Страница:
– Странно, – сказал Максим. – Вы, Раиса Павловна, как будто готовитесь умирать, и говорите об этом так радостно…
– Ты не поймешь этого сейчас, дружочек, – улыбнулась старушка. – Ты поймешь потом.
– Ба, мы пойдем! – сказал Длинный. – А то в кино опоздаем!
– Идите, внучки, идите! Время жизни у вас такое, – сказала Раиса Павловна. – Кино, друзья, подружки… Это – тоже от Бога! У Екклесиаста сказано так: «Веселись, юноша, в юности твоей, и да вкушает сердце твое радость… Только знай, что за все это Бог приведет тебя на суд». Веселитесь, ребятки! Но и о Суде Божьем не забывайте!
5
6
7
– Ты не поймешь этого сейчас, дружочек, – улыбнулась старушка. – Ты поймешь потом.
– Ба, мы пойдем! – сказал Длинный. – А то в кино опоздаем!
– Идите, внучки, идите! Время жизни у вас такое, – сказала Раиса Павловна. – Кино, друзья, подружки… Это – тоже от Бога! У Екклесиаста сказано так: «Веселись, юноша, в юности твоей, и да вкушает сердце твое радость… Только знай, что за все это Бог приведет тебя на суд». Веселитесь, ребятки! Но и о Суде Божьем не забывайте!
5
Фильм с Пьером Ришаром и Жераром Депардье в главных ролях подросткам очень понравился – он был не только смешным, но и добрым. Фильм окончился около шести, но домой не хотелось. Тренировки в этот день тоже не было. Пятеро одноклассников решили просто посидеть на скамейке рядом с кинотеатром и поболтать.
Они лузали семечки, мусорили и увлеченно говорили о пустяках, как умеют только дети. Хороший фильм ненадолго вернул ребят в их настоящий возраст. Сейчас они не были малолетними хулиганами, уличными бойцами, за которыми зорко наблюдают настоящие уголовники. Постоянная настороженность на время ушла – они глупо шутили, и оглушительно хохотали, не боясь того, что их услышат.
Длинный увлеченно рассказывал о том, как в прошлом году отец впервые взял его на охоту, когда Фидель резко прервал его.
– Стоп, мужики! – сказал он. – Вы слышите?
Друзья прислушались. Из-за поворота в их сторону двигался шум. Шум многих ног, многих голосов.
– Не нравится мне это, – пробормотал Максим.
Из-за угла показалась толпа подростков. Точнее, показался лишь авангард – рыжие братья Кефела и Рудый, черноволосый горбоносый Хачек, наглый подхалим Прыщ, сдержанный и справедливый Ваня Танич, которому так не шло его прозвище – Медуза…Они пока еще не заметили собачевских и потому шли медленно, вразвалочку. Из-за угла выходили все новые и новые бойцы…
– Мама дорогая, – прошептал Длинный, – сколько же их?!
– Думаю, все, что есть, – так же тихо ответил Бригадир.
– Мужики, смотрите! Среди них микрорайоновские! Они объединились! – изумился Фидель. – Вот мы попали! Так, парни, надо делать ноги. Сейчас – тихонько встали и тихонько пошли!
Они молча поднялись и, стараясь не привлекать к себе внимания, двинулись в сторону родной Собачевки.
Их заметили быстро.
– Ухты! А ну стоять!!! – донеслось сзади.
– Ходу! – скомандовал Фидель, и пятеро собачевских со всех ног побежали прочь.
Максим прекрасно бегал стометровку, и на старте обошел даже Длинного с его журавлиньими ногами, но он не обманывал себя – бег на длинные дистанции никогда не был его козырем. Скоро он начнет задыхаться, и наиболее выносливые проспектовские его обязательно настигнут. Нужно спрятаться! Срочно! Желательно – прямо сейчас!
За друзей он беспокоился не слишком. Фидель в прошлом году выиграл городские соревнования по бегу на три километра. Его проспектовские ни за что не догонят! Длинного, может, и догонят, но сильно бить не будут – все в Шахтерском знают, чей он сын, и ссориться с прокурором не посмеют. А вот если догонят его, Максима, то бить будут так, что мало не покажется!
Он перебежал через дорогу и свернул во двор, образованный несколькими пятиэтажками. Вместе с ним свернул и Корень, но дальше бежать не стал, а юркнул в подъезд. Максим же несся дальше – проспектовкие не дураки и могут обыскать подъезды.
Он петлял по дворам, пока, наконец, не выскочил в район частных домов, но не со стороны Собачевки, а с обратной стороны Проспекта Ленина. Силы были на исходе, сердце вырывалось из груди, звенело в ушах. Максим подбежал к первому же забору, и сильно стукнул по нему ногой. Забор загудел, но собачьего лая за этим не последовало – четвероногого зубастого сторожа во дворе не было. Максим тут же перемахнул через забор и уселся под огромный орех, прямо-таки вжался в дерево, стараясь, чтобы его ни в коем случае не было видно с улицы.
Он долго старался отдышаться, но, даже восстановив дыхание, не смог заставить биться ровно свое замирающее от страха сердце. То тут, то там слышался опасный шум – проспектовские прочесывали окрестные улицы в поисках спрятавшихся собачевских. Один раз четверо проспектовских прошли мимо двора, в котором скрывался Максим. Они были совсем близко – метрах в пяти от него! Максим едва не обмочился от страха. Он сидел, зажав ладонью рот, чтобы не закричать от ужаса.
«Какой кошмар, – неслось в голове, и каждая клеточка его тела трепетала. – Зачем, зачем мне это нужно?! Эти драки, эти дурацкие войны районов. Ведь, по сути, происходящее – что-то вроде игры! Нам нечего делить, мы не отнимаем друг у друга деньги, дома или земли. Простая игра… Хотя – хороша игра, если я сижу под этим деревом и дрожу как лист на ветру! Не удивлюсь, если завтра увижу в зеркале, что мои волосы поседели! Ужас, бессмыслица какая-то! Никто из проспектовских никогда не сделал лично мне ничего плохого, причин ненавидеть того же Жорика у меня куда больше, чем любого из них. Да, в конце концов, я толком не знаком ни с Кефелой, ни с Хачеком, ни с Медузой! Никого из них я не знаю, но вот найди они меня сейчас – отделают так, что я не одну неделю проваляюсь в постели, а может быть, и в больнице! Игра… Нет – все, все! Если доберусь домой, завтра же скажу Фиделю, что ухожу, пусть делают что хотят, и он, и Жорик, и Пеля! Не хочу я так, не хочу!»
Скрипнула дверь, и из дома вышел старенький дедушка – хозяин двора. По-видимому, старик слышал шум, и решил посмотреть, что же происходит на улице.
Сердце Максима глухо екнуло затем почти остановилось. Голоса проспектовских были еще слышны, и если сейчас дед выгонит его на улицу, то…
Но старик оценил ситуацию правильно. Он увидел и снующих по улице простектовских, и вжавшегося в орех, еле живого от страха Максима… Дед одарил его долгим внимательным взглядом, и, ни слова не говоря, зашел обратно в дом.
Начинало темнеть, и это давало надежду как-то выбраться и попытаться проскользнуть сквозь ненавистный Проспект Ленина на родную Собачевку, домой! Но мужества перелезть через спасительный забор и ступить на улицу, где можно было каждую минуту столкнуться с врагами, Максим набрался лишь спустя полтора часа, когда уже стало совсем темно. Он шел домой медленно, стараясь ступать бесшумно, и не выходить из тьмы на освещенные фонарями участки улиц – только бы не привлечь к себе внимание, только бы не быть замеченным! Слепящий свет фар машин раздражал его, проносившиеся мимо мотоциклисты повергали в дрожь…
«Если сейчас кто-то попросит у меня закурить, я, наверное, грохнусь в обморок» – подумал Максим, бесшумно, как тень, скользя мимо ненавистных многоэтажек.
Однако его старание быть незамеченным не прошло даром – никто не обратил на него внимания, и он, в конце концов, дошел до вожделенного частного сектора Собачевки. Тогда он побежал, побежал что было духу, стараясь добраться до дома как можно скорее. Он бежал всю дорогу, пугая малочисленных прохожих и взбудоражив всех окрестных собак…
Лишь дома, лишь в своей тихой маленькой комнатушке уличный хулиган и «неустрашимый боец» Пелиной Конторы Максим Карташов ощутил себя в полной безопасности.
Засыпал он в полной уверенности, что завтра же уйдет.
Они лузали семечки, мусорили и увлеченно говорили о пустяках, как умеют только дети. Хороший фильм ненадолго вернул ребят в их настоящий возраст. Сейчас они не были малолетними хулиганами, уличными бойцами, за которыми зорко наблюдают настоящие уголовники. Постоянная настороженность на время ушла – они глупо шутили, и оглушительно хохотали, не боясь того, что их услышат.
Длинный увлеченно рассказывал о том, как в прошлом году отец впервые взял его на охоту, когда Фидель резко прервал его.
– Стоп, мужики! – сказал он. – Вы слышите?
Друзья прислушались. Из-за поворота в их сторону двигался шум. Шум многих ног, многих голосов.
– Не нравится мне это, – пробормотал Максим.
Из-за угла показалась толпа подростков. Точнее, показался лишь авангард – рыжие братья Кефела и Рудый, черноволосый горбоносый Хачек, наглый подхалим Прыщ, сдержанный и справедливый Ваня Танич, которому так не шло его прозвище – Медуза…Они пока еще не заметили собачевских и потому шли медленно, вразвалочку. Из-за угла выходили все новые и новые бойцы…
– Мама дорогая, – прошептал Длинный, – сколько же их?!
– Думаю, все, что есть, – так же тихо ответил Бригадир.
– Мужики, смотрите! Среди них микрорайоновские! Они объединились! – изумился Фидель. – Вот мы попали! Так, парни, надо делать ноги. Сейчас – тихонько встали и тихонько пошли!
Они молча поднялись и, стараясь не привлекать к себе внимания, двинулись в сторону родной Собачевки.
Их заметили быстро.
– Ухты! А ну стоять!!! – донеслось сзади.
– Ходу! – скомандовал Фидель, и пятеро собачевских со всех ног побежали прочь.
Максим прекрасно бегал стометровку, и на старте обошел даже Длинного с его журавлиньими ногами, но он не обманывал себя – бег на длинные дистанции никогда не был его козырем. Скоро он начнет задыхаться, и наиболее выносливые проспектовские его обязательно настигнут. Нужно спрятаться! Срочно! Желательно – прямо сейчас!
За друзей он беспокоился не слишком. Фидель в прошлом году выиграл городские соревнования по бегу на три километра. Его проспектовские ни за что не догонят! Длинного, может, и догонят, но сильно бить не будут – все в Шахтерском знают, чей он сын, и ссориться с прокурором не посмеют. А вот если догонят его, Максима, то бить будут так, что мало не покажется!
Он перебежал через дорогу и свернул во двор, образованный несколькими пятиэтажками. Вместе с ним свернул и Корень, но дальше бежать не стал, а юркнул в подъезд. Максим же несся дальше – проспектовкие не дураки и могут обыскать подъезды.
Он петлял по дворам, пока, наконец, не выскочил в район частных домов, но не со стороны Собачевки, а с обратной стороны Проспекта Ленина. Силы были на исходе, сердце вырывалось из груди, звенело в ушах. Максим подбежал к первому же забору, и сильно стукнул по нему ногой. Забор загудел, но собачьего лая за этим не последовало – четвероногого зубастого сторожа во дворе не было. Максим тут же перемахнул через забор и уселся под огромный орех, прямо-таки вжался в дерево, стараясь, чтобы его ни в коем случае не было видно с улицы.
Он долго старался отдышаться, но, даже восстановив дыхание, не смог заставить биться ровно свое замирающее от страха сердце. То тут, то там слышался опасный шум – проспектовские прочесывали окрестные улицы в поисках спрятавшихся собачевских. Один раз четверо проспектовских прошли мимо двора, в котором скрывался Максим. Они были совсем близко – метрах в пяти от него! Максим едва не обмочился от страха. Он сидел, зажав ладонью рот, чтобы не закричать от ужаса.
«Какой кошмар, – неслось в голове, и каждая клеточка его тела трепетала. – Зачем, зачем мне это нужно?! Эти драки, эти дурацкие войны районов. Ведь, по сути, происходящее – что-то вроде игры! Нам нечего делить, мы не отнимаем друг у друга деньги, дома или земли. Простая игра… Хотя – хороша игра, если я сижу под этим деревом и дрожу как лист на ветру! Не удивлюсь, если завтра увижу в зеркале, что мои волосы поседели! Ужас, бессмыслица какая-то! Никто из проспектовских никогда не сделал лично мне ничего плохого, причин ненавидеть того же Жорика у меня куда больше, чем любого из них. Да, в конце концов, я толком не знаком ни с Кефелой, ни с Хачеком, ни с Медузой! Никого из них я не знаю, но вот найди они меня сейчас – отделают так, что я не одну неделю проваляюсь в постели, а может быть, и в больнице! Игра… Нет – все, все! Если доберусь домой, завтра же скажу Фиделю, что ухожу, пусть делают что хотят, и он, и Жорик, и Пеля! Не хочу я так, не хочу!»
Скрипнула дверь, и из дома вышел старенький дедушка – хозяин двора. По-видимому, старик слышал шум, и решил посмотреть, что же происходит на улице.
Сердце Максима глухо екнуло затем почти остановилось. Голоса проспектовских были еще слышны, и если сейчас дед выгонит его на улицу, то…
Но старик оценил ситуацию правильно. Он увидел и снующих по улице простектовских, и вжавшегося в орех, еле живого от страха Максима… Дед одарил его долгим внимательным взглядом, и, ни слова не говоря, зашел обратно в дом.
Начинало темнеть, и это давало надежду как-то выбраться и попытаться проскользнуть сквозь ненавистный Проспект Ленина на родную Собачевку, домой! Но мужества перелезть через спасительный забор и ступить на улицу, где можно было каждую минуту столкнуться с врагами, Максим набрался лишь спустя полтора часа, когда уже стало совсем темно. Он шел домой медленно, стараясь ступать бесшумно, и не выходить из тьмы на освещенные фонарями участки улиц – только бы не привлечь к себе внимание, только бы не быть замеченным! Слепящий свет фар машин раздражал его, проносившиеся мимо мотоциклисты повергали в дрожь…
«Если сейчас кто-то попросит у меня закурить, я, наверное, грохнусь в обморок» – подумал Максим, бесшумно, как тень, скользя мимо ненавистных многоэтажек.
Однако его старание быть незамеченным не прошло даром – никто не обратил на него внимания, и он, в конце концов, дошел до вожделенного частного сектора Собачевки. Тогда он побежал, побежал что было духу, стараясь добраться до дома как можно скорее. Он бежал всю дорогу, пугая малочисленных прохожих и взбудоражив всех окрестных собак…
Лишь дома, лишь в своей тихой маленькой комнатушке уличный хулиган и «неустрашимый боец» Пелиной Конторы Максим Карташов ощутил себя в полной безопасности.
Засыпал он в полной уверенности, что завтра же уйдет.
6
На следующее утро Максим разобрал старый велосипед. Вообще-то велосипед был сломан уже давно, и Максим все откладывал и откладывал ремонт, но сейчас этот ремонт пришелся как раз кстати – он давал возможность побыть одному и спокойно подумать.
А подумать было о чем. Вчера вечером он понял – скорее даже не понял умом, а ощутил всем своим существом – простые, в общем-то, вещи, о которых не задумывался раньше. Что жизнь у него, Максима Карташова, есть не просто так – она дана Кем-то. Кем именно? Богом? Пожалуй, что да, хотя Максим не мог четко ответить на этот вопрос. О Боге он, воспитанный в семье атеистов и в атеистической советской школе, не знал ничего. Эх, поговорить бы с Раисой Павловной – она бы наверняка кое-что объяснила! Или она уже что-то важное говорила, но он не слушал? Ничего – можно поговорить еще раз! Главное, что теперь Максим и без чужих подсказок был уверен твердо – жизнь ему именно дана.
Но если жизнь дана, она дана зачем-то! Зачем? Максим не знал. Но ощущал – в жизни есть какая-то цель, а может – несколько целей. А если в жизни есть цель, значит – есть правильные и неправильные пути. Правильные – это те, которые ведут к цели, неправильные – те, которые от цели уводят. Эх, знать бы, что это за цель, тогда было бы проще понимать, по какой дороге идти! Но и сейчас Максим знал кое-что важное: та жизнь, которой он живет сейчас – есть дорога неправильная! Неправильно бить незнакомых парней просто потому, что они живут не на соседней улице, а в километре от тебя! Это – подло, глупо, бессмысленно! Слишком бессмысленно для настоящей войны и слишком серьезно для простой игры! И – неправильно, потому что нельзя тратить жизнь на подлые и бессмысленные вещи.
А на какие вещи нужно тратить жизнь? Что именно сто́ит того, чтобы посвятить этому жизнь? Или – Кто именно этого сто́ит? Максим не знал, но был уверен – ответы на эти вопросы есть и их нужно искать! Но сейчас главное – уйти с неверной дороги, не тратить жизнь на то, на что нельзя ее тратить!
Но уйти – трудно. Есть масса вещей, которые мешают. Если уходить, то нужно объясниться – с Фиделем, с Длинным, с Пелей, наконец! Как объяснить, что он не трус, что он уходит не потому, что боится? Нет, он боится, конечно, но это не главное! Главное – так просто нельзя! Это – неправильная дорога, и уйти с нее лучше бы всем – и ему, и Фиделю, и Длинному. И даже Пеле. Им всем нужно поискать дорогу правильную. Но как объяснить, чтобы это поняли?! Чтобы не смеялись за спиной? В шестнадцать лет это почему-то кажется очень важным – чтобы не смеялись… Так как же объяснить? Как?!
Он не находил ответов, мучился, отказывался от завтрака – не хотел, чтобы родители отвлекали его вопросами. Но в половине одиннадцатого его все-таки отвлекли – к нему пришли Фидель и Длинный.
– Привет, боец! – сказал Фидель, рассматривая разложенные по двору детали от велосипеда. – Мастеришь?
– Камеру уже заклеил, раму подправил, а вот в сидении втулка лопнула, менять надо, – буркнул Максим, вытирая тряпкой руки, измазанные в машинном масле. – Где я другую втулку возьму?
– Там, где и все люди – на базаре, – сказал Фидель.
– Вижу, что рожа чистая, без синяков, – заявил Длинный. – Это хорошо. Значит – тебя не догнали!
– Не догнали, – согласился Максим. – Но я до темноты в чужом дворе прятался. Думал, что поседею!
– Нас тоже не догнали, – Длинный почесал внушительных размеров нос. – Но не волнуйся – поседеть мы еще успеем!
– Это еще почему? – не понял Максим.
Фидель с Длинным переглянулись. Они вообще выглядели растерянными и подавленными.
«Неужели и они решили уходить?» – пронеслось в голове у Максима.
– Проспектовские и микрорайоновские вызывают нас на бой, – сообщил Фидель. – Надеюсь, у тебя нет на сегодня никаких планов?
– Я вообще-то велосипед хотел доделать… – начал Максим, до которого не сразу дошел смысл сказанного. – Да ладно, блин, прикалываться – шуточки у тебя дурацкие! – закончил он зло.
Фидель взял в руки колесо, покрутил его, зачем-то внимательно рассматривая.
– Я не прикалываюсь, – сказал он. – Вчера проспектовские поймали только Корня…
– Подъезды обыскали! – воскликнул Максим и ощутил прилив гордости.
Оказывается, вчера он поступил очень умно – не стал прятаться в подъезде!
– Именно, – Фидель кивнул. – Они не стали его сильно бить, а так – отпустили несколько подзатыльников… Но передали, что хотят с нами драться. А сегодня утром на базаре к Пеле подходил Кербс.
– Это который из воров? – уточнил Максим. – Который у проспектовских «старший товарищ», как у нас Пеля?
– Да, – сказал Фидель. – Кербс предложил Пеле, чтобы «молодые» – то есть мы – решили все дело одним большим боем. Толпа на толпу, мы против них. Разумеется – только кулаки, никаких дрючков, железок и прочего. Как бы не закончился бой, все счеты закрыты, никто никому не должен, и наступает мир.
– Зачем это Кербсу? – не понял Максим. – Ему-то что – мир у нас или не мир?
– Кербс говорит, что менты нервничают – толпы по пятьдесят человек по городу ходят. Непорядок! Боятся, как бы чего не вышло, вот и намекнули ему – нужно, чтобы молодежь «сбавила обороты». Так Кербс сказал Пеле. А уж правда это или нет – я не знаю. Может, Кербс врет. Мало ли…
Максим задумчиво почесал подбородок. На подбородке появились грязные пятна.
– Вот сволочи, а! – сказал он задумчиво. – Объединились с микрорайоновскими, и сразу – давайте биться! Раньше они нас не вызывали, а теперь – конечно, спешат, пока и мы никого на помощь не позвали!
– Бесполезно звать, – покачал головой Длинный. – Никто не станет нам помогать. Скорее – к ним еще кто-то присоединится.
– Это почему так? – не понял Максим.
– Потому что мы слишком долго были самыми сильными, и слишком многих обидели! – Фидель сплюнул на землю. – Говорил же я Пеле – нельзя беспредельничать, нельзя бить всех подряд! С людьми по правде нужно поступать. Если бы мы дрались только с теми, кто напросился, ничего этого не было бы… Эх, разве Пеля кого-то слушает?! Теперь мы расплатимся сразу за все!
– М-да, дела… – поежился Максим. – И что – Пеля согласился на бой?
– Ясное дело! – сказал с раздражением Фидель. – Чтобы Пеля да не бросил нас под танки – когда такое было?! Бой сегодня.
– М-м-да-а, – протянул Максим. – А я тут хотел…
Он не договорил. Уйти сейчас и бросить друзей в такой ситуации он, конечно, не мог.
Неправильная дорога не хотела его отпускать. Она держала его, и крепко держала!
– Ты хотел – что? – спросил Длинный.
– Ничего! – Максим отвернулся. – Где мы будем драться? – спросил он, глядя в сторону.
– За Комсомольским парком есть поле, – сказал Фидель. – Знаешь, там сусликов раньше ловили?
– Да, знаю. Это поле так и называют – Суслики.
– Да. Так вот – бой сегодня, на Сусликах, в три часа. В два собираемся в школе на футбольном поле и оттуда выдвигаемся.
– Пеля будет?
– Нет, – покачал головой Фидель. – Не хочет попасть в ментовку, если что-то пойдет не так. Но он там и не нужен – сами разберемся, не маленькие. Кербс гарантировал, что никто из проспектовских не притащит оружия, а Пеля дал слово, что и мы будем с пустыми руками.
– М-да, – Максим тяжело опустился на корточки, – новость!
Настроение было – хуже некуда. Максим с тоской оглядел разобранный велосипед. Вот ведь – грязь развел по всему двору! Теперь убирать нужно…
– Слушайте, мужики, а вы точно не шутите?! – спросил он с надеждой.
– Ты чего, какие шутки! – возмутился Длинный.
– Да, тут не до шуток… Нужно кеды новые одеть, а то в старых подошва отпасть может…
– Пеля говорит, что проспектовские – сопляки, мы их всегда били и бить будем, – сказал Длинный, вложив в эти слова всю иронию, на которую был способен. – А Корень говорит, что вчера их было человек семьдесят!
– Может, Корню показалось? – Максим криво усмехнулся. – У страха глаза велики!
– Хорошо, если так, – сказал Фидель. – Мы посчитали – наших не больше тридцати наберется.
– Блин, во попали, а?! Во попали! – Максим обвел взглядом своих друзей.
Те молчали.
– Ладно, – махнул рукой Максим. – Подождите меня на улице. Я пойду у матери новые кеды выпрашивать.
А подумать было о чем. Вчера вечером он понял – скорее даже не понял умом, а ощутил всем своим существом – простые, в общем-то, вещи, о которых не задумывался раньше. Что жизнь у него, Максима Карташова, есть не просто так – она дана Кем-то. Кем именно? Богом? Пожалуй, что да, хотя Максим не мог четко ответить на этот вопрос. О Боге он, воспитанный в семье атеистов и в атеистической советской школе, не знал ничего. Эх, поговорить бы с Раисой Павловной – она бы наверняка кое-что объяснила! Или она уже что-то важное говорила, но он не слушал? Ничего – можно поговорить еще раз! Главное, что теперь Максим и без чужих подсказок был уверен твердо – жизнь ему именно дана.
Но если жизнь дана, она дана зачем-то! Зачем? Максим не знал. Но ощущал – в жизни есть какая-то цель, а может – несколько целей. А если в жизни есть цель, значит – есть правильные и неправильные пути. Правильные – это те, которые ведут к цели, неправильные – те, которые от цели уводят. Эх, знать бы, что это за цель, тогда было бы проще понимать, по какой дороге идти! Но и сейчас Максим знал кое-что важное: та жизнь, которой он живет сейчас – есть дорога неправильная! Неправильно бить незнакомых парней просто потому, что они живут не на соседней улице, а в километре от тебя! Это – подло, глупо, бессмысленно! Слишком бессмысленно для настоящей войны и слишком серьезно для простой игры! И – неправильно, потому что нельзя тратить жизнь на подлые и бессмысленные вещи.
А на какие вещи нужно тратить жизнь? Что именно сто́ит того, чтобы посвятить этому жизнь? Или – Кто именно этого сто́ит? Максим не знал, но был уверен – ответы на эти вопросы есть и их нужно искать! Но сейчас главное – уйти с неверной дороги, не тратить жизнь на то, на что нельзя ее тратить!
Но уйти – трудно. Есть масса вещей, которые мешают. Если уходить, то нужно объясниться – с Фиделем, с Длинным, с Пелей, наконец! Как объяснить, что он не трус, что он уходит не потому, что боится? Нет, он боится, конечно, но это не главное! Главное – так просто нельзя! Это – неправильная дорога, и уйти с нее лучше бы всем – и ему, и Фиделю, и Длинному. И даже Пеле. Им всем нужно поискать дорогу правильную. Но как объяснить, чтобы это поняли?! Чтобы не смеялись за спиной? В шестнадцать лет это почему-то кажется очень важным – чтобы не смеялись… Так как же объяснить? Как?!
Он не находил ответов, мучился, отказывался от завтрака – не хотел, чтобы родители отвлекали его вопросами. Но в половине одиннадцатого его все-таки отвлекли – к нему пришли Фидель и Длинный.
– Привет, боец! – сказал Фидель, рассматривая разложенные по двору детали от велосипеда. – Мастеришь?
– Камеру уже заклеил, раму подправил, а вот в сидении втулка лопнула, менять надо, – буркнул Максим, вытирая тряпкой руки, измазанные в машинном масле. – Где я другую втулку возьму?
– Там, где и все люди – на базаре, – сказал Фидель.
– Вижу, что рожа чистая, без синяков, – заявил Длинный. – Это хорошо. Значит – тебя не догнали!
– Не догнали, – согласился Максим. – Но я до темноты в чужом дворе прятался. Думал, что поседею!
– Нас тоже не догнали, – Длинный почесал внушительных размеров нос. – Но не волнуйся – поседеть мы еще успеем!
– Это еще почему? – не понял Максим.
Фидель с Длинным переглянулись. Они вообще выглядели растерянными и подавленными.
«Неужели и они решили уходить?» – пронеслось в голове у Максима.
– Проспектовские и микрорайоновские вызывают нас на бой, – сообщил Фидель. – Надеюсь, у тебя нет на сегодня никаких планов?
– Я вообще-то велосипед хотел доделать… – начал Максим, до которого не сразу дошел смысл сказанного. – Да ладно, блин, прикалываться – шуточки у тебя дурацкие! – закончил он зло.
Фидель взял в руки колесо, покрутил его, зачем-то внимательно рассматривая.
– Я не прикалываюсь, – сказал он. – Вчера проспектовские поймали только Корня…
– Подъезды обыскали! – воскликнул Максим и ощутил прилив гордости.
Оказывается, вчера он поступил очень умно – не стал прятаться в подъезде!
– Именно, – Фидель кивнул. – Они не стали его сильно бить, а так – отпустили несколько подзатыльников… Но передали, что хотят с нами драться. А сегодня утром на базаре к Пеле подходил Кербс.
– Это который из воров? – уточнил Максим. – Который у проспектовских «старший товарищ», как у нас Пеля?
– Да, – сказал Фидель. – Кербс предложил Пеле, чтобы «молодые» – то есть мы – решили все дело одним большим боем. Толпа на толпу, мы против них. Разумеется – только кулаки, никаких дрючков, железок и прочего. Как бы не закончился бой, все счеты закрыты, никто никому не должен, и наступает мир.
– Зачем это Кербсу? – не понял Максим. – Ему-то что – мир у нас или не мир?
– Кербс говорит, что менты нервничают – толпы по пятьдесят человек по городу ходят. Непорядок! Боятся, как бы чего не вышло, вот и намекнули ему – нужно, чтобы молодежь «сбавила обороты». Так Кербс сказал Пеле. А уж правда это или нет – я не знаю. Может, Кербс врет. Мало ли…
Максим задумчиво почесал подбородок. На подбородке появились грязные пятна.
– Вот сволочи, а! – сказал он задумчиво. – Объединились с микрорайоновскими, и сразу – давайте биться! Раньше они нас не вызывали, а теперь – конечно, спешат, пока и мы никого на помощь не позвали!
– Бесполезно звать, – покачал головой Длинный. – Никто не станет нам помогать. Скорее – к ним еще кто-то присоединится.
– Это почему так? – не понял Максим.
– Потому что мы слишком долго были самыми сильными, и слишком многих обидели! – Фидель сплюнул на землю. – Говорил же я Пеле – нельзя беспредельничать, нельзя бить всех подряд! С людьми по правде нужно поступать. Если бы мы дрались только с теми, кто напросился, ничего этого не было бы… Эх, разве Пеля кого-то слушает?! Теперь мы расплатимся сразу за все!
– М-да, дела… – поежился Максим. – И что – Пеля согласился на бой?
– Ясное дело! – сказал с раздражением Фидель. – Чтобы Пеля да не бросил нас под танки – когда такое было?! Бой сегодня.
– М-м-да-а, – протянул Максим. – А я тут хотел…
Он не договорил. Уйти сейчас и бросить друзей в такой ситуации он, конечно, не мог.
Неправильная дорога не хотела его отпускать. Она держала его, и крепко держала!
– Ты хотел – что? – спросил Длинный.
– Ничего! – Максим отвернулся. – Где мы будем драться? – спросил он, глядя в сторону.
– За Комсомольским парком есть поле, – сказал Фидель. – Знаешь, там сусликов раньше ловили?
– Да, знаю. Это поле так и называют – Суслики.
– Да. Так вот – бой сегодня, на Сусликах, в три часа. В два собираемся в школе на футбольном поле и оттуда выдвигаемся.
– Пеля будет?
– Нет, – покачал головой Фидель. – Не хочет попасть в ментовку, если что-то пойдет не так. Но он там и не нужен – сами разберемся, не маленькие. Кербс гарантировал, что никто из проспектовских не притащит оружия, а Пеля дал слово, что и мы будем с пустыми руками.
– М-да, – Максим тяжело опустился на корточки, – новость!
Настроение было – хуже некуда. Максим с тоской оглядел разобранный велосипед. Вот ведь – грязь развел по всему двору! Теперь убирать нужно…
– Слушайте, мужики, а вы точно не шутите?! – спросил он с надеждой.
– Ты чего, какие шутки! – возмутился Длинный.
– Да, тут не до шуток… Нужно кеды новые одеть, а то в старых подошва отпасть может…
– Пеля говорит, что проспектовские – сопляки, мы их всегда били и бить будем, – сказал Длинный, вложив в эти слова всю иронию, на которую был способен. – А Корень говорит, что вчера их было человек семьдесят!
– Может, Корню показалось? – Максим криво усмехнулся. – У страха глаза велики!
– Хорошо, если так, – сказал Фидель. – Мы посчитали – наших не больше тридцати наберется.
– Блин, во попали, а?! Во попали! – Максим обвел взглядом своих друзей.
Те молчали.
– Ладно, – махнул рукой Максим. – Подождите меня на улице. Я пойду у матери новые кеды выпрашивать.
7
Их собралось тридцать пять человек – большего и ожидать было нельзя. Активные собачевские бойцы из тех, кто не пропускал ни одной дискотеки, и спокойные ребята, которые почти никогда не участвовали ни в каких разборках – все были обязаны принять участие в большом бою.
За собачевскими тут же увязались младшие – несколько мальчишек десяти-двенадцати лет. Они, конечно, не собирались ни с кем драться, да их и не пригласил бы никто, но постоять в сторонке, наблюдая настоящую битву, битву в реальной жизни, не в кино – ради этого малыши были готовы идти не только за город на Суслики, но вообще – на край света.
Правильнее было бы не пугать мирных граждан и двинуться на поле боя несколькими небольшими группами, но, посовещавшись, решили, что кто-то может просто опоздать, а потому вышли все вместе, огромной гурьбой, заполоняя узкие улочки частного сектора от края до края.
– Опаздываем, – шепнул Максим Фиделю, поглядывая на ручные часы.
– На много?
– Минут на десять.
– Ничего, подождут, – сказал Фидель. – Ты в драке особенно не выпендривайся, у тебя будет своя задача – смотреть за ним, – Фидель кивнул в сторону Длинного, который шел впереди. – Если с ним что-то случится, дядя Коля с нас по три шкуры спустит – и с меня, и с тебя, и с Пели. Так что держись к Длинному поближе.
– Хорошо.
Шли почти молча, изредка перебрасываясь короткими фразами. Было тревожно. Каждый понимал: слабый, если он действительно слаб, не вызывает сильного на бой. Сам факт вызова говорил о том, что проспектовские стянули все силы, которые только смогли, и силы эти немалые.
Проскочили Комсомольский парк, по счастью не наткнувшись ни на один наряд милиции. За парком прошли через небольшую лесопосадку, обогнули вонючую, наполовину заросшую камышом водокачку, и – вот они, Суслики, Куликово поле местного значения.
Проспектовские уже были здесь – сидели на земле, ждали. Увидев собачевских, быстро поднялись.
– Мама дорогая! – прошептал Фидель. – Сколько же их!
Проспектовских было много, очень много. Высокие и маленькие, худые и не очень, все обнаженные по пояс, они быстро построились в один ряд. Перед этим голопузым строем прошел Кефела, что-то говоря, наверное, в последний раз напутствуя своих бойцов.
– Один, два, три, – начал Максим, пытаясь быстренько посчитать, сколько же подростков вышли против них.
– Восемьдесят два, – сообщил он Фиделю через минуту.
– Теперь понятно, почему майки поснимали, – сказал Фидель. – Здесь весь город. Они, наверное, не все знают друг друга, и разделись, чтобы своих с нашими не перепутать. М-да… Их почти втрое больше – не потянем мы. Не потянем! Э-гов, мужики! – крикнул он, обращаясь к тем, кто шел сзади. – Никому футболку не снимать! А то от своих достанется. Сегодня голые – это враги.
Между тем Кефела отошел от строя проспектовских и пошел на середину поля.
– Это он, наверное, со мной хочет перетереть напоследок, – сказал Фидель и пошел навстречу рыжему коллеге.
Тем временем Максим заметил, что и с проспектовскими пришли школьники лет десяти. Собачевские и проспектовские малыши не проявили агрессивности друг к другу. Они смешались в одну кучу, почтительно отошли в сторону, чтобы не мешать старшим, и уселись на теплую землю, предвкушая небывалое зрелище.
Фидель и Кефела встретились посередине поля, пожали друг другу руки, но проговорили не долго – меньше чем через минуту каждый вернулся к своим бойцам.
– Ничего нового, – громко, чтобы все слышали, сказал Фидель, подойдя, – деремся только кулаками, после драки, независимо от результата – мир, ну и так далее. В общем, крепитесь, пацаны. Их очень много, но имейте в виду – если сегодня мы их одолеем, против нас в Шахтерском больше никто не выйдет. Больше просто некому!
Фидель вздохнул, потом расправил плечи и медленно пошел в сторону проспектовских. Нестройная орда собачевских двинулась за ним. Длинный вышел в первый ряд, и Максим, хотя и не горел желанием быть среди первых, вынужден был подойти к нему поближе.
«Вот ведь вояка, – думал Максим. – В первые ряды поперся! Надо оно ему – и так сегодня тумаков на всех хватит!»
Он оглянулся и уставился на своего одноклассника, Колю Шварца – тихого паренька, который никогда ни к кому не приставал и вообще был человеком очень мирным. Сейчас Коля шел сзади Максима, и лицо у него было белое, как бумага, все какое-то перекошенное от страха и сдерживаемой ярости.
«А ведь это и у меня такое лицо!» – подумал Максим.
В это время проспектовские, прокричав что-то уничижительное (хотя собачевские и не разобрали, что именно кричат – далеко), побежали на них. Было не понятно, зачем бежать, если меньше, чем через минуту и так все сцепятся, даже если будут идти медленным шагом, но и на собачевских это подействовало – без всякой команды, один за другим они тоже побежали навстречу врагам.
Возможно, у проспектовских существовал план, кому атаковать правый фланг собачевских, кому – левый, кому – центр, но в жизни все получилось не по плану. Дело в том, что собачевские сгруппировались вне всякой логики, спонтанно, и все самые сильные бойцы – Фидель, Жорик, Бригадир – оказались на правом краю. Никто из проспектовских не хотел попадать под их мощные кулаки, поэтому на ходу линия голых сбилась, изменила направление движения, и к правому краю собачевских подбежало всего с десяток бойцов. Остальные же всей гурьбой ударили в центр и по левому флангу.
Длинный, находившийся в центре первого ряда, стал на пути проспектовского бойца, раньше всех добежавшего до собачевских. Высокий и худой парень, которого Максим видел впервые в жизни, решил начать свой бой эффектно. Поэтому он, не сбавляя скорости, прыгнул на Длинного, выставив вперед левую ногу, стараясь вот так, в прыжке, попасть Длинному в лицо. Не получилось – парень не рассчитал расстояния, и удар ногой пришелся Длинному на уровне плеча. Длинный легко увернулся, нога противника лишь скользнула по касательной по его телу, зато привычно выставленный Длинным кулак правой руки нашел лицо незадачливого прыгуна, и тот, с громким оханьем, приземлился плашмя на спину.
«Молодец, Длинный, красиво! А этот проспектовский – дебил! Только дебил будет пытаться ударить ногой в лицо парня ростом под два метра!» – успел подумать Максим, и тут волна проспектовских навалилась на первые ряды собачевских, смешалась с ними.
Мимо Максима, не обращая на него ни малейшего внимания, на огромной скорости проносились оголенные тела, чтобы там, за его спиной, столкнуться с другими телами, одетыми в темные футболки и майки. Где-то из третьего ряда противников прямо на Максима несся невысокий крепкий парень с перекошенным от ненависти лицом, которого Максим до этого дня не встречал ни разу – видимо, из микрорайоновских. Они столкнулись. Максим привычно, как на спарринге, махнул правой рукой и увидел, что его кулак достал лицо микрорайоновского. В тот же момент в голове коротко вспыхнула молния, и Максим понял, что и удар противника тоже угодил в цель. Странно, но он совсем не почувствовал боли… Почему-то Максим и микрорайоновский боец не остановились, не сцепились в схватке, а, обменявшись ударами, побежали дальше, каждый в свою сторону, чтобы через миг столкнуться с другими противниками.
В бою трудно сохранить холодную голову, и Максим напрочь забыл о том, что его главным заданием было защищать Длинного. Горячка битвы увлекла его – он вновь и вновь сталкивался с какими-то не знакомыми ему парнями, они обменивались ударами и бежали дальше, подгоняемые страхом и азартом боя. Это продолжалось несколько минут, а потом Максим вдруг остался один – никто из проспектовских не стремился схлестнуться с ним. Он огляделся – вокруг, на огромном поле, кипело сражение. Голых тел было больше, они наседали на тела в темных футболках, но собачевские пока что держались. То тут, то там валялись те, кому досталось сильнее, чем другим. На правом фланге лежали голые тела – их свалили удары Фиделя и Жорика, но вокруг Максима на земле были только одетые. Максим вспомнил о Длинном, поискал его глазами, но не нашел, и подумал, что от Фиделя ему достанется потом на орехи. Затем он охнул: в метре от него, закрыв лицо руками, совершенно недвижимый, лежал Коля Шварц.
– Коля, ты что, вставай! – воскликнул Максим, шагнув к приятелю.
Коля не отвечал.
Максим наклонился и попытался поднять лежащего. Коля застонал. В это время мимо Максима пронесся высокий, очень сильный Саша Лаптев, лидер микрорайоновских, и, не сбавляя бега, снизу ударил Максима кулаком в лицо. Максим опять не ощутил боли, лишь вспышку в голове, но Колю выпустил. Шварц с глухим стоном рухнул на землю, а Максим почувствовал, что рот наполнился кровью.
«Опять губу разбил, собака!» – подумал Максим, сплюнув кровь на землю.
Между тем численное преимущество голых дало о себе знать. Волна самых сильных голых достигла задних рядов одетых, а там у собачевских находились слабые бойцы. Те, не выдержав натиска, побежали. В бою трусость, проявленная кем-то одним, способна заразить всех. Так случилось и на этот раз: остальные собачевские рванули в сторону лесопосадки вслед за улепетывающим левым флангом. Проспектовские с гиканьем преследовали убегающих, и толпой добивали тех, кому не посчастливилось убежать.
Максим, увидев, что все убегают, бросил лежавшего Шварца на милость победителям и тоже рванул к посадке. Уже на бегу, прикинув расстояние до ближайших врагов, он понял, что вряд ли убежит. Тогда он взял в сторону и побежал не к тропе, ведущей в городок Шахтерский, а прямо к водокачке. Домчавшись до пропахшей канализацией воды, он, как был в одежде и в обуви, прыгнул в нее и поплыл, стараясь выбирать участки, свободные от ряски. Вода была очень холодной, но, к счастью, плыть предстояло не долго. Через пять минут он, мокрый и вонючий, выбрался на другом берегу, и, стараясь не попадаться людям на глаза, побрел в сторону Собачевки. Далеко сзади проспектовские и микрорайоновские шумно праздновали победу, милостиво позволив десятку оставшихся на поле боя собачевских выносить тех, кто не мог идти самостоятельно.
За собачевскими тут же увязались младшие – несколько мальчишек десяти-двенадцати лет. Они, конечно, не собирались ни с кем драться, да их и не пригласил бы никто, но постоять в сторонке, наблюдая настоящую битву, битву в реальной жизни, не в кино – ради этого малыши были готовы идти не только за город на Суслики, но вообще – на край света.
Правильнее было бы не пугать мирных граждан и двинуться на поле боя несколькими небольшими группами, но, посовещавшись, решили, что кто-то может просто опоздать, а потому вышли все вместе, огромной гурьбой, заполоняя узкие улочки частного сектора от края до края.
– Опаздываем, – шепнул Максим Фиделю, поглядывая на ручные часы.
– На много?
– Минут на десять.
– Ничего, подождут, – сказал Фидель. – Ты в драке особенно не выпендривайся, у тебя будет своя задача – смотреть за ним, – Фидель кивнул в сторону Длинного, который шел впереди. – Если с ним что-то случится, дядя Коля с нас по три шкуры спустит – и с меня, и с тебя, и с Пели. Так что держись к Длинному поближе.
– Хорошо.
Шли почти молча, изредка перебрасываясь короткими фразами. Было тревожно. Каждый понимал: слабый, если он действительно слаб, не вызывает сильного на бой. Сам факт вызова говорил о том, что проспектовские стянули все силы, которые только смогли, и силы эти немалые.
Проскочили Комсомольский парк, по счастью не наткнувшись ни на один наряд милиции. За парком прошли через небольшую лесопосадку, обогнули вонючую, наполовину заросшую камышом водокачку, и – вот они, Суслики, Куликово поле местного значения.
Проспектовские уже были здесь – сидели на земле, ждали. Увидев собачевских, быстро поднялись.
– Мама дорогая! – прошептал Фидель. – Сколько же их!
Проспектовских было много, очень много. Высокие и маленькие, худые и не очень, все обнаженные по пояс, они быстро построились в один ряд. Перед этим голопузым строем прошел Кефела, что-то говоря, наверное, в последний раз напутствуя своих бойцов.
– Один, два, три, – начал Максим, пытаясь быстренько посчитать, сколько же подростков вышли против них.
– Восемьдесят два, – сообщил он Фиделю через минуту.
– Теперь понятно, почему майки поснимали, – сказал Фидель. – Здесь весь город. Они, наверное, не все знают друг друга, и разделись, чтобы своих с нашими не перепутать. М-да… Их почти втрое больше – не потянем мы. Не потянем! Э-гов, мужики! – крикнул он, обращаясь к тем, кто шел сзади. – Никому футболку не снимать! А то от своих достанется. Сегодня голые – это враги.
Между тем Кефела отошел от строя проспектовских и пошел на середину поля.
– Это он, наверное, со мной хочет перетереть напоследок, – сказал Фидель и пошел навстречу рыжему коллеге.
Тем временем Максим заметил, что и с проспектовскими пришли школьники лет десяти. Собачевские и проспектовские малыши не проявили агрессивности друг к другу. Они смешались в одну кучу, почтительно отошли в сторону, чтобы не мешать старшим, и уселись на теплую землю, предвкушая небывалое зрелище.
Фидель и Кефела встретились посередине поля, пожали друг другу руки, но проговорили не долго – меньше чем через минуту каждый вернулся к своим бойцам.
– Ничего нового, – громко, чтобы все слышали, сказал Фидель, подойдя, – деремся только кулаками, после драки, независимо от результата – мир, ну и так далее. В общем, крепитесь, пацаны. Их очень много, но имейте в виду – если сегодня мы их одолеем, против нас в Шахтерском больше никто не выйдет. Больше просто некому!
Фидель вздохнул, потом расправил плечи и медленно пошел в сторону проспектовских. Нестройная орда собачевских двинулась за ним. Длинный вышел в первый ряд, и Максим, хотя и не горел желанием быть среди первых, вынужден был подойти к нему поближе.
«Вот ведь вояка, – думал Максим. – В первые ряды поперся! Надо оно ему – и так сегодня тумаков на всех хватит!»
Он оглянулся и уставился на своего одноклассника, Колю Шварца – тихого паренька, который никогда ни к кому не приставал и вообще был человеком очень мирным. Сейчас Коля шел сзади Максима, и лицо у него было белое, как бумага, все какое-то перекошенное от страха и сдерживаемой ярости.
«А ведь это и у меня такое лицо!» – подумал Максим.
В это время проспектовские, прокричав что-то уничижительное (хотя собачевские и не разобрали, что именно кричат – далеко), побежали на них. Было не понятно, зачем бежать, если меньше, чем через минуту и так все сцепятся, даже если будут идти медленным шагом, но и на собачевских это подействовало – без всякой команды, один за другим они тоже побежали навстречу врагам.
Возможно, у проспектовских существовал план, кому атаковать правый фланг собачевских, кому – левый, кому – центр, но в жизни все получилось не по плану. Дело в том, что собачевские сгруппировались вне всякой логики, спонтанно, и все самые сильные бойцы – Фидель, Жорик, Бригадир – оказались на правом краю. Никто из проспектовских не хотел попадать под их мощные кулаки, поэтому на ходу линия голых сбилась, изменила направление движения, и к правому краю собачевских подбежало всего с десяток бойцов. Остальные же всей гурьбой ударили в центр и по левому флангу.
Длинный, находившийся в центре первого ряда, стал на пути проспектовского бойца, раньше всех добежавшего до собачевских. Высокий и худой парень, которого Максим видел впервые в жизни, решил начать свой бой эффектно. Поэтому он, не сбавляя скорости, прыгнул на Длинного, выставив вперед левую ногу, стараясь вот так, в прыжке, попасть Длинному в лицо. Не получилось – парень не рассчитал расстояния, и удар ногой пришелся Длинному на уровне плеча. Длинный легко увернулся, нога противника лишь скользнула по касательной по его телу, зато привычно выставленный Длинным кулак правой руки нашел лицо незадачливого прыгуна, и тот, с громким оханьем, приземлился плашмя на спину.
«Молодец, Длинный, красиво! А этот проспектовский – дебил! Только дебил будет пытаться ударить ногой в лицо парня ростом под два метра!» – успел подумать Максим, и тут волна проспектовских навалилась на первые ряды собачевских, смешалась с ними.
Мимо Максима, не обращая на него ни малейшего внимания, на огромной скорости проносились оголенные тела, чтобы там, за его спиной, столкнуться с другими телами, одетыми в темные футболки и майки. Где-то из третьего ряда противников прямо на Максима несся невысокий крепкий парень с перекошенным от ненависти лицом, которого Максим до этого дня не встречал ни разу – видимо, из микрорайоновских. Они столкнулись. Максим привычно, как на спарринге, махнул правой рукой и увидел, что его кулак достал лицо микрорайоновского. В тот же момент в голове коротко вспыхнула молния, и Максим понял, что и удар противника тоже угодил в цель. Странно, но он совсем не почувствовал боли… Почему-то Максим и микрорайоновский боец не остановились, не сцепились в схватке, а, обменявшись ударами, побежали дальше, каждый в свою сторону, чтобы через миг столкнуться с другими противниками.
В бою трудно сохранить холодную голову, и Максим напрочь забыл о том, что его главным заданием было защищать Длинного. Горячка битвы увлекла его – он вновь и вновь сталкивался с какими-то не знакомыми ему парнями, они обменивались ударами и бежали дальше, подгоняемые страхом и азартом боя. Это продолжалось несколько минут, а потом Максим вдруг остался один – никто из проспектовских не стремился схлестнуться с ним. Он огляделся – вокруг, на огромном поле, кипело сражение. Голых тел было больше, они наседали на тела в темных футболках, но собачевские пока что держались. То тут, то там валялись те, кому досталось сильнее, чем другим. На правом фланге лежали голые тела – их свалили удары Фиделя и Жорика, но вокруг Максима на земле были только одетые. Максим вспомнил о Длинном, поискал его глазами, но не нашел, и подумал, что от Фиделя ему достанется потом на орехи. Затем он охнул: в метре от него, закрыв лицо руками, совершенно недвижимый, лежал Коля Шварц.
– Коля, ты что, вставай! – воскликнул Максим, шагнув к приятелю.
Коля не отвечал.
Максим наклонился и попытался поднять лежащего. Коля застонал. В это время мимо Максима пронесся высокий, очень сильный Саша Лаптев, лидер микрорайоновских, и, не сбавляя бега, снизу ударил Максима кулаком в лицо. Максим опять не ощутил боли, лишь вспышку в голове, но Колю выпустил. Шварц с глухим стоном рухнул на землю, а Максим почувствовал, что рот наполнился кровью.
«Опять губу разбил, собака!» – подумал Максим, сплюнув кровь на землю.
Между тем численное преимущество голых дало о себе знать. Волна самых сильных голых достигла задних рядов одетых, а там у собачевских находились слабые бойцы. Те, не выдержав натиска, побежали. В бою трусость, проявленная кем-то одним, способна заразить всех. Так случилось и на этот раз: остальные собачевские рванули в сторону лесопосадки вслед за улепетывающим левым флангом. Проспектовские с гиканьем преследовали убегающих, и толпой добивали тех, кому не посчастливилось убежать.
Максим, увидев, что все убегают, бросил лежавшего Шварца на милость победителям и тоже рванул к посадке. Уже на бегу, прикинув расстояние до ближайших врагов, он понял, что вряд ли убежит. Тогда он взял в сторону и побежал не к тропе, ведущей в городок Шахтерский, а прямо к водокачке. Домчавшись до пропахшей канализацией воды, он, как был в одежде и в обуви, прыгнул в нее и поплыл, стараясь выбирать участки, свободные от ряски. Вода была очень холодной, но, к счастью, плыть предстояло не долго. Через пять минут он, мокрый и вонючий, выбрался на другом берегу, и, стараясь не попадаться людям на глаза, побрел в сторону Собачевки. Далеко сзади проспектовские и микрорайоновские шумно праздновали победу, милостиво позволив десятку оставшихся на поле боя собачевских выносить тех, кто не мог идти самостоятельно.