Джордан Пенни. Лестница на седьмое небо

   Она смеялась циничным, злобным смехом, который резал слух. Мелани с трудом сдерживалась, чтобы не заткнуть уши, не убежать куда-нибудь подальше от издевательского смеха Люсинды.
   — Люка чуть удар не хватил, когда он узнал о тебе. Всем было известно, что он единственный наследник Барроусов, хотя они и поругались с Джоном. Но Люк совсем не ожидал, что старикан отдаст дом постороннему человеку. Когда Люк узнал, что дом достался в наследство тебе, а не ему, он поклялся, что добьется пересмотра завещания. Джон не мог это сделать, будь он в своем уме, в «здравом уме», как говорят юристы. А разве можно назвать нормальным семидесятилетнего старика, поверившего в то, что расчетливая, хитрая шлюшка на самом деле его любит, что бы она ни позволяла ему делать со своим телом?!
   — злобно шипела Люсинда.
   Мелани смотрела на нее широко раскрытыми глазами, примерзнув к полу, и ум ее отказывался верить тому, что слышали уши.
   — Тебе даже и в голову это не пришло? — увидев ее реакцию, победоносно каркнула Люсинда. — Тебе и в голову не пришло, что Люк тебя обманывал, что он приручил тебя с одной-единственной целью: разоблачить тебя, доказать через суд, что старик просто выжил из ума!
   Ты можешь отказывать моему отцу сколько тебе влезет. Он все равно добьется своего, потому что Люк восстановит истину и завещание будет пересмотрено. А после этого он продаст моему отцу и землю, и эту развалину.
   Отец обещал нам новенький дом с другой стороны деревни. Это его свадебный подарок, — самодовольно добавила Люсинда. — Боже, когда Люк рассказал, как ты легко клюнула на то, что он якобы частный детектив, у которого нет телефона, я так смеялась!.. Ты ведь и вправду поверила, да? Надеюсь, ты не втюрилась в Люка? Люк мой, а ты ему была нужна только для того, чтобы всем показать: ты шлюха, которая ляжет с кем угодно, даже с таким стариком, как Джон Барроус, ради достижения своей цели. Я сразу поняла, что ты за дрянь, когда увидела, как ты целовалась с каким-то мужиком пару дней назад. Я, конечно, тут же все рассказала Люку. Жаль, я тебя не сфотографировала… Но, надеюсь. Люк уже собрал досье и сможет доказать, что ты хитростью заставила старика изменить завещание в свою пользу.
   Мелани больше не могла этого слышать. Если она сейчас не избавится от своей мучительницы, она не устоит на ногах. От калейдоскопа насмешек и угроз ее шатало, словно ее били с разных сторон.
   Люк ее обманул. Люк ей солгал. Люк любил ее только для того, чтобы… Она подавила приступ тошноты, подкатившей к горлу, и, собрав последние силы, потребовала:
   — Убирайтесь отсюда! Убирайтесь… или я вызову полицию.
   — Ты? Полицию? — усмехнулась Люсинда, но голос у нее вдруг сорвался и нервно зазвенел, а хватка ослабла, и она начала отступать.
   Видимо, в глазах у Мелани отразилась такая решимость, что это напугало непрошеную гостью.
   — Не беспокойся, я не собираюсь задерживаться. Люк сам здесь скоро будет.
   — Люк? — задохнувшись, повторила за ней Мелани. Она совсем забыла, что Люк еще должен вернуться. — Убирайтесь отсюда! — с болью выкрикнула она.
   К ее облегчению, Люсинда подчинилась. Она открыла дверь и повернулась к Мелани с победным блеском в глазах.
   — Да, да, мы с Люком немало смеялись, когда он рассказывал, как легко ты ему досталась.
   Она вышла, а Мелани была вынуждена прикусить губу, чтобы не разрыдаться.
   Бессмысленно убеждать себя в том, что ей следовало бы пожалеть Люсинду. Сама она никогда не была бы рада тому, что ее жених так жестоко и бессердечно обманул другого человека; сама она никогда не смирилась бы с тем, что ее любимый близок с другой женщиной, каковы бы ни были причины. Если бы она знала… если бы она предполагала, что у Люка уже кто-то есть…
   Она закрыла дверь и бросилась на второй этаж, в ванную, где ее тут же вырвало.
   Когда желудок немного успокоился, она умылась и почистила зубы. Ее мутило, рана на ноге болезненно пульсировала, по телу вновь пробежал озноб, только теперь не от холода, а от пережитого потрясения.
   Как мог Люк с ней так обойтись? Да вообще, может ли мужчина так поступать с женщиной? Если он переживал из-за завещания, мог бы честно сказать… Она не стала бы скрывать от него, что знает о мотивах этого поступка Джона Барроуса не больше других. Что же до подлого обвинения Люсинды Хьюитсон…
   Нет, поправила она себя, внутренне содрогаясь, подлого обвинения Люка в том, что у нее якобы были какие-то отношения с Джоном Барроусом…
   Ее опять передернуло. Неужели он мог в это поверить? А если считает ее жадной, подлой и развратной, то как он мог заставить себя разговаривать с ней, дотрагиваться до нее… любить?
   Мысленно перебирая каждую из жестоких насмешек Люсинды, она отчаянно думала, что поведение Люка ничем не отличается от того, что он приписывает ей, даже если его мотивы честнее, даже если он искренне верит, что провокация может быть использована в качестве доказательства. Разве сам он менее жаден, чем считает ее? Да он хуже той женщины, за которую ее принимает! Джон Барроус был его троюродным братом, но ведь они поругались, и Люк явно пренебрегал стариком. Почему же он считает, что заслужил наследство?
   Мелани подумала о долгих горьких годах, проведенных Джоном Барроусом в полном одиночестве, о его привязанности к родовому гнезду, последним хранителем которого ему пришлось стать.
   Горячие слезы потекли у нее по щекам. Теперь ей осталось только одно.
   Надо побыстрее уехать из этого дома, от воспоминаний, от боли, которую она будет испытывать всякий раз, думая о Люке. Завтра она первым делом отправится в Натсфорд и передаст дом в руки агента по недвижимости. Она не будет дожидаться ни аукциона, ни решения о новой автостраде, но одно она сделает обязательно: ни за что не позволит Люку, его невесте и ее жадному отцу завладеть домом. Она оформит все так, чтобы покупатель не имел права продавать дом, по крайней мере лет пять. Она…
   Мелани лихорадочно обдумывала разные варианты, борясь с душевной мукой, которая наваливалась на нее, наполняла такой болью, какой она никогда еще не испытывала.
   Всего несколько часов назад Люк держал ее в своих объятиях, ласкал и разговаривал с ней. Она считала, что, хоть он и не говорил о любви, все было ясно без слов…
   Презрение к самой себе все-таки взяло верх, и ее начало трясти. Разве можно быть такой глупой, такой наивной, такой доверчивой? Частный детектив!
   Она как круглая дура поверила… Поверила и когда он представился таким же чужаком, как и она, в этих краях. Теперь она понимала, почему он расспрашивал ее о прошлом, о семье. Теперь она понимала, почему временами он казался ей таким далеким, почему смотрел на нее холодным, злым взглядом и она явственно ощущала, что они совершенно чужие. Какая же она дура! Но теперь все: Люсинда раскрыла ей глаза, слава Богу, вовремя, по крайней мере дом спасти еще удастся. Что же до ее собственных чувств…
   С трудом проглотив ком в горле, Мелани доковыляла до гостиной. Огонь горел все так же радостно, и комната казалась такой же уютной и гостеприимной, как и до появления Люсинды, но Мелани не могла здесь больше жить. Она прибиралась с такой любовью и с такой радостью, ожидая возвращения Люка!..
   Что касается спальни… Она с трудом подавила рыдания. Да, теперь ей в этой спальне больше не спать, ни сегодня и никогда. Она скорее пойдет на улицу, ляжет на холодную сырую землю, чем на эту кровать!
   Мелани обхватила себя руками, горя от стыда. Огонь освещал мягкую волну ее волос, бледную линию щеки и бескровные губы… Такой и застал ее Люк, когда пятью минутами позже открыл дверь и вошел в гостиную.
   Он постучал в дверь черного хода, но, не дождавшись ответа, сам открыл ее и вошел в дом. Увидев Мелани, он бросился к ней, с тревогой воскликнув:
   — Мелани… Боже! Что с тобой? Нога?!

Глава 9

   Мелани стояла как парализованная, но только Люк приблизился к ней, как возмущение привело ее в чувство, и она, отступив на шаг, сдавленным голосом сказала:
   — Не прикасайся ко мне… Не подходи ко мне!
   В бешенстве от пережитого унижения, она уворачивалась от его объятий.
   — Что произошло, Мелани?
   А он, оказывается, неплохой актер! Посмотреть на него, так он сама забота. Никому и в голову бы не пришло усомниться в том, что он искренне удивлен! Никому, кроме нее и Люсинды. Они-то знают правду.
   — Что произошло?! — истерично рассмеялась она. — И ты еще спрашиваешь?
   Ничего, кроме того, что глупая девчонка позволила бессердечному мужчине использовать себя… Мужчине, который почему-то возомнил, что вправе судить других! Что вправе толковать и использовать закон, как ему заблагорассудится… Он может бездушно наблюдать за одиноким и несчастным человеком, годами его не замечать, но утверждать, что знает его достаточно хорошо, иметь право вмешиваться в его личные дела… Этот человек может стать любовником женщины, которую презирает и ненавидит… Ты как раз и есть этот человек! — твердо закончила она. — С тобой много чего происходит, тебе не кажется? Да, кстати, к твоему сведению, я не соблазняла твоего троюродного брата и не просила у него этот дом. Я его даже не знала, и если ты мне не веришь, то обратись к адвокату. Вообще-то, с твоей стороны было бы разумнее сделать это сразу.
   Хотя, я понимаю, правда тебе ни к чему. Все, что тебе нужно, — это предлог для того, чтобы переделать завещание мистера Барроуса в свою пользу, дабы твой будущий тесть получил то, что ему нужно. К сожалению, я этого не знала.
   Ее колотило, зубы стучали, каждое слово давалось с трудом. Нога болела так, словно ее раздирали острые волчьи зубы, голова раскалывалась, в горле першило, но все это было ничто по сравнению с болью, горевшей у нее в сердце, сжигавшей ее на костре презрения к самой себе.
   — Ничего не понимаю. О чем ты, черт побери? — резко прервал ее Люк. Когда я уходил…
   — Когда ты ушел, меня посетила твоя невеста, — горько пояснила Мелани. Так что врать бессмысленно, Люк. Я все знаю… Все до капли, как бы мне это ни было больно.
   Мелани взглянула на него — он посерел.
   — Моя кто? — переспросил он.
   — Твоя невеста, — повторила Мелани, как отрезала. — Мисс Люсинда Хьюитсон. Она даже показала мне обручальное кольцо и рассказала о доме, который ее отец собирается вам подарить. Честно говоря, я бы на ее месте бежала от тебя сломя голову, не говоря уже о замужестве. Но, видимо, вас объединяет особая мораль, которую людям вроде меня трудно понять.
   Ей пришлось отвернуться, чтобы скрыть боль. Теперь у нее осталась только гордость. Да, Люк именно такой человек, о каком рассказала ей Люсинда Хьюитсон, — человек столь извращенный, не имеющий ничего святого, что она не могла понять, как позволила ему так легко себя обмануть.
   — Уходи, Люк. Тебе здесь больше нечего делать. Что касается завещания мистера Барроуса…
   Она повернулась к нему — голова поднята, спина прямая, и только гордость скрывала причиненную им боль.
   — Ты ошибался относительно меня. И относительно моих взаимоотношений с твоим троюродным братом. Я не знала Джона Барроуса. И ни разу его не видела.
   Я и не подозревала о его существовании до тех пор, пока он не умер. И если бы ты спросил меня честно и открыто, вместо того чтобы разыгрывать из себя детектива, если бы ты не врал и не пытался обманом сблизиться со мной… — И завоевать мое сердце, едва не произнесла она, но вовремя остановилась. Если уж она так глупо в него влюбилась, то виновата в этом не меньше его самого.
   — Если бы ты подошел ко мне открыто, — закончила она, — я бы рассказала тебе правду.
   Мелани отвернулась, она была опустошена настолько, что не могла продолжать. Но тут вдруг Люк взял ее за плечи, не обращая внимания на ее холодность, и развернул к себе.
   — Мелани, ты должна меня выслушать. Ты ошибаешься, — начал было он, но она остановила его. И голос ее звучал хрустально-чисто от ледяного отвращения:
   — Ну нет, я не ошибаюсь. Я знаю, что ты обманывал меня… использовал меня. Я знаю, что ты, как троюродный брат Джона Барроуса, надеялся унаследовать дом и землю, которые затем собирался перепродать Дейвиду Хьюитсону, чтобы вдвоем сорвать немалый куш после того, как будет принято решение о строительстве автострады. Ты вошел в этот дом с намерением дискредитировать меня и добиться пересмотра завещания. Но у тебя ничего не выйдет. Ты внушаешь мне отвращение, — заверила она, хотя в голосе ее не было твердости. — И если я в чем и раскаиваюсь, так это в том, что столь легкомысленно поверила в твою ложь. Но в одном ты можешь быть уверен: больше я такой доверчивой не буду. Ты, Люк, был готов пойти на что угодно, лишь бы добиться своего. На что угодно! Ты даже соблазнил меня — видимо, для того, чтобы иметь возможность встать в суде и рассказать всем, какая я развратная.
   Такая, что и секунды не поколеблется, чтобы…
   Она оборвала себя на полуслове. Даже огромная боль и злость, владевшие ею, не могли заставить ее выразить словами все то, что было у нее сейчас на уме: Люк любил ее, нет, имел с ней половую связь без всякой любви, с единственной целью доказать, к какому типу женщин она принадлежит — к тому, что запросто могут соблазнить старика ради материальной выгоды.
   — Люсинда Хьюитсон в курсе всего, что между нами произошло, и меня удивляет, почему она еще не отказалась выйти за тебя замуж. Но вы, наверно, два сапога пара, вы созданы друг для друга, — с презрением закончила она.
   — Мелани, все совсем не так!
   Она не могла поверить, она и представить себе не могла, что он наберется наглости отрицать то, что было очевидно.
   — Разве? — устало спросила она. — Уж не будешь ли ты отрицать, что ты троюродный брат Джона Барроуса?
   Помолчав, Люк хрипло признал:
   — Не буду.
   — Вот именно, — едва слышно заметила Мелани. — Ты не можешь этого отрицать.
   — Мелани, мои родственные отношения с Джоном — факт. Что же до остального…
   — Ты зря теряешь время. Люк, — опустошенно произнесла она. — Я ничего не хочу слышать.
   — Неужели то, что произошло между нами сегодня, так мало для тебя значит, что ты даже не хочешь дать мне возможность объяснить?
   У нее перехватило дыхание. Он продолжает ее мучить. Она не смогла скрыть от него боль и разочарование, промелькнувшие в ее глазах.
   — Я намерена вычеркнуть этот день из своей жизни. И ни видеть, ни слышать тебя не хочу. Да, кстати, я сделаю так, чтобы дом Барроусов никогда не попал к тебе в руки. У твоего троюродного брата, видимо, были основания не оставлять его тебе. Он предпочел завещать его незнакомке. Скорее всего, он нашел мое имя в телефонном справочнике. Тебя это не наводит ни на какие размышления? Он предпочел оставить дом, который был ему дорог, чужому человеку, лишь бы только не тебе.
   Ты был единственный его родственник и так хорошо заботился о старике, что он прозябал последние годы в полном одиночестве, среди такого запустения!
   Люк раздраженно вздохнул.
   — Мелани, все совсем не так. Джон был одинок только потому, что сам того захотел. Он перессорился со всеми своими знакомыми. Он даже…
   Люк замолчал и нахмурился. И хотя он смотрел на Мелани, у нее было такое ощущение, что он ее просто не видит. Он что-то задумал, он хочет отобрать у нее дом. Ну ничего, если все пойдет хорошо, то очень скоро дом и земля будут проданы и она сможет уехать отсюда куда глаза глядят и жить своей жизнью.
   — Уходи, Люк. Немедленно уходи. Или ты уйдешь, как твоя невеста: только после угрозы вызвать полицию?
   — Что? — Он взглянул на нее. — Да, хорошо, я ухожу. Но только это не конец. Когда ты успокоишься и подумаешь… Я не могу отрицать, что обманул тебя, но не в главном.
   Он даже не двинулся с места, он не собирался уходить.
   — Что же касается Люсинды Хьюитсон, которая якобы является моей невестой…
   Он помолчал, выдержав взгляд Мелани.
   — Но она сама мне сказала…
   — Мне наплевать, что она тебе сказала. Мы с ней не обручены, никогда не были и никогда не будем, — категорично заявил он. — И с отцом ее у меня нет никаких отношений.
   — Не надо больше ничего говорить, Люк, — вставила нетвердым голосом Мелани, когда он замолчал на мгновенье, чтобы перевести дух. — Не хочу слышать лжи.
   — Я не лгу, — резко заявил он. — Ну да, может, я что-то скрыл от тебя, но…
   — Ты представился частным детективом, который расследует здесь какое-то дело, — горько прервала его Мелани. — Это правда?
   Насмешка в ее голосе разозлила его, он даже покраснел.
   — Нет, не совсем, — коротко согласился он. — Правда в том, что я не частный детектив. Вообще-то мы с партнером предоставляем услуги по безопасности. А дело, которым я занимался…
   Он замолчал и посмотрел на нее.
   Мелани не сразу поняла, о чем он, но когда поняла, то от возмущения даже порозовела.
   — Ты хочешь сказать, ты занимался мной?! Я больше ничего не хочу слышать!
   Я…
   — Может, и не хочешь, но выслушаешь, — сказал он твердо, беря ее за плечи и почти насильно возвращая к камину.
   Мелани не могла ему противиться. У нее для этого не осталось ни физических, ни моральных сил. Он мог раздавить ее как муху, и хотя в том, как он держал ее, не было жестокости, сопротивляться она не могла, потому что от одной мысли, что надо будет до него дотронуться, ей становилось дурно. Видимо, Люк прочитал все это в ее глазах, потому что, усадив ее в кресло, сказал:
   — Что? Не хочешь пачкать руки о такого типа, как я? Да, не очень-то ты справедлива. Предпочитаешь верить всему плохому, тебе невозможно ничего объяснить.
   — Да что ты можешь объяснить?!
   Мелани хотела, чтобы слова эти прозвучали холодно и жестко, но голос ее предательски дрогнул, словно умоляя его распутать этот клубок из подлости и наветов.
   — Когда я впервые услышал о том, что Джон оставил все, что имел, некой очень молодой и привлекательной особе, я и вправду подумал, что особа та должна быть весьма хитроумной. Я решил разобраться, почему он завещал все именно ей, и однажды, о чем теперь страшно сожалею, рассказал Люсинде Хьюитсон о своих намерениях. Но отнюдь не потому, что между нами что-то было или есть. Люсинда эгоистична, избалованна, аморальна и живет как паразит.
   Меня она нисколько не волнует, ни физически, ни эмоционально. А почему я ей рассказал о своих планах — потому, что она просила убедить тебя продать коттедж ее отцу.
   Что же до остального, то я признаю, что мои предположения оказались совершенно неверными. И, если уж быть честным до конца, все дело тут в чувстве вины. Едва я тебя увидел… Скажем так, чувствам моим было очень нелегко принять то, что говорил рассудок. Ты была не похожа на хитроумную, расчетливую охотницу за богатством, какой я тебя представлял. И чем дальше, тем меньше мне в это верилось.
   А чувство вины требовало от меня выяснить, почему Джон оставил все тебе, но не потому, что я был против его воли. Я не был против. Но в одном ты права: я его бросил. Я позволил гордости встать
   между нами.
   Джон был очень добр ко мне. До нового замужества матери мы жили неподалеку, и он во многом заменил мне отца, а я… — Люк помолчал и с горечью продолжил:
   — Мы поругались, когда я решил уйти из армии. Все мужчины семьи Барроус были профессиональными военными. Джон сам воевал во время второй мировой войны и в отставку ушел по старости.
   Я был единственным, кто мог продолжить его род и его дело, и мой отказ, как я теперь понимаю, лишил его последней надежды. Он вообще был горяч, упрям и неуступчив. Я пытался переубедить его, но он не захотел меня слушать, так что я поступил так, как он требовал, — оставил его в покое. Я тогда был моложе и сам был упрямым.
   Мать говорила, что ему, видимо, меня сильно не хватает, хотя он не признается в этом ни за что на свете. Я приезжал к нему несколько раз. Он впускал меня в дом, а потом садился в кресло и молчал. Он ведь обещал, что больше не обмолвится со мной ни словом, пока я не вернусь в армию.
   В то время как мать жила здесь, в Чешире, нас с ним еще что-то связывало, но когда она переехала… Наверно, мне надо было проявить заботу, но он был невероятно гордым и ничего не прощал. Когда он умер… Да, верно, он был уже старик, но для меня это все равно оказалось неожиданностью. Поняв, что больше никогда его не увижу, я был потрясен. Где-то в глубине души я всегда надеялся, что мы помиримся. И после его смерти мне было трудно поверить, что этого никогда не произойдет. Очень трудно. Но еще труднее было осознавать, что последние годы он прожил в одиночестве. В одиночестве, которое я мог и должен был скрасить.
   Я этого не сделал по своей собственной вине. И именно поэтому мне хотелось как можно больше о тебе узнать. Может быть, я надеялся отыскать какую-то связь между вами. А мысль о том, чтобы оспорить завещание, ни разу не приходила мне в голову.
   — Люсинда сказала… — начала было Мелани, но Люк не дал ей договорить.
   — Мне наплевать, что говорила тут Люсинда. Она лгала. Ты можешь презирать меня, но по крайней мере презирай меня за дело. Жадность здесь ни при чем. Он натянуто улыбнулся. — Может, тебя это удивляет, но я вполне обеспечен.
   Мой бизнес довольно прибыльный.
   — Это ты был уверен, что мной руководит жадность, — поджав губы, сказала Мелани.
   Люк задумчиво посмотрел на нее и мягко произнес:
   — Не обязательно жадность. Когда я узнал о твоем прошлом, каким оно было тяжелым и лишенным радости, я понял, почему ты так бережлива. К примеру, я знал, что Джон оставил тебе какие-то деньги, а когда я предложил купить ковер для спальни, ты тут же возразила, что не можешь себе этого позволить.
   Мелани даже побелела.
   — Потому что я не считаю эти деньги своими и не могу позволить себе их тратить! — яростно заявила она. — Точно так же, как я не считаю этот дом своим…
   Она замолчала и густо покраснела, сообразив, что слишком много сказала.
   Люк, хмурясь, смотрел на нее.
   — Что ты хочешь этим сказать? Они твои. Джон оставил их тебе.
   Мелани покачала головой.
   — Нет, не мне, — возразила она. — Не мне как личности, как человеку. Он оставил их постороннему человеку, которого выбрал наугад. — Глаза ее наполнились слезами. — Поначалу я все думала, что это какая-то ошибка, что адвокаты просто перепутали меня с какой-то другой мисс Фоуден, что он не мог оставить все: дом, деньги — абсолютно незнакомому человеку. Но потом, когда я поняла, насколько он был одинок, я нашла какую-то связь между нами и решила, что должна делать.
   Я продам коттедж. Только не Дейвиду Хьюитсону. Я продам его человеку, который будет о нем заботиться и сделает из него настоящий дом. А деньги, которые я получу за него, плюс те, что твой троюродный брат оставил мне в банке, я передам в благотворительный фонд от его имени.
   Она замолчала. Зачем она ему это рассказывает? Словно где-то в глубине души хочет оправдаться. Зачем, если вина целиком лежит на нем? Именно он жестоко и преднамеренно обманул ее!
   — Как только я найду подходящего покупателя, я продам дом и уеду отсюда, — тусклым голосом закончила она. — Не думаю, что твой брат сделал мне одолжение, назначив меня своей единственной наследницей. — Она горько усмехнулась. — Если бы он этого не сделал, то по крайней мере я не встретила бы человека, которого… — Она опять замолчала и сердито прикусила губу, сообразив, что едва не призналась ему в любви. И попыталась исправить положение:
   — Который так меня обманул и который так обо мне плохо думает. Ты меня удивил, честное слово. Люк. В наше время, когда никто не может быть застрахован от ужасных последствий случайных связей, ты рискнул связаться с женщиной, которая совратила старика ради его денег…
   — Черт побери! — резко прервал ее Люк. — Я никогда так не думал. Тем более после того, как узнал тебя. Если даже и думал вначале, — уже спокойнее добавил он, — сейчас все это не имеет значения.
   Мелани замерла, приподнявшись в кресле.
   — То, что мы пережили сегодня, — мягко продолжал Люк, — для меня было так необычно, что я надеялся, я верил, что…
   — Я не хочу об этом говорить, — резко заявила Мелани. Хотя на самом деле она не смела об этом говорить. Ей было страшно: если они об этом заговорят, то она совсем потеряет над собой контроль, а этого нельзя себе позволять. Он уже обманул ее однажды; и хотя объяснения его звучали вполне логично, она все еще находилась во власти пережитой обиды и унижения.
   Она тяжело вздохнула.
   — Мелани, ты понимаешь, о чем я? Да, может, то, что произошло между нами сегодня, было поспешным. Может быть, мы поставили телегу перед лошадью, но когда я увидел, как ты падаешь на стекляшку…
   Он замолчал, и было заметно, как у него на шее пульсировала жилка, а глаза потемнели.
   — Подобное потрясение лишает человека самообладания, а с тех пор, как я тебя встретил, мое самообладание подвергается тяжелым испытаниям.
   — Если ты хочешь сказать, что у тебя была потребность в сексе… отважно начала Мелани, но он резко остановил ее:
   — Нет, я вовсе не хочу сказать, что мне так уж срочно был нужен секс. Я хотел любить тебя, и хотя ты сейчас находишься в таком состоянии, что скорее отправишься босиком в ад, чем признаешь это, у меня была полная уверенность, что ты тоже этого хочешь. Я не принадлежу к той категории мужчин, для которых секс — непременное условие жизни.
   Я тебя люблю и надеялся, что ты полюбишь меня тоже. Да, верно, может, я не был абсолютно честен с тобой, но, если ты помнишь, сегодня вечером я собирался рассказать тебе все. Одному Богу известно, почему Люсинде Хьюитсон вздумалось прийти сюда и сочинять небылицы о том, что мы с ней якобы помолвлены. Когда я был сегодня у ее отца, то попросил оставить тебя в покое и не настаивать на продаже дома… — Он замолчал, морщины на его лице разгладились. — А, так вот, наверное, в чем дело! — Он посмотрел ей прямо в глаза. — В обычных обстоятельствах я бы не стал об этом и упоминать, но теперь я должен все объяснить. Люсинда из тех женщин, которые не имеют привычки скрывать свои намерения. Не так давно она откровенно дала мне понять, что я ей нравлюсь. После этого я, конечно, стал избегать ее. И она, скорее всего, просто решила отомстить. Когда сегодня я был у ее отца, она слышала наш разговор и, боюсь, догадалась о моих чувствах к тебе.