Страница:
Девушка растерялась от стыда и страха, сделав слабую попытку освободиться. Заметив это, сострадательный юноша немедленно поставил ее на ноги. Она обвела блуждающим взглядом всю площадь и вдруг вскрикнула охрипшим голосом:
– Иисусе Христе, где же мой брат?
Девушка отбросила со лба спутанные волосы, тяжело дыша и озираясь вокруг лихорадочно горевшими глазами.
Агния стояла на прежнем месте у самых ворот префектуры; всадник, одетый в панцирь, держал под уздцы прекрасного коня, по-видимому, принадлежавшего ее избавителю; на земле стонали раненые, и отряд конных латников заграждал Дворцовую улицу длинной двойной шпалерой; между тем маленький Папиас исчез, как будто канул в воду.
– Папиас, мой бедный малютка! – жалобно повторила Агния, и в ее голосе, утратившем свою мелодичность, слышалось такое глубокое страдание, что молодой воин посмотрел на девушку с невольным участием.
– Боже, куда мог деваться ребенок? – продолжала убитая горем сестра.
– Мы поищем малютку, – ласково успокаивал ее воин. – Ты так молода и красива, – прибавил он, – что могло привести тебя на площадь?
– Я шла к епископу, – пробормотала Агния, вспыхнув ярким румянцем и потупив глаза.
– Говоря по правде, ты выбрала недоброе время для своего визита, – заметил молодой человек, который был не кто иной, как префект Константин. Он нашел Агнию, лежавшую без чувств на мостовой, и не захотел доверить ее ни одному из своих подчиненных, потому что нежная красота девушки глубоко тронула его сердце.
– Благодари Бога, что ты счастливо отделалась, – продолжал он. – Однако мне пора вернуться к своему отряду. Тебе известно, где живет епископ?.. Вот его дом; что же касается твоего брата… Но постой! Александрия – твой родной город?
– Нет, господин, – нерешительно отвечала Агния.
– Но все-таки ты здесь живешь у родных или знакомых?
– Нет, господин, нет! Я хотела… мне было нужно… Я уже сказала вам, что шла к епископу…
– Странное дело!.. Во всяком случае, советую тебе попытаться увидеть его! Очень жаль, что мне теперь некогда начать поиски ребенка, но потом, распорядившись служебными делами, я немедленно прикажу своим солдатам и городской страже обыскать все улицы. Сколько лет пропавшему мальчику?
– Ему шестой год.
– У твоего брата такие же черные волосы, как у тебя?
– Нет, господин, – отвечала несчастная девушка, заливаясь слезами, – у моего Папиаса белокурая головка, вся в локонах, и такое хорошенькое личико!
Константин с улыбкой кивнул головой и продолжал:
– Если твоего Папиаса найдут, то куда его привести.
– Не знаю, господин… Я решительно не в силах собраться с мыслями… Впрочем, пусть моего брата доставят прямо к епископу…
– К Феофилу? – с удивлением спросил префект.
– Да, да, к нему, – торопливо заметила Агния. – Или нет, лучше пусть мальчика передадут хоть привратнику епископа.
– Вот это будет гораздо благоразумнее! – сказал Константин.
Он кивнул своему провожатому, намотал гриву лошади себе на руку, прыгнул в седло и ускакал к своему отряду, не слушая робких изъявлений благодарности Агнии.
ГЛАВА XIV
В обширном атриуме 49 епископского дворца суетилось множество народа. Священники и монахи ежеминутно входили и выходили с разными поручениями. Христианские вдовы, служившие дьякониссами, перевязывали раненых, стараясь облегчить их страдания, а слуги духовных лиц бережно укладывали больных на носилки для отправки в госпиталь.
Дьякон Евсевий, почтенный наставник Марка, руководил этим делом, наблюдая, чтобы языческие юноши получили одинаковую помощь с христианами.
Перед фронтоном дворца стояли на карауле ветераны двадцать второго легиона, вместо привратника, который в мирное время сторожил у входа.
Агния искала его глазами и, наконец, решилась войти, смешавшись с толпой сестер милосердия и их помощников. Солдаты не обратили на нее внимания.
Жгучая жажда томила девушку, и когда один из страдальцев нетерпеливым жестом оттолкнул поданное ему питье, она собралась с духом и попросила у дьякониссы глоток воды. Ласковая новая старушка немедленно протянула ей чашу с разбавленным вином и спросила, кого она желает видеть.
– Епископа, – отвечала Агния, но тотчас спохватилась и торопливо прибавила: – Мне нужно переговорить с его привратником.
– Вот он, – сказала сестра милосердия, указывая на мужчину исполинского роста, стоявшего в тени у входа в атриум.
Только теперь Агния заметила приближение сумерек. Куда она денется, где найдет убежище, когда настанет ночь?
Холод пробежал по ее спине при мысли об этом. Поблагодарив дьякониссу, девушка подошла к привратнику, прося, чтобы тот прислал ее брата, если ребенок найдется.
– Хорошо, – ласково ответил великан. – Его сейчас уже отправят в сиротский приют «Самарянина», и там ты можешь о нем справиться.
Ободренная приветливыми словами сторожа, молодая христианка стала просить, чтобы тот отвел ее к какому-нибудь священнику. Однако слуга епископа посоветовал Агнии лучше обратиться в одну из церквей, так как все приближенные владыки слишком заняты делом, чтобы обращать внимание на незначительных просителей.
Но девушка продолжала настаивать, и тогда рассерженный привратник велел ей уходить. Как раз в эту минуту к дверям приблизились трое пресвитеров. Агния преодолела свою робость и обратилась к одному из них, почтенному старцу преклонных лет.
– Отец мой, прошу вас, выслушайте меня! – воскликнула она умоляющим тоном. – Я должна переговорить с каким-нибудь пастырем, а этот человек велит мне уйти, потому что все вы слишком заняты делами.
– Неужели он сказал тебе такую грубость? – спросил пресвитер. – Ты настоящий глупец! – с неудовольствием заметил он, обращаясь к привратнику. – Церковь и служители ее не могут отговариваться занятостью, когда дело идет о помощи верующим. До свидания, братья! Что тебе нужно, дитя мое?
– Ах, у меня так тяжело на сердце! – воскликнула Агния, с мольбою протягивая руки. – Я люблю моего Спасителя, но не свободна в своих поступках и не знаю, что мне делать, чтобы избежать тяжкого греха!
– Иди за мной, – сказал старик, направляясь во двор через маленький садик. Отсюда он привел Агнию к боковому входу и поднялся по лестнице в верхний этаж дворца.
Девушка следовала за ним со страхом и надеждой. Она скрестила руки на груди, стараясь молиться, но ей было трудно сосредоточиться на одном предмете. Тревога о пропавшем Папиасе и ожидание предстоящей беседы со священником парализовали ее мысли.
Наконец пресвитер вошел с Агнией в высокую комнату с затворенными ставнями, где ярко горело множество светильников. Несколько мужчин разного возраста сидели здесь на мягких скамьях за письменной работой.
Священник опустился в кресло в отдаленном углу.
– Признайся мне по правде, что с тобой, – сказал он благосклонно, – только передай все в немногих словак: меня ждут очень важные дела.
– Хорошо, господин, – начала Агния. – Мой отец и мать были люди свободные, родом из Августы Треверской. Отец занимал должность сборщика податей на государственной службе…
– Хорошо, хорошо, но относится ли это к делу?
– Да, господин, конечно. Мои родители ревностно исполняли устав христианской церкви, но во время восстания в Антиохии, три года назад, были убиты мятежниками; тогда меня и моего маленького брата – его зовут Папиас…
– Прошу тебя, говори поскорее!
– Тогда нас продали в неволю. Мой хозяин заплатил за нас деньги – я сама это видела, – но с нами не обращались, как с рабами. Между тем теперь эти люди требуют от меня… Видишь ли: они язычники и твердо держатся своей веры…
– И требуют от тебя, чтобы ты тоже служила идолам?
– Да, отец. Это заставило меня бежать от моих господ.
– Ты поступила совершенно правильно.
– Но как же Священное писание повелевает рабу повиноваться господину своему?
– Отец Небесный стоит неизмеримо выше всякого земного владыки. Потому для нас важнее исполнить волю Божию, чем угодить человеку.
Старец говорил с Агнией очень тихо, не желая быть услышанным остальными присутствующими, но последние слова он произнес довольно громко. В эту минуту тяжелый занавес из простого войлока, закрывавший дверь в соседнюю комнату, немного откинулся, и за ним послышался чей-то необыкновенно сильный и звучный голос:
– Ты уже вернулся, Ириней? Это очень кстати: мне нужно переговорить с тобой.
– Сейчас, владыка, – отвечал пресвитер, вставая. – Теперь ты знаешь, в чем состоит твой долг, – прибавил он, обращаясь к Агнии. – Если твой господин насильно вернет тебя к себе и прикажет участвовать в жертвоприношении идолам или заставит идти в языческий храм, то ты имеешь право обратиться ко мне и просить защиты. Запомни хорошенько мое имя: меня зовут Иринеем.
Здесь его речь была прервана приходом нового лица, появившегося из соседней комнаты. Наружность вошедшего была настолько замечательна, что каждый, видевший его хоть один раз, не мог забыть эту полную достоинства осанку и прекрасные черты.
Это был епископ, благословлявший в это утро толпу с высокого портала своего дворца. Агния узнала его и смиренно приблизилась к великому Феофилу, чтобы поцеловать край его одежды.
Он благосклонно принял этот знак глубокого почтения, окинув девушку проницательным взглядом. Смущенная Агния не смела поднять своих глаз на величавого старца, который всевластно царил над сотнями тысяч человеческих сердец.
– О чем просит эта молодая женщина? – спросил Феофил, указывая на нее своей тонкой рукой.
– Она дочь свободных родителей, получивших крещение, – отвечал пресвитер. – Родом из Антиохии. Продана в рабство язычникам; принуждается насильственным образом к идолослужению; бежала от своего господина и теперь сомневается…
– Но ты, конечно, напомнил ей, Кого следует почитать более всего? – прервал епископ. Потом он обернулся к Агнии и спросил: – Почему ты не пошла со своей жалобой к дьякону своей церкви, а явилась к нам?
– Мы недавно прибыли в Александрию, – робко заметила девушка, решаясь, наконец, взглянуть на красивые, как будто изваянные из белого мрамора черты Феофила.
– В таком случае пойди в базилику Марии и причастись там святых тайн, – заметил епископ.
– Теперь как раз начинается торжественная служба, однако… ты вовсе не знаешь города, скрываешься от своего господина, и при этом ты так молода, так… Наступает ночь. Кто даст тебе пристанище?
– Не знаю, – отвечала Агния, глотая слезы.
– Вот истинное мужество, – прошептал Феофил, обращаясь к пресвитеру Иринею. – У нас в Александрии, – прибавил он, продолжая свой разговор с просительницей, – есть немало домов для бесприютных христиан. Один из моих подчиненных сейчас напишет для тебя свидетельство за моей печатью, и ты будешь принята в одну из таких гостиниц, устроенных на средства милосердных богачей. Ты говоришь, что родилась в Антиохии? В таком случае тебе надо обратиться в приют антиохийца Селевка. К какому приходу принадлежали твои родители?
– К приходу Иоанна Крестителя.
– Где проповедует Дамасий? – с живостью спросил владыка.
– Да, святой отец; он был нашим духовником.
– Этот последователь Ария! – воскликнул епископ, гордо выпрямляясь во весь рост и крепко сжав тонкие губы.
Пресвитер всплеснул руками и сурово спросил Агнию:
– И ты, ты сама тоже принадлежишь к еретической секте?
– Мои родители были ариане, – отвечала встревоженная девушка, – и они научили меня молиться богоподобному Христу.
– Довольно! – строго прервал ее Феофил. – Пойдем отсюда, Ириней!
Он кивнул головой пресвитеру, откинул занавес и вышел своей величавой поступью из комнаты.
Агния осталась, как пораженная молнией, она была страшно бледна и дрожала от волнения.
Разве она не настоящая христианка? Разве с ее стороны было грешно исповедовать веру своих родителей?
Служители алтаря только что хотели протянуть ей руку помощи и вдруг отшатнулись от нее, как от язычницы. Неужели такой поступок согласовался с духом милосердия истинных последователей Христа?
Мучительное сомнение во всем, что Агния до сих пор почитала святым и недосягаемо высоким, овладело ее душой. Нет, Искупителю мира, при Его всеобъемлющей благости, не могла быть угодна такая нетерпимость христиан друг к другу.
Девушка была настолько ошеломлена всем случившимся, что не могла больше плакать, и стояла неподвижно в оцепенении на том же самом месте, где ее оставил Феофил.
Наконец грубый голос старшего писца заставил ее вздрогнуть от испуга.
– Уведи отсюда эту женщину, Петубаст! – сказал он своему помощнику.
Молодой египтянин Петубаст был явно обрадован случаю оторваться от работы. Юноша с удовольствием встал со стула, сложил свои письменные принадлежности, откинул со лба черные волосы и заложил себе за ухо, вместо пера, синий цветок. Потом он подошел вприпрыжку к дверям, распахнул их и, смерив Агнию пристальным, беззастенчивым взглядом знатока женских прелестей, с насмешливой почтительностью сказал ей, указывая дорогу: «Прошу покорно!»
Молодая христианка, понурив голову, поспешно вышла из канцелярии епископа. Египтянин последовал за ней; он торопливо захлопнул за собой дверь, схватил девушку за руку и прошептал, лукаво улыбаясь:
– Подожди меня, красавица, внизу, через полчаса я кончу занятия, и мы приятно проведем с тобой вечер.
Агния остановилась и вопросительно посмотрела на своего провожатого, не понимая, что значат его слова, но когда он обнял ее и хотел привлечь к себе, девушка с отвращением оттолкнула дерзкого волокиту и бросилась от него со всех ног. Спустившись с лестницы и пробежав палисадник, она снова попала под высокие своды атриума.
Теперь там было довольно темно и совершенно тихо. Несколько ламп освещало эту обширную галерею с колоннами, и красноватый отблеск одинокого факела отражался на скамьях, поставленных здесь для многочисленных просителей, ежедневно приходивших по делам к епископу.
Измученная до последней крайности, молодая христианка забилась в уголок и закрыла лицо руками. Она сама не могла понять, отчего так неожиданно покинули ее силы: от страха и разочарования или от голода и усталости.
Все раненые в ее отсутствие были отправлены в госпитали. Только одного из них не решались тронуть с места. Он лежал на подстилке между двумя колоннами в некотором отдалении от Агнии, и слабый свет лампады, поставленной на ящик с лекарствами, падал на его бескровное юношески прекрасное лицо.
У изголовья стояла на коленях одна из дьяконисс, всматриваясь в неподвижные черты покойника. Возле самого трупа на каменных плитах лежал престарелый Евсевий, склонив седую голову на грудь юноши.
Глубокая тишина опустевшей галереи нарушалась только тихим рыданием старика и звуками мерных шагов солдат, карауливших дворец Феофила.
Сестра милосердия не прерывала молчания, зная, что набожный дьякон молится в эту минуту о спасении души молодого язычника, отошедшего в вечность без покаяния.
Наконец, Евсевий выпрямился, вытер влажные глаза, поцеловал похолодевшую руку умершего и сказал, указывая на его лицо:
– Так молод, так красив, прекрасное создание Отца Небесного! Еще сегодня утром он был беззаботно весел, как вольный жаворонок, и бедная мать не могла нарадоваться на своего любимца, а теперь… теперь! Сколько надежд, сколько счастья унес этот юноша в свою раннюю могилу! О милосердный Искупитель, Ты сказал, что спасение доступно не только тем, которые признают тебя своим Господом. Ты, проливший божественную кровь свою также и за неверных язычников, спаси от вечной гибели эту юную душу! Пастырь добрый, сжалься над погибшей овцой твоего стада!
В порыве глубокого участия старец поднял руки к небу и несколько секунд смотрел в вышину, всецело поглощенный своей пламенной молитвой. Наконец, он успокоился и сказал:
– Добрая сестра, знаешь ли ты, кто этот убитый? Он был единственным сыном Вереники, вдовы богатого корабельщика Асклепиодора. Бедная осиротевшая мать! Не ранее как вчера она каталась с ним в колеснице по дороге в Марею на четверке собственных лошадей, а сегодня… сегодня! Пойди к ней и осторожно передай ужасную новость. Я охотно отправился бы сам к несчастной женщине, но ведь я – духовное лицо; бедняжке будет слишком тяжело услышать роковое известие от одного из тех, против которых сражался ее сын. Пойди к ней, сестра, передай о случившемся как можно осторожней и постарайся поддержать ее в тяжелую минуту. А когда первый порыв отчаяния немного утихнет, скажи этой одинокой страдалице, чтобы она искала утешения у Того, Кто может исцелить какую угодно сердечную рану; скажи ей, что все мы и каждый, кто верует во Христа, теряют здесь своих близких только на время, чтобы снова встретиться с ними в загробной жизни. Уговори хорошенько мать убитого юноши, но главное – научи ее надеяться. Язычники недаром называют надежду зеленой, потому что она представляет собой обновляющую весну для человеческого сердца. Может быть, и для этой несчастной настанет духовное обновление и радостное утро после непроглядной ночи отчаяния.
Дьяконисса встала с колен и, наклонившись к трупу, запечатлела легкий поцелуй на лбу покойника; она обещала Евсевию исполнить его просьбу и вышла из атриума.
Брат милосердия хотел последовать за ней, как вдруг до него донесся тихий плач. Удивленный дьякон стал прислушиваться, потом грустно покачал седой головой и тихо заметил про себя: «Одному Богу известно, почему наш земной путь усеян столькими терниями!»
Он приблизился к рыдавшей Агнии, которая тотчас поднялась со скамьи, и ласково спросил ее:
– Ты плачешь, милое дитя? Верно, и у тебя сегодня есть близкий умерший?
– Нет! – торопливо отвечала девушка, сделав отрицательный жест рукой.
– Кого же ты ищешь здесь в такой поздний час?
– Решительно никого, – с волнением произнесла молодая христианка. – Для меня все кончено! Боже мой, вероятно, я просидела здесь очень долго? Я хорошо знаю, что мне нельзя здесь оставаться, и сейчас уйду.
– Но разве тебя некому проводить? Агния грустно покачала головой.
Евсевий пристально посмотрел ей в лицо и добавил:
– В таком случае я сам отведу тебя домой. Ты видишь: я стар и к тому же дьякон. Где ты живешь, дитя мое?
– Я, я? – невнятно произнесла девушка и вдруг воскликнула, заливаясь слезами. – Господи, куда же мне, наконец, идти?
– Так у тебя нет никакого пристанища? – продолжал расспрашивать старик. – Доверься мне, дитя, и скажи откровенно, что с тобой; может быть, я буду в состоянии помочь тебе.
– Ты? – с горечью сказала Агния. – Но ведь ты тоже один из пресвитеров александрийского епископа?
– Я дьякон, а Феофил – настоятель нашей церкви, но потому-то именно…
– Нет, – прервала его девушка несколько жестким тоном. – Я никого не хочу обманывать. Мои родители были ариане, и так как я тоже принадлежу к тому же вероисповеданию, то епископ безжалостно и сурово отказал мне в своей помощи.
– Неужели? – заметил старик. – Но тебе следует помнить, что он пастырь множества христианских душ и потому должен всегда иметь в виду главную цель: чистоту христианского учения. Ему некогда вдаваться в мелочи, о которых гораздо приличнее заботиться незначительным людям вроде меня. Я охотно выведу тебя из затруднения. Видишь ли, в чем дело, бедное дитя: сам Христос сказал: «В доме Отца Моего обителей много». Арий только впал в заблуждение, но, тем не менее, он исповедовал веру Христову. Ты не сделала ничего дурного, если твердо держалась того, чему научили тебя родители. Как твое имя?
– Меня зовут Агнией, господин.
– Прекрасное имя! А так как я христианский пастырь, хотя и самый незначительный, то позволь мне предложить тебе приют, бедная беззащитная овечка! Почему ты плачешь? Что привело тебя к Феофилу? Как могло случиться, что ты осталась без пристанища?
Все это было сказано с такой задушевностью, таким отечески-ласковым тоном, что Агния невольно ободрилась и откровенно передала Евсевию свои обстоятельства.
Выслушав девушку, он предложил ей идти к нему в дом, где старушка, жена дьякона, позаботится о бесприютной сироте.
Молодая христианка с радостью согласилась. Выходя из дворца, Евсевий велел привратнику привести к нему маленького Папиаса, если ребенок найдется.
Агния бодро шла по городу за своим новым покровителем, чувствуя полное нравственное облегчение.
Миновав множество улиц и переулков, дьякон остановился перед маленьким садиком.
– Вот мой дом! – заметил он. – Мы рады поделиться с неимущими всем, что имеем, но мы совершенные бедняки. Да и можно ли позволять себе какую-нибудь роскошь, когда другие гибнут от голода и нищеты?
Проходя между цветниками, Евсевий указал на одно дерево.
– Оно принесло в прошлом году триста семь персиков, а все-таки не засохло, – сообщил добродушным тоном хозяин.
Из хижины в глубине сада светил приветливый огонек; при входе в узкие сени старик был встречен странной собакой, которая с радостным визгом принялась ласкаться к своему хозяину. Она скакала на передних лапах, между тем как задняя часть ее туловища беспомощно волочилась по земле, скривившись на один бок.
– Вот мой друг, убогий Лазарь, – весело сказал дьякон. – Я нашел этого несчастного калеку на улице и принес домой. Господь заботится не только о людях, но и о бессловесных тварях своих!
Слова Евсевия звучали так весело и добродушно, что Агния не могла удержаться от улыбки. Вскоре к ним присоединилась хозяйка дома, жена дьякона. Она приняла молодую христианку как нельзя более ласково и приветливо. Бедная девушка была глубоко тронута участием добрых людей, и только тревога о пропавшем брате отравляла ей этот счастливый вечер.
Между тем усталость и изнеможение взяли свое: Агния едва прикоснулась к предложенной пище и вскоре крепко уснула на чистой и опрятной постели, рядом со старушкой Елизаветой.
Старик уступил ей свое место, а сам решил провести ночь на узкой скамье в своей рабочей комнате.
Когда почтенные супруги остались одни, Евсевий рассказал жене о своей встрече и разговоре с Агнией.
– Я принципиально не могу осуждать тех, кто следует учению Ария или принадлежит к иной еретической секте, – заметил он в заключение, – христианская вера спасительна для всякого, если не искажает самого духа учения Христова. Если правда на нашей стороне – в чем я, конечно, вполне уверен, – и Сын Божий единосущен Отцу, то, следовательно, Он беспорочен и Его божественная благость не знает границ. Поэтому Спаситель не может гневаться на тех, кто называет Его только богоподобным; Он не станет наказывать несчастных людей, впавших в заблуждение. Постарайся хорошенько вникнуть в мои слова. Вот я в своей церкви не поднялся выше дьякона; представь же себе, что в наш приход явится какой-нибудь мальчик и назовет меня простым служителем или чем-нибудь в этом роде. Неужели я рассержусь за такую ошибку и стану бранить неразумного ребенка? Конечно, нет. Так и наш Спаситель, Который стоит неизмеримо выше любых человеческих заблуждений, не может отвергать неразумных ариан, потому что и они принадлежат к его стаду. Когда один из подобных еретиков явится на том свете в селения небесные и увидит Христа в Его божественной славе, то он, наверное, падет перед Ним ниц, поглощенный восторгом и мучимый раскаянием. Тогда милосердный Искупитель скажет ему: «Безумец, теперь ты видишь, кто Я. Да простится тебе твое заблуждение!»
– Это непременно будет так! – отвечала Елизавета, согласно кивая Евсевию. – Господь не отверг покаявшейся блудницы и оставил нам в назидание трогательную притчу о милосердном самарянине. Бедная Агния! Вот мы с тобой горевали, что у нас нет дочери, и благое Провидение послало нам эту сироту. Как она кротка и прекрасна! Милосердный Бог услышал наши молитвы и послал нам утешение в старости. Однако ты, вероятно, очень устал? Ложись спать, Евсевий!
– Сейчас иду! – сказал старик, но вдруг он с досадой хлопнул себя по лбу и промолвил: – Боже, ведь я совершенно забыл, что у меня есть еще одно важное дело! Мне необходимо повидаться с Марком. Он совершенно сбился с толку, и если я не переговорю с ним сегодня вечером, то этот юноша совершит какое-нибудь безумство. Я действительно ужасно утомился, но исполнение долга должно стоять превыше всего. Нет, Елизавета, не уговаривай меня остаться дома и отдохнуть! Подай мне лучше плащ: я после найду время для отдыха, а теперь мне надо спешить к бедному огорченному Марку!
Таким образом, несмотря на позднее время и крайнюю усталость, старик немедленно отправился в дом вдовы Марии на Канопской улице.
ГЛАВА XV
После ухода Константина в доме Порфирия началась кипучая деятельность. К Олимпию приходило уже несколько посланных. Один писец из язычников, служивший у наместника Эвагрия, предупредил своих единомышленников о предстоящем перевороте, так что маститый философ немедленно стал готовиться к решительным действиям.
Хозяин дома велел запрячь лошадей в закрытую колесницу, так называемую «армамаксу», и взял на себя доставку значков и оружия в Серапеум. Кладовая, где хранились эти вещи, была выстроена на собственной земле Порфирия, в египетском квартале Ракотис; здесь был устроен склад лесных материалов. Сараи и запасы строевого леса скрывали небольшое здание от посторонних глаз.
– Иисусе Христе, где же мой брат?
Девушка отбросила со лба спутанные волосы, тяжело дыша и озираясь вокруг лихорадочно горевшими глазами.
Агния стояла на прежнем месте у самых ворот префектуры; всадник, одетый в панцирь, держал под уздцы прекрасного коня, по-видимому, принадлежавшего ее избавителю; на земле стонали раненые, и отряд конных латников заграждал Дворцовую улицу длинной двойной шпалерой; между тем маленький Папиас исчез, как будто канул в воду.
– Папиас, мой бедный малютка! – жалобно повторила Агния, и в ее голосе, утратившем свою мелодичность, слышалось такое глубокое страдание, что молодой воин посмотрел на девушку с невольным участием.
– Боже, куда мог деваться ребенок? – продолжала убитая горем сестра.
– Мы поищем малютку, – ласково успокаивал ее воин. – Ты так молода и красива, – прибавил он, – что могло привести тебя на площадь?
– Я шла к епископу, – пробормотала Агния, вспыхнув ярким румянцем и потупив глаза.
– Говоря по правде, ты выбрала недоброе время для своего визита, – заметил молодой человек, который был не кто иной, как префект Константин. Он нашел Агнию, лежавшую без чувств на мостовой, и не захотел доверить ее ни одному из своих подчиненных, потому что нежная красота девушки глубоко тронула его сердце.
– Благодари Бога, что ты счастливо отделалась, – продолжал он. – Однако мне пора вернуться к своему отряду. Тебе известно, где живет епископ?.. Вот его дом; что же касается твоего брата… Но постой! Александрия – твой родной город?
– Нет, господин, – нерешительно отвечала Агния.
– Но все-таки ты здесь живешь у родных или знакомых?
– Нет, господин, нет! Я хотела… мне было нужно… Я уже сказала вам, что шла к епископу…
– Странное дело!.. Во всяком случае, советую тебе попытаться увидеть его! Очень жаль, что мне теперь некогда начать поиски ребенка, но потом, распорядившись служебными делами, я немедленно прикажу своим солдатам и городской страже обыскать все улицы. Сколько лет пропавшему мальчику?
– Ему шестой год.
– У твоего брата такие же черные волосы, как у тебя?
– Нет, господин, – отвечала несчастная девушка, заливаясь слезами, – у моего Папиаса белокурая головка, вся в локонах, и такое хорошенькое личико!
Константин с улыбкой кивнул головой и продолжал:
– Если твоего Папиаса найдут, то куда его привести.
– Не знаю, господин… Я решительно не в силах собраться с мыслями… Впрочем, пусть моего брата доставят прямо к епископу…
– К Феофилу? – с удивлением спросил префект.
– Да, да, к нему, – торопливо заметила Агния. – Или нет, лучше пусть мальчика передадут хоть привратнику епископа.
– Вот это будет гораздо благоразумнее! – сказал Константин.
Он кивнул своему провожатому, намотал гриву лошади себе на руку, прыгнул в седло и ускакал к своему отряду, не слушая робких изъявлений благодарности Агнии.
ГЛАВА XIV
В обширном атриуме 49 епископского дворца суетилось множество народа. Священники и монахи ежеминутно входили и выходили с разными поручениями. Христианские вдовы, служившие дьякониссами, перевязывали раненых, стараясь облегчить их страдания, а слуги духовных лиц бережно укладывали больных на носилки для отправки в госпиталь.
Дьякон Евсевий, почтенный наставник Марка, руководил этим делом, наблюдая, чтобы языческие юноши получили одинаковую помощь с христианами.
Перед фронтоном дворца стояли на карауле ветераны двадцать второго легиона, вместо привратника, который в мирное время сторожил у входа.
Агния искала его глазами и, наконец, решилась войти, смешавшись с толпой сестер милосердия и их помощников. Солдаты не обратили на нее внимания.
Жгучая жажда томила девушку, и когда один из страдальцев нетерпеливым жестом оттолкнул поданное ему питье, она собралась с духом и попросила у дьякониссы глоток воды. Ласковая новая старушка немедленно протянула ей чашу с разбавленным вином и спросила, кого она желает видеть.
– Епископа, – отвечала Агния, но тотчас спохватилась и торопливо прибавила: – Мне нужно переговорить с его привратником.
– Вот он, – сказала сестра милосердия, указывая на мужчину исполинского роста, стоявшего в тени у входа в атриум.
Только теперь Агния заметила приближение сумерек. Куда она денется, где найдет убежище, когда настанет ночь?
Холод пробежал по ее спине при мысли об этом. Поблагодарив дьякониссу, девушка подошла к привратнику, прося, чтобы тот прислал ее брата, если ребенок найдется.
– Хорошо, – ласково ответил великан. – Его сейчас уже отправят в сиротский приют «Самарянина», и там ты можешь о нем справиться.
Ободренная приветливыми словами сторожа, молодая христианка стала просить, чтобы тот отвел ее к какому-нибудь священнику. Однако слуга епископа посоветовал Агнии лучше обратиться в одну из церквей, так как все приближенные владыки слишком заняты делом, чтобы обращать внимание на незначительных просителей.
Но девушка продолжала настаивать, и тогда рассерженный привратник велел ей уходить. Как раз в эту минуту к дверям приблизились трое пресвитеров. Агния преодолела свою робость и обратилась к одному из них, почтенному старцу преклонных лет.
– Отец мой, прошу вас, выслушайте меня! – воскликнула она умоляющим тоном. – Я должна переговорить с каким-нибудь пастырем, а этот человек велит мне уйти, потому что все вы слишком заняты делами.
– Неужели он сказал тебе такую грубость? – спросил пресвитер. – Ты настоящий глупец! – с неудовольствием заметил он, обращаясь к привратнику. – Церковь и служители ее не могут отговариваться занятостью, когда дело идет о помощи верующим. До свидания, братья! Что тебе нужно, дитя мое?
– Ах, у меня так тяжело на сердце! – воскликнула Агния, с мольбою протягивая руки. – Я люблю моего Спасителя, но не свободна в своих поступках и не знаю, что мне делать, чтобы избежать тяжкого греха!
– Иди за мной, – сказал старик, направляясь во двор через маленький садик. Отсюда он привел Агнию к боковому входу и поднялся по лестнице в верхний этаж дворца.
Девушка следовала за ним со страхом и надеждой. Она скрестила руки на груди, стараясь молиться, но ей было трудно сосредоточиться на одном предмете. Тревога о пропавшем Папиасе и ожидание предстоящей беседы со священником парализовали ее мысли.
Наконец пресвитер вошел с Агнией в высокую комнату с затворенными ставнями, где ярко горело множество светильников. Несколько мужчин разного возраста сидели здесь на мягких скамьях за письменной работой.
Священник опустился в кресло в отдаленном углу.
– Признайся мне по правде, что с тобой, – сказал он благосклонно, – только передай все в немногих словак: меня ждут очень важные дела.
– Хорошо, господин, – начала Агния. – Мой отец и мать были люди свободные, родом из Августы Треверской. Отец занимал должность сборщика податей на государственной службе…
– Хорошо, хорошо, но относится ли это к делу?
– Да, господин, конечно. Мои родители ревностно исполняли устав христианской церкви, но во время восстания в Антиохии, три года назад, были убиты мятежниками; тогда меня и моего маленького брата – его зовут Папиас…
– Прошу тебя, говори поскорее!
– Тогда нас продали в неволю. Мой хозяин заплатил за нас деньги – я сама это видела, – но с нами не обращались, как с рабами. Между тем теперь эти люди требуют от меня… Видишь ли: они язычники и твердо держатся своей веры…
– И требуют от тебя, чтобы ты тоже служила идолам?
– Да, отец. Это заставило меня бежать от моих господ.
– Ты поступила совершенно правильно.
– Но как же Священное писание повелевает рабу повиноваться господину своему?
– Отец Небесный стоит неизмеримо выше всякого земного владыки. Потому для нас важнее исполнить волю Божию, чем угодить человеку.
Старец говорил с Агнией очень тихо, не желая быть услышанным остальными присутствующими, но последние слова он произнес довольно громко. В эту минуту тяжелый занавес из простого войлока, закрывавший дверь в соседнюю комнату, немного откинулся, и за ним послышался чей-то необыкновенно сильный и звучный голос:
– Ты уже вернулся, Ириней? Это очень кстати: мне нужно переговорить с тобой.
– Сейчас, владыка, – отвечал пресвитер, вставая. – Теперь ты знаешь, в чем состоит твой долг, – прибавил он, обращаясь к Агнии. – Если твой господин насильно вернет тебя к себе и прикажет участвовать в жертвоприношении идолам или заставит идти в языческий храм, то ты имеешь право обратиться ко мне и просить защиты. Запомни хорошенько мое имя: меня зовут Иринеем.
Здесь его речь была прервана приходом нового лица, появившегося из соседней комнаты. Наружность вошедшего была настолько замечательна, что каждый, видевший его хоть один раз, не мог забыть эту полную достоинства осанку и прекрасные черты.
Это был епископ, благословлявший в это утро толпу с высокого портала своего дворца. Агния узнала его и смиренно приблизилась к великому Феофилу, чтобы поцеловать край его одежды.
Он благосклонно принял этот знак глубокого почтения, окинув девушку проницательным взглядом. Смущенная Агния не смела поднять своих глаз на величавого старца, который всевластно царил над сотнями тысяч человеческих сердец.
– О чем просит эта молодая женщина? – спросил Феофил, указывая на нее своей тонкой рукой.
– Она дочь свободных родителей, получивших крещение, – отвечал пресвитер. – Родом из Антиохии. Продана в рабство язычникам; принуждается насильственным образом к идолослужению; бежала от своего господина и теперь сомневается…
– Но ты, конечно, напомнил ей, Кого следует почитать более всего? – прервал епископ. Потом он обернулся к Агнии и спросил: – Почему ты не пошла со своей жалобой к дьякону своей церкви, а явилась к нам?
– Мы недавно прибыли в Александрию, – робко заметила девушка, решаясь, наконец, взглянуть на красивые, как будто изваянные из белого мрамора черты Феофила.
– В таком случае пойди в базилику Марии и причастись там святых тайн, – заметил епископ.
– Теперь как раз начинается торжественная служба, однако… ты вовсе не знаешь города, скрываешься от своего господина, и при этом ты так молода, так… Наступает ночь. Кто даст тебе пристанище?
– Не знаю, – отвечала Агния, глотая слезы.
– Вот истинное мужество, – прошептал Феофил, обращаясь к пресвитеру Иринею. – У нас в Александрии, – прибавил он, продолжая свой разговор с просительницей, – есть немало домов для бесприютных христиан. Один из моих подчиненных сейчас напишет для тебя свидетельство за моей печатью, и ты будешь принята в одну из таких гостиниц, устроенных на средства милосердных богачей. Ты говоришь, что родилась в Антиохии? В таком случае тебе надо обратиться в приют антиохийца Селевка. К какому приходу принадлежали твои родители?
– К приходу Иоанна Крестителя.
– Где проповедует Дамасий? – с живостью спросил владыка.
– Да, святой отец; он был нашим духовником.
– Этот последователь Ария! – воскликнул епископ, гордо выпрямляясь во весь рост и крепко сжав тонкие губы.
Пресвитер всплеснул руками и сурово спросил Агнию:
– И ты, ты сама тоже принадлежишь к еретической секте?
– Мои родители были ариане, – отвечала встревоженная девушка, – и они научили меня молиться богоподобному Христу.
– Довольно! – строго прервал ее Феофил. – Пойдем отсюда, Ириней!
Он кивнул головой пресвитеру, откинул занавес и вышел своей величавой поступью из комнаты.
Агния осталась, как пораженная молнией, она была страшно бледна и дрожала от волнения.
Разве она не настоящая христианка? Разве с ее стороны было грешно исповедовать веру своих родителей?
Служители алтаря только что хотели протянуть ей руку помощи и вдруг отшатнулись от нее, как от язычницы. Неужели такой поступок согласовался с духом милосердия истинных последователей Христа?
Мучительное сомнение во всем, что Агния до сих пор почитала святым и недосягаемо высоким, овладело ее душой. Нет, Искупителю мира, при Его всеобъемлющей благости, не могла быть угодна такая нетерпимость христиан друг к другу.
Девушка была настолько ошеломлена всем случившимся, что не могла больше плакать, и стояла неподвижно в оцепенении на том же самом месте, где ее оставил Феофил.
Наконец грубый голос старшего писца заставил ее вздрогнуть от испуга.
– Уведи отсюда эту женщину, Петубаст! – сказал он своему помощнику.
Молодой египтянин Петубаст был явно обрадован случаю оторваться от работы. Юноша с удовольствием встал со стула, сложил свои письменные принадлежности, откинул со лба черные волосы и заложил себе за ухо, вместо пера, синий цветок. Потом он подошел вприпрыжку к дверям, распахнул их и, смерив Агнию пристальным, беззастенчивым взглядом знатока женских прелестей, с насмешливой почтительностью сказал ей, указывая дорогу: «Прошу покорно!»
Молодая христианка, понурив голову, поспешно вышла из канцелярии епископа. Египтянин последовал за ней; он торопливо захлопнул за собой дверь, схватил девушку за руку и прошептал, лукаво улыбаясь:
– Подожди меня, красавица, внизу, через полчаса я кончу занятия, и мы приятно проведем с тобой вечер.
Агния остановилась и вопросительно посмотрела на своего провожатого, не понимая, что значат его слова, но когда он обнял ее и хотел привлечь к себе, девушка с отвращением оттолкнула дерзкого волокиту и бросилась от него со всех ног. Спустившись с лестницы и пробежав палисадник, она снова попала под высокие своды атриума.
Теперь там было довольно темно и совершенно тихо. Несколько ламп освещало эту обширную галерею с колоннами, и красноватый отблеск одинокого факела отражался на скамьях, поставленных здесь для многочисленных просителей, ежедневно приходивших по делам к епископу.
Измученная до последней крайности, молодая христианка забилась в уголок и закрыла лицо руками. Она сама не могла понять, отчего так неожиданно покинули ее силы: от страха и разочарования или от голода и усталости.
Все раненые в ее отсутствие были отправлены в госпитали. Только одного из них не решались тронуть с места. Он лежал на подстилке между двумя колоннами в некотором отдалении от Агнии, и слабый свет лампады, поставленной на ящик с лекарствами, падал на его бескровное юношески прекрасное лицо.
У изголовья стояла на коленях одна из дьяконисс, всматриваясь в неподвижные черты покойника. Возле самого трупа на каменных плитах лежал престарелый Евсевий, склонив седую голову на грудь юноши.
Глубокая тишина опустевшей галереи нарушалась только тихим рыданием старика и звуками мерных шагов солдат, карауливших дворец Феофила.
Сестра милосердия не прерывала молчания, зная, что набожный дьякон молится в эту минуту о спасении души молодого язычника, отошедшего в вечность без покаяния.
Наконец, Евсевий выпрямился, вытер влажные глаза, поцеловал похолодевшую руку умершего и сказал, указывая на его лицо:
– Так молод, так красив, прекрасное создание Отца Небесного! Еще сегодня утром он был беззаботно весел, как вольный жаворонок, и бедная мать не могла нарадоваться на своего любимца, а теперь… теперь! Сколько надежд, сколько счастья унес этот юноша в свою раннюю могилу! О милосердный Искупитель, Ты сказал, что спасение доступно не только тем, которые признают тебя своим Господом. Ты, проливший божественную кровь свою также и за неверных язычников, спаси от вечной гибели эту юную душу! Пастырь добрый, сжалься над погибшей овцой твоего стада!
В порыве глубокого участия старец поднял руки к небу и несколько секунд смотрел в вышину, всецело поглощенный своей пламенной молитвой. Наконец, он успокоился и сказал:
– Добрая сестра, знаешь ли ты, кто этот убитый? Он был единственным сыном Вереники, вдовы богатого корабельщика Асклепиодора. Бедная осиротевшая мать! Не ранее как вчера она каталась с ним в колеснице по дороге в Марею на четверке собственных лошадей, а сегодня… сегодня! Пойди к ней и осторожно передай ужасную новость. Я охотно отправился бы сам к несчастной женщине, но ведь я – духовное лицо; бедняжке будет слишком тяжело услышать роковое известие от одного из тех, против которых сражался ее сын. Пойди к ней, сестра, передай о случившемся как можно осторожней и постарайся поддержать ее в тяжелую минуту. А когда первый порыв отчаяния немного утихнет, скажи этой одинокой страдалице, чтобы она искала утешения у Того, Кто может исцелить какую угодно сердечную рану; скажи ей, что все мы и каждый, кто верует во Христа, теряют здесь своих близких только на время, чтобы снова встретиться с ними в загробной жизни. Уговори хорошенько мать убитого юноши, но главное – научи ее надеяться. Язычники недаром называют надежду зеленой, потому что она представляет собой обновляющую весну для человеческого сердца. Может быть, и для этой несчастной настанет духовное обновление и радостное утро после непроглядной ночи отчаяния.
Дьяконисса встала с колен и, наклонившись к трупу, запечатлела легкий поцелуй на лбу покойника; она обещала Евсевию исполнить его просьбу и вышла из атриума.
Брат милосердия хотел последовать за ней, как вдруг до него донесся тихий плач. Удивленный дьякон стал прислушиваться, потом грустно покачал седой головой и тихо заметил про себя: «Одному Богу известно, почему наш земной путь усеян столькими терниями!»
Он приблизился к рыдавшей Агнии, которая тотчас поднялась со скамьи, и ласково спросил ее:
– Ты плачешь, милое дитя? Верно, и у тебя сегодня есть близкий умерший?
– Нет! – торопливо отвечала девушка, сделав отрицательный жест рукой.
– Кого же ты ищешь здесь в такой поздний час?
– Решительно никого, – с волнением произнесла молодая христианка. – Для меня все кончено! Боже мой, вероятно, я просидела здесь очень долго? Я хорошо знаю, что мне нельзя здесь оставаться, и сейчас уйду.
– Но разве тебя некому проводить? Агния грустно покачала головой.
Евсевий пристально посмотрел ей в лицо и добавил:
– В таком случае я сам отведу тебя домой. Ты видишь: я стар и к тому же дьякон. Где ты живешь, дитя мое?
– Я, я? – невнятно произнесла девушка и вдруг воскликнула, заливаясь слезами. – Господи, куда же мне, наконец, идти?
– Так у тебя нет никакого пристанища? – продолжал расспрашивать старик. – Доверься мне, дитя, и скажи откровенно, что с тобой; может быть, я буду в состоянии помочь тебе.
– Ты? – с горечью сказала Агния. – Но ведь ты тоже один из пресвитеров александрийского епископа?
– Я дьякон, а Феофил – настоятель нашей церкви, но потому-то именно…
– Нет, – прервала его девушка несколько жестким тоном. – Я никого не хочу обманывать. Мои родители были ариане, и так как я тоже принадлежу к тому же вероисповеданию, то епископ безжалостно и сурово отказал мне в своей помощи.
– Неужели? – заметил старик. – Но тебе следует помнить, что он пастырь множества христианских душ и потому должен всегда иметь в виду главную цель: чистоту христианского учения. Ему некогда вдаваться в мелочи, о которых гораздо приличнее заботиться незначительным людям вроде меня. Я охотно выведу тебя из затруднения. Видишь ли, в чем дело, бедное дитя: сам Христос сказал: «В доме Отца Моего обителей много». Арий только впал в заблуждение, но, тем не менее, он исповедовал веру Христову. Ты не сделала ничего дурного, если твердо держалась того, чему научили тебя родители. Как твое имя?
– Меня зовут Агнией, господин.
– Прекрасное имя! А так как я христианский пастырь, хотя и самый незначительный, то позволь мне предложить тебе приют, бедная беззащитная овечка! Почему ты плачешь? Что привело тебя к Феофилу? Как могло случиться, что ты осталась без пристанища?
Все это было сказано с такой задушевностью, таким отечески-ласковым тоном, что Агния невольно ободрилась и откровенно передала Евсевию свои обстоятельства.
Выслушав девушку, он предложил ей идти к нему в дом, где старушка, жена дьякона, позаботится о бесприютной сироте.
Молодая христианка с радостью согласилась. Выходя из дворца, Евсевий велел привратнику привести к нему маленького Папиаса, если ребенок найдется.
Агния бодро шла по городу за своим новым покровителем, чувствуя полное нравственное облегчение.
Миновав множество улиц и переулков, дьякон остановился перед маленьким садиком.
– Вот мой дом! – заметил он. – Мы рады поделиться с неимущими всем, что имеем, но мы совершенные бедняки. Да и можно ли позволять себе какую-нибудь роскошь, когда другие гибнут от голода и нищеты?
Проходя между цветниками, Евсевий указал на одно дерево.
– Оно принесло в прошлом году триста семь персиков, а все-таки не засохло, – сообщил добродушным тоном хозяин.
Из хижины в глубине сада светил приветливый огонек; при входе в узкие сени старик был встречен странной собакой, которая с радостным визгом принялась ласкаться к своему хозяину. Она скакала на передних лапах, между тем как задняя часть ее туловища беспомощно волочилась по земле, скривившись на один бок.
– Вот мой друг, убогий Лазарь, – весело сказал дьякон. – Я нашел этого несчастного калеку на улице и принес домой. Господь заботится не только о людях, но и о бессловесных тварях своих!
Слова Евсевия звучали так весело и добродушно, что Агния не могла удержаться от улыбки. Вскоре к ним присоединилась хозяйка дома, жена дьякона. Она приняла молодую христианку как нельзя более ласково и приветливо. Бедная девушка была глубоко тронута участием добрых людей, и только тревога о пропавшем брате отравляла ей этот счастливый вечер.
Между тем усталость и изнеможение взяли свое: Агния едва прикоснулась к предложенной пище и вскоре крепко уснула на чистой и опрятной постели, рядом со старушкой Елизаветой.
Старик уступил ей свое место, а сам решил провести ночь на узкой скамье в своей рабочей комнате.
Когда почтенные супруги остались одни, Евсевий рассказал жене о своей встрече и разговоре с Агнией.
– Я принципиально не могу осуждать тех, кто следует учению Ария или принадлежит к иной еретической секте, – заметил он в заключение, – христианская вера спасительна для всякого, если не искажает самого духа учения Христова. Если правда на нашей стороне – в чем я, конечно, вполне уверен, – и Сын Божий единосущен Отцу, то, следовательно, Он беспорочен и Его божественная благость не знает границ. Поэтому Спаситель не может гневаться на тех, кто называет Его только богоподобным; Он не станет наказывать несчастных людей, впавших в заблуждение. Постарайся хорошенько вникнуть в мои слова. Вот я в своей церкви не поднялся выше дьякона; представь же себе, что в наш приход явится какой-нибудь мальчик и назовет меня простым служителем или чем-нибудь в этом роде. Неужели я рассержусь за такую ошибку и стану бранить неразумного ребенка? Конечно, нет. Так и наш Спаситель, Который стоит неизмеримо выше любых человеческих заблуждений, не может отвергать неразумных ариан, потому что и они принадлежат к его стаду. Когда один из подобных еретиков явится на том свете в селения небесные и увидит Христа в Его божественной славе, то он, наверное, падет перед Ним ниц, поглощенный восторгом и мучимый раскаянием. Тогда милосердный Искупитель скажет ему: «Безумец, теперь ты видишь, кто Я. Да простится тебе твое заблуждение!»
– Это непременно будет так! – отвечала Елизавета, согласно кивая Евсевию. – Господь не отверг покаявшейся блудницы и оставил нам в назидание трогательную притчу о милосердном самарянине. Бедная Агния! Вот мы с тобой горевали, что у нас нет дочери, и благое Провидение послало нам эту сироту. Как она кротка и прекрасна! Милосердный Бог услышал наши молитвы и послал нам утешение в старости. Однако ты, вероятно, очень устал? Ложись спать, Евсевий!
– Сейчас иду! – сказал старик, но вдруг он с досадой хлопнул себя по лбу и промолвил: – Боже, ведь я совершенно забыл, что у меня есть еще одно важное дело! Мне необходимо повидаться с Марком. Он совершенно сбился с толку, и если я не переговорю с ним сегодня вечером, то этот юноша совершит какое-нибудь безумство. Я действительно ужасно утомился, но исполнение долга должно стоять превыше всего. Нет, Елизавета, не уговаривай меня остаться дома и отдохнуть! Подай мне лучше плащ: я после найду время для отдыха, а теперь мне надо спешить к бедному огорченному Марку!
Таким образом, несмотря на позднее время и крайнюю усталость, старик немедленно отправился в дом вдовы Марии на Канопской улице.
ГЛАВА XV
После ухода Константина в доме Порфирия началась кипучая деятельность. К Олимпию приходило уже несколько посланных. Один писец из язычников, служивший у наместника Эвагрия, предупредил своих единомышленников о предстоящем перевороте, так что маститый философ немедленно стал готовиться к решительным действиям.
Хозяин дома велел запрячь лошадей в закрытую колесницу, так называемую «армамаксу», и взял на себя доставку значков и оружия в Серапеум. Кладовая, где хранились эти вещи, была выстроена на собственной земле Порфирия, в египетском квартале Ракотис; здесь был устроен склад лесных материалов. Сараи и запасы строевого леса скрывали небольшое здание от посторонних глаз.