Он нуждался в отдыхе. А его безостановочное хождение сказало ей, как сильно он в этом нуждается. Приезд детектива из Скотленд-Ярда не уменьшил тревог Энди. Отъезд этого самого детектива только усилил их. Онемение рук, начавшееся с ладоней, распространилось вверх, к плечам. Никакой порез сейчас не выдавил бы из него и капли крови, словно весь его организм прекратил жизнедеятельность. В присутствии полицейских ему удавалось держаться, но сразу после их отъезда он опять развалился на части. Именно потому он и сказал, что хочет заняться просмотром дневников. Удалившись от жены в свою берлогу, он мог спрятать там все свои тяжкие переживания. Во всяком случае, он так думал.
«Но в трудных ситуациях, – рассуждала про себя Нэн, – муж и жена должны помогать друг другу. Что с нами произошло такое, что мы предпочитаем переживать наше горе в одиночку?»
В начале вечера она пробовала отвлечь Энди разговором, но он отделался от ее заботливого внимания, последовательно отказавшись от предложенной электрогрелки, бренди, чая и горячего супа. Он также уклонился от ее попыток сделать массаж, чтобы вернуть хоть какую-то жизнь его пальцам. И поэтому все, что могло быть сказано, осталось невысказанным.
А что сейчас можно было сказать? Что вообще можно сказать, когда бушующие в душе чувства разделились на два воинства и сражаются друг с другом?
Она заставила себя подняться по лестнице, но, не решившись зайти к мужу, направилась к спальне Николь. Пройдя в темноте по зеленому ковру, она открыла платяной шкаф, разместившийся под скатом крыши. В его темной глубине на одной из полок проглядывали очертания старенького скейтборда, а внизу стояла электрическая гитара, скрытая висящими на вешалках брюками.
Трогая их кончиками пальцев и опознавая тип ткани, Нэн по-идиотски приговаривала: «Твид, шерсть, хлопок, шелк», когда вдруг услышала какой-то странный звук, какое-то гудение, доносившееся из комода у нее за спиной.
Она удивленно обернулась, но звук прекратился. Она почти убедила себя, что ей послышалось, однако гудение началось снова.
Заинтересовавшись, Нэн оставила запечатанные пакеты на кровати и подошла к комоду. Сверху стояла ваза с поникшими горицветами и дурманом, принесенными с прогулки по ущелью Пэдли, но ваза не могла издавать подобные звуки. Компанию этому декоративному букету составляли три флакона духов, расческа, щетка для волос и маленький пластмассовый фламинго с ярко-розовыми голенями и большими желтыми перепончатыми лапками.
Нэн мельком глянула на открытую дверь спальни, словно опасаясь, что ее могут застать за тайным обыском, и осторожно выдвинула верхний ящик комода. И тут в третий раз зазвучали эти гудящие сигналы. Она заметила место, из которого доносился звук. Под стопкой нижнего белья ее пальцы нащупали пластмассовый квадратик вибрирующего устройства.
Завладев этой пластмассовой штуковиной, Нэн дошла до кровати, села и включила настольную лампу. Теперь стало ясно, что за вещицу она достала из комода. Это был пейджер Николь. На лицевой панели имелись две кнопки – серая и черная. Над ними на узком экране высветились два слова: «Принято сообщение».
Нэн Мейден вздрогнула от неожиданности, услышав еще один звонок. Она нажала в ответ одну из кнопок. Сообщение на экране сменилось рядом цифр, которые, судя по трехзначному междугородному коду, представляли собой номер телефона в центре Лондона.
Она сглотнула и пристально посмотрела на эти цифры. Да ведь тот, кто пытается дозвониться до ее дочери, еще не знает, что она мертва! С этой мыслью Нэн машинально подошла к телефону, собираясь ответить на вызов. Но другая мысль побудила ее спуститься к телефонному аппарату в приемной Мейден-холла, хотя еще один телефон находился гораздо ближе, в их супружеской спальне.
Она глубоко вздохнула, сомневаясь, сможет ли произнести эти слова. Ей подумалось также, что, возможно, известие не произведет на таинственного абонента никакого впечатления. Но ей вовсе не хотелось об этом думать. Просто хотелось позвонить.
Она быстро набрала номер телефона. Ожидание соединения настолько затянулось, что у Нэн закружилась голова, и она вдруг поняла, что ждет его, затаив дыхание. Наконец раздался легкий щелчок, говоривший о том, что где-то в Лондоне зазвонил телефон. В трубке послышались сдвоенные гудки. Нэн насчитала восемь сигналов. Она уже решила, что неверно набрала номер, когда услышала хрипловатый мужской голос.
Он ответил по старинке, назвав четыре последние цифры своего номера, и этим выдал свою принадлежность к старшему поколению. Наверное, именно из-за этого – из-за того, что точно так же обычно отвечал по телефону ее отец, – Нэнси сделала то, чего никогда от себя не ожидала и даже не поверила бы, что способна на такое.
– Николь слушает, – услышала она собственный шепот.
– О, значит, сегодня вечером ты Николь? – удивился он. – Где ты, черт побери, пропадала? Я послал тебе сообщение уже час назад.
– Извини, – коротко бросила Нэн, подражая лаконичному разговорному стилю дочери. – Как дела?
– Никак, и ты прекрасно это знаешь. Что ты решила? Может, все-таки передумаешь? Ты же понимаешь, что все в твоей власти. Все будет забыто. Ты скоро вернешься?
– Да, – прошептала Нэн. – Я уже решила.
– Слава богу. – Пылкое выражение эмоций. – О господи. Слава богу. Проклятье. Я весь измучился, Никки. Ужасно скучаю по тебе. Скажи мне быстро, когда ты вернешься.
Шепотом:
– Скоро.
– Как скоро? Скажи.
– Я перезвоню.
– Нет! Боже мой. Не сходи с ума! Всю неделю здесь будут Маргарет и Молли. Дождись моего сообщения.
Она нерешительно сказала:
– Естественно.
– Дорогая, ты обиделась?
Она промолчала.
– Я рассердил тебя, правда? Прости. Я не хотел.
Она продолжала молчать.
Вдруг незнакомец заговорил капризным детским голосом:
– Ну Никки, моя сладкая малышка Никки. Скажи, что ты не сердишься. Скажи хоть что-нибудь, милая.
Молчание затягивалось.
– Я же знаю, что тебе нравится, когда я вывожу тебя из себя. Я плохой мальчик, верно?
Молчание.
– Да. Я знаю. Грехи мои тяжкие. Я не заслуживаю тебя и должен понести наказание. Ты ведь накажешь меня, Никки? И я с благодарностью приму кару. Да, с благодарностью.
Почувствовав дурноту, Нэн крикнула:
– Кто вы такой? Скажите мне ваше имя!
В ответ раздался приглушенный вздох, и связь оборвалась.
Глава 7
«Но в трудных ситуациях, – рассуждала про себя Нэн, – муж и жена должны помогать друг другу. Что с нами произошло такое, что мы предпочитаем переживать наше горе в одиночку?»
В начале вечера она пробовала отвлечь Энди разговором, но он отделался от ее заботливого внимания, последовательно отказавшись от предложенной электрогрелки, бренди, чая и горячего супа. Он также уклонился от ее попыток сделать массаж, чтобы вернуть хоть какую-то жизнь его пальцам. И поэтому все, что могло быть сказано, осталось невысказанным.
А что сейчас можно было сказать? Что вообще можно сказать, когда бушующие в душе чувства разделились на два воинства и сражаются друг с другом?
Она заставила себя подняться по лестнице, но, не решившись зайти к мужу, направилась к спальне Николь. Пройдя в темноте по зеленому ковру, она открыла платяной шкаф, разместившийся под скатом крыши. В его темной глубине на одной из полок проглядывали очертания старенького скейтборда, а внизу стояла электрическая гитара, скрытая висящими на вешалках брюками.
Трогая их кончиками пальцев и опознавая тип ткани, Нэн по-идиотски приговаривала: «Твид, шерсть, хлопок, шелк», когда вдруг услышала какой-то странный звук, какое-то гудение, доносившееся из комода у нее за спиной.
Она удивленно обернулась, но звук прекратился. Она почти убедила себя, что ей послышалось, однако гудение началось снова.
Заинтересовавшись, Нэн оставила запечатанные пакеты на кровати и подошла к комоду. Сверху стояла ваза с поникшими горицветами и дурманом, принесенными с прогулки по ущелью Пэдли, но ваза не могла издавать подобные звуки. Компанию этому декоративному букету составляли три флакона духов, расческа, щетка для волос и маленький пластмассовый фламинго с ярко-розовыми голенями и большими желтыми перепончатыми лапками.
Нэн мельком глянула на открытую дверь спальни, словно опасаясь, что ее могут застать за тайным обыском, и осторожно выдвинула верхний ящик комода. И тут в третий раз зазвучали эти гудящие сигналы. Она заметила место, из которого доносился звук. Под стопкой нижнего белья ее пальцы нащупали пластмассовый квадратик вибрирующего устройства.
Завладев этой пластмассовой штуковиной, Нэн дошла до кровати, села и включила настольную лампу. Теперь стало ясно, что за вещицу она достала из комода. Это был пейджер Николь. На лицевой панели имелись две кнопки – серая и черная. Над ними на узком экране высветились два слова: «Принято сообщение».
Нэн Мейден вздрогнула от неожиданности, услышав еще один звонок. Она нажала в ответ одну из кнопок. Сообщение на экране сменилось рядом цифр, которые, судя по трехзначному междугородному коду, представляли собой номер телефона в центре Лондона.
Она сглотнула и пристально посмотрела на эти цифры. Да ведь тот, кто пытается дозвониться до ее дочери, еще не знает, что она мертва! С этой мыслью Нэн машинально подошла к телефону, собираясь ответить на вызов. Но другая мысль побудила ее спуститься к телефонному аппарату в приемной Мейден-холла, хотя еще один телефон находился гораздо ближе, в их супружеской спальне.
Она глубоко вздохнула, сомневаясь, сможет ли произнести эти слова. Ей подумалось также, что, возможно, известие не произведет на таинственного абонента никакого впечатления. Но ей вовсе не хотелось об этом думать. Просто хотелось позвонить.
Она быстро набрала номер телефона. Ожидание соединения настолько затянулось, что у Нэн закружилась голова, и она вдруг поняла, что ждет его, затаив дыхание. Наконец раздался легкий щелчок, говоривший о том, что где-то в Лондоне зазвонил телефон. В трубке послышались сдвоенные гудки. Нэн насчитала восемь сигналов. Она уже решила, что неверно набрала номер, когда услышала хрипловатый мужской голос.
Он ответил по старинке, назвав четыре последние цифры своего номера, и этим выдал свою принадлежность к старшему поколению. Наверное, именно из-за этого – из-за того, что точно так же обычно отвечал по телефону ее отец, – Нэнси сделала то, чего никогда от себя не ожидала и даже не поверила бы, что способна на такое.
– Николь слушает, – услышала она собственный шепот.
– О, значит, сегодня вечером ты Николь? – удивился он. – Где ты, черт побери, пропадала? Я послал тебе сообщение уже час назад.
– Извини, – коротко бросила Нэн, подражая лаконичному разговорному стилю дочери. – Как дела?
– Никак, и ты прекрасно это знаешь. Что ты решила? Может, все-таки передумаешь? Ты же понимаешь, что все в твоей власти. Все будет забыто. Ты скоро вернешься?
– Да, – прошептала Нэн. – Я уже решила.
– Слава богу. – Пылкое выражение эмоций. – О господи. Слава богу. Проклятье. Я весь измучился, Никки. Ужасно скучаю по тебе. Скажи мне быстро, когда ты вернешься.
Шепотом:
– Скоро.
– Как скоро? Скажи.
– Я перезвоню.
– Нет! Боже мой. Не сходи с ума! Всю неделю здесь будут Маргарет и Молли. Дождись моего сообщения.
Она нерешительно сказала:
– Естественно.
– Дорогая, ты обиделась?
Она промолчала.
– Я рассердил тебя, правда? Прости. Я не хотел.
Она продолжала молчать.
Вдруг незнакомец заговорил капризным детским голосом:
– Ну Никки, моя сладкая малышка Никки. Скажи, что ты не сердишься. Скажи хоть что-нибудь, милая.
Молчание затягивалось.
– Я же знаю, что тебе нравится, когда я вывожу тебя из себя. Я плохой мальчик, верно?
Молчание.
– Да. Я знаю. Грехи мои тяжкие. Я не заслуживаю тебя и должен понести наказание. Ты ведь накажешь меня, Никки? И я с благодарностью приму кару. Да, с благодарностью.
Почувствовав дурноту, Нэн крикнула:
– Кто вы такой? Скажите мне ваше имя!
В ответ раздался приглушенный вздох, и связь оборвалась.
Глава 7
К концу третьего часа работы за компьютером Барбара Хейверс поняла, что у нее есть выбор: либо продолжать до отупения копаться в архивных файлах Особого отдела, либо сделать перерыв на отдых. Она предпочла второй вариант. Захлопнув блокнот, она завершила как положено работу поисковой программы и прикинула, где тут можно устроить перекур. Многие сотрудники Нью-Скотленд-Ярда стали активными членами организации «Эш»[21], и больше всего таких бдительных ворчунов, как назло, сидело именно на этом этаже.
– Проклятье, – проворчала она.
Что ж, пришлось вспомнить старые школьные привычки. Барбара прокралась на ближайшую лестницу и, опустившись на ступеньки, закурила сигарету, затянулась и удерживала в легких этот замечательный пагубный дым так долго, пока не почувствовала, что глаза вот-вот вылезут из орбит. Чистейшее блаженство, подумала она. Что может быть вкуснее сигареты после трехчасового воздержания от курения?
Это утро не принесло ей никаких обнадеживающих результатов. Копаясь в архивных файлах, она выяснила, что детектив-инспектор Эндрю Мейден, отслуживший в полиции тридцать лет, последние двадцать из них числился в Особом отделе, где разве что инспектор Жавер[22] мог бы сделать более блистательную карьеру. Список задержанных им преступников производил внушительное впечатление. А последующие за арестами обвинительные приговоры были чудом британской юриспруденции. Но эти два обстоятельства могли стать источником ночных кошмаров для того, кто получил задание изучить историю деятельности Мейдена в Особом отделе.
Схваченные им преступники после громких судебных процессов коротали назначенные им по соизволению ее величества сроки буквально во всех ее же величества тюрьмах Соединенного Королевства. Архивные файлы содержали подробности тайных операций (названия большинства из них, по мнению Барбары, придумал человек, обожавший идиотские акронимы) и полные отчеты о расследованиях, допросах, арестах и обвинительных приговорах. Но когда дело доходило до сроков тюремного заключения, информация становилась отрывочной, а что касается случаев досрочного освобождения, она практически отсутствовала. Если досрочно освобожденный парень хотел отыскать того человека, по милости которого на нем защелкнули железные браслеты, он не стремился докладывать о месте своего пребывания.
Барбара вздохнула, зевнула и, затушив сигарету о подошву туфли, смахнула пепел на нижнюю ступеньку. Она отказалась от своих любимых красных кроссовок, решив таким образом отметить свое понижение – и умаслить старшего интенданта Хильера, если тому вздумается разыскать ее и устроить повторный разнос, – и сейчас натертые ноги напомнили ей, насколько она отвыкла от уставной формы. Сидя на ступеньках лестницы, она ощущала, как все части ее тела стонут от дискомфорта, усугубленного утренним сидением за компьютером. Юбка, точно анаконда, сдавливала талию и бедра, проймы жакета нещадно вгрызались в подмышки, а колготки так сильно врезались в промежность, что, вероятно, Барбаре уже никогда не понадобится делать эпизиотомию[23].
В рабочее время Барбара отнюдь не была образцом высокой моды: она предпочитала носить брюки на резинке, футболки и вязаные кофты или свитера, не имевшие даже отдаленного сходства с моделями от-кутюр. Привыкшие к этому сослуживцы, встречая ее сегодня в полном форменном облачении, удивленно поднимали брови или сдержанно усмехались.
К их числу относились и ближайшие соседи Барбары, с которыми она столкнулась, не пройдя и двадцати пяти ярдов от своего коттеджа. Таймулла Ажар и его дочь садились в идеально чистый «фиат» Ажара, когда озабоченная Барбара появилась из-за угла дома, держа в зубах недокуренную сигарету и пытаясь на ходу запихнуть рабочий блокнот в висящую на плече сумку. Она заметила их только после того, как услышала радостное приветствие Хадии:
– Барбара! Привет, привет! Доброе утро! Тебе нельзя так много курить. От этого твои легкие станут черными и грязными. Так нам говорили в школе. Мы разглядывали картинки и все такое. Я ведь тебе уже рассказывала? Ты здорово выглядишь.
Ажар вылез из машины и вежливо кивнул Барбаре, скользнув по ней внимательным взглядом.
– Доброе утро, – сказал он. – Вы сегодня тоже рано собрались.
– Как говорится, кто рано встает, тому Бог подает, – с воодушевлением ответила Барбара.
– Вы связались вчера с вашим другом? – спросил он.
– С другом? А-а. Вы имеете в виду Нкату. Уинстона. Верно? В общем, Уинстона Нкату. Так его зовут. – Она мысленно поморщилась, слыша свою бестолковую речь. – Он мой коллега по Скотленд-Ярду. Да, мы встретились. Я снова в игре. Кое-что затевается. В смысле, расследование. То есть я участвую в расследовании преступления.
– Вы больше не работаете вместе с инспектором Линли, Барбара? Нашли нового напарника?
Темные шоколадные глаза испытующе смотрели на нее.
– О нет, – сказала она, солгав лишь отчасти. – Мы все работаем над одним делом. Уинстон тоже в нем участвует. Видите ли, инспектор прорабатывает одну из версий. За городом. А мы трудимся здесь над остальными.
– Да. Я понимаю, – задумчиво произнес он.
«Слишком много ты понимаешь», – подумала она.
– А я вчера вечером съела только половину своего глазированного яблока, – сообщила ей Хадия, позволив отвлечься от щекотливой темы. Она начала раскачиваться на открытой дверце «фиата», наполовину высунувшись из открытого окошка, энергично отталкиваясь и болтая ногами, чтобы продлить движение. Ее белоснежные носки мелькали, точно крылышки ангела. – Мы сможем доесть его за чаем. Если ты захочешь, Барбара.
– Отлично придумано.
– Завтра я иду на занятия по рукоделию. Ты же помнишь, верно? Я там делаю что-то ужасно интересное, но не могу пока сказать, что это будет. Потому что… – Она бросила выразительный взгляд в сторону отца. – Но ты, Барбара, сможешь это увидеть. Завтра, если захочешь. Ты ведь захочешь посмотреть? Я покажу тебе, если ты скажешь, что хочешь увидеть.
– Сгораю от любопытства.
– А ты умеешь хранить секреты?
– Буду молчать, как мумия, – поклялась Барбара.
Пока шел этот диалог, Ажар пристально смотрел на нее.
Он работал в области микробиологии, и Барбара вдруг почувствовала себя одним из его подопытных экземпляров – таким острым был его изучающий взгляд. Несмотря на их вчерашний разговор и на то, какой вывод сделал Ажар, заметив, что Барбара надела форму, он все-таки понял, что такое изменение стиля не связано с обычными женскими прихотями, поскольку слишком долгое время наблюдал ее совсем в другой рабочей одежде. Он сказал:
– Должно быть, вы очень довольны, что вновь принялись за расследование. После долгого безделья всегда приятно поработать мозгами.
– Да, это здорово бодрит. – Барбара бросила сигарету на землю и, раздавив ее, закинула окурок на клумбу. – Разложится на микроорганизмы, – сказала она Хадии, предвосхищая возможный упрек. – Способствует разрыхлению почвы. И служит подкормкой для червяков. – Она поправила ремень сумки на плече. – Ладно. Мне пора. Будем надеяться, что наше яблочко не прокиснет.
– Может, мы вечером еще и фильм какой-нибудь посмотрим.
– Только никаких тоскующих девиц. Лучше посмотрим «Мстителей»[24]. Миссис Пил стала моим кумиром. Обожаю длинноногих женщин, способных положить джентльмена на обе лопатки.
Хадия хихикнула.
Барбара кивнула ей на прощание. Она уже шагнула на мостовую, намереваясь смыться, когда Ажар вновь задержал ее.
– А что, Барбара, в Скотленд-Ярде проводят сокращение штатов?
От удивления она остановилась и ответила, не задумываясь о подоплеке его слов:
– Нет, черт побери. С чего это вы вдруг спрашиваете?
– Наверное, потому что осень, – сказал он. – Пора перемен.
– А-а. – Барбара сделала вид, что не замечает многозначности слова «перемены». Она отвела взгляд в сторону и сказала, словно в его вопросе не было ничего особенного: – Плохие парни орудуют, не обращая внимания на смену времен года. Вы же знаете этих прожженных грешников. Они никогда не отдыхают.
Широко улыбнувшись, она продолжила свой путь. Поскольку Ажар так и не спросил ее прямо о малоприятном слове «констебль», она предпочла не объяснять ему, почему это слово поставили перед ее фамилией. Ей хотелось как можно дольше уклоняться от этого объяснения или даже вовсе избежать его, ведь оно могло причинить Ажару незаслуженную боль. И ей вовсе не хотелось задумываться о причинах, по которым мучения Ажара были неприемлемы для нее.
Сидя на ступеньках лестницы в Нью-Скотленд-Ярде, Барбара упорно пыталась выкинуть из головы мысли о ее соседях. В конце концов, на сегодняшний день они для нее всего лишь соседи – мужчина и ребенок, с которыми ее случайно свела судьба.
Она взглянула на часы. Половина одиннадцатого. Барбара издала протяжный стон. Мысль о предстоящих шести или даже восьми часах бдения у компьютера совершенно не вдохновляла ее. Наверняка имелся более экономичный путь проникновения в суть исторических дел инспектора Мейдена. Она перебрала несколько вариантов и решила испробовать наиболее оптимальный из них.
Внимательно просматривая архив, она часто натыкалась на одно и то же имя: старший инспектор Деннис Хекстелл, с которым Мейден не раз работал в паре как тайный агент. Если удастся найти этого Хекстелла, подумала она, то, возможно, он быстрее выведет ее на нужный след и ей не придется до умопомрачения выискивать нужные сведения в отчетах о двадцатилетней деятельности. Хекстелл – это то, что надо, решила Барбара. Она рывком поднялась со ступенек и отправилась на его поиски.
Это оказалось легче, чем она ожидала. Телефонный звонок в Особый отдел обеспечил ее сведениями о том, что инспектор Хекстелл по-прежнему трудится в данном подразделении, хотя теперь в качестве старшего суперинтенданта, разрабатывая операции, но не принимая в них непосредственного участия.
Барбара нашла Хекстелла за столиком кафетерия на четвертом этаже. Представившись, она попросила разрешения присоединиться к нему. Теоретик оторвал взгляд от разложенных перед ним фотографий. Его лицо, как подметила Барбара, выглядело скорее усохшим, чем морщинистым. Годы явно не пощадили его.
Старший суперинтендант молча собрал снимки в стопку. Барбара вежливо добавила:
– Сэр, я работаю по делу об убийстве Мейден в Дербишире. Дочери Энди Мейдена. Вы ведь, кажется, работали в одной команде?
На сей раз она удостоилась ответа.
– Садитесь.
Барбара не возражала против лаконизма. Она приняла предложение и, взяв в буфете кока-колу с шоколадным пончиком, села за столик.
– Вот так и портятся зубы, – заметил Хекстелл, кивнув на выбранную ею еду.
– Я жертва собственных пагубных привычек.
Он усмехнулся.
– Это ваш самолет? – спросила Барбара, кивнув на верхний снимок в пачке.
На фотографии был запечатлен желтый биплан времен Первой мировой войны, когда авиаторы носили кожаные шлемы и длинные белые шарфы.
– Один из моих самолетов, – сказал Хекстелл. – Я использую его для фигурных полетов.
– Значит, вы первоклассный летчик?
– Летать умею.
– Здорово! Должно быть, это потрясающе.
Барбара подумала, что, наверное, это годы секретной службы сделали его таким «говорливым». Она начала объяснять Хекстеллу, зачем он ей понадобился. Быть может, он сумеет вспомнить, не было ли во время их совместной работы с Энди Мейденом какого-то дела, расследования, в общем, любой операции, имевшей особенно важное значение?
– Мы прорабатываем версию убийства его дочери, связанную с предположением, что один из посаженных вами с Мейденом преступников захотел свести с ним счеты. Мейден сам пытается определить возможного кандидата у себя в Дербишире, а я целое утро просидела за компьютером, просматривая ваши отчеты. Но ни один из них ничего не дал.
Хекстелл вновь начал раскладывать свои фотографии. Видимо, он следовал определенному плану, но Барбара не поняла какому, потому что на всех снимках желтел один и тот же самолет, только в разных ракурсах: на первый план выступали то фюзеляж, то распорки, то крылья, то мотор, то хвост. Расположив все снимки в желаемом порядке, Хекстелл достал из кармана пиджака лупу и принялся скрупулезно изучать их.
– Из наших клиентов кто угодно мог воспылать жаждой мести. Мы имели дело с настоящими подонками. Наркодилеры, наркоманы, сутенеры, торговцы оружием. Полный цветник пороков. Любой из них не поленится проехаться по стране, чтобы прикончить одного из нас.
– Но ни одно из конкретных имен не приходит вам на ум?
– Я выжил благодаря тому, что оставил их имена в прошлом. А вот Энди не смог.
– Выжить?
– Забыть.
Он придвинул ближе одну фотографию. Это был вид спереди, и корпус самолета выглядел укороченным. Хекстелл дотошно изучил через увеличительное стекло каждый дюйм, прищурившись, точно ювелир при проверке бриллианта.
– Из-за этого он и уволился? Как я слышала, он рано подал в отставку.
Хекстелл взглянул на нее.
– А кто, собственно, находится под подозрением?
Барбара поспешила успокоить его:
– Я лишь пыталась понять, что он за человек. Если бы вы рассказали мне нечто такое, что могло бы помочь…
Она многозначительно замолчала и с воодушевлением занялась шоколадным пончиком.
Старший суперинтендант положил лупу на стол и прикрыл ее руками.
– Энди ушел по медицинским показаниям. Нервная система пошла вразнос.
– У него был нервный срыв?
– Не срыв, дамочка, – с усмешкой сказал Хекстелл. – Нервная система. Стали отказывать нервные центры. Первым пропало обоняние. Потом ослаб вкус, потом перестали слушаться руки. Он справлялся с этим довольно успешно, но когда начало подводить зрение, это его доконало. Он решил завязать со службой.
– Черт побери. Он что, ослеп?
– Наверное, мог бы. Но как только он отошел от дел, организм пошел на поправку. Чувства, зрение – все вернулось.
– Так что же с ним случилось?
Оттягивая ответ, Хекстелл долго и упорно изучал Барбару взглядом. Потом сложил вместе указательный и средний пальцы и постучал ими по лбу.
– Не смог больше играть в эту игру. Тайные расследования поглощают тебя целиком. Я потерял четырех жен. Он потерял чувства. Некоторые вещи незаменимы.
– А у него не было сложностей с женой?
– Я уже сказал. Это такая игра. Некоторые парни с легкостью притворяются теми, кем не являются. Но Энди это давалось с трудом. В наших делах приходилось постоянно придерживаться легенды… помалкивать до завершения операции… Это вымотало его до полусмерти.
– Так значит, не было никакого особо убойного дела, какой-то крутой операции, которой он увлекся больше, чем другими?
– Не знаю. Я давно выкинул все из головы. Если и было такое дело, то я не помню его.
С такой избирательной памятью Хекстелл во времена его юности не был особенно ценным сотрудником для службы королевского прокурора. Но что-то подсказывало Барбаре, что этому теоретику глубоко безразлично, какого мнения о его способностях придерживались обвинители. Запихнув в рот остаток пончика, она запила его колой.
– Спасибо, что уделили мне время, – сказала она и, кивнув на веселенький биплан, дружелюбно добавила: – Довольно занятная игрушка.
Хекстелл поднял со стола фотографию винтового самолета, осторожно держа ее кончиками большого и указательного пальцев, чтобы не испачкать.
– Просто еще один способ умереть, – сказал он.
«Проклятье, – подумала Барбара. – И чего только люди не делают, чтобы забыть об этой чертовой работе!»
Ни на йоту не приблизившись к кандидатуре тайного убийцы, но узнав много полезного о подводных камнях долгой службы в полиции, Барбара вернулась за компьютер. Едва она принялась за повторный просмотр досье Эндрю Мейдена, как ее отвлек телефонный звонок.
– Это Коул, – прохрипел в трубке сильно искаженный помехами голос Уинстона Нкаты. – Мать только глянула на труп и сразу сказала: «Да. Это мой Терри». Потом деловито вышла из морга, точно собралась в бакалею, и тут же хлопнулась на пол. Рухнула как подкошенная. Мы подумали, что у нее сердечный приступ, но она быстро оправилась. Врач накачал ее транквилизаторами, как только она пришла в себя. Она приняла все чертовски близко к сердцу.
– Тяжелый случай, – согласилась Барбара.
– Она души не чаяла в этом парне. Я сразу вспомнил свою матушку.
– Ну да. Что ж… – Барбара невольно подумала о своей матери. Ее материнский статус скорее можно было бы описать как «болела душой». – Сочувствую и все такое прочее. Ты привезешь ее обратно?
– Да, мы вернемся где-то во второй половине дня. Зашли выпить кофе. Она отправилась в дамскую комнату.
– Понятно, – протянула Барбара, размышляя, зачем он позвонил. Наверное, решил поработать посредником между ней и Линли, передавая информацию от одного к другому, чтобы сам инспектор имел с Барбарой как можно меньше контактов. – Я пока ничего не выудила из мейденских арестов. По крайней мере, ничего полезного. – Рассказав ему о том, что поведал ей Хекстелл о нервном недуге Мейдена, она добавила: – Может, инспектору пригодится такая информация.
– Я все ему передам, – сказал ей Нката. – Если ты готова сделать перерыв, то могла бы съездить в Баттерси. Это сэкономило бы нам время.
– В Баттерси?
– На квартиру Терри Коула. И в его студию тоже неплохо бы заглянуть. Кому-то из нас все равно придется съездить туда побеседовать с его соседкой. С этой Силлой Томпсон, ты помнишь?
– Да. Но я думала…
Что же она думала? Очевидно, что Нката заберет себе все самое интересное, оставив на ее долю лишь рутинную работу. Уинстон продолжал озадачивать ее своим беспечным великодушием.
– Конечно, я могу прерваться, – поспешила согласиться Барбара. – Я даже адрес запомнила.
Нката захихикал:
– Вот как? Почему-то меня это не удивляет!
Линли и Ханкен провели часть утра, дожидаясь возвращения Уинстона Нкаты с матерью Терри Коула для опознания второго убитого, найденного на месте преступления. Никто уже не сомневался, что эта процедура будет чистой формальностью – гнетущей и мучительной, но все же формальностью. Поскольку никто не предъявил права на мотоцикл и не заявлял о его краже, то были все основания считать, что искалеченный труп мужчины и владелец мотоцикла – одно и то же лицо.
Нката приехал около десяти часов, и спустя пятнадцать минут они получили точный ответ. Миссис Коул подтвердила, что этот парень действительно ее сын Терри, после чего упала в обморок. Вызванный врач выдал ей успокоительные средства. Медицина помогала там, где полиция была бессильна.
– Я хочу забрать его имущество, – всхлипывая, проговорила Сэл Коул, и все поняли, что она говорит об одежде сына. – Хочу сохранить его для нашего Даррила. Я должна забрать все.
Ее заверили, что она все получит после проведения судебной экспертизы, после которой джинсы, футболка, ботинки «Док Мартенс» и носки Терри Коула больше не понадобятся для дальнейшего проведения следствия и предъявления обвинения тому, кто совершил это преступление. А до тех пор ей выдадут квитанцию со списком принадлежавших парню вещей, включая мотоцикл. Матери, конечно, не сказали, что могут пройти долгие годы, прежде чем ей отдадут окровавленную одежду сына. А она, разумеется, не спросила, когда именно это произойдет. Она просто прижала к себе конверт с описью имущества и вытерла слезы тыльной стороной ладони. А затем в сопровождении Уинстона Нкаты отправилась из этого кошмара в Лондон, где ее ожидал гораздо более протяженный кошмар – осознание невозвратимой потери.
Линли и Ханкен молча удалились в полицейский участок. До прибытия Нкаты Ханкен просмотрел свои записи по данному делу и еще раз перечитал исходный отчет, представленный дежурным констеблем, который первым беседовал с Мейденами об исчезновении их дочери.
– В то утро, до того как отправиться в поход, Николь Мейден три раза говорила по телефону, – сообщил он Линли. – Два раза звонила женщина, и один раз – мужчина, причем никто из них не назвал своего имени Нэн Мейден, отвечавшей на звонки.
– Мог ли этот мужчина быть Теренсом Коулом? – спросил Линли.
Ханкен заметил, что это лишь укрепило бы их подозрения.
Он прошел к своему столу. Пока они общались с миссис Коул, кто-то положил на него, точно по центру, пачку документов. Взглянув на них, Ханкен сказал Линли, что поступили новые материалы по этому делу. Благодаря неоценимой помощи превосходного фонотиписта, расшифровавшего то, что наговорила на диктофон доктор Сью Майлз, она умудрилась выполнить в срок свое обещание, и теперь у них имелся отчет о вскрытии.
Оказалось, что доктор Майлз столь же основательна, сколь и необщительна. Одни только данные о внешнем осмотре трупов заняли десять листов. В дополнение к подробному описанию каждой раны, ушиба, ссадины и синяка доктор Майлз представила подробнейший отчет об уликах, свидетельствующих, что смерть произошла именно в данной местности. Таким образом, скрупулезному описанию подверглось все, начиная от веточки вереска, застрявшей в волосах Николь Мейден, до колючки, оцарапавшей лодыжку Терри Коула. Детективам пришлось ознакомиться с бесконечными видами камешков, приставших к телам убитых, со следами птичьего помета на коже, неопознанными щепочками и травинками, застрявшими в ранах, и с посмертным ущербом, который нанесли телам насекомые и птицы. Однако, закончив чтение, детективы так и не нашли ответа на интересовавший их вопрос – четкого вывода относительно количества убийц. Зато одна деталь показалась им весьма интригующей: не считая бровей и волос на голове, Николь Мейден была полностью лишена волосяного покрова. Не рождена безволосой, а сознательно выбрита.
И этот примечательный факт определил их следующие шаги в расследовании.
Вероятно, сказал Линли, настало время побеседовать с Джулианом Бриттоном, страдающим женихом их главной потерпевшей. И они тут же направились в Бротон-мэнор.
Родовое поместье Бриттонов, Бротон-мэнор, расположилось на склоне известнякового холма, всего в двух милях к юго-востоку от городка Бэйкуэлл. С запада к нему подступала река Уай, которая в этом месте долины плавно изгибалась, струясь по заросшей дубами низине, где паслось стадо овец. Издалека сам дом выглядел не как особняк, бывший некогда центром процветающего поместья, а скорее как внушительная крепость. Возведенное из известняка основное здание, давно посеревшее от буйно разросшегося на стенах лишайника, включало в себя башни, зубчатые стенки с бойницами и мощные стены, в которых лишь на двенадцатифутовой высоте темнел первый ряд узких окон. Всем своим видом особняк Бриттонов наводил на мысль о могуществе и долговечности, сочетающейся с готовностью и способностью пережить все, начиная от превратностей погоды до капризов и прихотей его владельцев.
– Проклятье, – проворчала она.
Что ж, пришлось вспомнить старые школьные привычки. Барбара прокралась на ближайшую лестницу и, опустившись на ступеньки, закурила сигарету, затянулась и удерживала в легких этот замечательный пагубный дым так долго, пока не почувствовала, что глаза вот-вот вылезут из орбит. Чистейшее блаженство, подумала она. Что может быть вкуснее сигареты после трехчасового воздержания от курения?
Это утро не принесло ей никаких обнадеживающих результатов. Копаясь в архивных файлах, она выяснила, что детектив-инспектор Эндрю Мейден, отслуживший в полиции тридцать лет, последние двадцать из них числился в Особом отделе, где разве что инспектор Жавер[22] мог бы сделать более блистательную карьеру. Список задержанных им преступников производил внушительное впечатление. А последующие за арестами обвинительные приговоры были чудом британской юриспруденции. Но эти два обстоятельства могли стать источником ночных кошмаров для того, кто получил задание изучить историю деятельности Мейдена в Особом отделе.
Схваченные им преступники после громких судебных процессов коротали назначенные им по соизволению ее величества сроки буквально во всех ее же величества тюрьмах Соединенного Королевства. Архивные файлы содержали подробности тайных операций (названия большинства из них, по мнению Барбары, придумал человек, обожавший идиотские акронимы) и полные отчеты о расследованиях, допросах, арестах и обвинительных приговорах. Но когда дело доходило до сроков тюремного заключения, информация становилась отрывочной, а что касается случаев досрочного освобождения, она практически отсутствовала. Если досрочно освобожденный парень хотел отыскать того человека, по милости которого на нем защелкнули железные браслеты, он не стремился докладывать о месте своего пребывания.
Барбара вздохнула, зевнула и, затушив сигарету о подошву туфли, смахнула пепел на нижнюю ступеньку. Она отказалась от своих любимых красных кроссовок, решив таким образом отметить свое понижение – и умаслить старшего интенданта Хильера, если тому вздумается разыскать ее и устроить повторный разнос, – и сейчас натертые ноги напомнили ей, насколько она отвыкла от уставной формы. Сидя на ступеньках лестницы, она ощущала, как все части ее тела стонут от дискомфорта, усугубленного утренним сидением за компьютером. Юбка, точно анаконда, сдавливала талию и бедра, проймы жакета нещадно вгрызались в подмышки, а колготки так сильно врезались в промежность, что, вероятно, Барбаре уже никогда не понадобится делать эпизиотомию[23].
В рабочее время Барбара отнюдь не была образцом высокой моды: она предпочитала носить брюки на резинке, футболки и вязаные кофты или свитера, не имевшие даже отдаленного сходства с моделями от-кутюр. Привыкшие к этому сослуживцы, встречая ее сегодня в полном форменном облачении, удивленно поднимали брови или сдержанно усмехались.
К их числу относились и ближайшие соседи Барбары, с которыми она столкнулась, не пройдя и двадцати пяти ярдов от своего коттеджа. Таймулла Ажар и его дочь садились в идеально чистый «фиат» Ажара, когда озабоченная Барбара появилась из-за угла дома, держа в зубах недокуренную сигарету и пытаясь на ходу запихнуть рабочий блокнот в висящую на плече сумку. Она заметила их только после того, как услышала радостное приветствие Хадии:
– Барбара! Привет, привет! Доброе утро! Тебе нельзя так много курить. От этого твои легкие станут черными и грязными. Так нам говорили в школе. Мы разглядывали картинки и все такое. Я ведь тебе уже рассказывала? Ты здорово выглядишь.
Ажар вылез из машины и вежливо кивнул Барбаре, скользнув по ней внимательным взглядом.
– Доброе утро, – сказал он. – Вы сегодня тоже рано собрались.
– Как говорится, кто рано встает, тому Бог подает, – с воодушевлением ответила Барбара.
– Вы связались вчера с вашим другом? – спросил он.
– С другом? А-а. Вы имеете в виду Нкату. Уинстона. Верно? В общем, Уинстона Нкату. Так его зовут. – Она мысленно поморщилась, слыша свою бестолковую речь. – Он мой коллега по Скотленд-Ярду. Да, мы встретились. Я снова в игре. Кое-что затевается. В смысле, расследование. То есть я участвую в расследовании преступления.
– Вы больше не работаете вместе с инспектором Линли, Барбара? Нашли нового напарника?
Темные шоколадные глаза испытующе смотрели на нее.
– О нет, – сказала она, солгав лишь отчасти. – Мы все работаем над одним делом. Уинстон тоже в нем участвует. Видите ли, инспектор прорабатывает одну из версий. За городом. А мы трудимся здесь над остальными.
– Да. Я понимаю, – задумчиво произнес он.
«Слишком много ты понимаешь», – подумала она.
– А я вчера вечером съела только половину своего глазированного яблока, – сообщила ей Хадия, позволив отвлечься от щекотливой темы. Она начала раскачиваться на открытой дверце «фиата», наполовину высунувшись из открытого окошка, энергично отталкиваясь и болтая ногами, чтобы продлить движение. Ее белоснежные носки мелькали, точно крылышки ангела. – Мы сможем доесть его за чаем. Если ты захочешь, Барбара.
– Отлично придумано.
– Завтра я иду на занятия по рукоделию. Ты же помнишь, верно? Я там делаю что-то ужасно интересное, но не могу пока сказать, что это будет. Потому что… – Она бросила выразительный взгляд в сторону отца. – Но ты, Барбара, сможешь это увидеть. Завтра, если захочешь. Ты ведь захочешь посмотреть? Я покажу тебе, если ты скажешь, что хочешь увидеть.
– Сгораю от любопытства.
– А ты умеешь хранить секреты?
– Буду молчать, как мумия, – поклялась Барбара.
Пока шел этот диалог, Ажар пристально смотрел на нее.
Он работал в области микробиологии, и Барбара вдруг почувствовала себя одним из его подопытных экземпляров – таким острым был его изучающий взгляд. Несмотря на их вчерашний разговор и на то, какой вывод сделал Ажар, заметив, что Барбара надела форму, он все-таки понял, что такое изменение стиля не связано с обычными женскими прихотями, поскольку слишком долгое время наблюдал ее совсем в другой рабочей одежде. Он сказал:
– Должно быть, вы очень довольны, что вновь принялись за расследование. После долгого безделья всегда приятно поработать мозгами.
– Да, это здорово бодрит. – Барбара бросила сигарету на землю и, раздавив ее, закинула окурок на клумбу. – Разложится на микроорганизмы, – сказала она Хадии, предвосхищая возможный упрек. – Способствует разрыхлению почвы. И служит подкормкой для червяков. – Она поправила ремень сумки на плече. – Ладно. Мне пора. Будем надеяться, что наше яблочко не прокиснет.
– Может, мы вечером еще и фильм какой-нибудь посмотрим.
– Только никаких тоскующих девиц. Лучше посмотрим «Мстителей»[24]. Миссис Пил стала моим кумиром. Обожаю длинноногих женщин, способных положить джентльмена на обе лопатки.
Хадия хихикнула.
Барбара кивнула ей на прощание. Она уже шагнула на мостовую, намереваясь смыться, когда Ажар вновь задержал ее.
– А что, Барбара, в Скотленд-Ярде проводят сокращение штатов?
От удивления она остановилась и ответила, не задумываясь о подоплеке его слов:
– Нет, черт побери. С чего это вы вдруг спрашиваете?
– Наверное, потому что осень, – сказал он. – Пора перемен.
– А-а. – Барбара сделала вид, что не замечает многозначности слова «перемены». Она отвела взгляд в сторону и сказала, словно в его вопросе не было ничего особенного: – Плохие парни орудуют, не обращая внимания на смену времен года. Вы же знаете этих прожженных грешников. Они никогда не отдыхают.
Широко улыбнувшись, она продолжила свой путь. Поскольку Ажар так и не спросил ее прямо о малоприятном слове «констебль», она предпочла не объяснять ему, почему это слово поставили перед ее фамилией. Ей хотелось как можно дольше уклоняться от этого объяснения или даже вовсе избежать его, ведь оно могло причинить Ажару незаслуженную боль. И ей вовсе не хотелось задумываться о причинах, по которым мучения Ажара были неприемлемы для нее.
Сидя на ступеньках лестницы в Нью-Скотленд-Ярде, Барбара упорно пыталась выкинуть из головы мысли о ее соседях. В конце концов, на сегодняшний день они для нее всего лишь соседи – мужчина и ребенок, с которыми ее случайно свела судьба.
Она взглянула на часы. Половина одиннадцатого. Барбара издала протяжный стон. Мысль о предстоящих шести или даже восьми часах бдения у компьютера совершенно не вдохновляла ее. Наверняка имелся более экономичный путь проникновения в суть исторических дел инспектора Мейдена. Она перебрала несколько вариантов и решила испробовать наиболее оптимальный из них.
Внимательно просматривая архив, она часто натыкалась на одно и то же имя: старший инспектор Деннис Хекстелл, с которым Мейден не раз работал в паре как тайный агент. Если удастся найти этого Хекстелла, подумала она, то, возможно, он быстрее выведет ее на нужный след и ей не придется до умопомрачения выискивать нужные сведения в отчетах о двадцатилетней деятельности. Хекстелл – это то, что надо, решила Барбара. Она рывком поднялась со ступенек и отправилась на его поиски.
Это оказалось легче, чем она ожидала. Телефонный звонок в Особый отдел обеспечил ее сведениями о том, что инспектор Хекстелл по-прежнему трудится в данном подразделении, хотя теперь в качестве старшего суперинтенданта, разрабатывая операции, но не принимая в них непосредственного участия.
Барбара нашла Хекстелла за столиком кафетерия на четвертом этаже. Представившись, она попросила разрешения присоединиться к нему. Теоретик оторвал взгляд от разложенных перед ним фотографий. Его лицо, как подметила Барбара, выглядело скорее усохшим, чем морщинистым. Годы явно не пощадили его.
Старший суперинтендант молча собрал снимки в стопку. Барбара вежливо добавила:
– Сэр, я работаю по делу об убийстве Мейден в Дербишире. Дочери Энди Мейдена. Вы ведь, кажется, работали в одной команде?
На сей раз она удостоилась ответа.
– Садитесь.
Барбара не возражала против лаконизма. Она приняла предложение и, взяв в буфете кока-колу с шоколадным пончиком, села за столик.
– Вот так и портятся зубы, – заметил Хекстелл, кивнув на выбранную ею еду.
– Я жертва собственных пагубных привычек.
Он усмехнулся.
– Это ваш самолет? – спросила Барбара, кивнув на верхний снимок в пачке.
На фотографии был запечатлен желтый биплан времен Первой мировой войны, когда авиаторы носили кожаные шлемы и длинные белые шарфы.
– Один из моих самолетов, – сказал Хекстелл. – Я использую его для фигурных полетов.
– Значит, вы первоклассный летчик?
– Летать умею.
– Здорово! Должно быть, это потрясающе.
Барбара подумала, что, наверное, это годы секретной службы сделали его таким «говорливым». Она начала объяснять Хекстеллу, зачем он ей понадобился. Быть может, он сумеет вспомнить, не было ли во время их совместной работы с Энди Мейденом какого-то дела, расследования, в общем, любой операции, имевшей особенно важное значение?
– Мы прорабатываем версию убийства его дочери, связанную с предположением, что один из посаженных вами с Мейденом преступников захотел свести с ним счеты. Мейден сам пытается определить возможного кандидата у себя в Дербишире, а я целое утро просидела за компьютером, просматривая ваши отчеты. Но ни один из них ничего не дал.
Хекстелл вновь начал раскладывать свои фотографии. Видимо, он следовал определенному плану, но Барбара не поняла какому, потому что на всех снимках желтел один и тот же самолет, только в разных ракурсах: на первый план выступали то фюзеляж, то распорки, то крылья, то мотор, то хвост. Расположив все снимки в желаемом порядке, Хекстелл достал из кармана пиджака лупу и принялся скрупулезно изучать их.
– Из наших клиентов кто угодно мог воспылать жаждой мести. Мы имели дело с настоящими подонками. Наркодилеры, наркоманы, сутенеры, торговцы оружием. Полный цветник пороков. Любой из них не поленится проехаться по стране, чтобы прикончить одного из нас.
– Но ни одно из конкретных имен не приходит вам на ум?
– Я выжил благодаря тому, что оставил их имена в прошлом. А вот Энди не смог.
– Выжить?
– Забыть.
Он придвинул ближе одну фотографию. Это был вид спереди, и корпус самолета выглядел укороченным. Хекстелл дотошно изучил через увеличительное стекло каждый дюйм, прищурившись, точно ювелир при проверке бриллианта.
– Из-за этого он и уволился? Как я слышала, он рано подал в отставку.
Хекстелл взглянул на нее.
– А кто, собственно, находится под подозрением?
Барбара поспешила успокоить его:
– Я лишь пыталась понять, что он за человек. Если бы вы рассказали мне нечто такое, что могло бы помочь…
Она многозначительно замолчала и с воодушевлением занялась шоколадным пончиком.
Старший суперинтендант положил лупу на стол и прикрыл ее руками.
– Энди ушел по медицинским показаниям. Нервная система пошла вразнос.
– У него был нервный срыв?
– Не срыв, дамочка, – с усмешкой сказал Хекстелл. – Нервная система. Стали отказывать нервные центры. Первым пропало обоняние. Потом ослаб вкус, потом перестали слушаться руки. Он справлялся с этим довольно успешно, но когда начало подводить зрение, это его доконало. Он решил завязать со службой.
– Черт побери. Он что, ослеп?
– Наверное, мог бы. Но как только он отошел от дел, организм пошел на поправку. Чувства, зрение – все вернулось.
– Так что же с ним случилось?
Оттягивая ответ, Хекстелл долго и упорно изучал Барбару взглядом. Потом сложил вместе указательный и средний пальцы и постучал ими по лбу.
– Не смог больше играть в эту игру. Тайные расследования поглощают тебя целиком. Я потерял четырех жен. Он потерял чувства. Некоторые вещи незаменимы.
– А у него не было сложностей с женой?
– Я уже сказал. Это такая игра. Некоторые парни с легкостью притворяются теми, кем не являются. Но Энди это давалось с трудом. В наших делах приходилось постоянно придерживаться легенды… помалкивать до завершения операции… Это вымотало его до полусмерти.
– Так значит, не было никакого особо убойного дела, какой-то крутой операции, которой он увлекся больше, чем другими?
– Не знаю. Я давно выкинул все из головы. Если и было такое дело, то я не помню его.
С такой избирательной памятью Хекстелл во времена его юности не был особенно ценным сотрудником для службы королевского прокурора. Но что-то подсказывало Барбаре, что этому теоретику глубоко безразлично, какого мнения о его способностях придерживались обвинители. Запихнув в рот остаток пончика, она запила его колой.
– Спасибо, что уделили мне время, – сказала она и, кивнув на веселенький биплан, дружелюбно добавила: – Довольно занятная игрушка.
Хекстелл поднял со стола фотографию винтового самолета, осторожно держа ее кончиками большого и указательного пальцев, чтобы не испачкать.
– Просто еще один способ умереть, – сказал он.
«Проклятье, – подумала Барбара. – И чего только люди не делают, чтобы забыть об этой чертовой работе!»
Ни на йоту не приблизившись к кандидатуре тайного убийцы, но узнав много полезного о подводных камнях долгой службы в полиции, Барбара вернулась за компьютер. Едва она принялась за повторный просмотр досье Эндрю Мейдена, как ее отвлек телефонный звонок.
– Это Коул, – прохрипел в трубке сильно искаженный помехами голос Уинстона Нкаты. – Мать только глянула на труп и сразу сказала: «Да. Это мой Терри». Потом деловито вышла из морга, точно собралась в бакалею, и тут же хлопнулась на пол. Рухнула как подкошенная. Мы подумали, что у нее сердечный приступ, но она быстро оправилась. Врач накачал ее транквилизаторами, как только она пришла в себя. Она приняла все чертовски близко к сердцу.
– Тяжелый случай, – согласилась Барбара.
– Она души не чаяла в этом парне. Я сразу вспомнил свою матушку.
– Ну да. Что ж… – Барбара невольно подумала о своей матери. Ее материнский статус скорее можно было бы описать как «болела душой». – Сочувствую и все такое прочее. Ты привезешь ее обратно?
– Да, мы вернемся где-то во второй половине дня. Зашли выпить кофе. Она отправилась в дамскую комнату.
– Понятно, – протянула Барбара, размышляя, зачем он позвонил. Наверное, решил поработать посредником между ней и Линли, передавая информацию от одного к другому, чтобы сам инспектор имел с Барбарой как можно меньше контактов. – Я пока ничего не выудила из мейденских арестов. По крайней мере, ничего полезного. – Рассказав ему о том, что поведал ей Хекстелл о нервном недуге Мейдена, она добавила: – Может, инспектору пригодится такая информация.
– Я все ему передам, – сказал ей Нката. – Если ты готова сделать перерыв, то могла бы съездить в Баттерси. Это сэкономило бы нам время.
– В Баттерси?
– На квартиру Терри Коула. И в его студию тоже неплохо бы заглянуть. Кому-то из нас все равно придется съездить туда побеседовать с его соседкой. С этой Силлой Томпсон, ты помнишь?
– Да. Но я думала…
Что же она думала? Очевидно, что Нката заберет себе все самое интересное, оставив на ее долю лишь рутинную работу. Уинстон продолжал озадачивать ее своим беспечным великодушием.
– Конечно, я могу прерваться, – поспешила согласиться Барбара. – Я даже адрес запомнила.
Нката захихикал:
– Вот как? Почему-то меня это не удивляет!
Линли и Ханкен провели часть утра, дожидаясь возвращения Уинстона Нкаты с матерью Терри Коула для опознания второго убитого, найденного на месте преступления. Никто уже не сомневался, что эта процедура будет чистой формальностью – гнетущей и мучительной, но все же формальностью. Поскольку никто не предъявил права на мотоцикл и не заявлял о его краже, то были все основания считать, что искалеченный труп мужчины и владелец мотоцикла – одно и то же лицо.
Нката приехал около десяти часов, и спустя пятнадцать минут они получили точный ответ. Миссис Коул подтвердила, что этот парень действительно ее сын Терри, после чего упала в обморок. Вызванный врач выдал ей успокоительные средства. Медицина помогала там, где полиция была бессильна.
– Я хочу забрать его имущество, – всхлипывая, проговорила Сэл Коул, и все поняли, что она говорит об одежде сына. – Хочу сохранить его для нашего Даррила. Я должна забрать все.
Ее заверили, что она все получит после проведения судебной экспертизы, после которой джинсы, футболка, ботинки «Док Мартенс» и носки Терри Коула больше не понадобятся для дальнейшего проведения следствия и предъявления обвинения тому, кто совершил это преступление. А до тех пор ей выдадут квитанцию со списком принадлежавших парню вещей, включая мотоцикл. Матери, конечно, не сказали, что могут пройти долгие годы, прежде чем ей отдадут окровавленную одежду сына. А она, разумеется, не спросила, когда именно это произойдет. Она просто прижала к себе конверт с описью имущества и вытерла слезы тыльной стороной ладони. А затем в сопровождении Уинстона Нкаты отправилась из этого кошмара в Лондон, где ее ожидал гораздо более протяженный кошмар – осознание невозвратимой потери.
Линли и Ханкен молча удалились в полицейский участок. До прибытия Нкаты Ханкен просмотрел свои записи по данному делу и еще раз перечитал исходный отчет, представленный дежурным констеблем, который первым беседовал с Мейденами об исчезновении их дочери.
– В то утро, до того как отправиться в поход, Николь Мейден три раза говорила по телефону, – сообщил он Линли. – Два раза звонила женщина, и один раз – мужчина, причем никто из них не назвал своего имени Нэн Мейден, отвечавшей на звонки.
– Мог ли этот мужчина быть Теренсом Коулом? – спросил Линли.
Ханкен заметил, что это лишь укрепило бы их подозрения.
Он прошел к своему столу. Пока они общались с миссис Коул, кто-то положил на него, точно по центру, пачку документов. Взглянув на них, Ханкен сказал Линли, что поступили новые материалы по этому делу. Благодаря неоценимой помощи превосходного фонотиписта, расшифровавшего то, что наговорила на диктофон доктор Сью Майлз, она умудрилась выполнить в срок свое обещание, и теперь у них имелся отчет о вскрытии.
Оказалось, что доктор Майлз столь же основательна, сколь и необщительна. Одни только данные о внешнем осмотре трупов заняли десять листов. В дополнение к подробному описанию каждой раны, ушиба, ссадины и синяка доктор Майлз представила подробнейший отчет об уликах, свидетельствующих, что смерть произошла именно в данной местности. Таким образом, скрупулезному описанию подверглось все, начиная от веточки вереска, застрявшей в волосах Николь Мейден, до колючки, оцарапавшей лодыжку Терри Коула. Детективам пришлось ознакомиться с бесконечными видами камешков, приставших к телам убитых, со следами птичьего помета на коже, неопознанными щепочками и травинками, застрявшими в ранах, и с посмертным ущербом, который нанесли телам насекомые и птицы. Однако, закончив чтение, детективы так и не нашли ответа на интересовавший их вопрос – четкого вывода относительно количества убийц. Зато одна деталь показалась им весьма интригующей: не считая бровей и волос на голове, Николь Мейден была полностью лишена волосяного покрова. Не рождена безволосой, а сознательно выбрита.
И этот примечательный факт определил их следующие шаги в расследовании.
Вероятно, сказал Линли, настало время побеседовать с Джулианом Бриттоном, страдающим женихом их главной потерпевшей. И они тут же направились в Бротон-мэнор.
Родовое поместье Бриттонов, Бротон-мэнор, расположилось на склоне известнякового холма, всего в двух милях к юго-востоку от городка Бэйкуэлл. С запада к нему подступала река Уай, которая в этом месте долины плавно изгибалась, струясь по заросшей дубами низине, где паслось стадо овец. Издалека сам дом выглядел не как особняк, бывший некогда центром процветающего поместья, а скорее как внушительная крепость. Возведенное из известняка основное здание, давно посеревшее от буйно разросшегося на стенах лишайника, включало в себя башни, зубчатые стенки с бойницами и мощные стены, в которых лишь на двенадцатифутовой высоте темнел первый ряд узких окон. Всем своим видом особняк Бриттонов наводил на мысль о могуществе и долговечности, сочетающейся с готовностью и способностью пережить все, начиная от превратностей погоды до капризов и прихотей его владельцев.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента