«Еще одно нарушение приказа, и с вами будет покончено!» – выкрикнул в заключение Хильер, и его цветущая физиономия приобрела кирпично-малиновый оттенок, точно совпавший с цветом галстука, дополняющего его ультрамодный, сшитый на заказ костюм.
Почему с ней уже не покончено – это оставалось загадкой для Барбары, учитывая, насколько враждебно настроен к ней Хильер. Слушая его пламенную речь, она готовилась к неизбежному увольнению, однако ее ожидания не оправдались. Ее отругали, смешали с дерьмом и очернили. Но заключительный выстрел словесной пальбы Хильера не убил ее наповал. Было ясно как божий день, что самому-то Хильеру очень хотелось не только всячески оскорбить ее, но и уволить. И то, что он не смог это сделать, подсказало ей, что на ее сторону встал какой-то влиятельный человек.
Барбаре хотелось быть благодарной. На самом деле она понимала, что даже обязана быть благодарной. Но в тот момент единственным владевшим ею чувством было колоссальное ощущение предательства, порожденное тем, что старшие офицеры, дисциплинарный суд и расследующий жалобы отдел не сумели понять ее правоту. Собрав все факты, думала она, любой здравомыслящий человек мог бы понять, что для спасения жизни ей не оставалось ничего другого, кроме как воспользоваться подвернувшимся под руку оружием. Тем не менее вышестоящие органы усмотрели в ее действиях совсем иные мотивы. За исключением того человека, который встал на ее защиту. И она практически не сомневалась насчет того, кто этот человек.
Когда у Барбары начались неприятности, ее давний напарник, детектив-инспектор Томас Линли, проводил свой медовый месяц на острове Корфу. Вернувшись домой с молодой женой после десятидневного отдыха, он обнаружил, что Барбара отстранена от дел и начато расследование ее недостойного поведения. Пребывая в естественном недоумении, он в тот же вечер примчался к ней через весь город, чтобы услышать объяснения от самой Барбары. Хотя их предварительный разговор прошел не так гладко, как ей хотелось бы, в глубине души Барбара понимала, что инспектор Линли не останется безучастным и не позволит свершиться несправедливости, если у него будет хоть малейшая возможность предотвратить ее.
Вероятно, он торчит сейчас в своем кабинете, ожидая известий о ее встрече с Хильером. И, придя в себя после этой самой встречи, она сразу же зайдет повидать его.
Кто-то вошел в тихий зал библиотеки. Женский голос сказал:
– Да говорю же тебе, Боб, что он родился в Глазго. Я отлично помню это дело, потому что долго разбиралась с ним, а потом мы составляли отчеты о текущих событиях.
Боб ответил:
– Полнейшая чушь. Он родился в Эдинбурге.
– Нет, в Глазго, – настаивала женщина. – И я предоставлю тебе доказательства.
Предоставление доказательств подразумевало поиск библиотечных материалов. А это значило, что уединение Барбары закончилось.
Покинув библиотеку, она медленно пошла вниз по лестнице, выигрывая дополнительное время, чтобы успокоиться и обдумать слова благодарности инспектору Линли за его помощь. Она не представляла, как ему это удалось. Они с Хильером враждовали почти постоянно, поэтому он должен был обратиться за поддержкой к тому, кто стоял выше Хильера. А подобные действия, насколько она знала, могли дорого обойтись его профессиональной гордости. Такой человек, как Линли, не привык выступать в роли просителя. И необходимость смиренно просить о чем-то у начальства, откровенно завидовавшего его аристократическому происхождению, могла стать для него мучительным испытанием.
Барбара нашла инспектора Линли в его кабинете в корпусе «Виктория». Он разговаривал по телефону, развернувшись на стуле спиной к двери. Его голос звучал довольно игриво:
– Дорогая, если уж тетушка Августа объявила, что считает нужным навестить нас, то я не представляю, как нам удастся избежать ее визита. Это все равно что противостоять тайфуну… Гм, да. Но мы должны постараться удержать ее от перестановки мебели, если еще и матушка надумает приехать вместе с ней. – Он помолчал, слушая ответную реплику, потом рассмеялся каким-то словам, произнесенным в трубку его женой, и добавил: – Понятно. Все хорошо. Мы заблаговременно объявим, что гардеробные закрыты для посещения… Спасибо, Хелен… Да. У нее же добрые намерения.
Он положил трубку, повернул стул к столу и тут заметил в дверях Барбару.
– Хейверс, – произнес он удивленно. – Привет. Что это вы здесь делаете сегодня утром?
– Я разговаривала с Хильером, – сказала она, входя в кабинет.
– И?..
– Выговор с занесением в личное дело и четверть часа монолога, который я предпочла бы поскорее забыть. Вспомните о склонности Хильера доводить любое дело до абсурда, и вы будете иметь отличное представление о том, какую он разыграл сцену. Наш Дейв – отъявленный скандалист.
– Сочувствую, – сказал Линли. – И это все? Нравоучительный монолог и выговор в личное дело?
– Нет, не все. Меня понизили до констебля с функциями детектива.
– А-а… – Линли положил руку на магнитный держатель для скрепок, стоящий перед ним на столе. Нервно поглаживая пальцами закругленные концы скрепок, он, очевидно, собирался с мыслями. – Могло быть хуже, – произнес он. – Гораздо хуже, Барбара. Все могло закончиться увольнением.
– Конечно. Да-да. Я понимаю. – Барбара постаралась придать своему голосу оттенок искренности. – Что ж, Хильеру удалось поразвлечься. Можно не сомневаться, он еще повторит отдельные перлы своей речуги за обедом с нашими начальниками. Где-то посреди его монолога мне захотелось попросить его заткнуться, но я придержала язык. Вы могли бы гордиться мной.
Линли откатился на стуле от стола и, подойдя к окну, уставился на маячивший за ним корпус «Виктория». Барбара заметила, что на его скулах напряглись желваки. Она уже собиралась разразиться потоком благодарностей – нехарактерная для Линли сдержанность наводила на мысль о той огромной цене, которую он заплатил, выступив в ее поддержку, – но тут он заговорил сам и сразу затронул больную тему:
– Барбара, вы хоть понимаете, какие усилия пришлось предпринять, чтобы предотвратить ваше увольнение? Сколько было встреч, телефонных звонков, соглашений и компромиссов?
– Наверное, много. Именно поэтому я и хотела сказать…
– И все ради того, чтобы предотвратить наказание, вполне заслуженное вами, по мнению половины сотрудников Скотленд-Ярда.
Барбара неловко переступила с ноги на ногу.
– Сэр, я понимаю, как вам трудно было вступиться за меня. Я знаю, что без вашего заступничества меня бы просто вышвырнули на улицу. И я заглянула к вам лишь для того, чтобы сказать, как я благодарна вам за то, что вы правильно поняли мои действия. Еще хочу сказать, что вы ничуть не пожалеете, что вступились за меня. Я не дам вам повода. Впрочем, как и никому другому. В дальнейшем я буду вести себя благопристойно.
– По-моему, вы заблуждаетесь, – сказал Линли, вновь поворачиваясь к ней.
Барбара непонимающе заморгала.
– Я… Почему?
– Я не выступал в вашу защиту, Барбара.
К его чести, сделав такое признание, он не отвел от нее глаз. Вспоминая позже их разговор, Барбара неохотно позавидовала его мужеству. Карие глаза Линли, такие добрые и такие необычные, если принять во внимание его белокурые волосы, прямо и открыто смотрели на нее.
Барбара нахмурилась, пытаясь осмыслить его слова.
– Но вы… вы же знаете все факты. Я рассказала вам, как все произошло. И вы прочли отчет. Я подумала… Вы же сами только что упомянули о встречах и звонках…
– Они не имеют ко мне отношения. По совести говоря, я не могу позволить вам думать, что тут есть моя заслуга.
Выходит, она ошиблась. Слишком поспешила с выводами. Зря она думала, что он встанет на ее сторону только потому, что они давно работают вместе. Она сказала:
– Значит, вы на их стороне?
– Кого вы имеете в виду?
– Половину сотрудников Ярда, считающих, что меня наказали за дело. Я спрашиваю только потому, что хочу выяснить, каковы теперь будут наши отношения. Если, конечно, мы еще собираемся работать вместе. – От волнения она начала захлебываться словами и, взяв себя в руки, произнесла более спокойно: – Так как же, сэр? Вы на их стороне? На стороне той половины?
Вернувшись к столу, Линли опустился на стул. Он внимательно посмотрел на Барбару, и она с легкостью прочла на его лице выражение некоторого сожаления. Непонятно только, к чему оно относилось. И это непонимание испугало ее. Ведь он был ее напарником. Или уже нет? Она повторила:
– Так как же, сэр?
– Даже не знаю, на чьей я стороне.
Барбаре показалось, что из нее вдруг выкачали весь воздух и ее съежившаяся телесная оболочка рухнула на пол кабинета.
Линли, должно быть, почувствовал ее настроение, поскольку добавил более сердечным тоном:
– Я всесторонне изучил вашу ситуацию. Целое лето, Барбара, я обдумывал это дело.
– Это не входит в ваши обязанности, – вяло произнесла она. – Ваше дело расследовать убийства, а не заниматься… моими проблемами.
– Я знаю. Но мне хотелось понять. И я до сих пор хочу понять. Мне думалось, что если я сам разберусь во всем, то сумею взглянуть на ситуацию вашими глазами.
– Но вам так и не удалось. – Барбара постаралась не выдать своего отчаяния. – Вы не поняли, что на карту была поставлена жизнь. Не поняли, что я не могла позволить утопить восьмилетнего ребенка.
– Дело не в этом, – сказал ей Линли. – Все это я понимал и понимаю сейчас. А не могу я уразуметь то, как вы посмели превысить свои полномочия и нарушить приказ ради…
– И не я одна, – перебила его Барбара. – Она и ее подчиненные тоже превысили свои полномочия. В обязанности полиции Эссекса не входит патрулирование вод Северного моря. А именно там все и произошло. И вам это известно. Именно в море.
– Конечно известно. Я все знаю. Поверьте мне, я все отлично знаю. Знаю, что вы преследовали подозреваемого, а этот подозреваемый сбросил ребенка с лодки. Знаю, какой приказ был отдан вам после этого и как вы отреагировали, услышав его.
– Я не могла просто бросить ей спасательный пояс, инспектор. Он бы не долетел до нее, и она утонула бы.
– Барбара, пожалуйста, выслушайте меня. Вы не имели ни прав, ни обязанностей принимать решения или делать выводы. Порядок подчиненности в нашем ведомстве очень важен. Оспаривая приказы, мы можем дойти до полного хаоса. Но хуже всего, что вы угрожали старшему офицеру оружием…
– Наверное, теперь вы боитесь, что следующим будете вы, – с горечью произнесла она.
Линли не ответил на ее слова. Они словно повисли в воздухе между ними, и Барбара тут же захотела взять их обратно, понимая, насколько несправедливо ее предположение.
– Я сожалею… – хрипло сказала она, чувствуя, что эта хрипота в голосе была худшим предательством, чем все, что она когда-либо делала.
– Знаю, – откликнулся он. – Знаю, что вы сожалеете. И мне тоже жаль.
– Детектив-инспектор Линли?
Этот тихий призыв раздался со стороны двери. Линли и Барбара обернулись на голос. На пороге кабинета стояла секретарша их суперинтенданта, Доротея Харриман. Элегантная во всем, от прекрасно уложенных светло-медовых волос до строгого костюма в тонкую светлую полоску, она могла бы стать законодательницей моды. И, как обычно в присутствии Доротеи, Барбара тут же почувствовала себя кошмарным пугалом.
– В чем дело, Ди? – спросил Линли вошедшую молодую женщину.
– Суперинтендант Уэбберли просил вас зайти, как только вы освободитесь, – ответила Харриман. – Ему позвонили из управления. Что-то случилось.
Бросив взгляд на Барбару, она кивнула ей и удалилась.
Барбара замерла в ожидании. Ее сердце вдруг мучительно забилось. Приглашение к Уэбберли не могло прийти в более неподходящее время.
«Что-то случилось» – так Харриман условно обозначала то, что наклевывается новое дело. И в прошлом после таких вызовов к Уэбберли инспектор зачастую приглашал сержанта Хейверс участвовать вместе с ним в расследовании порученного дела.
Барбара ничего не сказала. Она просто выжидающе смотрела на Линли, отлично понимая, что в следующие несколько мгновений определится его точка зрения на их дальнейшее сотрудничество.
Из застеленного линолеумом коридора доносились отзвуки голосов. В комнатах отдела звенели телефоны. Начались утренние совещания. За дверью кабинета жизнь шла своим чередом, но здесь, в его стенах, Барбаре казалось, что они с Линли перенеслись в какое-то другое измерение, в котором определится все ее будущее, а не только профессиональные связи.
Наконец он встал из-за стола.
– Я должен узнать, что понадобилось Уэбберли.
Барбара отметила, что он употребил личное местоимение единственного числа, ясно обозначая свои намерения. Но все-таки она спросила:
– Буду ли я… – и внезапно обнаружила, что не может закончить вопрос, так как не готова услышать ответ. Поэтому она спросила по-другому: – Сэр, а чем бы вы посоветовали заняться мне?
Он размышлял об этом, отвернувшись от нее и устремив пристальный взгляд на висевшую у двери фотографию, на которой был запечатлен смеющийся парень с крикетной битой в руке и большой дыркой на испачканных травой брюках. Барбара знала, почему Линли держит эту фотографию у себя в кабинете: она служила ежедневным напоминанием об этом человеке и о том, что стало с ним по вине Линли после пьяной вечеринки, закончившейся автокатастрофой. Большинство людей предпочли бы выкинуть из головы неприятные воспоминания. Но инспектор Томас Линли волею судьбы не относился к большинству.
– Я думаю, что вам, Барбара, пока лучше всего залечь на дно. Пусть пыль осядет. Люди должны выпустить пар. А потом они все забудут.
«Но вы не сможете забыть?» – мысленно спросила она, а вслух лишь уныло сказала:
– Да, сэр.
– Я понимаю, что это трудно для вас, – сказал он, и его голос стал таким сердечным, что ей захотелось зареветь. – Однако в данный момент я не готов дать вам другой ответ. Мне и самому хотелось бы найти его.
И вновь она смогла выдавить из себя всего несколько слов:
– Да, сэр. Я понимаю, сэр.
– Понизили до детектива-констебля, – сказал Линли, войдя к суперинтенданту Малькольму Уэбберли. – И это только благодаря вам, сэр?
Уэбберли, удобно устроившись за письменным столом, дымил сигарой. К счастью, он плотно закрывал дверь кабинета, оберегая остальных офицеров, секретарей и служащих от дыма, производимого этой вредоносной трубочкой свернутых табачных листьев. Однако такая мера не защищала входящих к нему посетителей, вынужденных дышать едким дымом. Линли старался не делать глубоких вдохов. Привычно пошевелив губами и языком, Уэбберли переместил сигару в другой уголок рта. Это перемещение послужило своеобразным ответом на вопрос инспектора.
– Не хотите объяснить мне почему? – спросил Линли. – Прежде вы никогда не заступались за офицеров, уж мне ли этого не знать! Но почему-то решили выступить адвокатом в данном случае, хотя он явно не стоил вашего особого внимания. И какую цену вы заплатили за ее спасение?
– У нас у всех есть должники, – отозвался суперинтендант. – Я обратился к некоторым из них. Да, Хейверс совершила проступок, но сердцем она приняла верное решение.
Линли нахмурился. С тех самых пор, как он узнал о позорном проступке Барбары, он все время пытался настроиться на такое же заключение, но оказался неспособным на подобный подвиг. Всякий раз, как он старался мысленно оправдать ее, в памяти всплывали факты ее виновности. Причем большинство этих фактов он собрал лично, съездив в Эссекс и переговорив с главной участницей событий. Представляя картину во всей ее полноте, он не понимал, как – а тем более почему – Уэбберли мог оправдывать решение Барбары Хейверс взять на прицел старшего офицера Эмили Барлоу. Если не принимать во внимание его дружеские отношения с Хейверс и даже если забыть об основных принципах субординации, все равно Линли не мог не задавать себе вопрос: до какой же степени анархии они могут докатиться, не наказав должным образом сотрудника полиции, совершившего такой вопиющий проступок?
– Но стрелять в офицера… И вообще хвататься за оружие, когда у нее не было на это полномочий…
Уэбберли вздохнул.
– Подобные вещи, Томми, не бывают чисто белыми или чисто черными. Хотелось бы, чтобы все было предельно ясно, но это невозможно. Попавший в эту историю ребенок…
– Барлоу приказала бросить ей спасательный пояс.
– Верно. Но умела ли девочка плавать? И кроме того… – Продолжая говорить, Уэбберли вытащил сигару изо рта и задумчиво уставился на ее кончик. – Эта девочка – чей-то единственный ребенок. Очевидно, Хейверс это знала.
А Линли знал, как много это обстоятельство значит для самого суперинтенданта Уэбберли, для которого его единственная дочь Миранда была смыслом жизни.
– Теперь Барбара Хейверс – ваша должница, – заметил Линли.
– Надеюсь, она с лихвой отплатит мне.
Уэбберли кивнул на желтый блокнот, лежащий перед ним на столе. Взглянув на открытый лист блокнота, Линли увидел написанные черным фломастером строчки и узнал неразборчивый почерк суперинтенданта.
– Ты помнишь Эндрю Мейдена? – спросил Уэбберли.
Услышав этот вопрос, вернее, имя, Линли сел на стул, стоящий возле стола.
– Энди? Конечно. Как же можно забыть его.
– Я так и думал.
– Да уж, ведь это я провалил одну из операций Особого отдела. Это был настоящий кошмар.
Особый отдел включал в себя оперативно-следственную группу, самый тайный и закрытый коллектив офицеров столичной полиции. Он отвечал за ведение переговоров с заложниками, защиту свидетелей, организацию информантов и проведение особо секретных операций. Линли однажды довелось поработать в рамках такой операции. Но в свои двадцать шесть лет он не обладал ни хладнокровием, ни профессиональными навыками, ни способностью сыграть нужную роль, забыв о собственной личности.
– Месяцы подготовки пошли псу под хвост, – вспомнил он. – Я думал, что Энди распнет меня.
Однако Энди Мейден так не поступил. Он не был сторонником крутых мер. Этот офицер Особого отдела умел сводить к минимуму потери, и именно так он и сделал, никого не обвиняя в провале, но приостановив ход дела. Он мгновенно отозвал своих людей, занятых в тайной операции, и, проведя несколько месяцев в ожидании очередного удобного случая для их внедрения, сам подключился к ним и устроил все так, чтобы вопиющий faux pas[13] какого-нибудь новичка типа Линли не разрушил плоды их трудов.
Энди Мейден получил прозвище Домино благодаря своему умению играть любые роли, от наемного убийцы до американского спонсора Ирландской республиканской армии. Его основной сферой деятельности стали в конечном итоге операции по борьбе с наркотиками, но, прежде чем прийти к этому, он внес свой вклад также и в дела, связанные с заказными убийствами и организованной преступностью.
– Время от времени я захаживал к нему на четвертый этаж, – сообщил Линли Уэбберли. – Но потерял его след, когда он уволился из столичной полиции. Когда же это было? Лет десять назад?
– Чуть больше девяти.
Уэбберли рассказал, что Мейден рано вышел в отставку и переехал с семьей в Дербишир. Он приобрел в Скалистом крае старый охотничий дом и вложил все свои накопления и энергию в его восстановление. Теперь там действует загородный отель, так называемый Мейден-холл. Отличное местечко для туристов, отпускников, горных велосипедистов и вообще для любителей вечерних прогулок и кулинарных изысков.
Уэбберли заглянул в свой желтый блокнот.
– Энди Мейден вернул на путь истинный больше оболтусов, чем кто-либо за всю историю существования Особого отдела, Томми.
– Вы меня не удивили, сэр.
– Понятно. В общем, он просит нашей помощи, и мы должны помочь ему.
– А что случилось?
– Убили его дочь. Ей было двадцать пять лет, и какой-то мерзавец прикончил ее в дикой местности под названием Колдер-мур.
– О господи, какой кошмар! Печально слышать о таких вещах.
– Там обнаружили и второй труп – какого-то парня, – и никто не знает, откуда, черт побери, он там взялся. При нем не нашли никаких документов. Николь, дочь Мейдена, отправилась туда в поход, она захватила с собой палатку и все, что нужно на случай дождя, тумана, солнца, – в общем, была готова к любым капризам погоды. А вот у найденного на лагерной стоянке парня не оказалось вовсе никаких вещей.
– Известно, как они умерли?
– Ни слова об этом. – И когда Линли удивленно поднял брови, Уэбберли добавил: – Такие уж приемчики сложились в нашем Особом отделе. Ты можешь припомнить хотя бы один раз, когда эти шельмецы охотно и быстро предоставляли информацию?
Линли не удалось припомнить, и Уэбберли продолжил:
– Я знаю только, что это дело ведет отдел уголовного розыска Бакстона. Но Энди просит дополнительной помощи, и мы предоставим ее. В частности, он просил прислать тебя.
– Меня?
– Вот именно. Возможно, ты и потерял его след за эти годы, но он, похоже, постоянно следил за твоими успехами. – Пыхнув сигарой, Уэбберли зажал ее в уголке рта и опять заглянул в свои записи. – Патологоанатом из Министерства внутренних дел уже отправился туда с официальным ученым визитом, захватив скальпель и диктофон. Теперь он иногда берется и за вскрытия. Тебе предстоит действовать на участке одного парня, Питера Ханкена. Ему известно, что Энди работал у нас, но это все, что он знает. – Уэбберли вынул сигару изо рта и, заканчивая разговор, глядел на нее, а не на Линли. – Томми, я не стану кривить душой. Дело может оказаться весьма сложным. Учитывая, что Мейден попросил прислать конкретно тебя… – Уэбберли сделал паузу. – В общем, не зевай по сторонам и действуй с оглядкой.
Линли кивнул. Ситуация была из ряда вон выходящей. Он не помнил случая, чтобы родственнику жертвы преступления разрешали выбрать детектива для расследования. И то, что Энди Мейдену позволили сделать это, говорило о таких сферах влияния, которые с легкостью могли вмешаться в любое расследование, значительно осложнив работу Линли.
Справиться с таким делом в одиночку было невозможно, и Линли знал, что Уэбберли не ждет от него этого. Но он догадывался, кого суперинтендант собирается назначить ему в напарники, чтобы дать этому человеку еще один шанс. Линли заговорил, намереваясь расстроить эти планы. Барбара Хейверс была еще не готова. Да и он сам тоже, если уж на то пошло.
– Посоветуйте, кого из сотрудников я могу взять в помощники, – сказал он Уэбберли. – Поскольку Энди служил раньше в Особом отделе, нам нужен человек, мастерски владеющий разными уловками.
Суперинтендант пристально посмотрел на него. Прошло пятнадцать долгих секунд, прежде чем он нарушил молчание:
– Кому, как не тебе, лучше знать, Томми, с кем ты сработаешься.
– Спасибо, сэр, – сказал Линли.
Барбара Хейверс зашла в столовую на пятом этаже, взяла порцию овощного супа и, устроившись за столом, попыталась утолить голод, почти физически ощущая у себя на спине рекламный щит с надписью «Пария». Она сидела в гордом одиночестве. Любой кивок со стороны сотрудников казался ей сейчас молчаливым выражением презрения. И хотя она пыталась поддерживать ущемленное самолюбие внутренним монологом, убеждая себя, что никто, вероятно, пока даже не знает о ее понижении в звании, позорном наказании и разладе с напарником, но во всех происходящих вокруг разговорах, особенно приправленных легкомысленным смехом, ей слышались язвительные шуточки на ее счет.
Съесть суп она так и не смогла и решила покинуть пределы Ярда. Поскольку некоторые рассматривали ее поведение как форму заразной болезни, Барбара решила, что «уход домой вследствие недомогания» будет считаться вполне приемлемым объяснением, и, расписавшись в журнале, направилась к своей старушке «мини». Одна половина ее существа расценивала ее действия как смесь паранойи и глупости. Другая половина бесконечно прокручивала ее последний разговор с Линли и обдумывала во всех подробностях, что она скажет после того, как узнает о результатах его встречи с Уэбберли.
В таком раздвоенном умонастроении Барбара вдруг осознала, что едет по Миллбанк, то есть совершенно в другую сторону от собственного дома. Она проехала Гроувенор-роуд и Баттерсийскую гидроэлектростанцию на автопилоте, продолжая мысленно разносить в пух и прах поведение инспектора Линли. Барбара с горечью думала о том, как легко он отказался от нее и какой идиоткой она была все это время, считая, что он на ее стороне.
Очевидно, ему было недостаточно того, что она понижена в звании, обругана и оскорблена человеком, к которому они оба давно питали отвращение. Похоже, Линли и сам искал возможность как-то наказать ее. По мнению Барбары, он был трижды не прав, примкнув к обвинительной стороне. И она срочно нуждалась в союзнике, который согласился бы с ее точкой зрения.
Мчась по набережным Темзы в неплотном дневном потоке транспорта, она отлично представляла, где можно найти такого союзника. Он жил в Челси, и до его дома ей оставалось проехать чуть больше мили.
Саймон Сент-Джеймс был старинным другом Линли, его однокашником по Итону. К его услугам в качестве опытного судебно-медицинского эксперта регулярно прибегали адвокаты и прокуроры для выяснения тех или иных обстоятельств преступлений, больше полагаясь на научные доказательства, чем на показания очевидцев. В отличие от Линли Сент-Джеймс был человеком благоразумным и рассудительным. Он обладал способностью оценивать ситуацию объективно, непредубежденно и бесстрастно, отбрасывая в сторону личные чувства при разборе любого дела. Вот с кем Барбаре нужно было поговорить. Уж он-то сумеет растолковать, чем вызвана такая позиция Линли.
Почему с ней уже не покончено – это оставалось загадкой для Барбары, учитывая, насколько враждебно настроен к ней Хильер. Слушая его пламенную речь, она готовилась к неизбежному увольнению, однако ее ожидания не оправдались. Ее отругали, смешали с дерьмом и очернили. Но заключительный выстрел словесной пальбы Хильера не убил ее наповал. Было ясно как божий день, что самому-то Хильеру очень хотелось не только всячески оскорбить ее, но и уволить. И то, что он не смог это сделать, подсказало ей, что на ее сторону встал какой-то влиятельный человек.
Барбаре хотелось быть благодарной. На самом деле она понимала, что даже обязана быть благодарной. Но в тот момент единственным владевшим ею чувством было колоссальное ощущение предательства, порожденное тем, что старшие офицеры, дисциплинарный суд и расследующий жалобы отдел не сумели понять ее правоту. Собрав все факты, думала она, любой здравомыслящий человек мог бы понять, что для спасения жизни ей не оставалось ничего другого, кроме как воспользоваться подвернувшимся под руку оружием. Тем не менее вышестоящие органы усмотрели в ее действиях совсем иные мотивы. За исключением того человека, который встал на ее защиту. И она практически не сомневалась насчет того, кто этот человек.
Когда у Барбары начались неприятности, ее давний напарник, детектив-инспектор Томас Линли, проводил свой медовый месяц на острове Корфу. Вернувшись домой с молодой женой после десятидневного отдыха, он обнаружил, что Барбара отстранена от дел и начато расследование ее недостойного поведения. Пребывая в естественном недоумении, он в тот же вечер примчался к ней через весь город, чтобы услышать объяснения от самой Барбары. Хотя их предварительный разговор прошел не так гладко, как ей хотелось бы, в глубине души Барбара понимала, что инспектор Линли не останется безучастным и не позволит свершиться несправедливости, если у него будет хоть малейшая возможность предотвратить ее.
Вероятно, он торчит сейчас в своем кабинете, ожидая известий о ее встрече с Хильером. И, придя в себя после этой самой встречи, она сразу же зайдет повидать его.
Кто-то вошел в тихий зал библиотеки. Женский голос сказал:
– Да говорю же тебе, Боб, что он родился в Глазго. Я отлично помню это дело, потому что долго разбиралась с ним, а потом мы составляли отчеты о текущих событиях.
Боб ответил:
– Полнейшая чушь. Он родился в Эдинбурге.
– Нет, в Глазго, – настаивала женщина. – И я предоставлю тебе доказательства.
Предоставление доказательств подразумевало поиск библиотечных материалов. А это значило, что уединение Барбары закончилось.
Покинув библиотеку, она медленно пошла вниз по лестнице, выигрывая дополнительное время, чтобы успокоиться и обдумать слова благодарности инспектору Линли за его помощь. Она не представляла, как ему это удалось. Они с Хильером враждовали почти постоянно, поэтому он должен был обратиться за поддержкой к тому, кто стоял выше Хильера. А подобные действия, насколько она знала, могли дорого обойтись его профессиональной гордости. Такой человек, как Линли, не привык выступать в роли просителя. И необходимость смиренно просить о чем-то у начальства, откровенно завидовавшего его аристократическому происхождению, могла стать для него мучительным испытанием.
Барбара нашла инспектора Линли в его кабинете в корпусе «Виктория». Он разговаривал по телефону, развернувшись на стуле спиной к двери. Его голос звучал довольно игриво:
– Дорогая, если уж тетушка Августа объявила, что считает нужным навестить нас, то я не представляю, как нам удастся избежать ее визита. Это все равно что противостоять тайфуну… Гм, да. Но мы должны постараться удержать ее от перестановки мебели, если еще и матушка надумает приехать вместе с ней. – Он помолчал, слушая ответную реплику, потом рассмеялся каким-то словам, произнесенным в трубку его женой, и добавил: – Понятно. Все хорошо. Мы заблаговременно объявим, что гардеробные закрыты для посещения… Спасибо, Хелен… Да. У нее же добрые намерения.
Он положил трубку, повернул стул к столу и тут заметил в дверях Барбару.
– Хейверс, – произнес он удивленно. – Привет. Что это вы здесь делаете сегодня утром?
– Я разговаривала с Хильером, – сказала она, входя в кабинет.
– И?..
– Выговор с занесением в личное дело и четверть часа монолога, который я предпочла бы поскорее забыть. Вспомните о склонности Хильера доводить любое дело до абсурда, и вы будете иметь отличное представление о том, какую он разыграл сцену. Наш Дейв – отъявленный скандалист.
– Сочувствую, – сказал Линли. – И это все? Нравоучительный монолог и выговор в личное дело?
– Нет, не все. Меня понизили до констебля с функциями детектива.
– А-а… – Линли положил руку на магнитный держатель для скрепок, стоящий перед ним на столе. Нервно поглаживая пальцами закругленные концы скрепок, он, очевидно, собирался с мыслями. – Могло быть хуже, – произнес он. – Гораздо хуже, Барбара. Все могло закончиться увольнением.
– Конечно. Да-да. Я понимаю. – Барбара постаралась придать своему голосу оттенок искренности. – Что ж, Хильеру удалось поразвлечься. Можно не сомневаться, он еще повторит отдельные перлы своей речуги за обедом с нашими начальниками. Где-то посреди его монолога мне захотелось попросить его заткнуться, но я придержала язык. Вы могли бы гордиться мной.
Линли откатился на стуле от стола и, подойдя к окну, уставился на маячивший за ним корпус «Виктория». Барбара заметила, что на его скулах напряглись желваки. Она уже собиралась разразиться потоком благодарностей – нехарактерная для Линли сдержанность наводила на мысль о той огромной цене, которую он заплатил, выступив в ее поддержку, – но тут он заговорил сам и сразу затронул больную тему:
– Барбара, вы хоть понимаете, какие усилия пришлось предпринять, чтобы предотвратить ваше увольнение? Сколько было встреч, телефонных звонков, соглашений и компромиссов?
– Наверное, много. Именно поэтому я и хотела сказать…
– И все ради того, чтобы предотвратить наказание, вполне заслуженное вами, по мнению половины сотрудников Скотленд-Ярда.
Барбара неловко переступила с ноги на ногу.
– Сэр, я понимаю, как вам трудно было вступиться за меня. Я знаю, что без вашего заступничества меня бы просто вышвырнули на улицу. И я заглянула к вам лишь для того, чтобы сказать, как я благодарна вам за то, что вы правильно поняли мои действия. Еще хочу сказать, что вы ничуть не пожалеете, что вступились за меня. Я не дам вам повода. Впрочем, как и никому другому. В дальнейшем я буду вести себя благопристойно.
– По-моему, вы заблуждаетесь, – сказал Линли, вновь поворачиваясь к ней.
Барбара непонимающе заморгала.
– Я… Почему?
– Я не выступал в вашу защиту, Барбара.
К его чести, сделав такое признание, он не отвел от нее глаз. Вспоминая позже их разговор, Барбара неохотно позавидовала его мужеству. Карие глаза Линли, такие добрые и такие необычные, если принять во внимание его белокурые волосы, прямо и открыто смотрели на нее.
Барбара нахмурилась, пытаясь осмыслить его слова.
– Но вы… вы же знаете все факты. Я рассказала вам, как все произошло. И вы прочли отчет. Я подумала… Вы же сами только что упомянули о встречах и звонках…
– Они не имеют ко мне отношения. По совести говоря, я не могу позволить вам думать, что тут есть моя заслуга.
Выходит, она ошиблась. Слишком поспешила с выводами. Зря она думала, что он встанет на ее сторону только потому, что они давно работают вместе. Она сказала:
– Значит, вы на их стороне?
– Кого вы имеете в виду?
– Половину сотрудников Ярда, считающих, что меня наказали за дело. Я спрашиваю только потому, что хочу выяснить, каковы теперь будут наши отношения. Если, конечно, мы еще собираемся работать вместе. – От волнения она начала захлебываться словами и, взяв себя в руки, произнесла более спокойно: – Так как же, сэр? Вы на их стороне? На стороне той половины?
Вернувшись к столу, Линли опустился на стул. Он внимательно посмотрел на Барбару, и она с легкостью прочла на его лице выражение некоторого сожаления. Непонятно только, к чему оно относилось. И это непонимание испугало ее. Ведь он был ее напарником. Или уже нет? Она повторила:
– Так как же, сэр?
– Даже не знаю, на чьей я стороне.
Барбаре показалось, что из нее вдруг выкачали весь воздух и ее съежившаяся телесная оболочка рухнула на пол кабинета.
Линли, должно быть, почувствовал ее настроение, поскольку добавил более сердечным тоном:
– Я всесторонне изучил вашу ситуацию. Целое лето, Барбара, я обдумывал это дело.
– Это не входит в ваши обязанности, – вяло произнесла она. – Ваше дело расследовать убийства, а не заниматься… моими проблемами.
– Я знаю. Но мне хотелось понять. И я до сих пор хочу понять. Мне думалось, что если я сам разберусь во всем, то сумею взглянуть на ситуацию вашими глазами.
– Но вам так и не удалось. – Барбара постаралась не выдать своего отчаяния. – Вы не поняли, что на карту была поставлена жизнь. Не поняли, что я не могла позволить утопить восьмилетнего ребенка.
– Дело не в этом, – сказал ей Линли. – Все это я понимал и понимаю сейчас. А не могу я уразуметь то, как вы посмели превысить свои полномочия и нарушить приказ ради…
– И не я одна, – перебила его Барбара. – Она и ее подчиненные тоже превысили свои полномочия. В обязанности полиции Эссекса не входит патрулирование вод Северного моря. А именно там все и произошло. И вам это известно. Именно в море.
– Конечно известно. Я все знаю. Поверьте мне, я все отлично знаю. Знаю, что вы преследовали подозреваемого, а этот подозреваемый сбросил ребенка с лодки. Знаю, какой приказ был отдан вам после этого и как вы отреагировали, услышав его.
– Я не могла просто бросить ей спасательный пояс, инспектор. Он бы не долетел до нее, и она утонула бы.
– Барбара, пожалуйста, выслушайте меня. Вы не имели ни прав, ни обязанностей принимать решения или делать выводы. Порядок подчиненности в нашем ведомстве очень важен. Оспаривая приказы, мы можем дойти до полного хаоса. Но хуже всего, что вы угрожали старшему офицеру оружием…
– Наверное, теперь вы боитесь, что следующим будете вы, – с горечью произнесла она.
Линли не ответил на ее слова. Они словно повисли в воздухе между ними, и Барбара тут же захотела взять их обратно, понимая, насколько несправедливо ее предположение.
– Я сожалею… – хрипло сказала она, чувствуя, что эта хрипота в голосе была худшим предательством, чем все, что она когда-либо делала.
– Знаю, – откликнулся он. – Знаю, что вы сожалеете. И мне тоже жаль.
– Детектив-инспектор Линли?
Этот тихий призыв раздался со стороны двери. Линли и Барбара обернулись на голос. На пороге кабинета стояла секретарша их суперинтенданта, Доротея Харриман. Элегантная во всем, от прекрасно уложенных светло-медовых волос до строгого костюма в тонкую светлую полоску, она могла бы стать законодательницей моды. И, как обычно в присутствии Доротеи, Барбара тут же почувствовала себя кошмарным пугалом.
– В чем дело, Ди? – спросил Линли вошедшую молодую женщину.
– Суперинтендант Уэбберли просил вас зайти, как только вы освободитесь, – ответила Харриман. – Ему позвонили из управления. Что-то случилось.
Бросив взгляд на Барбару, она кивнула ей и удалилась.
Барбара замерла в ожидании. Ее сердце вдруг мучительно забилось. Приглашение к Уэбберли не могло прийти в более неподходящее время.
«Что-то случилось» – так Харриман условно обозначала то, что наклевывается новое дело. И в прошлом после таких вызовов к Уэбберли инспектор зачастую приглашал сержанта Хейверс участвовать вместе с ним в расследовании порученного дела.
Барбара ничего не сказала. Она просто выжидающе смотрела на Линли, отлично понимая, что в следующие несколько мгновений определится его точка зрения на их дальнейшее сотрудничество.
Из застеленного линолеумом коридора доносились отзвуки голосов. В комнатах отдела звенели телефоны. Начались утренние совещания. За дверью кабинета жизнь шла своим чередом, но здесь, в его стенах, Барбаре казалось, что они с Линли перенеслись в какое-то другое измерение, в котором определится все ее будущее, а не только профессиональные связи.
Наконец он встал из-за стола.
– Я должен узнать, что понадобилось Уэбберли.
Барбара отметила, что он употребил личное местоимение единственного числа, ясно обозначая свои намерения. Но все-таки она спросила:
– Буду ли я… – и внезапно обнаружила, что не может закончить вопрос, так как не готова услышать ответ. Поэтому она спросила по-другому: – Сэр, а чем бы вы посоветовали заняться мне?
Он размышлял об этом, отвернувшись от нее и устремив пристальный взгляд на висевшую у двери фотографию, на которой был запечатлен смеющийся парень с крикетной битой в руке и большой дыркой на испачканных травой брюках. Барбара знала, почему Линли держит эту фотографию у себя в кабинете: она служила ежедневным напоминанием об этом человеке и о том, что стало с ним по вине Линли после пьяной вечеринки, закончившейся автокатастрофой. Большинство людей предпочли бы выкинуть из головы неприятные воспоминания. Но инспектор Томас Линли волею судьбы не относился к большинству.
– Я думаю, что вам, Барбара, пока лучше всего залечь на дно. Пусть пыль осядет. Люди должны выпустить пар. А потом они все забудут.
«Но вы не сможете забыть?» – мысленно спросила она, а вслух лишь уныло сказала:
– Да, сэр.
– Я понимаю, что это трудно для вас, – сказал он, и его голос стал таким сердечным, что ей захотелось зареветь. – Однако в данный момент я не готов дать вам другой ответ. Мне и самому хотелось бы найти его.
И вновь она смогла выдавить из себя всего несколько слов:
– Да, сэр. Я понимаю, сэр.
– Понизили до детектива-констебля, – сказал Линли, войдя к суперинтенданту Малькольму Уэбберли. – И это только благодаря вам, сэр?
Уэбберли, удобно устроившись за письменным столом, дымил сигарой. К счастью, он плотно закрывал дверь кабинета, оберегая остальных офицеров, секретарей и служащих от дыма, производимого этой вредоносной трубочкой свернутых табачных листьев. Однако такая мера не защищала входящих к нему посетителей, вынужденных дышать едким дымом. Линли старался не делать глубоких вдохов. Привычно пошевелив губами и языком, Уэбберли переместил сигару в другой уголок рта. Это перемещение послужило своеобразным ответом на вопрос инспектора.
– Не хотите объяснить мне почему? – спросил Линли. – Прежде вы никогда не заступались за офицеров, уж мне ли этого не знать! Но почему-то решили выступить адвокатом в данном случае, хотя он явно не стоил вашего особого внимания. И какую цену вы заплатили за ее спасение?
– У нас у всех есть должники, – отозвался суперинтендант. – Я обратился к некоторым из них. Да, Хейверс совершила проступок, но сердцем она приняла верное решение.
Линли нахмурился. С тех самых пор, как он узнал о позорном проступке Барбары, он все время пытался настроиться на такое же заключение, но оказался неспособным на подобный подвиг. Всякий раз, как он старался мысленно оправдать ее, в памяти всплывали факты ее виновности. Причем большинство этих фактов он собрал лично, съездив в Эссекс и переговорив с главной участницей событий. Представляя картину во всей ее полноте, он не понимал, как – а тем более почему – Уэбберли мог оправдывать решение Барбары Хейверс взять на прицел старшего офицера Эмили Барлоу. Если не принимать во внимание его дружеские отношения с Хейверс и даже если забыть об основных принципах субординации, все равно Линли не мог не задавать себе вопрос: до какой же степени анархии они могут докатиться, не наказав должным образом сотрудника полиции, совершившего такой вопиющий проступок?
– Но стрелять в офицера… И вообще хвататься за оружие, когда у нее не было на это полномочий…
Уэбберли вздохнул.
– Подобные вещи, Томми, не бывают чисто белыми или чисто черными. Хотелось бы, чтобы все было предельно ясно, но это невозможно. Попавший в эту историю ребенок…
– Барлоу приказала бросить ей спасательный пояс.
– Верно. Но умела ли девочка плавать? И кроме того… – Продолжая говорить, Уэбберли вытащил сигару изо рта и задумчиво уставился на ее кончик. – Эта девочка – чей-то единственный ребенок. Очевидно, Хейверс это знала.
А Линли знал, как много это обстоятельство значит для самого суперинтенданта Уэбберли, для которого его единственная дочь Миранда была смыслом жизни.
– Теперь Барбара Хейверс – ваша должница, – заметил Линли.
– Надеюсь, она с лихвой отплатит мне.
Уэбберли кивнул на желтый блокнот, лежащий перед ним на столе. Взглянув на открытый лист блокнота, Линли увидел написанные черным фломастером строчки и узнал неразборчивый почерк суперинтенданта.
– Ты помнишь Эндрю Мейдена? – спросил Уэбберли.
Услышав этот вопрос, вернее, имя, Линли сел на стул, стоящий возле стола.
– Энди? Конечно. Как же можно забыть его.
– Я так и думал.
– Да уж, ведь это я провалил одну из операций Особого отдела. Это был настоящий кошмар.
Особый отдел включал в себя оперативно-следственную группу, самый тайный и закрытый коллектив офицеров столичной полиции. Он отвечал за ведение переговоров с заложниками, защиту свидетелей, организацию информантов и проведение особо секретных операций. Линли однажды довелось поработать в рамках такой операции. Но в свои двадцать шесть лет он не обладал ни хладнокровием, ни профессиональными навыками, ни способностью сыграть нужную роль, забыв о собственной личности.
– Месяцы подготовки пошли псу под хвост, – вспомнил он. – Я думал, что Энди распнет меня.
Однако Энди Мейден так не поступил. Он не был сторонником крутых мер. Этот офицер Особого отдела умел сводить к минимуму потери, и именно так он и сделал, никого не обвиняя в провале, но приостановив ход дела. Он мгновенно отозвал своих людей, занятых в тайной операции, и, проведя несколько месяцев в ожидании очередного удобного случая для их внедрения, сам подключился к ним и устроил все так, чтобы вопиющий faux pas[13] какого-нибудь новичка типа Линли не разрушил плоды их трудов.
Энди Мейден получил прозвище Домино благодаря своему умению играть любые роли, от наемного убийцы до американского спонсора Ирландской республиканской армии. Его основной сферой деятельности стали в конечном итоге операции по борьбе с наркотиками, но, прежде чем прийти к этому, он внес свой вклад также и в дела, связанные с заказными убийствами и организованной преступностью.
– Время от времени я захаживал к нему на четвертый этаж, – сообщил Линли Уэбберли. – Но потерял его след, когда он уволился из столичной полиции. Когда же это было? Лет десять назад?
– Чуть больше девяти.
Уэбберли рассказал, что Мейден рано вышел в отставку и переехал с семьей в Дербишир. Он приобрел в Скалистом крае старый охотничий дом и вложил все свои накопления и энергию в его восстановление. Теперь там действует загородный отель, так называемый Мейден-холл. Отличное местечко для туристов, отпускников, горных велосипедистов и вообще для любителей вечерних прогулок и кулинарных изысков.
Уэбберли заглянул в свой желтый блокнот.
– Энди Мейден вернул на путь истинный больше оболтусов, чем кто-либо за всю историю существования Особого отдела, Томми.
– Вы меня не удивили, сэр.
– Понятно. В общем, он просит нашей помощи, и мы должны помочь ему.
– А что случилось?
– Убили его дочь. Ей было двадцать пять лет, и какой-то мерзавец прикончил ее в дикой местности под названием Колдер-мур.
– О господи, какой кошмар! Печально слышать о таких вещах.
– Там обнаружили и второй труп – какого-то парня, – и никто не знает, откуда, черт побери, он там взялся. При нем не нашли никаких документов. Николь, дочь Мейдена, отправилась туда в поход, она захватила с собой палатку и все, что нужно на случай дождя, тумана, солнца, – в общем, была готова к любым капризам погоды. А вот у найденного на лагерной стоянке парня не оказалось вовсе никаких вещей.
– Известно, как они умерли?
– Ни слова об этом. – И когда Линли удивленно поднял брови, Уэбберли добавил: – Такие уж приемчики сложились в нашем Особом отделе. Ты можешь припомнить хотя бы один раз, когда эти шельмецы охотно и быстро предоставляли информацию?
Линли не удалось припомнить, и Уэбберли продолжил:
– Я знаю только, что это дело ведет отдел уголовного розыска Бакстона. Но Энди просит дополнительной помощи, и мы предоставим ее. В частности, он просил прислать тебя.
– Меня?
– Вот именно. Возможно, ты и потерял его след за эти годы, но он, похоже, постоянно следил за твоими успехами. – Пыхнув сигарой, Уэбберли зажал ее в уголке рта и опять заглянул в свои записи. – Патологоанатом из Министерства внутренних дел уже отправился туда с официальным ученым визитом, захватив скальпель и диктофон. Теперь он иногда берется и за вскрытия. Тебе предстоит действовать на участке одного парня, Питера Ханкена. Ему известно, что Энди работал у нас, но это все, что он знает. – Уэбберли вынул сигару изо рта и, заканчивая разговор, глядел на нее, а не на Линли. – Томми, я не стану кривить душой. Дело может оказаться весьма сложным. Учитывая, что Мейден попросил прислать конкретно тебя… – Уэбберли сделал паузу. – В общем, не зевай по сторонам и действуй с оглядкой.
Линли кивнул. Ситуация была из ряда вон выходящей. Он не помнил случая, чтобы родственнику жертвы преступления разрешали выбрать детектива для расследования. И то, что Энди Мейдену позволили сделать это, говорило о таких сферах влияния, которые с легкостью могли вмешаться в любое расследование, значительно осложнив работу Линли.
Справиться с таким делом в одиночку было невозможно, и Линли знал, что Уэбберли не ждет от него этого. Но он догадывался, кого суперинтендант собирается назначить ему в напарники, чтобы дать этому человеку еще один шанс. Линли заговорил, намереваясь расстроить эти планы. Барбара Хейверс была еще не готова. Да и он сам тоже, если уж на то пошло.
– Посоветуйте, кого из сотрудников я могу взять в помощники, – сказал он Уэбберли. – Поскольку Энди служил раньше в Особом отделе, нам нужен человек, мастерски владеющий разными уловками.
Суперинтендант пристально посмотрел на него. Прошло пятнадцать долгих секунд, прежде чем он нарушил молчание:
– Кому, как не тебе, лучше знать, Томми, с кем ты сработаешься.
– Спасибо, сэр, – сказал Линли.
Барбара Хейверс зашла в столовую на пятом этаже, взяла порцию овощного супа и, устроившись за столом, попыталась утолить голод, почти физически ощущая у себя на спине рекламный щит с надписью «Пария». Она сидела в гордом одиночестве. Любой кивок со стороны сотрудников казался ей сейчас молчаливым выражением презрения. И хотя она пыталась поддерживать ущемленное самолюбие внутренним монологом, убеждая себя, что никто, вероятно, пока даже не знает о ее понижении в звании, позорном наказании и разладе с напарником, но во всех происходящих вокруг разговорах, особенно приправленных легкомысленным смехом, ей слышались язвительные шуточки на ее счет.
Съесть суп она так и не смогла и решила покинуть пределы Ярда. Поскольку некоторые рассматривали ее поведение как форму заразной болезни, Барбара решила, что «уход домой вследствие недомогания» будет считаться вполне приемлемым объяснением, и, расписавшись в журнале, направилась к своей старушке «мини». Одна половина ее существа расценивала ее действия как смесь паранойи и глупости. Другая половина бесконечно прокручивала ее последний разговор с Линли и обдумывала во всех подробностях, что она скажет после того, как узнает о результатах его встречи с Уэбберли.
В таком раздвоенном умонастроении Барбара вдруг осознала, что едет по Миллбанк, то есть совершенно в другую сторону от собственного дома. Она проехала Гроувенор-роуд и Баттерсийскую гидроэлектростанцию на автопилоте, продолжая мысленно разносить в пух и прах поведение инспектора Линли. Барбара с горечью думала о том, как легко он отказался от нее и какой идиоткой она была все это время, считая, что он на ее стороне.
Очевидно, ему было недостаточно того, что она понижена в звании, обругана и оскорблена человеком, к которому они оба давно питали отвращение. Похоже, Линли и сам искал возможность как-то наказать ее. По мнению Барбары, он был трижды не прав, примкнув к обвинительной стороне. И она срочно нуждалась в союзнике, который согласился бы с ее точкой зрения.
Мчась по набережным Темзы в неплотном дневном потоке транспорта, она отлично представляла, где можно найти такого союзника. Он жил в Челси, и до его дома ей оставалось проехать чуть больше мили.
Саймон Сент-Джеймс был старинным другом Линли, его однокашником по Итону. К его услугам в качестве опытного судебно-медицинского эксперта регулярно прибегали адвокаты и прокуроры для выяснения тех или иных обстоятельств преступлений, больше полагаясь на научные доказательства, чем на показания очевидцев. В отличие от Линли Сент-Джеймс был человеком благоразумным и рассудительным. Он обладал способностью оценивать ситуацию объективно, непредубежденно и бесстрастно, отбрасывая в сторону личные чувства при разборе любого дела. Вот с кем Барбаре нужно было поговорить. Уж он-то сумеет растолковать, чем вызвана такая позиция Линли.