Эдуард Качан. Перейти море. Лёка (сборник)

   Великая битва на Сусликах завершилась. Подростки с Собачевки, долгое время державшие в страхе весь городок, проиграли эту войну.
   Утишало лишь то, что теперь в Шахтерском должен был наступить мир.

8

   Была середина ноября, холодный, тоскливый вечер.
   Максим, Длинный и Фидель подошли к дому Нади Харатовой. На калитках в Собачевке звонков не бывало, и потому Фидель сложил ладони рупором и что есть силы заорал:
   – На-дя!
   Окрестные собаки залаяли все разом – поднялся невообразимый гвалт.
   – На-дя! На-дя!!!
   Через несколько минут из дома выскочила Надежда, зябко кутаясь в мамин пуховый платок.
   – О, привет! – сказала она, отпирая калитку. – Заходите!
   – Палкана убери! – попросил Длинный.
   – Сейчас, сейчас! – заторопилась Надя. – Палкан – в будку! – крикнула она огромной лохматой псине, которая оглушительно лаяла и не желала пропустить во двор непрошенных гостей. – Быстро в будку, кому сказала! Ух, я тебе дам!
   Наконец, Палкан послушался хозяйку, и друзья смогли войти в дом.
   – Мальчики, проходите на кухню! – засуетилась Марья Филипповна – мать Надежды. – Я как раз испекла печенье. Надя – сделай мальчикам чаю!
   Вскоре Максим, Длинный, Фидель и Надя сидели на кухне и уплетали рассыпчатое печенье, посыпанное сахарной пудрой. Марья Филипповна ушла в комнату смотреть телевизор. Она была деликатна и никогда не мешала Надежде общаться с гостями.
   – Ну, как у вас дела? – спросила Надежда. – Рассказывайте! Все от проспектовских прячетесь?
   – Прячемся, – вздохнул Максим. – И когда уже все это кончится!
   Подросткам с Собачевки было отчего грустить. После битвы на Сусликах их положение в городе очень ухудшилось.
   Не получилось в Шахтерском мира.
   Во-первых, победители быстро забыли, что давали обещание этот самый мир хранить. Осознание собственной силы распирало их – такой большой группировки подростков в Шахтерском еще не было.
   Сильным вообще трудно сдерживать себя в рамках и вести себя благородно по отношению к слабым. Именно поэтому перемирие гораздо прочнее, когда его хранят два равновеликих сообщества. Если же одно сообщество гораздо сильнее другого, то мир хранится с трудом – сильному трудно удержаться, чтобы не отнять у слабого какой-то лакомый кусочек. Это справедливо и в отношении великих государств, что уж говорить о простых уличных подростках!
   Вторая причина была менее очевидной, но более глубокой: шестнадцатилетние подростки городка Шахтерский просто не смогли найти себе другого занятия.
   Лет сто назад, на уроках Закона Божьего, подросткам объясняли, что есть Бог и цель человеческой жизни – движение навстречу к Богу, усвоение Царства Божьего, которое начинается здесь, а заканчивается уже в ином мире. Не все подростки усваивали этот урок, но – этот урок был.
   После революции советская школа отвергла Бога, уроки о Законе Божьего отменили. Образование стало другим: дети были обязаны учить интегралы и «правило буравчика», валентности химических элементов и теорию эволюции. Всего этого было много, после шести школьных уроков болела голова, но ответа на главный вопрос – в чем цель человеческой жизни – ни один урок не давал.
   Поэтому, выходя за стены школы, подростки оказывались в духовной пустоте. Жизнь без цели невыносима для человека, и подростки заполняли эту пустоту как умели. Некоторые счастливчики в Домах пионеров учились выпиливать лобзиком, танцевать польку и раскрашивать простенькие пейзажи. Это, конечно, не давало смысла жизни, но позволяло как-то потратить лишнее время.
   Другие подростки выбирали занятие попроще. Одни начинали рано пить, другие – задирать своих одногодок из соседних районов.
   В Шахтерском все происходило так: когда мальчику исполнялось четырнадцать, он начинал драться за свой район. Это заполняло его жизнь на четыре года, до службы армии. После армии драки прекращались. Начиналась другая жизнь – были семья, завод или шахта. Это было традицией, которую сложно сломать. Это продолжалось десятилетия. Так жили отцы и старшие братья. Поэтому подростки из объединенной группировки проспектовских и микрорайоновских и не смогли остановиться, выиграв войну: они не знали для себя другой жизни, другого стоящего занятия кроме уличных боев.
   Все лето и всю осень они травили собачевских – тех, кого еще вчера боялись. Теперь собачевским не было места ни на дискотеке, ни в кинотеатре – наткнуться на проспектовских означало быть избитым или униженным. Только на Собачевке они могли чувствовать себя спокойно – победители не решались заходить в этот район. Еще бы – пара спущенных с цепи овчарок разогнала бы любое количество подростков, и кое-кому пришлось бы латать разорванные штаны…
   Теперь Максим, Длинный и Фидель частенько коротали время у Нади или Вики – девчонки жили на одной улице, и были почти неразлучны – вечерами сидели или у одной, или у другой. Надежда и Виктория оказались отличными друзьями и никогда не упрекали одноклассников за то, что те проиграли войну. Они даже не просились в парк или в кино, проявляя тактичность, неожиданную для шестнадцатилетних девушек.
   Правда, сегодня Вики не было ни дома, ни у Надежды. Максиму очень хотелось узнать, где же она, но спросить у Нади напрямую он стеснялся. Нужно было придумать, как это выяснить, но – будто между делом.
   Между тем Фидель делился с Надей неутешительными новостями.
   – Представляешь, – сказал он, подливая себе чай, – Пеля подумывает о то, чтобы взять к себе под крыло проспектовских!
   – Видишь, как обернулось! – буркнул Длинный. – Пока мы всех гоняли – были хорошими. А теперь они – крутые пацаны, а нас – взашей!
   – Вы с чего это взяли? – полюбопытствовала Надя. – Пелепец сам вам сказал?
   – Сказал, – кивнул Фидель. – Сегодня я подходил к нему на базаре, вот он меня и порадовал.
   – Чего-то в этом роде я и ожидал, – сказал Максим, хотя, откровенно говоря, мысль о подобном развитии событий раньше не приходила к нему в голову.
   – Да уж, – кивнул Фидель. – Ему слабые не нужны.
   – Козел, – подытожил Длинный.
   Максим и Фидель переглянулись – называть так Пелю вслух никто не решался, никто и никогда. Впрочем, именно Длинный мог говорить, что хотел – против его отца, прокурора района, Пеля был жидковат…
   – Что будете делать? – спросила мальчишек Надя.
   Максим пожал плечами.
   – Даже не знаю.
   – Я тоже не знаю, – согласился Фидель. – Надо бы как-то возвращать свое прежнее положение, вот только как – ума не приложу.
   – А почему бы вам не послать этого Пелю куда подальше и не плюнуть на все эти войны, разборки, драки? А, ребята? – спросила Надя.
   Мальчики удивленно поглядели на нее.
   – Нет, правда? – Надя поочередно обвела взглядом всех троих. – Зачем вам это нужно? Ради чести Собачевки? Смешно. Ради Пели вашего? А разве вы ему нужны? Если бы он вас любил, так он не стал бы к вам хуже относится из-за того, что нашелся кто-то сильнее вас.
   – Ага, любит он нас, как же, жди! – сказал Максим и даже хотел сплюнуть под ноги, но удержался – под ногами была не земля и не дискотечный пол, а чистый коврик.
   – Ему слабаки не нужны, – повторил Фидель.
   – Так уйдите, ребята! – сказала Надя. – Не ждите, пока он вас прогонит. Уйдите сами!
   – Не хочется уходить битыми, Надь, – ответил Фидель. – Это большая разница – уйти победителем или убраться побежденным, уползти как побитая собака с поджатым хвостом!
   Максим и Длинный закивали, соглашаясь.
   – Дело ваше, мальчики, – сказала Надя, всем своим видом показывая, что она не согласна. – А я ни за что не стала бы дружить с человеком, который может выбросить меня и заменить на кого-то другого!
   – Ладно, Надь, не трави душу, – сказал Фидель. – Налей лучше еще чайку.
   – Хорошо, – Надя потянулась к чайнику.
   – А где это Родионова? – задал Длинный вопрос, ответ на который сейчас больше всего интересовал Максима.
   – Пошла в кафе, – сказала Надя, доливая кипяток в чашку Фиделя.
   – В какое кафе? – не выдержал Максим.
   – В «Старый дворик», – не глядя на Максима, ответила Надя.
   – Это кооперативное кафе? Которое рядом с автовокзалом открылось? – спросил Длинный.
   – Да, – ответила Надя.
   – И что – она сама туда пошла? – спросил Максим, ненавидя себя за то, как дрогнул его голос.
   – Нет, – ответила Надя и посмотрела Максиму прямо в глаза. – Пошла с Женей Сидоркиным. Сказала, что раз в полгода имеет право выйти за пределы Собачевки! Женька – единственный кавалер, решившийся вывести ее в город!
   Максим густо покраснел, и отвернулся.
   – Жорик – придурок! – сказал Фитель зло. – В городе нет другого пацана, которого ненавидят так сильно, как его! Его в «Старом дворике» прибьют. И Родионовой достанется!
   Надежда не успела ответить – в этот момент в дверь постучали.
   – Надюша, это мы! – послышался из-за двери веселый голос Вики.
   – Ставь чайник, мы замерзли! – прогудел басом Жорик.
   Надежда пошла открывать.
   – Как это их Палкан не порвал? – изумился Длинный.
   – А он Вику знает, за свою ее принимает, – не оборачиваясь, ответила Надя.
   Она открыла двери.
   Вика и Жорик вошли внутрь.
   Максим вгляделся в лица вошедших – нет, не похоже было, что с ними случилось что-то плохое. Замерзшие, раскрасневшиеся, но – счастливые.
   Сердце глухо стукнуло в груди.
   – Ой, привет ребята! – воскликнула Вика, увидев, что у Нади гости. – Там так здорово! Скатерти кружевами вышитые – я таких еще не видела, ложечки – под позолоту, а мороженное – никогда еще такого вкусного не ела. Вам обязательно нужно туда сходить!
   – Ага, обязательно сходим, на днях! – сказал Фидель едко. – Вас там никто не видел? – обратился он к Жорику.
   Между тем Жорик и Вика сели за стол, и Надя налила им чаю.
   – Видели, – довольно щурясь, как сытый кот, сказал Жорик, отвечая на вопрос Фиделя. – Там человек двадцать микрорайоновских сидело.
   – Они нам даже сесть не дали, – с восторгом защебетала Вика. – Сразу к Жене подошли. А он мне так спокойно-спокойно говорит: посиди, я приду через минуту. Я сижу, дрожу, ну, думаю, все, пропал Женя. – Вика сделала большие глаза. – Но через минуту он вернулся, сел за стол. А те сразу же ушли из кафе и больше не приходили. Вот!
   И Вика одарила Жорика восторженным взглядом, о котором Максим не мог и мечтать.
   – И что же ты им сказал? – полюбопытствовал Фидель, с подозрением поглядывая на Жорика.
   – Сказал, что бить себя не позволю! – сообщил тот.
   – И что – они тебя послушали?! – не поверил Длинный.
   – Еще как! – ухмыльнулся Жорик. – Я показал им вот это!
   Чрезвычайно довольный, он вытащил из кармана пиджака тяжелый предмет и положил его на стол.
   Все обмерли – перед ними лежала граната «Ф-1» – знаменитая «лимонка»!
   Воцарилось молчание.
   Прервала его Надежда.
   – Ну ты и псих! – сказала она, обращаясь к Жорику.
   – Ты не бойся, Надь, это учебная! – очень довольная, сообщила Виктория. – Ее Женя в кабинете военной подготовки стащил, представляешь?! Но эти, с микрорайона, не знали – они думали, что граната настоящая. А у нее разлет осколков – сто метров, представляешь?! Конечно, у настоящей гранаты, а не у этой! Женя, сто метров? – обратилась она к Жорику. – Или двести? А то я уже забыла.
   – Двести, – важно проговорил Жорик.
   Он встретился глазами с Максимом и победно усмехнулся.
   – Двести! – сообщила Вика, с восторгом глядя на Надю. – И они перепугались, представляешь?! Двадцать человек – взяли и ушли. А мы с Женей остались в кафе!
   – Пожалуй, мы пойдем, – проговорил Максим, вставая.
   Длинный внимательно посмотрел на его лицо и тоже встал.
   – Да, мы на минутку зашли, – произнес он. – У нас еще… В общем, дела!
   Поднялся и Фидель.
   – Сейчас я вас провожу! – засуетилась Надя.
   Максим вышел из дома Надежды первым. От него не укрылось, что история в кафе произвела на Вику Родионову огромное впечатление. Он больше не хотел слышать ее захлебывающийся от восторга голос и не хотел смотреть на Жорика, с лица которого не сходила победная усмешка…

9

   Было тринадцатое января. Город Шахтерский готовился к празднованию последнего новогоднего праздника – Нового года по старому стилю, а в зале Спортивной школы Пеля проводил собрание своих учеников.
   Собачевских собралось двадцать пять человек, и все они были не в спортивных костюмах, а в обычной одежде – тренироваться сегодня никто не собирался. Подростки понуро сидели на лавочках – разговор шел очень неприятный.
   – Значит так, молодые, – сказал Пеля, буравя подростков взглядом исподлобья. – Здесь случайно нет таких, которые не знают, что вчера в городе проспектовские толпой гупнули Ботинка, и он теперь в больнице? Молчите?! Блин, бедный пацан, уже не помню, который раз его избивают, а вы все молчите!
   Пеля замолчал, ожидая, не подаст ли кто-то голос. Желающих высказаться не было.
   – Неделю назад гупнули Малыша – это вы, надеюсь, не забыли? – продолжил Пеля. – И уже не помню когда, избили Ежа! Блин! Я долго терпел, думая, что вы смелые пацаны, но больше терпеть не буду. Или вы сегодня же – сегодня! – опять станете самыми сильными в Шахтерском, или можете сюда больше не приходить! Здесь не детский сад, и вам никто не собирается подтирать сопли! Если вы не отплатите за Ботинка, Малыша, Ежа, и вообще за все то, что вам сделали проспектовские после Сусликов, то пусть ни один из вас здесь больше не появляется!
   – Их сейчас больше ста человек! – на правах старшего сказал Фидель. – Нас – даже тридцати не наберется. Даже если мы сейчас выловим и гупнем нескольких из них, они отомстят нам потом. Их вчетверо больше!
   – Ну и что? – Пелины глаза сузились в щелки.
   – Один не может драться с четверыми!
   – Может! – сказал Пеля с нажимом. – Вы никогда не видели, как загнанная в угол крыса бросается на человека? Я видел. Человек не в четыре раза – в сто раз сильнее крысы, но крыса прыгает на грудь, в лицо, мечется, кусает изо всех сил, и человек, огромный, сильный человек – отступает!
   – И что? – не понял Фидель.
   – А то, Феденька, что вы должны их напугать! Вы должны напугать их так, чтобы они говорили: «Собачевские? Мы их трогать не будем! Это – сумасшедшие пацаны! Пусть их мало, но мы не станем с ними связываться»!
   Пеля обвел подростков тяжелым взглядом и сказал, чеканя слова:
   – Вы должны их так порвать, чтобы у них потом при мысли о вас коленки дрожали! Вы должны сделать это именно сегодня!
   – А где нам их искать? – поинтересовался Бригадир. – Сегодня не суббота, дискотеки в Доме культуры нет.
   – Жорик, где их искать? – спросил Пеля, обращаясь к Жорику.
   Жорик засиял, даже встал. Фидель ревниво покосился на него – было похоже, что Жорик ведет какие-то дела с Пелей в обход него.
   – Вы слышали, что на микрорайоне открыли новую дискотеку – «Радуга»? – важно, как на комсомольском собрании, обратился Жорик к собачевским.
   – Я слышал, – сказал Бригадир. – Это в том же доме, где телевизоры ремонтируют.
   – Правильно, – кивнул Жорик. – Есть точные сведения, что сегодня проспектовские собираются на «Радуге» отмечать старый Новый год. Они нас не ждут, так что их там вряд ли будет сто человек. Там мы их и гупнем.
   – Ага, гупнем! – скептически протянул Фидель. – Их будет не сто, их будет семьдесят! А нас – двадцать пять.
   – Мы, – Жорик покосился на Пелю, – кое-что подготовили. С помощью этого мы их накроем, сколько бы их не было. Подождите, я сейчас.
   Он быстрым шагом пошел в раздевалку. Пока он не вернулся, неся увесистую сумку, ни Пеля, ни собачевские не проронили ни слова.
   – Вот, глядите, – сказал Жорик и аккуратно вывалил содержимое сумки прямо на пол спортзала.
   Собачевские впились взглядом в то, что оказалось на полу. Любой мальчишка, который смотрел в видеосалонах иностранные боевики, легко узнавал эти предметы – несколько нунчаку, пара дубинок с ручкой, идущей перпендикулярно основной части – их называли «тонфа», не меньше десяти обычных дубинок. Весь этот арсенал сиял новизной – совсем недавно он был выточен из дерева на токарном станке.
   – Что скажете?! – спросил Жорик, победно оглядывая собачевских.
   Собачевские ошарашено молчали. Взять все это в руки означало превратить довольно спокойный Шахтерский в новый Кривой Рог, в город, где в войнах кварталов убивали…
   – И это еще не все! – сказал Жорик и извлек из кармана нечто странное – металлическую чушку, которую обрамляли несколько рядов спичек, прикрепленных к ней с помощью многих слоев ниток.
   – Это «чугунка», самодельная граната! – сказал Жорик. – Меня пацаны из Димитрова научили, как такие делать. Железка – подшипник с железной дороги, внутри – взрывчатая смесь, спички – для того чтобы смесь зажглась. Чугунку, если будет нужно, я кину сам, – Жорик вопросительно посмотрел на Пелю, и тот одобрительно кивнул. – Имейте в виду – осколки разлетаются на несколько метров, так что когда кину – разбегайтесь как можно дальше, чтобы и вам не досталось.
   Собачевские недружно неуверенно закивали. Жорик сел, осторожно спрятав «чугунку» в карман.
   – Итак, – сказал Пеля. – Вы идете или нет? Если идете – разбирайте оружие и вперед, пока на «Радуге» дискотека не закончилась. Если нет – проваливайте, и чтобы я вас больше не видел. Имейте в виду, – он показал на оружие, – этими игрушками легко убить, поэтому не будьте дураками – по голове не бейте. Бейте по рукам, по ногам, это так же больно, но для жизни не опасно. Ну, так что, герои? Вы идете или нет?
   – Идем, – сказал Фидель нехотя.
   Он встал, повернулся к собачевским.
   – Кто не хочет идти на «Радугу» – может идти домой, – сказал он. – Но тогда уж не обессудьте – вы больше не наши.
   Все промолчали. У каждого на душе было мерзко – начинать такую войну не хотелось никому. Если бы было время подумать, то от такой войны отказались бы многие мальчишки, но сейчас все было слишком неожиданно, решать надо было слишком быстро! Поэтому встать и уйти не решился никто.
   – Разгребайте арсенал, братва! – невесело сказал Фидель.
   Собачевские поднялись, подошли к куче. Они взвешивали на руках дубинки, пробовали крутить непослушные нунчаку.
   – А ты что же, Макс? – спросил елейным голосом Жорик, подойдя к Максиму, который остался сидеть на скамье.
   – Там на всех не хватит, – буркнул Максим. – А я и кулаками обойдусь.
   Ни он, ни Длинный, ни Фидель оружия не взяли. Им хватило ума понять: чем бы ни закончился этот день, а будет лучше, если и милиция, и проспектовские знают – именно эти собачевские пошли драться без оружия!
   Потом все пошли одеваться. В теплых пальто и модных «дутых» куртках собачевские казались похожими на медвежат или пингвинов. Дубинки попрятали под одежду.
   Вышли. Войско собачевских шло на бой молча, как и несколько месяцев назад на Суслики, только теперь без зрителей и меньшим составом. Фидель, Максим и Длинный шли в середине – колонну возглавлял Жорик, уверенный в том, что он-то и есть теперь собачевский номер один.
   До «Радуги» было двадцать минут быстрым шагом. Можно было двинуть через проспект Ленина, но раньше времени попадаться проспектовским на глаза, да и тревожить милицию не хотелось. Три четверти пути двигались узенькими улицами Собачевки, затем вышли к микрорайону и спрятались на неосвещенном пятачке рядом с недостроенным зданием кинотеатра.
   – Я и Корень пойдем к «Радуге», – сказал Жорик, – посмотрим, там ли они и сколько их. А вы ждите тут и будьте готовы: как только мы вернемся, сразу же идем и гупаем этих скотов! Если нас зацепят, я останусь драться, а Корень побежит за вами. Тогда уж тоже не мешкайте, хорошо?
   Жорик и Корень ушли, а собачевские остались ждать. Было темно и холодно. Желая согреться, подростки подтанцовывали, утрамбовывая поскрипывающий снежок. Было страшно и хотелось на что-то отвлечься. Внезапно развлечение само нашло их.
   – Эй, мужики, а вы кто? – раздался удивленный пьяный голос.
   Высокий худой парень, пошатываясь, стоял невдалеке и с пьяным изумлением рассматривал притаившуюся за кинотеатром толпу.
   – Макс, гляди, это же Мафия! – шепнул Максиму Фидель. – Сейчас повеселимся!
   – Мы проспектовские, идем собачевских бить! – крикнул Фидель Мафии.
   – Да? – Мафия на нетвердых ногах подошел к толпе. – Это правильно! Их, козлов, гупать надо!
   – Собачевцы – беспредельщики! – в тон Мафии подхватил Длинный.
   – Беспредельщики! – согласился Мафия.
   – И ссыкуны! – сказал Бригадир.
   – Ссыкуны! – радостно кивнут Мафия.
   – Пошли с нами этих козлов гупать! – сказал Фидель.
   – Да, пацаны! Я с вами! – Мафия хихикнул. – Как увижу собачевского – так сразу и врежу!
   Он собрал посиневшие от холода пальцы в кулак и показал его всем в доказательство того, что ему есть, чем бить собачевских.
   – Можешь начинать прямо сейчас! – сказал с нажимом Максим, и стало тихо.
   Максим выступил вперед.
   – Ты помнишь меня, Толик? – спросил он.
   – Нет, – ответил Мафия, попятившись – он не понимал до конца, что происходит, но улавливал в тоне Максима угрозу.
   – Вспоминай. Два года назад, трудовой лагерь. Ты тогда хотел зарезать котенка, а тебе помешал маленький школьник. Из собачевских, кстати. Ты еще хотел этого школьника тогда отгупать. Ну, помнишь, Мафия? Так этот школьник – я! И вокруг тебя – собачевские, которых ты назвал беспредельниками, козлами и ссыкунами. Гупай нас, Мафия!
   Мафия отступил на шаг, но отойти дальше было нельзя – его окружало плотное кольцо собачевских.
   – Пацаны, простите! – забормотал он. – Простите, перепутал!
   Тут Мафия отмочил штуку, которую никто не ожидал – плюхнулся перед Максимом на колени.
   – Не бейте, пацаны. Козлом буду – перепутал, по пьяни ляпнул, ну, бывает!
   Максиму стало противно. Было неприятно видеть, как перед ним на коленях стоит тот, которого он так сильно боялся когда-то. Почему-то унижение давнего врага каким-то образом унизило и его, Максима.
   – Ладно, иди, вошь, – сказал Максим, поморщившись. – Пропустите его, пацаны, пусть катится.
   И добавил, постеснявшись вдруг показаться слишком добрым:
   – Некогда тобой, паскуда, заниматься, а так бы мы… Пшел вон, собака!
   Кольцо расступилось. Мафия, не верящий до конца своему счастью, живо встал с колен и поспешил прочь. Ему отвесили подзатыльник и дали пинка под зад – «на дорожку», но больше бить не стали.
   – Я не Жорик, – сказал Максим Длинному. – Я лежачего не бью!
   Тем временем прибежали запыхавшиеся Жорик и Корень.
   – Они там, – сказал Жорик. – Их не много – может человек сорок. Я с Кефелой нос к носу столкнулся, сказал, чтобы они выходили на улицу и ждали нас. Пошли быстрее, пока они не успели подмогу привести!
   Собачевские побежали в сторону «Радуги», на ходу вытаскивая спрятанное под одеждой оружие. Через две минуты были на месте – проспектовские уже стояли у входа. Площадка перед «Радугой» не освещалась, и различить в темноте, сколько именно проспектовских было готово принять бой, было совершенно невозможно.
   В этот раз обошлись без приветствий, переговоров и пожатий рук – собачевские на бегу врезались в противостоящую им толпу. Тот час же поле боя превратилось в свалку – было очень скользко, и сцепившиеся подростки валились наземь, образуя темные, копошащиеся кучи. Проспектовские пока еще не поняли, что на них напали с оружием, поэтому отбивались смело.
   Максим, прибежав к месту боя одним из последних, остановился в нерешительности: из-за темноты определить, где свои, где чужие было совершенно невозможно. В слабых отблесках света из окон близлежащих домов Максим увидел, как справа от него самозабвенно тузят друг друга два проспектовских. Рядом с ними сцепились в рукопашной Бригадир и Коля Шварц. Он попытался приблизиться к ним и разнять эту глупую схватку, но в шаге от него одновременно рухнули на землю четыре человека, и эта воющая, беспорядочно копошащаяся на скользкой земле куча едва не увлекла Максима с собой.
   – Макс! – услышал он рядом голос Корня. – Где свои, где чужие?!
   – Не знаю! – прокричал Максим.
   Корень ринулся в толпу, а Максим остался стоять посреди этого странного побоища, не зная, что же ему делать. Он озирался вокруг. Черные, казавшиеся совершенно одинаковыми, тела падали и вставали, чтобы через миг упасть вновь. То тут, то там слышались удивленные и возмущенные вопли проспектовских – это кричали те, кому досталось чем-то деревянным. Некоторые из проспектовских не растерялись и встречали вооруженных собачевских камнями и кусками льда, извлеченными прямо из-под ног.
   Рядом с Максимом стоял парень и так же медленно озирался вокруг – очевидно, и он пытался определить, кто есть кто. Когда их глаза встретились, Максим первым понял, что рядом с ним чужой, ойкнул и тут же ударил. Его удар угодил прямо в незащищенный нос проспектовского, и тот согнулся, закрыв поврежденное лицо руками.
   Внезапно раздался страшный свист и шипение. Максим обернулся на звук и увидел, как в метре от него крутится по мерзлой земле и извергает искры чугунка, брошенная Жориком прямо в толпу; как разбегаются в сторону собачевские; как заворожено смотрят на невиданное зрелище застывшие в изумлении проспектовские. Максим тоже побежал в сторону, но через пару секунд обернулся, и увидел яркую вспышку, затем столп огня высотой в два человеческих роста. Спустя доли секунды раздался оглушительный взрыв, а вслед за ним были печальный звон вываливающихся оконных стекол и вой милицейских сирен где-то вдалеке. И падающий проспектовский по прозвищу Мясник – тот, кто стоял к чугунке ближе всех…