Эдуард Геворкян. Времена негодяев

   Седой подсел к ней, обнял за плечи.
   — Все, Вероника, все, сейчас проведу их, и все, собирай барахло…
   — Барахло! — с презрением сказала девушка и вскочила со скамьи, сейчас все соберу. — С этими словами она принялась сбрасывать на пол миски, грохнула большую кастрюлю, посыпались вилки.
   — Барахло! — кричала она, пиная скарб, и только теснота мешала ей развернуться. Под конец она отпихнула подвернувшегося дружинника и поддала ногой телевизор. Плоская коробочка отлетела в сторону и включилась. Замигали и затренькали музыкальные позывные новостей часа, экран болтался на антенном шнуре и дикторша, висевшая вниз головой уже открыла рот, чтобы порадовать зрителей очередным трепнабором. Но тут девушка оборвала шнур и, раскрутив над головами присевших гостей, ахнула коробку об стену. Экран покрылся сетью трещин, моргнул пару раз и сдох.
   Седовласый пожал плечами и отодвинул щит. Они протиснулись в следующий контейнер, оттуда в другой, оставив за спиной грохот и лязг разносимого вдребезги жилья.
   По пути седовласый бормотал Сармату о том, что жить в конуре такой невозможно, но здесь хоть крыша над головой, и каждую минуту не лезут со всех сторон, как в городе, а ему нож острый, когда вокруг много народу, в детстве попал в аварию, автобус упал в ущелье, он почти сутки среди трупов лежал, придавленный, пока не выполз и не поднял крик. С тех пор толпа ему неприятна, вроде бы живые люди, а толку от них, как от покойников.
   Ему явно хотелось выговориться. И он сообщил о том, какая на первом ярусе живет гнусь и мерзь, каждый второй — дворник, совсем дворники обнаглели, тащат все, что попадется, расковыряли полхибары, нарвутся рано или поздно на Черный Ящик, вот оттуда смертушка выйдет и всех разом накроет, конец мукам нашим…
   Они попали в большой длинный контейнер, дыры вдоль стен были прикрыты чем попало, а в ближнюю упирался щит с обрывком дряхлой надписи. Виктор склонил голову набок и прочитал: «ия едины».
   — Все. — Сармат поднял руку. — Дальше я знаю, спасибо. Заходите в штаб, поможем по мере сил. Направление, может, выбьем.
   — Да есть у меня направление, — тоскливо сказал мужчина, — четвертый месяц отмечаемся, толку никакого. Вход дальше, туда идите.
   Повернулся и исчез в темноте.
   Люмкраску здесь берегли, скупые мазки у входов еле освещали контейнер. Сармат быстро прошел его, перелез в следующий, такой же большой и длинный. И здесь несколько дыр.
   Сармат уверенно подошел к одной из них.
   — Месроп, ты жив? — громко спросил он.
   Мешковина откинулась, из пролома выбрался, зевая, щуплый невысокий человек с густой бородой. Увидев Сармата, кивнул, сказал «ага» и полез обратно. Через минуту вылез и, глянув по сторонам, сунул Сармату небольшой предмет, завернутый в тряпицу.
   Из соседней дыры раздались гулкие ухающие звуки, будто кашляли и чихали одновременно. Жалобный голос заканючил, заныл, а другой негромко, еле слышным шепотом успокаивал.
   На вопросительный взгляд Сармата Месроп притронулся пальцем ко лбу. Потом они тихо заговорили. Виктор прошел по контейнеру, вернулся. Соседняя дыра не была прикрыта. Ее рваный контур не совпадал с разрезом во второй стене, в такую узкую щель с трудом мог протиснуться не очень полный человек. Темно, ничего не видно.
   Стоны и всхлипы прекратились. Кто-то, осторожно ступая, подошел к проему, и на Виктора уставились мутные глаза.
   Виктора поразили не глаза, и не лицо, иссеченное мелкими морщинами, и не абсолютно лысая голова. Он понял, что это не старик, а чуть ли не его ровесник, разве что немного старше. Почему он так решил, было непонятно. Совсем непонятны были и слова лысого.
   — А, ты уже пришел, — сказал он и исчез.
   Потом в темном проеме возникло другое лицо, и хотя в полутьме трудно было разглядеть его, Виктор уже знал, что это девушка и волосы ее как огонь, а потом он вгляделся и увидел глаза.
   — Здравствуй, Ксения, — сказал он.

4

   Вода затопила третью щепку. Солнце проклюнулось из-за домов на взгорье. С берега больше не стреляли, но у моста шла подозрительная возня. Он сполз к воде и разглядел в прицеле большой ржавый катер. На него втаскивали щиты, две фигуры маячили у кормы, доносился слабый металлический лязг.
   Решили пойти напролом, сообразил Виктор. В барабане осталось четыре патрона. Конечно, можно не рисковать, подпустить ближе и проделать им пару дыр в борту. Но до островка все равно доползут.
   Ему свело затылок. Не отдавая себе отчета, мгновенно перекатился вбок. Там, где он только что лежал, поднялись фонтанчики песка.
   Он уполз в заросли. Осторожно повел прицелом вдоль линии моста. Есть! У фонарного столба, облокотившись на парапет, целился в него дубасовец в фуражке с поблескивающей на солнце кокардой. За парапетом его почти не было видно. Ствол дернулся, над головой чиркнула пуля. Виктор метнулся назад, откатился вправо.
   Вторая пуля срезала ветку совсем рядом. Медлить было нельзя. Могла проснуться Ксения, а сверху, судя по всему, заметно любое движение.
   Ружье бухнуло, на парапете вспыхнула и погасла огненная гвоздика.
   С берега открыли огонь, затарахтел и смолк мотор. Не обращая на это внимания, Виктор держал на прицеле мост, и когда над парапетом снова возникла фуражка, пустил туда еще один заряд. И тут же, почти не таясь, перебежал через островок к Ксении.
   Несколько минут он выиграл. Но что с ними делать, с минутами. Тот, на мосту, скоро поймет, что выстрелов больше не будет. Если затаиться, они вышлют десант. Осталось два заряда.
   Ксения спала. Виктор растянулся рядом, бугорок вроде бы прикрывал их от обстрела с моста. Впрочем, если снайпер догадается отойти метров на сто в любую сторону, то спокойно их достанет.
   И в который раз он проклял себя за неосторожность. Надо было так глупо влипнуть вчера вечером…
   Двигатель платформы сдох на первых же оборотах, и обратно они возвращались своим ходом. Дружинники вели сзади коней, Виктор, Сармат и Ксения шли по мосту, рядом держался Месроп. Митя заснул сразу, как только вышел на свежий воздух, его перекинули через седло, и он так и спал. Молодой дружинник придерживал его, чтобы не сполз.
   Сармат охал, всплескивая руками, и качал головой, слушая рассказ Ксении о мытарствах, которые они с Митей претерпели, удивлялся тому, что в Саратове они почти год и о нем ничего не слышали.
   Потом, в штабе, Митю помыли, уложили на диван. Он так и не просыпался. Виктор преодолел непонятно откуда навалившуюся робость, спросил Ксению, помнит ли она его? Ксения молча кивнула головой, спросила, куда он исчез. Сармат с любопытством слушал ее, потом хлопнул себя по лбу и сказал, что и он вспомнил, наконец. Три пацана шли через большой город, он их встретил у деда Эжена… Минуту или две помолчали, а потом вдруг Митя, лежащий на диване, открыл глаза и громко сказал:
   — Они и сейчас еще идут.
   — Как ты себя чувствуешь? — спросил Сармат.
   — Лучше всех, — ответил Митя. — Я уже пришел. Догоняйте.
   И повернулся лицом к стене.
   Сармат вздохнул, налил всем еще чаю. Вспомнил, как сердилась Ксения, когда он ее называл невестой. Он и Виктора вспомнил, забегал тогда на минуту договориться с дедом Эженом о переезде. Был такой смуглый невысокий пацан, смотрел настороженно. Ни за что бы сейчас не узнал, так ведь и не узнал! Он раскатисто захохотал, оборвал себя и виновато глянул на Митю. Но тот лежал тихо.
   В штабе было шумно, входили и выходили дружинники, почти все комнаты были набиты людьми, чего-то требовавшими, женщина средних лет плакала и просила помочь, тут же несколько дружинников вышли вместе с ней. Человек с обгоревшим лицом что-то невнятно объяснял, потом вдруг запел, оказалось густо пьян. Его аккуратно сгрузили под окном — проспаться.
   Ближе к вечеру штаб превратился в ад. Повернуться было негде, не то что спокойно поговорить. Сармат вскоре ускакал на вокзал — там, по сообщению из горотдела милиции, завязалась настоящая битва между окопавшимися лупилами и доведенными до отчаяния жителями и переселенцами. Лупилы забаррикадировались в зале ожидания и никого не подпускали. Сил милиции не хватало, и Сармата срочно просили вмешаться.
   Мартын недовольно проворчал что-то о гоношистых слабаках, не желающих слить силы воедино. Сармат молча оглядел присутствующих, попросил Виктора присматривать за Ксенией и ушел.
   Полусонное оцепенение мало-помалу проходило. Наконец, Виктор полностью стряхнул его с себя. Разве не этого он хотел — сидеть рядом с Ксенией и смотреть на нее, а она смотрит на него так, словно знает все наперед.
   В комнатах было много людей, открыто же только одно окно, а другие вообще заколочены. Спертые запахи раздражали Виктора, он хотел рассказать Ксении о себе, о том, как он искал ее, но в прокуренном мареве слова прозвучали бы не так.
   Ксении тоже было не по себе в таком скопище людей. Слабо улыбнувшись, она сказала Виктору, что в последнее время отвыкла от людей, в темных лабиринтах Хибары она сидела безвылазно, время от времени выбираясь к ближайшему раздаточному пункту. Запасалась едой на неделю, и днями только и знала, что кормить вечно больного Митю. Так в полутьме и ждала… На вопрос, чего она ждала, Ксения пожала плечами.
   — Тогда мы выйдем, воздуху глотнем, — предложил Виктор Ксении.
   — Далеко не отходите, тут у дверей как раз скамейка есть, озабоченно проговорил Мартын. — И его с собой возьмите… — Впрочем, — тут же добавил он, постояв над спящим Митей, — лучше его не беспокоить.
   И пошел к двери. Выходя, еще раз глянул на лежащего, посмотрел на Виктора и вышел.
   Виктор заметил его странный взгляд, но его внимание было приковано к Ксении. Она сидела боком к нему. Волосы чуть сбились, глаза прикрыты полуопущенными веками, белое, немного одутловатое лицо в мелких красных точках укусов. Но он видел не уставшую некрасивую женщину, а девушку-подростка, стройную, гибкую Ксению тех лет…
   — Не смотри на меня, — попросила Ксения. — Вот отосплюсь, помоюсь, тогда смотри.
   У входа в штаб тоже кишел народ. На скамейке сидели дружинники, старуха в платочке на седых волосах требовала, чтоб к ней немедленно вышел Сармат, и не верила, что он сейчас наводит порядок на вокзале. «Я как раз с вокзала, — говорила она, — там ужас что, а ваш старшой здесь отсиживается…»
   — Пошли к реке, — сказал Виктор.
   Они протиснулись сквозь толпу и вышли на спуск.
   — Далеко не отходите, — крикнул им вслед молодой дружинник, стоявший у привязанных к стойке коней.
   Виктор успокаивающе похлопал себя по боку. Под курткой болталось стволом вниз ружье, изъятое у Борова.
   Они медленно сошли к набережной и постояли у воды. Ксения молчала, а Виктор не знал, о чем говорить. Да и не хотелось. Сытое ощущение покоя наполняло его. Вот он нашел свой дом, и не надо больше мотаться по необъятным просторам земель, не надо обходить таможни и кордоны, не надо уползать по зиме в свой бункер и время от времени искать в людных местах мелких приключений и одноразовых девиц с веселых площадок Балчуга… И вместе с тем его не покидало смутное чувство, даже не чувство, так, отблеск слабый, след тени — кончился его путь, и куда бы он дальше ни шел, куда бы ни закинула его трасса случая — поставлена некая точка, и все, что после нее, — не имеет значения.
   Он с досадой пытался отбросить нелепые мысли, но тут вдруг Ксения схватила за руку и заплакала. Он не понял, в чем дело, а она уткнулась в его плечо и сквозь слезы что-то бормотала.
   — Митя умер, умер Митя… — наконец расслышал он сквозь всхлипы.
   Странный взгляд Мартына и неподвижное тело на диване сложились в одно. Митя был уже мертв, когда они выходили из комнаты, они не оставили его одного умирать среди незнакомых людей, говорил он, он ушел во сне и, наверно, знал, что умирает, а она кивала, утирая слезы мятой тряпкой, а ему хотелось крепче обнять ее, прямо как есть, в длинном безобразном платье до пят, успокоить, утешить.
   Потом они молча и медленно шли по набережной. У высокого серого здания, на крыше которого уцелели большие буквы «ГОСТИН», они присели на каменный парапет. Только тогда Виктор обратил внимание на трех мужчин, идущих за ними. Это не были дружинники.
   Он быстро сунул руку под пиджак. В это время из-за серого здания вышли еще люди, на крыше речного вокзала появилась фигура и крикнула что-то знакомым голосом.
   «Дубасовцы», — спокойно констатировал Виктор.
   Человек двадцать, если не больше, медленно окружали их. Виктор тихо сказал Ксении «за мной», взял ее за руку и спрыгнул в кусты.
   Сверху раздался топот, сдавленный голос велел не стрелять, а когда они пробирались к берегу, в просветах деревьев и кустов Виктор увидел, как со стороны ресторана бегут еще дубасовцы в своих нелепых одеждах.
   Дело принимало скверный оборот. Один бы он худо-бедно прорвался. Несколько выстрелов, бросок, а там видно будет. Но Ксению оставлять нельзя, эти негодяи на все способны.
   Она бежала рядом. Тропинка оборвалась у воды, и Ксения вопросительно посмотрела на него.
   — Это враги, — только и сказал он, озираясь по сторонам.
   Плохо дело. Дальше некуда бежать, из кустов его спокойно достанут. Островок недалеко, можно доплыть. Машинка тяжелая, придется бросить.
   Он скинул с себя пиджак, высвободил из лямки ружье и бросил его.
   — Поплыли, — сказал он Ксении, кивнув в сторону островка.
   — Я плавать не умею, — растерянно сказала Ксения. — Плыви один.
   Виктор поднял ружье, глянул, не набился ли песок в ствол. Придется держать оборону здесь.
   — Сейчас я устрою большой шум, — сказал он, — а ты кустами, берегом к Сармату, зови на помощь.
   Он понимал, что даже если она быстро доберется до штаба, его за это время либо схватят, либо убьют. Треск и голоса в кустах приближались.
   И когда Виктор готов был наугад выстрелить в темнеющую зелень, Ксения указала куда-то вбок. Виктор увидел большой деревянный щит, чуть присыпанный песком. Два прыжка, и он столкнул его в воду. Через минуту он плыл рядом, держась за край, а посередине распласталась Ксения, одной рукой придерживая ствол, а другой загребая. С берега кричали, звали обратно, грозили и обещали, но пока не стреляли. А когда полузатопленный щит ткнулся в кромку острова, со стороны речного вокзала застрочил пулемет, но тут же смолк. Очередь прошла высоко над головой…

5

   — Поцелуй меня, — вдруг сказала Ксения. — Я не сплю.
   Он вздохнул.
   — Не вздыхай, — Ксения повернулась на бок и, не открывая глаз, почмокала. — Мне холодно, но я все вижу. Нам помогут. Очень скоро.
   Виктор прикоснулся к ее губам. Прилег рядом. Она могла ошибаться или просто успокаивала его. Слабая надежда. Но не оставаться же навсегда на этом холодном сыром клочке.
   — Они услышали твой зов? — спросил он.
   — Нет, пока не хватает сил. Просто знаю.
   — Все из-за меня, — виновато шепнул Виктор.
   — Не только, — Ксения улыбнулась. — Когда много людей, все глохнет, размазывается. В Хибаре было чуть лучше, и я ждала, что ты придешь, еще за неделю.
   — Ты позвала меня?
   — Да… Нет… Не знаю, это другое. Увидела, услышала…
   На берегу страшно закричали, разгорелась пальба, бухнули одна за другой гранаты. Долгий пронзительный визг перешел в ругань и оборвался на полуслове.
   Виктор осторожно поднял голову. Из окон ресторана билось неяркое пламя, летели дымящиеся клочья. На мосту возникло движение, оттуда донесся дробный стук. С того берега мчались всадники и палили в воздух.
   — Ну, вот и все, — сказала Ксения.
   Он потом часто вспоминал сумасшедшее саратовское лето 2024 года. Одно событие зацепило другое, третье, закрутилось, вертанулось, не успел опомниться, как оказался в дружине Сармата, и только порой, отдыхая после тяжелого дня, полного кровавой месиловки, он вдруг с изумлением вскидывал голову, словно вопрошал небеса — где это я, и что я здесь делаю? Небеса, разумеется, молчали.
   Сидение Ксении и Виктора на полузатопленном островке привело Сармата в бешенство. Он поднял всех на ноги. Городская милиция плюнула, наконец, на свой нейтралитет, да еще два батальона регуляров вышли из казарм. Объединенные силы прошлись вдоль и поперек города и окраин. Разметали не только убежища дубасовцев, но и выжгли, походя, несколько осиных гнезд лупил и пару конспиративных клоповников невесть откуда и каким ветром занесенных в эти края анархо-коммунистов, взявшихся за старое. Сам Дубасов исчез. Выскочившие из облавы банды легли на дно. Правда, ненадолго.
   Незаметно для себя Виктор втянулся в рутинную круговерть. Тут и пригодилось ему умение мгновенно оценивать ситуацию, находить лучшее решение и действовать не колеблясь. После первых же горячих дел Сармат взял его к себе в штаб, и никто не позавидовал, молодые ребята, да и бойцы постарше прониклись к нему уважением почти сразу. То, что для гонца было естественным, им казалось чем-то необычным — о хитрости Виктора и его изворотливости вскоре начали рассказывать истории.
   Он часто вспоминал Ксению. После того, как их вызволили, она вдруг сделалась холодна с ним, а на его попытки объясниться, просто отмалчивалась, избегала встреч, только однажды пробормотала что-то вроде «время еще не пришло».
   Сармат взял ее под свою опеку. В городе было неспокойно. И вот Мартын отвез ее по просьбе Сармата в деревню, к какой-то дальней родне. Вернувшись, привез от фермеров подарки, и просьбу выделить десятка два крепких ребят. В тех местах тоже пошаливали. Дружинников туда Сармат определил, сало и хлебное вино извели в одночасье, а потом весь штаб маялся жуткой изжогой.
   Дни летели быстро, зато вечера были долгими. Дружинники расходились по домам, оставались только ночная стража, патрульные и те, кому некуда идти. Полсотни человек спали на нарах, скамьях и на коврах.
   В маленькой штабной комнате на втором этаже допоздна засиживались Сармат, Мартын и Виктор. Порой к ним заходили бойцы, маявшиеся бессонницей. Сармат подолгу беседовал с ними, шутил, а потом, когда дружинники уходили вниз спать, Мартын раскладывал карту города, Виктор доставал сводки, которыми щедро делился горотдел милиции, и они чуть ли не до утра прикидывали и гадали, где может полыхнуть очередная заварушка, куда с утра направить отряды, кому их вести…
   Самый густой запар начинался, когда прибывали новые транспорты с переселенцами или внезапно накатывала очередная волна беженцев. Кошмарные дни! Но после больших разъездов наступала короткая передышка — карта летела под стол, выпивалось все, что могло гореть, а хлебная водка очень хорошо шла под долгий разговор.
   Мартын любил рассказывать о своих приключениях в затопленном поясе, Сармат подтрунивал над ним, а однажды Виктор, чуток перебрав, разговорился, и у его собеседников глаза на лоб полезли.
   — Сколько же на тебя грязи и крови налипло, парень! — покачал головой Мартын.
   — А ты чистенький? — бесстрастно спросил Виктор.
   Мартын хлопнул его по плечу и надолго замолчал.
   В июле пошла гнилая вода, а за ней пожаловала холера. Дружина и милиция валились с ног, помогая врачам. Набухала паника, и тогда Сармат выступил по местной сети, призвал беженцев расселиться по деревням и фермам, где рады любой паре рук. Эпидемию вскоре сбили.
   Характер Виктора незаметно менялся. Он все еще был готов в любой момент сорваться с места, нырнуть в сторону, исчезнуть. Но ежедневная беготня и частая рубка привели к тому, что изменился судорожный, лихорадочный внутренний ритм волка-одиночки. Он попал в свою стаю, и это было хорошо.
   Мысли о Ксении смазывались, бледнели. Порой Мартын, наведывавшийся изредка к своей родне, передавал всем от нее приветы. Сармат улыбался, а Виктор молча кивал.
   В мае исчез куда-то Месроп и объявился только в конце лета. На расспросы не отвечал. О чем-то долго шептался с Сарматом, потом вдруг попросил Виктора найти пару свободных часов для серьезного разговора, но тут пришел транспорт с регулярами, и в дружину очень своевременно влились две сотни крепких и обученных ребят, прошедших сквозь мокрый ад приаральской заварухи.
   Все хлопоты с их размещением и довольствием легли на Виктора, поговорить им так и не удалось.
   Как-то вечером Мартын отрезал добрый шмат сала, разложил малосольные огурчики и вытащил из-под скамьи поместительную канистру. Спросил Месропа, не отвык ли он от домашней.
   Месроп удивленно вздел бровь, хмыкнул, опрокинул в себя стакан и, нюхнув огурец, спросил в ответ, с чего это он должен был отвыкнуть?
   — Кто тебя знает, — продолжал Мартын, подмигивая Виктору. — То пропадаешь месяцами в Хибаре, а то вообще вдруг исчезнешь! Говорят, тебя чуть ли не сразу в двух местах видели. Мы с тобой год уже знакомы, а вроде как и не знаю…
   — Чего ты не знаешь? — спросил Месроп.
   Тем временем Сармат зажал между двумя толстыми ломтями серого хлеба ломоть сала и пару огурцов, в один миг сжевал бутерброд и утер бороду.
   — Не приставай к человеку! — сказал он Мартыну.
   — Упаси боже! — кротко ответил Мартын. — Я только одного не пойму что он в Хибаре делал? Не от дубасовцев же прятался!
   — Не от дубасовцев, — согласился Месроп. — И не прятался.
   — А что ты там делал? — не унимался Мартын.
   — Во-первых, я болел. Ксения меня подобрала в полном дауне, еле выходила. До сих пор мозги плохо шевелятся, а тогда память начисто отбило, «папа-мама» сказать не мог. С ложечки кормила. Полгода прошло, но до сих пор еще не все вспомнил. Хотя, — он нахмурился, — иногда черт знает что вспоминаю!
   — Это во-первых. А во-вторых?
   — Ну, и еще я работал.
   Мартын чуть не увел струю из канистры на стол.
   — Ты аккуратней лей, разольешь!
   — Нет, постой, — Мартын опустил канистру на пол. — С кем это ты работал? С Ксенией? Или с Митей, мир его праху?
   — С Митей я только разговаривал. Забавный парень, жаль, себя разрушил. У него была любопытная концепция. Понимаешь, он рассматривал мир как акт совместного воображения бога и дьявола. Эта парочка договорилась о базовых понятиях, а в конкретных реалиях пошла игра воображения. Что-то вроде одного сна на двоих. Наше время идет быстро, сгущеннее, чем их явь. Как и полагается во сне.
   — Не понял, — сморщился Мартын, — кто чей сон?
   — Мы все их сон.
   — Чей это — их?
   — Ну, бога и дьявола. Иными словами, сущности добра и сущности зла. А они, в свою очередь, порождение сна Мити. Он жаловался, что удерживал их в такой форме существования большим усилием воли. Чуть не вспотел.
   — Кто вспотел? — взревел побагровевший Мартын.
   — Митя.
   Виктор не обращал внимания на перепалку. Незаметно выплеснув остатки самогона под стол, он налил себе чаю. Отхлебнул и поджав под себя ноги, расположился на кошме, кинутой на широкую скамью. Уперся спиной в стену и от удовольствия закрыл глаза. Ныло все тело. Целый день помогали грузиться большой партии разъезжающихся. Несколько десятков двухэтажных автобусов забили стоянку, народ волновался, кто-то перепутал списки, чуть не возникла паника. Хорошо, вовремя разобрались, но сколько чемоданов, коробов, узлов пришлось перетаскать — ужас! Да и детей нельзя было оставлять под ногами у суетливо мечущихся взрослых. Двоих сразу на плечо и к автобусу. Главное — не перепутать номер на бирках, а детей много, они ерзают, кричат что-то своим друзьям и подружкам, появившимся за месяцы, проведенные в этом человеческом котле…
   — Ах ты, манихей хренов!
   Виктор вздрогнул и чуть не упал со скамьи. Могучий рык Мартына согнал дремоту. Месроп невозмутимо нюхал огурец, хитро поглядывая на Сармата. Немного посопев на Месропом, Мартын сел и, к изумлению Виктора, засмеялся.
   — Ну, чего там не разобрали? — вмешался Сармат.
   — Почему же, — спокойно ответил Мартын, — мы во всем разобрались. И если Месроп не хочет афишировать свою деятельность, то на здоровье. Я, конечно, знаю, да и Виктору полезно будет узнать, что наш стратег всего-навсего резидент…
   — А то он не знает! — удивился Сармат.
   — Не знаю, — сказал Виктор. — Какой еще резидент?
   — Резидент полевой социографической комиссии ООН, — раздельно произнес Месроп. — Но это, честно говоря, ничего не значит. И то, что я переманил к нам бойцов из регуляра, никак не связано с моей деятельностью в качестве социографа. Положа руку на сердце или на что угодно, я даже не могу сказать, существует ли еще эта комиссия. Доктор Мальстрем мог год назад урезать фонды, и комиссия приказала долго исследовать.
   — Вот и замечательно, — сказал Сармат. — Давайте сворачиваться, завтра с утра дел… — Он зевнул, прикрыв рот ладонью.
   Месроп и Мартын переглянулись.
   — Так время же еще какое? — Мартын подержал в руке канистру и опустил. — Только сели!
   — Ну так и сидите, — разрешил Сармат, — а я прилягу.
   Он вышел в соседнюю комнату, где на полу вповалку спали дружинники, и через пару минут его могучие раскаты влились в сводный хор храпунов.
   Мартын ходил кругами по комнате. Месроп молча оглаживал бородку. Виктор стряхнул с себя дремоту, выпрямился и налил еще чаю.
   — Правильно, — сказал Месроп, — чай полезнее, только если не пьешь, не выливай под стол. Ты мне самогоном всю штанину облил.
   Виктор улыбнулся, Месроп хохотнул.
   — Смешно, да? — негромко рыкнул на них Мартын, но прекратил свое кружение и сел напротив Месропа.
   — Опять ушел!
   — Да, — ответил Месроп. — Значит, еще не созрел.
   — Чего он ждет?
   — Спроси у него.