Страница:
– Да! – подтвердил Меннинг. – Должны!
– А вот ты сам-то, между прочим, уверен, что у тебя в родне ни одной лошади не было? – продолжал как ни в чем ни бывало конь. – Почем ты знаешь, может, твоя прабабка…
– А ну, молчать! – от ярости у Альфреда Меннинга потемнело в глазах – такого оскорбления он не спустил бы никому. – Переходи на рысь, животное, – и заткнись наконец, а не то, видит бог, я тебя так кнутом отхожу, что от твоей шкуры ничего не останется.
– И не подумаю я молчать в ответ на твои жестокие угрозы! Молчать я буду, ишь чего он удумал, под всяким лошафобом. Нет у тебя прав костерить меня почем зря, хоть ты меня и купил. Я все равно – свободный лошак единого лошадиного братства.
– Ах, так, ну-у ладно, свободный лоша-ак, – угрожающе протянул Альфред Меннинг и всадил шпоры в конские бока еще яростнее чем прежде.
– Давай, мучь меня, мучь, – откликнулся конь, – не думал я, что на этот раз мне так не повезет с хозяином. Выглядишь ты на первый взгляд вполне сносно, хотя и тощий, конечно, как жердина. А на поверку вон оно как. Жестокий лошафоб, человек бездушный, с очерствелым сердцем и плесневелым мозгом. Кнутом он меня отходит. У тебя, небось, руки по локоть в лошадиной крови. Сознайся. Ну, что же, я всегда был мучеником, я терпеливо буду сносить все муки ради утверждения собственной правоты! Ради всех убитых и заезженных тобой до смерти представителей моего народа! – Тут конь горделиво вскинул голову и остановился вовсе.
Всадник задохнулся от возмущения и ткнул его в загривок:
– Но, но пошел!
– А будешь драться – понесу! – пообещал конь и сердито фыркнул.
– Вперед, вперед! – запрыгал на спине своенравного животного Альфред Меннинг.
– Нет! – твердо сказал конь и, наконец, замолчал…
С места он больше не тронулся. Что только не предпринимал его хозяин, чтобы сдвинуть жеребца. Всаживал шпоры в бока, дергал за гриву, опять прыгал на спине, слез на землю и тянул за повод, забрался обратно в седло и упрашивал жеребца идти дальше ласковыми словами, ругался… Решительно все было бесполезно. Упрямый конь стоял, как вкопанный…
Темнело. Вокруг расползлись сумеречные тени. В лиловое небо выплыл желтый полукруг месяца. Дорога, ведущая по склону холма, становилась все менее и менее заметной. Альфред Меннинг приуныл. И дернул же его черт купить этого говорящего жеребца. Нет бы, взять самое обыкновенное животное. А он решил покрасоваться. Думал, что рыцарь на волшебном скакуне будет привлекать всеобщее внимание. Дамы будут махать ему вслед кружевными платочками. А рыцари завистливо хмуриться и тоскливо поглядывать на своих тупых, неразговорчивых лошадей. На поверку, все оказалось куда как прозаичнее. Дамы и рыцари мирно почивают в своих домах, а он застрял в этих проклятых холмах между Татхемом и Танжером. Похоже, придется ему здесь ночевать.
Словно прочитав его мысли, конь хмыкнул:
– Эй, ты, чего сидишь-то? Слезай! Спать пора. Темно уже совсем. А в темноте и рыбки, и птички спят. И лошади, между прочим, тоже. Или ты хочешь, чтобы я вместе с тобой на бок завалился?
«Ох, и правда, отходить бы его кнутом, – мечтательно подумал Меннинг, – вот было бы удовольствие. Посмотрел бы я тогда, как он заговорил! Небось, умолял бы меня простить его за наглость».
– Мда, местечко для ночлега, конечно, ты выбрал не самое подходящее, – заметил конь, оглядываясь кругом.
– Я выбрал?! – задохнулся от возмущения Меннинг.
– Чего бы тебе, хозяин, не отъехать, скажем, во-он к той рощице? Там и травка, кажется, посвежее… Поели бы свежей травки, а, хозяин?! – Конь заржал, прядя ушами – всем своим видом он выражал бурное веселье.
«Издевается», – понял Меннинг, но на дороге оставаться не хотелось – еще переедут ночью телегой, он дернул коня за повод и повел его к роще.
– Давно бы так, а то молчи – ничего не говори, тупое животное. Ты ко мне по-человечески, а я к тебе по-нашему, по-лошадиному. Можешь, ведь, быть хорошим парнем, когда заставят.
Всадник в ответ промолчал, хотя на языке так и крутились самые разнообразные ругательства.
– Чего молчишь-то? Обиделся на меня, что ли? Зря ты это. Я, ведь, только стараюсь тебя убедить, что мы, лошади, тоже любим, когда с нами по-хорошему. А ты там раскричался, раскомандовался, понимаешь. Я хозяин, а ты моя собственность! Нельзя так, нехорошо… О, пришли. Да, вот тут травка сочная. О, отличная травка… Просто отличная. Попробуй. Не хочешь?! А что так?! – конь противно заржал, продолжая издеваться.
Альфред Меннинг спешился. Вглядываясь в оскаленную морду, он думал о том, как приедет в Танжер и продаст эту тупую скотину в ближайшую мясную лавку. Продаст за пару медяков, только чтобы его поскорее разделали, зажарили и подали на стол. То-то он заверещит не своим голосом, когда узнает, что его ожидает, то-то затараторит. Денег, конечно, жалко, но честь дороже. Негоже дворянину оставаться в долгу у какой-то там говорящей лошади.
– Чего это у тебя лицо такое зверское стало, ась?! – конь даже траву жевать перестал. – Ты что, задумал что-то нехорошее, а, хозяин?!
– Нет! – буркнул Меннинг и улегся в траву.
– А кто сумки с меня снимать будет?! Самому-то удобно, поди, а мне каково с сумками на горбу травку жевать?! – услышал он немедленно. – Что за эгоист, нет, вы только поглядите на него, и еще делает вид, что его это не касается.
– Ладно, – Альфред поднялся на ноги и принялся откручивать седельные сумки. Затем кинул поклажу в траву. – Так лучше?!
– Несомненно, – с достоинством заметил конь. – И нечего на меня так поглядывать исподлобья. У меня от таких взглядов мурашки по шкуре. Будешь так на меня смотреть – сбегу от тебя и все дела. Меня к себе любой рад будет принять, потому что я экземпляр уникальный.
– Ладно, – повторил Меннинг, представляя, как обрадуется мясник, когда он сдаст этот уникальный экземпляр ему за бесценок.
Ночевать под открытым небом Альфреду было не впервой, но сейчас почему-то оказалось ужасно неудобно. В спину упирались жесткие кочки, по ногам ползали какие-то букашки и еще налетели комары и все время жужжали, мешая заснуть…
Альфред Меннинг проснулся оттого, что ему привиделся страшный сон, будто разговорчивый конь узнал о планах хозяина и собирается его прикончить. Вот конь достал меч из ножен и, сжимая рукоять копытами, приставил острое лезвие к горлу спящего. Рыцарь открыл глаза и едва не вскрикнул от неожиданности. В упор на него смотрело чумазое, перекошенное злобой лицо. В руке неизвестный держал длинный нож. Острая сталь застыла под подбородком дворянина. Стараясь не шевелиться, Меннинг сглотнул.
– Шо парень, пожил свое! – прошипел разбойник и коснулся лезвием беззащитного горла Меннинга. От этого прикосновения дворянин вздрогнул.
Три других разбойника копались в его вещах, доставали из седельных сумок тряпки, провизию и разные безделушки, которые он купил на базаре Татхема для красотки Дженни. Конь стоял, не двигаясь, молчал, только испуганно таращился на хозяина.
– Проклятье, да тут одно барахло, – выдохнул другой, – что-то последнее время не везет нам с добычей. Ну хватит уже. Режь ему глотку, Жаба!
Альфред Меннинг зажмурился. В его голове пронеслись за единое мгновение тысячи мыслей. Что не успел получить новые сапоги у скорняка, хотя заказ уже оплачен, что Дженни решит, будто он ее обманул и остался в Татхеме у какой-нибудь своей подружки, что меч с пояса бесследно исчез, и что во всем виновата проклятая говорящая скотина, которая, похоже, приносит несчастье…
– Эй-эй-эй, погодите-ка, – протянул конь, и разбойники как по команде обернулись.
– Не понял! – рявкнул один из них. – Это шо такое?!
– Это ничего, что ты такой непонятливый?! Я тебе поясню. Это я с вами разговариваю, – конь покивал, чтобы разбойникам окончательно стало понятно, что это именно он, а не кто-нибудь другой беседует с ними.
– Ух ты, говорящая лошадь! – протянул Жаба, не отнимая ножа от горла Альфреда Меннинга. – Слыхал я как-то раз про такую диковину. Не думал, шо мне когда доведется ее увидеть.
– Вот видишь, как тебе повезло, – возвестил конь, – а ты, верно, думал, что вся твоя жизнь – сплошные несчастья и разочарования. Так стоит ли в такой славный день, когда ты, наконец, увидел кое-что стоящее, лишать кого-то жизни…
– Не знаю… – выдавил Жаба.
– А я знаю, не стоит, – конь подошел ближе к лежащему на земле Альфреду Меннингу, и к застывшему над ним разбойнику с ножом: – Вы только поглядите на этого типа, – он кивнул на своего хозяина. – Вы, наверное, думаете, что он хороший человек. Я вас разочарую. Это жестокосердный, гадкий монстр. Еще недавно он угрожал отходить меня кнутом. И за что. За то, что я не соглашался по его указке нестись галопом в горку, потому что ему, дескать, нужно было поспеть к постоялому двору к ночи. Помимо всего прочего, он отъявленный лошафоб. Короче говоря, этот дворянин – вовсе не душка, а такой же отвратительный урод, как вы.
«Ну, все, – подумал Меннинг, – сейчас мне перережут горло. Насладился-таки триумфом красноречия напоследок, подлая животина»…
Все произошло с такой скоростью, что Альфред Меннинг даже ничего понять не успел. Конь вдруг ударил разбойника с ножом копытом передней ноги в голову, потом прыгнул в сторону, развернулся и лягнул одновременно двух других, так что они взвились в воздух и улетели на добрых двадцать шагов. А последнему говорливый жеребец впился зубами в плечо.
– А-а-а-а! – закричал тот, стараясь оторвать от себя волшебное животное.
Конь разжал челюсти, и разбойник поспешил прочь, на ходу выкрикивая грязные ругательства.
Меннинг схватился за горло, опасаясь, что оно перерезано, но лезвие ножа, к счастью, оставило на коже лишь неглубокий порез.
– Ну что, хозяин, живой?! – поинтересовался конь, он приблизился и склонил голову.
– Жи… живой, – выдавил рыцарь, еще не пришедший в себя после чудесного спасения.
– Вот и славно, – кивнул конь, – как я их раскидал. Здорово, а?!
– Д-да, неплохо, а где ты так… где ты?..
– Где я так драться научился?! Ну, я же боевой конь. Я разве тебе не говорил, хозяин? Помнится, мы здорово повоевали в свое время с сэром Геральдом, пока он не наполнился гордыней по самое горло и не стал присваивать все наши победы себе, жалкий червяк – хвастунишка. Пришлось мне его сбросить в яму с нечистотами. То-то смеху было…
– Фуф, – Меннинг поднялся на ноги и взял с земли меч. Разбойники вытащили у него оружие, пока он спал.
– Ну и крепкий у тебя сон, хозяин, – заметил конь, – я еще подумал, как этот тощий в сущности человек может так громко храпеть. Не иначе, как совесть у него чиста. Или он очень хорош в деле владения мечом, раз совсем не боится созвать на свой храп всех окрестных разбойников.
Поскольку в этот раз он оказался не на высоте, а конь спас ему жизнь, Альфред Меннинг решил промолчать. Не рассказывать же сейчас коню, что он и впрямь искусный фехтовальщик и если бы у него была возможность проявить себя, то он показал бы мерзавцам, на что способен потомственный дворянин…
Солнце показалось из-за холма, осветив рощу и ленту дороги яркими лучами. Начинался новый день. Меннинг сложил разбросанные вещи в седельные сумки, привесил меч к луке и забрался в седло. Он благодарно потрепал коня по уху.
– Спасибо тебе, дружище!
– А вот этого не надо! – конь раздраженно затряс головой. – Уши мои не трогай. Не люблю! Понял?
– Хорошо, не буду, – согласился всадник, – ну, поехали что ли?!
– Поехали, – откликнулся конь и сразу припустил рысью. – Когда я отдохнувший или после хорошей драки, то бегать могу сколько угодно, и без всякого принуждения. Понимаешь меня?
– Понимаю, – подтвердил Меннинг, – ты со мной по-человечески, и я с тобой по-лошадиному.
– Во, действительно, понял, – обрадовался конь, – но можно, кстати, и наоборот… Я с тобой по-лошадиному, а ты со мной по-человечески. Ага?
– Ага, – откликнулся всадник.
– Слышь, хозяин, я тебя спросить хотел? – обратился жеребец к Альфреду Меннингу, когда они уже были по другую сторону холма. – Ты это, ну… на меня больше не обижаешься за вчерашнее, а? Вот, все говорят, что иногда бываю невыносимым. Это неправда, конечно, жуткая. Вранье, попросту говоря. Но мало ли что. Ты мог меня неправильно понять, или еще что-нибудь…
– Я не обижаюсь, – ответил Меннинг.
– И продавать меня не будешь?
– Нет! И даже больше того. Когда приедем на постоялый двор, получишь ведро овса…
– И только-то? А выпить чего? – Конь перешел на галоп. – Я, знаешь ли, очень пристрастился к спиртному, когда жил у Арчибальда Харварда. Окружающие называли его пропойцей, а, по-моему, он был очень веселым и душевным человеком. К сожалению, потом он пропил и титул, и родовое поместье, ну и меня, конечно, в придачу. Но надо отдать ему должное – меня он пропил в последнюю очередь.
– Ну, хорошо, получишь светлого эля, – пообещал Альфред Меннинг, представляя, как будут удивлены конюшие…
– Светлого э-э-эля? – протянул конь. – Я, знаешь ли, вино все как-то больше употребляю. От эля у меня изжога. А вино полезно для лошадиного кровообращения.
– Ну, хорошо, будет тебе вино.
– Хозяин, – конь покашлял, – а не мог бы ты для меня тогда еще подыскать парочку породистых кобылок? Мне хватило бы одной ночи с красотками наедине, чтобы потом в течение целой недели чувствовать себя превосходно… А то вино и без кобылок. Ну, ты меня, наверное, понимаешь…
– Ладно, – Меннинг потрепал коня по шее, помня о том, что уши он просил не трогать, – сделаю все, что от меня зависит. Получишь кобылок! – Он хмыкнул.
После этого обещания конь ненадолго умолк.
– Хозяин?! – прервал он молчание.
– Ну, что тебе?! – начиная раздражаться, проговорил Меннинг.
– А ты не злись, не злись… Я вот тут думаю о новом седле… Это уж больно натирает спину.
– Ладно! – сказал Меннинг. – Будет!
– А остальное, ну там повод, удила…
– Хорошо…
– Видел однажды лошадку, а на ней такая бархатная попона…
– Да! – буркнул Меннинг.
Тишина и на этот раз длилась недолго.
– Как ты думаешь, хозяин, нет ли на постоялом дворе брадобрея, мне кажется, я так сильно оброс, неплохо бы мне сделать какую-нибудь модную прическу, завить в гриву синие ленточки, какие-нибудь красивые веревочки подвязать. Ну, ты же понимаешь?! Я, ведь, настоящий боевой конь!
– Нет! – отрезал Меннинг, пребывая в сильнейшем раздражении. – И вообще, я только что подумал. Не будет тебе нового седла, вина, светлого эля, попоны и кобылок. Получишь овса – и будешь спать в стойле, как все нормальные лошади. Понятно?
– Поня-а-атно, – протянул конь, – вот она человеческая благодарность. Я, значит, спасай его жалкую жизнь – рискуй собственной драгоценной шкурой. А он вон как себя ведет. Ну что же, не сказал бы, что я сильно удивлен, ничего другого от вашей породы ожидать не приходится. Все вы – проклятые лошафобы.
Сапожник
– А вот ты сам-то, между прочим, уверен, что у тебя в родне ни одной лошади не было? – продолжал как ни в чем ни бывало конь. – Почем ты знаешь, может, твоя прабабка…
– А ну, молчать! – от ярости у Альфреда Меннинга потемнело в глазах – такого оскорбления он не спустил бы никому. – Переходи на рысь, животное, – и заткнись наконец, а не то, видит бог, я тебя так кнутом отхожу, что от твоей шкуры ничего не останется.
– И не подумаю я молчать в ответ на твои жестокие угрозы! Молчать я буду, ишь чего он удумал, под всяким лошафобом. Нет у тебя прав костерить меня почем зря, хоть ты меня и купил. Я все равно – свободный лошак единого лошадиного братства.
– Ах, так, ну-у ладно, свободный лоша-ак, – угрожающе протянул Альфред Меннинг и всадил шпоры в конские бока еще яростнее чем прежде.
– Давай, мучь меня, мучь, – откликнулся конь, – не думал я, что на этот раз мне так не повезет с хозяином. Выглядишь ты на первый взгляд вполне сносно, хотя и тощий, конечно, как жердина. А на поверку вон оно как. Жестокий лошафоб, человек бездушный, с очерствелым сердцем и плесневелым мозгом. Кнутом он меня отходит. У тебя, небось, руки по локоть в лошадиной крови. Сознайся. Ну, что же, я всегда был мучеником, я терпеливо буду сносить все муки ради утверждения собственной правоты! Ради всех убитых и заезженных тобой до смерти представителей моего народа! – Тут конь горделиво вскинул голову и остановился вовсе.
Всадник задохнулся от возмущения и ткнул его в загривок:
– Но, но пошел!
– А будешь драться – понесу! – пообещал конь и сердито фыркнул.
– Вперед, вперед! – запрыгал на спине своенравного животного Альфред Меннинг.
– Нет! – твердо сказал конь и, наконец, замолчал…
С места он больше не тронулся. Что только не предпринимал его хозяин, чтобы сдвинуть жеребца. Всаживал шпоры в бока, дергал за гриву, опять прыгал на спине, слез на землю и тянул за повод, забрался обратно в седло и упрашивал жеребца идти дальше ласковыми словами, ругался… Решительно все было бесполезно. Упрямый конь стоял, как вкопанный…
Темнело. Вокруг расползлись сумеречные тени. В лиловое небо выплыл желтый полукруг месяца. Дорога, ведущая по склону холма, становилась все менее и менее заметной. Альфред Меннинг приуныл. И дернул же его черт купить этого говорящего жеребца. Нет бы, взять самое обыкновенное животное. А он решил покрасоваться. Думал, что рыцарь на волшебном скакуне будет привлекать всеобщее внимание. Дамы будут махать ему вслед кружевными платочками. А рыцари завистливо хмуриться и тоскливо поглядывать на своих тупых, неразговорчивых лошадей. На поверку, все оказалось куда как прозаичнее. Дамы и рыцари мирно почивают в своих домах, а он застрял в этих проклятых холмах между Татхемом и Танжером. Похоже, придется ему здесь ночевать.
Словно прочитав его мысли, конь хмыкнул:
– Эй, ты, чего сидишь-то? Слезай! Спать пора. Темно уже совсем. А в темноте и рыбки, и птички спят. И лошади, между прочим, тоже. Или ты хочешь, чтобы я вместе с тобой на бок завалился?
«Ох, и правда, отходить бы его кнутом, – мечтательно подумал Меннинг, – вот было бы удовольствие. Посмотрел бы я тогда, как он заговорил! Небось, умолял бы меня простить его за наглость».
– Мда, местечко для ночлега, конечно, ты выбрал не самое подходящее, – заметил конь, оглядываясь кругом.
– Я выбрал?! – задохнулся от возмущения Меннинг.
– Чего бы тебе, хозяин, не отъехать, скажем, во-он к той рощице? Там и травка, кажется, посвежее… Поели бы свежей травки, а, хозяин?! – Конь заржал, прядя ушами – всем своим видом он выражал бурное веселье.
«Издевается», – понял Меннинг, но на дороге оставаться не хотелось – еще переедут ночью телегой, он дернул коня за повод и повел его к роще.
– Давно бы так, а то молчи – ничего не говори, тупое животное. Ты ко мне по-человечески, а я к тебе по-нашему, по-лошадиному. Можешь, ведь, быть хорошим парнем, когда заставят.
Всадник в ответ промолчал, хотя на языке так и крутились самые разнообразные ругательства.
– Чего молчишь-то? Обиделся на меня, что ли? Зря ты это. Я, ведь, только стараюсь тебя убедить, что мы, лошади, тоже любим, когда с нами по-хорошему. А ты там раскричался, раскомандовался, понимаешь. Я хозяин, а ты моя собственность! Нельзя так, нехорошо… О, пришли. Да, вот тут травка сочная. О, отличная травка… Просто отличная. Попробуй. Не хочешь?! А что так?! – конь противно заржал, продолжая издеваться.
Альфред Меннинг спешился. Вглядываясь в оскаленную морду, он думал о том, как приедет в Танжер и продаст эту тупую скотину в ближайшую мясную лавку. Продаст за пару медяков, только чтобы его поскорее разделали, зажарили и подали на стол. То-то он заверещит не своим голосом, когда узнает, что его ожидает, то-то затараторит. Денег, конечно, жалко, но честь дороже. Негоже дворянину оставаться в долгу у какой-то там говорящей лошади.
– Чего это у тебя лицо такое зверское стало, ась?! – конь даже траву жевать перестал. – Ты что, задумал что-то нехорошее, а, хозяин?!
– Нет! – буркнул Меннинг и улегся в траву.
– А кто сумки с меня снимать будет?! Самому-то удобно, поди, а мне каково с сумками на горбу травку жевать?! – услышал он немедленно. – Что за эгоист, нет, вы только поглядите на него, и еще делает вид, что его это не касается.
– Ладно, – Альфред поднялся на ноги и принялся откручивать седельные сумки. Затем кинул поклажу в траву. – Так лучше?!
– Несомненно, – с достоинством заметил конь. – И нечего на меня так поглядывать исподлобья. У меня от таких взглядов мурашки по шкуре. Будешь так на меня смотреть – сбегу от тебя и все дела. Меня к себе любой рад будет принять, потому что я экземпляр уникальный.
– Ладно, – повторил Меннинг, представляя, как обрадуется мясник, когда он сдаст этот уникальный экземпляр ему за бесценок.
Ночевать под открытым небом Альфреду было не впервой, но сейчас почему-то оказалось ужасно неудобно. В спину упирались жесткие кочки, по ногам ползали какие-то букашки и еще налетели комары и все время жужжали, мешая заснуть…
Альфред Меннинг проснулся оттого, что ему привиделся страшный сон, будто разговорчивый конь узнал о планах хозяина и собирается его прикончить. Вот конь достал меч из ножен и, сжимая рукоять копытами, приставил острое лезвие к горлу спящего. Рыцарь открыл глаза и едва не вскрикнул от неожиданности. В упор на него смотрело чумазое, перекошенное злобой лицо. В руке неизвестный держал длинный нож. Острая сталь застыла под подбородком дворянина. Стараясь не шевелиться, Меннинг сглотнул.
– Шо парень, пожил свое! – прошипел разбойник и коснулся лезвием беззащитного горла Меннинга. От этого прикосновения дворянин вздрогнул.
Три других разбойника копались в его вещах, доставали из седельных сумок тряпки, провизию и разные безделушки, которые он купил на базаре Татхема для красотки Дженни. Конь стоял, не двигаясь, молчал, только испуганно таращился на хозяина.
– Проклятье, да тут одно барахло, – выдохнул другой, – что-то последнее время не везет нам с добычей. Ну хватит уже. Режь ему глотку, Жаба!
Альфред Меннинг зажмурился. В его голове пронеслись за единое мгновение тысячи мыслей. Что не успел получить новые сапоги у скорняка, хотя заказ уже оплачен, что Дженни решит, будто он ее обманул и остался в Татхеме у какой-нибудь своей подружки, что меч с пояса бесследно исчез, и что во всем виновата проклятая говорящая скотина, которая, похоже, приносит несчастье…
– Эй-эй-эй, погодите-ка, – протянул конь, и разбойники как по команде обернулись.
– Не понял! – рявкнул один из них. – Это шо такое?!
– Это ничего, что ты такой непонятливый?! Я тебе поясню. Это я с вами разговариваю, – конь покивал, чтобы разбойникам окончательно стало понятно, что это именно он, а не кто-нибудь другой беседует с ними.
– Ух ты, говорящая лошадь! – протянул Жаба, не отнимая ножа от горла Альфреда Меннинга. – Слыхал я как-то раз про такую диковину. Не думал, шо мне когда доведется ее увидеть.
– Вот видишь, как тебе повезло, – возвестил конь, – а ты, верно, думал, что вся твоя жизнь – сплошные несчастья и разочарования. Так стоит ли в такой славный день, когда ты, наконец, увидел кое-что стоящее, лишать кого-то жизни…
– Не знаю… – выдавил Жаба.
– А я знаю, не стоит, – конь подошел ближе к лежащему на земле Альфреду Меннингу, и к застывшему над ним разбойнику с ножом: – Вы только поглядите на этого типа, – он кивнул на своего хозяина. – Вы, наверное, думаете, что он хороший человек. Я вас разочарую. Это жестокосердный, гадкий монстр. Еще недавно он угрожал отходить меня кнутом. И за что. За то, что я не соглашался по его указке нестись галопом в горку, потому что ему, дескать, нужно было поспеть к постоялому двору к ночи. Помимо всего прочего, он отъявленный лошафоб. Короче говоря, этот дворянин – вовсе не душка, а такой же отвратительный урод, как вы.
«Ну, все, – подумал Меннинг, – сейчас мне перережут горло. Насладился-таки триумфом красноречия напоследок, подлая животина»…
Все произошло с такой скоростью, что Альфред Меннинг даже ничего понять не успел. Конь вдруг ударил разбойника с ножом копытом передней ноги в голову, потом прыгнул в сторону, развернулся и лягнул одновременно двух других, так что они взвились в воздух и улетели на добрых двадцать шагов. А последнему говорливый жеребец впился зубами в плечо.
– А-а-а-а! – закричал тот, стараясь оторвать от себя волшебное животное.
Конь разжал челюсти, и разбойник поспешил прочь, на ходу выкрикивая грязные ругательства.
Меннинг схватился за горло, опасаясь, что оно перерезано, но лезвие ножа, к счастью, оставило на коже лишь неглубокий порез.
– Ну что, хозяин, живой?! – поинтересовался конь, он приблизился и склонил голову.
– Жи… живой, – выдавил рыцарь, еще не пришедший в себя после чудесного спасения.
– Вот и славно, – кивнул конь, – как я их раскидал. Здорово, а?!
– Д-да, неплохо, а где ты так… где ты?..
– Где я так драться научился?! Ну, я же боевой конь. Я разве тебе не говорил, хозяин? Помнится, мы здорово повоевали в свое время с сэром Геральдом, пока он не наполнился гордыней по самое горло и не стал присваивать все наши победы себе, жалкий червяк – хвастунишка. Пришлось мне его сбросить в яму с нечистотами. То-то смеху было…
– Фуф, – Меннинг поднялся на ноги и взял с земли меч. Разбойники вытащили у него оружие, пока он спал.
– Ну и крепкий у тебя сон, хозяин, – заметил конь, – я еще подумал, как этот тощий в сущности человек может так громко храпеть. Не иначе, как совесть у него чиста. Или он очень хорош в деле владения мечом, раз совсем не боится созвать на свой храп всех окрестных разбойников.
Поскольку в этот раз он оказался не на высоте, а конь спас ему жизнь, Альфред Меннинг решил промолчать. Не рассказывать же сейчас коню, что он и впрямь искусный фехтовальщик и если бы у него была возможность проявить себя, то он показал бы мерзавцам, на что способен потомственный дворянин…
Солнце показалось из-за холма, осветив рощу и ленту дороги яркими лучами. Начинался новый день. Меннинг сложил разбросанные вещи в седельные сумки, привесил меч к луке и забрался в седло. Он благодарно потрепал коня по уху.
– Спасибо тебе, дружище!
– А вот этого не надо! – конь раздраженно затряс головой. – Уши мои не трогай. Не люблю! Понял?
– Хорошо, не буду, – согласился всадник, – ну, поехали что ли?!
– Поехали, – откликнулся конь и сразу припустил рысью. – Когда я отдохнувший или после хорошей драки, то бегать могу сколько угодно, и без всякого принуждения. Понимаешь меня?
– Понимаю, – подтвердил Меннинг, – ты со мной по-человечески, и я с тобой по-лошадиному.
– Во, действительно, понял, – обрадовался конь, – но можно, кстати, и наоборот… Я с тобой по-лошадиному, а ты со мной по-человечески. Ага?
– Ага, – откликнулся всадник.
– Слышь, хозяин, я тебя спросить хотел? – обратился жеребец к Альфреду Меннингу, когда они уже были по другую сторону холма. – Ты это, ну… на меня больше не обижаешься за вчерашнее, а? Вот, все говорят, что иногда бываю невыносимым. Это неправда, конечно, жуткая. Вранье, попросту говоря. Но мало ли что. Ты мог меня неправильно понять, или еще что-нибудь…
– Я не обижаюсь, – ответил Меннинг.
– И продавать меня не будешь?
– Нет! И даже больше того. Когда приедем на постоялый двор, получишь ведро овса…
– И только-то? А выпить чего? – Конь перешел на галоп. – Я, знаешь ли, очень пристрастился к спиртному, когда жил у Арчибальда Харварда. Окружающие называли его пропойцей, а, по-моему, он был очень веселым и душевным человеком. К сожалению, потом он пропил и титул, и родовое поместье, ну и меня, конечно, в придачу. Но надо отдать ему должное – меня он пропил в последнюю очередь.
– Ну, хорошо, получишь светлого эля, – пообещал Альфред Меннинг, представляя, как будут удивлены конюшие…
– Светлого э-э-эля? – протянул конь. – Я, знаешь ли, вино все как-то больше употребляю. От эля у меня изжога. А вино полезно для лошадиного кровообращения.
– Ну, хорошо, будет тебе вино.
– Хозяин, – конь покашлял, – а не мог бы ты для меня тогда еще подыскать парочку породистых кобылок? Мне хватило бы одной ночи с красотками наедине, чтобы потом в течение целой недели чувствовать себя превосходно… А то вино и без кобылок. Ну, ты меня, наверное, понимаешь…
– Ладно, – Меннинг потрепал коня по шее, помня о том, что уши он просил не трогать, – сделаю все, что от меня зависит. Получишь кобылок! – Он хмыкнул.
После этого обещания конь ненадолго умолк.
– Хозяин?! – прервал он молчание.
– Ну, что тебе?! – начиная раздражаться, проговорил Меннинг.
– А ты не злись, не злись… Я вот тут думаю о новом седле… Это уж больно натирает спину.
– Ладно! – сказал Меннинг. – Будет!
– А остальное, ну там повод, удила…
– Хорошо…
– Видел однажды лошадку, а на ней такая бархатная попона…
– Да! – буркнул Меннинг.
Тишина и на этот раз длилась недолго.
– Как ты думаешь, хозяин, нет ли на постоялом дворе брадобрея, мне кажется, я так сильно оброс, неплохо бы мне сделать какую-нибудь модную прическу, завить в гриву синие ленточки, какие-нибудь красивые веревочки подвязать. Ну, ты же понимаешь?! Я, ведь, настоящий боевой конь!
– Нет! – отрезал Меннинг, пребывая в сильнейшем раздражении. – И вообще, я только что подумал. Не будет тебе нового седла, вина, светлого эля, попоны и кобылок. Получишь овса – и будешь спать в стойле, как все нормальные лошади. Понятно?
– Поня-а-атно, – протянул конь, – вот она человеческая благодарность. Я, значит, спасай его жалкую жизнь – рискуй собственной драгоценной шкурой. А он вон как себя ведет. Ну что же, не сказал бы, что я сильно удивлен, ничего другого от вашей породы ожидать не приходится. Все вы – проклятые лошафобы.
Сапожник
Засаду на дороге предложил устроить Фантон Сапожник. Прозвали Фантона так за то, что всех, кого грабил, он оставлял без обуви. Жаден был до невозможности. И настолько же горд своей персоной. Еще бы – ведь он возглавлял шайку самых отъявленных головорезов.
Познакомились мы недавно. Зато за неполную неделю успели ограбить кожевенную лавку, пару ростовщиков и одного богатого купчишку с окладистой бородой, чьи красные сапоги с загнутыми носами теперь носил Фантон. Бородатый купец уковылял куда-то босиком, а вместе с ним и незадачливые охранники. Они побросали оружие сразу, как только услышали суровый крик нашего главаря: «Сдавайтесь, и мы оставим ваши жалкие жизни!»
– Значит так, – говорил Сапожник, когда мы решили устроить засаду на дороге, – вы, парни, спрячетесь в той роще. Мы с Буйволом укроемся в овраге напротив. Как только покажется обоз, бегите ему наперерез и орите, что есть сил. Вид у вас безобидный, так что они ничего не заподозрят. Решат, что вы просто парочка свихнувшихся от голода крестьян…
Мне-то что, я человек не обидчивый, а старика Стилета, в прошлом злодея, каких свет не видывал, слова Сапожника порядком тронули.
– Эт’ты врешь, – сказал он и глаза его блеснули огнем прежней отчаянной славы, – Хромой, – так они меня называли, – может, и сойдет за голодранца, а у меня взгляд гордый, как у орла, и стать настоящего мужчины. Они во мне сразу угрозу признают!
Фантон Сапожник на старика посмотрел скептически, но возражать не стал. Репутация, как я уже говорил, у Стилета была самая что ни на есть серьезная. Кто его замшелый разум знает. Опустится на землю ночь, возьмет старик, да и прирежет главаря шайки, будучи не в силах пережить жестокую обиду.
– Ну, хорошо, – согласился Сапожник, – значит, будем действовать так. Ты, Хромой, раз пошел такой расклад, будешь сидеть в роще один. Когда увидишь обоз, беги наперерез и кричи, что есть сил. Вид у тебя безобидный, так что они ничего не заподозрят. Просто еще один, – на этом слове он сделал акцент, – свихнувшийся от голода местный крестьянин. Ясно? – уточнил Фантон и глянул на меня с презрением.
– Да, – ответил я. Чего неясного. План как план. Большинство грабежей, которые обделывали разбойничьи шайки на торговых трактах Южного побережья, проходили по той же схеме.
– Вот и ладненько. Как только они замедлят ход, мы выбежим из засады, скрутим их, и… – Лицо его сделалось задумчивым. – Заберем сапоги…
– А деньги? – буркнул Стилет.
– И деньги, само собой.
– А если они не замедлят ход? – вмешался Буйвол. Среди нас четверых он был самым молодым, крепким и задиристым. С ним старался не спорить даже склочный старик Стилет. Мне уже довелось видеть Буйвола в деле. Удар у парня был такой, что при желании он мог бы пробить кулаком каменную стену. А людей укладывал за милую душу, одного за другим. Только и видели все вокруг, как его пудовые кулаки мелькали, словно мельничные жернова. К тому же, он здорово стрелял из арбалета, и у нас в отряде числился стрелком.
– Замедлят, – уверенно сказал Фантон. – Ты только посмотри на Хромого. Где еще встретишь такого урода? Да возничий как только увидит его согнутую спину и перекошенную физиономию, непременно захочет остановиться, чтобы подивиться на подобную красоту. – Сапожник хохотнул.
Я и в этот раз не стал возражать. Уродство мое не столь очевидно, как кажется некоторым. Лицо, может, и кривовато, зато ум живой. Бывают случаи, когда и я выгляжу настоящим красавцем. Если вы любите магические безделицы так же, как люблю их я, то прекрасно знаете, как можно добиться того, чтобы красавцем тебя считали все пышные красавицы в округе. Впрочем, у моих магических безделушек другое предназначение.
Обоз показался ближе к вечеру, что было нам только на руку. Сумерки уже опускались окрест серой вуалью, скрывая таящихся в кустарнике у оврага разбойников.
Я, как и было задумано, заковылял из рощицы, завывая не своим голосом:
– Помогите, господа. Помогите! Помогите, господа…. – И так без остановки.
Не все путешественники одинаково безобидны. Опасаясь выстрела из арбалета, я на всякий случай предварительно повернул один из зубцов амулета. Пусть отводит железо от тела. Господа бывают крайне скоры на расправу. Не разберутся – и ну палить во все, что движется.
Но эти стрелять не стали. Сопровождающий обоз всадник приподнялся на стременах и крикнул:
– А ну, стоять, именем закона. Ближе не подходи! – уточнил он, поскольку я продолжал хромать по направлению к ним…
– Помогите, господа. Помогите!
Тут прямо в голову ему угодил арбалетный болт. Он повалился с коня. И с телеги тут же метнулось несколько гибких фигур – наемники.
– Сдавайтесь, и мы вас не тронем, – крикнул Фантон. – Вы все на прицеле.
Ввязываться в драку ему не хотелось. Обычно те, кто сопровождал обоз, тоже не собирались рисковать шкурой, складывали оружие и убирались восвояси. Но не на этот раз. Оба воина и не думали расставаться с мечами. Один приблизился, перевернул носком сапога убитого, высматривая, где скрываются налетчики.
– Как хотите, – крикнул Сапожник, – вы только что себя похоронили!
Разбойники помедлили пару мгновений, ожидая, что благоразумие возьмет верх. Затем щелкнула тугая тетива арбалета.
Болт охранник отбил мечом, да так умело, что перенацелил на меня. Я к тому времени подошел слишком близко, подставился под удар. Конечно, он не попал. Амулет никогда не подводил. Но мне совсем не нравилось испытывать, сколько раз еще он послужит, а когда даст осечку. Поэтому я упал в траву и отполз подальше. Позиция наблюдателя всегда предпочтительнее. Пусть сами расхлебывают. Я сразу понял, что это атланты – воины с улучшенными рефлексами. С такими лучше не связываться – и понять не успеешь, что происходит, а уже возносишься к небесам.
Фантон, должно быть, и сам смекнул, что дело запахло жареным. Но врожденная жадность не давала ему убраться восвояси без добычи. Любой мало-мальски сообразительный грабитель смекнет: если атланты охраняют обоз, значит везут что-то стоящее.
Атланты обменялись парой реплик на незнакомом наречии. Один из них пошел к оврагу, держа наизготовку обоюдоострый меч, второй, вооруженный одновременно мечом и кинжалом, двинулся ко мне. К несчастью, они сочли меня достойным противником.
Шел он быстро. Я закусил губу, судорожно соображая, что могу противопоставить атланту. Такого надо бить наверняка – любое неверное движение может стоить жизни. Из полезных магических штуковин у меня к тому времени мало, что оставалось. А отмахиваться от мастера меча простым кинжалом – чистой воды самоубийство. Я вспомнил, что припрятал в нательной суме одноразовую звездную пыль – штука полезная, но непредсказуемая.
Он подходил все ближе, отсюда можно было различить, как посверкивают глаза, в темноте атлант видел не хуже филина. К тому же, чувствовал меня, как хищник добычу. Я выжидал, пусть подойдет поближе, хоть страх и щекотал ноздри. Аккуратно высыпал порошок на ладонь. И когда до меня оставалось не больше десяти шагов, вскочил и сдул звездную пыль в его направлении. Эффект превзошел все мои ожидания. Сияющее облако охватило темную фигуру. Полыхнул огонь, запахло паленой плотью. А через мгновение пыль осыпалась звездным дождем, увлекая за собой дымящуюся черную головешку – все, что осталось от воина.
Второй атлант резко развернулся и ринулся от оврага ко мне. Вообразил, будто имеет дело с настоящим магом. Буйвол спустил курок, но воин изменил направление бега, словно чувствовал опасность спиной, и арбалетный болт прошел мимо, стукнул в тележные доски. Бежал атлант легко, почти летел, перед обозом взвился в воздух, пробежал по крупам лошадей и приземлился с другой стороны.
Я сделал единственное, что мог предпринять в подобной ситуации. Вскочил и кинулся наутек. Бежал с такой прытью, что любой бегун позавидует. Мои подельники немало, должно быть, удивились, увидев, как Хромой ловко драпает. Но сейчас мне было все равно. Я ворвался в рощу. Метательный нож, нацеленный в спину, ушел в сторону, вонзился в березовый ствол. Я бежал без оглядки. Знал, что если атлант станет преследовать, мне конец. По счастью, возобладал разум. Он не мог оставить обоз с ценным грузом…
Спустя полчаса с предельной осторожностью я возвратился назад. Забрал севернее, пересек дорогу, и по скользкому склону оврага добрался до места, где грабили обоз. Полез вверх, выглянул из-за мшистого древесного ствола. Сумерки к тому времени обратились в непроглядную темень, но луна светила ярко, так что можно было различить лежащие возле обоза тела и одного долговязого, которого я без труда узнал. Фантон Сапожник пытался разобраться с замком массивного сундука, при этом отчаянно ругался. Потом вдруг вскинул голову, обернулся и уставился точно туда, где я прятался. И как только узнал, что я у него за спиной? Неужели, почувствовал?!
– Эй, – крикнул он, – а ну, вылезай!
Я поспешил показаться. Махнул рукой.
– Это я.
– Вижу, что ты, – пробормотал он. – Иди-ка сюда, Хромой. Хромой-Хромой, а бежал, как здоровый.
Я двинулся к нему. На всякий случай положил руку на рукоять кинжала. Настрой Фантона мне очень не понравился. В его голосе сквозила лютая злоба. Еще неизвестно, кто прикончил наших – атлант или сам Сапожник. Я заметил, что Фантон тоже сжимает рукоять, только в отличие от меня, у него был не кинжал, а длинный меч. Замедляя шаги, я остановился.
– Ну, иди же, – подбодрил он. Поскольку я стоял не двигаясь, Фантон сплюнул сквозь зубы, и сам пошел ко мне. – Да что с тобой, урод? Тебя что, покусали бешеные собаки?! – Он растянул рот в улыбке. От нее за версту веяло смертью, но Фантону казалось, что так он выглядит приветливее: – Мы же друзья. Чего ты испугался, Хромой?
Оказавшись от меня в паре шагов, он рванул из ножен меч. Я был наготове, и успел выставить перед собой кинжал. Атаковали мы одновременно. Вот только его клинок наткнулся на магию амулета и отклонился, а мой кинжал вонзился Сапожнику прямо в живот, перерубил позвоночник и вышел с другой стороны тела. Я выпустил оружие, и Фантон повалился мне в ноги, хрипя, как свинья с перерезанным горлом.
Я оставил его умирать, а сам занялся сундуком. Тронул замок. Все ясно. Это дело нам по силам. Сунул руку подмышку, нащупал маленький ножичек, с которым никогда не расставался. Он достался мне по случаю от одного давно умершего разбойника.
Внешне ножичек ничем не отличается от прочих подобных безделиц, и только я да покойный знали, что клинок заговорен, и может творить настоящие чудеса. Если надо разрезать что-нибудь такое, для чего обычный нож не годится, лучшего инструмента не придумать.
Познакомились мы недавно. Зато за неполную неделю успели ограбить кожевенную лавку, пару ростовщиков и одного богатого купчишку с окладистой бородой, чьи красные сапоги с загнутыми носами теперь носил Фантон. Бородатый купец уковылял куда-то босиком, а вместе с ним и незадачливые охранники. Они побросали оружие сразу, как только услышали суровый крик нашего главаря: «Сдавайтесь, и мы оставим ваши жалкие жизни!»
– Значит так, – говорил Сапожник, когда мы решили устроить засаду на дороге, – вы, парни, спрячетесь в той роще. Мы с Буйволом укроемся в овраге напротив. Как только покажется обоз, бегите ему наперерез и орите, что есть сил. Вид у вас безобидный, так что они ничего не заподозрят. Решат, что вы просто парочка свихнувшихся от голода крестьян…
Мне-то что, я человек не обидчивый, а старика Стилета, в прошлом злодея, каких свет не видывал, слова Сапожника порядком тронули.
– Эт’ты врешь, – сказал он и глаза его блеснули огнем прежней отчаянной славы, – Хромой, – так они меня называли, – может, и сойдет за голодранца, а у меня взгляд гордый, как у орла, и стать настоящего мужчины. Они во мне сразу угрозу признают!
Фантон Сапожник на старика посмотрел скептически, но возражать не стал. Репутация, как я уже говорил, у Стилета была самая что ни на есть серьезная. Кто его замшелый разум знает. Опустится на землю ночь, возьмет старик, да и прирежет главаря шайки, будучи не в силах пережить жестокую обиду.
– Ну, хорошо, – согласился Сапожник, – значит, будем действовать так. Ты, Хромой, раз пошел такой расклад, будешь сидеть в роще один. Когда увидишь обоз, беги наперерез и кричи, что есть сил. Вид у тебя безобидный, так что они ничего не заподозрят. Просто еще один, – на этом слове он сделал акцент, – свихнувшийся от голода местный крестьянин. Ясно? – уточнил Фантон и глянул на меня с презрением.
– Да, – ответил я. Чего неясного. План как план. Большинство грабежей, которые обделывали разбойничьи шайки на торговых трактах Южного побережья, проходили по той же схеме.
– Вот и ладненько. Как только они замедлят ход, мы выбежим из засады, скрутим их, и… – Лицо его сделалось задумчивым. – Заберем сапоги…
– А деньги? – буркнул Стилет.
– И деньги, само собой.
– А если они не замедлят ход? – вмешался Буйвол. Среди нас четверых он был самым молодым, крепким и задиристым. С ним старался не спорить даже склочный старик Стилет. Мне уже довелось видеть Буйвола в деле. Удар у парня был такой, что при желании он мог бы пробить кулаком каменную стену. А людей укладывал за милую душу, одного за другим. Только и видели все вокруг, как его пудовые кулаки мелькали, словно мельничные жернова. К тому же, он здорово стрелял из арбалета, и у нас в отряде числился стрелком.
– Замедлят, – уверенно сказал Фантон. – Ты только посмотри на Хромого. Где еще встретишь такого урода? Да возничий как только увидит его согнутую спину и перекошенную физиономию, непременно захочет остановиться, чтобы подивиться на подобную красоту. – Сапожник хохотнул.
Я и в этот раз не стал возражать. Уродство мое не столь очевидно, как кажется некоторым. Лицо, может, и кривовато, зато ум живой. Бывают случаи, когда и я выгляжу настоящим красавцем. Если вы любите магические безделицы так же, как люблю их я, то прекрасно знаете, как можно добиться того, чтобы красавцем тебя считали все пышные красавицы в округе. Впрочем, у моих магических безделушек другое предназначение.
Обоз показался ближе к вечеру, что было нам только на руку. Сумерки уже опускались окрест серой вуалью, скрывая таящихся в кустарнике у оврага разбойников.
Я, как и было задумано, заковылял из рощицы, завывая не своим голосом:
– Помогите, господа. Помогите! Помогите, господа…. – И так без остановки.
Не все путешественники одинаково безобидны. Опасаясь выстрела из арбалета, я на всякий случай предварительно повернул один из зубцов амулета. Пусть отводит железо от тела. Господа бывают крайне скоры на расправу. Не разберутся – и ну палить во все, что движется.
Но эти стрелять не стали. Сопровождающий обоз всадник приподнялся на стременах и крикнул:
– А ну, стоять, именем закона. Ближе не подходи! – уточнил он, поскольку я продолжал хромать по направлению к ним…
– Помогите, господа. Помогите!
Тут прямо в голову ему угодил арбалетный болт. Он повалился с коня. И с телеги тут же метнулось несколько гибких фигур – наемники.
– Сдавайтесь, и мы вас не тронем, – крикнул Фантон. – Вы все на прицеле.
Ввязываться в драку ему не хотелось. Обычно те, кто сопровождал обоз, тоже не собирались рисковать шкурой, складывали оружие и убирались восвояси. Но не на этот раз. Оба воина и не думали расставаться с мечами. Один приблизился, перевернул носком сапога убитого, высматривая, где скрываются налетчики.
– Как хотите, – крикнул Сапожник, – вы только что себя похоронили!
Разбойники помедлили пару мгновений, ожидая, что благоразумие возьмет верх. Затем щелкнула тугая тетива арбалета.
Болт охранник отбил мечом, да так умело, что перенацелил на меня. Я к тому времени подошел слишком близко, подставился под удар. Конечно, он не попал. Амулет никогда не подводил. Но мне совсем не нравилось испытывать, сколько раз еще он послужит, а когда даст осечку. Поэтому я упал в траву и отполз подальше. Позиция наблюдателя всегда предпочтительнее. Пусть сами расхлебывают. Я сразу понял, что это атланты – воины с улучшенными рефлексами. С такими лучше не связываться – и понять не успеешь, что происходит, а уже возносишься к небесам.
Фантон, должно быть, и сам смекнул, что дело запахло жареным. Но врожденная жадность не давала ему убраться восвояси без добычи. Любой мало-мальски сообразительный грабитель смекнет: если атланты охраняют обоз, значит везут что-то стоящее.
Атланты обменялись парой реплик на незнакомом наречии. Один из них пошел к оврагу, держа наизготовку обоюдоострый меч, второй, вооруженный одновременно мечом и кинжалом, двинулся ко мне. К несчастью, они сочли меня достойным противником.
Шел он быстро. Я закусил губу, судорожно соображая, что могу противопоставить атланту. Такого надо бить наверняка – любое неверное движение может стоить жизни. Из полезных магических штуковин у меня к тому времени мало, что оставалось. А отмахиваться от мастера меча простым кинжалом – чистой воды самоубийство. Я вспомнил, что припрятал в нательной суме одноразовую звездную пыль – штука полезная, но непредсказуемая.
Он подходил все ближе, отсюда можно было различить, как посверкивают глаза, в темноте атлант видел не хуже филина. К тому же, чувствовал меня, как хищник добычу. Я выжидал, пусть подойдет поближе, хоть страх и щекотал ноздри. Аккуратно высыпал порошок на ладонь. И когда до меня оставалось не больше десяти шагов, вскочил и сдул звездную пыль в его направлении. Эффект превзошел все мои ожидания. Сияющее облако охватило темную фигуру. Полыхнул огонь, запахло паленой плотью. А через мгновение пыль осыпалась звездным дождем, увлекая за собой дымящуюся черную головешку – все, что осталось от воина.
Второй атлант резко развернулся и ринулся от оврага ко мне. Вообразил, будто имеет дело с настоящим магом. Буйвол спустил курок, но воин изменил направление бега, словно чувствовал опасность спиной, и арбалетный болт прошел мимо, стукнул в тележные доски. Бежал атлант легко, почти летел, перед обозом взвился в воздух, пробежал по крупам лошадей и приземлился с другой стороны.
Я сделал единственное, что мог предпринять в подобной ситуации. Вскочил и кинулся наутек. Бежал с такой прытью, что любой бегун позавидует. Мои подельники немало, должно быть, удивились, увидев, как Хромой ловко драпает. Но сейчас мне было все равно. Я ворвался в рощу. Метательный нож, нацеленный в спину, ушел в сторону, вонзился в березовый ствол. Я бежал без оглядки. Знал, что если атлант станет преследовать, мне конец. По счастью, возобладал разум. Он не мог оставить обоз с ценным грузом…
Спустя полчаса с предельной осторожностью я возвратился назад. Забрал севернее, пересек дорогу, и по скользкому склону оврага добрался до места, где грабили обоз. Полез вверх, выглянул из-за мшистого древесного ствола. Сумерки к тому времени обратились в непроглядную темень, но луна светила ярко, так что можно было различить лежащие возле обоза тела и одного долговязого, которого я без труда узнал. Фантон Сапожник пытался разобраться с замком массивного сундука, при этом отчаянно ругался. Потом вдруг вскинул голову, обернулся и уставился точно туда, где я прятался. И как только узнал, что я у него за спиной? Неужели, почувствовал?!
– Эй, – крикнул он, – а ну, вылезай!
Я поспешил показаться. Махнул рукой.
– Это я.
– Вижу, что ты, – пробормотал он. – Иди-ка сюда, Хромой. Хромой-Хромой, а бежал, как здоровый.
Я двинулся к нему. На всякий случай положил руку на рукоять кинжала. Настрой Фантона мне очень не понравился. В его голосе сквозила лютая злоба. Еще неизвестно, кто прикончил наших – атлант или сам Сапожник. Я заметил, что Фантон тоже сжимает рукоять, только в отличие от меня, у него был не кинжал, а длинный меч. Замедляя шаги, я остановился.
– Ну, иди же, – подбодрил он. Поскольку я стоял не двигаясь, Фантон сплюнул сквозь зубы, и сам пошел ко мне. – Да что с тобой, урод? Тебя что, покусали бешеные собаки?! – Он растянул рот в улыбке. От нее за версту веяло смертью, но Фантону казалось, что так он выглядит приветливее: – Мы же друзья. Чего ты испугался, Хромой?
Оказавшись от меня в паре шагов, он рванул из ножен меч. Я был наготове, и успел выставить перед собой кинжал. Атаковали мы одновременно. Вот только его клинок наткнулся на магию амулета и отклонился, а мой кинжал вонзился Сапожнику прямо в живот, перерубил позвоночник и вышел с другой стороны тела. Я выпустил оружие, и Фантон повалился мне в ноги, хрипя, как свинья с перерезанным горлом.
Я оставил его умирать, а сам занялся сундуком. Тронул замок. Все ясно. Это дело нам по силам. Сунул руку подмышку, нащупал маленький ножичек, с которым никогда не расставался. Он достался мне по случаю от одного давно умершего разбойника.
Внешне ножичек ничем не отличается от прочих подобных безделиц, и только я да покойный знали, что клинок заговорен, и может творить настоящие чудеса. Если надо разрезать что-нибудь такое, для чего обычный нож не годится, лучшего инструмента не придумать.