НЕПРЕДВИДЕННАЯ СХВАТКА
У каждого события много действующих лиц, оттого так много непредвиденного.
Сильный дождь загнал всех в пещеру.
Бенито увидел лодку и тут же предложил добыть для нее новый мотор и горючее. Но затем, поразмыслив, отказался от своего плана.
— На такой посудине до Ямайки в это время года не дойдешь, — сказал он. — Случись небольшой шторм, и все мы пойдем на корм ракообразным.
Было заметно, что он полон нетерпения и нервничает, но все воспринимали это с пониманием, зная, что он пережил.
— Послушайте, начальник, — обратился он к дядюшке Хосе. — Я вижу, вы в военных делах ничего не смыслите. Надо выставить наружный пост. По крайней мере он предупредит об опасности и отвлечет противника. Здесь, в этой каменной конуре, нас переловят за один присест, как щенков.
— Бенито говорит дело, — поддержал Педро.
— И я согласен, — сказал Мануэль.
— Ну, вот, коли вы согласны, то и ступайте первыми в дозор, — недовольно проворчал дядюшка Хосе. — Ни с кем не задирайтесь и помните: из оружия у нас имеется только обыкновенный рыбацкий нож.
Педро и Мануэль вышли из пещеры, но через несколько минут вернулись.
— Тихо, — воззвал Педро. — Тут объявились те самые типы с автоматами. Сейчас они спускаются со скал на косу. Неужели пронюхали про наше убежище?
Все растерялись.
— Говорил вам, — упрекнул Бенито. — Что будем делать?
— Надо бежать, — сказала Мария.
— Куда?.. Что мы сделали, чтобы бояться?..
— Спокойно, товарищи, — сказал Алеша. — У нас только один выход, и потому не следует волноваться… Бенито и дядюшка Хосе должны стать вот здесь, за этим камнем. Навряд ли эти типы полезут в пещеру оба разом, один из них наверняка будет подстраховывать другого… Того, кто сунется первым, следует ошеломить и обезоружить. Если это удастся, второй согласится на мирные переговоры… Не сражаться же нам с ними…
Алеша осторожно выглянул из пещеры. Услыхал голоса.
— Нет, видно, здесь не обошлось без бесовской силы. Чтобы связанный по рукам и ногам человек выбрался из муравьиной кучи? Босс нам ни за что не поверит и, скорее всего, самих уложит на ту же постель.
— Опухни твой язык, — сказал другой. — Знаешь, что чувствует человек, которого живьем пожирают насекомые?.. Может, Бенито пришел в такое состояние, что разорвал путы? От боли это бывает. Я помню случай, когда один хиляк на допросе разорвал ремни, которые не разорвал бы и самый дюжий мужик.
— Ладно, не трепись, — перебил первый голос. — Так или иначе, Бенито сбежал, и, чтобы не влипнуть, мы должны найти его и доставить Боссу живым или мертвым. Лучше, конечно, мертвым: меньше вопросов. Видишь там, на песке, следы человеческих ног?
— Никакие это не следы… Почему их так много, если это следы?.. Нет, не следы.
— А я тебе говорю, следы… Это, наверно, Бенито бегал по берегу, мучаясь от укусов, и теперь залег где-либо за камнями, надеясь ускользнуть от нас. Эй, Бенито, ты слышишь? От нас не ускользнешь, будь ты хитрее и проворней в тысячу раз!.. Эй, откликнись! Сам объяснишь Боссу, как ты спасся от казни, и, быть может, заслужишь прощение!..
Этот разговор, несомненно, хорошо слышали в пещере. Страх и тоску наводил он. Все вынуждены были затаиться из-за Бенито, и плохо это или хорошо, никто не знал.
— Полезай вниз и хорошенько осмотри подножие скал, а я тебя подстрахую. От моей пули не уйдет ни одна крыса, — уверенно продолжал первый голос.
— Полез бы лучше ты, ты моложе, видишь, я уже запыхался. А стрелок я не хуже тебя и тоже могу подстраховать, — сказал второй голос.
— В таком случае я приказываю тебе, болвану, сделать то, о чем я только что просил.
— Это невежливо — пользоваться властью, если мы приятели, — сказал второй голос.
Солдат, чертыхаясь, спустился с крутой скалы, настороженно пошел вдоль камней и, разумеется, тотчас обнаружил пещеру.
— Эге, — сказал он товарищу, — да тут, оказывается, есть пещера, и в нее действительно ведут следы.
— Он был босиком, — сказал первый. — Ты что, забыл? Мы сняли с него ботинки и повесили их на деревце рядом… Следы босого человека?
— Именно.
— Ну, так тащи Бенито сюда. Скажи ему, хватит придуриваться. У меня ведь тоже есть нервы, и я, в конце концов, могу рассердиться всерьез.
— Эй, Бенито! — крикнул, вглядываясь в темноту пещеры, солдат. Он держал свой автомат наготове. — Выходи наружу, хватит шутки шутить!
Но Бенито был ушлым пройдохой.
— Антонио, — позвал он умирающим голосом, — слышишь меня, Антонио? Я умираю, вытащи меня из этой норы…
— Он здесь, он здесь! — закричал Антонио своему товарищу, по-прежнему караулившему на скалах.
— Видишь, я знаю, что говорю, — сказал тот. — Давай его поскорей сюда, и закруглим все дело.
— Антонио, — хрипел Бенито. — Два человека, мужчина и женщина, затащили меня сюда. Это какие-то мулаты, потерпевшие кораблекрушение. Они убежали, увидев тебя с Мигелем. Но они вернутся, ей-ей, вернутся и сожрут меня. Это каннибалы, клянусь всеми святыми… Пристрелите меня, черт возьми, и пусть сжирают уже дохлого…
Ловко врал Бенито. Педро нащупал во мраке плечо Алеши и сжал его. Алеша понял: на такого ловкого проходимца нельзя полагаться.
Между тем Антонио медлил войти в пещеру, сгибался, пытаясь разглядеть, что там происходит, но, разумеется, ничего не видел. Инстинкт подсказывал ему, что не стоит соваться в темноту. Да и знал он о коварстве Бенито, наверно, превосходно.
— Эй, Мигель, — закричал Антонио своему товарищу. — Бенито тут плетет, будто его затащили в пещеру какие-то мулаты-каннибалы.
— Ну, конечно, это может быть так, — отвечал Мигель, садясь на камни и закуривая. Он радовался тому, что Бенито найден и теперь не потребуется никаких объяснений. — Тут недалеко в прошлую пятницу разбился самолет. Если кто-то уцелел, он способен сожрать небритого черта, не то что Бенито. — Собственная шутка понравилась ему, и он продолжал благодушно: — Тащи Бенито на свет божий. А с этими мулатами мы разберемся чуть позднее… Что ты там медлишь? Я тебе приказываю!..
Антонио шагнул к темной щели, его тотчас же ухватили из-за камня руки Бенито — одна мгновенно зажала рот, другая приставила к горлу нож. Алеша и дядюшка Хосе забрали автомат.
В общем все получилось довольно складно, и со стороны можно было расслышать разве что негромкий неопределенный звук.
— Эй, Антонио, ты что замолчал? Что происходит, докладывай! — закричал со скал Мигель.
А под скалою происходила сцена, которую вряд ли так быстро поставил бы и самый опытный режиссер.
Угрожая ножом, Бенито зловеще прошипел:
— Антонио, ты знаешь меня, я заколю тебя тотчас, если не позовешь сюда Мигеля, говоря, что трудно одному тащить связанного Бенито. Ну?
— Мигель, эй, Мигель, — усмехнувшись, закричал Антонио, — ты слышишь меня?
— Слышу. Отчего ты молчишь?
— Понимаешь, эта скотина и впрямь подыхает. Он так распух, что мне не вытащить его одному.
Мигель растерялся.
— Как это не вытащить? — сказал он сердито. — Ты что, вместе с рассудком лишился силы?
— Он так изъеден муравьями, просто страшно смотреть!
— Ну, ты рассуждаешь, как баба, настоящая баба, твое дело не смотреть, а тащить…
— Теперь молчи. Что бы он ни говорил, молчи! — пригрозил Бенито, приподнимая ножом подбородок Антонио.
— Эй, что ты молчишь?.. Антонио, немедленно отвечай, что там происходит?..
Не услышав ответа, обеспокоенный Мигель быстро спустился со скалы и, крадучись, стал приближаться к пещере. Автомат он, разумеется, держал наготове.
— Эй, Антонио, отзовись!.. Что с тобой, Антонио?..
Внезапно Мигель догадался, что произошло. Спрятавшись за выступ скалы, он потихоньку прокрался в сторону от пещеры и бросился бежать что есть мочи.
В настороженной тишине было хорошо слышно, как хрустел под его ногами песок.
— Он уйдет, — всполошился Бенито. — Если он уйдет, всем нам крышка. — Он выхватил автомат из рук Алеши и ползком выбрался из пещеры. События разворачивались так быстро, что все опешили.
— Это страшная сволочь, — сказал о Бенито Антонио. — Если он убьет Мигеля, он следом укокошит всех нас. На Кубе, в Никарагуа он заочно приговорен к смертной казни. Разумеется, его повсюду знают под разными именами…
Взглянув на Антонио, дядюшка Хосе подал знак Мануэлю и Педро. Они выскочили из пещеры. Следом за ними выбрались наружу Алеша и Мария.
Стоял ясный, тихий вечер. Малахитовые волны накатывались вдали на песчаную косу, а здесь, у скал, разыгрывалась беспощадная и жестокая схватка.
Бенито преследовал своего товарища, с ловкостью кошки прячась за камнями, так что тот скорее догадывался о преследователе, нежели видел его.
Едва Мигель стал взбираться на отвесную скалу, прогремела автоматная очередь. Раскинув руки, Мигель упал с большой высоты.
Но прежде чем он упал — едва раздались выстрелы, — Мануэль бросился к скалам, опередив Бенито.
С недоброй усмешкой Бенито приближался к своему противнику, возле которого стоял уже Мануэль, завладевший автоматом убитого. Кто знает, какая коварная мысль владела Бенито. Он как бы случайно направил свое оружие в сторону Мануэля, но и Мануэль тотчас выставил автомат.
— Умеешь стрелять, малыш? — спросил Бенито и, наклонившись, поставил камень на выступ скалы.
Мануэль вскинул оружие и, почти не целясь, пулей расколол камень.
Бенито присвистнул и как-то разочарованно оглянулся на людей, которые молча окружили убитого.
— Труп принадлежит вам, сеньор, — сказал Алеша. — Но автомат принадлежит мне.
И он протянул руку. Бенито медлил. Мануэль не спускал с него глаз.
— Сдайте оружие, Бенито, — повелительно сказал дядюшка Хосе.
— Не доверяешь, начальник? — сощурился Бенито, однако уступил. — Теперь мы в одной лодке, и не доверять друг другу — опасно, очень опасно.
— Взятое на себя обязательство мы непременно выполним, — сухо ответил дядюшка. — Но неужели так необходимо было убивать этого человека? Хотя бы окликнули, предупредили его.
— Если бы я окликнул его, начальник, вы бы сейчас раздумывали над тем, где похоронить меня. А может, и еще двоих-троих из вашей компании постигла бы та же участь…
Сильный дождь загнал всех в пещеру.
Бенито увидел лодку и тут же предложил добыть для нее новый мотор и горючее. Но затем, поразмыслив, отказался от своего плана.
— На такой посудине до Ямайки в это время года не дойдешь, — сказал он. — Случись небольшой шторм, и все мы пойдем на корм ракообразным.
Было заметно, что он полон нетерпения и нервничает, но все воспринимали это с пониманием, зная, что он пережил.
— Послушайте, начальник, — обратился он к дядюшке Хосе. — Я вижу, вы в военных делах ничего не смыслите. Надо выставить наружный пост. По крайней мере он предупредит об опасности и отвлечет противника. Здесь, в этой каменной конуре, нас переловят за один присест, как щенков.
— Бенито говорит дело, — поддержал Педро.
— И я согласен, — сказал Мануэль.
— Ну, вот, коли вы согласны, то и ступайте первыми в дозор, — недовольно проворчал дядюшка Хосе. — Ни с кем не задирайтесь и помните: из оружия у нас имеется только обыкновенный рыбацкий нож.
Педро и Мануэль вышли из пещеры, но через несколько минут вернулись.
— Тихо, — воззвал Педро. — Тут объявились те самые типы с автоматами. Сейчас они спускаются со скал на косу. Неужели пронюхали про наше убежище?
Все растерялись.
— Говорил вам, — упрекнул Бенито. — Что будем делать?
— Надо бежать, — сказала Мария.
— Куда?.. Что мы сделали, чтобы бояться?..
— Спокойно, товарищи, — сказал Алеша. — У нас только один выход, и потому не следует волноваться… Бенито и дядюшка Хосе должны стать вот здесь, за этим камнем. Навряд ли эти типы полезут в пещеру оба разом, один из них наверняка будет подстраховывать другого… Того, кто сунется первым, следует ошеломить и обезоружить. Если это удастся, второй согласится на мирные переговоры… Не сражаться же нам с ними…
Алеша осторожно выглянул из пещеры. Услыхал голоса.
— Нет, видно, здесь не обошлось без бесовской силы. Чтобы связанный по рукам и ногам человек выбрался из муравьиной кучи? Босс нам ни за что не поверит и, скорее всего, самих уложит на ту же постель.
— Опухни твой язык, — сказал другой. — Знаешь, что чувствует человек, которого живьем пожирают насекомые?.. Может, Бенито пришел в такое состояние, что разорвал путы? От боли это бывает. Я помню случай, когда один хиляк на допросе разорвал ремни, которые не разорвал бы и самый дюжий мужик.
— Ладно, не трепись, — перебил первый голос. — Так или иначе, Бенито сбежал, и, чтобы не влипнуть, мы должны найти его и доставить Боссу живым или мертвым. Лучше, конечно, мертвым: меньше вопросов. Видишь там, на песке, следы человеческих ног?
— Никакие это не следы… Почему их так много, если это следы?.. Нет, не следы.
— А я тебе говорю, следы… Это, наверно, Бенито бегал по берегу, мучаясь от укусов, и теперь залег где-либо за камнями, надеясь ускользнуть от нас. Эй, Бенито, ты слышишь? От нас не ускользнешь, будь ты хитрее и проворней в тысячу раз!.. Эй, откликнись! Сам объяснишь Боссу, как ты спасся от казни, и, быть может, заслужишь прощение!..
Этот разговор, несомненно, хорошо слышали в пещере. Страх и тоску наводил он. Все вынуждены были затаиться из-за Бенито, и плохо это или хорошо, никто не знал.
— Полезай вниз и хорошенько осмотри подножие скал, а я тебя подстрахую. От моей пули не уйдет ни одна крыса, — уверенно продолжал первый голос.
— Полез бы лучше ты, ты моложе, видишь, я уже запыхался. А стрелок я не хуже тебя и тоже могу подстраховать, — сказал второй голос.
— В таком случае я приказываю тебе, болвану, сделать то, о чем я только что просил.
— Это невежливо — пользоваться властью, если мы приятели, — сказал второй голос.
Солдат, чертыхаясь, спустился с крутой скалы, настороженно пошел вдоль камней и, разумеется, тотчас обнаружил пещеру.
— Эге, — сказал он товарищу, — да тут, оказывается, есть пещера, и в нее действительно ведут следы.
— Он был босиком, — сказал первый. — Ты что, забыл? Мы сняли с него ботинки и повесили их на деревце рядом… Следы босого человека?
— Именно.
— Ну, так тащи Бенито сюда. Скажи ему, хватит придуриваться. У меня ведь тоже есть нервы, и я, в конце концов, могу рассердиться всерьез.
— Эй, Бенито! — крикнул, вглядываясь в темноту пещеры, солдат. Он держал свой автомат наготове. — Выходи наружу, хватит шутки шутить!
Но Бенито был ушлым пройдохой.
— Антонио, — позвал он умирающим голосом, — слышишь меня, Антонио? Я умираю, вытащи меня из этой норы…
— Он здесь, он здесь! — закричал Антонио своему товарищу, по-прежнему караулившему на скалах.
— Видишь, я знаю, что говорю, — сказал тот. — Давай его поскорей сюда, и закруглим все дело.
— Антонио, — хрипел Бенито. — Два человека, мужчина и женщина, затащили меня сюда. Это какие-то мулаты, потерпевшие кораблекрушение. Они убежали, увидев тебя с Мигелем. Но они вернутся, ей-ей, вернутся и сожрут меня. Это каннибалы, клянусь всеми святыми… Пристрелите меня, черт возьми, и пусть сжирают уже дохлого…
Ловко врал Бенито. Педро нащупал во мраке плечо Алеши и сжал его. Алеша понял: на такого ловкого проходимца нельзя полагаться.
Между тем Антонио медлил войти в пещеру, сгибался, пытаясь разглядеть, что там происходит, но, разумеется, ничего не видел. Инстинкт подсказывал ему, что не стоит соваться в темноту. Да и знал он о коварстве Бенито, наверно, превосходно.
— Эй, Мигель, — закричал Антонио своему товарищу. — Бенито тут плетет, будто его затащили в пещеру какие-то мулаты-каннибалы.
— Ну, конечно, это может быть так, — отвечал Мигель, садясь на камни и закуривая. Он радовался тому, что Бенито найден и теперь не потребуется никаких объяснений. — Тут недалеко в прошлую пятницу разбился самолет. Если кто-то уцелел, он способен сожрать небритого черта, не то что Бенито. — Собственная шутка понравилась ему, и он продолжал благодушно: — Тащи Бенито на свет божий. А с этими мулатами мы разберемся чуть позднее… Что ты там медлишь? Я тебе приказываю!..
Антонио шагнул к темной щели, его тотчас же ухватили из-за камня руки Бенито — одна мгновенно зажала рот, другая приставила к горлу нож. Алеша и дядюшка Хосе забрали автомат.
В общем все получилось довольно складно, и со стороны можно было расслышать разве что негромкий неопределенный звук.
— Эй, Антонио, ты что замолчал? Что происходит, докладывай! — закричал со скал Мигель.
А под скалою происходила сцена, которую вряд ли так быстро поставил бы и самый опытный режиссер.
Угрожая ножом, Бенито зловеще прошипел:
— Антонио, ты знаешь меня, я заколю тебя тотчас, если не позовешь сюда Мигеля, говоря, что трудно одному тащить связанного Бенито. Ну?
— Мигель, эй, Мигель, — усмехнувшись, закричал Антонио, — ты слышишь меня?
— Слышу. Отчего ты молчишь?
— Понимаешь, эта скотина и впрямь подыхает. Он так распух, что мне не вытащить его одному.
Мигель растерялся.
— Как это не вытащить? — сказал он сердито. — Ты что, вместе с рассудком лишился силы?
— Он так изъеден муравьями, просто страшно смотреть!
— Ну, ты рассуждаешь, как баба, настоящая баба, твое дело не смотреть, а тащить…
— Теперь молчи. Что бы он ни говорил, молчи! — пригрозил Бенито, приподнимая ножом подбородок Антонио.
— Эй, что ты молчишь?.. Антонио, немедленно отвечай, что там происходит?..
Не услышав ответа, обеспокоенный Мигель быстро спустился со скалы и, крадучись, стал приближаться к пещере. Автомат он, разумеется, держал наготове.
— Эй, Антонио, отзовись!.. Что с тобой, Антонио?..
Внезапно Мигель догадался, что произошло. Спрятавшись за выступ скалы, он потихоньку прокрался в сторону от пещеры и бросился бежать что есть мочи.
В настороженной тишине было хорошо слышно, как хрустел под его ногами песок.
— Он уйдет, — всполошился Бенито. — Если он уйдет, всем нам крышка. — Он выхватил автомат из рук Алеши и ползком выбрался из пещеры. События разворачивались так быстро, что все опешили.
— Это страшная сволочь, — сказал о Бенито Антонио. — Если он убьет Мигеля, он следом укокошит всех нас. На Кубе, в Никарагуа он заочно приговорен к смертной казни. Разумеется, его повсюду знают под разными именами…
Взглянув на Антонио, дядюшка Хосе подал знак Мануэлю и Педро. Они выскочили из пещеры. Следом за ними выбрались наружу Алеша и Мария.
Стоял ясный, тихий вечер. Малахитовые волны накатывались вдали на песчаную косу, а здесь, у скал, разыгрывалась беспощадная и жестокая схватка.
Бенито преследовал своего товарища, с ловкостью кошки прячась за камнями, так что тот скорее догадывался о преследователе, нежели видел его.
Едва Мигель стал взбираться на отвесную скалу, прогремела автоматная очередь. Раскинув руки, Мигель упал с большой высоты.
Но прежде чем он упал — едва раздались выстрелы, — Мануэль бросился к скалам, опередив Бенито.
С недоброй усмешкой Бенито приближался к своему противнику, возле которого стоял уже Мануэль, завладевший автоматом убитого. Кто знает, какая коварная мысль владела Бенито. Он как бы случайно направил свое оружие в сторону Мануэля, но и Мануэль тотчас выставил автомат.
— Умеешь стрелять, малыш? — спросил Бенито и, наклонившись, поставил камень на выступ скалы.
Мануэль вскинул оружие и, почти не целясь, пулей расколол камень.
Бенито присвистнул и как-то разочарованно оглянулся на людей, которые молча окружили убитого.
— Труп принадлежит вам, сеньор, — сказал Алеша. — Но автомат принадлежит мне.
И он протянул руку. Бенито медлил. Мануэль не спускал с него глаз.
— Сдайте оружие, Бенито, — повелительно сказал дядюшка Хосе.
— Не доверяешь, начальник? — сощурился Бенито, однако уступил. — Теперь мы в одной лодке, и не доверять друг другу — опасно, очень опасно.
— Взятое на себя обязательство мы непременно выполним, — сухо ответил дядюшка. — Но неужели так необходимо было убивать этого человека? Хотя бы окликнули, предупредили его.
— Если бы я окликнул его, начальник, вы бы сейчас раздумывали над тем, где похоронить меня. А может, и еще двоих-троих из вашей компании постигла бы та же участь…
НОЧНОЙ ДОЗОР
— Еще один такой пленник, и мы сами окажемся в положении пленных, — сказал Педро Алеше, имея в виду Бенито.
Ночью при свете костра состоялся совет, в котором приняли участие Бенито и Антонио, относившиеся, впрочем, друг к другу с нескрываемой враждебностью.
— Мы не хотели кровопролития, — сказал дядюшка Хосе, — но кровь пролилась, и это требует от нас решительных действий, чтобы не доводить дело до новых столкновений. Мы не хотим вражды, к тому же у нас нет никаких шансов устоять: мы здесь просители и должны быть благодарны за всякий знак внимания и помощи.
— Что вы предлагаете конкретно? — спросил Бенито. — Насколько я понимаю, с самого начала речь шла о том, чтобы достать судно?
— Об этом речь идет и сейчас: поскорее возвратиться на родину.
— Стало быть, ваши представители, допустим, пойдут к Боссу, расскажут, как все случилось, и попросят помощи, так?
— Так.
— Стало быть, Бенито и Антонио должны будут за все ответить своей головой?
— Наверно, — сказал дядюшка Хосе. — Наверно, если по справедливости. Мы никого не бросали в муравейник и никого не убивали. Мы защищаем собственные жизни, и только…
— Так я вам скажу, начальник, — перебил Бенито, — никакой помощи от Босса вы не получите, потому что над ним есть еще другие боссы. Если они узнают, что он гостеприимно принял людей из коммунистических стран, он лишится доверия и, быть может, умрет гораздо более ужасной смертью, чем та, которой хотели наградить меня. А боссы о нашем Боссе знают, безусловно, все: они кругом держат своих соглядатаев… Я предлагаю совсем другой план действий, и в нем нет ничего противозаконного… Давайте похитим прогулочную яхту Босса. Это отличная посудина, в которой всегда есть достаточный запас воды, пищи и топлива. Охраняет ее всего один человек. Правда, подобраться не так просто, но, в конце концов, мы с Антонио пока считаемся своими людьми.
— Что вы на это скажете, Антонио?
— Не знаю, — сказал Антонио, покосившись на Бенито, — мне безразлично. Душа моя продана, поздно стенать о ней.
— О душе думать никогда не поздно, — сказал дядюшка Хосе. — Тем и непобедима душа, что способна возрождаться после любого падения. Раскаявшийся грешник дороже для истины, чем праведник… Я не хотел бы оскорблять вас, Бенито и Антонио, но вопрос стоит так: или вы наши пленники, или мы ваши пленники. На ночь придется связать вас обоих. Мы не совершили ничего худого и потому имеем право на защиту от возможного насилия. Кто поручится, что вы наши друзья?
— Бросьте, начальник, — сказал Бенито, — если бы я был последним негодяем, я бы, подстрелив Мигеля, уложил всю вашу команду.
— Нет, это мое условие, — настаивал дядюшка Хосе. — Если вы не согласны, можете уходить.
— Я не согласен, — сказал Бенито, — я свободный человек.
— Слушайте вы его, — мрачно возразил Антонио. — Свяжите нас обоих да покрепче или отпустите меня одного.
— Что ж, — сказал Бенито, злобно покосившись на своего сотоварища, — вяжите руки, только не за спиною, иначе мне не уснуть.
Мануэль и Педро связали Бенито и Антонио. Было решено, что утром к Боссу пойдут Алеша, Педро и Антонио.
Наступила ночь, которую дядюшка Хосе разбил на три дежурства. Первое дежурство выпало на Алешу и Педро.
Мануэль показал обоим, как стрелять из автомата, и ушел спать.
— Он занимается в спортивной секции и великолепно стреляет из любого оружия, — сказал Педро о брате. — Жалею, что здесь я сущий профан.
— Невозможно стать мастером во всех областях.
— Да, невозможно, — согласился Педро, — но нынешняя жизнь такова, что свободу повсюду еще придется отстаивать с оружием в руках, — нужно уметь стрелять. Нужно быть крепким и выносливым, не пускать слюни, слушая демагогов: они пользуются нашим невежеством… Знаешь, я тревожусь, как пойдут теперь наши дела. Я не доверяю Бенито.
— Скорее всего это прохвост, — сказал Алеша. — Но ему некуда деваться. Он будет с нами поневоле.
— Ты рассуждаешь как честный человек. Увы, когда имеешь дело с негодяями, нужно уметь учитывать их беспринципность и подлость.
Вновь посыпал густой дождь. Его монотонный шум навевал сон.
Потом, когда дождь прекратился и над головою вновь показались яркие звезды, Алеша сказал:
— Знаешь, Педро, из тебя вышел бы прекрасный сыщик наподобие Шерлока Холмса.
— Шутишь, а у меня на душе тревога, будто мы что-то недоучли.
Алеша рассмеялся. Напротив, у него на душе было радостно и свободно. Он верил, что добрая воля разрушит все преграды и правда восторжествует. Правдой он считал справедливость, отвергающую преимущества для избранных, гарантирующую равные шансы для всех и жизнь небольшой, дружной общиной, в которой все будут верными друзьями.
— Вот тебе анекдот, дон Педро… Как-то Шерлок Холмс и доктор Ватсон заночевали за городом в палатке. Глубокой ночью доктор Ватсон будит Холмса: «Вам ничего не говорит это созвездие, сэр?» — и показывает в небо. «Нет, сэр… А вам, что оно говорит вам?» — «Мне оно говорит, что у нас украли палатку».
Оба хохотали до конца смены. Когда же на пост заступил дядюшка Хосе и Мануэль, выяснилось, что исчез Бенито…
Ночью при свете костра состоялся совет, в котором приняли участие Бенито и Антонио, относившиеся, впрочем, друг к другу с нескрываемой враждебностью.
— Мы не хотели кровопролития, — сказал дядюшка Хосе, — но кровь пролилась, и это требует от нас решительных действий, чтобы не доводить дело до новых столкновений. Мы не хотим вражды, к тому же у нас нет никаких шансов устоять: мы здесь просители и должны быть благодарны за всякий знак внимания и помощи.
— Что вы предлагаете конкретно? — спросил Бенито. — Насколько я понимаю, с самого начала речь шла о том, чтобы достать судно?
— Об этом речь идет и сейчас: поскорее возвратиться на родину.
— Стало быть, ваши представители, допустим, пойдут к Боссу, расскажут, как все случилось, и попросят помощи, так?
— Так.
— Стало быть, Бенито и Антонио должны будут за все ответить своей головой?
— Наверно, — сказал дядюшка Хосе. — Наверно, если по справедливости. Мы никого не бросали в муравейник и никого не убивали. Мы защищаем собственные жизни, и только…
— Так я вам скажу, начальник, — перебил Бенито, — никакой помощи от Босса вы не получите, потому что над ним есть еще другие боссы. Если они узнают, что он гостеприимно принял людей из коммунистических стран, он лишится доверия и, быть может, умрет гораздо более ужасной смертью, чем та, которой хотели наградить меня. А боссы о нашем Боссе знают, безусловно, все: они кругом держат своих соглядатаев… Я предлагаю совсем другой план действий, и в нем нет ничего противозаконного… Давайте похитим прогулочную яхту Босса. Это отличная посудина, в которой всегда есть достаточный запас воды, пищи и топлива. Охраняет ее всего один человек. Правда, подобраться не так просто, но, в конце концов, мы с Антонио пока считаемся своими людьми.
— Что вы на это скажете, Антонио?
— Не знаю, — сказал Антонио, покосившись на Бенито, — мне безразлично. Душа моя продана, поздно стенать о ней.
— О душе думать никогда не поздно, — сказал дядюшка Хосе. — Тем и непобедима душа, что способна возрождаться после любого падения. Раскаявшийся грешник дороже для истины, чем праведник… Я не хотел бы оскорблять вас, Бенито и Антонио, но вопрос стоит так: или вы наши пленники, или мы ваши пленники. На ночь придется связать вас обоих. Мы не совершили ничего худого и потому имеем право на защиту от возможного насилия. Кто поручится, что вы наши друзья?
— Бросьте, начальник, — сказал Бенито, — если бы я был последним негодяем, я бы, подстрелив Мигеля, уложил всю вашу команду.
— Нет, это мое условие, — настаивал дядюшка Хосе. — Если вы не согласны, можете уходить.
— Я не согласен, — сказал Бенито, — я свободный человек.
— Слушайте вы его, — мрачно возразил Антонио. — Свяжите нас обоих да покрепче или отпустите меня одного.
— Что ж, — сказал Бенито, злобно покосившись на своего сотоварища, — вяжите руки, только не за спиною, иначе мне не уснуть.
Мануэль и Педро связали Бенито и Антонио. Было решено, что утром к Боссу пойдут Алеша, Педро и Антонио.
Наступила ночь, которую дядюшка Хосе разбил на три дежурства. Первое дежурство выпало на Алешу и Педро.
Мануэль показал обоим, как стрелять из автомата, и ушел спать.
— Он занимается в спортивной секции и великолепно стреляет из любого оружия, — сказал Педро о брате. — Жалею, что здесь я сущий профан.
— Невозможно стать мастером во всех областях.
— Да, невозможно, — согласился Педро, — но нынешняя жизнь такова, что свободу повсюду еще придется отстаивать с оружием в руках, — нужно уметь стрелять. Нужно быть крепким и выносливым, не пускать слюни, слушая демагогов: они пользуются нашим невежеством… Знаешь, я тревожусь, как пойдут теперь наши дела. Я не доверяю Бенито.
— Скорее всего это прохвост, — сказал Алеша. — Но ему некуда деваться. Он будет с нами поневоле.
— Ты рассуждаешь как честный человек. Увы, когда имеешь дело с негодяями, нужно уметь учитывать их беспринципность и подлость.
Вновь посыпал густой дождь. Его монотонный шум навевал сон.
Потом, когда дождь прекратился и над головою вновь показались яркие звезды, Алеша сказал:
— Знаешь, Педро, из тебя вышел бы прекрасный сыщик наподобие Шерлока Холмса.
— Шутишь, а у меня на душе тревога, будто мы что-то недоучли.
Алеша рассмеялся. Напротив, у него на душе было радостно и свободно. Он верил, что добрая воля разрушит все преграды и правда восторжествует. Правдой он считал справедливость, отвергающую преимущества для избранных, гарантирующую равные шансы для всех и жизнь небольшой, дружной общиной, в которой все будут верными друзьями.
— Вот тебе анекдот, дон Педро… Как-то Шерлок Холмс и доктор Ватсон заночевали за городом в палатке. Глубокой ночью доктор Ватсон будит Холмса: «Вам ничего не говорит это созвездие, сэр?» — и показывает в небо. «Нет, сэр… А вам, что оно говорит вам?» — «Мне оно говорит, что у нас украли палатку».
Оба хохотали до конца смены. Когда же на пост заступил дядюшка Хосе и Мануэль, выяснилось, что исчез Бенито…
НОВЫЙ СОВЕТ
Разбудили Марию. Все собрались на срочный совет.
— Не послушали вы меня, — сказал Антонио. — Бенито — коварный негодяй, его нужно было связать по рукам и ногам. Теперь никакое посольство к Боссу не поможет. Спасая собственную шкуру, Бенито наврет с три короба, и все мы станем жертвой лжи и обмана.
Алеша и Педро переживали.
— Это мы проморгали. Мы виноваты.
— Не очень судите себя, — сказал Антонио. — Бенито скрылся бы от вас, если бы вы даже закрыли пещеру железной сеткой. Это дьявол. Он не знает жалости и не признает совести.
— Теперь Бенито интересует нас меньше, чем Босс. Так или иначе мы вынуждены обратиться к нему. Что это за тип и что за люди его окружают?
— Ответить на ваши вопросы непросто, очень непросто… На Босса работает всякий обреченный сброд… Я, например, чилиец и сражался с правительством, потому что посчитал народ преданным своими предводителями: поднимали на революцию одни, а к власти пришли совсем другие, те, которых не интересовал народ. Но, увы, когда я увидел, что на смену этому правительству пришли еще более непонятные люди и установили режим тирании, я уехал из родной страны. Я был разочарован и долгое время не признавал никаких различий между революцией, смутой и контрреволюцией. Но все же они есть, различия. Смута — это когда народ попадает в сети заговорщиков, а революция — это когда сам народ встает на борьбу за свою свободу и уже никому ее не передоверяет…
Поддавшись настроению или, скорее, решив порвать со своим прошлым, Антонио рассказал такое, что даже невозмутимый дядюшка Хосе потрясенно покачал головою.
— Думаете, этот международный гангстер сидит на острове просто так? О нет, он продолжает служить тем, кому служил всю свою жизнь. Остров спрятан от людских глаз, но здесь творятся отнюдь не простые делишки. Остров превращен в тюрьму для истинных революционеров всего континента. Их похищают в своих странах, а здесь истязают с целью склонить к измене интересам народа. О, эти ловкачи умеют фабриковать предателей и еще больше умеют пользоваться предателями! Кругом, во всех странах, волю закулисных боссов вершит свора предателей своего народа!
— Мы на чужой территории, — сказал дядюшка Хосе, — но совесть наша не зависит от того, на небе мы или в аду… Что за тюрьма, Антонио? Кто томится в ней?
— Я мало знаю. Все построено на взаимной слежке и строжайшей секретности. Тюрьма находится возле дома Босса. Там более тридцати камер. При тюрьме живет палач. Это страшный садист, ему доставляют удовольствие мучения жертвы… Недавно умертвили троих заключенных. Тела их, как обычно, скормили крокодилам. Сейчас в тюрьме, по-моему, два человека. Кто они, мне неизвестно… Какой купец признается в том, что он грабитель? Нет, он будет до посинения твердить, что он благодетель человечества, и купит себе адвокатов, которые будут твердить то же самое. А ведь всякий купец — грабитель: он превращает все в объект спекулятивной продажи, даже мысль, даже мечту, даже судьбу человека, и паразитирует на этом. Человечество попало в ад с тех пор, как признало посредника, эксплуатирующего обе стороны: производителя и потребителя. Все мы в руках купцов, облагающих нас, как князья-завоеватели, своими налогами. Вот исходный пункт моих политических воззрений. Человечество только тогда обретет настоящую свободу, когда сможет обойтись без посредников — при производстве и распределении товаров, при осуществлении власти, при облагораживании духовного мира человека. Но как, как прийти к этому, кто скажет?.. Вы, живущие в социалистических странах, и представить себе не можете, какая беспощадная пропаганда ежедневно полощет наши мозги. Нам вдалбливают, что только западная демократия — подлинная, хотя эта демократия делает богатых еще богаче, а у основной массы тружеников отнимает последнее человеческое достоинство… Мы рабы своих заработков. Эксплуатация людей дополнилась эксплуатацией народов… Боссы наших боссов имеют своих людей повсюду, повсюду в мире. Если это им выгодно, они раздувают до размеров слона любую навозную муху, но я-то знаю из первых рук, сколько преступлений ежедневно творится ими. Подлинно свободный ум, подлинно честный талант здесь невозможны. Все подлежит купле и манипулированию… У меня был друг, замечательный поэт. Он любил свой народ и не хотел, чтобы этому народу вставляли чужие грязные мозги. И что же? Негодяи зверски убили моего друга. Они убили тысячи других и убьют еще тысячи, повсюду крича о своем голубином миролюбии.
Антонио неожиданно умолк и как-то даже виновато посмотрел на всех: мол, столько времени заставил слушать себя.
Но Педро тотчас же поддержал его:
— Даже у нас на Кубе многие молодые люди думают, что империализма в действительности нет, это плод пропаганды. Эти люди подражают чужой моде и не задумываются о том, что мода — самая назойливая, самая настойчивая пропаганда. Как-то я сказал одному парню из своего класса, что враги хотят уничтожить народную власть на Кубе. И что же он ответил? «Это все сочиняют коммунисты. Они хотят запугать людей и сделать их послушными винтиками своей политики».
— У нас, в Советском Союзе, увы, тоже есть такие люди, которые считают, что можно договориться со всеми людьми «по ту сторону», что все они джентльмены, культурные люди и преотлично понимают, что у народов есть общие цели и задачи, — добавил Алеша. — Да, у всех народов есть общие цели и задачи: не допустить мировой войны, не разрушить великую способность природы к саморегуляции и самосохранению, защитить свободу, ибо свобода — это, в конце концов, общее достояние, но я согласен с Антонио: нельзя закрывать глаза на то, что могущественные группы никак не хотят признать равенство своих интересов с интересами других социальных групп, плюют на права и достоинство народов — им подавай полное преобладание, полное господство, все новые богатства, власть неограниченную, ничем не стесненную.
— Шулеры легко договариваются с шулерами, у них общий гешефт и общий источник доходов: обман людей, — сказал Антонио. — Уж я-то знаю, что говорят, а что фактически делают боссы… Многие принимают их слова за чистую монету — пропаганда делает свое дело повсюду. Но ведь это факт: они не хотят общего добра и общего мира, они до сих пор надеются, что победят в глобальной борьбе, обеспечат себе более совершенное оружие, более развитую экономику, более хитрую систему управления общественным сознанием… Они не хотят принять реальностей жизни, а честным и наивным людям, которым внушили, что в истории побеждает правда, и только правда, все время кажется, что все с большой охотой идут к правде, — коварное заблуждение.
— Я понимаю людей, — сказал дядюшка Хосе. — Так хочется верить в правду. Вот отчего ложь находила и находит свои жертвы. Люди слабы, они лишены возможности отстаивать сообща свои интересы, они разделены и разрозненны и потому поневоле цепляются за надежду. Но все же настанет время, и скоро, когда ненадежная надежда уступит место трезвой уверенности в возможном.
— В нашем классе все знают, что бесчестные люди десятки раз пытались убить Фиделя Кастро и все-таки слушают рассказы об этом, будто впервые, — громко сказала Мария и покраснела.
— Не смущайся, — сказал дядюшка Хосе. — Все это происходило на наших глазах. Политиканов не останавливали народные страдания. Вспомнить занесенный на Кубу вирус африканской чумы — было уничтожено почти все поголовье свиней. Или вспомнить лихорадку денге — пострадали ни в чем не повинные люди.
— Да, — кивнул Антонио, — история с Кастро — это было на нашей памяти. И винтовки с оптическими прицелами, и отравленные авторучки, и смертоносная бактериологическая пыль. В 1960 году среди его сигар были случайно обнаружены сигары с ядом. Закури он такую сигару, и уже не спасли бы человека. А личность значит, очень много значит для судеб всякого дела.
— Я читал, как Фиделя хотели убить во время подводной охоты, — сказал Педро. — Это было, кажется, в 1963 году. В район, где он иногда охотился, подбросили экзотическую раковину, начиненную взрывчаткой. Стоило только тронуть ее рукою, и произошло бы непоправимое…
— Те, кто мутит воду, — сказала Мария, — они повсюду одни и те же. Они и Ленина убили, — она посмотрела на Алешу.
— Что говорить об этом. Надо действовать. Я предлагаю с рассветом послать к Боссу делегацию. Буду рад, если возьмете и меня.
— И меня, — прибавил Педро.
— Было бы хорошо, если бы с вами пошел Антонио, — предложил дядюшка Хосе.
— Нет, — сказал Антонио, — добровольно сдаваться своим недругам я не хочу. Я только покажу вам дорогу…
— Не послушали вы меня, — сказал Антонио. — Бенито — коварный негодяй, его нужно было связать по рукам и ногам. Теперь никакое посольство к Боссу не поможет. Спасая собственную шкуру, Бенито наврет с три короба, и все мы станем жертвой лжи и обмана.
Алеша и Педро переживали.
— Это мы проморгали. Мы виноваты.
— Не очень судите себя, — сказал Антонио. — Бенито скрылся бы от вас, если бы вы даже закрыли пещеру железной сеткой. Это дьявол. Он не знает жалости и не признает совести.
— Теперь Бенито интересует нас меньше, чем Босс. Так или иначе мы вынуждены обратиться к нему. Что это за тип и что за люди его окружают?
— Ответить на ваши вопросы непросто, очень непросто… На Босса работает всякий обреченный сброд… Я, например, чилиец и сражался с правительством, потому что посчитал народ преданным своими предводителями: поднимали на революцию одни, а к власти пришли совсем другие, те, которых не интересовал народ. Но, увы, когда я увидел, что на смену этому правительству пришли еще более непонятные люди и установили режим тирании, я уехал из родной страны. Я был разочарован и долгое время не признавал никаких различий между революцией, смутой и контрреволюцией. Но все же они есть, различия. Смута — это когда народ попадает в сети заговорщиков, а революция — это когда сам народ встает на борьбу за свою свободу и уже никому ее не передоверяет…
Поддавшись настроению или, скорее, решив порвать со своим прошлым, Антонио рассказал такое, что даже невозмутимый дядюшка Хосе потрясенно покачал головою.
— Думаете, этот международный гангстер сидит на острове просто так? О нет, он продолжает служить тем, кому служил всю свою жизнь. Остров спрятан от людских глаз, но здесь творятся отнюдь не простые делишки. Остров превращен в тюрьму для истинных революционеров всего континента. Их похищают в своих странах, а здесь истязают с целью склонить к измене интересам народа. О, эти ловкачи умеют фабриковать предателей и еще больше умеют пользоваться предателями! Кругом, во всех странах, волю закулисных боссов вершит свора предателей своего народа!
— Мы на чужой территории, — сказал дядюшка Хосе, — но совесть наша не зависит от того, на небе мы или в аду… Что за тюрьма, Антонио? Кто томится в ней?
— Я мало знаю. Все построено на взаимной слежке и строжайшей секретности. Тюрьма находится возле дома Босса. Там более тридцати камер. При тюрьме живет палач. Это страшный садист, ему доставляют удовольствие мучения жертвы… Недавно умертвили троих заключенных. Тела их, как обычно, скормили крокодилам. Сейчас в тюрьме, по-моему, два человека. Кто они, мне неизвестно… Какой купец признается в том, что он грабитель? Нет, он будет до посинения твердить, что он благодетель человечества, и купит себе адвокатов, которые будут твердить то же самое. А ведь всякий купец — грабитель: он превращает все в объект спекулятивной продажи, даже мысль, даже мечту, даже судьбу человека, и паразитирует на этом. Человечество попало в ад с тех пор, как признало посредника, эксплуатирующего обе стороны: производителя и потребителя. Все мы в руках купцов, облагающих нас, как князья-завоеватели, своими налогами. Вот исходный пункт моих политических воззрений. Человечество только тогда обретет настоящую свободу, когда сможет обойтись без посредников — при производстве и распределении товаров, при осуществлении власти, при облагораживании духовного мира человека. Но как, как прийти к этому, кто скажет?.. Вы, живущие в социалистических странах, и представить себе не можете, какая беспощадная пропаганда ежедневно полощет наши мозги. Нам вдалбливают, что только западная демократия — подлинная, хотя эта демократия делает богатых еще богаче, а у основной массы тружеников отнимает последнее человеческое достоинство… Мы рабы своих заработков. Эксплуатация людей дополнилась эксплуатацией народов… Боссы наших боссов имеют своих людей повсюду, повсюду в мире. Если это им выгодно, они раздувают до размеров слона любую навозную муху, но я-то знаю из первых рук, сколько преступлений ежедневно творится ими. Подлинно свободный ум, подлинно честный талант здесь невозможны. Все подлежит купле и манипулированию… У меня был друг, замечательный поэт. Он любил свой народ и не хотел, чтобы этому народу вставляли чужие грязные мозги. И что же? Негодяи зверски убили моего друга. Они убили тысячи других и убьют еще тысячи, повсюду крича о своем голубином миролюбии.
Антонио неожиданно умолк и как-то даже виновато посмотрел на всех: мол, столько времени заставил слушать себя.
Но Педро тотчас же поддержал его:
— Даже у нас на Кубе многие молодые люди думают, что империализма в действительности нет, это плод пропаганды. Эти люди подражают чужой моде и не задумываются о том, что мода — самая назойливая, самая настойчивая пропаганда. Как-то я сказал одному парню из своего класса, что враги хотят уничтожить народную власть на Кубе. И что же он ответил? «Это все сочиняют коммунисты. Они хотят запугать людей и сделать их послушными винтиками своей политики».
— У нас, в Советском Союзе, увы, тоже есть такие люди, которые считают, что можно договориться со всеми людьми «по ту сторону», что все они джентльмены, культурные люди и преотлично понимают, что у народов есть общие цели и задачи, — добавил Алеша. — Да, у всех народов есть общие цели и задачи: не допустить мировой войны, не разрушить великую способность природы к саморегуляции и самосохранению, защитить свободу, ибо свобода — это, в конце концов, общее достояние, но я согласен с Антонио: нельзя закрывать глаза на то, что могущественные группы никак не хотят признать равенство своих интересов с интересами других социальных групп, плюют на права и достоинство народов — им подавай полное преобладание, полное господство, все новые богатства, власть неограниченную, ничем не стесненную.
— Шулеры легко договариваются с шулерами, у них общий гешефт и общий источник доходов: обман людей, — сказал Антонио. — Уж я-то знаю, что говорят, а что фактически делают боссы… Многие принимают их слова за чистую монету — пропаганда делает свое дело повсюду. Но ведь это факт: они не хотят общего добра и общего мира, они до сих пор надеются, что победят в глобальной борьбе, обеспечат себе более совершенное оружие, более развитую экономику, более хитрую систему управления общественным сознанием… Они не хотят принять реальностей жизни, а честным и наивным людям, которым внушили, что в истории побеждает правда, и только правда, все время кажется, что все с большой охотой идут к правде, — коварное заблуждение.
— Я понимаю людей, — сказал дядюшка Хосе. — Так хочется верить в правду. Вот отчего ложь находила и находит свои жертвы. Люди слабы, они лишены возможности отстаивать сообща свои интересы, они разделены и разрозненны и потому поневоле цепляются за надежду. Но все же настанет время, и скоро, когда ненадежная надежда уступит место трезвой уверенности в возможном.
— В нашем классе все знают, что бесчестные люди десятки раз пытались убить Фиделя Кастро и все-таки слушают рассказы об этом, будто впервые, — громко сказала Мария и покраснела.
— Не смущайся, — сказал дядюшка Хосе. — Все это происходило на наших глазах. Политиканов не останавливали народные страдания. Вспомнить занесенный на Кубу вирус африканской чумы — было уничтожено почти все поголовье свиней. Или вспомнить лихорадку денге — пострадали ни в чем не повинные люди.
— Да, — кивнул Антонио, — история с Кастро — это было на нашей памяти. И винтовки с оптическими прицелами, и отравленные авторучки, и смертоносная бактериологическая пыль. В 1960 году среди его сигар были случайно обнаружены сигары с ядом. Закури он такую сигару, и уже не спасли бы человека. А личность значит, очень много значит для судеб всякого дела.
— Я читал, как Фиделя хотели убить во время подводной охоты, — сказал Педро. — Это было, кажется, в 1963 году. В район, где он иногда охотился, подбросили экзотическую раковину, начиненную взрывчаткой. Стоило только тронуть ее рукою, и произошло бы непоправимое…
— Те, кто мутит воду, — сказала Мария, — они повсюду одни и те же. Они и Ленина убили, — она посмотрела на Алешу.
— Что говорить об этом. Надо действовать. Я предлагаю с рассветом послать к Боссу делегацию. Буду рад, если возьмете и меня.
— И меня, — прибавил Педро.
— Было бы хорошо, если бы с вами пошел Антонио, — предложил дядюшка Хосе.
— Нет, — сказал Антонио, — добровольно сдаваться своим недругам я не хочу. Я только покажу вам дорогу…
ПОСОЛЬСТВО
На рассвете Алеша и Педро отправились к Боссу. Их сопровождал Антонио — показывал наиболее короткий путь.
— На этом острове я болтаюсь уже довольно долго, — говорил дорогой Антонио. — Приехал сюда из Гондураса. Мы переправляли оружие мятежникам в Никарагуа. Противное, гнусное дело. Готовишь партию оружия и знаешь, что ни автоматы, ни мины не послужат свободе и счастью, а принесут тысячам людей новое горе, новые слезы… Нам, охране, не позволяют шататься по острову, всегда приходится выполнять какой-либо приказ, и потому времени всегда в обрез… Большая часть острова — это сосновый лес, но возле озера преобладают заросли мангровника. В озере полно крокодилов. Кормить их — любимое занятие Босса. Твари великолепно видят, оказывается, и в темноте…
Так вот, шагая, без умолку говорил и говорил Антонио, а потом вдруг в упор спросил Алешу, и Алеша понял, что этот вопрос был сутью всего затеянного разговора.
— Слушай, русский, скажи мне, правда ли то, что все вы там, в СССР, были рабами? Ну, при Сталине, я имею в виду. Да и теперь, говорят, не все еще опомнились.
Алеша невольно остановился. Предстояло ответить на вопрос, который ему никогда не приходил в голову.
— Видите, Антонио, — сказал он, — люди не только стреляют в других людей или бросают их в муравейники. Они делают это же и другими способами — распуская, например, ложь… Кому-то очень хотелось бы, чтобы мы, русские, чувствовали себя рабами, то есть неполноценными, униженными, заискивали перед другими, усваивая чужие ужимки, подражая чужой моде… Сейчас многое решается в мире, и кого-то очень беспокоит исход борьбы… Чтобы скомпрометировать коммунизм, они утверждают, что мы были рабами во времена Сталина… Что ж, кто был рабом, тот, вероятно, им остался, но кто чувствовал себя свободным, тот и сегодня свободен… Я не жил при Сталине и не имею права легковесно судить о том сложном и противоречивом времени. Но я спрашивал своего отца и своего деда… Это честные и благородные люди. Я верю им… Скажу так, Антонио: ни мой отец, ни мой дед не были рабами. Они строили новое общество и верили в него… Каждый из них сознательно жертвовал собой ради общества — разве это рабство? Это рабство с точки зрения насильника, эгоиста, которые ненавидят коллектив, если он сплочен идеей справедливости. Насильники и эгоисты считают справедливым только то, что выгодно им лично… Тяжелые, тяжелые условия были у нас. Мы первыми в мире строили социализм, и мы обязаны были построить его любой ценой, чтобы уберечь мир от миллиардов новых искалеченных и униженных судеб.
— На этом острове я болтаюсь уже довольно долго, — говорил дорогой Антонио. — Приехал сюда из Гондураса. Мы переправляли оружие мятежникам в Никарагуа. Противное, гнусное дело. Готовишь партию оружия и знаешь, что ни автоматы, ни мины не послужат свободе и счастью, а принесут тысячам людей новое горе, новые слезы… Нам, охране, не позволяют шататься по острову, всегда приходится выполнять какой-либо приказ, и потому времени всегда в обрез… Большая часть острова — это сосновый лес, но возле озера преобладают заросли мангровника. В озере полно крокодилов. Кормить их — любимое занятие Босса. Твари великолепно видят, оказывается, и в темноте…
Так вот, шагая, без умолку говорил и говорил Антонио, а потом вдруг в упор спросил Алешу, и Алеша понял, что этот вопрос был сутью всего затеянного разговора.
— Слушай, русский, скажи мне, правда ли то, что все вы там, в СССР, были рабами? Ну, при Сталине, я имею в виду. Да и теперь, говорят, не все еще опомнились.
Алеша невольно остановился. Предстояло ответить на вопрос, который ему никогда не приходил в голову.
— Видите, Антонио, — сказал он, — люди не только стреляют в других людей или бросают их в муравейники. Они делают это же и другими способами — распуская, например, ложь… Кому-то очень хотелось бы, чтобы мы, русские, чувствовали себя рабами, то есть неполноценными, униженными, заискивали перед другими, усваивая чужие ужимки, подражая чужой моде… Сейчас многое решается в мире, и кого-то очень беспокоит исход борьбы… Чтобы скомпрометировать коммунизм, они утверждают, что мы были рабами во времена Сталина… Что ж, кто был рабом, тот, вероятно, им остался, но кто чувствовал себя свободным, тот и сегодня свободен… Я не жил при Сталине и не имею права легковесно судить о том сложном и противоречивом времени. Но я спрашивал своего отца и своего деда… Это честные и благородные люди. Я верю им… Скажу так, Антонио: ни мой отец, ни мой дед не были рабами. Они строили новое общество и верили в него… Каждый из них сознательно жертвовал собой ради общества — разве это рабство? Это рабство с точки зрения насильника, эгоиста, которые ненавидят коллектив, если он сплочен идеей справедливости. Насильники и эгоисты считают справедливым только то, что выгодно им лично… Тяжелые, тяжелые условия были у нас. Мы первыми в мире строили социализм, и мы обязаны были построить его любой ценой, чтобы уберечь мир от миллиардов новых искалеченных и униженных судеб.