Страница:
– Хотя поля, как я понимаю, принадлежат вам. Кьем вряд ли понял хоть одно слово из сказанного, но так строго посмотрел на меня, что я прикусил язык. Он показал в мою сторону и быстро, со злобой залопотал что-то Джеку. Крестьяне, оказавшиеся поблизости, подняли головы и прислушались.
– Он говорит, что урожай будет хороший, если никто не будет мешать Повелителю Луны заниматься своим делом. Он спрашивает: почему бы вам с дочерью не уйти из деревни, чтобы Повелитель Луны мог спокойно довершить начатое?
Меня удивила не столько неожиданность этого выпада, сколько осведомленность о моих делах. Я не знал, что ответить.
– Ладно, – сказал Джек. – Пора идти. Мы двинулись назад к деревне.
– Откуда он знает, кто я такой, и что он толковал про луну?
– Не смешите людей. В деревне все знают, кто вы такой.
Мы подошли к одной из хижин на краю поселка. Жестом Джек пригласил меня сесть за длинный стол из неструтаных досок. Если Джек и был здесь хозяином, всякий мог бы заметить, что его хозяйство не особо выделялось роскошью по сравнению с остальными обитателями деревни. Однако внутри я обратил внимание на три нейлоновых рюкзака. Джек зашел в хижину, расстегнул молнию на одном из них и вернулся с сигаретами и бутылкой. Он поставил бутылку на стол. Непочатая бутылка шотландского «Джонни Уокера» стояла на столе как видение, как мираж. Солнечные лучи играли в янтарной жидкости, и я с трудом оторвал от нее взгляд.
Джек предложил мне сигарету и, казалось, забыл про виски. Он закурил, откинулся на спинку стула, положил ноги на стол.
– Что вы собираетесь делать?
– Заберу дочку домой.
– Как?
– Придется нести.
– Желаю удачи.
– Со мной мой друг и сын.
– Ваш друг болен.
– Ему лучше. Он поправится.
– И куда вы собираетесь?
– В Чиангмай.
– Понятно. А где это?
Я неопределенно махнул рукой. Видимо, этот жест не понравился Джеку. Он наклонился ко мне и довольно резко сказал:
– А вы соображаете, где находитесь?
Его взгляд стал угрожающим. Очень холодным. Я изо всех сил старался сохранять спокойствие.
– Как-нибудь доберемся.
Он улыбнулся и откинулся на стул, дружелюбно попыхивая сигаретой.
– Нет, серьезно, вы в курсе, где вы очутились?
– В Таиланде?
– Ха! Я так и знал.
Я попытался вспомнить, сколько раз мы пересекали реку, пока добрались сюда.
– Мы что, уже не в Таиланде?
– Ну, это как посмотреть. Понимаете, местные до сих пор не могут решить, где у них проходит граница. Может, это Мьянма, а может, земли шань [31]. Те вообще никаких границ не признают. В любом случае на этот вопрос не так легко ответить.
– Но вы-то сами в курсе?
– Все может быть, только вот с чего мне вас просвещать?
– Где вы учили английский?
– В Шартхаузе [32].
– Где?
– Не слыхали про наш монастырь? Какой же вы после этого англичанин? Типичный представитель среднего класса? Я четыре года провел в картезианском монастыре [33].
– Недолго.
– Да, знаете, домашние неурядицы, проблемы с деньгами. Временные. Но когда отец снова мог платить за мое обучение, я решил, что это не для меня. Послушайте, вы глаз не спускаете с бутылки.
– Разве?
– Я бы сказал, что вы как-то завороженно на нее смотрите.
– Просто думал о том, с каким удовольствием мой друг выпил бы стаканчик. Он в очень плохом состоянии. Стакан виски пришелся бы ему как нельзя кстати.
– В наших местах это редкость, не то что у вас, где виски продают на каждом углу. Здесь цены другие.
– Вы не могли бы объяснить мне, что тот старик говорил про луну?
– Спросите об этом дочку.
– Боюсь, у нее сейчас от вашего опиума голова не совсем в порядке.
– Мой опиум? Не думаю. Если она и курила, то сущую ерунду. Крестьяне, которых вы видели на поле, курят намного больше, но не лежат в постели целыми днями.
– Вы знаете, что с ней?
Он пожал плечами и потушил сигарету.
– Кьем сказал бы, что ее одолевает злой дух. Тот, что лежит вместе с ней в хижине и, как пиявка, тянет из нее силы. Кьем бы добавил, что дух высасывает ее, пристроившись на большом пальце ноги. – Он махнул рукой. – Но ведь подобный диагноз вас не устроит.
– А ваше мнение?
Джек встал. Его кожаная кобура скрипнула.
– Думаю, мне сейчас нужно заняться делами, а потом мы еще поговорим. Возьмите бутылку. Но не забудьте оставить для меня стаканчик, ладно? – С этими словами он направился к полям, где все еще копошились крестьяне.
Когда он ушел, я вздохнул с облегчением. В его присутствии я чувствовал себя не в своей тарелке. Он вселял в меня страх.
Взяв бутылку, я пошел в нашу хижину. Хоть я и не успел соорудить носилки, но, по крайней мере, теперь у меня было чем подправить здоровье Мика, вернуть блеск его глазам. Из головы у меня не выходил этот местный наркобарон. Я отдавал себе отчет, что за разговором он прикидывал, представляю ли я для него угрозу. И скорее всего решил, что нет. Я все отчетливее понимал, что, если попасть в это опиумное царство оказалось для нас сравнительно легко, выбраться отсюда будет непросто.
26
27
– Он говорит, что урожай будет хороший, если никто не будет мешать Повелителю Луны заниматься своим делом. Он спрашивает: почему бы вам с дочерью не уйти из деревни, чтобы Повелитель Луны мог спокойно довершить начатое?
Меня удивила не столько неожиданность этого выпада, сколько осведомленность о моих делах. Я не знал, что ответить.
– Ладно, – сказал Джек. – Пора идти. Мы двинулись назад к деревне.
– Откуда он знает, кто я такой, и что он толковал про луну?
– Не смешите людей. В деревне все знают, кто вы такой.
Мы подошли к одной из хижин на краю поселка. Жестом Джек пригласил меня сесть за длинный стол из неструтаных досок. Если Джек и был здесь хозяином, всякий мог бы заметить, что его хозяйство не особо выделялось роскошью по сравнению с остальными обитателями деревни. Однако внутри я обратил внимание на три нейлоновых рюкзака. Джек зашел в хижину, расстегнул молнию на одном из них и вернулся с сигаретами и бутылкой. Он поставил бутылку на стол. Непочатая бутылка шотландского «Джонни Уокера» стояла на столе как видение, как мираж. Солнечные лучи играли в янтарной жидкости, и я с трудом оторвал от нее взгляд.
Джек предложил мне сигарету и, казалось, забыл про виски. Он закурил, откинулся на спинку стула, положил ноги на стол.
– Что вы собираетесь делать?
– Заберу дочку домой.
– Как?
– Придется нести.
– Желаю удачи.
– Со мной мой друг и сын.
– Ваш друг болен.
– Ему лучше. Он поправится.
– И куда вы собираетесь?
– В Чиангмай.
– Понятно. А где это?
Я неопределенно махнул рукой. Видимо, этот жест не понравился Джеку. Он наклонился ко мне и довольно резко сказал:
– А вы соображаете, где находитесь?
Его взгляд стал угрожающим. Очень холодным. Я изо всех сил старался сохранять спокойствие.
– Как-нибудь доберемся.
Он улыбнулся и откинулся на стул, дружелюбно попыхивая сигаретой.
– Нет, серьезно, вы в курсе, где вы очутились?
– В Таиланде?
– Ха! Я так и знал.
Я попытался вспомнить, сколько раз мы пересекали реку, пока добрались сюда.
– Мы что, уже не в Таиланде?
– Ну, это как посмотреть. Понимаете, местные до сих пор не могут решить, где у них проходит граница. Может, это Мьянма, а может, земли шань [31]. Те вообще никаких границ не признают. В любом случае на этот вопрос не так легко ответить.
– Но вы-то сами в курсе?
– Все может быть, только вот с чего мне вас просвещать?
– Где вы учили английский?
– В Шартхаузе [32].
– Где?
– Не слыхали про наш монастырь? Какой же вы после этого англичанин? Типичный представитель среднего класса? Я четыре года провел в картезианском монастыре [33].
– Недолго.
– Да, знаете, домашние неурядицы, проблемы с деньгами. Временные. Но когда отец снова мог платить за мое обучение, я решил, что это не для меня. Послушайте, вы глаз не спускаете с бутылки.
– Разве?
– Я бы сказал, что вы как-то завороженно на нее смотрите.
– Просто думал о том, с каким удовольствием мой друг выпил бы стаканчик. Он в очень плохом состоянии. Стакан виски пришелся бы ему как нельзя кстати.
– В наших местах это редкость, не то что у вас, где виски продают на каждом углу. Здесь цены другие.
– Вы не могли бы объяснить мне, что тот старик говорил про луну?
– Спросите об этом дочку.
– Боюсь, у нее сейчас от вашего опиума голова не совсем в порядке.
– Мой опиум? Не думаю. Если она и курила, то сущую ерунду. Крестьяне, которых вы видели на поле, курят намного больше, но не лежат в постели целыми днями.
– Вы знаете, что с ней?
Он пожал плечами и потушил сигарету.
– Кьем сказал бы, что ее одолевает злой дух. Тот, что лежит вместе с ней в хижине и, как пиявка, тянет из нее силы. Кьем бы добавил, что дух высасывает ее, пристроившись на большом пальце ноги. – Он махнул рукой. – Но ведь подобный диагноз вас не устроит.
– А ваше мнение?
Джек встал. Его кожаная кобура скрипнула.
– Думаю, мне сейчас нужно заняться делами, а потом мы еще поговорим. Возьмите бутылку. Но не забудьте оставить для меня стаканчик, ладно? – С этими словами он направился к полям, где все еще копошились крестьяне.
Когда он ушел, я вздохнул с облегчением. В его присутствии я чувствовал себя не в своей тарелке. Он вселял в меня страх.
Взяв бутылку, я пошел в нашу хижину. Хоть я и не успел соорудить носилки, но, по крайней мере, теперь у меня было чем подправить здоровье Мика, вернуть блеск его глазам. Из головы у меня не выходил этот местный наркобарон. Я отдавал себе отчет, что за разговором он прикидывал, представляю ли я для него угрозу. И скорее всего решил, что нет. Я все отчетливее понимал, что, если попасть в это опиумное царство оказалось для нас сравнительно легко, выбраться отсюда будет непросто.
26
Когда я вернулся, Чарли, к моему удивлению, ухаживала за Миком.
– Чарли!
Она посмотрела на меня большими серо-голубыми глазами. Сухие, когда-то шелковистые волосы были собраны в хвостик, открывая тонкую шею.
– А, вот и старый ворчун пожаловал, – сказала она с улыбкой. У нее была привычка, сказав что-нибудь смешное, проводить кончиком языка по губам, прямо как у ее матери. – Не ожидала увидеть тебя в этой глуши.
Конечно, я опешил от такого приветствия, но ей, похоже, было все равно, где мы находимся.
– Иди сюда. – Я обнял ее щуплое тело и ткнулся носом ей в шею. – Ты просто не представляешь, какое это облегчение – увидеть, что ты встала на ноги!
– Ой! Ты мне ребро сломал! Дышать не могу! К тому же тебе стоит принять душ. От тебя несет как от дикаря!
Я взглянул на нее. Снова она лизнула губу. В ее глазах вспыхивали искорки, и мне показалось, что теперь у нас все будет в порядке, а прежние размолвки не имеют значения. Я боялся увидеть потерявшую память зомби. А она улыбалась. Вернее, у нее на лице было написано радостное изумление. Как-то раз я перебрал в «Клипере» под Рождество, и они с Шейлой вели меня по лестнице в спальню. Вот тогда я впервые заметил у нее это выражение. Но теперь оно было как-то неуместно. Учитывая нашу ситуацию, она выглядела слишком спокойной.
– Я не думал, что ты сможешь вставать.
– Время от времени мне становится легче, – ответила она, – я могу ходить без посторонней помощи. – Да, это знакомая мне манера разговаривать таким тоном, что и не различить, настроена ли она серьезно или шутит. Думаю, все же серьезно. – Потом у меня вдруг начинает кружиться голова, я теряю сознание. Еще я не выношу солнечного света.
– У тебя малярия? – спросил Фил. Он отсиживался в глубине хижины, пока я проявлял свои отцовские чувства.
– Не думаю. Симптомы не похожи. Сначала я чувствовала себя ужасно: жар, сыпь, суставы распухли. Волдыри были жуткие, кости тоже болели. Сейчас прошло, иногда только лихорадит. И временами будто крышу срывает. Но ведь это для тебя не новость, правда, папа? – Она вскинула брови, предлагая мне оценить шутку.
Я уже собирался ответить, но тут Мик застонал.
– Я как раз хотела дать ему воды, – сказала Чарли. Я вспомнил про бутылку, которую поставил на пол, как только вошел.
– Налей ему виски.
– Глазам не верю! – воскликнул Фил. – Ты находишь выпивку где угодно! Даже в джунглях не можешь без нее обойтись!
Не спуская глаз с Фила, Чарли откупорила бутылку и сама сделала небольшой глоток. Умница, подумал я: не давай отца в обиду.
– Вижу, ты познакомился с Джеком, – сказала она, наливая виски в чашку.
Я помог Мику приподняться, а Чарли поднесла чашку ему ко рту. Мик глотнул, облизал губы с удовольствием, а потом, застонав, снова улегся.
– Сигарет принес? Да? Слава богу!
Фил покачал головой, когда я потянулся к сигаретам. Нужно сказать, отношения с Чарли у Фила были не намного лучше, чем со мной. И не намного лучше, чем у меня с Чарли, если уж на то пошло. Хотя вздорили они меньше. Так или иначе, когда я предложил выйти покурить, она не согласилась:
– Нет. Давай здесь.
Мы присели на циновку.
– Как мама? – спросила она.
Чарли вела себя на удивление спокойно. Сидела на скрещенных ногах, уронив руки на колени, совсем как каменный идол. Можно было подумать, что я заехал навестить ее в колледже. Она держалась так же, как в те дни, когда я приезжал к ней в Оксфорд. Казалось, несмотря ни на что, она обладает какой-то непостижимой тайной силой. Фил смотрел на меня и ждал, как я стану выкручиваться. Они с Шейлой перезванивались.
Сейчас не стоило посвящать Чарли в семейные передряги, так что я сказал просто:
– Ей не терпится тебя увидеть.
Чарли затянулась. Потом потерла краешек глаза.
– Милая, нам нельзя здесь задерживаться.
Я сказал это так мягко, как мог, но она отвернулась и покачала головой. Потом тяжелым взглядом уставилась в пол. Я почувствовал беспокойство. На минуту мне показалось, что она не со мной, а где-то далеко от этой хижины, от деревни, от всего. Где-то совсем в другом месте. Такое же выражение, я помню, видел на лице бабушки, когда навещал ее в больнице. Я тихо сказал:
– А что ты знаешь про Джека?
Она посмотрела на меня влажными глазами:
– Постарайся не перебегать ему дорогу, папа.
– А в чем дело?
Она стала рассказывать нам, что знала про Джека. Пока она говорила, я, пользуясь возможностью, приглядывался к этой молодой женщине, которую до сих пор считал просто маленькой девочкой. Несмотря на болезнь, знала она поразительно много обо всем, что здесь творится. Раньше я пытался научить ее скрытой механике законов, по которым устроен мир. Теперь мы поменялись местами.
К тому же она и сама изменилась. Волосы у нее выгорели на солнце и, собранные в осветленный хвостик, здорово бы смотрелись в Англии. Потемневшая в тропиках кожа подчеркивала голубизну глаз, а губы по примеру туземок были подведены красным ягодным соком. Оттого что она часто хмурила брови, на лбу у нее появилась морщинка. Раньше я ее не замечал.
Она сделала еще глоток виски и глубоко затянулась сигаретой, но я был не склонен осуждать такие вещи.
– Джек, – сказала она, – держит здесь под контролем все, что связано с опиумом.
По ее словам, тайские власти смягчили политику запрета на выращивание мака для горных племен.
Сначала здесь выжигали поля, сотни крестьян были осуждены за героиновую зависимость и распространение СПИДа, а потом власти сдались и позволили выращивать мак, но, правда, исключительно в личных целях. Организованные банды под началом таких людей, как Джек, начали скупать крестьянские наделы вокруг деревень и тут же сдавать их в аренду прежним владельцам под маковые плантации. Они и здесь опередили правительство, которое, если верить Чарли, не особо и вмешивалось. Уж больно солидный процент прибыли приносил опиум в экономику страны. Доллары перетекали в Мьянму, в Лаос, возвращались в Таиланд. Они никуда не девались, просто не стояли на месте.
Крестьяне уважали Джека. Он умел продавать их сырой опиум по самым высоким ценам и без обмана.
Привозил им подарки, оплачивал учебу деревенских детишек в Чиангмае. Он свято верил в силу просвещения и много труда положил на то, чтобы завоевать преданность и любовь местных жителей.
Ей говорили, что под его началом служат человек двести боевиков. Они охраняют плантации по всему району. Последнее время здесь не появлялся ни один заезжий турист.
– Да и вас пропустили только потому, что он позволил, – сказала она.
– А зачем мы ему?
– Не знаю. – Она погрозила мне пальцем. – Не перебегай ему дорогу. Для него убить человека – раз плюнуть.
Ну, это я и сам понял, как только его увидел. Единственное, чего я не мог понять, так это зачем он пропустил нас в свои владения и даст ли он нам уйти.
Я провел утро, болтая с Чарли о разных мелочах, о доме, о семье, о соседях. Была в ней какая-то холодность, не дававшая мне покоя. Как будто «пустяки» ее больше не занимали, как будто она знала что-то, чего не знали мы. Я и раньше замечал в ней такое, но мне казалось, что это просто позерство. Она относилась к нам как к нежданным гостям, а не спасателям, которые продирались к ней сквозь джунгли. Потом вдруг в ней, наоборот, просыпалась нежность. Она делала все, чтобы Мику было удобно, взбивала для него подушку, вытирала лоб влажной тряпочкой.
Фила она трепала за щеки, будто он был десятилетним мальчишкой, и с интересом вдавалась во все утомительные подробности его праведной жизни.
– Девушка есть на примете? – спросила она его.
– Нет, – отрезал он. Потом поправился: – Ну, так. Есть одна. – И даже слегка покраснел.
Как запросто Чарли выудила у него новость! Он скорее отдал бы мне все свои деньги, чем рассказал такое. Это заставило меня вспомнить, что Чарли всегда оставалась – при том, что Фил был старше, – яркой звездочкой на нашем семейном небосклоне и ему приходилось любить ее, самому при этом оставаясь в тени. Он закашлялся, отмахиваясь от сигаретного дыма, – в действительности отмахиваясь от нашего интереса к его личной жизни, – и вышел, оставив меня с Чарли и со спящим Миком.
– А что ты имела в виду, когда сказала, что ждала нашего прихода? – спросил я.
Она посмотрела на меня удивленно. Я рассказал ей, как она встретила меня, когда я впервые вошел в хижину.
– Не помню, – сказала она.
Тогда я напомнил ей наш разговор о почтальоне, который пришел к Кольриджу и все испортил. Она нахмурилась, и складка над переносицей стала резче. Я сменил тему и рассказал, как ездил к Филу, перед тем как отправиться сюда, и попытался рассмешить ее тем, как он меня принял. Снаружи снова заиграло радио, из него понеслось завораживающее пение мужского хора. Концерт явно предназначался работникам на полях. Я вспомнил энергичные марши, которые крутили у нас по цехам, пока работяги вкалывали до седьмого пота.
– Ты слишком строг к Филу, – сказала Чарли.
– Ерунда.
– Правда. Ты что, не видишь, как он страдает? Как ему тяжело?
Чтобы не застревать на этой теме, я ввернул какую-то общую фразу вроде того, что нам тут всем нелегко.
– Дело в том, – произнесла она довольно резко, – что ты всегда был с ним слишком строг. – Меня задело это замечание, но она тут же смягчилась. – Можно мне положить тебе голову на колени?
– Конечно.
Она прилегла и тут же зажгла новую сигарету.
– Фил очень чуткий. И запросы у него большие. – («А разве не у всех нас большие запросы?» – подумал я, но не стал спорить.) – Знаешь, папа, есть много вещей, о которых ты понятия не имеешь.
– Пожалуй.
– Но ты делаешь вид, как будто все про все знаешь и всегда прав. Зачем ты так?
Если за мной и водилось такое, я не замечал.
– Возможно, это защитная реакция. Надо же защитить тебя, и Фила, и маму.
– От чего?
– Не знаю.
– Вот видишь. Есть вещи, о которых ты не знаешь.
– Например?
– Ну, вот хоть другие миры. Миры вокруг нас. А в них постоянно что-то происходит, только мы не видим. Ты пришел в настоящий мир духов, ты это знаешь?
Ну и как прикажете отвечать на такое? Прежде я говорил: «Хватит чепуху молоть», но сейчас она была слишком слабенькая, чтобы спорить. Я решил, что это последствия опиума, но все-таки спросил:
– А что это за разговоры про луну? Почему луна не может работать, пока ты здесь?
– Луна страдает.
– Что?
Вместо того чтобы ответить мне как полагается, она запела, да еще таким приятным, мелодичным голосом, что я удивился. Это была какая-то народная песня, и голос у Чарли оказался такой сильный, что заглушил звуки радио:
– Я занималась в фольклорном ансамбле в колледже, – ответила она, не отрывая головы от моих колен, только глаза скосила. – Думала, ты меня на смех поднимешь.
Это был жестокий удар. Ее слова прошли у меня сквозь грудь и кольнули в сердце как спица.
– Что ты говоришь?
Она отмахнулась небрежным жестом. Потом закрыла глаза и потерла виски своими длинными пальцами. У нее были очень изящные пальцы, только ногти грязные. Через минуту она пожаловалась на усталость, легла и тут же заснула глубоким сном. Я сидел на циновке, смотрел на нее и через некоторое время услышал, как резко оборвалась трансляция по радио.
Мик храпел во сне, а я чувствовал подступающее отчаяние. Мне ничего другого не оставалось, как только слушать его храп да смотреть на спящую Чарли. На море бывает такое состояние – мертвый штиль, это когда все паруса обвисают. С другой стороны, меня подбодрило открытие, что здоровье Чарли совсем не так плохо, как мне казалось поначалу.
Я снова вышел за шестами для носилок. Фил сидел в тени дерева и читал свою постылую карманную Библию.
– Почему бы тебе не сделать что-нибудь полезное? – рявкнул я.
Он посмотрел на меня:
– Что, например?
Я развернулся и пошел прочь. Подойдя к центру деревни, я застал там Джека, Кьема и еще двух мужчин, стоящих вокруг беззвучного тотемного радио.
Эти двое других отличались от жителей деревни. У одного даже была борода. Это оказался первый бородатый туземец, которого я видел в своей жизни. Парочка была разукрашена маковыми цветками, как Кьем, и у каждого был обрез.
Пока я приближался к ним, Кьем, Повелитель Мака, указал на меня пальцем и сказал несколько слов остальным. Бородатый таец посмотрел на меня с презрением. Другой насмешливо скривился.
– Кьем говорит, что следом за вами в деревню пришли злые духи, – радостно обратился ко мне Джек. – С тех пор как вы здесь появились, генератор уже второй раз ломается.
– А что с ним?
– Не знаю. Я в солидоле возиться не люблю, – усмехнулся Джек. – Еле-еле довез сюда эту штуку на слоне, а теперь она накрывается каждые пять минут.
Я почувствовал, что есть возможность отблагодарить Джека.
– Инструменты есть?
– Инструменты? Вы разбираетесь в генераторах?
– Посмотрим.
Джек хлопнул себя по колену и послал бородатого тайца за сумкой с инструментами. Кьем насторожился. Он шепнул что-то Джеку на ухо.
– Кьем хочет знать, что вы собираетесь делать, – сказал Джек.
– Переведите ему, я собираюсь померяться силами с Повелителем Генераторов.
– Чарли!
Она посмотрела на меня большими серо-голубыми глазами. Сухие, когда-то шелковистые волосы были собраны в хвостик, открывая тонкую шею.
– А, вот и старый ворчун пожаловал, – сказала она с улыбкой. У нее была привычка, сказав что-нибудь смешное, проводить кончиком языка по губам, прямо как у ее матери. – Не ожидала увидеть тебя в этой глуши.
Конечно, я опешил от такого приветствия, но ей, похоже, было все равно, где мы находимся.
– Иди сюда. – Я обнял ее щуплое тело и ткнулся носом ей в шею. – Ты просто не представляешь, какое это облегчение – увидеть, что ты встала на ноги!
– Ой! Ты мне ребро сломал! Дышать не могу! К тому же тебе стоит принять душ. От тебя несет как от дикаря!
Я взглянул на нее. Снова она лизнула губу. В ее глазах вспыхивали искорки, и мне показалось, что теперь у нас все будет в порядке, а прежние размолвки не имеют значения. Я боялся увидеть потерявшую память зомби. А она улыбалась. Вернее, у нее на лице было написано радостное изумление. Как-то раз я перебрал в «Клипере» под Рождество, и они с Шейлой вели меня по лестнице в спальню. Вот тогда я впервые заметил у нее это выражение. Но теперь оно было как-то неуместно. Учитывая нашу ситуацию, она выглядела слишком спокойной.
– Я не думал, что ты сможешь вставать.
– Время от времени мне становится легче, – ответила она, – я могу ходить без посторонней помощи. – Да, это знакомая мне манера разговаривать таким тоном, что и не различить, настроена ли она серьезно или шутит. Думаю, все же серьезно. – Потом у меня вдруг начинает кружиться голова, я теряю сознание. Еще я не выношу солнечного света.
– У тебя малярия? – спросил Фил. Он отсиживался в глубине хижины, пока я проявлял свои отцовские чувства.
– Не думаю. Симптомы не похожи. Сначала я чувствовала себя ужасно: жар, сыпь, суставы распухли. Волдыри были жуткие, кости тоже болели. Сейчас прошло, иногда только лихорадит. И временами будто крышу срывает. Но ведь это для тебя не новость, правда, папа? – Она вскинула брови, предлагая мне оценить шутку.
Я уже собирался ответить, но тут Мик застонал.
– Я как раз хотела дать ему воды, – сказала Чарли. Я вспомнил про бутылку, которую поставил на пол, как только вошел.
– Налей ему виски.
– Глазам не верю! – воскликнул Фил. – Ты находишь выпивку где угодно! Даже в джунглях не можешь без нее обойтись!
Не спуская глаз с Фила, Чарли откупорила бутылку и сама сделала небольшой глоток. Умница, подумал я: не давай отца в обиду.
– Вижу, ты познакомился с Джеком, – сказала она, наливая виски в чашку.
Я помог Мику приподняться, а Чарли поднесла чашку ему ко рту. Мик глотнул, облизал губы с удовольствием, а потом, застонав, снова улегся.
– Сигарет принес? Да? Слава богу!
Фил покачал головой, когда я потянулся к сигаретам. Нужно сказать, отношения с Чарли у Фила были не намного лучше, чем со мной. И не намного лучше, чем у меня с Чарли, если уж на то пошло. Хотя вздорили они меньше. Так или иначе, когда я предложил выйти покурить, она не согласилась:
– Нет. Давай здесь.
Мы присели на циновку.
– Как мама? – спросила она.
Чарли вела себя на удивление спокойно. Сидела на скрещенных ногах, уронив руки на колени, совсем как каменный идол. Можно было подумать, что я заехал навестить ее в колледже. Она держалась так же, как в те дни, когда я приезжал к ней в Оксфорд. Казалось, несмотря ни на что, она обладает какой-то непостижимой тайной силой. Фил смотрел на меня и ждал, как я стану выкручиваться. Они с Шейлой перезванивались.
Сейчас не стоило посвящать Чарли в семейные передряги, так что я сказал просто:
– Ей не терпится тебя увидеть.
Чарли затянулась. Потом потерла краешек глаза.
– Милая, нам нельзя здесь задерживаться.
Я сказал это так мягко, как мог, но она отвернулась и покачала головой. Потом тяжелым взглядом уставилась в пол. Я почувствовал беспокойство. На минуту мне показалось, что она не со мной, а где-то далеко от этой хижины, от деревни, от всего. Где-то совсем в другом месте. Такое же выражение, я помню, видел на лице бабушки, когда навещал ее в больнице. Я тихо сказал:
– А что ты знаешь про Джека?
Она посмотрела на меня влажными глазами:
– Постарайся не перебегать ему дорогу, папа.
– А в чем дело?
Она стала рассказывать нам, что знала про Джека. Пока она говорила, я, пользуясь возможностью, приглядывался к этой молодой женщине, которую до сих пор считал просто маленькой девочкой. Несмотря на болезнь, знала она поразительно много обо всем, что здесь творится. Раньше я пытался научить ее скрытой механике законов, по которым устроен мир. Теперь мы поменялись местами.
К тому же она и сама изменилась. Волосы у нее выгорели на солнце и, собранные в осветленный хвостик, здорово бы смотрелись в Англии. Потемневшая в тропиках кожа подчеркивала голубизну глаз, а губы по примеру туземок были подведены красным ягодным соком. Оттого что она часто хмурила брови, на лбу у нее появилась морщинка. Раньше я ее не замечал.
Она сделала еще глоток виски и глубоко затянулась сигаретой, но я был не склонен осуждать такие вещи.
– Джек, – сказала она, – держит здесь под контролем все, что связано с опиумом.
По ее словам, тайские власти смягчили политику запрета на выращивание мака для горных племен.
Сначала здесь выжигали поля, сотни крестьян были осуждены за героиновую зависимость и распространение СПИДа, а потом власти сдались и позволили выращивать мак, но, правда, исключительно в личных целях. Организованные банды под началом таких людей, как Джек, начали скупать крестьянские наделы вокруг деревень и тут же сдавать их в аренду прежним владельцам под маковые плантации. Они и здесь опередили правительство, которое, если верить Чарли, не особо и вмешивалось. Уж больно солидный процент прибыли приносил опиум в экономику страны. Доллары перетекали в Мьянму, в Лаос, возвращались в Таиланд. Они никуда не девались, просто не стояли на месте.
Крестьяне уважали Джека. Он умел продавать их сырой опиум по самым высоким ценам и без обмана.
Привозил им подарки, оплачивал учебу деревенских детишек в Чиангмае. Он свято верил в силу просвещения и много труда положил на то, чтобы завоевать преданность и любовь местных жителей.
Ей говорили, что под его началом служат человек двести боевиков. Они охраняют плантации по всему району. Последнее время здесь не появлялся ни один заезжий турист.
– Да и вас пропустили только потому, что он позволил, – сказала она.
– А зачем мы ему?
– Не знаю. – Она погрозила мне пальцем. – Не перебегай ему дорогу. Для него убить человека – раз плюнуть.
Ну, это я и сам понял, как только его увидел. Единственное, чего я не мог понять, так это зачем он пропустил нас в свои владения и даст ли он нам уйти.
Я провел утро, болтая с Чарли о разных мелочах, о доме, о семье, о соседях. Была в ней какая-то холодность, не дававшая мне покоя. Как будто «пустяки» ее больше не занимали, как будто она знала что-то, чего не знали мы. Я и раньше замечал в ней такое, но мне казалось, что это просто позерство. Она относилась к нам как к нежданным гостям, а не спасателям, которые продирались к ней сквозь джунгли. Потом вдруг в ней, наоборот, просыпалась нежность. Она делала все, чтобы Мику было удобно, взбивала для него подушку, вытирала лоб влажной тряпочкой.
Фила она трепала за щеки, будто он был десятилетним мальчишкой, и с интересом вдавалась во все утомительные подробности его праведной жизни.
– Девушка есть на примете? – спросила она его.
– Нет, – отрезал он. Потом поправился: – Ну, так. Есть одна. – И даже слегка покраснел.
Как запросто Чарли выудила у него новость! Он скорее отдал бы мне все свои деньги, чем рассказал такое. Это заставило меня вспомнить, что Чарли всегда оставалась – при том, что Фил был старше, – яркой звездочкой на нашем семейном небосклоне и ему приходилось любить ее, самому при этом оставаясь в тени. Он закашлялся, отмахиваясь от сигаретного дыма, – в действительности отмахиваясь от нашего интереса к его личной жизни, – и вышел, оставив меня с Чарли и со спящим Миком.
– А что ты имела в виду, когда сказала, что ждала нашего прихода? – спросил я.
Она посмотрела на меня удивленно. Я рассказал ей, как она встретила меня, когда я впервые вошел в хижину.
– Не помню, – сказала она.
Тогда я напомнил ей наш разговор о почтальоне, который пришел к Кольриджу и все испортил. Она нахмурилась, и складка над переносицей стала резче. Я сменил тему и рассказал, как ездил к Филу, перед тем как отправиться сюда, и попытался рассмешить ее тем, как он меня принял. Снаружи снова заиграло радио, из него понеслось завораживающее пение мужского хора. Концерт явно предназначался работникам на полях. Я вспомнил энергичные марши, которые крутили у нас по цехам, пока работяги вкалывали до седьмого пота.
– Ты слишком строг к Филу, – сказала Чарли.
– Ерунда.
– Правда. Ты что, не видишь, как он страдает? Как ему тяжело?
Чтобы не застревать на этой теме, я ввернул какую-то общую фразу вроде того, что нам тут всем нелегко.
– Дело в том, – произнесла она довольно резко, – что ты всегда был с ним слишком строг. – Меня задело это замечание, но она тут же смягчилась. – Можно мне положить тебе голову на колени?
– Конечно.
Она прилегла и тут же зажгла новую сигарету.
– Фил очень чуткий. И запросы у него большие. – («А разве не у всех нас большие запросы?» – подумал я, но не стал спорить.) – Знаешь, папа, есть много вещей, о которых ты понятия не имеешь.
– Пожалуй.
– Но ты делаешь вид, как будто все про все знаешь и всегда прав. Зачем ты так?
Если за мной и водилось такое, я не замечал.
– Возможно, это защитная реакция. Надо же защитить тебя, и Фила, и маму.
– От чего?
– Не знаю.
– Вот видишь. Есть вещи, о которых ты не знаешь.
– Например?
– Ну, вот хоть другие миры. Миры вокруг нас. А в них постоянно что-то происходит, только мы не видим. Ты пришел в настоящий мир духов, ты это знаешь?
Ну и как прикажете отвечать на такое? Прежде я говорил: «Хватит чепуху молоть», но сейчас она была слишком слабенькая, чтобы спорить. Я решил, что это последствия опиума, но все-таки спросил:
– А что это за разговоры про луну? Почему луна не может работать, пока ты здесь?
– Луна страдает.
– Что?
Вместо того чтобы ответить мне как полагается, она запела, да еще таким приятным, мелодичным голосом, что я удивился. Это была какая-то народная песня, и голос у Чарли оказался такой сильный, что заглушил звуки радио:
– Я не знал, что ты умеешь петь, – сказал я. – Почему ты никогда не пела при мне?
И как влюбленный голубок,
Попался в сети ей.
Ни жизни, ни воли мне нету – любовь
Царит в душе моей.
– Я занималась в фольклорном ансамбле в колледже, – ответила она, не отрывая головы от моих колен, только глаза скосила. – Думала, ты меня на смех поднимешь.
Это был жестокий удар. Ее слова прошли у меня сквозь грудь и кольнули в сердце как спица.
– Что ты говоришь?
Она отмахнулась небрежным жестом. Потом закрыла глаза и потерла виски своими длинными пальцами. У нее были очень изящные пальцы, только ногти грязные. Через минуту она пожаловалась на усталость, легла и тут же заснула глубоким сном. Я сидел на циновке, смотрел на нее и через некоторое время услышал, как резко оборвалась трансляция по радио.
Мик храпел во сне, а я чувствовал подступающее отчаяние. Мне ничего другого не оставалось, как только слушать его храп да смотреть на спящую Чарли. На море бывает такое состояние – мертвый штиль, это когда все паруса обвисают. С другой стороны, меня подбодрило открытие, что здоровье Чарли совсем не так плохо, как мне казалось поначалу.
Я снова вышел за шестами для носилок. Фил сидел в тени дерева и читал свою постылую карманную Библию.
– Почему бы тебе не сделать что-нибудь полезное? – рявкнул я.
Он посмотрел на меня:
– Что, например?
Я развернулся и пошел прочь. Подойдя к центру деревни, я застал там Джека, Кьема и еще двух мужчин, стоящих вокруг беззвучного тотемного радио.
Эти двое других отличались от жителей деревни. У одного даже была борода. Это оказался первый бородатый туземец, которого я видел в своей жизни. Парочка была разукрашена маковыми цветками, как Кьем, и у каждого был обрез.
Пока я приближался к ним, Кьем, Повелитель Мака, указал на меня пальцем и сказал несколько слов остальным. Бородатый таец посмотрел на меня с презрением. Другой насмешливо скривился.
– Кьем говорит, что следом за вами в деревню пришли злые духи, – радостно обратился ко мне Джек. – С тех пор как вы здесь появились, генератор уже второй раз ломается.
– А что с ним?
– Не знаю. Я в солидоле возиться не люблю, – усмехнулся Джек. – Еле-еле довез сюда эту штуку на слоне, а теперь она накрывается каждые пять минут.
Я почувствовал, что есть возможность отблагодарить Джека.
– Инструменты есть?
– Инструменты? Вы разбираетесь в генераторах?
– Посмотрим.
Джек хлопнул себя по колену и послал бородатого тайца за сумкой с инструментами. Кьем насторожился. Он шепнул что-то Джеку на ухо.
– Кьем хочет знать, что вы собираетесь делать, – сказал Джек.
– Переведите ему, я собираюсь померяться силами с Повелителем Генераторов.
27
Мотор оказался цел, но уж больно запущен. С первого взгляда было ясно, что он забит красной пылью, и я надеялся, что сумею с ним разобраться. Я уже говорил, что сам-то я электрик, а не механик, но в моторах тоже приходилось копаться и генераторы с электрическим приводом запускать тоже.
Первым делом я проверил самые простые варианты. Ну, например, пустой бензобак. Но в баке оказалось полно горючего. Потом подтянул клеммы, подсоединил провода высокого напряжения и еще кое-где посмотрел проводку. Я очень надеялся, что это окажется не сложнее, потому что тогда я бы не справился. И как раз в тот момент, когда я разглядывал щиток, я почувствовал, что кто-то смотрит на меня с порога.
Это был Кьем. Он следил за мной вытаращенными глазами, и вены у него на лбу вздулись от напряжения. Пока не принесли инструменты, заняться мне больше было нечем – кожух-то не снять, – и я, как фокусник, пару раз взмахнул руками над генератором. Кьем еще больше вылупил глаза. Потом я посвистел немного в провода и выразительно поднял вверх руки.
Но кривляться мне скоро надоело, так что я вытащил брезент из-под мотора и завесил дверной проем.
Если мне нельзя смотреть на твое колдовство, тебе нельзя смотреть на мое. Мне было наплевать, что он обидится.
Кьем был страшно разочарован. На просвет, сквозь щели я видел его силуэт на крыльце, а он не мог меня разглядеть: я-то находился в темноте. Он стоял согнувшись, прижав ухо к стенке, и пытался уловить хоть какой-то звук. Я бесшумно подобрался поближе, приложил рот к бамбуку и громко крякнул. Когда Чарли с Филом были маленькими, я изображал для них утенка Дака и вот, надо же, не разучился еще. Кьем от удивления скатился с крыльца. Впечатление было такое, что его как ветром сдуло, и, когда я увидел, как он катается в пыли, меня это так рассмешило, что я закусил руку. Я сдернул брезент с дверного проема и выбежал на пустырь, дико размахивая им во все стороны и хватаясь за волосы, будто они загорелись. Затем я «собрался с духом», поплевал на руки и решительно шагнул в хижину с поднятыми кулаками.
Я снова завесил вход брезентом и приник к щели в бамбуке. Кьем крутил головой из стороны в сторону, а на лице его был такой страх, что на меня снова накатил приступ смеха. Прямо ребра трещали. Я лег на пол и зажал рот рукой. Не могу вспомнить, когда последний раз так хохотал. Как будто в меня духи вселились. И чем больше я думал о том, что сижу теперь в джунглях, друг мучается в лихорадке, дочка с приветом, а я, вместо того чтобы заняться генератором, валяю дурака и пугаю местного шамана, тем истеричнее становился мой смех.
Кто-то поднял брезент, пока я лежал на полу, схватившись за бока. Это бородач принес мне инструменты. Кьем стоял за ним и наблюдал. Мне пришлось притвориться, что я корчусь от боли. Бородач взглянул на меня и поставил сумку с инструментами на пол.
Сумка была плетеная, расписная, а внутри лежал набор тех самых инструментов, которыми на моих глазах пользовались в поле сборщики опиума. Два лезвия в форме полумесяца, обычный нож и ножик с тремя параллельными лезвиями. Я тут же пришел в себя.
– Что это? Они не годятся!
Бородатый таец ухмыльнулся и развернулся к выходу. Я последовал за ним искать Джека, чтобы пожаловаться. Но Джека нигде поблизости было не видно.
Под пристальным взглядом Кьема я вернулся в сарай. Мне уже было не до смеха, хотя я вспомнил про перочинный нож, который я, как бойскаут, таскал в кармане. Там и отвертка была, но, правда, она мне не понадобилась. Как только я начал тряпкой счищать грязь с мотора, со свечи зажигания свалился колпачок и упал мне в руку. Он просто разболтался. Я закрутил его, дернул стартер, и генератор с шумом завелся. Пришлось его заглушить. Я не хотел, чтобы Кьем подумал, что я так легко справился с духами. Так что я сел и выкурил сигарету, чтобы потянуть время. Преподаватели в Оксфорде тоже так поступают: притворяются, что у них годы ушли на то, чтобы сказать новое слово про Китса или Томаса Де Квинси, а на самом деле их в курилке осенило, пока они там болтали о том о сем.
Прежде чем завести генератор, я еще раз осмотрел сарай. Коробки с «Калполом» так и стояли, но больше ничего не было, кроме мотка кабеля и канистры моторного масла. Наконец я дернул шнур стартера, мотор затрещал и завелся. Жуткие звуки вырвались из динамиков, разносясь по округе. Я удостоверился, что агрегат работает исправно, и вышел.
Кьем странно смотрел на меня. Я не знал, чем заняться, подошел к приемнику, выключил его, передумал и снова включил. Через пару минут появился Джек со своими оруженосцами. Джек был, по-видимому, очень доволен моей работой.
– Эй! У вас получилось!
– Ничего особенного. Вот, забирайте. – Я протянул ему «инструменты». – Они мне не пригодились.
Джек, поморщившись, покосился на сумку и сказал что-то ехидное своему бородатому помощнику. Тот пожал плечами и начал бурчать в свое оправдание. Джек снова повернулся ко мне:
– Отлично. Джек никогда не остается в долгу, верно? Но я уже расплатился бутылкой виски. Как, еще раз скажите, вас зовут?
– Дэн.
– Джек никогда не остается в долгу, так, Дэн?
– Так.
Он дал мне сигарету. Лицо бородача ничего не выражало, было непроницаемо, но глаза его выдавали, и от того, как он смотрел на меня, мне становилось не по себе. И тут я сказал:
– Неплохой у вас генератор. Вы бы могли не только радио…
– Знаю, – оборвал меня Джек. Я понял, что он не любит, когда ему указывают.
– Все, что нужно, это кабель, несколько ламп – и вы могли бы электрифицировать всю деревню.
– Тоже знаю. – Он фыркнул. – Для этого я и притащил сюда эту рухлядь. Ну, так что мне, по-вашему, еще понадобится?
Я наскоро прикинул, сколько потребуется кабеля, патронов, ламп, плюс запасные, изо всех сил стараясь не походить на колонизатора. Джек смотрел на меня прищурившись, задумчиво потягивая сигарету.
– Я доставлю их сюда на слонах, а вы мне все сделаете, да, Дэн?
Я не знал, сколь долго, по его предположениям, я останусь здесь, но неожиданно для самого себя сказал:
– Запросто.
Если Джек, как он говорил, действительно платил по счетам, я бы для него и в слоновий хобот лампочку вкрутил.
Первым делом я проверил самые простые варианты. Ну, например, пустой бензобак. Но в баке оказалось полно горючего. Потом подтянул клеммы, подсоединил провода высокого напряжения и еще кое-где посмотрел проводку. Я очень надеялся, что это окажется не сложнее, потому что тогда я бы не справился. И как раз в тот момент, когда я разглядывал щиток, я почувствовал, что кто-то смотрит на меня с порога.
Это был Кьем. Он следил за мной вытаращенными глазами, и вены у него на лбу вздулись от напряжения. Пока не принесли инструменты, заняться мне больше было нечем – кожух-то не снять, – и я, как фокусник, пару раз взмахнул руками над генератором. Кьем еще больше вылупил глаза. Потом я посвистел немного в провода и выразительно поднял вверх руки.
Но кривляться мне скоро надоело, так что я вытащил брезент из-под мотора и завесил дверной проем.
Если мне нельзя смотреть на твое колдовство, тебе нельзя смотреть на мое. Мне было наплевать, что он обидится.
Кьем был страшно разочарован. На просвет, сквозь щели я видел его силуэт на крыльце, а он не мог меня разглядеть: я-то находился в темноте. Он стоял согнувшись, прижав ухо к стенке, и пытался уловить хоть какой-то звук. Я бесшумно подобрался поближе, приложил рот к бамбуку и громко крякнул. Когда Чарли с Филом были маленькими, я изображал для них утенка Дака и вот, надо же, не разучился еще. Кьем от удивления скатился с крыльца. Впечатление было такое, что его как ветром сдуло, и, когда я увидел, как он катается в пыли, меня это так рассмешило, что я закусил руку. Я сдернул брезент с дверного проема и выбежал на пустырь, дико размахивая им во все стороны и хватаясь за волосы, будто они загорелись. Затем я «собрался с духом», поплевал на руки и решительно шагнул в хижину с поднятыми кулаками.
Я снова завесил вход брезентом и приник к щели в бамбуке. Кьем крутил головой из стороны в сторону, а на лице его был такой страх, что на меня снова накатил приступ смеха. Прямо ребра трещали. Я лег на пол и зажал рот рукой. Не могу вспомнить, когда последний раз так хохотал. Как будто в меня духи вселились. И чем больше я думал о том, что сижу теперь в джунглях, друг мучается в лихорадке, дочка с приветом, а я, вместо того чтобы заняться генератором, валяю дурака и пугаю местного шамана, тем истеричнее становился мой смех.
Кто-то поднял брезент, пока я лежал на полу, схватившись за бока. Это бородач принес мне инструменты. Кьем стоял за ним и наблюдал. Мне пришлось притвориться, что я корчусь от боли. Бородач взглянул на меня и поставил сумку с инструментами на пол.
Сумка была плетеная, расписная, а внутри лежал набор тех самых инструментов, которыми на моих глазах пользовались в поле сборщики опиума. Два лезвия в форме полумесяца, обычный нож и ножик с тремя параллельными лезвиями. Я тут же пришел в себя.
– Что это? Они не годятся!
Бородатый таец ухмыльнулся и развернулся к выходу. Я последовал за ним искать Джека, чтобы пожаловаться. Но Джека нигде поблизости было не видно.
Под пристальным взглядом Кьема я вернулся в сарай. Мне уже было не до смеха, хотя я вспомнил про перочинный нож, который я, как бойскаут, таскал в кармане. Там и отвертка была, но, правда, она мне не понадобилась. Как только я начал тряпкой счищать грязь с мотора, со свечи зажигания свалился колпачок и упал мне в руку. Он просто разболтался. Я закрутил его, дернул стартер, и генератор с шумом завелся. Пришлось его заглушить. Я не хотел, чтобы Кьем подумал, что я так легко справился с духами. Так что я сел и выкурил сигарету, чтобы потянуть время. Преподаватели в Оксфорде тоже так поступают: притворяются, что у них годы ушли на то, чтобы сказать новое слово про Китса или Томаса Де Квинси, а на самом деле их в курилке осенило, пока они там болтали о том о сем.
Прежде чем завести генератор, я еще раз осмотрел сарай. Коробки с «Калполом» так и стояли, но больше ничего не было, кроме мотка кабеля и канистры моторного масла. Наконец я дернул шнур стартера, мотор затрещал и завелся. Жуткие звуки вырвались из динамиков, разносясь по округе. Я удостоверился, что агрегат работает исправно, и вышел.
Кьем странно смотрел на меня. Я не знал, чем заняться, подошел к приемнику, выключил его, передумал и снова включил. Через пару минут появился Джек со своими оруженосцами. Джек был, по-видимому, очень доволен моей работой.
– Эй! У вас получилось!
– Ничего особенного. Вот, забирайте. – Я протянул ему «инструменты». – Они мне не пригодились.
Джек, поморщившись, покосился на сумку и сказал что-то ехидное своему бородатому помощнику. Тот пожал плечами и начал бурчать в свое оправдание. Джек снова повернулся ко мне:
– Отлично. Джек никогда не остается в долгу, верно? Но я уже расплатился бутылкой виски. Как, еще раз скажите, вас зовут?
– Дэн.
– Джек никогда не остается в долгу, так, Дэн?
– Так.
Он дал мне сигарету. Лицо бородача ничего не выражало, было непроницаемо, но глаза его выдавали, и от того, как он смотрел на меня, мне становилось не по себе. И тут я сказал:
– Неплохой у вас генератор. Вы бы могли не только радио…
– Знаю, – оборвал меня Джек. Я понял, что он не любит, когда ему указывают.
– Все, что нужно, это кабель, несколько ламп – и вы могли бы электрифицировать всю деревню.
– Тоже знаю. – Он фыркнул. – Для этого я и притащил сюда эту рухлядь. Ну, так что мне, по-вашему, еще понадобится?
Я наскоро прикинул, сколько потребуется кабеля, патронов, ламп, плюс запасные, изо всех сил стараясь не походить на колонизатора. Джек смотрел на меня прищурившись, задумчиво потягивая сигарету.
– Я доставлю их сюда на слонах, а вы мне все сделаете, да, Дэн?
Я не знал, сколь долго, по его предположениям, я останусь здесь, но неожиданно для самого себя сказал:
– Запросто.
Если Джек, как он говорил, действительно платил по счетам, я бы для него и в слоновий хобот лампочку вкрутил.