Страница:
– Фил, – прошептала Чарли.
Я тоже испытал это чувство падения – но по-другому, не так, как он говорил.
– Мы должны все рассказать, – твердо заявил Фил. – Так было бы правильно.
– Нет, – решительно воспротивилась Чарли. Затем она подошла к Филу и взяла его за руку. – Из всех возможных сценариев этот – наихудший.
– Мы должны выстоять, Фил, – сказал я. – Все вчетвером. Возьми себя в руки.
– Я был в поле и говорил с Богом. Я спросил Его, надо ли нам покаяться?
– И что же Он ответил? – спросила Чарли.
– Он сказал: «Покайся. Расскажи все Руперту».
В сумерках явился Джек. Момент он выбрал – хуже не придумаешь. Фил был сам не свой от напряжения, и я боялся, что в любую минуту его может потянуть на исповедь. Нам уже пришлось вытерпеть зрелище – как Фил сидит на корточках и шепчет признание в лохматые уши медвежонка. Я не слышал, что он там говорил, но, заметив приближающегося Джека, предупредил Чарли, чтобы она держала Фила при себе, побеседовала бы с ним, успокоила.
Наблюдая за Джеком из хижины, мы видели, что он держит в руке полупустую бутылку «Джонни Уокера». С ним пришел и старик колдун Кьем.
– Будьте начеку, – выдохнула Чарли.
Мы с Миком вышли на крыльцо. Джек был без своего кнута, но с пистолетом в кобуре. Вместе со своим спутником он присел на корточки, затем поднял бутылку, отвинтил крышку и протянул Мику:
– Как нога?
– Болит.
– Вот, выпейте, полегчает.
Мы переглянулись, Джек сказал:
– Я приказал своему человеку остаться в сарае, он спрятался за перегородкой, там, где лекарства стоят, и, когда кто-то попытался сломать мотор, мы его поймали.
– Это был Као? – вырвалось у меня. Мне было и страшно, и тошно, и в то же время я чувствовал огромное облегчение.
Джек посмотрел на меня с подозрением:
– Я сказал кто-то, а кто это был, не ваше дело. Ясно? По крайней мере, теперь я знаю наверняка: этот кто-то еще и фотографии вам подкладывал. Довольны? Во всяком случае одна из ваших проблем решена. С моей помощью, разумеется. А меня беспокоит только одно – мой племянник. Ну, сможете мне помочь?
– Не понимаю, каким образом.
– Вы его видели?
Я отхлебнул из бутылки большой глоток.
– Нет.
Этот обходительный Джек с его угощением нравился мне ничуть не больше, чем когда он размахивал кнутом.
Он повернулся к Мику:
– А вы?
– Нет. – Мик вытер губы.
Джек снова пристально смотрел на нас. Я чувствовал, как по мне течет пот. Внезапно он заявил:
– Вот Кьем тоже к вам по делу пришел.
Кьем слегка кивнул при упоминании его имени.
– Он говорит, что ему не нравится эта хижина, – продолжил Джек. – В ней полно злых духов. Говорит, их ваша дочь подманила. Единственный выход – спалить хижину дотла.
Сразу же у меня перед глазами встала крадущаяся в лунном свете фигура паренька с канистрой в руках. Что это? Джек играет со мной? Хочет исполнить волю своего племянника?
Он, как видно, внимательно следил за моей реакцией.
– Но мы не можем это сделать, – продолжал Джек, – потому что твоя дочь не хочет выходить из хижины. Поэтому Кьем собирается ей помочь. Полная луна будет стоять два дня, начиная с сегодняшнего. Благоприятная ночь для изгнания духов.
– Луна! – произнес Кьем, тыча пальцем в небо.
– Кьем говорит: ночью ваша дочь должна пройти через Ворота духов, чтобы Повелитель Луны перестал сердиться.
Я покачал головой:
– Вы сами знаете, Чарли не выходит из хижины.
В эту минуту на пороге, потирая руки, появился потный и возбужденный Фил. Джек говорил с Кьемом. Тот обращался непосредственно ко мне, а Джек переводил и при этом не выпускал Фила из поля зрения.
– Он говорит, вы ее отец. Только вы знаете, как ее уговорить. Дело семейное. Он говорит, что крестьяне помогут и он сам сделает все, что в его силах. Он призовет добрых духов, чтобы прогнать злых. Но без вас ничего не выйдет. Ему надо потратить много времени на приготовления, а от нее требуется лишь согласие пройти через Ворота духов в течение двух ближайших ночей, иначе время будет упущено. Он говорит, что ваша дочь лежит в утробе своего страха. Она должна родиться, а вам следует ей помочь.
На протяжении всего разговора Джек не отводил от Фила взгляда.
Кьем кивнул мне, после чего поднялся на ноги и заковылял прочь. Джек тоже встал.
– Пойду пошлю людей в джунгли искать мальчишку. А что с твоим сыном? – спросил он.
– Животом мается, – сказал я небрежно. – Понос. Джек развернулся и ушел. Я перевел взгляд с обливающегося потом Фила на хижину позади него. В дверях стояла Чарли. Она слышала все, что было сказано.
Позднее Кьем вернулся, чтобы заменить свечи и добавить благовоний. Он по-прежнему отказывался входить в хижину, совершал недоступные пониманию обряды и возился с домиком для духов, вдувая дым через дверцу и развешивая крошечные колокольчики под крышей.
– Но нам же надо хоть что-то предпринять, Чарли, – заявил я позже, когда мы все уже лежали в своих спальных мешках. По ее лицу пробегали тени, отбрасываемые пламенем горящих свечей. Казалось, она строит мне гримасы, и я осознал, как далеко осталось то время, когда она была ребенком. При таком освещении она выглядела постаревшей, сломленной, измученной заботами.
– Знаешь, девочка, похоже на то, что для тебя намечаются перемены к лучшему, – влез в разговор Мик.
Где-то на улице, в деревне, забивали очередную свинью. Ее пронзительный визг был до ужаса переполнен болью.
– Я сама этого хочу, – проговорила Чарли. – Я хочу это сделать ради всех нас. Но не могу.
– Сможешь, если в молитве попросишь о помощи, – обратился к Чарли Фил. – Каждая молитва – шаг на пути к твоей свободе.
Чарли покачала головой, а я спросил, что она думает по поводу этих фотографий. Я предположил, что, может быть, ее здесь удерживает колдовство Као.
Я спросил у нее, как она считает, неужели Кьем действительно может справиться с духами и освободить ее? Что за дьявольщина, ведь все это дурацкие суеверия! Но ведь она попала от них в зависимость!
– Ты, по-моему, чересчур уверен в том, что Као теперь не будет нам вредить.
– Думаю, – ответил я, – что этот дух впредь тебя не побеспокоит.
Филу этот разговор был крайне неприятен:
– Только один дух может нам помочь, и это Святой Дух. Что вы зациклились на демонах?
Ничего не упуская, я обсудил с Чарли то, о чем с помощью Джека поведал Кьем, – всю эту чепуху насчет того, что ей следует пойти на мировую с Повелителем Луны. О добрых духах и о злых духах. Мы попытались разобраться, как это все может нам помочь. Свинья визжала не переставая и все никак не могла умереть.
– У тебя есть шанс осознать свой поступок, – сказал Мик, – Нарушенное табу.
– Я осознала! – раздраженно бросила Чарли. – Ты думаешь, я не понимаю?
– Единственный путь тот, который указал Господь, – сердито возразил Фил.
– Но то, что он сказал… то, что он предлагает… – Мик никак не мог подобрать слова, чтобы выразить свою мысль. – Дело в том, что… Долго еще они собираются мучить животное?
Мы притихли в своих спальных мешках. Визг прервался, а потом снова начал набирать силу. Никто не произнес вслух ни слова, но, по-моему, в этот момент до каждого из нас дошло: это была не свинья.
34
35
Я тоже испытал это чувство падения – но по-другому, не так, как он говорил.
– Мы должны все рассказать, – твердо заявил Фил. – Так было бы правильно.
– Нет, – решительно воспротивилась Чарли. Затем она подошла к Филу и взяла его за руку. – Из всех возможных сценариев этот – наихудший.
– Мы должны выстоять, Фил, – сказал я. – Все вчетвером. Возьми себя в руки.
– Я был в поле и говорил с Богом. Я спросил Его, надо ли нам покаяться?
– И что же Он ответил? – спросила Чарли.
– Он сказал: «Покайся. Расскажи все Руперту».
В сумерках явился Джек. Момент он выбрал – хуже не придумаешь. Фил был сам не свой от напряжения, и я боялся, что в любую минуту его может потянуть на исповедь. Нам уже пришлось вытерпеть зрелище – как Фил сидит на корточках и шепчет признание в лохматые уши медвежонка. Я не слышал, что он там говорил, но, заметив приближающегося Джека, предупредил Чарли, чтобы она держала Фила при себе, побеседовала бы с ним, успокоила.
Наблюдая за Джеком из хижины, мы видели, что он держит в руке полупустую бутылку «Джонни Уокера». С ним пришел и старик колдун Кьем.
– Будьте начеку, – выдохнула Чарли.
Мы с Миком вышли на крыльцо. Джек был без своего кнута, но с пистолетом в кобуре. Вместе со своим спутником он присел на корточки, затем поднял бутылку, отвинтил крышку и протянул Мику:
– Как нога?
– Болит.
– Вот, выпейте, полегчает.
Мы переглянулись, Джек сказал:
– Я приказал своему человеку остаться в сарае, он спрятался за перегородкой, там, где лекарства стоят, и, когда кто-то попытался сломать мотор, мы его поймали.
– Это был Као? – вырвалось у меня. Мне было и страшно, и тошно, и в то же время я чувствовал огромное облегчение.
Джек посмотрел на меня с подозрением:
– Я сказал кто-то, а кто это был, не ваше дело. Ясно? По крайней мере, теперь я знаю наверняка: этот кто-то еще и фотографии вам подкладывал. Довольны? Во всяком случае одна из ваших проблем решена. С моей помощью, разумеется. А меня беспокоит только одно – мой племянник. Ну, сможете мне помочь?
– Не понимаю, каким образом.
– Вы его видели?
Я отхлебнул из бутылки большой глоток.
– Нет.
Этот обходительный Джек с его угощением нравился мне ничуть не больше, чем когда он размахивал кнутом.
Он повернулся к Мику:
– А вы?
– Нет. – Мик вытер губы.
Джек снова пристально смотрел на нас. Я чувствовал, как по мне течет пот. Внезапно он заявил:
– Вот Кьем тоже к вам по делу пришел.
Кьем слегка кивнул при упоминании его имени.
– Он говорит, что ему не нравится эта хижина, – продолжил Джек. – В ней полно злых духов. Говорит, их ваша дочь подманила. Единственный выход – спалить хижину дотла.
Сразу же у меня перед глазами встала крадущаяся в лунном свете фигура паренька с канистрой в руках. Что это? Джек играет со мной? Хочет исполнить волю своего племянника?
Он, как видно, внимательно следил за моей реакцией.
– Но мы не можем это сделать, – продолжал Джек, – потому что твоя дочь не хочет выходить из хижины. Поэтому Кьем собирается ей помочь. Полная луна будет стоять два дня, начиная с сегодняшнего. Благоприятная ночь для изгнания духов.
– Луна! – произнес Кьем, тыча пальцем в небо.
– Кьем говорит: ночью ваша дочь должна пройти через Ворота духов, чтобы Повелитель Луны перестал сердиться.
Я покачал головой:
– Вы сами знаете, Чарли не выходит из хижины.
В эту минуту на пороге, потирая руки, появился потный и возбужденный Фил. Джек говорил с Кьемом. Тот обращался непосредственно ко мне, а Джек переводил и при этом не выпускал Фила из поля зрения.
– Он говорит, вы ее отец. Только вы знаете, как ее уговорить. Дело семейное. Он говорит, что крестьяне помогут и он сам сделает все, что в его силах. Он призовет добрых духов, чтобы прогнать злых. Но без вас ничего не выйдет. Ему надо потратить много времени на приготовления, а от нее требуется лишь согласие пройти через Ворота духов в течение двух ближайших ночей, иначе время будет упущено. Он говорит, что ваша дочь лежит в утробе своего страха. Она должна родиться, а вам следует ей помочь.
На протяжении всего разговора Джек не отводил от Фила взгляда.
Кьем кивнул мне, после чего поднялся на ноги и заковылял прочь. Джек тоже встал.
– Пойду пошлю людей в джунгли искать мальчишку. А что с твоим сыном? – спросил он.
– Животом мается, – сказал я небрежно. – Понос. Джек развернулся и ушел. Я перевел взгляд с обливающегося потом Фила на хижину позади него. В дверях стояла Чарли. Она слышала все, что было сказано.
Позднее Кьем вернулся, чтобы заменить свечи и добавить благовоний. Он по-прежнему отказывался входить в хижину, совершал недоступные пониманию обряды и возился с домиком для духов, вдувая дым через дверцу и развешивая крошечные колокольчики под крышей.
– Но нам же надо хоть что-то предпринять, Чарли, – заявил я позже, когда мы все уже лежали в своих спальных мешках. По ее лицу пробегали тени, отбрасываемые пламенем горящих свечей. Казалось, она строит мне гримасы, и я осознал, как далеко осталось то время, когда она была ребенком. При таком освещении она выглядела постаревшей, сломленной, измученной заботами.
– Знаешь, девочка, похоже на то, что для тебя намечаются перемены к лучшему, – влез в разговор Мик.
Где-то на улице, в деревне, забивали очередную свинью. Ее пронзительный визг был до ужаса переполнен болью.
– Я сама этого хочу, – проговорила Чарли. – Я хочу это сделать ради всех нас. Но не могу.
– Сможешь, если в молитве попросишь о помощи, – обратился к Чарли Фил. – Каждая молитва – шаг на пути к твоей свободе.
Чарли покачала головой, а я спросил, что она думает по поводу этих фотографий. Я предположил, что, может быть, ее здесь удерживает колдовство Као.
Я спросил у нее, как она считает, неужели Кьем действительно может справиться с духами и освободить ее? Что за дьявольщина, ведь все это дурацкие суеверия! Но ведь она попала от них в зависимость!
– Ты, по-моему, чересчур уверен в том, что Као теперь не будет нам вредить.
– Думаю, – ответил я, – что этот дух впредь тебя не побеспокоит.
Филу этот разговор был крайне неприятен:
– Только один дух может нам помочь, и это Святой Дух. Что вы зациклились на демонах?
Ничего не упуская, я обсудил с Чарли то, о чем с помощью Джека поведал Кьем, – всю эту чепуху насчет того, что ей следует пойти на мировую с Повелителем Луны. О добрых духах и о злых духах. Мы попытались разобраться, как это все может нам помочь. Свинья визжала не переставая и все никак не могла умереть.
– У тебя есть шанс осознать свой поступок, – сказал Мик, – Нарушенное табу.
– Я осознала! – раздраженно бросила Чарли. – Ты думаешь, я не понимаю?
– Единственный путь тот, который указал Господь, – сердито возразил Фил.
– Но то, что он сказал… то, что он предлагает… – Мик никак не мог подобрать слова, чтобы выразить свою мысль. – Дело в том, что… Долго еще они собираются мучить животное?
Мы притихли в своих спальных мешках. Визг прервался, а потом снова начал набирать силу. Никто не произнес вслух ни слова, но, по-моему, в этот момент до каждого из нас дошло: это была не свинья.
34
Я вздрогнул когда был сделан первый надрез, а Кьем широко улыбнулся. Он начал часто мне улыбаться, и это только добавляло беспокойства. Лезвие процарапало кожу бицепса в трех местах, теперь там выступили капельки крови, смешанной с синим красителем какого-то тропического растения. Кьем осторожно переместил нож, на глаз определяя расстояние, и снова воткнул его мне в руку. Он пришел к хижине с рассветом, хлопая в ладоши, посвистывая и приглашая нас выйти наружу.
Отнюдь не понаслышке знакомый с салонами татуировки, Мик заметил:
– Я тоже однажды прошел через это.
– Не уподобляйтесь язычникам, – сказал Фил. – Просите избавление от лукавого!
– Ты когда-нибудь дашь языку отдохнуть? – Я испытывал жгучую боль, и от бесконечных замечаний
Фила у меня просто зубы сводило.
– Да не трогай его, – прервал меня Мик, – оставь его в покое.
Фил вскоре ушел, все происходящее он считал варварством. Я по-прежнему панически боялся, как бы он не натворил глупостей, но пока мне делали наколку, всех это здорово развлекло. Сначала через обряд прошла Чарли. От свежей татуировки ее рука опухла, и она то и дело пыталась потрогать рисунок, хотя Кьем ей это запретил. Набао раскурила для нее трубку, а я сделал вид, что не обратил на это внимания. Кьем предложил сделать нам одинаковые татуировки, чтобы сбить с толку злых духов, когда они выйдут из Чарли.
Сказано – сделано.
Джек, по-видимому, назначил себе нового помощника. Он отзывался на имя Пу. Он единственный из боевиков ходил с пулеметной лентой на груди и достаточно причудливо изъяснялся на английском. Не знаю, что в это утро привело его к нам, но он присутствовал при татуировке, выражая одобрение и на?» шей выдержке, и умению Кьема.
– Он лечить, этот Кьем, да, вот ты хоть треснуть, – с энтузиазмом заверял нас Пу.
Лицо у него было все в морщинках, и зубов явно не хватало. Насчет возраста я терялся. У него был неопределенно средний возраст, и отличался он редкой болтливостью. Мне пришло в голову, что головорезом может стать любой – «размер значения не имеет».
– Меня раз змея кусать, Кьем лечить. Хорошо лечить. Я совсем умирать. Уууууу! Его трава знать, трава помогать. Он твоя Чарли хорошо лечить!
Пу мне и пояснил, зачем Кьему понадобилось сделать нам эту татуировку.
– Его сказать, ты нести дух. Ууууууу! Его сказать, тату помогать тебе искать дорога в мир. – Пу энергично кивал головой и улыбался.
У меня никогда не было татуировки. Большинство парней, которых я знал, Мик был из их числа, сделали себе наколки еще в школе и теперь их стеснялись. Нынче у молодежи это опять стало модно. Все эти кельтские руны и китайские иероглифы на обнаженных плечах придавали маменькиным сынкам такой залихватский вид, будто они только что перепихнулись за углом. А мне это всегда казалось глупым, да и сейчас кажется. Но у Кьема на этот счет были свои взгляды, и мне пришлось согласиться.
– По крайней мере, ты свою татуировку заслужила, – сказал я Чарли.
– Как мне следует это понимать?
– Вы, дети, любите татуировки как символ жизненного опыта. Только вот опыта у вас нет.
Чарли обиженно посмотрела на меня:
– Почему для тебя так важно постоянно смотреть на нас сверху вниз? А, папа? Почему?
Я не знал, что ответить, и, должен сказать, был несколько шокирован, когда Кьем достал из рабочей сумки резачок для маковых головок. Он положил его перед нами и, растерев какое-то растение, приготовил из его сока темно-синюю краску. Все это сопровождалось сложным ритуалом. Зажгли еще несколько горшочков с благовониями, у меня уже начинала побаливать голова от дыма. Кьем поднял свой резачок к небу и с полузакрытыми глазами пробормотал очередное заклинание.
Я посмотрел на Мика, собираясь что-то сказать, но Пу жестом остановил меня. С его лица сошла улыбка.
– Не говорить ему. Не шутить ему. Не называть никакой слово. Один раз ты сказать, дух уходить. Где искать?
Смысла я не понял, зато отлично почувствовал содержащийся в предупреждении упрек.
Итак, Чарли выпало идти первой, только она никуда не пошла, а уселась в дверях. Точно так же как она отказывалась выходить, Кьем ни за что не соглашался войти, поэтому операция совершалась на пороге. Кьем извлек из своей сумки еще какую-то местную траву и, размяв, втер ее в кожу Чарли. Это было что-то вроде обезболивающего, однако она все равно сморщилась, когда он сделал первый неглубокий надрез.
– Больно?
– Терпимо.
– Откуда такая стойкость? – произнес я, постепенно раздражаясь.
– Спокойно, папа. У тебя все впереди.
Разумеется, было очень больно. Но с каждым тройным надрезом боль отступала. Я заметил, что, прежде чем обмакнуть свое орудие в краску, Кьем макал лезвие в какую-то чашечку. Наверное, там был опиум, который и облегчал боль в руке, – небольшое вознаграждение за мои мучения.
Смотреть сверху вниз? Неужели действительно за мной такое водилось? Слова Чарли заставили меня снова вспомнить день, когда я ударил Фила. Это был не шлепок, не толчок, а довольно жесткий удар кулаком в челюсть, настолько сильный, что свалил его с ног. И не потому, что он испортил какую-то книжку, а всего лишь из-за того, что я разругался с Шейлой. Она тогда завела разговор, что неплохо бы поискать работу. Дети отнимают у нее все меньше времени, дома заняться нечем, а я, мне и сейчас стыдно вспоминать, сказал: «Нет, я против». Нет, нет и нет. Чарли в то время бегала и на танцы, и в драмкружок, проводила вечера у подружек, все меньше нуждалась в нас. А Фил, как раз ему стукнуло двенадцать, открыл для себя прелести онанизма, и я нашел у него под кроватью порножурнал. И тут еще Шейла заявляет, что не хочет от меня зависеть. Вот и вышел скандал. Ну а Фил? За что он получил от меня в челюсть? Из-за порножурналов? Не такой уж я ханжа. К тому же, подумаешь, картинки! Делов-то! Просто я ненавидел их молодость. Ненавидел. Потому что их молодость означала, что моя молодость прошла. Насовсем. И вместе с ней рассыпалось все мое маленькое игрушечное королевство. Навсегда.
Ох, Фил, как я жалею о том ударе. Я каждый день получаю сдачи. И потом, в свое время мне ведь тоже было двенадцать. Что ты об этом знаешь? Черт, ну как же болела наколка!
Пока Кьем работал, Пу болтал без передышки, и мы узнали кое-какие подробности о Джеке и о его племяннике.
– Завтра ночь Джек идет через горы. Племянник потеряться. Большая задача, находить надо. Племянник Джек курить много трубка. Его отец сказать ууууууу! Джек, пожалста, взять глупый мальчишка, ты можешь, пожалста, давать ему ум? Так Джек давать ему ум, а он взять и сделать своя отряд. Джек сильно недовольный.
– С Као? – спросил я, в то время как Кьем делал мне новый надрез. – Они с Као собирались организовать свое дело?
– Тихо говорить! – Пу не хотел вспоминать о Као. – Может, племянник уже новый место ходить, новый дело делать? Джек проверять завтра. Может, день, может, три дня. Может, мириться, может, воевать. – Я поморщился, и Пу спросил: – Сильно болеть?
– Улавливаешь? – спросил я Мика.
– Ага, – ответил он задумчиво. – Улавливаю. Когда дело было сделано, Кьем стал собирать ножички в вышитую сумку, но Мик закатал рукав, показывая на свою руку. Кьем задумался, потом что-то сказал Пу.
– Твоя дочка не имей, – засмеялся тот. – Ты не нести дух для она!
Мик все еще держал перед Кьемом свою мощную руку.
– Моя бояться! – воскликнул Пу. – Ты хотеть помогай друг, но дух слишком злой, тебе никак!
Кьем, по-видимому, и сам не одобрял эту затею. Он сказал что-то резким тоном, и Пу произнес:
– В тебе нет ее кровь. Дух сердиться и нападать, когда ты помогать своя друг.
Мик указал на руку:
– Давай. Чего уж теперь? Правильно я говорю? Кьем пожал плечами, развернул сумку и сосредоточенно начал осматривать его руку, выбирая подходящее место для наколки. Что бы я по этому поводу ни думал, я промолчал. С одной стороны, может, он хотел иметь сувенир, чтобы показать дома ребятам, а с другой – это мог быть его способ выразить нам свою полную поддержку.
Теперь у Чарли, у Мика и у меня был на руке один и тот же знак. Не китайские письмена, но что-то похожее, и среди прочего на рисунке был изображен загнутый вверх полумесяц, видимо повторяющий очертания той четверти луны, которую, по мнению жителей деревни, похитила в ту памятную ночь Чарли.
Позже, когда выдалась спокойная минута и мы остались вдвоем, она сказала:
– Он ведь для тебя все, что угодно, сделает, так ведь?
– Кто?
– Кто? Кто? – передразнила она. – Ты думаешь, я о ком?
– О Мике?
– Да. О Мике. Он на все готов для тебя.
Я пожал плечами.
– Не могу представить, что может быть такой друг, – продолжала она. – Здорово. Вот так взять и пойти за тобой в джунгли. Не задавая вопросов.
– Он пришел спасти тебя.
– Ну что ты говоришь, папа? Спасти меня? Да, конечно, но ради тебя. Ты мне говорил, он все деньги для тебя взял? Он за тебя в огонь и в воду. Даже татуировку сделал.
Я инстинктивно потрогал свежий шрам на руке.
– И что?
Она скривила губы и, вероятно подражая моему голосу, переспросила:
– И что? Это все, что ты можешь сказать? И что?
– А ты хочешь, чтобы я запрыгал от радости?
– Ты хоть понимаешь, кто у тебя есть? Мне не нравилось, куда она клонит.
– Ты это к чему?
– Ни к чему, папа! Я просто хочу сказать, что это очевидно!
– Что тебе очевидно?
– Мик тебя любит. – Я закашлялся. – Папа, как слепой!
– Что ты хочешь сказать? – спросил я. – В каком смысле любит? Я же не голубой.
Чарли рассердилась:
– Как ты можешь так говорить? Как ты смеешь? Как?
То ли из-за этой перепалки, то ли из-за боли в руке, а возможно, из-за всего вместе меня стало подташнивать, и я вышел наружу. Кроме того, запах благовоний тяжело на меня действовал. Еще я хотел найти Фила, узнать, чем он занимается на маковых полях? Мик был неподалеку от хижины. Он не пошел со мной: мы договорились не бросать Чарли без присмотра.
Поднявшись вверх по склону, я заметил, что мак начал отцветать. Я потерял счет времени, и пришлось, загибая пальцы, припоминать, сколько дней мы здесь провели. Невероятно, но мы были здесь всего шесть дней, а казалось, что уже месяца три позади.
Дело было к вечеру, крестьяне ушли в деревню, поля опустели. По большей части мак стоял с надрезанными головками, без лепестков. То, что в этом сезоне он созрел быстро, послужило, видимо, на пользу и Джеку, и жителям деревни. Они могли в короткие сроки собрать урожай и переправить товар. Джек сказал мне, что в следующий сезон эту деревню не будут использовать. Крестьянам приходилось постоянно менять плантации. Они пользовались партизанской системой земледелия.
Поначалу я нигде не видел Фила. В последнее время он все чаще поднимался выше по склону, наверное, чтобы быть ближе к Богу. Мысль о том, как он ходит туда-сюда, разговаривая в голос, борясь со своей совестью в ожидании знака с небес, не давала мне покоя. Он был как бомба с часовым механизмом. Я знал, что мне придется сделать немыслимое усилие, чтобы вытащить нас отсюда, но что?
На некоторых маковых головках виднелись капли загустевшего сока в тех местах, где он продолжал сочиться, после того как сборщики ушли со своими орудиями. Я отломил от одной головки прозрачную восковую капельку и стал рассматривать. В ней искрился солнечный свет. Я понюхал опиум, попробовал на вкус, но ничего не почувствовал и стряхнул его с ладони.
Что касается Чарли, то я просто выбился из сил, придумывая, каким образом выманить ее из хижины. Я умолял ее вспомнить о домашнем очаге, пока меня самого не замутило от фальшивой райской картинки, которую нарисовал. Я испробовал все слова, но ничего не помогало. Я просто не мог достучаться до нее.
Фила я услышал раньше, чем увидел. Он стоял на коленях среди маков и громко молился. В бешенстве я кинулся к нему, но резко остановился. Фил выкрикивал, задыхаясь, первую строчку «Отче наш». Он едва успевал набрать воздух:
– «Отче наш иже еси на небесех… отче наш иже еси на небесех… отче наш иже еси на…»
Его лицо и молитвенно сложенные ладони были измазаны красным. Мне показалось, что он порезался, и я с криком упал перед ним на колени, но он, видимо, почти не замечал моего присутствия. Он дрожал и исступленно молился. Я поискал, откуда могла идти кровь, но не нашел порезов. Только приложив пальцы к его щеке, я понял, что он вымазан не кровью, а соком бетеля.
Я зажал ему рот ладонью.
– Фил! Фил! Сынок, ты нас выдашь! Выдашь!
– Ты мне уже не поможешь, папа, – еле слышно сказал он.
Я сплюнул в руку, пытаясь стереть краску у него с лица. Он отпрянул, но я повалил его на землю. Пришлось сесть ему на грудь, чтобы он не дергался. У меня не хватало слюны, а он отчаянно отбивался. Пока я вытирал ему щеки, он заплакал. Я чувствовал соленый вкус его слез, пытаясь слизнуть краску с его лица. Прижал его крепче и стал обтирать ему лицо футболкой.
Мне показалось, что он начал приходить в себя.
– Все в порядке, – сказал он.
Я тяжело дышал, вдруг внезапно успокоился и обмяк.
– Фил, тебя не должны видеть в таком виде!
– Я в порядке, папа. Я вас не подведу.
Он порывался встать, но я не хотел его отпускать. Наконец он грубо толкнул меня и поднялся на ноги.
– Пошли к хижине, – сказал я.
– Оставь меня. Я в порядке. Извини, я пойду почищусь.
Я был ему не нужен. Он медленно пошел к деревне.
Я остался один среди высоких маков и не видел для нас никакого выхода. Дела шли все хуже и хуже. А в голове у меня было пусто – ни планов, ни мыслей. И в тот момент, пока я так стоял во власти отчаяния, один из цветков внезапно обронил все свои роскошные алые лепестки. Не знаю почему, но у меня от этого кровь прилила к лицу. Потом с тихим шелестом упали лепестки с другого цветка, уже ближе ко мне. Наконец то же произошло с белым маком совсем рядом со мной. Волосы у меня на руках встали дыбом, словно от заряда статического электричества.
Мне в голову пришла странная идея, что маки говорят со мной или что кто-то невидимый осторожно и не спеша приближается ко мне, желая встать рядом, и стряхивает по пути лепестки. Меня коснулся страх, но следом снизошло желанное облегчение.
Я узнал его.
Посреди высоких стеблей отцветшего мака, в рассеянном желтом свете затянутого облаками неба меня посетило откровение. Теперь я знал, что мне нужно делать. Мне надо было попасть в мир моей дочери, встать рядом с ней.
Там мне назначил встречу Таинственный Толкователь.
Отнюдь не понаслышке знакомый с салонами татуировки, Мик заметил:
– Я тоже однажды прошел через это.
– Не уподобляйтесь язычникам, – сказал Фил. – Просите избавление от лукавого!
– Ты когда-нибудь дашь языку отдохнуть? – Я испытывал жгучую боль, и от бесконечных замечаний
Фила у меня просто зубы сводило.
– Да не трогай его, – прервал меня Мик, – оставь его в покое.
Фил вскоре ушел, все происходящее он считал варварством. Я по-прежнему панически боялся, как бы он не натворил глупостей, но пока мне делали наколку, всех это здорово развлекло. Сначала через обряд прошла Чарли. От свежей татуировки ее рука опухла, и она то и дело пыталась потрогать рисунок, хотя Кьем ей это запретил. Набао раскурила для нее трубку, а я сделал вид, что не обратил на это внимания. Кьем предложил сделать нам одинаковые татуировки, чтобы сбить с толку злых духов, когда они выйдут из Чарли.
Сказано – сделано.
Джек, по-видимому, назначил себе нового помощника. Он отзывался на имя Пу. Он единственный из боевиков ходил с пулеметной лентой на груди и достаточно причудливо изъяснялся на английском. Не знаю, что в это утро привело его к нам, но он присутствовал при татуировке, выражая одобрение и на?» шей выдержке, и умению Кьема.
– Он лечить, этот Кьем, да, вот ты хоть треснуть, – с энтузиазмом заверял нас Пу.
Лицо у него было все в морщинках, и зубов явно не хватало. Насчет возраста я терялся. У него был неопределенно средний возраст, и отличался он редкой болтливостью. Мне пришло в голову, что головорезом может стать любой – «размер значения не имеет».
– Меня раз змея кусать, Кьем лечить. Хорошо лечить. Я совсем умирать. Уууууу! Его трава знать, трава помогать. Он твоя Чарли хорошо лечить!
Пу мне и пояснил, зачем Кьему понадобилось сделать нам эту татуировку.
– Его сказать, ты нести дух. Ууууууу! Его сказать, тату помогать тебе искать дорога в мир. – Пу энергично кивал головой и улыбался.
У меня никогда не было татуировки. Большинство парней, которых я знал, Мик был из их числа, сделали себе наколки еще в школе и теперь их стеснялись. Нынче у молодежи это опять стало модно. Все эти кельтские руны и китайские иероглифы на обнаженных плечах придавали маменькиным сынкам такой залихватский вид, будто они только что перепихнулись за углом. А мне это всегда казалось глупым, да и сейчас кажется. Но у Кьема на этот счет были свои взгляды, и мне пришлось согласиться.
– По крайней мере, ты свою татуировку заслужила, – сказал я Чарли.
– Как мне следует это понимать?
– Вы, дети, любите татуировки как символ жизненного опыта. Только вот опыта у вас нет.
Чарли обиженно посмотрела на меня:
– Почему для тебя так важно постоянно смотреть на нас сверху вниз? А, папа? Почему?
Я не знал, что ответить, и, должен сказать, был несколько шокирован, когда Кьем достал из рабочей сумки резачок для маковых головок. Он положил его перед нами и, растерев какое-то растение, приготовил из его сока темно-синюю краску. Все это сопровождалось сложным ритуалом. Зажгли еще несколько горшочков с благовониями, у меня уже начинала побаливать голова от дыма. Кьем поднял свой резачок к небу и с полузакрытыми глазами пробормотал очередное заклинание.
Я посмотрел на Мика, собираясь что-то сказать, но Пу жестом остановил меня. С его лица сошла улыбка.
– Не говорить ему. Не шутить ему. Не называть никакой слово. Один раз ты сказать, дух уходить. Где искать?
Смысла я не понял, зато отлично почувствовал содержащийся в предупреждении упрек.
Итак, Чарли выпало идти первой, только она никуда не пошла, а уселась в дверях. Точно так же как она отказывалась выходить, Кьем ни за что не соглашался войти, поэтому операция совершалась на пороге. Кьем извлек из своей сумки еще какую-то местную траву и, размяв, втер ее в кожу Чарли. Это было что-то вроде обезболивающего, однако она все равно сморщилась, когда он сделал первый неглубокий надрез.
– Больно?
– Терпимо.
– Откуда такая стойкость? – произнес я, постепенно раздражаясь.
– Спокойно, папа. У тебя все впереди.
Разумеется, было очень больно. Но с каждым тройным надрезом боль отступала. Я заметил, что, прежде чем обмакнуть свое орудие в краску, Кьем макал лезвие в какую-то чашечку. Наверное, там был опиум, который и облегчал боль в руке, – небольшое вознаграждение за мои мучения.
Смотреть сверху вниз? Неужели действительно за мной такое водилось? Слова Чарли заставили меня снова вспомнить день, когда я ударил Фила. Это был не шлепок, не толчок, а довольно жесткий удар кулаком в челюсть, настолько сильный, что свалил его с ног. И не потому, что он испортил какую-то книжку, а всего лишь из-за того, что я разругался с Шейлой. Она тогда завела разговор, что неплохо бы поискать работу. Дети отнимают у нее все меньше времени, дома заняться нечем, а я, мне и сейчас стыдно вспоминать, сказал: «Нет, я против». Нет, нет и нет. Чарли в то время бегала и на танцы, и в драмкружок, проводила вечера у подружек, все меньше нуждалась в нас. А Фил, как раз ему стукнуло двенадцать, открыл для себя прелести онанизма, и я нашел у него под кроватью порножурнал. И тут еще Шейла заявляет, что не хочет от меня зависеть. Вот и вышел скандал. Ну а Фил? За что он получил от меня в челюсть? Из-за порножурналов? Не такой уж я ханжа. К тому же, подумаешь, картинки! Делов-то! Просто я ненавидел их молодость. Ненавидел. Потому что их молодость означала, что моя молодость прошла. Насовсем. И вместе с ней рассыпалось все мое маленькое игрушечное королевство. Навсегда.
Ох, Фил, как я жалею о том ударе. Я каждый день получаю сдачи. И потом, в свое время мне ведь тоже было двенадцать. Что ты об этом знаешь? Черт, ну как же болела наколка!
Пока Кьем работал, Пу болтал без передышки, и мы узнали кое-какие подробности о Джеке и о его племяннике.
– Завтра ночь Джек идет через горы. Племянник потеряться. Большая задача, находить надо. Племянник Джек курить много трубка. Его отец сказать ууууууу! Джек, пожалста, взять глупый мальчишка, ты можешь, пожалста, давать ему ум? Так Джек давать ему ум, а он взять и сделать своя отряд. Джек сильно недовольный.
– С Као? – спросил я, в то время как Кьем делал мне новый надрез. – Они с Као собирались организовать свое дело?
– Тихо говорить! – Пу не хотел вспоминать о Као. – Может, племянник уже новый место ходить, новый дело делать? Джек проверять завтра. Может, день, может, три дня. Может, мириться, может, воевать. – Я поморщился, и Пу спросил: – Сильно болеть?
– Улавливаешь? – спросил я Мика.
– Ага, – ответил он задумчиво. – Улавливаю. Когда дело было сделано, Кьем стал собирать ножички в вышитую сумку, но Мик закатал рукав, показывая на свою руку. Кьем задумался, потом что-то сказал Пу.
– Твоя дочка не имей, – засмеялся тот. – Ты не нести дух для она!
Мик все еще держал перед Кьемом свою мощную руку.
– Моя бояться! – воскликнул Пу. – Ты хотеть помогай друг, но дух слишком злой, тебе никак!
Кьем, по-видимому, и сам не одобрял эту затею. Он сказал что-то резким тоном, и Пу произнес:
– В тебе нет ее кровь. Дух сердиться и нападать, когда ты помогать своя друг.
Мик указал на руку:
– Давай. Чего уж теперь? Правильно я говорю? Кьем пожал плечами, развернул сумку и сосредоточенно начал осматривать его руку, выбирая подходящее место для наколки. Что бы я по этому поводу ни думал, я промолчал. С одной стороны, может, он хотел иметь сувенир, чтобы показать дома ребятам, а с другой – это мог быть его способ выразить нам свою полную поддержку.
Теперь у Чарли, у Мика и у меня был на руке один и тот же знак. Не китайские письмена, но что-то похожее, и среди прочего на рисунке был изображен загнутый вверх полумесяц, видимо повторяющий очертания той четверти луны, которую, по мнению жителей деревни, похитила в ту памятную ночь Чарли.
Позже, когда выдалась спокойная минута и мы остались вдвоем, она сказала:
– Он ведь для тебя все, что угодно, сделает, так ведь?
– Кто?
– Кто? Кто? – передразнила она. – Ты думаешь, я о ком?
– О Мике?
– Да. О Мике. Он на все готов для тебя.
Я пожал плечами.
– Не могу представить, что может быть такой друг, – продолжала она. – Здорово. Вот так взять и пойти за тобой в джунгли. Не задавая вопросов.
– Он пришел спасти тебя.
– Ну что ты говоришь, папа? Спасти меня? Да, конечно, но ради тебя. Ты мне говорил, он все деньги для тебя взял? Он за тебя в огонь и в воду. Даже татуировку сделал.
Я инстинктивно потрогал свежий шрам на руке.
– И что?
Она скривила губы и, вероятно подражая моему голосу, переспросила:
– И что? Это все, что ты можешь сказать? И что?
– А ты хочешь, чтобы я запрыгал от радости?
– Ты хоть понимаешь, кто у тебя есть? Мне не нравилось, куда она клонит.
– Ты это к чему?
– Ни к чему, папа! Я просто хочу сказать, что это очевидно!
– Что тебе очевидно?
– Мик тебя любит. – Я закашлялся. – Папа, как слепой!
– Что ты хочешь сказать? – спросил я. – В каком смысле любит? Я же не голубой.
Чарли рассердилась:
– Как ты можешь так говорить? Как ты смеешь? Как?
То ли из-за этой перепалки, то ли из-за боли в руке, а возможно, из-за всего вместе меня стало подташнивать, и я вышел наружу. Кроме того, запах благовоний тяжело на меня действовал. Еще я хотел найти Фила, узнать, чем он занимается на маковых полях? Мик был неподалеку от хижины. Он не пошел со мной: мы договорились не бросать Чарли без присмотра.
Поднявшись вверх по склону, я заметил, что мак начал отцветать. Я потерял счет времени, и пришлось, загибая пальцы, припоминать, сколько дней мы здесь провели. Невероятно, но мы были здесь всего шесть дней, а казалось, что уже месяца три позади.
Дело было к вечеру, крестьяне ушли в деревню, поля опустели. По большей части мак стоял с надрезанными головками, без лепестков. То, что в этом сезоне он созрел быстро, послужило, видимо, на пользу и Джеку, и жителям деревни. Они могли в короткие сроки собрать урожай и переправить товар. Джек сказал мне, что в следующий сезон эту деревню не будут использовать. Крестьянам приходилось постоянно менять плантации. Они пользовались партизанской системой земледелия.
Поначалу я нигде не видел Фила. В последнее время он все чаще поднимался выше по склону, наверное, чтобы быть ближе к Богу. Мысль о том, как он ходит туда-сюда, разговаривая в голос, борясь со своей совестью в ожидании знака с небес, не давала мне покоя. Он был как бомба с часовым механизмом. Я знал, что мне придется сделать немыслимое усилие, чтобы вытащить нас отсюда, но что?
На некоторых маковых головках виднелись капли загустевшего сока в тех местах, где он продолжал сочиться, после того как сборщики ушли со своими орудиями. Я отломил от одной головки прозрачную восковую капельку и стал рассматривать. В ней искрился солнечный свет. Я понюхал опиум, попробовал на вкус, но ничего не почувствовал и стряхнул его с ладони.
Что касается Чарли, то я просто выбился из сил, придумывая, каким образом выманить ее из хижины. Я умолял ее вспомнить о домашнем очаге, пока меня самого не замутило от фальшивой райской картинки, которую нарисовал. Я испробовал все слова, но ничего не помогало. Я просто не мог достучаться до нее.
Фила я услышал раньше, чем увидел. Он стоял на коленях среди маков и громко молился. В бешенстве я кинулся к нему, но резко остановился. Фил выкрикивал, задыхаясь, первую строчку «Отче наш». Он едва успевал набрать воздух:
– «Отче наш иже еси на небесех… отче наш иже еси на небесех… отче наш иже еси на…»
Его лицо и молитвенно сложенные ладони были измазаны красным. Мне показалось, что он порезался, и я с криком упал перед ним на колени, но он, видимо, почти не замечал моего присутствия. Он дрожал и исступленно молился. Я поискал, откуда могла идти кровь, но не нашел порезов. Только приложив пальцы к его щеке, я понял, что он вымазан не кровью, а соком бетеля.
Я зажал ему рот ладонью.
– Фил! Фил! Сынок, ты нас выдашь! Выдашь!
– Ты мне уже не поможешь, папа, – еле слышно сказал он.
Я сплюнул в руку, пытаясь стереть краску у него с лица. Он отпрянул, но я повалил его на землю. Пришлось сесть ему на грудь, чтобы он не дергался. У меня не хватало слюны, а он отчаянно отбивался. Пока я вытирал ему щеки, он заплакал. Я чувствовал соленый вкус его слез, пытаясь слизнуть краску с его лица. Прижал его крепче и стал обтирать ему лицо футболкой.
Мне показалось, что он начал приходить в себя.
– Все в порядке, – сказал он.
Я тяжело дышал, вдруг внезапно успокоился и обмяк.
– Фил, тебя не должны видеть в таком виде!
– Я в порядке, папа. Я вас не подведу.
Он порывался встать, но я не хотел его отпускать. Наконец он грубо толкнул меня и поднялся на ноги.
– Пошли к хижине, – сказал я.
– Оставь меня. Я в порядке. Извини, я пойду почищусь.
Я был ему не нужен. Он медленно пошел к деревне.
Я остался один среди высоких маков и не видел для нас никакого выхода. Дела шли все хуже и хуже. А в голове у меня было пусто – ни планов, ни мыслей. И в тот момент, пока я так стоял во власти отчаяния, один из цветков внезапно обронил все свои роскошные алые лепестки. Не знаю почему, но у меня от этого кровь прилила к лицу. Потом с тихим шелестом упали лепестки с другого цветка, уже ближе ко мне. Наконец то же произошло с белым маком совсем рядом со мной. Волосы у меня на руках встали дыбом, словно от заряда статического электричества.
Мне в голову пришла странная идея, что маки говорят со мной или что кто-то невидимый осторожно и не спеша приближается ко мне, желая встать рядом, и стряхивает по пути лепестки. Меня коснулся страх, но следом снизошло желанное облегчение.
Я узнал его.
Посреди высоких стеблей отцветшего мака, в рассеянном желтом свете затянутого облаками неба меня посетило откровение. Теперь я знал, что мне нужно делать. Мне надо было попасть в мир моей дочери, встать рядом с ней.
Там мне назначил встречу Таинственный Толкователь.
35
– Это полное безумие, – подал голос Фил из своего угла хижины. – Вы сошли с ума! Именно так это и происходит.
Он уже оправился после своей прогулки по полям. По крайней мере отмыл лицо и руки от сока.
– Ну, надеюсь, ты хоть отдаешь себе отчет, – сказал Мик.
Я промолчал. Разумеется, я не отдавал себе никакого отчета, передо мной была неизвестность. Но Мик беспокоился совсем по другому поводу. Ему самому хотелось принять участие в предстоящем эксперименте, его совершенно не устраивала роль стороннего наблюдателя. Конечно, если бы я предложил ему присоединиться, он сделал бы это не раздумывая. Ну, а толку? Нет, сейчас я хотел, чтобы он сохранял трезвый взгляд на вещи.
Руководила нами Набао. Она пришла со своими курительными причиндалами и почему-то принесла пучок банановых листьев. Я попытался объяснить ей, что намереваюсь сделать, а она искренне старалась понять, что от нее требуется. Наконец я просто протянул ей пачку батов.
Чарли была недовольна, как я и ожидал.
– Что ты хочешь этим доказать? – Она ждала, когда Набао закончит свои приготовления, и быстро, нервно потирала пальцы, как будто пытаясь содрать с них кожу. – Кому? Для чего?
– Я просто хочу быть рядом с тобой, Чарли.
– Не надо. Я не просила.
В хижине горели свечи, дымились горшочки с благовониями. Кьем велел следить, чтобы они не погасли. Тем временем Набао скатала шарик из опиума и проколола его длинной булавкой. Пластиковой зажигалкой подожгла лучину и принялась разогревать опиум над огнем.
– Твоя взяла, Чарли. Некуда нам податься, и, уж если суждено пропадать, давай пропадать вместе. Я на все готов.
– Хочешь, чтобы я перестала курить травку?
– Нет. Хочу взглянуть на мир твоими глазами.
– Это просто глупо!
– Тебе можно, а мне нельзя? Боишься, я стану наркоманом?
– Папа, ты ничего не соображаешь. Просто так не подсаживаются. Для этого нужно время. – Она хрустнула костяшками пальцев и цинично добавила: – Над этим нужно работать.
– Сколько трубок ты можешь выкурить за один присест? – спросил я ее. – Десять? Пятнадцать? Двадцать пять?
– Двадцать пять и слона завалят, – сказала она. – Перестань. Мне ты не поможешь, а себе навредишь.
Тут взорвался Фил. Его лицо побагровело от злости. Оно напомнило мне резную тайскую маску.
– Я отказываюсь участвовать в ваших затеях! – крикнул он, стукнув кулаком по ладони. – С этого момента я не несу ответственности за то, что здесь будет происходить!
Его бессильная ярость на самом деле была довольно смешной.
– Ты чего раскричался? – сказал я. – Сядь лучше, почитай свои молитвы.
Но его распирало:
– Мик, ты знаешь, почему он это делает? Из зависти. Он всегда нам завидовал. Завидовал нашим возможностям, нашему образованию, завидовал нашей самостоятельности.
– Чушь, – сказал я.
Но Фил еще не выговорился:
– Когда я поступил в университет, он страшно мне завидовал, но себе не признавался. Потом, когда Чарли поехала в Оксфорд, его это задело еще больше. Как же так? Она и умнее его? Это его просто заедало! Он только и мог, что издеваться над нами. Издевался над ее друзьями, над моей верой. Постоянно. Он в этой зависти всю жизнь провел. И знаешь, чем он сейчас занимается? Соревнуется с ней, берет реванш!
Я уже был сыт по горло его показным страданием.
– Знаешь что, Фил? Меня тошнит от твоего нытья. А если честно, меня тошнит от тебя.
– Заткнись, Дэнни! – вдруг сказал Мик. – Оставь Фила в покое.
– Да я просто… – начал я.
Он уже оправился после своей прогулки по полям. По крайней мере отмыл лицо и руки от сока.
– Ну, надеюсь, ты хоть отдаешь себе отчет, – сказал Мик.
Я промолчал. Разумеется, я не отдавал себе никакого отчета, передо мной была неизвестность. Но Мик беспокоился совсем по другому поводу. Ему самому хотелось принять участие в предстоящем эксперименте, его совершенно не устраивала роль стороннего наблюдателя. Конечно, если бы я предложил ему присоединиться, он сделал бы это не раздумывая. Ну, а толку? Нет, сейчас я хотел, чтобы он сохранял трезвый взгляд на вещи.
Руководила нами Набао. Она пришла со своими курительными причиндалами и почему-то принесла пучок банановых листьев. Я попытался объяснить ей, что намереваюсь сделать, а она искренне старалась понять, что от нее требуется. Наконец я просто протянул ей пачку батов.
Чарли была недовольна, как я и ожидал.
– Что ты хочешь этим доказать? – Она ждала, когда Набао закончит свои приготовления, и быстро, нервно потирала пальцы, как будто пытаясь содрать с них кожу. – Кому? Для чего?
– Я просто хочу быть рядом с тобой, Чарли.
– Не надо. Я не просила.
В хижине горели свечи, дымились горшочки с благовониями. Кьем велел следить, чтобы они не погасли. Тем временем Набао скатала шарик из опиума и проколола его длинной булавкой. Пластиковой зажигалкой подожгла лучину и принялась разогревать опиум над огнем.
– Твоя взяла, Чарли. Некуда нам податься, и, уж если суждено пропадать, давай пропадать вместе. Я на все готов.
– Хочешь, чтобы я перестала курить травку?
– Нет. Хочу взглянуть на мир твоими глазами.
– Это просто глупо!
– Тебе можно, а мне нельзя? Боишься, я стану наркоманом?
– Папа, ты ничего не соображаешь. Просто так не подсаживаются. Для этого нужно время. – Она хрустнула костяшками пальцев и цинично добавила: – Над этим нужно работать.
– Сколько трубок ты можешь выкурить за один присест? – спросил я ее. – Десять? Пятнадцать? Двадцать пять?
– Двадцать пять и слона завалят, – сказала она. – Перестань. Мне ты не поможешь, а себе навредишь.
Тут взорвался Фил. Его лицо побагровело от злости. Оно напомнило мне резную тайскую маску.
– Я отказываюсь участвовать в ваших затеях! – крикнул он, стукнув кулаком по ладони. – С этого момента я не несу ответственности за то, что здесь будет происходить!
Его бессильная ярость на самом деле была довольно смешной.
– Ты чего раскричался? – сказал я. – Сядь лучше, почитай свои молитвы.
Но его распирало:
– Мик, ты знаешь, почему он это делает? Из зависти. Он всегда нам завидовал. Завидовал нашим возможностям, нашему образованию, завидовал нашей самостоятельности.
– Чушь, – сказал я.
Но Фил еще не выговорился:
– Когда я поступил в университет, он страшно мне завидовал, но себе не признавался. Потом, когда Чарли поехала в Оксфорд, его это задело еще больше. Как же так? Она и умнее его? Это его просто заедало! Он только и мог, что издеваться над нами. Издевался над ее друзьями, над моей верой. Постоянно. Он в этой зависти всю жизнь провел. И знаешь, чем он сейчас занимается? Соревнуется с ней, берет реванш!
Я уже был сыт по горло его показным страданием.
– Знаешь что, Фил? Меня тошнит от твоего нытья. А если честно, меня тошнит от тебя.
– Заткнись, Дэнни! – вдруг сказал Мик. – Оставь Фила в покое.
– Да я просто… – начал я.