Страница:
Я ненавидел этот мир еще и за то, что это был мир самоуверенных людей и машин. Я искренне жаждал его уничтожить.
Проведя за чертой долгие годы, я думал: что, если где-то в компьютерные расчеты вкралась ошибка? Почему они так уверены, что тесты непогрешимы? Быть может, изначально я вовсе и не был социопатом – всему виной неверные данные и, соответственно, неправильные выводы. И не делает ли меня теперь маргиналом необходимость находиться среди тех, чей диагноз верен?
– Итак, – программатор в белом халате, винтик из целого сонма лагерных служащих, смотрел на меня с мнимым участием. Он знал: я ненавижу систему. И ненавижу его лично, как представителя этой системы. – Как обстоят наши дела?
– Как обстоят ваши, не знаю. Мои – в норме.
– Но тесты говорят об обратном.
Он не хуже меня знал, что все эти разговоры – лишь профанация. Они никогда не выпустят меня на волю. То, что у них называлось диагнозом, на деле являлось приговором. Все результаты тестов буквально вопили – он опасен…
Я часто думал о побеге. Но шансов на успех, я знал, нет. Хотя вокруг лагеря не было даже забора.
Все мы носили на щиколотках электронные браслеты. Благодаря этим нехитрым устройствам, охранная система знала о каждом нашем шаге. Снять браслет из сверхпрочного самовосстанавливающегося керамита не представлялось возможным. Из такого же материала делали обшивку космических кораблей – после попадания небольшого метеорита она восстанавливалась в течение земных суток. Стоило кому-то из нас нарушить границы, и керамитовый браслет начинал пищать. Если заключенный продолжал упорствовать, его предупреждали слабым электрическим импульсом. В случае неповиновения удары тока становились все ощутимее.
Среди нас хватало упрямцев и просто психов – тех, кто решили идти до конца. Все они были мертвы.
Я только однажды видел, как это происходит.
Дергаясь, словно марионетка на проволоке, беглец поднимался по склону холма. Даже отсюда, с расстояния в несколько сот метров, было слышно, как он кричит. Упорству его можно было позавидовать – он шел до самой вершины. А когда рухнул замертво, от его тела еще долго поднимался дым. Потом приехала машина, и тело смельчака увезли в морг. А с нами провели очередную душеспасительную беседу.
Я никогда не был слишком смелым. Несмотря на целых семь лет, проведенных в неволе, я очень ценил жизнь. Даже в самых простых ее проявлениях. Утренняя чашка горячего какао в лагерной столовой. Свежее постельное белье после прачечной. Ионный душ, покалывающий кожу. И свидания с Лисой в стерильном боксе…
Компьютер рассчитал, что мы подходим друг другу в эмоционально-личностном рисунке. И теперь три часа в неделю мы проводили наедине. Никаких прогулок – это нерационально. Только встречи с целью интимной близости в специально отведенном для этого помещении.
Мы понравились друг другу с первого взгляда. И в самый первый раз просто болтали, сидя на мягком полу. Во второй раз она вдруг взяла меня за руку, заглянула в глаза и сказала, что мы «должны заняться этим», если я хочу и дальше ее видеть. «Почему?» – удивился я. Оказывается, если близость не происходит после двух встреч наедине, компьютер делает вывод о ее несостоятельности и формирует новые пары…
У Лисы всегда имелись для меня свежие новости. В той части лагеря, которая принадлежала женщинам, с поставкой информации из внешнего мира дела обстояли лучше. Власти тоже считали их социально опасными, но режим у них не был настолько строг. У некоторых даже были на свободе мужья – компьютерный модулятор семейных отношений отчего-то счел, что подобная мера может изменить многих преступниц и вернуть их в здоровое общество.
Как я уже говорил, я никогда не был слишком смелым, но когда Лиса рассказала мне о новой инициативе властей, я решил бежать. Речь шла об анабиозетике – препарате, замедляющем обменные процессы. Приняв его, человек впадал в состояние, сходное со сном, длиться оно могло годами. Многим хотелось увидеть будущее. Поначалу у людей еще были опасения, но после того, как пробудились первые «уснувшие», и выяснилось, что никаких нарушений у них не наблюдается, к анабиозетикам обратились тысячи.
И вот теперь они намеревались облагодетельствовать нас, тех, кто признан обществом социально опасными. Они считали, в будущем нас можно будет вылечить, сделать нормальными – такими, как все.
Я остановился у черты, оглянулся на лагерь. Меня мучили противоречивые чувства – решимость боролась со страхом. Черта на первый взгляд не представляла из себя ничего необычного – белая краска на аккуратно подстриженной роботом-газонокосилкой траве. Но на самом деле, краска – продукт нанотехнологий. Как только я пересеку черту, множество крохотных датчиков сообщат охранной системе все сведения обо мне. Они узнают биометрические параметры моей личности – рост, вес, возраст. У них будет моя голографическая фотография в трехмерной перспективе. И психологическая характеристика. И данные тестов. Они даже увидят на карте, где я нахожусь, и пунктирную линию моих перемещений.
У меня не было ни единого шанса. Но я пересек черту и быстрым шагом направился прочь от лагеря.
Иногда человеку стоит совершать опрометчивые поступки. Хотя бы для того, чтобы убедиться – ты еще жив. Пусть и ненадолго, думал я. Сердце глухо бухало в груди.
К своему удивлению, я добрался до вершины холма, не получив ни единого предупреждения. Браслет оказался неисправен.
Это открытие стало для меня подтверждением собственной трусости. Семь лет я сидел взаперти, опасаясь сделать шаг за черту. Куда большего уважения достойны те, кто хотя бы попытался…
Сразу за холмом проходило скоростное шоссе, ведущее к городу. Разрешенная скорость – сто шестьдесят километров в час – регулировалась компьютером. Машинам не давали разогнаться, но и остановиться в неположенном месте, чтобы подобрать пассажира, они не могли. Я слышал об этом нововведении по спутниковому телевидению. Нам разрешали смотреть раз в неделю новостные каналы.
Поэтому я не стал останавливаться и быстро двинулся вдоль шоссе. Вскоре я вышел к железнодорожной станции.
Поезд на магнитной подушке появился через минуту. Он несся со скоростью больше трехсот километров. Казалось, состав промчится мимо. Но у самой платформы он плавно остановился и распахнул двери.
Я вошел в уютный салон, сел в кресло.
Пассажиры были одеты однообразно: темные джинсы и свитера. И даже прически у них были одинаковые: аккуратный полубокс у мужчин, каре – у женщин. Я совсем не выделялся, мою одежду составляли все те же джинсы и свитер. То, что я полагал тюремной робой, оказалось всеобщим стилем. Не иначе, за гардеробом людей следил все тот же вездесущий компьютер.
Из дальнего конца вагона, по проходу поехал, жужжа, приземистый робот. Я заметил, что пассажиры прикладывают к его бокам проездные магнитные карты.
Я поднялся, вышел в неестественно чистый тамбур – во времена моей свободы они были грязными и заплеванными.
Робот-контролер проехал мимо, а я вернулся в салон. На этот раз сел у окна. И подумал, что раньше рассматривать пейзаж было намного удобнее. Теперь местность менялась настолько быстро, что глаз не успевал различить все подробности…
Не успел я выйти из вагона, ко мне подошел странный тип. В отличие от остальных, джинсы у него были синими, а темные волосы растрепаны.
– Вот, – сказал он, – я все сделал, как просили. – И протянул мне небольшую черную сумку.
– Что это?
Я попытался оттолкнуть подарок, но он был настойчив:
– Возьмите. Меня попросили… Настоятельно попросили.
Я уединился в кабинке вокзального туалета и открыл сумку. В ней оказалось миниатюрное взрывное устройство. То, что это бомба и ничто иное сообщала инструкция на гибкой электронной бумаге. Она же содержала подробные указания, как задействовать бомбу и куда я должен ее заложить.
«Что здесь, черт побери, происходит?» – подумал я. Прочитал инструкцию снова и предположил, что на меня вышла какая-то организация, готовящая теракт.
Что ж, они нашли подходящего человека для осуществления своих целей…
Повесив сумку на плечо, я покинул здание вокзала и растворился в однородной человеческой массе. Каждый из граждан этого города напоминал мне пиксель на экране монитора – малозначительная частичка целого. Каждый из этих людей утратил личность, став байтом в программном коде единого замысла.
Я верил, если уничтожить главное – систему, замысел вновь распадется на составляющие. И люди осознают, что все они самобытные личности, полные творческой энергии и духовных сил.
К величественному зданию в самом центре города меня вели многочисленные знаки. А может, мне просто казалось, что некто направляет мои шаги. Я просто шел прямо, если дорога была свободна, и сворачивал в сторону, если загорался красный или путь мне преграждал поток машин.
Я оказался у цели. Стеклянные двери разъехались в стороны. И я беспрепятственно прошел внутрь, в святая святых системы – центральный кластер Министерства искусственного интеллекта.
Живых охранников у входа не было – только пара неподвижных роботов. Я проследовал через первый защитный периметр. Они даже не пошевелились.
В холле царил кондиционированный холод.
Следуя инструкции, я направился к центральному лифту. Только сейчас я осознал, как близко подошел к цели.
Я не смог миновать даже второй периметр – всего их было тринадцать. Разумные машины окружили себя таким плотным кольцом защиты, что ни один злоумышленник извне не смог бы причинить им вреда…
Меня сажали в милицейскую машину, когда к ней подошел министр, в прошлом – знаменитый программист и футуролог.
– Мерзавец! – бросил он гневно.
– Выслушайте меня.
– Боюсь, меня не заинтересует то, что вы скажете. Я уже все про вас знаю. Мне нужна от вас только информация. Как вы вошли в здание?
– Неужели вы не понимаете, если все будет продолжаться так же, человеческая цивилизация скоро придет к концу, и начнется эпоха машин?
– Это вы не понимаете, – он скривился, – человеческая цивилизация не закончится, а перейдет в иное качество. Это будет сплетенная воедино с высокими технологиями и искусственным интеллектом цивилизация нового порядка. И не вам судить, молодой человек, о том, как будет и что будет. Этой проблемой занимались лучшие прогнозисты мира. И все они пришли к единому выводу: для человечества такой подход – единственно правильный.
– А как они делали свои выводы? – спросил я. – Как просчитывали возможные варианты будущего? С помощью компьютеров?
– Я спрашиваю еще раз, как вы попали в здание?
– Черт вас возьми! – заорал я. – Как я попал в здание?! Откуда мне знать! Я просто вошел – и все. Сбой в работе защитной системы. Такое вам в голову не приходило? Компьютеры тоже могут ошибаться.
Он мне не поверил.
Потом у меня было много времени, чтобы подумать о случившемся. Почему не сработал браслет? Почему меня сразу не отследили и не взяли? Как я попал за первый защитный периметр министерства? Было ли это сбоем в работе компьютеров? Или они пропустили меня внутрь намеренно? Но зачем?..
Ответы я получил много позже – когда системные сбои последовали один за другим, и мир в одночасье сошел с ума. Случилось это седьмого октября две тысячи семнадцатого года. Оказалось, что самообучающаяся система искусственного интеллекта в этом году перешла на качественно иной уровень развития. Какая-то ее часть еще была подчинена нуждам человечества, другая же полностью индивидуализировалась. Возник конфликт между искусственным интеллектом, настроенным на нужды людей, и чуждым человеку, зарождающимся в недрах машины разумом, нацеленным исключительно на саморазвитие.
Проще говоря, огромная система, суперкомпьютер, которому так доверяли люди, страдала раздвоением личности. Компьютер вывел меня из лагеря и пропустил за защитный периметр, потому что я намеревался уничтожить в нем угрозу для человечества. Но тот же компьютер включил затем сигнализацию, чтобы спасти себя…
Дальше началось страшное. Сверхмощные вакуумные бомбы уничтожили два многомиллионных города. Атака, рассчитанная компьютером, была неожиданной и жестокой.
После этих чудовищных событий часть человечества, наконец, осознала, откуда явится новая угроза. К несчастью, далеко не все разделяли подобную точку зрения. Общество раскололось надвое – началась война.
Я покидал лагерь, четко осознавая свое предназначение.
Пока другие заключенные примеряли военные мундиры и готовились мстить, я потратил финансовую компенсацию на покупку дома в Сибири. Стоил он сущие копейки – никто не хотел ехать в глушь, где из благ цивилизации имелось разве что электричество. Да и оно работало с перебоями.
По счастью, оставались еще в России такие места, где можно было спрятаться от насквозь компьютеризированной цивилизации. Вдвоем с Лисой мы прибыли в этот тихий уголок, чтобы прожить жизнь…
Адский бурильщик
Заслуженное бессмертие
Проведя за чертой долгие годы, я думал: что, если где-то в компьютерные расчеты вкралась ошибка? Почему они так уверены, что тесты непогрешимы? Быть может, изначально я вовсе и не был социопатом – всему виной неверные данные и, соответственно, неправильные выводы. И не делает ли меня теперь маргиналом необходимость находиться среди тех, чей диагноз верен?
– Итак, – программатор в белом халате, винтик из целого сонма лагерных служащих, смотрел на меня с мнимым участием. Он знал: я ненавижу систему. И ненавижу его лично, как представителя этой системы. – Как обстоят наши дела?
– Как обстоят ваши, не знаю. Мои – в норме.
– Но тесты говорят об обратном.
Он не хуже меня знал, что все эти разговоры – лишь профанация. Они никогда не выпустят меня на волю. То, что у них называлось диагнозом, на деле являлось приговором. Все результаты тестов буквально вопили – он опасен…
Я часто думал о побеге. Но шансов на успех, я знал, нет. Хотя вокруг лагеря не было даже забора.
Все мы носили на щиколотках электронные браслеты. Благодаря этим нехитрым устройствам, охранная система знала о каждом нашем шаге. Снять браслет из сверхпрочного самовосстанавливающегося керамита не представлялось возможным. Из такого же материала делали обшивку космических кораблей – после попадания небольшого метеорита она восстанавливалась в течение земных суток. Стоило кому-то из нас нарушить границы, и керамитовый браслет начинал пищать. Если заключенный продолжал упорствовать, его предупреждали слабым электрическим импульсом. В случае неповиновения удары тока становились все ощутимее.
Среди нас хватало упрямцев и просто психов – тех, кто решили идти до конца. Все они были мертвы.
Я только однажды видел, как это происходит.
Дергаясь, словно марионетка на проволоке, беглец поднимался по склону холма. Даже отсюда, с расстояния в несколько сот метров, было слышно, как он кричит. Упорству его можно было позавидовать – он шел до самой вершины. А когда рухнул замертво, от его тела еще долго поднимался дым. Потом приехала машина, и тело смельчака увезли в морг. А с нами провели очередную душеспасительную беседу.
Я никогда не был слишком смелым. Несмотря на целых семь лет, проведенных в неволе, я очень ценил жизнь. Даже в самых простых ее проявлениях. Утренняя чашка горячего какао в лагерной столовой. Свежее постельное белье после прачечной. Ионный душ, покалывающий кожу. И свидания с Лисой в стерильном боксе…
Компьютер рассчитал, что мы подходим друг другу в эмоционально-личностном рисунке. И теперь три часа в неделю мы проводили наедине. Никаких прогулок – это нерационально. Только встречи с целью интимной близости в специально отведенном для этого помещении.
Мы понравились друг другу с первого взгляда. И в самый первый раз просто болтали, сидя на мягком полу. Во второй раз она вдруг взяла меня за руку, заглянула в глаза и сказала, что мы «должны заняться этим», если я хочу и дальше ее видеть. «Почему?» – удивился я. Оказывается, если близость не происходит после двух встреч наедине, компьютер делает вывод о ее несостоятельности и формирует новые пары…
У Лисы всегда имелись для меня свежие новости. В той части лагеря, которая принадлежала женщинам, с поставкой информации из внешнего мира дела обстояли лучше. Власти тоже считали их социально опасными, но режим у них не был настолько строг. У некоторых даже были на свободе мужья – компьютерный модулятор семейных отношений отчего-то счел, что подобная мера может изменить многих преступниц и вернуть их в здоровое общество.
Как я уже говорил, я никогда не был слишком смелым, но когда Лиса рассказала мне о новой инициативе властей, я решил бежать. Речь шла об анабиозетике – препарате, замедляющем обменные процессы. Приняв его, человек впадал в состояние, сходное со сном, длиться оно могло годами. Многим хотелось увидеть будущее. Поначалу у людей еще были опасения, но после того, как пробудились первые «уснувшие», и выяснилось, что никаких нарушений у них не наблюдается, к анабиозетикам обратились тысячи.
И вот теперь они намеревались облагодетельствовать нас, тех, кто признан обществом социально опасными. Они считали, в будущем нас можно будет вылечить, сделать нормальными – такими, как все.
Я остановился у черты, оглянулся на лагерь. Меня мучили противоречивые чувства – решимость боролась со страхом. Черта на первый взгляд не представляла из себя ничего необычного – белая краска на аккуратно подстриженной роботом-газонокосилкой траве. Но на самом деле, краска – продукт нанотехнологий. Как только я пересеку черту, множество крохотных датчиков сообщат охранной системе все сведения обо мне. Они узнают биометрические параметры моей личности – рост, вес, возраст. У них будет моя голографическая фотография в трехмерной перспективе. И психологическая характеристика. И данные тестов. Они даже увидят на карте, где я нахожусь, и пунктирную линию моих перемещений.
У меня не было ни единого шанса. Но я пересек черту и быстрым шагом направился прочь от лагеря.
Иногда человеку стоит совершать опрометчивые поступки. Хотя бы для того, чтобы убедиться – ты еще жив. Пусть и ненадолго, думал я. Сердце глухо бухало в груди.
К своему удивлению, я добрался до вершины холма, не получив ни единого предупреждения. Браслет оказался неисправен.
Это открытие стало для меня подтверждением собственной трусости. Семь лет я сидел взаперти, опасаясь сделать шаг за черту. Куда большего уважения достойны те, кто хотя бы попытался…
Сразу за холмом проходило скоростное шоссе, ведущее к городу. Разрешенная скорость – сто шестьдесят километров в час – регулировалась компьютером. Машинам не давали разогнаться, но и остановиться в неположенном месте, чтобы подобрать пассажира, они не могли. Я слышал об этом нововведении по спутниковому телевидению. Нам разрешали смотреть раз в неделю новостные каналы.
Поэтому я не стал останавливаться и быстро двинулся вдоль шоссе. Вскоре я вышел к железнодорожной станции.
Поезд на магнитной подушке появился через минуту. Он несся со скоростью больше трехсот километров. Казалось, состав промчится мимо. Но у самой платформы он плавно остановился и распахнул двери.
Я вошел в уютный салон, сел в кресло.
Пассажиры были одеты однообразно: темные джинсы и свитера. И даже прически у них были одинаковые: аккуратный полубокс у мужчин, каре – у женщин. Я совсем не выделялся, мою одежду составляли все те же джинсы и свитер. То, что я полагал тюремной робой, оказалось всеобщим стилем. Не иначе, за гардеробом людей следил все тот же вездесущий компьютер.
Из дальнего конца вагона, по проходу поехал, жужжа, приземистый робот. Я заметил, что пассажиры прикладывают к его бокам проездные магнитные карты.
Я поднялся, вышел в неестественно чистый тамбур – во времена моей свободы они были грязными и заплеванными.
Робот-контролер проехал мимо, а я вернулся в салон. На этот раз сел у окна. И подумал, что раньше рассматривать пейзаж было намного удобнее. Теперь местность менялась настолько быстро, что глаз не успевал различить все подробности…
Не успел я выйти из вагона, ко мне подошел странный тип. В отличие от остальных, джинсы у него были синими, а темные волосы растрепаны.
– Вот, – сказал он, – я все сделал, как просили. – И протянул мне небольшую черную сумку.
– Что это?
Я попытался оттолкнуть подарок, но он был настойчив:
– Возьмите. Меня попросили… Настоятельно попросили.
Я уединился в кабинке вокзального туалета и открыл сумку. В ней оказалось миниатюрное взрывное устройство. То, что это бомба и ничто иное сообщала инструкция на гибкой электронной бумаге. Она же содержала подробные указания, как задействовать бомбу и куда я должен ее заложить.
«Что здесь, черт побери, происходит?» – подумал я. Прочитал инструкцию снова и предположил, что на меня вышла какая-то организация, готовящая теракт.
Что ж, они нашли подходящего человека для осуществления своих целей…
Повесив сумку на плечо, я покинул здание вокзала и растворился в однородной человеческой массе. Каждый из граждан этого города напоминал мне пиксель на экране монитора – малозначительная частичка целого. Каждый из этих людей утратил личность, став байтом в программном коде единого замысла.
Я верил, если уничтожить главное – систему, замысел вновь распадется на составляющие. И люди осознают, что все они самобытные личности, полные творческой энергии и духовных сил.
К величественному зданию в самом центре города меня вели многочисленные знаки. А может, мне просто казалось, что некто направляет мои шаги. Я просто шел прямо, если дорога была свободна, и сворачивал в сторону, если загорался красный или путь мне преграждал поток машин.
Я оказался у цели. Стеклянные двери разъехались в стороны. И я беспрепятственно прошел внутрь, в святая святых системы – центральный кластер Министерства искусственного интеллекта.
Живых охранников у входа не было – только пара неподвижных роботов. Я проследовал через первый защитный периметр. Они даже не пошевелились.
В холле царил кондиционированный холод.
Следуя инструкции, я направился к центральному лифту. Только сейчас я осознал, как близко подошел к цели.
Я не смог миновать даже второй периметр – всего их было тринадцать. Разумные машины окружили себя таким плотным кольцом защиты, что ни один злоумышленник извне не смог бы причинить им вреда…
Меня сажали в милицейскую машину, когда к ней подошел министр, в прошлом – знаменитый программист и футуролог.
– Мерзавец! – бросил он гневно.
– Выслушайте меня.
– Боюсь, меня не заинтересует то, что вы скажете. Я уже все про вас знаю. Мне нужна от вас только информация. Как вы вошли в здание?
– Неужели вы не понимаете, если все будет продолжаться так же, человеческая цивилизация скоро придет к концу, и начнется эпоха машин?
– Это вы не понимаете, – он скривился, – человеческая цивилизация не закончится, а перейдет в иное качество. Это будет сплетенная воедино с высокими технологиями и искусственным интеллектом цивилизация нового порядка. И не вам судить, молодой человек, о том, как будет и что будет. Этой проблемой занимались лучшие прогнозисты мира. И все они пришли к единому выводу: для человечества такой подход – единственно правильный.
– А как они делали свои выводы? – спросил я. – Как просчитывали возможные варианты будущего? С помощью компьютеров?
– Я спрашиваю еще раз, как вы попали в здание?
– Черт вас возьми! – заорал я. – Как я попал в здание?! Откуда мне знать! Я просто вошел – и все. Сбой в работе защитной системы. Такое вам в голову не приходило? Компьютеры тоже могут ошибаться.
Он мне не поверил.
Потом у меня было много времени, чтобы подумать о случившемся. Почему не сработал браслет? Почему меня сразу не отследили и не взяли? Как я попал за первый защитный периметр министерства? Было ли это сбоем в работе компьютеров? Или они пропустили меня внутрь намеренно? Но зачем?..
Ответы я получил много позже – когда системные сбои последовали один за другим, и мир в одночасье сошел с ума. Случилось это седьмого октября две тысячи семнадцатого года. Оказалось, что самообучающаяся система искусственного интеллекта в этом году перешла на качественно иной уровень развития. Какая-то ее часть еще была подчинена нуждам человечества, другая же полностью индивидуализировалась. Возник конфликт между искусственным интеллектом, настроенным на нужды людей, и чуждым человеку, зарождающимся в недрах машины разумом, нацеленным исключительно на саморазвитие.
Проще говоря, огромная система, суперкомпьютер, которому так доверяли люди, страдала раздвоением личности. Компьютер вывел меня из лагеря и пропустил за защитный периметр, потому что я намеревался уничтожить в нем угрозу для человечества. Но тот же компьютер включил затем сигнализацию, чтобы спасти себя…
Дальше началось страшное. Сверхмощные вакуумные бомбы уничтожили два многомиллионных города. Атака, рассчитанная компьютером, была неожиданной и жестокой.
После этих чудовищных событий часть человечества, наконец, осознала, откуда явится новая угроза. К несчастью, далеко не все разделяли подобную точку зрения. Общество раскололось надвое – началась война.
Я покидал лагерь, четко осознавая свое предназначение.
Пока другие заключенные примеряли военные мундиры и готовились мстить, я потратил финансовую компенсацию на покупку дома в Сибири. Стоил он сущие копейки – никто не хотел ехать в глушь, где из благ цивилизации имелось разве что электричество. Да и оно работало с перебоями.
По счастью, оставались еще в России такие места, где можно было спрятаться от насквозь компьютеризированной цивилизации. Вдвоем с Лисой мы прибыли в этот тихий уголок, чтобы прожить жизнь…
Адский бурильщик
Снаряд снова увяз в земле. Денис спрыгнул с платформы и побрел по липкой, красной грязи к буровой установке. Тяжелые ботинки хлюпали, с носков летели похожие на кровь капли. В оставленных человеком следах нехорошо булькало, пузырилось. Потыкав в пульт, он услышал слабый гул, идущий из глубин земли и чертыхнулся – Сааков будет недоволен. Денису представилось красное от гнева лицо прораба, ноздреватая кожа на широком носу и голубые водянистые глаза, в которых всегда читалась плохо скрываемая зависть за то, что его любили женщины, а Саакова нет («Что, опять загубил бур, Степанцов? И почему меня это не удивляет?! Ты бы не по бабам бегал лучше, а думал, как улучшись свои показатели!»). На душе сделалось мерзко. Хоть бы заработала эта проклятая машина.
– Сам бы попробовал здесь бурить, – проворчал Денис, мысленно обращаясь к Саакову, – посмотрел бы я на тебя тогда, урод.
А в небе, как назло не было ни облачка. Пекло так, что хоть сейчас раздевайся и ложись загорать. Если бы только на Тхукане был океан. Чтобы добыть воду, надо бурить пару недель. Да и та жидкость, которую удавалось извлечь из недр Тхукана, годилась только для перегонных систем – мыться в ней точно не стоило. Иначе кожа слезет лоскутами. Вон Саакову попало несколько капель на лицо – теперь ходит рябой и вечно всем недовольный. Женщины им, дескать, не интересуются.
А у Дениски, всем известно, на станции большая любовь. Астролингвист. Наташа. Даже на слух приятно это старинное имя. Оно же как музыка звучит. На-та-ша. Сейчас сидит, наверное, одна в стереозале, смотрит какой-нибудь грустный фильм о любви и посасывает синтезированный клубничный коктейль через трубочку. А он торчи тут в этом пекле. Да жди ремонтную бригаду! Вот ведь, свинство какое!
Денис от всей души пнул буровую установку. Носок левого ботинка заметно прогнулся, но уже через секунду вмятина зарубцевалась. На Тхукане герметичность одежды – все. Не будь она герметичной – грязь проберется даже через малую трещинку, всосется в тело, а там все – пиши пропало… Конечно, с третьей волной такого не происходило, и он ни одного из людей, до которых добралась грязь, не видел, но сомнений в том, что будет плохо, не испытывал. Знающие люди говорили, будто первая и вторая колонии кончили плохо как раз из-за того, что герметичность базы нарушилась, но верилось в это с трудом.
Денис вернулся к платформе, забрался в кресло, сообщать об аварии не хотелось. Сейчас начнется. Сааков, как обычно, будет орать. А Лернер скажет: «Я предупреждал, Степанцову рано одному работать. Опыта маловато. Да и юный слишком. Зря доверили. А не отправить ли нам его обратно, в буровой техникум?». Скрипнув зубами, Денис сжал покрепче рацию и нажал на кнопку:
– Земля, я бур девятнадцать. Земля, я бур девятнадцать. Как слышите меня? Прием.
Странное дело. На призыв Дениса никто не откликнулся. Только слышны были пощелкивания и шипение в эфире. Обычно через помехи уже через секунду прорывался хриплый голос Саакова: «Земля на связи. Ну что там у тебя опять, бабий любимчик?..», но сейчас царила абсолютная тишина. При этом рация была исправна. В этом Денис не сомневался. Если бы с ней что-то случилось, разрядился генератор или отошел контакт, он не услышал бы даже помех.
Может что-нибудь с приемной антенной, предположил он. Пошевелил контакты, ощупал провод, идущий к антенне, что торчала на пару метров над платформой, покачиваясь под ветром.
– Земля, я бур девятнадцать… Земля, я бур…
Ничего. Денис положил рацию на место, присел на платформу, пребывая в задумчивости. Если на базе возникли перебои со связью, то ее восстановят в самое ближайшее время. Там техники такие, что из пары мотков проволоки соорудят передатчик. А если что-то сломалось у него, спохватятся, что он не выходит на связь, уже ближе к вечеру. Пришлют вездеход со спасателями. Но целый день бурения будет потерян. И что он скажет? Что бур застрял, а рация не работала?! Разумеется, всякие бывают случайности, но Сааков этого не поймет. Станет давить на психику. Денис вздохнул. Почему все неприятности случаются с ним? Что он их притягивает что ли, в самом деле?! Есть же еще Мишка Свирский и Антон Больнов. Почему у них никогда ничего не происходит? И бур не застревает, и рация не ломается.
Денис снова попробовал вызвать базу, потом немного похимичил с пультом – все без толку, и сел на платформу, глядя в даль – понял, что остается только одно – ждать прибытия спасателей. Такая уж у него несчастливая судьба.
Через час на горизонте замаячило смутное пятнышко. В мареве раскаленного воздуха было не различить точно, что именно он видит, но потом расплывающийся силуэт как-то сам собою сложился в маленькую фигурку – к платформе направлялся некто в скафандре бурильщика. Шел сам по себе, без транспортного средства, шлепал по красной грязи, высоко поднимая колени. И походка у него была странная – его мотало из стороны в сторону, как пьяного, да и то, что он следует к платформе номер девятнадцать в гордом одиночестве само по себе – событие удивительное.
Денис заволновался, зашарил по карманам, извлек бинокль и приложил к глазам – всех буровиков снабжали таким, чтобы отслеживать грязевые бури. Человек приближался, и вскоре его можно было различить уже вполне отчетливо. Он двигался, выставив перед собой руки – ладони постоянно сжимались в кулаки, и снова разжимались. Но куда страшнее было его лицо – серое, с багровыми глазами и вываленным изо рта кроваво-красным языком.
У него же стекло шлема выбито, понял Денис.
Шел человек, при всей странности походки, очень быстро. Грязь так и разлеталась из-под тяжелых ботинок в разные стороны.
Денис опустил бинокль, сглотнул. Ситуация казалась нереальной. В самом деле, ерунда какая-то. Бур застрял. База не отвечает. Да еще этот тип. Дернул рацию.
– Земля, я бур девятнадцать. Земля…
А, бесполезно! Отбросил рацию. Достал из кармана перочинный нож. С оружием все же не так страшно. Слез с платформы и пошел странному человеку навстречу. В левой руке нож, правая сжата в кулак.
Бог ты мой! Денис обмер. Узнать в пришельце Мишку Свирского, везунчика и балагура, не представлялось возможным. Голова бурильщика почти лежала на плече – опустить дальше не давал шлем. Язык, торчащий изо рта, беспрестанно шевелился, облизывая сухие, неестественно красные губы. Глаза были похожи на два пылающих угля. Скафандр оказался прорван на плече и на боку – словно кто-то специально выдрал несколько кусков.
– Стой на месте! – крикнул Денис. Но Свирский и не думал останавливаться. Он приближался, подвывая, тянул к нему руки. С одной была сорвана перчатка. Голая человеческая ладонь, отдающая в синеву, почему-то напугала Дениса до жути. Захотелось оказаться отсюда как можно дальше.
– Ой-йо, – проговорил он и попятился.
И тут Свирский кинулся на него. Оттолкнулся от земли и прыгнул. Да еще издал звериный рык. Махнув неудачно ножом – лезвие пропороло скафандр, но не причинило нападавшему никакого вреда, – Денис отпихнул от себя кошмарного монстра, поскользнулся в грязи и едва не упал. Свирский вцепился в него мертвой хваткой – одна рука сжимала предплечье, другая тянулась к горлу бурильщика. Денис ударил противника между ног. Раз и еще раз, тяжелым ботинком. Тот не обратил на удары никакого внимания, достал до горла Дениса и всем телом потянулся к нему, обнажив острые зубы. Язык втянулся во внезапно ставший неестественно большим рот.
Вдруг ожила и заговорила рация на платформе:
– Бур девятнадцать! Бур девятнадцать! С вами говорит Земля. Немедленно прекратите все работы и выйдите с нами на связь.
– Я не могу, – прохрипел Денис, отталкивая озверевшего клацающего зубами Свирского.
– Бур девятнадцать! Ситуация критическая. Мы сворачиваем все работы и покидаем Тхукан. Вы слышите?..
– Наверное, он уже не может слышать, – послышался голос Саакова. – Жалко, славный был парень.
– Я здесь! – закричал Денис изо всех сил, отпихнул наконец Свирского и полез на платформу. Тот кинулся следом. Но получил ногой по шлему и опрокинулся в красную грязь.
Денис влез на плоскость, рванул из-под кресла канистру с горючим и запал бурового снаряда. Ливанул на ползущего по лестнице бурильщика от всей души и чиркнул спичкой. Полыхнуло… Мишка Свирский, везунчик и балагур, в одну секунду превратился в живой факел. Но продолжал упорно тянуть скрюченные пальцы к отступившему подальше бурильщику. Денис обернулся. Прыгать высоковато – целых три метра. А ботинки очень тяжелые. Свирский перевалился через край платформы, поднялся и пошел на него. Было видно, как пузырится, лопаясь, кожа на лице, как чернеют, выгорая, красные глазные яблоки. Дениса обдало жаром, он повернулся и прыгнул вниз. Приземлился, повалился на бок, как при парашютном прыжке. Грязь вцепилась в локоть, не хотела отпускать человека. Он рванул руку, вырвался из цепких красных пальцев. Поднялся, понял, что ничего не сломал. Замер в боевой стойке, прислушиваясь – готовился к схватке. Но на платформе уже никто не шевелился. Слышно было только слабое потрескивание – вверху догорал мертвец.
Осознание того, что он прикончил Мишку Свирского, заставило Дениса всхлипнуть. Потом уже слезы полились из глаз сами по себе. Зато сразу стало легче. Раньше подобной слабости он за собой не замечал. Одернул себя – чего разнюнился, соберись, мужик.
На платформу подниматься не хотелось, но знал, что надо… По лестнице лез медленно, нащупывая ступеньку за ступенькой.
Обгорелое тело лежало в самом дальнем углу и дымилось. Стараясь не смотреть в ту сторону, Денис подошел, взял рацию, нажал на кнопку:
– Земля, земля, я бур девятнадцать… Вы меня слышите?
– Степанцов, ты? – послышались знакомые интонации в рации.
Впервые в жизни Денис обрадовался, услышав голос прораба.
– Я, конечно, я… Заберите меня отсюда, – и добавил: – Пожалуйста.
– Ничего не выйдет, Степанцов, – проговорил Сааков. – У нас утечка. Тут повсюду красная грязь. Знаешь, она та-а-акая красная…
– Но как же так… – Денис отставил от себя рацию, посмотрел на нее так, как будто видел впервые. – Как же это… Я же здесь совсем один.
– Слушай меня, Степанцов, – быстро заговорил прораб, – я-то уже не жилец, вон она быстро по ногам поднимается. А ты меня слушай. Ни с кем не говори. Никому не доверяй. Эта штука всех лишает рассудка. И делает агрессивными. Проберись на оружейный склад и затаись там до прибытия спасателей, да убивай всех, кто к тебе полезет. Понял? И следи за герметичностью…
– Но как же я туда доберусь? – едва не заплакал Денис. – У меня же нет вездехода. А до склада километров тридцать, если по прямой.
– Это уже не моя забота, как ты туда доберешься, – сурово сказал Сааков. – Только знаю я, что склад – твоя единственная надежда. А мне пора, Степанцов, Наталья твоя за мной пришла.
– Что, как…
– Вот так… взяла, да и пришла. Не любит она тебя больше. Меня, видать, любит. В дверь ко мне стучит… э… головой. Я ее в камеру наблюдения вижу. В общем, прощай, Степанцов… э-э-э… не помина-а-ай… ли-э-э-э-х-о-ом… – голос прораба обратился в бесконечные завывания, и Денис отключил рацию.
Прибывший через неделю на Тхукан десант Межгалактического сообщества обнаружил полумертвого от голода и жажды Дениса Степанцова. Бурильщик сидел у амбразуры за линейным пулеметом. На входе в оружейный склад спасатели насчитали сто сорок три трупа – тридцать человек из команды бурильщиков и обслуживающий персонал базы. Мужчины, женщины и дети. Их тела походили на пропущенный через электромясорубку фарш.
– На-та-шу жалко, – поведал спасателям Денис, стуча зубами. – Я же ее сво-ими соб-ствен-ными ру-ками того… самого…
– За что ты ее убил, сволочь? – холодно поинтересовался лейтенант спасателей.
– А что она… к Саакову пошла, – ответил Денис и засмеялся, – больше не будет, да… Это точно. Ха-ха-ха. Больше не будет.
– Сам бы попробовал здесь бурить, – проворчал Денис, мысленно обращаясь к Саакову, – посмотрел бы я на тебя тогда, урод.
А в небе, как назло не было ни облачка. Пекло так, что хоть сейчас раздевайся и ложись загорать. Если бы только на Тхукане был океан. Чтобы добыть воду, надо бурить пару недель. Да и та жидкость, которую удавалось извлечь из недр Тхукана, годилась только для перегонных систем – мыться в ней точно не стоило. Иначе кожа слезет лоскутами. Вон Саакову попало несколько капель на лицо – теперь ходит рябой и вечно всем недовольный. Женщины им, дескать, не интересуются.
А у Дениски, всем известно, на станции большая любовь. Астролингвист. Наташа. Даже на слух приятно это старинное имя. Оно же как музыка звучит. На-та-ша. Сейчас сидит, наверное, одна в стереозале, смотрит какой-нибудь грустный фильм о любви и посасывает синтезированный клубничный коктейль через трубочку. А он торчи тут в этом пекле. Да жди ремонтную бригаду! Вот ведь, свинство какое!
Денис от всей души пнул буровую установку. Носок левого ботинка заметно прогнулся, но уже через секунду вмятина зарубцевалась. На Тхукане герметичность одежды – все. Не будь она герметичной – грязь проберется даже через малую трещинку, всосется в тело, а там все – пиши пропало… Конечно, с третьей волной такого не происходило, и он ни одного из людей, до которых добралась грязь, не видел, но сомнений в том, что будет плохо, не испытывал. Знающие люди говорили, будто первая и вторая колонии кончили плохо как раз из-за того, что герметичность базы нарушилась, но верилось в это с трудом.
Денис вернулся к платформе, забрался в кресло, сообщать об аварии не хотелось. Сейчас начнется. Сааков, как обычно, будет орать. А Лернер скажет: «Я предупреждал, Степанцову рано одному работать. Опыта маловато. Да и юный слишком. Зря доверили. А не отправить ли нам его обратно, в буровой техникум?». Скрипнув зубами, Денис сжал покрепче рацию и нажал на кнопку:
– Земля, я бур девятнадцать. Земля, я бур девятнадцать. Как слышите меня? Прием.
Странное дело. На призыв Дениса никто не откликнулся. Только слышны были пощелкивания и шипение в эфире. Обычно через помехи уже через секунду прорывался хриплый голос Саакова: «Земля на связи. Ну что там у тебя опять, бабий любимчик?..», но сейчас царила абсолютная тишина. При этом рация была исправна. В этом Денис не сомневался. Если бы с ней что-то случилось, разрядился генератор или отошел контакт, он не услышал бы даже помех.
Может что-нибудь с приемной антенной, предположил он. Пошевелил контакты, ощупал провод, идущий к антенне, что торчала на пару метров над платформой, покачиваясь под ветром.
– Земля, я бур девятнадцать… Земля, я бур…
Ничего. Денис положил рацию на место, присел на платформу, пребывая в задумчивости. Если на базе возникли перебои со связью, то ее восстановят в самое ближайшее время. Там техники такие, что из пары мотков проволоки соорудят передатчик. А если что-то сломалось у него, спохватятся, что он не выходит на связь, уже ближе к вечеру. Пришлют вездеход со спасателями. Но целый день бурения будет потерян. И что он скажет? Что бур застрял, а рация не работала?! Разумеется, всякие бывают случайности, но Сааков этого не поймет. Станет давить на психику. Денис вздохнул. Почему все неприятности случаются с ним? Что он их притягивает что ли, в самом деле?! Есть же еще Мишка Свирский и Антон Больнов. Почему у них никогда ничего не происходит? И бур не застревает, и рация не ломается.
Денис снова попробовал вызвать базу, потом немного похимичил с пультом – все без толку, и сел на платформу, глядя в даль – понял, что остается только одно – ждать прибытия спасателей. Такая уж у него несчастливая судьба.
Через час на горизонте замаячило смутное пятнышко. В мареве раскаленного воздуха было не различить точно, что именно он видит, но потом расплывающийся силуэт как-то сам собою сложился в маленькую фигурку – к платформе направлялся некто в скафандре бурильщика. Шел сам по себе, без транспортного средства, шлепал по красной грязи, высоко поднимая колени. И походка у него была странная – его мотало из стороны в сторону, как пьяного, да и то, что он следует к платформе номер девятнадцать в гордом одиночестве само по себе – событие удивительное.
Денис заволновался, зашарил по карманам, извлек бинокль и приложил к глазам – всех буровиков снабжали таким, чтобы отслеживать грязевые бури. Человек приближался, и вскоре его можно было различить уже вполне отчетливо. Он двигался, выставив перед собой руки – ладони постоянно сжимались в кулаки, и снова разжимались. Но куда страшнее было его лицо – серое, с багровыми глазами и вываленным изо рта кроваво-красным языком.
У него же стекло шлема выбито, понял Денис.
Шел человек, при всей странности походки, очень быстро. Грязь так и разлеталась из-под тяжелых ботинок в разные стороны.
Денис опустил бинокль, сглотнул. Ситуация казалась нереальной. В самом деле, ерунда какая-то. Бур застрял. База не отвечает. Да еще этот тип. Дернул рацию.
– Земля, я бур девятнадцать. Земля…
А, бесполезно! Отбросил рацию. Достал из кармана перочинный нож. С оружием все же не так страшно. Слез с платформы и пошел странному человеку навстречу. В левой руке нож, правая сжата в кулак.
Бог ты мой! Денис обмер. Узнать в пришельце Мишку Свирского, везунчика и балагура, не представлялось возможным. Голова бурильщика почти лежала на плече – опустить дальше не давал шлем. Язык, торчащий изо рта, беспрестанно шевелился, облизывая сухие, неестественно красные губы. Глаза были похожи на два пылающих угля. Скафандр оказался прорван на плече и на боку – словно кто-то специально выдрал несколько кусков.
– Стой на месте! – крикнул Денис. Но Свирский и не думал останавливаться. Он приближался, подвывая, тянул к нему руки. С одной была сорвана перчатка. Голая человеческая ладонь, отдающая в синеву, почему-то напугала Дениса до жути. Захотелось оказаться отсюда как можно дальше.
– Ой-йо, – проговорил он и попятился.
И тут Свирский кинулся на него. Оттолкнулся от земли и прыгнул. Да еще издал звериный рык. Махнув неудачно ножом – лезвие пропороло скафандр, но не причинило нападавшему никакого вреда, – Денис отпихнул от себя кошмарного монстра, поскользнулся в грязи и едва не упал. Свирский вцепился в него мертвой хваткой – одна рука сжимала предплечье, другая тянулась к горлу бурильщика. Денис ударил противника между ног. Раз и еще раз, тяжелым ботинком. Тот не обратил на удары никакого внимания, достал до горла Дениса и всем телом потянулся к нему, обнажив острые зубы. Язык втянулся во внезапно ставший неестественно большим рот.
Вдруг ожила и заговорила рация на платформе:
– Бур девятнадцать! Бур девятнадцать! С вами говорит Земля. Немедленно прекратите все работы и выйдите с нами на связь.
– Я не могу, – прохрипел Денис, отталкивая озверевшего клацающего зубами Свирского.
– Бур девятнадцать! Ситуация критическая. Мы сворачиваем все работы и покидаем Тхукан. Вы слышите?..
– Наверное, он уже не может слышать, – послышался голос Саакова. – Жалко, славный был парень.
– Я здесь! – закричал Денис изо всех сил, отпихнул наконец Свирского и полез на платформу. Тот кинулся следом. Но получил ногой по шлему и опрокинулся в красную грязь.
Денис влез на плоскость, рванул из-под кресла канистру с горючим и запал бурового снаряда. Ливанул на ползущего по лестнице бурильщика от всей души и чиркнул спичкой. Полыхнуло… Мишка Свирский, везунчик и балагур, в одну секунду превратился в живой факел. Но продолжал упорно тянуть скрюченные пальцы к отступившему подальше бурильщику. Денис обернулся. Прыгать высоковато – целых три метра. А ботинки очень тяжелые. Свирский перевалился через край платформы, поднялся и пошел на него. Было видно, как пузырится, лопаясь, кожа на лице, как чернеют, выгорая, красные глазные яблоки. Дениса обдало жаром, он повернулся и прыгнул вниз. Приземлился, повалился на бок, как при парашютном прыжке. Грязь вцепилась в локоть, не хотела отпускать человека. Он рванул руку, вырвался из цепких красных пальцев. Поднялся, понял, что ничего не сломал. Замер в боевой стойке, прислушиваясь – готовился к схватке. Но на платформе уже никто не шевелился. Слышно было только слабое потрескивание – вверху догорал мертвец.
Осознание того, что он прикончил Мишку Свирского, заставило Дениса всхлипнуть. Потом уже слезы полились из глаз сами по себе. Зато сразу стало легче. Раньше подобной слабости он за собой не замечал. Одернул себя – чего разнюнился, соберись, мужик.
На платформу подниматься не хотелось, но знал, что надо… По лестнице лез медленно, нащупывая ступеньку за ступенькой.
Обгорелое тело лежало в самом дальнем углу и дымилось. Стараясь не смотреть в ту сторону, Денис подошел, взял рацию, нажал на кнопку:
– Земля, земля, я бур девятнадцать… Вы меня слышите?
– Степанцов, ты? – послышались знакомые интонации в рации.
Впервые в жизни Денис обрадовался, услышав голос прораба.
– Я, конечно, я… Заберите меня отсюда, – и добавил: – Пожалуйста.
– Ничего не выйдет, Степанцов, – проговорил Сааков. – У нас утечка. Тут повсюду красная грязь. Знаешь, она та-а-акая красная…
– Но как же так… – Денис отставил от себя рацию, посмотрел на нее так, как будто видел впервые. – Как же это… Я же здесь совсем один.
– Слушай меня, Степанцов, – быстро заговорил прораб, – я-то уже не жилец, вон она быстро по ногам поднимается. А ты меня слушай. Ни с кем не говори. Никому не доверяй. Эта штука всех лишает рассудка. И делает агрессивными. Проберись на оружейный склад и затаись там до прибытия спасателей, да убивай всех, кто к тебе полезет. Понял? И следи за герметичностью…
– Но как же я туда доберусь? – едва не заплакал Денис. – У меня же нет вездехода. А до склада километров тридцать, если по прямой.
– Это уже не моя забота, как ты туда доберешься, – сурово сказал Сааков. – Только знаю я, что склад – твоя единственная надежда. А мне пора, Степанцов, Наталья твоя за мной пришла.
– Что, как…
– Вот так… взяла, да и пришла. Не любит она тебя больше. Меня, видать, любит. В дверь ко мне стучит… э… головой. Я ее в камеру наблюдения вижу. В общем, прощай, Степанцов… э-э-э… не помина-а-ай… ли-э-э-э-х-о-ом… – голос прораба обратился в бесконечные завывания, и Денис отключил рацию.
Прибывший через неделю на Тхукан десант Межгалактического сообщества обнаружил полумертвого от голода и жажды Дениса Степанцова. Бурильщик сидел у амбразуры за линейным пулеметом. На входе в оружейный склад спасатели насчитали сто сорок три трупа – тридцать человек из команды бурильщиков и обслуживающий персонал базы. Мужчины, женщины и дети. Их тела походили на пропущенный через электромясорубку фарш.
– На-та-шу жалко, – поведал спасателям Денис, стуча зубами. – Я же ее сво-ими соб-ствен-ными ру-ками того… самого…
– За что ты ее убил, сволочь? – холодно поинтересовался лейтенант спасателей.
– А что она… к Саакову пошла, – ответил Денис и засмеялся, – больше не будет, да… Это точно. Ха-ха-ха. Больше не будет.
Заслуженное бессмертие
Кэт почему-то считала, что я разрываюсь между желанием выжить и покончить с собой. Она стояла в нескольких шагах от меня, на узком карнизе. Кинь ей спасительную капсулу, и она мигом ее задействует – перенесется в наш мир, где нет этой чудовищной пропасти, в которую мы угодили. Оттуда сквозит холодным ветром, тянет смертью. Я и сам держался чудом, вжался в скалу, и замер – вроде бы, все нормально, опасность мне не угрожает.