– Stop! Don’t move! You are under arrest!
«Бля, – подумал Николай, поднимая руки. – Привязался же, сука!»
Крепкий захват запястья, выверт руки вниз… О, как просто он мог приемом боевого самбо кинуть этого негра через бедро и заодно ударом каблука сломать ему коленную чашечку! Но нет, он покорно расслабился, дал надеть себе наручники. Да и что он такого сделал? За что его мордой в полицейскую машину? И что этот негр ищет в его карманах? Ведь документы он бы и сам отдал…
Полицейский открыл его паспорт, сличил фотографию с оригиналом.
– Your visa expires in а week. Where are you going? (Твоя виза кончается через неделю. Куда ты направляешься?)
– Бостон. Ту май систер.
– But you have а ticket from Boston. To Buffalo. (Но у тебя билет от Бостона. В Буффало.)
– Ай гоу Бостон.
– So take the bus. Where is your money? (Так поезжай автобусом. Где твои деньги?)
– Но мани, – сказал Николай. – Ай вок. Пешком.
Ногами, понимаешь, сука. Ай вок ту Бостон пешком. О’кей?
– Absolutly not! – сказал полицейский, расстегивая наручники и возвращая Николаю документы. – You cannot walk to Boston.
– Вай? – изумился Николай.
– Becаuse it’s America, not Russia. You have to pay for the road, and all lands are privаte here. If you cross it, you’ll be arrested or even killed. Understand? Now get out of my sight! (Потому что это Америка, не Россия. За дороги нужно платить, и вся земля частная. Если ты пересечешь, тебя арестуют. Или кокнут. Понял? А теперь вали с моих глаз!)
– Бат хау ай гоу Бостон? (А как же я попаду в Бостон?)
Но полицейский уже уехал, обдав его фонтаном воды с грязью.
Николай стоял под дождем, совершенно потрясенный. Ни хрена себе свободная страна, если никуда нельзя пойти пешком! Факинг капиталисты – все только за деньги! Даже дороги!
Ночью он мыл посуду в корейском ресторане «Golden Mandarin»[9], что рядом с автобусной станцией. На кухне была жуткая духота, запах корейских приправ спирал дыхание, а руки разъедало какой-то едкой мыльной дрянью.
Три плотных корейца в грязных халатах колдовали у плиты над чанами с едой, и один из них, самый молодой – хозяин ресторана, – вкалывал больше всех и весело кричал Николаю по-русски:
– Хэй, епеный по голова! Бистро работай, бистро!.. Хэй, твой глаза косой, на кошка не наступай!.. Хэй, твой жопа с ручкой! Неси чистый посуда, кушать будем! – И со смехом переводил свои ругательства другим корейцам.
Он оказался бывшим студентом Университета Лумумбы и, компенсируя, видимо, свои московские унижения, взял Николая на работу за два доллара в час, еду и возможность демонстрировать корейцам свои познания в русском мате.
Впрочем, выбора у Николая все равно не было – к ночи полиция выгнала из автовокзала всех бездомных, и Николай, спасаясь от дождя, зашел в ближайшую забегаловку-ресторан, твердо решив из семи своих долларов потратить на еду только три. В ресторане головокружительно пахло жареной говядиной, но на три доллара Николаю насыпали в тарелку только два больших черпака риса с каким-то соевым соусом, на что Николай выматерился по-русски. И тут же услышал восхищенный ответ:
– What? Ти русски? Are you Russian?
Через час он уже мыл на кухне посуду, а утром Чу Бьен отвез его и остальных своих рабочих в какую-то конуру не то в китайском, не то корейском квартале, где в полуподвале обшарпанного кирпичного дома старая кореянка держала общагу корейских нелегальных эмигрантов: в трех крохотных комнатках стояли двухэтажные койки-нары, и на них посменно спали восемнадцать человек, оплачивая этот приют по пять долларов за сутки. Впрочем, на полу, на циновках, можно было спать за три доллара, и у этой кореянки можно было купить дешевые контрабандные сигареты и пиво…
Жизнь на дне и жизнь на вершине имеют одно общее качество: и там, и там денег катастрофически не хватает, а потому и на дне, и на вершине люди работают по четырнадцать и даже по шестнадцать часов в сутки, выжимая себя до немочи и до кругов перед глазами. И никакие профсоюзы не регламентируют рабочий день ни миллионера, ни уличного мойщика машин. Разница только в том, что на вершине за час зарабатывают суммы с нулями, а на дне – без нулей. Но при этом миллионер, заработав за день всего пару тысяч долларов, чувствует себя нищим и несчастным, а нищий, заработав за день двадцатку, чувствует себя миллионером и идет гудеть в пивной бар.
Чтобы собрать полсотни на билет до Бостона, Николаю нужно было проработать не меньше недели, однако чем больше он думал о возвращении к Лэсли, тем ясней становилось, что вернуться просто так и сказать: «Хай, ай эм бак!» (Привет, я вернулся!) – он уже не может. А если ребята Натана еще и дежурят там, то тем более.
Что же делать? Без денег – ни вырваться из этой сиракьюсской западни, ни купить оружие, чтобы разобраться с Натаном. А заработать несколько сотен мытьем посуды просто невозможно. Оставалось одно: грабануть что-то или кого-то. И сколько ни говорил себе Николай, что тут, в Америке, этого нельзя делать, что здесь он не знает самых элементарных правил и может влипнуть на первом же шагу, что даже местные тут прокалываются, и каждый день по телику показывают арестованных грабителей банков, почтовых отделений и ювелирных магазинов, – мысли его все равно возвращались к обдумыванию вариантов. Взять банк? Но нужно оружие и машина, чтобы смыться. Ювелирный магазин? То же самое плюс надо иметь концы, куда девать добычу. Ограбить прохожего? Но в этой стране и безработные ездят на машинах, и даже Лэсли, школьная учительница, не имела дома наличных, а держала все свои деньги в банке. Оставалось одно: блатонуть ресторан, в котором он работал. Место было доходное, живое, рядом с автостанцией, и два раза в сутки у хозяина собиралась приличная наличность, по прикидке Николая – под тысячу долларов. Эти деньги Чу Бьен относил в банк – в семь утра он уносил туда бумажный пакет с ночной выручкой, а в восемь вечера, перед закрытием банка, – пакет с дневной. И хотя банк был буквально через дорогу, Чу всегда сопровождал кто-нибудь из корейцев. Но это Николая не смущало, он мог легко справиться и с тремя, отключить их прямо на улице, у светофора, отнять пакет с деньгами и… Вопрос был в том, где взять машину для отрыва?
Николай стал следить за потоком транспорта в восемь утра и в семь вечера и к концу третьей недели уже имел план действий. Ясно, что утром проводить операцию нельзя – светло и полно машин, все едут на работу, не оторвешься. А вечером… К сожалению, даже в семь вечера еще совершенно светло. Но поток машин пореже. То есть можно схватить пакет с деньгами, ринуться к ближайшей машине, проезжающей перекресток, выбросить из нее водителя и – деру. Правда, может оказаться, что водитель успеет защелкнуть дверцу машины. Но если купить игрушечный пистолет (у Джонни игрушечные пистолеты и автоматы выглядели лучше натуральных) и если погулять вокруг ресторана, чтобы изучить все улицы и выбрать маршрут отрыва…
Жизнь, однако, опередила Николая. В два часа ночи, когда поток клиентов обычно пресекался, за стеклянной дверью «Golden Mandarin» остановился мотоцикл, и два молодых черных парня в масках-чулках вбежали в ресторан. Один из них – высокий верзила в пиджаке и с двумя «береттами» в руках кричал: «Everyone lie down! On the Root! Down!» – «Всем лечь на пол!», а второй – маленький и безоружный – тут же перемахнул через стойку к кассе, боксерским ударом послал Чу в нокаут и стал выгребать из кассы деньги, засовывая их в коричневый бумажный пакет.
Николай и два повара-корейца лежали на влажном кафельном полу кухни, возле тарелки с кошачьей едой, и через открытую в зал дверь Николай видел черного верзилу с двумя «береттами» навскидку и пританцовывающего от нетерпения так, словно ему нужно было немедленно пописать. «Come on, man! Come on!» – торопил он своего партнера, водя «береттами» по залу. Карманы его пиджака топорщились коричневыми бумажными пакетами, взятыми, видимо, только что в предыдущем ограблении, а за стеклянной дверью и окнами ресторана ритмично рокотал мощный мотор мотоцикла «хонда».
В момент, когда верзила снова сказал что-то своему партнеру, Николай взял кошачью тарелку и сильно, как фрисби, метнул ее через зал. Тарелка ударилась в окно, и витринное стекло осыпалось с жутким звоном. Черный грабитель резко повернулся и, стоя спиной к кухне, стал палить в темноту за окном из обеих «беретт». Николай в два прыжка оказался у него за спиной и обрушил на его шею, в основание затылка, сокрушительный, как колуном, удар локтем. Даже сквозь грохот выстрелов было слышно, как хрустнули у негра шейные позвонки. Николай перехватил один из пистолетов из руки падающего бандита и повернулся с ним к его партнеру. Тот тут же поднял руки и залепетал:
– Don’t kill me, man! Don’t kill me! – He убивай меня! Не убивай меня!
Николай нагнулся над распластанным на полу верзилой и вытащил из карманов его пиджака два толстых бумажных пакета. Потом, отступая, дошел до двери, открыл ее спиной, вышел из ресторана, сел на тарахтящий мотоцикл, сунул пакеты и пистолет за пазуху и, еще не веря своей удаче, откинул подножку мотоцикла и дал газ.
Ночная Америка приняла его ликующую душу и сердце, стучавшее в ритме «хонды».
Удачи, как и беды, никогда не ходят в одиночку. Через час на обочине пустого ночного шоссе он увидел мигающие красные огни какой-то машины и одинокую женскую фигуру возле нее. Он сбавил газ и притормозил. Фара мотоцикла высветила «Вольво-240», открытый багажник, спущенное заднее колесо, какие-то инструменты возле него и слезы на глазах женщины-испанки.
– Мей ай хэлп? – галантно и почти как натуральный американец предложил ей помощь Николай, не вставая с седла.
– No. Thank you. I’m waiting for police. (Нет, спасибо. Я жду полицию.)
– О’кей, – сказал Николай, понимая, что она его просто боится. И повернул руль к шоссе, чтобы уехать.
– Momentо! – сказала испанка.
Он вопросительно повернулся. Теперь, когда она увидела, что он уезжает, ей стало еще страшней остаться тут одной.
– Are you German? – спросила она.
– Йес, – соврал Николай.
– Can you change that God damn tire? I can’t turn the nut. (Вы знаете, как поменять это чертово колесо? Я не могу повернуть гайку.)
Николай не понял и половины, но по ее голосу и жесту было ясно, что она просит о помощи. Он выключил двигатель «хонды», встал с мотоцикла и подошел к заднему колесу «вольво». Слава Богу, что эта дурочка не смогла открутить гайки – она пыталась снять колесо машины, даже не поставив ее на домкрат. Хотя домкрат был тут же, в дерматиновом футлярчике. А в багажнике лежала запаска. Николай взял эту запаску и тут же понял, что дело хана, запаска была спущенной.
– Oh, my God! – сказала испанка, когда он показал ей, что эта запаска мягкая, как детская клизма. – But I think she has а pump. You see this is my daughter’s car. She is camping now in Europe… (Но мне кажется, у нее был насос. Понимаете, это машина моей дочки, она сейчас путешествует по Европе.) – Она зашарила в багажнике и действительно выудила из него ножной насос. – May be we can pump this tire? My mechanic is right there, two miles… (Может, мы можем подкачать колесо, мой механик тут рядом, в двух милях.)
«Бля, – подумал Николай, поднимая руки. – Привязался же, сука!»
Крепкий захват запястья, выверт руки вниз… О, как просто он мог приемом боевого самбо кинуть этого негра через бедро и заодно ударом каблука сломать ему коленную чашечку! Но нет, он покорно расслабился, дал надеть себе наручники. Да и что он такого сделал? За что его мордой в полицейскую машину? И что этот негр ищет в его карманах? Ведь документы он бы и сам отдал…
Полицейский открыл его паспорт, сличил фотографию с оригиналом.
– Your visa expires in а week. Where are you going? (Твоя виза кончается через неделю. Куда ты направляешься?)
– Бостон. Ту май систер.
– But you have а ticket from Boston. To Buffalo. (Но у тебя билет от Бостона. В Буффало.)
– Ай гоу Бостон.
– So take the bus. Where is your money? (Так поезжай автобусом. Где твои деньги?)
– Но мани, – сказал Николай. – Ай вок. Пешком.
Ногами, понимаешь, сука. Ай вок ту Бостон пешком. О’кей?
– Absolutly not! – сказал полицейский, расстегивая наручники и возвращая Николаю документы. – You cannot walk to Boston.
– Вай? – изумился Николай.
– Becаuse it’s America, not Russia. You have to pay for the road, and all lands are privаte here. If you cross it, you’ll be arrested or even killed. Understand? Now get out of my sight! (Потому что это Америка, не Россия. За дороги нужно платить, и вся земля частная. Если ты пересечешь, тебя арестуют. Или кокнут. Понял? А теперь вали с моих глаз!)
– Бат хау ай гоу Бостон? (А как же я попаду в Бостон?)
Но полицейский уже уехал, обдав его фонтаном воды с грязью.
Николай стоял под дождем, совершенно потрясенный. Ни хрена себе свободная страна, если никуда нельзя пойти пешком! Факинг капиталисты – все только за деньги! Даже дороги!
Ночью он мыл посуду в корейском ресторане «Golden Mandarin»[9], что рядом с автобусной станцией. На кухне была жуткая духота, запах корейских приправ спирал дыхание, а руки разъедало какой-то едкой мыльной дрянью.
Три плотных корейца в грязных халатах колдовали у плиты над чанами с едой, и один из них, самый молодой – хозяин ресторана, – вкалывал больше всех и весело кричал Николаю по-русски:
– Хэй, епеный по голова! Бистро работай, бистро!.. Хэй, твой глаза косой, на кошка не наступай!.. Хэй, твой жопа с ручкой! Неси чистый посуда, кушать будем! – И со смехом переводил свои ругательства другим корейцам.
Он оказался бывшим студентом Университета Лумумбы и, компенсируя, видимо, свои московские унижения, взял Николая на работу за два доллара в час, еду и возможность демонстрировать корейцам свои познания в русском мате.
Впрочем, выбора у Николая все равно не было – к ночи полиция выгнала из автовокзала всех бездомных, и Николай, спасаясь от дождя, зашел в ближайшую забегаловку-ресторан, твердо решив из семи своих долларов потратить на еду только три. В ресторане головокружительно пахло жареной говядиной, но на три доллара Николаю насыпали в тарелку только два больших черпака риса с каким-то соевым соусом, на что Николай выматерился по-русски. И тут же услышал восхищенный ответ:
– What? Ти русски? Are you Russian?
Через час он уже мыл на кухне посуду, а утром Чу Бьен отвез его и остальных своих рабочих в какую-то конуру не то в китайском, не то корейском квартале, где в полуподвале обшарпанного кирпичного дома старая кореянка держала общагу корейских нелегальных эмигрантов: в трех крохотных комнатках стояли двухэтажные койки-нары, и на них посменно спали восемнадцать человек, оплачивая этот приют по пять долларов за сутки. Впрочем, на полу, на циновках, можно было спать за три доллара, и у этой кореянки можно было купить дешевые контрабандные сигареты и пиво…
Жизнь на дне и жизнь на вершине имеют одно общее качество: и там, и там денег катастрофически не хватает, а потому и на дне, и на вершине люди работают по четырнадцать и даже по шестнадцать часов в сутки, выжимая себя до немочи и до кругов перед глазами. И никакие профсоюзы не регламентируют рабочий день ни миллионера, ни уличного мойщика машин. Разница только в том, что на вершине за час зарабатывают суммы с нулями, а на дне – без нулей. Но при этом миллионер, заработав за день всего пару тысяч долларов, чувствует себя нищим и несчастным, а нищий, заработав за день двадцатку, чувствует себя миллионером и идет гудеть в пивной бар.
Чтобы собрать полсотни на билет до Бостона, Николаю нужно было проработать не меньше недели, однако чем больше он думал о возвращении к Лэсли, тем ясней становилось, что вернуться просто так и сказать: «Хай, ай эм бак!» (Привет, я вернулся!) – он уже не может. А если ребята Натана еще и дежурят там, то тем более.
Что же делать? Без денег – ни вырваться из этой сиракьюсской западни, ни купить оружие, чтобы разобраться с Натаном. А заработать несколько сотен мытьем посуды просто невозможно. Оставалось одно: грабануть что-то или кого-то. И сколько ни говорил себе Николай, что тут, в Америке, этого нельзя делать, что здесь он не знает самых элементарных правил и может влипнуть на первом же шагу, что даже местные тут прокалываются, и каждый день по телику показывают арестованных грабителей банков, почтовых отделений и ювелирных магазинов, – мысли его все равно возвращались к обдумыванию вариантов. Взять банк? Но нужно оружие и машина, чтобы смыться. Ювелирный магазин? То же самое плюс надо иметь концы, куда девать добычу. Ограбить прохожего? Но в этой стране и безработные ездят на машинах, и даже Лэсли, школьная учительница, не имела дома наличных, а держала все свои деньги в банке. Оставалось одно: блатонуть ресторан, в котором он работал. Место было доходное, живое, рядом с автостанцией, и два раза в сутки у хозяина собиралась приличная наличность, по прикидке Николая – под тысячу долларов. Эти деньги Чу Бьен относил в банк – в семь утра он уносил туда бумажный пакет с ночной выручкой, а в восемь вечера, перед закрытием банка, – пакет с дневной. И хотя банк был буквально через дорогу, Чу всегда сопровождал кто-нибудь из корейцев. Но это Николая не смущало, он мог легко справиться и с тремя, отключить их прямо на улице, у светофора, отнять пакет с деньгами и… Вопрос был в том, где взять машину для отрыва?
Николай стал следить за потоком транспорта в восемь утра и в семь вечера и к концу третьей недели уже имел план действий. Ясно, что утром проводить операцию нельзя – светло и полно машин, все едут на работу, не оторвешься. А вечером… К сожалению, даже в семь вечера еще совершенно светло. Но поток машин пореже. То есть можно схватить пакет с деньгами, ринуться к ближайшей машине, проезжающей перекресток, выбросить из нее водителя и – деру. Правда, может оказаться, что водитель успеет защелкнуть дверцу машины. Но если купить игрушечный пистолет (у Джонни игрушечные пистолеты и автоматы выглядели лучше натуральных) и если погулять вокруг ресторана, чтобы изучить все улицы и выбрать маршрут отрыва…
Жизнь, однако, опередила Николая. В два часа ночи, когда поток клиентов обычно пресекался, за стеклянной дверью «Golden Mandarin» остановился мотоцикл, и два молодых черных парня в масках-чулках вбежали в ресторан. Один из них – высокий верзила в пиджаке и с двумя «береттами» в руках кричал: «Everyone lie down! On the Root! Down!» – «Всем лечь на пол!», а второй – маленький и безоружный – тут же перемахнул через стойку к кассе, боксерским ударом послал Чу в нокаут и стал выгребать из кассы деньги, засовывая их в коричневый бумажный пакет.
Николай и два повара-корейца лежали на влажном кафельном полу кухни, возле тарелки с кошачьей едой, и через открытую в зал дверь Николай видел черного верзилу с двумя «береттами» навскидку и пританцовывающего от нетерпения так, словно ему нужно было немедленно пописать. «Come on, man! Come on!» – торопил он своего партнера, водя «береттами» по залу. Карманы его пиджака топорщились коричневыми бумажными пакетами, взятыми, видимо, только что в предыдущем ограблении, а за стеклянной дверью и окнами ресторана ритмично рокотал мощный мотор мотоцикла «хонда».
В момент, когда верзила снова сказал что-то своему партнеру, Николай взял кошачью тарелку и сильно, как фрисби, метнул ее через зал. Тарелка ударилась в окно, и витринное стекло осыпалось с жутким звоном. Черный грабитель резко повернулся и, стоя спиной к кухне, стал палить в темноту за окном из обеих «беретт». Николай в два прыжка оказался у него за спиной и обрушил на его шею, в основание затылка, сокрушительный, как колуном, удар локтем. Даже сквозь грохот выстрелов было слышно, как хрустнули у негра шейные позвонки. Николай перехватил один из пистолетов из руки падающего бандита и повернулся с ним к его партнеру. Тот тут же поднял руки и залепетал:
– Don’t kill me, man! Don’t kill me! – He убивай меня! Не убивай меня!
Николай нагнулся над распластанным на полу верзилой и вытащил из карманов его пиджака два толстых бумажных пакета. Потом, отступая, дошел до двери, открыл ее спиной, вышел из ресторана, сел на тарахтящий мотоцикл, сунул пакеты и пистолет за пазуху и, еще не веря своей удаче, откинул подножку мотоцикла и дал газ.
Ночная Америка приняла его ликующую душу и сердце, стучавшее в ритме «хонды».
Удачи, как и беды, никогда не ходят в одиночку. Через час на обочине пустого ночного шоссе он увидел мигающие красные огни какой-то машины и одинокую женскую фигуру возле нее. Он сбавил газ и притормозил. Фара мотоцикла высветила «Вольво-240», открытый багажник, спущенное заднее колесо, какие-то инструменты возле него и слезы на глазах женщины-испанки.
– Мей ай хэлп? – галантно и почти как натуральный американец предложил ей помощь Николай, не вставая с седла.
– No. Thank you. I’m waiting for police. (Нет, спасибо. Я жду полицию.)
– О’кей, – сказал Николай, понимая, что она его просто боится. И повернул руль к шоссе, чтобы уехать.
– Momentо! – сказала испанка.
Он вопросительно повернулся. Теперь, когда она увидела, что он уезжает, ей стало еще страшней остаться тут одной.
– Are you German? – спросила она.
– Йес, – соврал Николай.
– Can you change that God damn tire? I can’t turn the nut. (Вы знаете, как поменять это чертово колесо? Я не могу повернуть гайку.)
Николай не понял и половины, но по ее голосу и жесту было ясно, что она просит о помощи. Он выключил двигатель «хонды», встал с мотоцикла и подошел к заднему колесу «вольво». Слава Богу, что эта дурочка не смогла открутить гайки – она пыталась снять колесо машины, даже не поставив ее на домкрат. Хотя домкрат был тут же, в дерматиновом футлярчике. А в багажнике лежала запаска. Николай взял эту запаску и тут же понял, что дело хана, запаска была спущенной.
– Oh, my God! – сказала испанка, когда он показал ей, что эта запаска мягкая, как детская клизма. – But I think she has а pump. You see this is my daughter’s car. She is camping now in Europe… (Но мне кажется, у нее был насос. Понимаете, это машина моей дочки, она сейчас путешествует по Европе.) – Она зашарила в багажнике и действительно выудила из него ножной насос. – May be we can pump this tire? My mechanic is right there, two miles… (Может, мы можем подкачать колесо, мой механик тут рядом, в двух милях.)
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента