Джойс Грэм. Курение мака

   И в это мгновение Чарли открыла глаза и с ужасом уставилась в открытую дверь. Я обернулся и сразу почувствовал: сейчас вздыбится пол и хижина резко завалится на меня, почти под прямым углом, и еще немного – и мы все не удержимся, скатимся в распахнутый дверной проем и заскользим вниз вдоль плоской земли, стукаясь о деревья, стремительно улетая все дальше в неведомый мрак.
   Я вцепился в пол, чтобы удержаться, хижина качнулась обратно, выпрямилась, а когда я снова взглянул на Чарли, ее глаза были закрыты и она продолжала спать.
 
   Позже, проснувшись, она обнаружила медвежонка Руперта, смотревшего на нее с бамбуковой стенки. Она ахнула, сняла его и крепко обняла. Затем как-то странно притихла и спросила меня, зачем я его привез. Она давно уже и думать о Руперте забыла.
   Я был доволен. Значит, она еще дорожила прошлым.
   Немного погодя, когда заласканный Руперт наконец освободился из ее объятий, я подобрал его и решил снова подвесить на стенку. Тогда-то я и сделал одно важное открытие. Отыскивая, где лучше пристроить медвежонка, я заметил как раз над изголовьем Чарли, в том месте, где бамбуковые шесты подпирали кровлю, какой-то засунутый за гигантский табачный лист пакетик. – Ой, что это? – спросила Чарли.
   Мне пришлось позвать на помощь Мика. Мы подтащили к стенке расшатанный столик, и я на него взобрался. Едва сохраняя равновесие, я дотянулся до этого пакетика, который оказался несколько раз сложенным обрывком бумаги. Спустившись, я ее развернул, а Мик придвинулся ко мне вплотную, чтобы тоже взглянуть на содержимое.
   Потрясенные, мы оба молчали. Пока мы стояли, рассматривая находку, я слышал, как замедляется его дыхание; мне показалось даже, что он вообще перестал дышать. Моя рука, в которой была зажата бумажка, начала сильно дрожать, но не от страха, а от вновь нахлынувшего на меня гнева. Мик хотел взять ее у меня из рук, но я ему не позволил.
   В центре листка была приклеена снятая «Полароидом» фотография Чарли. На снимке она была в купальнике и занималась тем, что мыла голову в реке, улыбаясь фотографу, который, по-видимому, застал ее врасплох. На карточке было запечатлено радостное, счастливое мгновение, и снимок был сделан ранним утром, в золотистом свете.
   На фотографии вокруг изображения Чарли были пририсованы фигурки демонов с выпученными глазами и свирепо оскаленными зубами. Нарисованы они были по-детски неумело и могли бы показаться забавными, если бы не та их особенность, что у всех этих парящих в воздухе фигур торчали огромные пенисы, которые угрожали Чарли со всех сторон. Я стиснул зубы.
   – Можно мне посмотреть? – спросила Чарли.
   – Давайте-ка обмозгуем все это спокойно, – предложил Мик.
   Но спокойно все это обмозговать у нас, конечно, могло и не получиться. Я наконец позволил ему взять у меня фотографию, и он держал ее на расстоянии вытянутой руки, словно демоны могли спрыгнуть с рисунков и наброситься на него. Другой рукой он потирал свою толстую шею. Мик уж на что крепкий орешек – и то был потрясен. Я понял, что он прикидывает – сколько же еще таких сюрпризов здесь спрятано? А вслух он произнес:
   – Давайте возьмем себя в руки и разберемся с этим делом.
   Чарли подскочила к нему сзади и выхватила снимок из его руки.
   – Правильно, – кивнула она, соглашаясь. – Давайте разберемся.
   Мы немедленно приступили к поискам еще чего-нибудь в том же духе, будто нашли в хижине змеиное гнездо. И обнаружили два похожих на первый снимка Чарли с пририсованными на них утрированно непристойными фигурками.
   – Интересно, кому это понадобилось? – задумался Мик. – Кому вообще это могло прийти в голову?
   Я понимал, что он имеет в виду. Неприятная находка могла значительно ухудшить наше положение в зависимости от того, кто за этим стоял. Я попробовал вычислить «художника». На первом месте среди подозреваемых был Кьем, деревенский знахарь и колдун– Но почему-то мне казалось, что это не его стиль, и я решил на этот раз довериться своему чутью. В любом случае я смог бы проверить его реакцию, сунув ему под нос эту пакость.
   – Кьем? – вопросительно произнес я.
   – Нет, – возразила Чарли. – Это Као, тот самый, с бородой. Его отец колдует в другой деревне, но там его недолюбливают. Он хотел сюда перебраться, да место занято. С Кьемом они враждуют, я точно знаю. Здешние обитатели живут в мире духов и не просто верят в их существование, нет: они работают, отдыхают и развлекаются все время бок о бок с духами. Без этого они бы и дня не прожили. Они вызывают духов, чтобы те принимали участие в их судьбе.
   – Ты так и поступила, Чарли, – сказал Фил, останавливаясь позади нее. – Все мы так поступили.
 
   Я решил объясниться с Кьемом: если Чарли права и он к этому непричастен, думал я, вполне возможно, что он согласится мне помочь. Имелась и другая причина: мне нужно было выйти из дома и посмотреть, заподозрили что-нибудь крестьяне или нет.
   С этой целью я направился к маковым полям, упрятав фотографии с мерзкими рисунками в бумажник.
   Мик и Фил остались с Чарли. Между тем деревенское радио надрывалось ревом тайской поп-музыки. То, что раньше казалось просто досадным, теперь било по нервам.
   Кьем, по обыкновению, трудился чуть в стороне от остальных деревенских жителей. Он, согнувшись, надрезал головки мака и, увидев, что я шагаю к нему, выпрямился.
   – Кьем, – сказал я, подойдя ближе.
   Не моргая, он спокойно смотрел на меня. Я открыл пачку сигарет и предложил одну ему. Сигарету он взял, но на лице у него все же оставалось подозрительное выражение. Он видел, что руки у меня дрожат. Я дал ему прикурить, и мы вместе задымили, не спуская глаз друг с друга. Затем я присел на корточки между высокими стеблями мака и жестом предложил ему сделать то же самое. Так он и поступил.
   С моей стороны, должно быть, глупо было надеяться, что мне удастся его перехитрить. Люди на Востоке – мастера выдержки, а мое лицо, как я ни старался, для него было, конечно, открытой книгой.
   Тем не менее я вынул из бумажника и показал ему фотографии, внимательно наблюдая за его реакцией. Кьем оставался неподвижным, только на лысине проступили вены. Он тяжело вздохнул и быстро что-то залопотал, уронив руки на землю. Мне стало ясно, что он никогда прежде не видел этих снимков; но с другой стороны, – так, во всяком случае мне показалось, – ему, по-видимому, было достаточно хорошо известно их значение.
   Он задал мне несколько вопросов, оставшихся для меня непонятными. Я, в свою очередь, жестами показал ему, что нашел эти листки в хижине, под стропилами. Он ткнул пальцем в сторону деревни, и я кивнул. Он понял. Я обратил внимание, что он старается не касаться руками фотографий, как будто они могли причинить ему вред. Он показал, что мне следует снова положить их в бумажник. Затем собрал свои инструменты и дал понять, что нам нужно вернуться в деревню.
 
   Очевидно, Кьем вознамерился сам осмотреть хижину, хотя и не пожелал в нее заходить. В этом он походил на Чарли с точностью до наоборот. Кьем просто просунул голову внутрь хижины. Я показал ему три места, в которых мы обнаружили эти снимки, и он сгорбился, словно внимательно к чему-то прислушиваясь. Внезапно, без предупреждения он пустился наутек, как испуганный заяц. Я собрался было обсудить с остальными, что они обо всем этом думают, но тут увидел, что Мик показывает пальцем на улицу.
   У нас появились новые заботы. В деревню вернулся Джек, и прибыл он в сопровождении пяти боевиков, вооруженных до зубов и карнавально украшенных маковыми цветами. У одного даже маковый венок был на голове. Приветствовать хозяина явился Као. Состоялся недолгий разговор, после чего Джек повернулся и двинулся дальше; вид у него был не слишком довольный. Сердце у меня в груди сжалось в кулак, когда Као с боевиками отправился обходить деревенские хижины.
   Джек подозвал меня. Он держал в руках длинный хлыст. Может, это был хлыст погонщика слонов. Лицо у него было застывшим, как фарфоровая маска.
   – Я слышал, тут кое-что случилось вчера? Сердце у меня ушло в пятки. Я вдруг понял, что он все знает. Не могу сказать, почему это пришло мне в голову. Просто такое чувство – он знает. И я решил начать разговор первым:
   – Джек, у вас есть дочь, и вы тоже встали бы на ее защиту. К нам в хижину зашел негодяй, и мы вышвырнули его вон.
   Джек казался сбитым с толку.
   – Мне рассказывали по-другому.
   – Не знаю, что вам рассказывали, Джек, только все случилось именно так. Я вам не лгу.
   – Нет?
   – Нет. – Во рту у меня пересохло и снова засосало под ложечкой.
   Он долго пристально смотрел на меня.
   – Что ж, в прошлый раз я вам поверил, но все же решил навести кое-какие справки самостоятельно. – Я понятия не имел, о чем он толкует. – И знаете, похоже, насчет вашего консула вы мне не соврали.
   – Не имею такой привычки.
   Джек шагнул вперед и чуть ли не вплотную приблизил ко мне свое лицо. Я вспотел, но боролся с искушением вытереть лоб.
   – Вы его часом не встречали?
   – Кого?
   Он бросил выразительный взгляд на хижину. Ясно было, что вопрос он задал неспроста.
   – Вашего вчерашнего гостя.
   – Нет. – Явная ложь застряла у меня в горле. Джек испытующе посмотрел мне в глаза. Один из деревенских псов выбрал именно этот момент, чтобы юркнуть под нашу хижину, и начал обнюхиваться, выгребая лапами землю. Я изо всех сил пытался сообразить, не выронили ли мы какую-нибудь вещь, которую может найти собака: ботинок, ремень, головную повязку, нож.
   – Он пропал.
   – Да?
   – Его не видели с тех пор, как Маленький Джон так его отделал.
   – Понятно. Должно быть, он испугался, что я вам все расскажу.
   Джек отступил на шаг.
   – Не будем гадать. Вот он вернется, сам объяснит, что произошло.
   – Зачем вы держите таких людей, Джек. – Я пытался задеть в его душе струнку «благородного разбойника».
   Джек фыркнул:
   – Он мой племянник. Глуп как пробка, и здесь его недолюбливают, но семейные узы, понимаете ли…
   – Понимаю, – согласился я, хотя на самом деле думал иначе. Соленый пот щипал глаза. Пес выскочил из-под хижины с мордой, перепачканной в крови.
   Джек нагнулся его погладить:
   – Что там у вас, крысы бегают?
   – Да, – подтвердил я. – Крысы.
   Джек резко повернулся, снова посмотрел на меня. В ушах у меня звенело, и голова грозила разлететься на кусочки.
   – Сейчас у меня появились кое-какие проблемы. Ваши мне ни к чему. Держите Маленького Джона на привязи, иначе я ни за что не отвечаю.
   Мик наблюдал за нами из хижины. Как раз когда я собирался ответить, генератор дернулся и заглох. Джек ругнулся по-тайски.
   – Пойду посмотрю его, – поспешил я обнадежить Джека, который зашагал прочь от меня, на ходу щелкая кнутом по сухой земле.
   Я чувствовал, что он злится не только из-за нас. В его хозяйстве происходило что-то куда более серьезное, а мы просто оказались в гуще событий.
   Я заторопился к генератору с облегчением: наконец-то я мог под благовидным предлогом отделаться от инквизиторских глаз Джека.
   Он не знал. Подозревал, конечно, но не знал наверняка.
   Что до генератора, то, похоже, кому-то выпала редкая неудача в жизни – доставить в джунгли такую тарахтелку, которая то и дело выходит из строя, в то время как в девяносто девяти случаев из ста эти моторы могут вполне сносно работать. Я снял защитный кожух и, когда провел пальцами по проводам, вдруг понял, что дело здесь не в механике и не в проводке, а совсем в другом.
   Изоляция кабеля была содрана, и цепь закоротило. Совершенно исключено, чтобы я не заметил этого накануне. Кто-то здесь побывал и умышленно срезал изоляцию. Я припомнил предыдущие аварии и сообразил, каким образом «помогли» произойти каждой из них: развинченный колпачок свечи, листья в выхлопной трубе, теперь – изоляция. Все эти случаи – замаскированное вредительство.
   Я отрезал поврежденный кусок, укоротив при этом провод. Генератор снова завелся и начал мерно постукивать. Отрезок я выбрасывать не стал, а положил в карман. Когда я вышел из сарая, в тени дверного проема своей хижины стояла Набао. Медленным движением она погладила свой подбородок, повторила этот жест и только потом растворилась в темноте за дверью жилища.
   Это был знак.
   Когда я вернулся, около нашей хижины возился Кьем. При нем были три глиняных горшка, в каждом из которых курился какой-то вид тропических благовоний. Он захотел, чтобы Мик, Фил и я внесли эти горшки внутрь, и приказал нам поставить дымящиеся сосуды под теми местами, где мы обнаружили фотографии.
   – Джек ничего не знает, – шепотом сообщил я Мику, когда мы втащили горшки в хижину. – А насчет этого бородача, так вот, имей в виду: поломки генератора – его рук дело.
   – Откуда ты знаешь?
   – Набао сказала.
   – Надо выбираться отсюда, пока труп не откопали, – заключил Мик, одной рукой теребя шнурок от потерянного амулета, другой разгоняя дым благовоний.
   – Мы попали в ад, – произнес Фил. – Вы заметили, какая красная здесь земля? Какая она красная! Из ада выбраться не просто. Совсем не просто. Хоть кто-нибудь из вас это понимает?

33

   Лицо Джека сохраняло бесстрастность, но во взгляде таилась злоба. Мерзкие фотографии, как попало разбросанные по столу, лежали поверх карты района, которую он изучал как раз в тот момент, когда Кьем привел меня в его хижину.
   После того как наш колдун закончил кадить благовониями и жечь свечи, он убедил меня посвятить
   Джека в это неприятное дело. Старик завершил странный ритуал, обойдя хижину задом наперед и установив рядом с дверью «домик для духа», миниатюрную копию деревенской хижины, в которую поместил крошечные бамбуковые фигурки птиц, рыб и животных. Затем, желая внушить мне, что надо делать дальше, он применил нехитрый прием: осторожно брал мою руку и шептал имя Джека – снова и снова.
   Вначале я противился – по очевидным причинам – и старался всячески уклониться от общения с Джеком. Но затем, подумав, решил иначе: если я выложу перед ним свои проблемы, то, может быть, ему покажется менее вероятным, что я причастен к исчезновению его племянника.
   Судя по активности бравых парней из отряда Джека, можно было предположить, что эта банда занимается перегонкой опия-сырца в морфин и его транспортировкой по джунглям. Чарли рассказала мне, что процесс вторичной перегонки морфина в героин гораздо более сложен, требует серьезного оборудования и осуществляется в лабораториях,расположенных по ту сторону границы – в Мьянма или Лаосе. А может, и неподалеку от Чиангмая. У меня создалось впечатление, что Джек готовился к переброске крупной партии и я ему помешал, когда он был поглощен составлением маршрута.
   Он сидел неподвижно, уткнувшись взглядом в фотографии с рисунками уродливых духов.
   – Я хотел вам показать еще кое-что, – поторопился я нарушить затянувшееся молчание. Я положил перед ним отрезок электрического провода с ободранной изоляцией. – В механизме генератора нет неисправностей. Его умышленно портит один из ваших людей.
   Джек отвернулся и вперил свирепый взгляд в бамбуковую стену. От этого молчания я чувствовал страх. Его худощавое тело сохраняло полную неподвижность. Мне померещился запах раскаленного железа.
   – Я три раза налаживал этот двигатель, и каждый раз он ломался. Вначале я считал…
   Он оборвал меня:
   – Возвращайтесь к себе в хижину и оставайтесь там. Ступайте.
   Я поступил так, как было велено. Кьем семенил за мной следом.
   Мик сидел перед хижиной и играл с детьми. Амулет они так и не нашли и теперь играли с ним в камушки. На этот раз никакого золотого сияния от его шевелюры не исходило. На лбу у него виднелись морщины, и вид был тревожный. Я понимал, что он, должно быть, сейчас пытается прикинуть степень опасности, которая грозит лично ему, а может, думает про Фила. В конце концов, они никогда не питали особой любви друг к другу. Несомненно, в глазах Фила Мик совершил абсолютно непростительный грех. И перед Богом, и перед людьми. Если тело найдут, Фила могло осенить, что Мик должен понести наказание. Во искупление греха, так сказать, и Мик, конечно, не мог отмахнуться от таких мыслей.
   Мерцающим светом горел на крыльце десяток свечей, из хижины плыл дымок от благовоний, и его пряный запах порождал ощущение, что воздух становится плотнее. Увидев меня, Мик поспешно вскочил, горя желанием узнать, что произошло. Я рассказал ему все, что стоило рассказывать, а затем прошел внутрь хижины, чтобы взглянуть на Чарли. Полумрак хижины разгоняла еще дюжина похожих на тусклые звезды свечей. Коротко всхрапнув, она продолжала спать. Присев у ее ног, Фил читал в этом скудном освещении свою карманную Библию. Я примостился рядом и вскоре неожиданно для себя обнаружил, что поглаживаю ноги Чарли, совсем как в годы ее детства. Я смотрел на нее и пытался уловить отблеск той ангельской красоты в ночном полете сквозь облака, сотканные из золота и бархатной тьмы. Хотя сейчас я и понятия не имел о том, с какими тягучими кошмарами она встречается в своем сне. Но все равно сидел рядом и смотрел на нее.
   – Неужели я недостаточно любил вас, Фил? Тебя и Чарли? Почему все так вышло? Или я любил вас слишком сильно? Я ведь не врач, не психоаналитик. Я не понимаю.
   Фил покачал головой:
   – Ты помолишься со мной?
   – Нет. Я уже говорил тебе: у Чарли своя травка, у тебя – своя.
   – Тогда, – поинтересовался он, – может, ты помолишься за меня?
   Я уставился на него.
   – Помнишь жалобу Милосердия, папа, когда Паломник проходил мимо? Оно ему сказало: «Привиделось мне, что сижу я в пустыне и оплакиваю свое окаменевшее сердце». – С этими словами он встал и вышел из хижины.
   Вздох, который вырвался у меня в тот момент, был больше похож на стон. Мы дошли до того, что обмениваемся невразумительными цитатами, и это игра, в которой я постоянно терплю поражение. Я чувствовал, что Фил отгородил себе какой-то недосягаемый уголок на небе точно так же, как это сделала Чарли.
   – Доченька моя, – шептал я, поглаживая ее ногу. – Я пришел за тобой. Но как же мне достучаться до тебя? Как достучаться до вас? Я не знаю дороги, Чарли, но если б знал, ты же понимаешь, я бы кинулся к тебе и спас. Ты же знаешь, что это так! Ради тебя я прошел бы босиком по горящим углям!
   Когда у меня уже челюсти свело от моего монолога, я вышел наружу и сел рядом с Миком обсудить, чего же нам ждать в ближайшем будущем. Спросил его, где Фил. Он не знал. Я-то рассуждал так: после всего, что я рассказал Джеку, он, возможно, решит нам помочь. Какое-то время мы помолчали, затем Мик пустился в рассуждения об экзотических фруктах, каких он прежде и в глаза не видел, и о том, что он собирается прихватить некоторые из них в Англию. Скорее всего он притворялся, чтобы поднять наше безнадежное настроение, и держался так, словно у него нет ни капли сомнения: все кончится самым благоприятным образом. На Лестерском рынке вся эта экзотика пойдет нарасхват. Говоря по правде, я в этом сомневался, но он продолжал трепаться в том же духе. И тут…
   Щелк! Кнут Джека ударил по земле рядом с моей рукой. Красная пыль рассеялась как дымок от выстрела.
   – Эй вы! Убирайтесь в хижину! Хватит с меня неприятностей от вас!
   Кнут просвистел снова, но Мик и я уже вскочили на ноги. Позади Джека с ухмылкой стоял бородатый Као. Он откровенно наслаждался.
   – Остыньте! – попытался урезонить бандита Мик. Ну, это он зря. Джек снова щелкнул кнутом, и тот обвился вокруг голой ноги Мика, повыше лодыжки. Мик отшатнулся, выругался и с трудом сохранил равновесие. Он шагнул вперед, но Джек уже направил на его голову пистолет.
   – Где мальчик, толстяк? Ты знаешь, где мальчишка?
   Мик был поразительно спокоен:
   – Какой мальчик? Которого я из хижины выкинул?
   Тут Као громко затараторил на тайском. С явным злорадством в голосе.
   – Я вам про генератор не успел рассказать, – обратился я к Джеку, – а ведь это он его ломает.
   Джек взглянул на Као, потом на меня, затем опять на Као; послеполуденный жар и сам воздух, казалось, уплотнились. Я ощущал, как начинают раскачиваться огромные невидимые качели, ускоряя неумолимый ход событий. С пугающей ясностью я почти услышал, как закрутились шестеренки в голове Джека, пока он сверлил глазами Као. Казалось, часть невидимого рисунка-головоломки у него в мозгу вдруг нашлась и разом встала на место. Картинка оказалась собрана целиком.
   Ствол пистолета был еще нацелен в голову Мика. Затем Джек опустил пушку:
   – Убирайтесь в хижину и не выходите.
   – Делай как он говорит, Мик. Пойдем в хижину. При всей своей вспыльчивости Мик не был дураком. Он отступил в хижину, как пес в конуру.
   – Вы тоже! – закричал Джек. – Имейте в виду: если мотор еще хоть раз вырубится, вы – покойник. Слышали? Покойник!
   С этими словами он ушел, оставив Као глумиться надо мной.
   Као сложил пальцы в виде пистолета, прицелился в меня и щелкнул языком. Прежде чем уйти, он снова ухмыльнулся.
   Оказавшись в хижине, Мик занялся своим вздувшимся багровым рубцом на ноге.
   Чарли проснулась:
   – Что здесь творится? Где Фил?
   День тянулся нескончаемо долго. Я старался не прислушиваться к радиоприемнику, орущему во всю мощь. Пронзительное пение чередовалось с непродолжительными паузами, от каждой из которых сердце у меня готово было остановиться. Но к счастью, после каждой паузы начиналась новая песня, отдающаяся эхом с холмов. Сильнее всего меня волновало, куда мог подеваться Фил.
   Я очень боялся, что Фил может нас подвести. Все-таки мы были одной семьей. И кто его знает, не пришла ли в голову Фила безумная идея спасти свою семью ценой жизни человека, который членом нашей семьи не был. Серьезность, с которой Фил относился к своей религии, и тяжесть совершенного Миком греха делали эту возможность вполне реальной.
   Ну и чем же все это может кончиться? Тем, что мы, забравшись в джунгли, оказались вынуждены пожертвовать Миком, лишь бы привезти Чарли домой? Никогда еще для меня не было так важно знать, что на уме у моего сына.
   Я вернулся к Томасу Де Квинси, упорно стараясь отогнать лезущие в голову мысли и заодно отвлечь себя от жуткой неизвестности, которая, словно тень, упала на залитую солнцем деревню. Слова на странице проскальзывали мимо глаз, не привлекая внимания, и я уже отказался от попыток понять хоть что-нибудь из этой книги. Но она, по крайней мере, помогала бороться с удручающе черными мыслями, от которых я никак не мог отделаться.
   Я дочитал до конца «Исповедь» и перешел к незаконченным «Воздыханиям из глубины» ^[36], напечатанным в том же томе. Не знаю, что автор имел в виду, придумывая такое название, но должен сказать – там черным по белому излагались наиболее понятные идеи из всех содержащихся в этой невнятной и запутанной книжке. И в эту минуту посреди всех моих волнений, как озарение, открылся выход к свету. Де Квинси писал о Таинственном Толкователе.
   Этот дух обитает, как говорится в книге, «в темных глубинах человеческой натуры: в страдании, страхе, мстительной ярости…» Более того, он может реально явиться, чтобы встать рядом с вами в определенные моменты вашей жизни.
   Де Квинси впервые повстречался с ним, беспомощно наблюдая, как его ребенок мучается в болезни. На следующий день он заметил, что у ребенка произошел резкий скачок в развитии. Другими словами, он приобщился к знанию через страдание. Когда Де Квинси это понял, он и сам приобщился к мудрости через свое страдание. Тайна получила истолкование.
   Теперь, вспомнив о Чарли, я это уяснил без всякого напряжения. Но у меня возникла чрезвычайно странная иллюзия: как будто Таинственный Толкователь следовал за мной по пятам из Англии и временами я смутно чувствовал его близость. В гостинице в Чиангмае или в буддийском храме, где я испытал необычное ощущение чьего-то присутствия рядом с собой, когда сидел на корточках с закрытыми глазами. Той ночью, когда я бросился на парня, который хотел нас поджечь. Или даже прямо сейчас, пока я сижу и жду, что с минуты на минуту раскроется наша тайна.
   Таинственный Толкователь вызывал страх, который помогал нам постичь смысл всех наших страданий и ярости, делал их не напрасными. Именно опиум, по словам Де Квинси, пробудил в нем это знание. Я положил книгу обложкой вверх, оставив ее раскрытой на недочитанной странице. Чарли проснулась, и, когда наши глаза встретились, я снова ощутил рядом с собой это странное присутствие; и тут на меня с такой силой нахлынуло чувство загубленной любви к детям, что я заплакал. – Ну, ну, не надо – успокаивала меня Чарли. – Не надо.
 
   Уже на исходе дня Набао принесла нам кастрюлю с лапшой и поставила ее на стол. Выглядела она чрезвычайно подавленной. От ее обычной живости не осталось и следа. У меня сложилось впечатление, что она все еще на нашей стороне и у нее хватило храбрости, чтобы проявить о нас заботу. Однако она хотела побыстрее управиться с этим. В ее поведении не было ничего, что могло бы навести меня на мысль, будто ей что-то известно.
   Фил возвратился возбужденный до крайности. Он ходил прогуляться по полям.
   – Испытывал ли кто-нибудь из вас чувство потрясения? – спросил он.
   Мы все обернулись, а он слабо улыбнулся:
   – Как только мы здесь оказались, я испытал потрясение! Но это было не то. Я имею в виду, мы ведь не сразу здесь оказались. Мы падали сюда долго, даже не замечая своего падения. День за днем. Думали, так и надо, так и должно быть, а потом – бац! Вот когда наступает настоящее потрясение. Бац! И все, конец, приехали! Падать дальше некуда. Мы на нижней ступени ада. Здесь наше место.