— У нее было обручальное кольцо, — нетвердо возразила Мелани.
— Гм… А оно случайно не с безобразным сапфиром в алмазах?
Мелани кивнула, и он усмехнулся.
— Это подарок любящего отца на день рождения. По крайней мере так она сказала, когда показывала его мне сегодня днем. Только тогда оно было у нее на правой руке.
Мелани нахмурилась, вспомнив, что, действительно, кольцо слишком свободно сидело у Люсинды на пальце.
Люк сказал, что любит ее. Любит… Но можно ли ему верить? Разве есть у нее гарантия, что он и дальше будет любить ее? Нет, она не хочет рисковать, безумно бросаясь в неизвестное.
Мелани подняла глаза и окаменела. Люк приближался к ней. Если он к ней притронется, обнимет ее, поцелует… Она задрожала, осознав, как он ей нужен, как необходим, но встала, будто отгоняя его от себя, и сказала неуверенно:
— Не прикасайся ко мне, Люк. Только не сейчас. Я этого не перенесу.
При других обстоятельствах выражение его глаз заставило бы ее плакать. А сейчас она лишь вздрогнула и попыталась взять себя в руки, вспомнить о гордости, чтобы не броситься к нему в объятья и не закричать, что она тоже его любит и что, кроме этого, ничто больше не имеет значения в ее жизни. Но если она позволит себе сделать это, если позволит чувствам взять верх над разумом… Он обманул ее однажды, хотя весь обман сводился к некоторому умолчанию. Ей и в голову не приходило, что он троюродный брат Джона Барроуса, она и мысли не допускала, что он может сблизиться с ней из корыстных побуждений. Она была такой наивной, такой доверчивой, а он…
— Я знаю, тебе нужно время, — вдруг, словно сквозь туман, долетел до нее голос Люка. — Мне кажется, я хотя бы отчасти понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Но поверь мне, Мелани, желая узнать тебя и понять, почему Джон назначил тебя наследницей, я и не думал о том, чтобы оспаривать завещание.
Мною двигало чувство собственной вины, а отнюдь не жадность.
— Ты мог сказать мне правду. Ты должен был сказать правду, — бесцветным голосом произнесла Мелани.
— Я так и хотел. Но чем дольше собирался, тем труднее это становилось. Но и ты, — он усмехнулся, — ты тоже могла бы сказать мне правду. По крайней мере почему не хочешь тратить деньги Джона. Но ты мне не доверяла. Мы оба скрывали что-то друг от друга и оба это чувствовали.
С таким выводом Мелани была полностью согласна.
— И вот еще что, — продолжал Люк. — Об этом напомнила мне мать. Я хотел поговорить с тобой, но…
— Что бы это ни было, я не хочу ничего слышать, — устало сказала Мелани.
Больше объяснений она не выдержит. Ей становилось все труднее и труднее сохранять спокойствие и не разрыдаться прямо при нем.
— Прошу тебя, уходи. Люк.
Голос ее звучал вяло и без всякого чувства. Он сделал шаг к ней, но она съежилась, и он остановился, плотно сжав губы.
— Хорошо, Мелани, — сказал он. — Я уйду, но обещаю: я вернусь и тогда заставлю тебя понять: что бы между нами ни произошло, наши жизни связаны. И нас ждет хорошее будущее. Я не позволю себе повторить ошибку, которую допустил с Джоном. Я не позволю простой ссоре, обиде, чем бы она ни оправдывалась, встать между нами. Я люблю тебя, а таких слов я никому еще не говорил. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты была в моей жизни. Сейчас и на все времена.
Когда он ушел, Мелани подумала: почему его прощальные слова прозвучали скорее как угроза, нежели как обещание? Почему они звенят у нее в ушах обреченно, как похоронный звон?
Она любит его. Этого она отрицать не может, но она больше не в состоянии принимать всей душой и лелеять эту любовь.
Она не обладает душевными силами, которые позволили бы ей продолжать отношения с человеком, в искренности чувств которого она не уверена. Как бы она ни любила Люка, сколько бы он ни говорил, что любит ее, она не верит в то, что у их любви есть будущее.
Позже, уже засыпая, она решила, что завтра утром первым делом поедет выставлять дом на продажу. Только освободившись от этого бремени, она сможет спокойно разговаривать с Люком.
Глава 10
— Гм… А оно случайно не с безобразным сапфиром в алмазах?
Мелани кивнула, и он усмехнулся.
— Это подарок любящего отца на день рождения. По крайней мере так она сказала, когда показывала его мне сегодня днем. Только тогда оно было у нее на правой руке.
Мелани нахмурилась, вспомнив, что, действительно, кольцо слишком свободно сидело у Люсинды на пальце.
Люк сказал, что любит ее. Любит… Но можно ли ему верить? Разве есть у нее гарантия, что он и дальше будет любить ее? Нет, она не хочет рисковать, безумно бросаясь в неизвестное.
Мелани подняла глаза и окаменела. Люк приближался к ней. Если он к ней притронется, обнимет ее, поцелует… Она задрожала, осознав, как он ей нужен, как необходим, но встала, будто отгоняя его от себя, и сказала неуверенно:
— Не прикасайся ко мне, Люк. Только не сейчас. Я этого не перенесу.
При других обстоятельствах выражение его глаз заставило бы ее плакать. А сейчас она лишь вздрогнула и попыталась взять себя в руки, вспомнить о гордости, чтобы не броситься к нему в объятья и не закричать, что она тоже его любит и что, кроме этого, ничто больше не имеет значения в ее жизни. Но если она позволит себе сделать это, если позволит чувствам взять верх над разумом… Он обманул ее однажды, хотя весь обман сводился к некоторому умолчанию. Ей и в голову не приходило, что он троюродный брат Джона Барроуса, она и мысли не допускала, что он может сблизиться с ней из корыстных побуждений. Она была такой наивной, такой доверчивой, а он…
— Я знаю, тебе нужно время, — вдруг, словно сквозь туман, долетел до нее голос Люка. — Мне кажется, я хотя бы отчасти понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Но поверь мне, Мелани, желая узнать тебя и понять, почему Джон назначил тебя наследницей, я и не думал о том, чтобы оспаривать завещание.
Мною двигало чувство собственной вины, а отнюдь не жадность.
— Ты мог сказать мне правду. Ты должен был сказать правду, — бесцветным голосом произнесла Мелани.
— Я так и хотел. Но чем дольше собирался, тем труднее это становилось. Но и ты, — он усмехнулся, — ты тоже могла бы сказать мне правду. По крайней мере почему не хочешь тратить деньги Джона. Но ты мне не доверяла. Мы оба скрывали что-то друг от друга и оба это чувствовали.
С таким выводом Мелани была полностью согласна.
— И вот еще что, — продолжал Люк. — Об этом напомнила мне мать. Я хотел поговорить с тобой, но…
— Что бы это ни было, я не хочу ничего слышать, — устало сказала Мелани.
Больше объяснений она не выдержит. Ей становилось все труднее и труднее сохранять спокойствие и не разрыдаться прямо при нем.
— Прошу тебя, уходи. Люк.
Голос ее звучал вяло и без всякого чувства. Он сделал шаг к ней, но она съежилась, и он остановился, плотно сжав губы.
— Хорошо, Мелани, — сказал он. — Я уйду, но обещаю: я вернусь и тогда заставлю тебя понять: что бы между нами ни произошло, наши жизни связаны. И нас ждет хорошее будущее. Я не позволю себе повторить ошибку, которую допустил с Джоном. Я не позволю простой ссоре, обиде, чем бы она ни оправдывалась, встать между нами. Я люблю тебя, а таких слов я никому еще не говорил. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты была в моей жизни. Сейчас и на все времена.
Когда он ушел, Мелани подумала: почему его прощальные слова прозвучали скорее как угроза, нежели как обещание? Почему они звенят у нее в ушах обреченно, как похоронный звон?
Она любит его. Этого она отрицать не может, но она больше не в состоянии принимать всей душой и лелеять эту любовь.
Она не обладает душевными силами, которые позволили бы ей продолжать отношения с человеком, в искренности чувств которого она не уверена. Как бы она ни любила Люка, сколько бы он ни говорил, что любит ее, она не верит в то, что у их любви есть будущее.
Позже, уже засыпая, она решила, что завтра утром первым делом поедет выставлять дом на продажу. Только освободившись от этого бремени, она сможет спокойно разговаривать с Люком.
Глава 10
Все, дело сделано. Дом передан в руки агента по недвижимости, который надеялся довольно быстро найти покупателя, даже несмотря на установленные ограничения.
В Натсфорде было много народу и много машин, но людей она хотела видеть меньше всего. Неожиданно для себя Мелани поняла, что ей хочется побыть одной, подальше от всех, в своем доме.
Не желая ложиться в постель, в которой она была с Люком, Мелани провела ночь перед камином в гостиной, завернувшись в одеяло, и потому сейчас у нее все болело и ей очень хотелось спать.
Подъехав к дому, она припарковала машину и вышла. С тех пор как Люк ушел накануне вечером, она думала только о нем. Она пыталась убедить себя, что этого делать нельзя, а в ушах все звучали слова Люка: «Я люблю тебя». И чем больше она убеждала себя, что он ее обманул, тем громче звучали эти слова.
Она сделала несколько шагов к дому и тут услышала шум приближающейся машины.
Мелани поспешила назад, к воротам, открыла их и даже вышла на дорогу.
Но это был не Люк, если только он не попросил на время «ВМW» у Дейвида Хьюитсона. Машина мчалась по узенькой улочке. На пожар, что ли? — подумала Мелани, отворачиваясь, чтобы закрыть ворота.
Позже она не могла точно сказать, что, собственно, произошло. Может, она неосмотрительно ступила на дорогу, а может, Дейвид Хьюитсон неожиданно прибавил скорость и специально или случайно вильнул в ее сторону. Все, что она знала наверняка, так это то, что, обернувшись, она вдруг увидела, что «ВМW» мчится прямо на нее.
Машина со скрежетом ударила ее в бок, и она, вскрикнув, полетела на обочину.
Позже она узнала, что ее нашли двое прохожих, которые тут же обратились за помощью, как и следовало ожидать, в ближайший дом, в котором жил Люк.
Он вызвал врачей и настоял на том, чтобы ему разрешили поехать с ней в больницу; он стоял у ее койки до тех пор, пока не убедился, что ничего серьезного с ней не произошло. Люк расспросил прохожих, но так ничего от них и не добился, а когда она пришла в себя, Люк стоял возле нее, осунувшийся от беспокойства.
— Люк…
Он наклонился и нежно взял ее за руки.
— Что случилось? — тревожно спросила она. — Что я здесь делаю?
— Мы бы все хотели это знать, — хмуро сказал он. — Тебя нашли без сознания у обочины. Как ты там оказалась?
Туман постепенно рассеивался у нее в голове.
— Это был Дейвид Хьюитсон, — невыразительно сказала она и с дрожью в голосе объяснила, что произошло.
— Он преднамеренно на тебя наехал? — спросил Люк, хмурясь, но, как ни странно, не очень удивленный.
— Я… не знаю. Я не уверена. Мне показалось… — Она облизала пересохшие губы. — Мне показалось, что он прибавил газа. Я пыталась увернуться, но не успела. Нога еще…
— Надо заявить в полицию, — с серьезным видом заключил Люк. — Он просто маньяк.
Мелани вцепилась ему в рукав.
— Не надо, Люк, прошу тебя! Я не выдержу… Он злится, что я не продала ему дом. Вряд ли он сделал это специально, просто…
— Мелани, ведь он же мог тебя убить!
— Но не убил же, — устало заметила она. — Пожалуйста, пообещай, что ничего не будешь предпринимать. Ведь я даже не уверена, что он сам был за рулем.
— Ты, может быть, и не уверена, — хмуро сказал Люк. — Но не все такие благородные. Уж я — точно не такой. Все знают, что Хьюитсон очень вспыльчив.
— Заметив выражение ее лица, он тихо сказал:
— Ну ладно, как хочешь. Так, значит, ты выставила дом на продажу? — спросил он, меняя тему разговора.
Мелани кивнула.
— Да, мне показалось, так будет лучше.
— Врачи считают, что тебе незачем оставаться здесь на ночь, — заметил он сухо. — Тебя еще раз осмотрят и отправят домой.
Мелани молчала, едва сдерживая слезы. Ей стало страшно… очень страшно оставаться одной. Сейчас ей меньше всего хотелось возвращаться в пустой дом.
Но не из страха перед Дейвидом Хьюитсоном. Она была уверена, что если он сшиб ее преднамеренно, то это было импульсивное решение, просто не сдержался. Он не планировал этого заранее, несмотря на все его угрозы.
Через полчаса, как и говорил Люк, появился врач, осмотрел ее и поздравил с тем, что она отделалась синяками.
— За вами может кто-нибудь приехать?
— Я отвезу ее домой, — вмешался Люк и, не дав Мелани возразить, спокойно добавил:
— Я на машине. И не надо спорить, Мелани.
Спорить у нее сейчас и сил не было. Врач сказал, что она еще не совсем оправилась от шока, а в этом состоянии лучше, если кто-то будет ухаживать за ней.
И Мелани даже не стала возражать против того, чтобы Люк донес ее до машины на руках. Пораненная нога сильно болела — видимо, Мелани упала прямо на нее, и кровотечение возобновилось.
Пристегнув ее ремнем безопасности, Люк сел на место водителя.
— Спи, если хочешь, — посоветовал он, подрегулировал подголовник и откинул спинку сиденья.
Может быть, это было вызвано шоком, она не знала, только она даже вздрогнула, когда он над ней наклонился. Она остро ощущала его близость. Не просто силу и рост, а запах тела и дыхание, а закрыв глаза, легко представила себе его без одежды, вспомнила ощущение от прикосновения пальцев к его коже, его живое тепло.
Она содрогнулась, и Люк замер, с беспокойством глядя на нее.
— Мелани, ты как?
К горлу у нее подкатил ком. Разве может она сказать ему правду? Что ей очень нужно, чтобы он обнял ее и заставил забыть все плохое, что их разделяет.
— Нормально, — солгала она, отворачиваясь и глядя невидящим взором в окно.
Несчастный случай окончательно выбил ее из колеи. Ей с трудом верилось, что еще день и до вечера далеко. Было такое чувство, что за последние несколько дней она прожила несколько жизней и ее силы, умственные и физические, полностью истощились.
Когда они подъехали к коттеджу. Люк не дал ей и рта раскрыть, а просто подхватил на руки и понес вверх по лестнице в спальню, где осторожно положил на кровать.
Да что я, собственно, могу ему возразить? — горько подумала она. Что не хочу спать на этой кровати? А почему?
— Я отойду ненадолго, — сказал он, укутывая ее в одеяло. — И скоро вернусь.
— В этом нет никакой необходимости.
— Никакой необходимости?! Если ты думаешь, что я оставлю тебя одну…
Сердце ее бешено колотилось.
— Но ты не можешь здесь остаться, — возразила она. — Где ты будешь спать?
Та кровать сломалась, а…
— Я буду спать в гостиной, — не дал ей договорить Люк. — Я не оставлю тебя одну, Мелани!
Она была слишком слаба, чтобы спорить. Люк приготовил ей чашку чая, но, когда поднялся в спальню, она уже спала.
Люк долго смотрел на нее сверху вниз, а затем осторожно коснулся кончиками пальцев ее щеки.
Во сне она вздохнула и повернулась, коснувшись губами его пальцев. Тело его мгновенно наполнилось любовью и желанием. Сколько бы ему ни понадобилось времени, он убедит ее, что их чувства друг к другу слишком ценны и важны, чтобы ставить их в зависимость от недопонимания.
Но сейчас у него есть дела, надо кое-что узнать. Вчера вечером, когда она грустно сказала, что, видимо, Джон наугад ткнул пальцем в ее имя в телефонном справочнике, ему в голову пришла мысль, которая с тех пор не давала покоя.
Джон Барроус не был импульсивен, по крайней мере не настолько, чтобы отдать все, накопленное поколениями его семьи, случайному человеку. Семья.
Вот где ключ к этой загадочной истории.
Надо убедить Мелани, что она очень много для него значит. Бессмысленно клясть судьбу за то, что он тогда, как полный дурак, проболтался Люсинде Хьюитсон. Увидев Мелани в первый раз, он сразу понял, что она не могла обмануть и соблазнить одинокого старика. Он понимал это, но не хотел признавать, как не хотел признавать и любовь к ней, пока не понял, что лишает себя самого великого дара жизни. Но было уже поздно, к тому времени Люсинда уже успела сделать свое черное дело.
Он вздохнул и нежно поцеловал Мелани в полураскрытые губы. Ничего, он пробьется сквозь барьеры, которые она воздвигает между ними.
— Мне сегодня утром звонили. Агент по недвижимости нашел покупателя, готового соблюсти все условия.
— Ты все еще намерена его продать?
Прошло три дня после несчастного случая, и в то утро Люк впервые разрешил ей встать с постели и спуститься вниз.
День был солнечный, но ветер дул холодный, и Люк настоял на том, чтобы она села перед камином.
Рано утром он вышел и привез целую пачку экстравагантных, дорогих, в блестящих обложках журналов, пару новых книг, которые она как-то выразила желание прочитать, и свежих фруктов.
Он баловал ее, а она, как круглая дура, вместо того чтобы прогнать, позволяла ему себя лелеять, не в силах признать явное — что она хранит каждое воспоминание о нем, что, как бы это ни было глупо с ее стороны, она не может его разлюбить. Более того…
Более того, любовь к нему разрослась настолько, что пронизала собой всю ее жизнь…
— Да, я все еще намерена его продать, — подтвердила она и едва слышно вздохнула. — А это значит, что мне придется подниматься на чердак и разбираться в бумагах.
— В бумагах? В каких бумагах? — тут же спросил Люк.
— Сама не знаю. Адвокат сказал, что у мистера Барроуса был целый архив и что все бумаги, которые они нашли после его смерти, были упакованы и отнесены на чердак. Поскольку он не давал указаний относительно этих бумаг, они просто оставили их для меня. Но я так и не смогла прикоснуться к ним. Мелани неуверенно посмотрела на Люка. — Мне кажется, что поскольку он был тебе троюродным братом, то, с точки зрения моральной, ты имеешь больше оснований в них копаться.
— Значит, ты не будешь возражать, если я на них взгляну? — Люк хмуро улыбнулся. — Не беспокойся, я не надеюсь найти другое завещание.
Эта тема была для нее еще слишком болезненной, и Мелани покраснела и натянуто заметила:
— Я об этом и не думала.
Вчера вечером он попросил дать ему хоть один шанс и обещал, что не разочарует ее.
— Просто поверить тебе на слово? — спросила она тогда горько, и надежда и страсть умерли в его глазах, уступив место отчаянию.
Мелани хотела верить ему, она жаждала этого всей душой, но боль сиротского детства останавливала ее. Где-то в глубине души она, как ребенок, была уверена, что родители нарочно оставили ее одну.
Конечно, она понимала, что это не так; конечно, это был несчастный случай. Она знала, что они ни в чем не виноваты, но ощущение того, что ее предали, что ее отвергли, все еще мучило ее.
Возможно, виновата была она сама — слишком многого требовала от жизни, слишком многого хотела.
Мелани охватила мелкая дрожь, и она нервно заерзала в кресле. Сколько она ни говорила Люку, что оставаться ему незачем, он не уходил. А она понимала, что и сама хочет, чтобы он остался.
— Так, значит, ты не возражаешь, если я поднимусь на чердак и покопаюсь в бумагах? — переспросил Люк.
Она пожала плечами.
— Конечно, нет.
— Я не собираюсь сдаваться, — мягко сказал он.
Она посмотрела на него и покраснела.
— Люк…
— Ты знаешь, о чем я говорю. Я буду за нас драться, Мелани. Я люблю тебя.
И хочу, чтобы мы поженились.
Если он и услышал ее предательский вздох, то не подал виду.
— Чего бы это мне ни стоило и как бы долго это ни продолжалось. Ты убедишься, что нам будет хорошо вместе. Что наша жизнь будет необычайно счастливой.
— Не надо. Люк, — в отчаянии произнесла она, вставая. — Это ни к чему не приведет.
Она собиралась повернуться и выйти, но больная нога затекла, и она покачнулась. Люк поддержал ее, и они опять оказались так близко, что у Мелани перехватило дыхание.
Она не могла сдержаться и посмотрела на его лицо, глаза, губы. Потом тяжело вздохнула и понурилась.
— Мелани, Мелани, я так тебя люблю!
Она понимала, что сейчас он ее поцелует, и глухо запротестовала:
— Не надо. Люк, пожалуйста.
Но было уже поздно. Губы их соприкоснулись.
Она пыталась сопротивляться ему, сопротивляться себе, но это было бесполезно.
Люк целовал ее, поддерживая под затылок, и между поцелуями все повторял и повторял ее имя и говорил, как сильно ее любит, как она ему дорога.
Когда он наконец отпустил ее, Мелани так дрожала, что едва держалась на ногах.
— Люк, я больше этого не перенесу, — нетвердо произнесла она. — Сколько бы ты ни говорил, что любишь, я не могу забыть, не могу поверить. Я не могу доверять тебе, — добавила она, с трудом выговаривая слова. — Я не переживу, если ты меня оставишь. Ты мне так нужен! Может быть, я все преувеличиваю, не знаю. Но из-за смерти родителей, из-за того, что я росла одна, во мне слишком сильна эта потребность…
— Мне кажется, я понимаю, что ты хочешь сказать, — мягко прервал ее он. Мелани, ты можешь мне доверять.
Она грустно улыбнулась.
— Как бы я этого хотела, Люк! Кстати, я уже одна могу обойтись…
— Ты хочешь, чтобы я ушел?
Она не могла поднять на него глаза, но и пытку такую она больше выносить не могла. Ей будет легче справиться со своими чувствами, если он уйдет.
— Да, хочу.
Он долго молчал, а затем тихо произнес:
— Хорошо, я уйду. Завтра тебя устроит?
Завтра… Острая боль пронзила ей сердце. Ею овладел ужас. Нет, она не может его отпустить, не может!
— Да, — прошептала она. — Завтра меня устроит.
Ухаживая за Мелани, Люк взял на себя все заботы по дому и дал ей возможность отдохнуть. Вот и теперь, после того как они поели, он убрал со стола и попросил разрешения подняться на чердак.
— Если уж завтра я все равно уезжаю, — глухо добавил он.
— Да, да, иди, конечно.
Его не было долго. Внизу без него стало совсем тихо. Тихо и очень одиноко. Мелани дрожала. Вот так она и закончит свои дни. Правильно ли она поступает или просто трусит и мучает и себя, и его только потому, что не готова рискнуть и поверить?
Поверить… собственно, все дело свелось теперь только к этому. Мелани была уверена, что не сможет доверять Люку, ведь он так плохо о ней думал.
Но, с другой стороны, это было до того, как он ее узнал… И сейчас она, быть может, совершенно не права, осуждая его почти безо всяких на то оснований.
Прислушиваясь к своему сердцу, она не могла взять в толк, почему Люк так долго не спускается.
Долго! Его не было каких-то пару часов, а ей уже казалось, что прошла целая вечность. Что же будет, когда он уйдет и она останется одна? Всю жизнь одна? Без него?
Ощущение невыносимого одиночества придавливало ее, иссушало горечью.
Но вот наконец послышались шаги Люка.
Он ворвался в гостиную и бросился к ней с тяжелой пачкой бумаг.
— Я кое-что нашел, — объявил он. — Это может тебя потрясти.
Мелани смотрела на него широко раскрытыми глазами. Так, значит, все-таки свершилось: он нашел другое завещание. В общем, она уже была к этому готова, она все время чувствовала, что здесь что-то не так, произошла какая-то ошибка.
— Ну что же, это справедливо. По крайней мере к деньгам я не притрагивалась… Вернее, я истратила совсем немного.
— К черту деньги! — прервал Люк. — И ради Бога, забудь о завещании, я не собираюсь его оспаривать. Если кто и вправе здесь распоряжаться, так это только ты, — добавил он нежно.
Мелани смотрела на него, ничего не понимая.
— Я? Почему?
Она все еще сидела в кресле. Люк положил на пол бумаги и опустился на колени, взяв ее за руки.
— Мелани, мне нелегко тебе об этом говорить. Вообще-то, я должен был раньше догадаться. Но мне и в голову не приходило, к тому же я плохо знал Джеймса. Когда я родился, он уже ходил в школу, а оттуда прямиком отправился в армию. Возможно, я и видел его, когда он приезжал в отпуск, но не помню. И уж конечно, после их ссоры Джон никому не позволял при себе произносить его имя. Позже, когда он объявил, что Джеймс умер, мать рассказала мне, что Джон спрятал все его вещи, все, что так или иначе могло напомнить о нем.
— Джеймс?.. О ком ты говоришь? — прервала его Мелани в полном замешательстве.
— О сыне Джона. — Люк замолчал, а затем, крепко сжав ее руки, посмотрел ей в глаза и мягко добавил:
— И твоем отце.
Она не сразу поняла, о чем речь, но когда поняла, замотала головой:
— Нет! Моего отца звали Томас… Томас Фоуден. Это записано в моем свидетельстве о рождении и в свидетельстве о браке родителей.
— Да, да, я знаю. Но я тебя заверяю, твой отец — Джеймс Барроус. Вот здесь документы. Послушай, и я попытаюсь объяснить все как можно доходчивее.
Твой отец, Джеймс, судя по тому, что рассказывала мне о нем мать, был застенчивым тихим мальчиком и мечтал стать учителем. Но отец этому противился, он хотел, чтобы его сын стал военным. В то время служба в армии была еще всеобщей обязанностью, и твой отец попал, видимо, в один из последних наборов. И как только отслужил срочную, демобилизовался и заявил отцу, что будет учителем. Джон рассвирепел. Он хотел, чтобы Джеймс сделал военную карьеру.
Джеймс возражал, что, если бы даже и захотел продолжать службу в армии, он там
никому не нужен. Между ними произошла жуткая ссора. Джон вышел из себя — хотя, впрочем, когда он не выходил из себя? — и заявил: ты мне больше не сын. Джеймс всегда был тихим, застенчивым человеком, и старик, видимо, хотел его просто запугать. Он был уверен, что Джеймс сдастся и вернется в армию. Но получилось иначе: Джеймс вышел из дома и больше не вернулся.
Что с ним было дальше, так никто и не узнал. А теперь я нашел в этой папке документы. Все логично. Уйдя из дома, Джеймс сменил имя. Почему он взял себе имя Томас Фоуден, не могу сказать. Фамилия совершенно не похожа на нашу. Но Джон его нашел. Хотя и не сразу. Вот по этим бумагам можно судить, что он много лет искал сына, а когда все-таки отыскал, было уже поздно:
Джеймс, твой отец, погиб в автомобильной катастрофе.
Мелани не могла переварить все это сразу. Она изумленно смотрела на Люка и наконец, набравшись сил, спросила:
— Но если он все время знал, что я его внучка, почему он…
— Не отыскал тебя?.. Почему оставил тебя в приюте? — Люк покачал головой.
— Не знаю, дорогая. Он был очень странным человеком, очень одиноким, очень упрямым и гордым. — Грустная улыбка тронула губы Люка. — Видимо, и ты унаследовала его характер.
Люк коснулся ее лица.
— Я не могу ответить на все твои вопросы, Мелани. Боюсь, что ответы на большинство из них умерли вместе с Джоном. Все, что я могу тебе сказать, это что ты совершенно точно его внучка. Вот ответ на вопрос, почему он завещал все тебе.
— После стольких лет…
По щекам у нее текли слезы, но не от горечи. Это были слезы очищения, это были слезы грусти — не по себе самой, а по человеку, который прожил такую одинокую, такую горькую жизнь, на какую она чуть сама себя не обрекла. Она глубоко вздохнула. Люк встал, взял ее на руки и сел в кресло, держа ее на коленях, как ребенка.
— Прости, любовь моя, — приговаривал он, утешая. — Нельзя было на тебя сразу все это взваливать… Надо было постепенно.
— Нет-нет, я плачу не по себе, — призналась она. — Я плачу по нему, по моему деду. Ах, Люк, ему, видимо, было так одиноко… он был так несчастлив… — Дрожь пробежала по ее телу, и она прошептала неуверенно: Люк, пожалуйста, прижми меня к себе… Сильнее… сильнее.
— Что с тобой? — с беспокойством пробормотал он, дыша ей в волосы.
— Ничего… уже прошло. Я просто подумала… вдруг сообразила, что я тоже могла кончить так, как мистер… как мой дед.
Она почувствовала, что он напрягся:
— Могла? Значит ли это, что…
— Это значит, что ты прав. Что я действительно тебя люблю и что ради любви стоит рисковать, — страстно произнесла она.
Он медленно выдохнул.
— Никакого риска, — заверил он. — Я никогда не причиню тебе боли. В чем, в чем, но в этом ты можешь быть уверена, любовь моя: я всегда буду с тобой, что бы ни случилось. Всегда.
Губы его были так близко к ней, что она не удержалась и притронулась к ним, сначала пальцами, а потом губами, застенчиво скользнув по ним языком.
Из груди его вырвался тихий стон, и он прижался к ней с такой страстью, что ей оставалось только ответить ему тем же.
— Значит… больше никаких сомнений? — спросил он, когда наконец оторвался от ее губ.
— Никаких, — подтвердила Мелани.
По лицу ее пробежала тень, и он шутливо произнес:
— Если ты думаешь, что я тебя отпущу, не получив согласия выйти за меня…
Мелани рассмеялась и ответила шуткой на шутку:
— Если ты думаешь, что я за тебя не выйду!..
— Тогда почему ты хмурилась?
— Я просто подумала о доме. Жаль, что я так поторопилась. Может, я слишком сентиментальна, но я уже к нему привязалась. Когда у нас будут дети…
— Ага. Боюсь, теперь мне надо признаваться. Дом у тебя покупаю я.
У нее было такое лицо, что ему пришлось ее встряхнуть.
— Послушай, неужели ты думаешь, что я могу позволить кому-то другому жить здесь, спать в комнате, где я впервые тебя поцеловал, где впервые мы были вместе? — Он покачал головой. — Нет, я решил, что если уж ты не будешь моей, то хотя бы дом будет моим, он и воспоминания…
— Тебе незачем теперь покупать дом.
— Есть зачем, — мягко напомнил он ей. — Деньги, которые завещал тебе Джон, и деньги, которые можно получить от продажи дома. Ты ведь хотела передать их в фонд детских приютов.
Мелани посмотрела на него.
— Я думала, что он так одинок, что ему так не хватало детей и внуков, и решила… — Она покраснела, а затем с вызовом посмотрела на него:
— Мне казалось, что это каким-то образом…
— Искупит его вину, — закончил Люк. — Я понимаю, почему ты это хотела сделать, дорогая. В память о своем отце… Так много подростков уходят из дому из-за неладов с родителями, их ждет только одиночество и трудности…
Очень хочется им помочь.
— Да, — согласилась Мелани. — Да, мне бы хотелось это сделать.
— Ну что, нравится тебе, как они распорядились твоим щедрым подарком?
— Твоим щедрым подарком, — поправила Мелани мужа, слегка поворачиваясь на сиденье и бросая прощальный взгляд на здание, от которого они отъезжали.
Это был новый, только что построенный на окраине Манчестера детский приют, спальни, ванные комнаты и кухни которого были обставлены и оборудованы на деньги Джона Барроуса.
— Надеюсь, мы поступили правильно, — сказала Мелани и добавила:
— Бедные!
Ты знаешь, мне всегда казалось: самое худшее, что может произойти с ребенком, — это потерять родителей. Но оказалось, что это не так. Самое худшее, что может произойти с ребенком, — это иметь родителей, которые не могут или не хотят его любить.
— Чего только не случается в жизни! Бывает, что нельзя винить ни детей, ни родителей. Люди страдают от болезней, от нужды…
— Но этого не должно произойти с нашим ребенком, — убежденно сказала Мелани, непроизвольно опуская руку на живот.
— Ни за что! Ведь, помимо любви, мы дадим ему уважение, свободу и доброе отношение, чтобы он рос как личность, а не как наша с тобой собственность.
Уважение и доверие — вот главное. Не будем повторять ошибок прошлого.
— Не будем, — согласилась она мягко. Ей не нужно больше убеждать себя в его искренности. Любовь Люка сделала ее свободной, позволила ей стать цельной натурой и смотреть на мир открыто, уверенно и радостно.
Люк примирил ее с прошлым, научил принимать его и жить с ним. Да, чего только не случается в жизни! И потерять родителей — это еще не самое страшное.
Теперь у нее есть Люк и его любовь, а в ней самой живет ребенок Люка. Она улыбнулась себе. Первый из нескольких. Люк уже думает, как перевести свое дело из Лондона в Чешир и навсегда переехать в семейное гнездо Барроусов. А после того, как они его расширят, на что уже есть разрешение, там хватит места даже на полдюжины детей.
Мелани улыбнулась. Когда она думала обо всем этом, сердце начинало трепетать и грудь распирало от ощущения необычайной радости и счастья.
— Чему ты улыбаешься? — спросил Люк с обычной подозрительностью мужа.
— Так, — тихо ответила Мелани. — Так просто.
В Натсфорде было много народу и много машин, но людей она хотела видеть меньше всего. Неожиданно для себя Мелани поняла, что ей хочется побыть одной, подальше от всех, в своем доме.
Не желая ложиться в постель, в которой она была с Люком, Мелани провела ночь перед камином в гостиной, завернувшись в одеяло, и потому сейчас у нее все болело и ей очень хотелось спать.
Подъехав к дому, она припарковала машину и вышла. С тех пор как Люк ушел накануне вечером, она думала только о нем. Она пыталась убедить себя, что этого делать нельзя, а в ушах все звучали слова Люка: «Я люблю тебя». И чем больше она убеждала себя, что он ее обманул, тем громче звучали эти слова.
Она сделала несколько шагов к дому и тут услышала шум приближающейся машины.
Мелани поспешила назад, к воротам, открыла их и даже вышла на дорогу.
Но это был не Люк, если только он не попросил на время «ВМW» у Дейвида Хьюитсона. Машина мчалась по узенькой улочке. На пожар, что ли? — подумала Мелани, отворачиваясь, чтобы закрыть ворота.
Позже она не могла точно сказать, что, собственно, произошло. Может, она неосмотрительно ступила на дорогу, а может, Дейвид Хьюитсон неожиданно прибавил скорость и специально или случайно вильнул в ее сторону. Все, что она знала наверняка, так это то, что, обернувшись, она вдруг увидела, что «ВМW» мчится прямо на нее.
Машина со скрежетом ударила ее в бок, и она, вскрикнув, полетела на обочину.
Позже она узнала, что ее нашли двое прохожих, которые тут же обратились за помощью, как и следовало ожидать, в ближайший дом, в котором жил Люк.
Он вызвал врачей и настоял на том, чтобы ему разрешили поехать с ней в больницу; он стоял у ее койки до тех пор, пока не убедился, что ничего серьезного с ней не произошло. Люк расспросил прохожих, но так ничего от них и не добился, а когда она пришла в себя, Люк стоял возле нее, осунувшийся от беспокойства.
— Люк…
Он наклонился и нежно взял ее за руки.
— Что случилось? — тревожно спросила она. — Что я здесь делаю?
— Мы бы все хотели это знать, — хмуро сказал он. — Тебя нашли без сознания у обочины. Как ты там оказалась?
Туман постепенно рассеивался у нее в голове.
— Это был Дейвид Хьюитсон, — невыразительно сказала она и с дрожью в голосе объяснила, что произошло.
— Он преднамеренно на тебя наехал? — спросил Люк, хмурясь, но, как ни странно, не очень удивленный.
— Я… не знаю. Я не уверена. Мне показалось… — Она облизала пересохшие губы. — Мне показалось, что он прибавил газа. Я пыталась увернуться, но не успела. Нога еще…
— Надо заявить в полицию, — с серьезным видом заключил Люк. — Он просто маньяк.
Мелани вцепилась ему в рукав.
— Не надо, Люк, прошу тебя! Я не выдержу… Он злится, что я не продала ему дом. Вряд ли он сделал это специально, просто…
— Мелани, ведь он же мог тебя убить!
— Но не убил же, — устало заметила она. — Пожалуйста, пообещай, что ничего не будешь предпринимать. Ведь я даже не уверена, что он сам был за рулем.
— Ты, может быть, и не уверена, — хмуро сказал Люк. — Но не все такие благородные. Уж я — точно не такой. Все знают, что Хьюитсон очень вспыльчив.
— Заметив выражение ее лица, он тихо сказал:
— Ну ладно, как хочешь. Так, значит, ты выставила дом на продажу? — спросил он, меняя тему разговора.
Мелани кивнула.
— Да, мне показалось, так будет лучше.
— Врачи считают, что тебе незачем оставаться здесь на ночь, — заметил он сухо. — Тебя еще раз осмотрят и отправят домой.
Мелани молчала, едва сдерживая слезы. Ей стало страшно… очень страшно оставаться одной. Сейчас ей меньше всего хотелось возвращаться в пустой дом.
Но не из страха перед Дейвидом Хьюитсоном. Она была уверена, что если он сшиб ее преднамеренно, то это было импульсивное решение, просто не сдержался. Он не планировал этого заранее, несмотря на все его угрозы.
Через полчаса, как и говорил Люк, появился врач, осмотрел ее и поздравил с тем, что она отделалась синяками.
— За вами может кто-нибудь приехать?
— Я отвезу ее домой, — вмешался Люк и, не дав Мелани возразить, спокойно добавил:
— Я на машине. И не надо спорить, Мелани.
Спорить у нее сейчас и сил не было. Врач сказал, что она еще не совсем оправилась от шока, а в этом состоянии лучше, если кто-то будет ухаживать за ней.
И Мелани даже не стала возражать против того, чтобы Люк донес ее до машины на руках. Пораненная нога сильно болела — видимо, Мелани упала прямо на нее, и кровотечение возобновилось.
Пристегнув ее ремнем безопасности, Люк сел на место водителя.
— Спи, если хочешь, — посоветовал он, подрегулировал подголовник и откинул спинку сиденья.
Может быть, это было вызвано шоком, она не знала, только она даже вздрогнула, когда он над ней наклонился. Она остро ощущала его близость. Не просто силу и рост, а запах тела и дыхание, а закрыв глаза, легко представила себе его без одежды, вспомнила ощущение от прикосновения пальцев к его коже, его живое тепло.
Она содрогнулась, и Люк замер, с беспокойством глядя на нее.
— Мелани, ты как?
К горлу у нее подкатил ком. Разве может она сказать ему правду? Что ей очень нужно, чтобы он обнял ее и заставил забыть все плохое, что их разделяет.
— Нормально, — солгала она, отворачиваясь и глядя невидящим взором в окно.
Несчастный случай окончательно выбил ее из колеи. Ей с трудом верилось, что еще день и до вечера далеко. Было такое чувство, что за последние несколько дней она прожила несколько жизней и ее силы, умственные и физические, полностью истощились.
Когда они подъехали к коттеджу. Люк не дал ей и рта раскрыть, а просто подхватил на руки и понес вверх по лестнице в спальню, где осторожно положил на кровать.
Да что я, собственно, могу ему возразить? — горько подумала она. Что не хочу спать на этой кровати? А почему?
— Я отойду ненадолго, — сказал он, укутывая ее в одеяло. — И скоро вернусь.
— В этом нет никакой необходимости.
— Никакой необходимости?! Если ты думаешь, что я оставлю тебя одну…
Сердце ее бешено колотилось.
— Но ты не можешь здесь остаться, — возразила она. — Где ты будешь спать?
Та кровать сломалась, а…
— Я буду спать в гостиной, — не дал ей договорить Люк. — Я не оставлю тебя одну, Мелани!
Она была слишком слаба, чтобы спорить. Люк приготовил ей чашку чая, но, когда поднялся в спальню, она уже спала.
Люк долго смотрел на нее сверху вниз, а затем осторожно коснулся кончиками пальцев ее щеки.
Во сне она вздохнула и повернулась, коснувшись губами его пальцев. Тело его мгновенно наполнилось любовью и желанием. Сколько бы ему ни понадобилось времени, он убедит ее, что их чувства друг к другу слишком ценны и важны, чтобы ставить их в зависимость от недопонимания.
Но сейчас у него есть дела, надо кое-что узнать. Вчера вечером, когда она грустно сказала, что, видимо, Джон наугад ткнул пальцем в ее имя в телефонном справочнике, ему в голову пришла мысль, которая с тех пор не давала покоя.
Джон Барроус не был импульсивен, по крайней мере не настолько, чтобы отдать все, накопленное поколениями его семьи, случайному человеку. Семья.
Вот где ключ к этой загадочной истории.
Надо убедить Мелани, что она очень много для него значит. Бессмысленно клясть судьбу за то, что он тогда, как полный дурак, проболтался Люсинде Хьюитсон. Увидев Мелани в первый раз, он сразу понял, что она не могла обмануть и соблазнить одинокого старика. Он понимал это, но не хотел признавать, как не хотел признавать и любовь к ней, пока не понял, что лишает себя самого великого дара жизни. Но было уже поздно, к тому времени Люсинда уже успела сделать свое черное дело.
Он вздохнул и нежно поцеловал Мелани в полураскрытые губы. Ничего, он пробьется сквозь барьеры, которые она воздвигает между ними.
— Мне сегодня утром звонили. Агент по недвижимости нашел покупателя, готового соблюсти все условия.
— Ты все еще намерена его продать?
Прошло три дня после несчастного случая, и в то утро Люк впервые разрешил ей встать с постели и спуститься вниз.
День был солнечный, но ветер дул холодный, и Люк настоял на том, чтобы она села перед камином.
Рано утром он вышел и привез целую пачку экстравагантных, дорогих, в блестящих обложках журналов, пару новых книг, которые она как-то выразила желание прочитать, и свежих фруктов.
Он баловал ее, а она, как круглая дура, вместо того чтобы прогнать, позволяла ему себя лелеять, не в силах признать явное — что она хранит каждое воспоминание о нем, что, как бы это ни было глупо с ее стороны, она не может его разлюбить. Более того…
Более того, любовь к нему разрослась настолько, что пронизала собой всю ее жизнь…
— Да, я все еще намерена его продать, — подтвердила она и едва слышно вздохнула. — А это значит, что мне придется подниматься на чердак и разбираться в бумагах.
— В бумагах? В каких бумагах? — тут же спросил Люк.
— Сама не знаю. Адвокат сказал, что у мистера Барроуса был целый архив и что все бумаги, которые они нашли после его смерти, были упакованы и отнесены на чердак. Поскольку он не давал указаний относительно этих бумаг, они просто оставили их для меня. Но я так и не смогла прикоснуться к ним. Мелани неуверенно посмотрела на Люка. — Мне кажется, что поскольку он был тебе троюродным братом, то, с точки зрения моральной, ты имеешь больше оснований в них копаться.
— Значит, ты не будешь возражать, если я на них взгляну? — Люк хмуро улыбнулся. — Не беспокойся, я не надеюсь найти другое завещание.
Эта тема была для нее еще слишком болезненной, и Мелани покраснела и натянуто заметила:
— Я об этом и не думала.
Вчера вечером он попросил дать ему хоть один шанс и обещал, что не разочарует ее.
— Просто поверить тебе на слово? — спросила она тогда горько, и надежда и страсть умерли в его глазах, уступив место отчаянию.
Мелани хотела верить ему, она жаждала этого всей душой, но боль сиротского детства останавливала ее. Где-то в глубине души она, как ребенок, была уверена, что родители нарочно оставили ее одну.
Конечно, она понимала, что это не так; конечно, это был несчастный случай. Она знала, что они ни в чем не виноваты, но ощущение того, что ее предали, что ее отвергли, все еще мучило ее.
Возможно, виновата была она сама — слишком многого требовала от жизни, слишком многого хотела.
Мелани охватила мелкая дрожь, и она нервно заерзала в кресле. Сколько она ни говорила Люку, что оставаться ему незачем, он не уходил. А она понимала, что и сама хочет, чтобы он остался.
— Так, значит, ты не возражаешь, если я поднимусь на чердак и покопаюсь в бумагах? — переспросил Люк.
Она пожала плечами.
— Конечно, нет.
— Я не собираюсь сдаваться, — мягко сказал он.
Она посмотрела на него и покраснела.
— Люк…
— Ты знаешь, о чем я говорю. Я буду за нас драться, Мелани. Я люблю тебя.
И хочу, чтобы мы поженились.
Если он и услышал ее предательский вздох, то не подал виду.
— Чего бы это мне ни стоило и как бы долго это ни продолжалось. Ты убедишься, что нам будет хорошо вместе. Что наша жизнь будет необычайно счастливой.
— Не надо. Люк, — в отчаянии произнесла она, вставая. — Это ни к чему не приведет.
Она собиралась повернуться и выйти, но больная нога затекла, и она покачнулась. Люк поддержал ее, и они опять оказались так близко, что у Мелани перехватило дыхание.
Она не могла сдержаться и посмотрела на его лицо, глаза, губы. Потом тяжело вздохнула и понурилась.
— Мелани, Мелани, я так тебя люблю!
Она понимала, что сейчас он ее поцелует, и глухо запротестовала:
— Не надо. Люк, пожалуйста.
Но было уже поздно. Губы их соприкоснулись.
Она пыталась сопротивляться ему, сопротивляться себе, но это было бесполезно.
Люк целовал ее, поддерживая под затылок, и между поцелуями все повторял и повторял ее имя и говорил, как сильно ее любит, как она ему дорога.
Когда он наконец отпустил ее, Мелани так дрожала, что едва держалась на ногах.
— Люк, я больше этого не перенесу, — нетвердо произнесла она. — Сколько бы ты ни говорил, что любишь, я не могу забыть, не могу поверить. Я не могу доверять тебе, — добавила она, с трудом выговаривая слова. — Я не переживу, если ты меня оставишь. Ты мне так нужен! Может быть, я все преувеличиваю, не знаю. Но из-за смерти родителей, из-за того, что я росла одна, во мне слишком сильна эта потребность…
— Мне кажется, я понимаю, что ты хочешь сказать, — мягко прервал ее он. Мелани, ты можешь мне доверять.
Она грустно улыбнулась.
— Как бы я этого хотела, Люк! Кстати, я уже одна могу обойтись…
— Ты хочешь, чтобы я ушел?
Она не могла поднять на него глаза, но и пытку такую она больше выносить не могла. Ей будет легче справиться со своими чувствами, если он уйдет.
— Да, хочу.
Он долго молчал, а затем тихо произнес:
— Хорошо, я уйду. Завтра тебя устроит?
Завтра… Острая боль пронзила ей сердце. Ею овладел ужас. Нет, она не может его отпустить, не может!
— Да, — прошептала она. — Завтра меня устроит.
Ухаживая за Мелани, Люк взял на себя все заботы по дому и дал ей возможность отдохнуть. Вот и теперь, после того как они поели, он убрал со стола и попросил разрешения подняться на чердак.
— Если уж завтра я все равно уезжаю, — глухо добавил он.
— Да, да, иди, конечно.
Его не было долго. Внизу без него стало совсем тихо. Тихо и очень одиноко. Мелани дрожала. Вот так она и закончит свои дни. Правильно ли она поступает или просто трусит и мучает и себя, и его только потому, что не готова рискнуть и поверить?
Поверить… собственно, все дело свелось теперь только к этому. Мелани была уверена, что не сможет доверять Люку, ведь он так плохо о ней думал.
Но, с другой стороны, это было до того, как он ее узнал… И сейчас она, быть может, совершенно не права, осуждая его почти безо всяких на то оснований.
Прислушиваясь к своему сердцу, она не могла взять в толк, почему Люк так долго не спускается.
Долго! Его не было каких-то пару часов, а ей уже казалось, что прошла целая вечность. Что же будет, когда он уйдет и она останется одна? Всю жизнь одна? Без него?
Ощущение невыносимого одиночества придавливало ее, иссушало горечью.
Но вот наконец послышались шаги Люка.
Он ворвался в гостиную и бросился к ней с тяжелой пачкой бумаг.
— Я кое-что нашел, — объявил он. — Это может тебя потрясти.
Мелани смотрела на него широко раскрытыми глазами. Так, значит, все-таки свершилось: он нашел другое завещание. В общем, она уже была к этому готова, она все время чувствовала, что здесь что-то не так, произошла какая-то ошибка.
— Ну что же, это справедливо. По крайней мере к деньгам я не притрагивалась… Вернее, я истратила совсем немного.
— К черту деньги! — прервал Люк. — И ради Бога, забудь о завещании, я не собираюсь его оспаривать. Если кто и вправе здесь распоряжаться, так это только ты, — добавил он нежно.
Мелани смотрела на него, ничего не понимая.
— Я? Почему?
Она все еще сидела в кресле. Люк положил на пол бумаги и опустился на колени, взяв ее за руки.
— Мелани, мне нелегко тебе об этом говорить. Вообще-то, я должен был раньше догадаться. Но мне и в голову не приходило, к тому же я плохо знал Джеймса. Когда я родился, он уже ходил в школу, а оттуда прямиком отправился в армию. Возможно, я и видел его, когда он приезжал в отпуск, но не помню. И уж конечно, после их ссоры Джон никому не позволял при себе произносить его имя. Позже, когда он объявил, что Джеймс умер, мать рассказала мне, что Джон спрятал все его вещи, все, что так или иначе могло напомнить о нем.
— Джеймс?.. О ком ты говоришь? — прервала его Мелани в полном замешательстве.
— О сыне Джона. — Люк замолчал, а затем, крепко сжав ее руки, посмотрел ей в глаза и мягко добавил:
— И твоем отце.
Она не сразу поняла, о чем речь, но когда поняла, замотала головой:
— Нет! Моего отца звали Томас… Томас Фоуден. Это записано в моем свидетельстве о рождении и в свидетельстве о браке родителей.
— Да, да, я знаю. Но я тебя заверяю, твой отец — Джеймс Барроус. Вот здесь документы. Послушай, и я попытаюсь объяснить все как можно доходчивее.
Твой отец, Джеймс, судя по тому, что рассказывала мне о нем мать, был застенчивым тихим мальчиком и мечтал стать учителем. Но отец этому противился, он хотел, чтобы его сын стал военным. В то время служба в армии была еще всеобщей обязанностью, и твой отец попал, видимо, в один из последних наборов. И как только отслужил срочную, демобилизовался и заявил отцу, что будет учителем. Джон рассвирепел. Он хотел, чтобы Джеймс сделал военную карьеру.
Джеймс возражал, что, если бы даже и захотел продолжать службу в армии, он там
никому не нужен. Между ними произошла жуткая ссора. Джон вышел из себя — хотя, впрочем, когда он не выходил из себя? — и заявил: ты мне больше не сын. Джеймс всегда был тихим, застенчивым человеком, и старик, видимо, хотел его просто запугать. Он был уверен, что Джеймс сдастся и вернется в армию. Но получилось иначе: Джеймс вышел из дома и больше не вернулся.
Что с ним было дальше, так никто и не узнал. А теперь я нашел в этой папке документы. Все логично. Уйдя из дома, Джеймс сменил имя. Почему он взял себе имя Томас Фоуден, не могу сказать. Фамилия совершенно не похожа на нашу. Но Джон его нашел. Хотя и не сразу. Вот по этим бумагам можно судить, что он много лет искал сына, а когда все-таки отыскал, было уже поздно:
Джеймс, твой отец, погиб в автомобильной катастрофе.
Мелани не могла переварить все это сразу. Она изумленно смотрела на Люка и наконец, набравшись сил, спросила:
— Но если он все время знал, что я его внучка, почему он…
— Не отыскал тебя?.. Почему оставил тебя в приюте? — Люк покачал головой.
— Не знаю, дорогая. Он был очень странным человеком, очень одиноким, очень упрямым и гордым. — Грустная улыбка тронула губы Люка. — Видимо, и ты унаследовала его характер.
Люк коснулся ее лица.
— Я не могу ответить на все твои вопросы, Мелани. Боюсь, что ответы на большинство из них умерли вместе с Джоном. Все, что я могу тебе сказать, это что ты совершенно точно его внучка. Вот ответ на вопрос, почему он завещал все тебе.
— После стольких лет…
По щекам у нее текли слезы, но не от горечи. Это были слезы очищения, это были слезы грусти — не по себе самой, а по человеку, который прожил такую одинокую, такую горькую жизнь, на какую она чуть сама себя не обрекла. Она глубоко вздохнула. Люк встал, взял ее на руки и сел в кресло, держа ее на коленях, как ребенка.
— Прости, любовь моя, — приговаривал он, утешая. — Нельзя было на тебя сразу все это взваливать… Надо было постепенно.
— Нет-нет, я плачу не по себе, — призналась она. — Я плачу по нему, по моему деду. Ах, Люк, ему, видимо, было так одиноко… он был так несчастлив… — Дрожь пробежала по ее телу, и она прошептала неуверенно: Люк, пожалуйста, прижми меня к себе… Сильнее… сильнее.
— Что с тобой? — с беспокойством пробормотал он, дыша ей в волосы.
— Ничего… уже прошло. Я просто подумала… вдруг сообразила, что я тоже могла кончить так, как мистер… как мой дед.
Она почувствовала, что он напрягся:
— Могла? Значит ли это, что…
— Это значит, что ты прав. Что я действительно тебя люблю и что ради любви стоит рисковать, — страстно произнесла она.
Он медленно выдохнул.
— Никакого риска, — заверил он. — Я никогда не причиню тебе боли. В чем, в чем, но в этом ты можешь быть уверена, любовь моя: я всегда буду с тобой, что бы ни случилось. Всегда.
Губы его были так близко к ней, что она не удержалась и притронулась к ним, сначала пальцами, а потом губами, застенчиво скользнув по ним языком.
Из груди его вырвался тихий стон, и он прижался к ней с такой страстью, что ей оставалось только ответить ему тем же.
— Значит… больше никаких сомнений? — спросил он, когда наконец оторвался от ее губ.
— Никаких, — подтвердила Мелани.
По лицу ее пробежала тень, и он шутливо произнес:
— Если ты думаешь, что я тебя отпущу, не получив согласия выйти за меня…
Мелани рассмеялась и ответила шуткой на шутку:
— Если ты думаешь, что я за тебя не выйду!..
— Тогда почему ты хмурилась?
— Я просто подумала о доме. Жаль, что я так поторопилась. Может, я слишком сентиментальна, но я уже к нему привязалась. Когда у нас будут дети…
— Ага. Боюсь, теперь мне надо признаваться. Дом у тебя покупаю я.
У нее было такое лицо, что ему пришлось ее встряхнуть.
— Послушай, неужели ты думаешь, что я могу позволить кому-то другому жить здесь, спать в комнате, где я впервые тебя поцеловал, где впервые мы были вместе? — Он покачал головой. — Нет, я решил, что если уж ты не будешь моей, то хотя бы дом будет моим, он и воспоминания…
— Тебе незачем теперь покупать дом.
— Есть зачем, — мягко напомнил он ей. — Деньги, которые завещал тебе Джон, и деньги, которые можно получить от продажи дома. Ты ведь хотела передать их в фонд детских приютов.
Мелани посмотрела на него.
— Я думала, что он так одинок, что ему так не хватало детей и внуков, и решила… — Она покраснела, а затем с вызовом посмотрела на него:
— Мне казалось, что это каким-то образом…
— Искупит его вину, — закончил Люк. — Я понимаю, почему ты это хотела сделать, дорогая. В память о своем отце… Так много подростков уходят из дому из-за неладов с родителями, их ждет только одиночество и трудности…
Очень хочется им помочь.
— Да, — согласилась Мелани. — Да, мне бы хотелось это сделать.
— Ну что, нравится тебе, как они распорядились твоим щедрым подарком?
— Твоим щедрым подарком, — поправила Мелани мужа, слегка поворачиваясь на сиденье и бросая прощальный взгляд на здание, от которого они отъезжали.
Это был новый, только что построенный на окраине Манчестера детский приют, спальни, ванные комнаты и кухни которого были обставлены и оборудованы на деньги Джона Барроуса.
— Надеюсь, мы поступили правильно, — сказала Мелани и добавила:
— Бедные!
Ты знаешь, мне всегда казалось: самое худшее, что может произойти с ребенком, — это потерять родителей. Но оказалось, что это не так. Самое худшее, что может произойти с ребенком, — это иметь родителей, которые не могут или не хотят его любить.
— Чего только не случается в жизни! Бывает, что нельзя винить ни детей, ни родителей. Люди страдают от болезней, от нужды…
— Но этого не должно произойти с нашим ребенком, — убежденно сказала Мелани, непроизвольно опуская руку на живот.
— Ни за что! Ведь, помимо любви, мы дадим ему уважение, свободу и доброе отношение, чтобы он рос как личность, а не как наша с тобой собственность.
Уважение и доверие — вот главное. Не будем повторять ошибок прошлого.
— Не будем, — согласилась она мягко. Ей не нужно больше убеждать себя в его искренности. Любовь Люка сделала ее свободной, позволила ей стать цельной натурой и смотреть на мир открыто, уверенно и радостно.
Люк примирил ее с прошлым, научил принимать его и жить с ним. Да, чего только не случается в жизни! И потерять родителей — это еще не самое страшное.
Теперь у нее есть Люк и его любовь, а в ней самой живет ребенок Люка. Она улыбнулась себе. Первый из нескольких. Люк уже думает, как перевести свое дело из Лондона в Чешир и навсегда переехать в семейное гнездо Барроусов. А после того, как они его расширят, на что уже есть разрешение, там хватит места даже на полдюжины детей.
Мелани улыбнулась. Когда она думала обо всем этом, сердце начинало трепетать и грудь распирало от ощущения необычайной радости и счастья.
— Чему ты улыбаешься? — спросил Люк с обычной подозрительностью мужа.
— Так, — тихо ответила Мелани. — Так просто.