Ему вдруг пришло в голову, что он впервые в жизни не имеет понятия, что чувствует. Всю свою жизнь он стремился к познанию окружающего мира, спокойно, методично и неумолимо разгадывая его тайны.
   Но никогда прежде он не был загадкой для самого себя.
   Майлс посмотрел на лестницу. Он мог бы подняться наверх, велеть своему камердинеру упаковать вещи и сбежать в Лондон, где он снимал квартиру.
   Майлс уже сделал несколько решительных шагов к лестнице, но мысль о предстоящем прибытии леди Мидлбо заставила его замедлить шаг. Яркая брюнетка с роскошной фигурой, замужняя и скучающая, каким-то образом узнавшая о его сексуальных талантах и достаточно дерзкая, чтобы сообщить ему о своих намерениях, она была достаточно умна, так что сумела получить от его матери приглашение на этот прием. Одно только мысль о том, что сулила связь с ней, буквально пригвоздила Майлса к полу. В ней было все, что он находил желанным в женщинах.
   Эти колебания оказались роковой ошибкой, давшей возможность его матери перехватить Майлса на полпути.
   – Дорогой, твой отец хотел бы поговорить с тобой, – сообщила она, войдя в холл.
   Майлс замер, неприятно удивленный. Мать же подставила ему щеку, и он, очнувшись, запечатлел сыновний поцелуй на ее мягкой надушенной щеке. И тут мать снова удивила его, расцеловав в обе щеки – словно она извинялась за тот факт, что ему придется говорить с отцом.
   Он всегда ставил своего отца в тупик. Конечно, многие отпрыски состоятельных семейств баловались со скуки естественными науками, но Майлс, к огорчению отца, был решительно настроен стать энтомологом. «Насекомые и прочая чепуха» – так Айзайя Редмонд отзывался о деле всей его жизни. И Майлс знал, что если бы он не отправился в долгое путешествие, полное опасностей, лишений, встреч с людоедами и любвеобильными женщинами, разгуливающими с обнаженной грудью, то его отец считал бы, что он не оправдал его надежд.
   Впрочем, до исчезновения Лайона это не имело ни малейшего значения.
   Именно по этой причине отец упорно отказывался представить идею финансирования следующей экспедиции Майлса солидной группе инвесторов, объединенных в клуб «Меркюри». Но не было случая, чтобы Майлс не добился того, что он задумал. И он занялся поисками источников финансирования – стучался во все двери и даже попытался соблазнить этой идеей Калпеппера и Кука. Но время шло, не принося ощутимых результатов, и он начинал потихоньку отчаиваться.
   – Подожди его в библиотеке, он придет через минуту, – добавила мать.
   Заставить ждать – это тоже было в духе Айзайи Редмонда.
   – И еще одно, дорогой. Как тебе известно, мы ждем гостей, но мы с отцом вынуждены отлучиться по семейным делам. Боюсь, нам придется уехать завтра утром. Видишь ли, это связано с завещанием, деньгами и собственностью, и твой отец настаивает на том, чтобы утрясти этот вопрос, не откладывая в долгий ящик. Но я все организовала – и размещение гостей, и угощение, и развлечения, и все прочее. Тебе нужно только проследить, чтобы гости наслаждались тут, пока мы не вернемся.
   Майлс лишился дара речи. У него вдруг возникло ощущение, что он предпочел бы быть гостем у голодных каннибалов, чем хозяином на светском приеме. Интересно – почему? Ведь он ничего не имеет против этих людей. К тому же у него прекрасные манеры и он способен поддерживать любой разговор.
   – Конечно, мама, – кивнул Майлс.
   Она похлопала его по плечу, уверенная в том, что он исполнит свой долг. В отличие от Лайона, который, по слухам, увлекся недостойной особой и, как следствие, исчез.
 
   Пока Майлс ждал отца в его кабинете, Синтия, Джонатан и Вайолет вернулись из трактира. И теперь Синтия, оценивая обстановку, стояла посреди комнаты, которую ей отвели.
   Все было так тщательно вычищено и отполировано, что каждый предмет мебели – ореховый туалетный столик с зеркалом, гардероб, где горничная Вайолет аккуратно развесила платья Синтии, широкая кровать с пологом, где уместилось бы несколько Синтий, – словно излучал яркое сияние. Но никаких лепных карнизов на стенах, никакой резьбы в отделке камина и самый обычный ковер на полу.
   И это был явный контраст с тем, что она видела внизу – от изящной золоченой мебели прошлого века (очевидно, вывезенной из Франции во время революции и, вне всякого сомнения, купленной по дешевке не слишком щепетильными Редмондами у беглых аристократов) до пушистых обюссонских ковров, переливающихся яркими красками, несмотря на свой преклонный возраст.
   Иными словами, миссис Редмонд красноречиво указала Синтии на ее место, поселив в этой комнате.
   Синтия улыбнулась. Если что и можно было сказать о ней с уверенностью, так это то, что она никогда не уклонялась от вызова.
   Одна из занавесок колыхнулась, заставив ее вздрогнуть. Окно оказалось открытым. Хотя ее комната наверняка считалась небольшой, понадобилось некоторое время, чтобы дойти до окна.
   Она помедлила, прежде чем закрыть окно.
   На небе Суссекса роились мириады звезд, а под ними простиралось темное пространство, размеченное кудрявыми тенями деревьев. На какое-то головокружительное мгновение она снова превратилась в маленькую девочку, сидевшую между родителями в повозке, которая катила ночью по разбитой дороге к их новому дому в Литтл-Роксфорде, а позади оставались тесные комнатушки в Баттерси, в Лондоне, где всегда было шумно из-за многочисленного семейства Джонсов, живших этажом ниже.
   Когда же Лондон наконец остался далеко позади, она подняла глаза к небу и увидела падающую звезду.
   Тут какое-то движение привлекло ее внимание. В углу окна крохотный паук плел свою паутину.
   Синтия отшатнулась и поспешно задернула шторы. Прошло много лет с тех пор, как она спала в комнате, где пауку позволялось вить себе гнездо. Собственно – с Баттерси, где они жили над Джонсами.
   В детстве, после смерти родителей, Синтия часто просыпалась от кошмара, в котором падала, падала и падала в непроглядную тьму. Совсем как та звезда. Вцепившись в простыни, Синтия прижималась лицом к подушке, чтобы викарий и его жена не услышали звуки, которые она издавала. Ее пугало вовсе не то, что она ударится о землю – это по крайней мере было бы концом, пусть и несчастливым. Ее пугала бездонная пустота, в которую можно падать вечно.
   Охваченная беспокойством, Синтия повернулась к зеркалу. То, что она увидела там, ее безмерно приободрило. В конце концов, она всегда была оптимисткой. К тому же она кое-что сделала, чтобы обезопасить себя от падения.
   От знакомой в Литтл-Роксфорде Синтия узнала об одной сварливой старухе из Нортумберленда, проводившей свои дни в инвалидном кресле и всегда нуждавшейся в компаньонках, поскольку она очень быстро исчерпывала их терпение. То была миссис Манди-Диксон.
   Синтия написала ей письмо, предложив свои услуги, и дала адрес Редмондов. Воистину это было признанием того, что она находилась в отчаянном положении.
   Одна только мысль о миссис Манди-Диксон привлекла ее к гардеробу – хотелось сделать то, что превратилось для нее в привычку в последние недели. Вытащив свою сумку, она встряхнула ее и услышала слабый звон. Непохоже, чтобы несколько оставшихся шиллингов вдруг расплодились, дав жизнь потомству… Тем не менее только это трогательное звяканье отделяло ее от нищеты. И от миссис Манди-Диксон.
   Возможно, она могла бы превратить оставшиеся гроши в нечто более существенное, сыграв в карты с остальными гостями…
   Нет! Нужно быть благоразумной. И вообще, она не оказалась бы в нынешней ситуации, если бы не испытывала свою удачу.
   Тут Синтия вдруг осознала, что ее ладони увлажнились.
   Убрав сумку в гардероб, она плюхнулась на постель. Оценивая ее мягкость, попрыгала. Вроде бы не скрипит… Отдернув покрывало, Синтия прошлась ладонью по гладким простыням из прекрасного полотна, отутюженным одной из множества горничных – те кинулись врассыпную, как мыши к своим норкам, когда она вошла в дом вместе с Вайолет и Джонатаном.
   Синтия прибодрилась. До тех пор, пока у нее есть такая постель, до тех пор, пока она гостья, а не служащая и не – упаси Боже! – любовница, надежда остается.
   И эта надежда – наследник Редмондов. Пусть даже их встреча была короткой, она видела не столько его лицо, сколько его спину, когда он выскочил из пивной.
   Да уж, не слишком многообещающее начало. Правда, Вайолет заверила ее, что это – досадная случайность. Она тогда сказала:
   – Я должна извиниться за своего брата. Хотя полагаю, что мне впервые приходится извиняться за Майлса. Обычно у него прекрасные манеры.
   Синтия пожала плечами, глубоко сожалея, что он – не Эверси (это было бы восхитительно) или не блестящий, всегда находящийся в центре внимания Лайон Редмонд, который исчез год назад, как говорили, из-за низменной страсти к совершенно неподходящей особе. Исчез, оставив Майлса наследником.
   – Он плохо себя чувствует, – вступился за Майлса джентльмен постарше. – Наверное, от кларета. – Он покосился на своего приятеля.
   – Или от духоты, – подсказал тот.
   Впрочем, что-то блеснуло в глазах Майлса Редмонда, когда он стоял перед ней. Но это было не просто восхищение – его-то Синтия всегда видела на лицах мужчин. Нет, это было и что-то еще – но что именно?
   Размышляя о его поспешном уходе, Синтия откинулась на постель, такую мягкую и удобную, и улыбнулась, глядя в потолок. В один прекрасный день у нее будут свои комнаты в семейных апартаментах Редмондов, в этом она не сомневалась.
   Потому что… Право, сколько сможет сопротивляться ее очарованию этот суровый мужчина в очках?
 
   В ожидании отца Майлс смотрел в окно, смотрел на темный парк и черный купол неба, усыпанный мириадами звезд. Он предпочитал этот вид обманчиво спокойным кремово-коричневым тонам, в которых был выдержан кабинет отца. Мало из того, что происходило здесь, подходило под определение «спокойный». Именно здесь Айзайя Редмонд проводил важные встречи. И устраивал разносы сыновьям. И сюда же он удалялся, чтобы поразмыслить о том, как еще больше увеличить семейное состояние.
   Услышав шаги, Майлс обернулся. Худощавый и стройный в отличие от крепко сколоченного Майлса Айзайя Редмонд был по-прежнему красив и импозантен. Лайон был его точной копией – с такими же изумрудно-зелеными глазами.
   Майлс любил своего отца и даже сочувствовал ему из-за того, что он, Майлс, – не Лайон. Впрочем, этого было недостаточно, чтобы стать таким, как его брат.
   – Добрый вечер, отец.
   – Добрый вечер, Майлс. Твоя мать, полагаю, сказала тебе, что нам нужно съездить в Кембриджшир, чтобы позаботиться о делах, касающихся собственности семьи со стороны Тарбеллов. Один из кузенов твоей матери умер, не оставив завещания, и возникли проблемы.
   Майлс не сомневался: его отец найдет способ аккуратно и законно присоединить лишившееся владельца состояние к собственному.
   – Да, отец. Я буду рад заменить вас. И постараюсь, чтобы прием прошел гладко.
   Они вели вежливую беседу – словно два чужих друг другу человека.
   – Отлично. Я хотел поговорить с тобой об одном деловом предложении. И поскольку время не терпит, то мне нужно обсудить это с тобой до отъезда.
   Майлс насторожился. Никогда еще Айзайя не говорил с ним о деловых предложениях. А то предложение, с которым Майлс обратился к отцу – финансирование его второй, чрезвычайно дорогой экспедиции в Южные моря, – было встречено недоумением и холодным отказом.
   – Очень хорошо, сэр, – кивнул Майлс.
   Айзайя проследовал к столу из полированного ореха и указал в сторону графина с бренди, рядом с которым стояли хрустальные бокалы, такие чистые, что казались невидимыми. Но Майлс отрицательно покачал головой:
   – Нет, благодарю.
   – Ты когда-нибудь задумывался о браке? – поинтересовался отец; он теперь стоял спиной к Майлсу с графином в руке и наполнял свой бокал.
   Майлс постарался скрыть свое удивление.
   – Несколько раз, – ответил он. – Потому что приходится, когда достигаешь определенного возраста.
   Айзайя медленно повернулся, держа в руке бокал.
   – А могу я спросить: нет ли у тебя на примете какой-нибудь… молодой леди?
   Нерешительность отца позабавила Майлса. Отец наверняка считал, что перед его средним сыном витают образы «синих чулок». Впрочем, «синие чулки» не могут витать. Они шагают, перебросив через руку корзинку с едой для бедных.
   – Нет, у меня никого нет на примете, – сказал Майлс. – Хотя я хотел бы, чтобы у нее были мозги в голове, приличное происхождение и привлекательная внешность.
   Пауза, которая последовала, была неоправданно долгой. Майлс гадал: какое же из его требований встревожило отца? Наверняка мозги.
   – А любовь… не обязательна? – наконец осведомился родитель.
   Майлс едва не разинул рот от удивления. И он вовремя спохватился, впившись ногтями в свою ладонь, чтобы не рассмеяться. О Боже! Неужели ему придется обсуждать с отцом такую тему, как любовь? Он не мог представить ничего более ужасного. Даже укусы скорпионов и споры каннибалов о его судьбе были не столь страшны.
   Но тут он вспомнил, что из-за «любви» к Оливии Эверси Лайон пренебрег своим долгом и исчез, возможно, навсегда. И очень может быть, что Лайон оказался жертвой легендарного проклятия – якобы раз в поколение кому-то из Эверси и кому-то из Редмондов предназначалось полюбить друг друга.
   Видимо, Айзайя хотел убедиться, что его средний сын не таит в душе роковой склонности к романтике.
   Внезапно перед мысленным взором Майлса возник скромный серый плащ, висевший на крючке в пивной. Невольно вздохнув, он заявил:
   – Любовь, которую ты имеешь в виду, – абсурдна. Чтобы жениться, мне не нужна любовь.
   Айзайя нахмурился, устремив на сына испытующий взгляд. Его губы приоткрылись – словно он хотел что-то сказать, но не решался. Затем, деловито кивнув, отец заявил:
   – Отлично. – Как если бы они находились на совещании клуба «Меркюри» и только что поставили на голосование вопрос о любви.
   – Могу я спросить, сэр, а у вас нет на уме чего-нибудь определенного? – полюбопытствовал Майлс. Зная своего отца, он не сомневался в ответе.
   – Джорджина Мосгейт, леди Ратленд, очаровательная девушка. И она приглашена на прием. – Айзайя даже не счел нужным притворяться.
   – Хм… – Майлс удивился. Он знал Мосгейтов большую часть своей жизни. Ее отец, лорд Ратленд, был любителем-натуралистом, и они переписывались. Но что он знал о Джорджине? В детстве у нее была длинная коса, став взрослой, она неизменно укладывала свои светлые волосы в аккуратную прическу, закручивая косу вокруг головы. Однажды они разговорились о муравьях, о которых она знала на удивление много, и ее серые глаза, мягкие, внимательные и живые, ни на секунду не отрывались от его лица. У нее была неброская, но приятная внешность, и ее грудь – Майлс всегда обращал внимание на эту часть женского тела – весьма впечатляла. Ему нравилась эта женщина, но не более того. За минувшие годы они не раз танцевали, однако она его ни разу не заинтриговала.
   Но сейчас ему показалось, что она могла бы стать очень неплохой женой.
   – Как тебе известно, я давно хочу, чтобы Ратленд стал членом клуба «Меркюри», – продолжал отец.
   Майлсу хватило секунды, чтобы понять, к чему тот клонил. Решение было точным, циничным… и абсолютно типичным для его отца.
   То есть они с отцом оба получали то, чего хотели больше всего.
   Сердце Майлса гулко забилось, однако он не подал виду, что взволнован. Айзайя же вновь заговорил:
   – Если вы с Джорджиной поженитесь, Ратленд наконец согласится стать членом клуба «Меркюри». Я убежден, что с поддержкой Ратленда и с его немалыми средствами будет несложно уговорить остальных членов правления финансировать твое путешествие в… – Отец замялся, нахмурившись.
   – На Лакао, – невозмутимо подсказал Майлс. К этому моменту большинство англичан знали название местности, о которой он так пространно писал. Но не его отец, разумеется.
   – Да, на Лакао. – Отец никогда не расспрашивал его о путешествии. Ему всегда было гораздо комфортнее с бесконечно более близким и понятным ему Лайоном, у которого делание денег было в крови. Конечно, рассказы и книги о Лакао принесли и Майлсу деньги, обеспечив ему независимость и скромный достаток. Но делание денег не было для него самоцелью.
   Он продолжал хранить молчание.
   – Так ты не против этого брака? – спросил наконец Айзайя.
   – Не против. – Майлс не видел причин возражать.
   – Отлично, – отозвался отец все тем же деловитым тоном. – Джорджина приняла наше приглашение и прибудет сегодня вечером. Твоя мать организовала различные развлечения на эти две недели – обеды у соседей, танцы и тому подобное. Потанцуй с девушкой, поговори с ней. Постарайся быть любезным, милым…
   – Успокойся, отец! Тебе не нужно учить меня, как понравиться женщине, – перебил Майлс, подумав о леди Мидлбо. Джорджина несколько осложнит ситуацию, но визит леди Мидлбо будет кратким, ибо она хотела от него только одного – того, что достаточно просто устроить.
   Айзайя кивнул и издал короткий смешок.
   – Да, конечно. Извини меня, Майлс. Просто мы с твоей матерью прилагаем все усилия, чтобы наши дети были благополучны и заключили браки, которые сделают честь семье. Едва ли мы допустим альянс, идущий вразрез с этим.
   Это было тонкое, но недвусмысленное предостережение.
   И совершенно излишнее. Майлс не мог представить себе ситуацию, в которой попытался бы вступить в неподходящий брак. Ведь женитьба, возможно, самое главное деловое соглашение, которое мужчина может заключить. Майлс знал, что «сделать честь семье» на языке отца означает: «умножить семейное достояние и расширить и без того огромное влияние Редмондов». И он не имел никаких принципиальных возражений против этого.
   – Мне понятна твоя озабоченность, отец. Брак с леди Джорджиной удобен для всех нас. Надеюсь, для нее – тоже. Уверен, мы поладим.
   Айзайя выдержал загадочную паузу, прежде чем продолжить.
   – Что касается озабоченностей, Майлс, то у меня появилась еще одна. Твоя сестра завела знакомство с некой мисс Синтией Брайтли. И она пригласила ее в наш дом на две недели.
   Упоминание о Синтии словно выбило пробку из бутылки, где сидел джинн. Одного ее имени оказалось достаточно, чтобы перед глазами Майлса возник ее образ – так внезапно и живо, что даже в паху заболело.
   – Вот как? – пробормотал Майлс.
   Айзайя помедлил в нерешительности.
   – До меня дошли слухи о мисс Брайтли.
   – Какие именно?
   Отец невесело улыбнулся:
   – Это имеет значение?
   Пожалуй, нет. «Слухи» о молодой особе уже сами по себе были предостережением. Например, о мисс Эверси постоянно ходили «слухи», хотя это слово достигло крещендо лишь в связи с последними событиями, связанными с Колином.
   Редмонды никогда не упоминались в бульварных листках. Хорошее воспитание, положение их отца и деньги, позволяющие подкупить любое официальное лицо, были тому порукой.
   – Так мисс Брайтли… – Майлс замолк, предоставив отцу закончить фразу. Ему вдруг стало чрезвычайно любопытно: а что отец знал о ней и почему она здесь? У Айзайи Редмонда были свои способы получать информацию.
   – Пока мне известно только одно: она слишком хороша собой для особы, которая не имеет ни денег, ни семьи. Кроме того, она весьма амбициозна и окружена ореолом слухов, которые невозможно проверить, – хотя я и пытался. В свете всего этого она совсем неподходящая компания для Вайолет и для любого другого из Редмондов.
   Итак, единственная женщина, при виде которой у него, Майлса, перехватывало дыхание, отвергнута его отцом окончательно и бесповоротно.
   Впрочем, Майлс не мог не согласиться с его мнением о мисс Брайтли.
   – Полагаю, Вайолет подружилась с ней из духа противоречия, – продолжил отец. Вайолет нравилось испытывать терпение окружающих и совершать неожиданные поступки со свойственным ей бесшабашным очарованием. – Тебе что-нибудь известно о мисс Брайтли?
   «Мне известно, что в моей голове слагаются поэтические строки, когда я вижу ее, – подумал Майлс. – И если мы сейчас продолжим говорить о ней… О, тогда я вполне способен удариться в метафоры, которые смутят нас обоих».
   – Наверное, ее помолвка разладилась, – произнес Майлс. – Но точно не знаю. И не вижу смысла гадать.
   Он не упомянул о том, что уже видел ее этим вечером. И он знал, что отец одобрит слово «смысл». Редмонды жили ради смысла.
   – Да, несомненно, твоя сестра знает, что случилось, – заметил отец.
   – Несомненно. – Но если верить Джонатану, то Вайолет ничего не знает.
   – В любом случае я упомянул об этом лишь потому, что за Вайолет нужно присматривать. Если нам придется распространить наше гостеприимство на мисс Брайтли, мы так и сделаем. Но только на эти две недели, не дольше. И незачем проявлять к ней излишнюю сердечность, – добавил Айзайя.
   Майлс снова ощутил вспышку раздражения. Вайолет всегда нуждалась в присмотре, в основном – из-за снисходительности отца.
   – Твоя мать пригласила леди Уиндермир, – продолжил Айзайя. – И как ты знаешь, прибудет также лорд Мидлбо, а его жена, кажется, приедет раньше. Я также ожидаю Милторпа, и он, несомненно, будет разочарован, не застав меня здесь. И еще – мистера Гудкайнда, который желает, чтобы я вступил с ним в финансовое партнерство. В общем, вполне приличная компания. Тем не менее за твоей сестрой следует присматривать.
   – Предоставь это мне, отец, – сказал Майлс. Он хорошо знал всех этих людей.
   – Спасибо, Майлс. Я знаю, что на тебя можно положиться. Если повезет, мы вернемся раньше и сможем получить удовольствие от заключительной вечеринки.
   Майлс почти физически ощутил груз ответственности.
   – Как твои научные изыскания? – спросил вдруг отец.
   Неожиданный вопрос. И едва ли отец проявлял искренний интерес к его науке.
   – Неплохо. Поговаривают о том, чтобы выдвинуть меня в президенты Королевского общества, когда сэр Джозеф Бэнкс уйдет в отставку.
   Рука отца с бокалом бренди замерла у рта.
   Кто-кто, а Айзайя Редмонд понимал, что это означало. Он знал сэра Джозефа Бэнкса. Собственно, его знали все. Друг короля, известный натуралист и путешественник, образованный, уважаемый и влиятельный. Сам факт, что Майлс рассматривается как возможный преемник сэра Джозефа, свидетельствовал об уважении, которым он пользовался в научных кругах.
   Майлс давно научился не расстраиваться по поводу того, что отец думал о нем, поскольку мало что мог изменить. Но реакция отца сейчас доставила ему удовольствие.
   – Что ж, прекрасно, – сказал наконец Айзайя.
   Его сын ограничился коротким кивком.
   – Желаю успеха в проведении приема, Майлс. А также с Джорджиной.
   Это означало, что аудиенция закончена.
   – Спасибо, отец. Надеюсь, ваша поездка будет благополучной и успешной.
   Айзайя только улыбнулся. Он не сомневался, что у него-то все получится.
   В комнату бесшумно вошел слуга в голубой ливрее, чтобы наполнить графин с бренди. После этого он направился к окнам, чтобы задернуть коричневые бархатные шторы.
   И тут же Майлс вдруг увидел перед собой потрясающие голубые глаза. Ему почудилось, что перед ним возникла мисс Брайтли. Он замер на мгновение. О Боже, это походило на приступ лихорадки.
   Майлс нахмурился. Затем кивнул отцу и поспешно вышел из комнаты.

Глава 3

   На следующее утро, спустившись вниз, Синтия обнаружила, что завтрак подан в серебряных блюдах, выставленных на буфете. А некоторые из гостей уже сидели за длинным столом.
   Вскоре завязался вежливый разговор, и через несколько минут, определив социальное положение собравшихся, Синтия поняла, как и с кем держаться.
   Леди Уиндермир, приглашенная миссис Редмонд энергичная дама с плотной фигурой и приятным лицом, проворно орудовала вилкой, поглощая яичницу. Синтия, все еще чуточку сонная, нашла движения ее руки успокаивающими и практичными – как забрасывание угля в топку. Завтрак для леди Уиндермир явно был топливом, а блеск в ее глазах показывал, что она все еще наслаждалась жизнью, хотя и находилась уже в солидном возрасте.
   Рядом с ней сидела леди Мидлбо, женщина лет тридцати, муж которой, к сожалению (по ее словам, хотя она не выглядела сожалеющей), еще не приехал. Предполагалось, что он заедет за ней через несколько дней и они отправятся в Келхем-Кросс, располагавшийся к востоку от Суссекса, чтобы навестить родственников. Она была очень привлекательной – с пышной фигурой и блестящими черными волосами, убранными в высокую прическу. И еще богатой, если ее темно-зеленое платье могло служить указанием. Но казалось, что она немного нервничала – во всяком случае, почти ничего не ела и время от времени поглядывала в сторону двери.
   Синтия гадала: где же Майлс Редмонд? Ей хотелось понаблюдать за ним, чтобы решить, действительно ли он такой зануда, как она подозревала. В конце концов, ей следовало выработать подход к своей добыче. Поэтому полезно было понаблюдать за ней в ее естественном окружении и посмотреть, как она общается с другими представителями своей породы.
   Сравнение позабавило Синтию. Надо полагать, Майлс Редмонд оценил бы его, учитывая его любовь к насекомым.