не захочешь.
   Фелисия послала ему воздушный поцелуй.
   — Еще раз спасибо.
   — Поспеши, — коротко приказал он.
   Фелисия порхнула с лестницы. Клод, ожидавший у выхода, поспешно спрятал понимающую улыбку.
   — Прекрасное утро, не так ли, мадемуазель?
   — Ослепительное, Клод.
   Фелисия слегка пригладила волосы — хорошая примета на удачу.
   — Лучшее в мире, — тихо добавила она, направляясь к коляске.

Глава 3

 
   Пока Фелисия наслаждалась поездкой по залитым солнцем улицам, Флинн вызвал в номер двух владельцев лавок и те незамедлительно прибыли. Полученные ими инструкции были краткими и точными. Оба понимали, что герцог Граф-тон всегда требовал только самого лучшего. Да и в требованиях его не было ничего необычного для человека, который проводил почти все свободное время в дамских будуарах.
   Они покинули номер, облегчив его карманы на кругленькую сумму.
   Пока Фелисия объясняла преданным слугам причины своего отсутствия и все дружно радовались невероятной удаче, Флинн послал новые инструкции капитану яхты, стоявшей на якоре в гавани.
   По правде говоря, Клер и Даниель уже знали почти все, что происходило в «Отель де Пари», поскольку многочисленные родственники не могли молчать, невзирая ни на какие угрозы. И сейчас старички радостно кудахтали над своей любимой подопечной, заверяя тем легкомысленным тоном, каким французы всегда говорят о любви, что они довольны и счастливы за нее, каковы бы ни были последствия вечера, проведенного с человеком, который выиграл для нее целое состояние.
   — Вы слишком долго были одни, — заметила Клер, помогая Фелисии принять ванну. — И заслуживаете хоть каких-то развлечений.
   Развлечений? Слишком слабое определение для того волшебства, которое ей подарила судьба.
   — Знаешь, Клер, он обещал прийти.
   — Я так и думала. Вы улыбаетесь как женщина, которой посчастливилось влюбиться.
   — Ничего романтического, Клер. Но, как ты говоришь, развлечься мне не помешает.
   — Вы должны надеть к его приходу что-то особенное, соблазнительное.
   — Можно подумать, в моем гардеробе найдется нечто рискованное!
   — Придумаем что-нибудь. Я велю Даниелю принести шампанского.
   — И возможно, коньяк. Не знаю, что ему больше нравится.
   — Вы, госпожа. Вряд ли он явится сюда ради другого угощения.
   — Ты так думаешь?
   Как прекрасно, что в ее лишенную счастья и радости жизнь ворвался этот человек!
   — Не думаю, а знаю.
   Клер воздержалась от признания, что слугам в «Отель де Пари» еще никогда не платили за молчание так щедро. Правда, они с Даниелем как родственники, которым вполне можно довериться, получили полный отчет.
   Позже, когда Фелисию искупали, вытерли, надушили и в халате усадили на террасе, Клер, расчесывая волосы хозяйки, первой увидела два экипажа, появившиеся на крутой тропинке, ведущей к вилле.
   — Смотрите, госпожа!
   — Господи, неужели это он! Так рано?!
   — Нет… нет, это посыльные из «Булони» и от мадам Дениз. На козлах Анри и Бертрам.
   Под их любопытными взглядами из колясок выгрузили невероятное количество корзин с розами и россыпь известных всему Монте-Карло голубых коробок из дорогого магазина мадам Дениз.
   Подарки сноровисто перетаскали наверх двое молодых людей, и вскоре Фелисия растерянно озирала свои новые богатства, не зная, то ли радоваться, то ли плакать.
   — Что-то тут не так, — смущенно пробормотала она. Как бы она ни обожала дарителя, но все же такое открытое пренебрежение правилами… — Может, отослать белье обратно?
   — Ни за что! — возмутилась экономка, продолжая открывать коробку за коробкой. — Это дары любовника!
   — Я не уверена, что это прилично, — нахмурилась Фелисия. — Что подумает мадам Дениз?!