Страница:
Затея с продажей дома нравилась ей все меньше и меньше.
Люк заметил, что она медленно скользит пальцами по стене, словно грустя и сожалея, словно…
— Тебе здесь нужен ковер.
— Ковер?
Слова Люка вернули ее к действительности, и она отогнала от себя мечты об истинно женской спальне — с тщательно подобранной мебелью, с мягким стеганым покрывалом в тон обоям и занавескам на окнах, с красивым бра у кровати и с ковром, о котором только что сказал Люк.
Здесь она поставит мебель Луизы. Что же до украшений… Пожалуй, она может позволить себе несколько ярдов ткани, чтобы сшить из нее какое-нибудь простенькое покрывальце, а совсем не такое красивое стеганое покрывало, какое она только что себе представляла, это будет слишком дорого. Что же касается ковра… Надо будет постараться не запачкать половицы, а может, даже купить сюда дешевый палас.
Она улыбнулась загнанной, грустной улыбкой.
— Нет… не думаю.
— Ты хочешь сказать, что результат моей работы не заслуживает ковра?
Люк хотел пошутить, но замечание его прозвучало горько, почти презрительно.
Глаза у Мелани расширились, щеки залились краской.
Меньше всего ей хотелось вызывать к себе жалость и говорить, что ковер для нее — недопустимая роскошь, но, с другой стороны, она не хотела, чтобы Люк подумал, будто она не оценила по достоинству его работу.
— Ну что ты! — воскликнула она. — Ты сделал невозможное, Люк… Комната стала совсем другая! Я и представить не могла… — Она застенчиво посмотрела на него и доверительно произнесла:
— Все так хорошо, настолько красиво, что сюда действительно нужен ковер, только вот я не могу…
Она прикусила губу, не желая признаваться в своей бедности даже сейчас, даже после всего, что они вместе пережили.
Хотя они и сдружились, хотя на протяжении нескольких дней вместе работали, вместе ели, отдыхали и смеялись, а Люк рассказывал ей разные случаи из своей работы; хотя она поняла, что у него острый ум, что он в курсе всех важных событий в мире, значит, он человек с разнообразными интересами, а вовсе не хлыщ, как ей вначале показалось; хотя он был добр и сочувствовал людям, Мелани все еще не могла ему полностью открыться, она чувствовала, что между ними стоит какое-то тайное препятствие. И, рассказав ему о себе, о своих мыслях, чувствах и планах, она вступит в такие близкие отношения, поставит себя в такую зависимость, что может об этом пожалеть.
С того случая в саду он больше не целовал и не обнимал ее, и она решила, что, видимо, слишком живо откликнулась тогда на его ласки, слишком серьезно восприняла его слова. Она уже начинала опасаться, что он имел в виду совсем другое и теперь дает ей это понять, преднамеренно от нее отдаляясь. Значит, ему нужен лишь легкий флирт.
— Что ты не можешь? — спросил Люк. — Ты не можешь себе этого позволить?
Он старался произнести эти слова непринужденно, но Мелани показалось, что за ними скрывается что-то серьезное.
Люк не смотрел ей в глаза, она заметила это. Он был напряжен, словно ждал удара, словно опасался чего-то… Но чего? Она с трудом проглотила подкативший к горлу ком. Уж не думает ли он, что она попросит его купить ковер?
Из гордости и боязни того, что дала ему повод так думать о себе, она пожала плечами и ответила как ни в чем не бывало:
— Нет, дело не в этом. Просто зачем такие расходы, если его все равно продавать?
— Да? А тебе не кажется, что и ремонт тогда ни к чему?
Она опять пожала плечами, отчаянно стараясь не выдать, как она расстроена возникшей на ровном месте ссорой.
— Я просто хочу привести его в порядок, чтобы он выглядел почище и поярче. Я и не думала, что это зайдет так далеко.
— Понятно. Извини, если мое вмешательство ввело тебя в дополнительные расходы, — горько заметил он. — Надо было предупредить.
Мелани горела.
Прошу тебя, не надо! — хотела воскликнуть она. Я не хочу ссориться. Но она словно наступила на лед под снегом, когда понимаешь, что уже падаешь, но ничего не можешь поделать. Ей казалось, что она летит в страшную пропасть, словно лунатик, очнувшийся от сна.
Неожиданно для себя она ответила так же холодно и сердито:
— Я пыталась, но ты не захотел меня слушать. Бессмысленно тратить время на дом, который…
— Согласен, — резко прервал ее Люк. — Кстати, я совсем забыл тебе сказать: мне вчера установили телефон. Так что больше не буду тебя беспокоить.
Мелани отчаянно боролась со слезами, готовыми вот-вот брызнуть из глаз, и не могла вымолвить ни слова. А он что-то такое говорил о том, что поможет ей все прибрать, а потом оставит ее в покое.
В покое? Боже, неужели он не понимает, что он с ней сделал? И что теперь до конца своих дней она будет мучиться и жаждать его? Будет желать его…
Будет любить его?..
Каким-то чудом ей удалось скрыть эти чувства. Но когда он наконец ушел, она позволила им взять над собой верх — бросилась на кровать, уткнулась лицом в подушку и плакала до тех пор, пока не выплакала все слезы, пока не почувствовала себя совсем опустошенной.
Глава 6
Люк заметил, что она медленно скользит пальцами по стене, словно грустя и сожалея, словно…
— Тебе здесь нужен ковер.
— Ковер?
Слова Люка вернули ее к действительности, и она отогнала от себя мечты об истинно женской спальне — с тщательно подобранной мебелью, с мягким стеганым покрывалом в тон обоям и занавескам на окнах, с красивым бра у кровати и с ковром, о котором только что сказал Люк.
Здесь она поставит мебель Луизы. Что же до украшений… Пожалуй, она может позволить себе несколько ярдов ткани, чтобы сшить из нее какое-нибудь простенькое покрывальце, а совсем не такое красивое стеганое покрывало, какое она только что себе представляла, это будет слишком дорого. Что же касается ковра… Надо будет постараться не запачкать половицы, а может, даже купить сюда дешевый палас.
Она улыбнулась загнанной, грустной улыбкой.
— Нет… не думаю.
— Ты хочешь сказать, что результат моей работы не заслуживает ковра?
Люк хотел пошутить, но замечание его прозвучало горько, почти презрительно.
Глаза у Мелани расширились, щеки залились краской.
Меньше всего ей хотелось вызывать к себе жалость и говорить, что ковер для нее — недопустимая роскошь, но, с другой стороны, она не хотела, чтобы Люк подумал, будто она не оценила по достоинству его работу.
— Ну что ты! — воскликнула она. — Ты сделал невозможное, Люк… Комната стала совсем другая! Я и представить не могла… — Она застенчиво посмотрела на него и доверительно произнесла:
— Все так хорошо, настолько красиво, что сюда действительно нужен ковер, только вот я не могу…
Она прикусила губу, не желая признаваться в своей бедности даже сейчас, даже после всего, что они вместе пережили.
Хотя они и сдружились, хотя на протяжении нескольких дней вместе работали, вместе ели, отдыхали и смеялись, а Люк рассказывал ей разные случаи из своей работы; хотя она поняла, что у него острый ум, что он в курсе всех важных событий в мире, значит, он человек с разнообразными интересами, а вовсе не хлыщ, как ей вначале показалось; хотя он был добр и сочувствовал людям, Мелани все еще не могла ему полностью открыться, она чувствовала, что между ними стоит какое-то тайное препятствие. И, рассказав ему о себе, о своих мыслях, чувствах и планах, она вступит в такие близкие отношения, поставит себя в такую зависимость, что может об этом пожалеть.
С того случая в саду он больше не целовал и не обнимал ее, и она решила, что, видимо, слишком живо откликнулась тогда на его ласки, слишком серьезно восприняла его слова. Она уже начинала опасаться, что он имел в виду совсем другое и теперь дает ей это понять, преднамеренно от нее отдаляясь. Значит, ему нужен лишь легкий флирт.
— Что ты не можешь? — спросил Люк. — Ты не можешь себе этого позволить?
Он старался произнести эти слова непринужденно, но Мелани показалось, что за ними скрывается что-то серьезное.
Люк не смотрел ей в глаза, она заметила это. Он был напряжен, словно ждал удара, словно опасался чего-то… Но чего? Она с трудом проглотила подкативший к горлу ком. Уж не думает ли он, что она попросит его купить ковер?
Из гордости и боязни того, что дала ему повод так думать о себе, она пожала плечами и ответила как ни в чем не бывало:
— Нет, дело не в этом. Просто зачем такие расходы, если его все равно продавать?
— Да? А тебе не кажется, что и ремонт тогда ни к чему?
Она опять пожала плечами, отчаянно стараясь не выдать, как она расстроена возникшей на ровном месте ссорой.
— Я просто хочу привести его в порядок, чтобы он выглядел почище и поярче. Я и не думала, что это зайдет так далеко.
— Понятно. Извини, если мое вмешательство ввело тебя в дополнительные расходы, — горько заметил он. — Надо было предупредить.
Мелани горела.
Прошу тебя, не надо! — хотела воскликнуть она. Я не хочу ссориться. Но она словно наступила на лед под снегом, когда понимаешь, что уже падаешь, но ничего не можешь поделать. Ей казалось, что она летит в страшную пропасть, словно лунатик, очнувшийся от сна.
Неожиданно для себя она ответила так же холодно и сердито:
— Я пыталась, но ты не захотел меня слушать. Бессмысленно тратить время на дом, который…
— Согласен, — резко прервал ее Люк. — Кстати, я совсем забыл тебе сказать: мне вчера установили телефон. Так что больше не буду тебя беспокоить.
Мелани отчаянно боролась со слезами, готовыми вот-вот брызнуть из глаз, и не могла вымолвить ни слова. А он что-то такое говорил о том, что поможет ей все прибрать, а потом оставит ее в покое.
В покое? Боже, неужели он не понимает, что он с ней сделал? И что теперь до конца своих дней она будет мучиться и жаждать его? Будет желать его…
Будет любить его?..
Каким-то чудом ей удалось скрыть эти чувства. Но когда он наконец ушел, она позволила им взять над собой верх — бросилась на кровать, уткнулась лицом в подушку и плакала до тех пор, пока не выплакала все слезы, пока не почувствовала себя совсем опустошенной.
Глава 6
После такого расставания Мелани не удивилась, что на следующий день Люк не объявился, и она поняла, что первое ее впечатление было правильным:
Несмотря на нежность, страсть и произнесенные шепотом комплименты, никаких серьезных чувств она у него не вызвала.
По крайней мере спальня отремонтирована, посмеялась она над собой. Ведь она ни разу не смогла заставить себя туда войти.
Она боялась, что, если откроет дверь и увидит комнату, где провела столько времени с Люком, сердце у нее разорвется. Дверь в спальню была все время закрыта, и тем не менее каждый раз, когда Мелани проходила мимо, ей становилось не по себе.
Она твердила, что все к лучшему, даже хорошо, что ссора положила конец их отношениям, это в любом случае должно было произойти, но логика не могла заставить умолкнуть ее сердце.
Она не спала по ночам, хотя и изнуряла себя физической работой, надеясь, что уснет, едва коснувшись головой подушки. Зато она выскребла весь дом, расставила небогатую обстановку, отмыла и высушила ящики старинного комода, обклеила их пленкой, купила солнечно-желтую краску, чтобы оживить кухню, но отложила это на неопределенное время, поскольку едва она приближалась к банкам с краской, как вспоминала Люка.
Слезы наворачивались ей на глаза, в горле начинало першить, и такая боль и мука наваливались на нее, что она не могла больше ничего делать.
Так что она занимала себя другими делами. Когда, например, сильный весенний дождь не позволял ей работать в саду, она мыла окна, полировала мебель, представляла, как отремонтировала бы этот дом, будь у нее возможности и деньги. И все же, чем бы она ни занималась, она не могла заглушить голос сердца, к которому теперь присоединился и голос разума.
Стоило ей подумать о цвете или о новой обстановке, как она тут же вспоминала Люка: что бы он посоветовал? Что бы подумал, если был бы рядом?
Но Люка нет. И чем быстрее она с этим смирится, тем быстрее пройдет сердечная боль. Все, что ей остается, — понять, что груз любви к Люку ей придется нести с собой всю жизнь. Надо принять это как данность, и все.
О том, чтобы совсем забыть его, выкинуть из сердца, не могло быть и речи.
Конечно, со временем боль притупится; со временем воспоминания о том, как он поворачивает голову, как говорит, как улыбается, перестанут вызывать острую боль в сердце, от которой у нее перехватывает дыхание. Но это со временем. А пока… А пока надо терпеть и терпеть.
К душевной боли она привыкла очень давно. Эта боль уже стала частью ее характера, как честность и доверчивость.
В солнечные дни Мелани работала в саду, держась подальше от примул и шиповника. Ей даже рядом было трудно пройти, и вырванные тогда сорняки так и лежали кучками. Она поймала себя на том, что, когда ей все-таки случалось проходить мимо того места, где Люк целовал ее и ласкал ее грудь, она непроизвольно отворачивалась, словно боялась примерзнуть к земле да так и остаться стоять со слезами боли на глазах.
Она вскопала грядку для овощей, нашла кусты крыжовника и красной смородины и даже ревень, который рос себе как ни в чем не бывало, словно и не было вокруг него плотной стены сорняков.
Позже испеку с ним пирог, решила Мелани, но так и не испекла, возможно, потому, что не хотела возиться ради себя одной, а может, и потому, что аппетит у нее совсем пропал, и однажды она даже вздрогнула, увидев себя в зеркале. Как же она похудела!
Неужели это я? — подумала она неуверенно. Изнуренное существо с бледным лицом и огромными глазами, в джинсах по крайней мере на два размера больше, чем надо?
В среду приехал Саймон, муж Луизы, и привез обещанную мебель.
Луиза позвонила и предупредила, что Саймон уже выехал. Сама она приехать не могла, но надеялась вскоре навестить подругу.
— Ну, как ремонт? — поинтересовалась она и, когда Мелани сказала, что все уже закончено, мягко продолжила:
— А мастер?
На этот вопрос следовало бы ответить так же, как и на первый, но Мелани не набралась мужества. Она постаралась произнести как можно более беззаботно.
— Кто? Люк? Не видела его с тех пор, как он закончил спальню. У него теперь свой телефон.
Мелани была благодарна подруге за то, что она не стала выспрашивать, хотя наверняка все поняла.
— И ты по-прежнему намерена его продавать?
— Да. В деревне говорят, что решение о трассе будет принято через несколько недель.
— Ну что же, будем надеяться на лучшее, — сказала Луиза. — Может, получишь уйму денег.
— Дай Бог, — согласилась Мелани, хотя и понимала, что в голосе ее нет того энтузиазма, который хотела услышать Луиза. Она пыталась убедить себя в том, что ее долг — получить за дом как можно больше, но
с каждым днем ей все меньше и меньше хотелось с ним расставаться. Временами она, как полная дура, даже начинала мечтать о том, как будет жить здесь вместе с Люком — в чистом и теплом, полном детского смеха, счастья и солнца доме с ухоженным садиком, живой оградой и лужайкой, подстриженной и зеленой, со следами маленьких ножек.
Она понимала, что это глупость, что она сама себя разрушает, причиняет себе дополнительную боль, что надо забыть Люка и вернуться к прежней жизни.
Однако, как она ни пыталась отогнать эти мысли подальше, они все возвращались и возвращались, не давая ей покоя, очаровывая ее, как песнь сирены, обещая наслаждение, но ничего не давая, кроме боли и напоминания о том, что Люку она не нужна.
После звонка Луизы Мелани стала прислушиваться к звукам, доносившимся с улицы, чтобы не пропустить Саймона.
Однако дорога была пустынна. Лишь время от времени появлялась на ней деревенская машина или крестьяне, переходившие с одной фермы на другую.
Мелкий моросящий дождь, начавшийся еще утром, запер ее дома. Чтобы не вспоминать Люка, она так тщательно вылизала дом, что делать ей больше было нечего, если не считать, конечно, оклейки и покраски стен. Но всякий раз, подходя к банкам с краской, она вспоминала Люка и спальню в мансарде, куда она ни разу не зашла, и почти физически ощущала свое одиночество.
Да и зачем, собственно, тратить время и деньги, если она никогда жить здесь не будет и не сможет насладиться плодами своего труда?
По правде говоря, она просто боялась привязаться к дому. Боялась, что, когда придет время, она не сможет с ним расстаться.
Под крышей был большой чердак, куда Мелани еще ни разу не поднималась и куда можно было попасть через люк в ее спальне.
Однако стремянку Мелани давно уже спустила вниз и поставила в гараже сразу после того, как Люк закончил ремонт в спальне…
Она заколебалась, надеясь на то, что скоро приедет Саймон и отвлечет ее от этих мыслей.
Когда-то ей нравилось одиночество, но теперь она страшилась его, потому что боялась, что опять начнет вспоминать Люка.
Думать, вспоминать, мечтать… Кажется, дождь перестал! Значит, можно поработать в саду. Она в сомнении остановилась, и ей показалось, что к дому подъехала машина.
Понимая, что это может быть просто деревенский трактор, она тем не менее заторопилась на улицу и обрадовалась, увидев тяжело груженный микроавтобус Саймона.
— Я взял с собой Алана. Ты не против? — поздоровавшись, спросил муж Луизы. — Это старье такое тяжелое, что я не знал, справлюсь ли один.
— Конечно, я не против, — заверила его Мелани. — Я вам очень благодарна.
Вы наверняка проголодались. Может, перекусите, прежде чем начинать?
— С удовольствием! — согласился Саймон.
Мелани усмехнулась. Луиза рассказывала ей, что он любит поесть, и то и дело пугала его диетой, хотя он вовсе не был толст, ну, может, совсем чуточку. Но ему это даже к лицу. Он всегда пребывает в отличном расположении духа и доволен жизнью. С ним приятно и хорошо. Он обращается с ней как добрый дядюшка, и ей это нравится.
Алан, как она узнала за ленчем, старинный друг Саймона и не женат.
— По крайней мере сейчас, — сказал он с усмешкой. — Мне по работе приходилось надолго уезжать за границу. Я понимаю Мойру, ей все это надоело, и я в частности. Я пытался объяснить, что делаю это ради нее и детей. На нехватку денег она никогда не жаловалась. — Алан состроил гримасу, и голос его зазвучал иронично, но ему не удалось скрыть боль. — Но, честно говоря, я не думал, что, вернувшись как-то домой, никого не застану. У нее была уже новая жизнь и новый муж. Она написала записку, что бросила меня и забрала детей, потому что я плохой отец и плохой муж, раз меня никогда не бывает дома.
Мелани было жаль его, хотя она и подозревала, что этот брак распался не только из-за его работы.
— Жизнь — странная штука, — горько заключил Алан. — Я теперь всегда первый кандидат на командировку. А когда я в последний раз видел сына, моего сына, он называл ее мужа папой!
— Ну, ладно, — вмешался Саймон. — Давай таскать мебель. А то так ничего и не сделаем. Мы справимся сами, — бодро заявил он Мелани. — Пойдем сначала посмотрим, куда все это ставить.
— Первая дверь налево на втором этаже, — сказала Мелани.
Это была комната, где она спала. Мелани намеревалась вытащить всю старую мебель и поставить там неожиданный подарок. Лучше, конечно, поставить дубовую мебель Луизы в только что отремонтированную спальню, а пол там застелить новым ковром. Она закрывала глаза и представляла себе спальню с новой обстановкой: массивная классическая мебель, которая так не нравилась Луизе, хорошо бы смотрелась на фоне новых обоев и прекрасно гармонировала бы со скошенным потолком и старомодным видом мансарды. Но если она это сделает, если обставит спальню так, как ей хочется, то ей будет трудно удержаться от соблазна перебраться в нее самой, а там от воспоминаний о Люке ей не избавиться никогда. Никогда.
Если даже средь бела дня она постоянно думает о нем, то что же будет ночью?
Конечно, глупо было красить и натирать пол в доме, ездить в Натсфорд, чтобы купить коврик из козлиной шкуры, ведь теперь приходилось экономить на еде. Однотонный, персикового цвета ковер, под стать обоям в нижней части стены, смотрелся бы лучше и намного богаче, но ведь она не собиралась пользоваться этой комнатой, ее единственной задачей было подготовить дом к продаже. И чтобы потом не было трудно с ним расставаться, она не должна мечтать, как сбрасывает утром одеяло и ступает на толстый, мягкий, теплый ковер. Еще глупее представлять себя здесь с Люком… Вдвоем в комнате, в кровати…
— О чем задумалась? — поинтересовался Саймон, и Мелани зарделась, прикусив нижнюю губу.
— Да так, ни о чем, — мужественно ответила она, не заметив беспокойства, промелькнувшего у него в глазах.
В конце концов она последовала совету Луизы и оставила мужчин в покое, пообещав им по окончании чашку чая и кусок пирога, который испекла накануне вечером.
Вокруг грохотало и трещало, а время от времени до нее доносились даже соленые выражения, но наконец все затихло, и Саймон торжественно объявил:
— Готово! Ну и тяжесть… Эта кровать…
— Кровать? — удивилась Мелани. Луиза ничего не говорила ей о кровати.
— Она лежала у нас на чердаке, и Луиза сказала, что раз уж ты забираешь все остальное, то, может, и ее заберешь? Кстати, тебе говорили, что ты путаешь право и лево? Спальня налево у тебя уже обставлена, а вот комната напротив — совсем пустая, отремонтированная, как специально для нашей мебели. У Луизы та же болезнь. Временами она доводит меня до бешенства!
Мелани не могла вымолвить ни слова. Они поставили мебель в пустую комнату! В комнату, которую она поклялась запереть и оставить пустой до тех пор, пока дом не будет продан.
Здравый смысл подсказывал ей, что вовсе не обязательно пользоваться этой комнатой, что она и с новой обстановкой может запереть дверь, но у нее возникло подозрение, что теперь ей будет трудно преодолеть соблазн — открыть дверь и посмотреть. И подозрение это подтвердилось, когда Саймон спросил:
— Хочешь посмотреть?
— Я…
Что она могла сказать? Отказ покажется им странным и даже обидит, а ведь они потрудились на славу.
— Да, конечно…
— Тогда пошли. Честно говоря, она прекрасно вписалась. Лучше, чем у нас.
Вот подожди, расскажу Луизе, и она тут же ринется к тебе в гости. Не удержится, чтобы не посмотреть. Жаль, конечно, продавать после стольких трудов. Но такой дом слишком велик для одного человека, и далековато к тому же. Хотя здесь меньше часа езды до Честера, — говорил он, точно повторяя вслед за Люком.
Люк. Рука легла на дверную ручку, повернула ее и толкнула дверь, а воображение уже настолько захватило ее, что, когда она подошла к окну, ей показалось, что там промелькнула тень.
Люк! — едва не воскликнула она, но сдержалась. Вот был бы ужас, если бы она выдала себя в присутствии двух мужчин.
— Гмм. Твой приятель проделал хорошую работу, — одобрил Саймон, дотрагиваясь рукой до крашеных панелей и не замечая ее состояния.
Она стояла в дверях и смотрела на двуспальную кровать и на массивный платяной шкаф напротив. Саймон и Алан поставили туалетный столик перед окном, а мужской комод у стены, под прямым углом к кровати.
Совсем недавно это была просто свежеотремонтированная комната. Теперь же в ней появилось нечто домашнее. Мелани представила себе, какие должны быть занавески, какое покрывало на кровати… Кстати, ей показалось, что матрас совсем новый.
Она не преминула спросить Саймона, и он покраснел.
— Это все Луиза, — оправдывался он. — Мы купили его в прошлом году, но он не для моей спины. Нам он все равно не нужен, и Луиза подумала, что тебе он пригодится. Она говорит, что обставленный дом продать легче.
Мелани не стала возражать. Если она откажется, Луиза обидится, а ведь она так внимательна! Мелани подумала было заплатить за матрас, но поняла, что только обидит Саймона. Пожалуй, лучше как-нибудь пригласить Луизу, Саймона и даже Алана на обед в ресторан. Неплохая мысль. Она позвонит Луизе, когда Саймон и Алан уедут, поблагодарит за новый подарок и пригласит.
Она угостила Саймона и Алана чаем, и они стали собираться домой. Мелани проводила их до машины, Алан забрался на место водителя, а Саймон тепло обнял ее на прощанье.
И в этот момент мимо промчался огромный «ВМW». Они вздрогнули — уж слишком быстро он ехал по деревенской улице.
В машине сидели двое: седовласый мужчина с тонкими поджатыми губами — он так посмотрел на нее, что Мелани непроизвольно прижалась к плечу Саймона, а рядом женщина года на три-четыре старше Мелани, с черными как смоль волосами, уложенными в очень дорогую прическу.
Она была похожа на своего спутника и тоже посмотрела на Мелани злобным взглядом.
— Неплохая парочка, — сказал Саймон, когда они промчались мимо. Знакомые?
— Нет. Первый раз вижу.
— Гмм… Им явно что-то от тебя нужно. Может, они слышали, что ты продаешь дом? Хотя они мало похожи на людей, любящих уединение. У них другой образ жизни. И, похоже, немало денег.
Слушая его, Мелани вспомнила Луизу, которая говорила, что ее муж может с первого взгляда точно оценить человека. На прощание Саймон заметил:
— Ты поосторожнее с этой парой. Мел. По тому, как они на тебя смотрели, мне показалось, что они не питают к тебе дружеских чувств. Ты точно их не знаешь?
Она покачала головой, обхватив себя руками, словно готовясь отразить невидимую опасность.
Дождь все еще моросил, и туфли у Мелани промокли. Микроавтобус уехал, а она все стояла и с несчастным видом смотрела ему вслед.
Впервые с тех пор, как она переехала сюда, ей стало одиноко и даже страшно.
После долгих лет городской жизни, в которой каждая минута на счету, оказавшись здесь, она поняла, как хорошо жить, ни от кого не завися, свободно. До сего дня она спала спокойно, ничего не опасаясь. Но теперь вдруг, то ли от того, как на нее посмотрела та парочка в «ВМW», то ли от слов Саймона, то ли от неприятного предчувствия, ей не захотелось возвращаться в дом.
Но ведь это же полный абсурд! В конце-то концов, чего ей бояться?
Мелани смотрела на сад. Жаль, что сейчас сыро, а то бы она с удовольствием поработала, чтобы отвлечься и не чувствовать себя отрезанной от внешнего мира. Водная взвесь, окружавшая ее со всех сторон, делала это чувство гнетущим.
Когда она вошла в дом, зазвонил телефон. Она бросилась к аппарату, непроизвольно задержав дыхание. Ей казалось, что она услышит голос Люка. Но в трубке раздался сухой, педантичный голос адвоката.
— Мисс Фоуден? — начал он напыщенно. — Не так давно вы обращались ко мне по поводу вашего разговора с мистером Хьюитсоном, выразившим желание приобрести коттедж и землю. Вы спрашивали, не было ли между моим клиентом и мистером Хьюитсоном предварительной договоренности, и я тогда сказал, что ничего об этом не знаю.
От разочарования Мелани не могла произнести ни звука. Проглотив ком в горле, она заставила себя сосредоточиться на том, что говорит адвокат.
— Возникли новые обстоятельства? — спросила она, не понимая, куда он клонит.
— Нет, нет! Просто адвокат мистера Хьюитсона обратился к нам с предложением о покупке земли и коттеджа. Если автострада пойдет все-таки не через эти земли, его предложение вполне приемлемо.
Адвокат замолчал, и Мелани стоило труда заставить себя заговорить.
— Понятно. Значит ли это, что вы советуете мне принять предложение?
— Если автострада действительно пройдет стороной, то вы получите больше, чем если бы выставляли коттедж и землю на аукцион по нынешним ценам. Однако если трасса пройдет здесь, то цены подскочат. Но я не могу давать вам советы. Решение принимать должны только вы.
Мелани заколебалась. Если она продаст все Дейвиду Хьюитсону, он тут же разрушит коттедж и поставит маленькие, словно кубики, домишки, одинаковые в своей убогости, и дом, принадлежавший нескольким поколениям семьи Барроус, исчезнет с лица земли. Адвокат уже говорил ей, что Джон Барроус не один раз отказывал Хьюитсону. Даже несмотря на то, что, продав дом Хьюитсону, она получит больше денег для благотворительности, Мелани считала себя обязанной принять во внимание чувства и взгляды завещателя.
— Я не могу продать дом мистеру Хьюитсону, — помолчав, сказала она. Мне… мне кажется, что мистер Барроус этого не хотел. Мне кажется, что он предпочел бы, чтобы в нем обосновалась семья. Ведь он долго прожил в этом доме.
— Да, верно, — согласился адвокат. — Но вы должны понимать, что тот, кому вы продадите дом, возможно, не разделит вашей точки зрения. Любой покупатель может избавиться от собственности, перепродав ее мистеру Хьюитсону.
Об этом она не подумала и теперь поняла, насколько все-таки наивна.
Она начала лихорадочно думать о такой форме продажи, при которой покупатель обязался бы не разрушать коттедж. Но была вынуждена признать, что права пословица, по которой если овцы целы, то волки не сыты.
Значит, чтобы сохранить дом, ей надо в нем жить, а для этого нарушить обещание, данное самой себе и неизвестному завещателю, что его подарок будет использован во благо многих, а не только ее.
— Может, вам нужно время, чтобы обдумать это предложение? — спросил адвокат.
Мелани тут же покачала головой. Но, сообразив, что он ее не видит, быстро сказала:
— Нет-нет, времени мне не нужно. Я не принимаю предложение мистера Хьюитсона.
Она уже начинала понимать, что единственная возможность сохранить коттедж, не оставляя его за собой, — это молиться о том, чтобы власти решили провести автостраду где-нибудь в стороне.
— Ну что же, я передам ваше решение адвокату мистера Хьюитсона. Помолчав, адвокат осторожно добавил:
— Пожалуй, я обязан предупредить вас, что мистер Хьюитсон очень агрессивный и вспыльчивый человек. Он привык добиваться своего.
Мелани поблагодарила и положила трубку, размышляя, чем она заслужила столько напастей сразу. Она решила принять горячую ванну и пораньше лечь спать.
Да и чего засиживаться допоздна? Ее собственная компания начинала ей надоедать, она не хотела больше ночь за ночью вспоминать каждое мгновенье, проведенное вместе с Люком. Зачем мучить себя, причинять себе боль, уничижать себя?
В девять вечера она заперла двери и отправилась наверх, в свою спальню.
Но там ее ждало еще одно испытание.
Несмотря на нежность, страсть и произнесенные шепотом комплименты, никаких серьезных чувств она у него не вызвала.
По крайней мере спальня отремонтирована, посмеялась она над собой. Ведь она ни разу не смогла заставить себя туда войти.
Она боялась, что, если откроет дверь и увидит комнату, где провела столько времени с Люком, сердце у нее разорвется. Дверь в спальню была все время закрыта, и тем не менее каждый раз, когда Мелани проходила мимо, ей становилось не по себе.
Она твердила, что все к лучшему, даже хорошо, что ссора положила конец их отношениям, это в любом случае должно было произойти, но логика не могла заставить умолкнуть ее сердце.
Она не спала по ночам, хотя и изнуряла себя физической работой, надеясь, что уснет, едва коснувшись головой подушки. Зато она выскребла весь дом, расставила небогатую обстановку, отмыла и высушила ящики старинного комода, обклеила их пленкой, купила солнечно-желтую краску, чтобы оживить кухню, но отложила это на неопределенное время, поскольку едва она приближалась к банкам с краской, как вспоминала Люка.
Слезы наворачивались ей на глаза, в горле начинало першить, и такая боль и мука наваливались на нее, что она не могла больше ничего делать.
Так что она занимала себя другими делами. Когда, например, сильный весенний дождь не позволял ей работать в саду, она мыла окна, полировала мебель, представляла, как отремонтировала бы этот дом, будь у нее возможности и деньги. И все же, чем бы она ни занималась, она не могла заглушить голос сердца, к которому теперь присоединился и голос разума.
Стоило ей подумать о цвете или о новой обстановке, как она тут же вспоминала Люка: что бы он посоветовал? Что бы подумал, если был бы рядом?
Но Люка нет. И чем быстрее она с этим смирится, тем быстрее пройдет сердечная боль. Все, что ей остается, — понять, что груз любви к Люку ей придется нести с собой всю жизнь. Надо принять это как данность, и все.
О том, чтобы совсем забыть его, выкинуть из сердца, не могло быть и речи.
Конечно, со временем боль притупится; со временем воспоминания о том, как он поворачивает голову, как говорит, как улыбается, перестанут вызывать острую боль в сердце, от которой у нее перехватывает дыхание. Но это со временем. А пока… А пока надо терпеть и терпеть.
К душевной боли она привыкла очень давно. Эта боль уже стала частью ее характера, как честность и доверчивость.
В солнечные дни Мелани работала в саду, держась подальше от примул и шиповника. Ей даже рядом было трудно пройти, и вырванные тогда сорняки так и лежали кучками. Она поймала себя на том, что, когда ей все-таки случалось проходить мимо того места, где Люк целовал ее и ласкал ее грудь, она непроизвольно отворачивалась, словно боялась примерзнуть к земле да так и остаться стоять со слезами боли на глазах.
Она вскопала грядку для овощей, нашла кусты крыжовника и красной смородины и даже ревень, который рос себе как ни в чем не бывало, словно и не было вокруг него плотной стены сорняков.
Позже испеку с ним пирог, решила Мелани, но так и не испекла, возможно, потому, что не хотела возиться ради себя одной, а может, и потому, что аппетит у нее совсем пропал, и однажды она даже вздрогнула, увидев себя в зеркале. Как же она похудела!
Неужели это я? — подумала она неуверенно. Изнуренное существо с бледным лицом и огромными глазами, в джинсах по крайней мере на два размера больше, чем надо?
В среду приехал Саймон, муж Луизы, и привез обещанную мебель.
Луиза позвонила и предупредила, что Саймон уже выехал. Сама она приехать не могла, но надеялась вскоре навестить подругу.
— Ну, как ремонт? — поинтересовалась она и, когда Мелани сказала, что все уже закончено, мягко продолжила:
— А мастер?
На этот вопрос следовало бы ответить так же, как и на первый, но Мелани не набралась мужества. Она постаралась произнести как можно более беззаботно.
— Кто? Люк? Не видела его с тех пор, как он закончил спальню. У него теперь свой телефон.
Мелани была благодарна подруге за то, что она не стала выспрашивать, хотя наверняка все поняла.
— И ты по-прежнему намерена его продавать?
— Да. В деревне говорят, что решение о трассе будет принято через несколько недель.
— Ну что же, будем надеяться на лучшее, — сказала Луиза. — Может, получишь уйму денег.
— Дай Бог, — согласилась Мелани, хотя и понимала, что в голосе ее нет того энтузиазма, который хотела услышать Луиза. Она пыталась убедить себя в том, что ее долг — получить за дом как можно больше, но
с каждым днем ей все меньше и меньше хотелось с ним расставаться. Временами она, как полная дура, даже начинала мечтать о том, как будет жить здесь вместе с Люком — в чистом и теплом, полном детского смеха, счастья и солнца доме с ухоженным садиком, живой оградой и лужайкой, подстриженной и зеленой, со следами маленьких ножек.
Она понимала, что это глупость, что она сама себя разрушает, причиняет себе дополнительную боль, что надо забыть Люка и вернуться к прежней жизни.
Однако, как она ни пыталась отогнать эти мысли подальше, они все возвращались и возвращались, не давая ей покоя, очаровывая ее, как песнь сирены, обещая наслаждение, но ничего не давая, кроме боли и напоминания о том, что Люку она не нужна.
После звонка Луизы Мелани стала прислушиваться к звукам, доносившимся с улицы, чтобы не пропустить Саймона.
Однако дорога была пустынна. Лишь время от времени появлялась на ней деревенская машина или крестьяне, переходившие с одной фермы на другую.
Мелкий моросящий дождь, начавшийся еще утром, запер ее дома. Чтобы не вспоминать Люка, она так тщательно вылизала дом, что делать ей больше было нечего, если не считать, конечно, оклейки и покраски стен. Но всякий раз, подходя к банкам с краской, она вспоминала Люка и спальню в мансарде, куда она ни разу не зашла, и почти физически ощущала свое одиночество.
Да и зачем, собственно, тратить время и деньги, если она никогда жить здесь не будет и не сможет насладиться плодами своего труда?
По правде говоря, она просто боялась привязаться к дому. Боялась, что, когда придет время, она не сможет с ним расстаться.
Под крышей был большой чердак, куда Мелани еще ни разу не поднималась и куда можно было попасть через люк в ее спальне.
Однако стремянку Мелани давно уже спустила вниз и поставила в гараже сразу после того, как Люк закончил ремонт в спальне…
Она заколебалась, надеясь на то, что скоро приедет Саймон и отвлечет ее от этих мыслей.
Когда-то ей нравилось одиночество, но теперь она страшилась его, потому что боялась, что опять начнет вспоминать Люка.
Думать, вспоминать, мечтать… Кажется, дождь перестал! Значит, можно поработать в саду. Она в сомнении остановилась, и ей показалось, что к дому подъехала машина.
Понимая, что это может быть просто деревенский трактор, она тем не менее заторопилась на улицу и обрадовалась, увидев тяжело груженный микроавтобус Саймона.
— Я взял с собой Алана. Ты не против? — поздоровавшись, спросил муж Луизы. — Это старье такое тяжелое, что я не знал, справлюсь ли один.
— Конечно, я не против, — заверила его Мелани. — Я вам очень благодарна.
Вы наверняка проголодались. Может, перекусите, прежде чем начинать?
— С удовольствием! — согласился Саймон.
Мелани усмехнулась. Луиза рассказывала ей, что он любит поесть, и то и дело пугала его диетой, хотя он вовсе не был толст, ну, может, совсем чуточку. Но ему это даже к лицу. Он всегда пребывает в отличном расположении духа и доволен жизнью. С ним приятно и хорошо. Он обращается с ней как добрый дядюшка, и ей это нравится.
Алан, как она узнала за ленчем, старинный друг Саймона и не женат.
— По крайней мере сейчас, — сказал он с усмешкой. — Мне по работе приходилось надолго уезжать за границу. Я понимаю Мойру, ей все это надоело, и я в частности. Я пытался объяснить, что делаю это ради нее и детей. На нехватку денег она никогда не жаловалась. — Алан состроил гримасу, и голос его зазвучал иронично, но ему не удалось скрыть боль. — Но, честно говоря, я не думал, что, вернувшись как-то домой, никого не застану. У нее была уже новая жизнь и новый муж. Она написала записку, что бросила меня и забрала детей, потому что я плохой отец и плохой муж, раз меня никогда не бывает дома.
Мелани было жаль его, хотя она и подозревала, что этот брак распался не только из-за его работы.
— Жизнь — странная штука, — горько заключил Алан. — Я теперь всегда первый кандидат на командировку. А когда я в последний раз видел сына, моего сына, он называл ее мужа папой!
— Ну, ладно, — вмешался Саймон. — Давай таскать мебель. А то так ничего и не сделаем. Мы справимся сами, — бодро заявил он Мелани. — Пойдем сначала посмотрим, куда все это ставить.
— Первая дверь налево на втором этаже, — сказала Мелани.
Это была комната, где она спала. Мелани намеревалась вытащить всю старую мебель и поставить там неожиданный подарок. Лучше, конечно, поставить дубовую мебель Луизы в только что отремонтированную спальню, а пол там застелить новым ковром. Она закрывала глаза и представляла себе спальню с новой обстановкой: массивная классическая мебель, которая так не нравилась Луизе, хорошо бы смотрелась на фоне новых обоев и прекрасно гармонировала бы со скошенным потолком и старомодным видом мансарды. Но если она это сделает, если обставит спальню так, как ей хочется, то ей будет трудно удержаться от соблазна перебраться в нее самой, а там от воспоминаний о Люке ей не избавиться никогда. Никогда.
Если даже средь бела дня она постоянно думает о нем, то что же будет ночью?
Конечно, глупо было красить и натирать пол в доме, ездить в Натсфорд, чтобы купить коврик из козлиной шкуры, ведь теперь приходилось экономить на еде. Однотонный, персикового цвета ковер, под стать обоям в нижней части стены, смотрелся бы лучше и намного богаче, но ведь она не собиралась пользоваться этой комнатой, ее единственной задачей было подготовить дом к продаже. И чтобы потом не было трудно с ним расставаться, она не должна мечтать, как сбрасывает утром одеяло и ступает на толстый, мягкий, теплый ковер. Еще глупее представлять себя здесь с Люком… Вдвоем в комнате, в кровати…
— О чем задумалась? — поинтересовался Саймон, и Мелани зарделась, прикусив нижнюю губу.
— Да так, ни о чем, — мужественно ответила она, не заметив беспокойства, промелькнувшего у него в глазах.
В конце концов она последовала совету Луизы и оставила мужчин в покое, пообещав им по окончании чашку чая и кусок пирога, который испекла накануне вечером.
Вокруг грохотало и трещало, а время от времени до нее доносились даже соленые выражения, но наконец все затихло, и Саймон торжественно объявил:
— Готово! Ну и тяжесть… Эта кровать…
— Кровать? — удивилась Мелани. Луиза ничего не говорила ей о кровати.
— Она лежала у нас на чердаке, и Луиза сказала, что раз уж ты забираешь все остальное, то, может, и ее заберешь? Кстати, тебе говорили, что ты путаешь право и лево? Спальня налево у тебя уже обставлена, а вот комната напротив — совсем пустая, отремонтированная, как специально для нашей мебели. У Луизы та же болезнь. Временами она доводит меня до бешенства!
Мелани не могла вымолвить ни слова. Они поставили мебель в пустую комнату! В комнату, которую она поклялась запереть и оставить пустой до тех пор, пока дом не будет продан.
Здравый смысл подсказывал ей, что вовсе не обязательно пользоваться этой комнатой, что она и с новой обстановкой может запереть дверь, но у нее возникло подозрение, что теперь ей будет трудно преодолеть соблазн — открыть дверь и посмотреть. И подозрение это подтвердилось, когда Саймон спросил:
— Хочешь посмотреть?
— Я…
Что она могла сказать? Отказ покажется им странным и даже обидит, а ведь они потрудились на славу.
— Да, конечно…
— Тогда пошли. Честно говоря, она прекрасно вписалась. Лучше, чем у нас.
Вот подожди, расскажу Луизе, и она тут же ринется к тебе в гости. Не удержится, чтобы не посмотреть. Жаль, конечно, продавать после стольких трудов. Но такой дом слишком велик для одного человека, и далековато к тому же. Хотя здесь меньше часа езды до Честера, — говорил он, точно повторяя вслед за Люком.
Люк. Рука легла на дверную ручку, повернула ее и толкнула дверь, а воображение уже настолько захватило ее, что, когда она подошла к окну, ей показалось, что там промелькнула тень.
Люк! — едва не воскликнула она, но сдержалась. Вот был бы ужас, если бы она выдала себя в присутствии двух мужчин.
— Гмм. Твой приятель проделал хорошую работу, — одобрил Саймон, дотрагиваясь рукой до крашеных панелей и не замечая ее состояния.
Она стояла в дверях и смотрела на двуспальную кровать и на массивный платяной шкаф напротив. Саймон и Алан поставили туалетный столик перед окном, а мужской комод у стены, под прямым углом к кровати.
Совсем недавно это была просто свежеотремонтированная комната. Теперь же в ней появилось нечто домашнее. Мелани представила себе, какие должны быть занавески, какое покрывало на кровати… Кстати, ей показалось, что матрас совсем новый.
Она не преминула спросить Саймона, и он покраснел.
— Это все Луиза, — оправдывался он. — Мы купили его в прошлом году, но он не для моей спины. Нам он все равно не нужен, и Луиза подумала, что тебе он пригодится. Она говорит, что обставленный дом продать легче.
Мелани не стала возражать. Если она откажется, Луиза обидится, а ведь она так внимательна! Мелани подумала было заплатить за матрас, но поняла, что только обидит Саймона. Пожалуй, лучше как-нибудь пригласить Луизу, Саймона и даже Алана на обед в ресторан. Неплохая мысль. Она позвонит Луизе, когда Саймон и Алан уедут, поблагодарит за новый подарок и пригласит.
Она угостила Саймона и Алана чаем, и они стали собираться домой. Мелани проводила их до машины, Алан забрался на место водителя, а Саймон тепло обнял ее на прощанье.
И в этот момент мимо промчался огромный «ВМW». Они вздрогнули — уж слишком быстро он ехал по деревенской улице.
В машине сидели двое: седовласый мужчина с тонкими поджатыми губами — он так посмотрел на нее, что Мелани непроизвольно прижалась к плечу Саймона, а рядом женщина года на три-четыре старше Мелани, с черными как смоль волосами, уложенными в очень дорогую прическу.
Она была похожа на своего спутника и тоже посмотрела на Мелани злобным взглядом.
— Неплохая парочка, — сказал Саймон, когда они промчались мимо. Знакомые?
— Нет. Первый раз вижу.
— Гмм… Им явно что-то от тебя нужно. Может, они слышали, что ты продаешь дом? Хотя они мало похожи на людей, любящих уединение. У них другой образ жизни. И, похоже, немало денег.
Слушая его, Мелани вспомнила Луизу, которая говорила, что ее муж может с первого взгляда точно оценить человека. На прощание Саймон заметил:
— Ты поосторожнее с этой парой. Мел. По тому, как они на тебя смотрели, мне показалось, что они не питают к тебе дружеских чувств. Ты точно их не знаешь?
Она покачала головой, обхватив себя руками, словно готовясь отразить невидимую опасность.
Дождь все еще моросил, и туфли у Мелани промокли. Микроавтобус уехал, а она все стояла и с несчастным видом смотрела ему вслед.
Впервые с тех пор, как она переехала сюда, ей стало одиноко и даже страшно.
После долгих лет городской жизни, в которой каждая минута на счету, оказавшись здесь, она поняла, как хорошо жить, ни от кого не завися, свободно. До сего дня она спала спокойно, ничего не опасаясь. Но теперь вдруг, то ли от того, как на нее посмотрела та парочка в «ВМW», то ли от слов Саймона, то ли от неприятного предчувствия, ей не захотелось возвращаться в дом.
Но ведь это же полный абсурд! В конце-то концов, чего ей бояться?
Мелани смотрела на сад. Жаль, что сейчас сыро, а то бы она с удовольствием поработала, чтобы отвлечься и не чувствовать себя отрезанной от внешнего мира. Водная взвесь, окружавшая ее со всех сторон, делала это чувство гнетущим.
Когда она вошла в дом, зазвонил телефон. Она бросилась к аппарату, непроизвольно задержав дыхание. Ей казалось, что она услышит голос Люка. Но в трубке раздался сухой, педантичный голос адвоката.
— Мисс Фоуден? — начал он напыщенно. — Не так давно вы обращались ко мне по поводу вашего разговора с мистером Хьюитсоном, выразившим желание приобрести коттедж и землю. Вы спрашивали, не было ли между моим клиентом и мистером Хьюитсоном предварительной договоренности, и я тогда сказал, что ничего об этом не знаю.
От разочарования Мелани не могла произнести ни звука. Проглотив ком в горле, она заставила себя сосредоточиться на том, что говорит адвокат.
— Возникли новые обстоятельства? — спросила она, не понимая, куда он клонит.
— Нет, нет! Просто адвокат мистера Хьюитсона обратился к нам с предложением о покупке земли и коттеджа. Если автострада пойдет все-таки не через эти земли, его предложение вполне приемлемо.
Адвокат замолчал, и Мелани стоило труда заставить себя заговорить.
— Понятно. Значит ли это, что вы советуете мне принять предложение?
— Если автострада действительно пройдет стороной, то вы получите больше, чем если бы выставляли коттедж и землю на аукцион по нынешним ценам. Однако если трасса пройдет здесь, то цены подскочат. Но я не могу давать вам советы. Решение принимать должны только вы.
Мелани заколебалась. Если она продаст все Дейвиду Хьюитсону, он тут же разрушит коттедж и поставит маленькие, словно кубики, домишки, одинаковые в своей убогости, и дом, принадлежавший нескольким поколениям семьи Барроус, исчезнет с лица земли. Адвокат уже говорил ей, что Джон Барроус не один раз отказывал Хьюитсону. Даже несмотря на то, что, продав дом Хьюитсону, она получит больше денег для благотворительности, Мелани считала себя обязанной принять во внимание чувства и взгляды завещателя.
— Я не могу продать дом мистеру Хьюитсону, — помолчав, сказала она. Мне… мне кажется, что мистер Барроус этого не хотел. Мне кажется, что он предпочел бы, чтобы в нем обосновалась семья. Ведь он долго прожил в этом доме.
— Да, верно, — согласился адвокат. — Но вы должны понимать, что тот, кому вы продадите дом, возможно, не разделит вашей точки зрения. Любой покупатель может избавиться от собственности, перепродав ее мистеру Хьюитсону.
Об этом она не подумала и теперь поняла, насколько все-таки наивна.
Она начала лихорадочно думать о такой форме продажи, при которой покупатель обязался бы не разрушать коттедж. Но была вынуждена признать, что права пословица, по которой если овцы целы, то волки не сыты.
Значит, чтобы сохранить дом, ей надо в нем жить, а для этого нарушить обещание, данное самой себе и неизвестному завещателю, что его подарок будет использован во благо многих, а не только ее.
— Может, вам нужно время, чтобы обдумать это предложение? — спросил адвокат.
Мелани тут же покачала головой. Но, сообразив, что он ее не видит, быстро сказала:
— Нет-нет, времени мне не нужно. Я не принимаю предложение мистера Хьюитсона.
Она уже начинала понимать, что единственная возможность сохранить коттедж, не оставляя его за собой, — это молиться о том, чтобы власти решили провести автостраду где-нибудь в стороне.
— Ну что же, я передам ваше решение адвокату мистера Хьюитсона. Помолчав, адвокат осторожно добавил:
— Пожалуй, я обязан предупредить вас, что мистер Хьюитсон очень агрессивный и вспыльчивый человек. Он привык добиваться своего.
Мелани поблагодарила и положила трубку, размышляя, чем она заслужила столько напастей сразу. Она решила принять горячую ванну и пораньше лечь спать.
Да и чего засиживаться допоздна? Ее собственная компания начинала ей надоедать, она не хотела больше ночь за ночью вспоминать каждое мгновенье, проведенное вместе с Люком. Зачем мучить себя, причинять себе боль, уничижать себя?
В девять вечера она заперла двери и отправилась наверх, в свою спальню.
Но там ее ждало еще одно испытание.