Егоров Андрей Игоревич. Стерпор

   После нашего появления народ в таверне вдруг заметно приумолк. Сидевшие за столами забулдыги с тяжелыми, оплывшими, как восковые свечи, лицами словно по команде повернули головы в нашу сторону и мрачновато наблюдали, как мы идем к стойке. Тишина воцарилась такая, что я явственно слышал, как скрипят и прогибаются доски, когда на них тяжело ступает Кар Варнан.
   – Да это же Дарт Вейньет, – прошептал кто-то.
   – Ш-ш-ш, – шикнули на него, и вновь воцарилась тишина.
   Ламас недоуменно озирался, он потянул меня за рукав.
   – У меня дурное предчувствие, милорд, – испытывая нервное напряжение, колдун запустил пальцы в бороду и принялся там копошиться.
   – Спокойнее, Ламас, – едва слышно проговорил я, – просто меня уже знают, я стал популярен в народе…
   – Может быть. – Ламас немного успокоился, но бороду не оставил.
   В абсолютной тишине мы приблизились к стойке. Хозяин таверны был совсем бледный и какой-то растерянный, лоб его покрывала испарина, а толстые пальцы заметно дрожали.
   – Здравствуйте, милорд, – срывающимся голосом проговорил он.
   Похоже было, что этот человек находится всего в одном шаге от того, чтобы упасть на пол и забиться в истерике.
   – И он меня узнал, – я обернулся к Ламасу, – ну, что я говорил? Ты ведь узнал меня?
   – А кто вас не знает, – хозяин вытаращился на меня и всхлипнул, – вас все знают…
   Из его глаза вдруг выкатилась большая слеза и упала на стойку.
   – Эй, ты чего это? – спросил Кар Варнан, заглядывая трактирщику в лицо. – Чего ревешь-то?
   Тот махнул рукой в сторону зала:
   – Вот пришли, пьют, а платить…
   – Эй ты, собака, а ну-ка закрой пасть! – резко оборвал его какой-то крепкий малый. Он так резко поднялся из-за стола, что его стул отлетел далеко назад. – Догавкаешься, паскудина, пришибу!
   – Вот видите. – Трактирщик поспешно повернулся к крепышу и сделал жест, как будто зашивает рот.
   – Так-то лучше, – крепыш вразвалку направился к стойке. Судя по его походке, он был очень уверен в себе, – хотел засвидетельствовать свое почтение, милорд, – самодовольный тип приложил руку к груди, – я, да и все мои ребята ваши самые ярые сторонники…
   – Вот как, рад слышать, – откликнулся я, – а что, эти люди все с тобой? – Я обвел зал указательным пальцем.
   – Ну да, я – их главарь, мы в некотором роде банда, а меня зовут Куилти, может, слышали?
   – Никогда, – признался я. Куилти заметно расстроился.
   – Как же так? – спросил он. – А я вот о вас много чего слышал. Вы вроде как тоже грабежом промышляли…
   – Слухи иногда бывают правдивы, а иногда обманчивы, – уклончиво ответил я – мне не очень-то хотелось вспоминать о прошлом, из-за которого я заслужил прозвище Король оборванцев. Пределы побери, это досадное прозвище преследовало меня и по сию пору! Хотя иногда, как показывает практика, даже дурная слава оказывается полезной. Она, например, расположила ко мне одноглазого Ревву, да и этих разбойников, похоже, тоже…
   Куилти мой противоречивый ответ вполне устроил.
   – В вашем-то случае скорее правдивы, а, милорд? – И он подмигнул мне серым глазом, ощерив в улыбке неровные зубы. – Пришли выпить эля?
   – И перекусить, – сказал ему Кар Варнан.
   – Понятно, понятно, – главарь разбойников сделал шаг назад, – не буду мешать.
   – А ты и не мешаешь, – нагло заявил Варнан, но Куилти только покивал.
   – Дай нам светлого эля, – попросил я трактирщика. Дрожащими руками он принялся цедить эль, еле слышно причитая.
   – Как он? Хороший? – спросил Варнан.
   – Очень, – ответил тот.
   – Да что же ты, собака, врешь людям?! – Куилти снова приблизился и резко хлопнул по стойке кулаком. – Моча свинога – его пиво, как есть моча, если бы не жизненная необходимость, никогда бы его не пил.
   – Вот и не пейте! – неожиданно выкрикнул трактирщик, сильно побагровев лицом.
   – Чего сказал?! – взревел Куилти, он выбросил вперед руку и ухватил хозяина за шиворот. – Я вот сейчас тебе все кости пересчитаю.
   – Простите, простите, – завизжал несчастный, выронив от страха почти полную кружку с элем. Упав на пол, она вдребезги разбилась.
   – Эй, – Кар Варнан взял главаря разбойников за предплечье, – это была моя!
   Куилти мгновенно отпустил трактирщика, внимательно посмотрел в лицо великана, а потом проворчал сквозь зубы:
   – Ладно, ладно тебе, он сейчас еще нальет…
   Три кружки были выставлены наконец на стойку. Главарь сделал жест, и для нас освободили один из столов, мы с комфортом разместились за ним и принялись цедить эль.
   – Эй, хозяин, – крикнул Кар Варнан, – притащи пожрать чего-нибудь, что ли?
   – Сей момент, – откликнулся тот. Великан потер ладони:
   – Сейчас покушаем…
   Между тем в заведении по-прежнему царила зловещая тишина и чувствовалось сильное напряжение, настроение присутствующих, как мне показалось, не отличалось особенным дружелюбием. Я огляделся, но поскольку никто из разбойников не двигался с места и, похоже, не собирался на нас нападать, я пожал плечами и решил не придавать значения странному поведению присутствующих.
   Мы продолжили дегустацию светлого эля. К моему удовлетворению, он оказался вовсе не так плох, как описывал главарь разбойников – с мочой свинога эль не имел ничего общего. Впрочем, главарю было виднее – может, ему было с чем сравнивать, я лично мочу никогда не пробовал. Содержимое кружек отправилось туда, где ему и положено было быть. В тот момент, когда Ламас сделал последний глоток и принялся вытирать бороду, Куилти внезапно оказался рядом, его лицо выражало искреннюю радость.
   – Попили эля? – Главарь разбойников хлопнул себя по ляжкам. – Ну, вот и славно. Давайте к делу, милорд. Надеюсь, вы понимаете, что мы – люди бедные?
   – В глаза не бросается, – заметил я.
   – И тем не менее – главарь заискивающе улыбнулся, – мы, конечно, ваши самые ярые сторонники, я уже говорил, но… вынуждены будем поступить с вами нехорошо. Тысяча золотых – это много, даже очень много. Ведь вы же понимаете, что такие деньги на дороге не валяются… Вот мы сидим тут, пьем, так сказать, и вдруг в таверну входят тысяча золотых, сами. Понимаете, о чем я?
   Напряжение усилилось, тишина стала такой тягостной, что мне показалось, будто она ощутимо давит на уши.
   – Кажется, я тебя понял! – вдруг рявкнул Кар Варнан, он резко вскочил и опустил пудовый кулак на голову Куилти. Шея главаря сразу стала намного короче, а лицо приобрело фиолетовый оттенок. Он попытался что-то сказать, но не смог, сцепил руки на горле и медленно осел на пол. Сомнений в его смерти не возникло, кажется, ни у кого. Разбойники повскакали с мест, выхватывая ножи, мечи и кривые сабли.
   – Ох ты господи, – запричитал Ламас, – ну я так и знал, просто так и знал, что обязательно вот так вот выйдет! Что за напасть! Куда ни придем, везде одно и то же…
   Недолго думая – размышлять было некогда, – я выхватил Мордур и запрыгнул на стол. Отбив несколько выпадов, нацеленных мне куда-то в область паха – что делают, мерзавцы! – я перешел в наступление, ударил ногой кого-то по чрезвычайно твердому лицу и, спрыгнув на пол, стал атаковать врагов по всем правилам фехтовальной науки боя с десятком и более противников. На меня сыпались уколы и хлесткие выпады, но я ловко отводил их и, заметив малейшую брешь в защите, немедленно направлял туда клинок, чтобы он мог впиться в неприятельское тело. Мордур мгновенно окрасился кровью. Я действовал уверенно и ловко, и все же их было слишком много – меня зацепили. Чей-то ловкий меч царапнул ногу над коленом, но уже в следующее мгновение его владелец был мертв. Я рассек ему горло, и он исчез под ногами напирающих на меня врагов.
   Кару Варнану было сложно развернуться в маленьком помещении, он никак не мог выбрать момент и извлечь из заплечных ножен двуручный меч, а потому ему приходилось действовать в основном кулаками, уворачиваться от острых лезвий, а некоторые отбивать руками. Вскоре рукава его рубашки превратились в изрезанные, сочившиеся кровью лохмотья. Он разбежался, перепрыгнул через стойку, сбил с ног завопившего от страха трактирщика, ударил в пах кулаком одного слишком ретивого разбойника и наконец вырвал меч из заплечных ножен. После этого дела у него пошли на лад. Варнан организовал оборону за стойкой, время от времени наступая на руки ползающему под ногами трактирщику, он принялся крушить мечом всех, кто пытался к нему подобраться…
   Ламас после вероломного нападения разбойников произнес какое-то заклятие, некоторое время он с криками бегал по залу и прятался под столы, откуда его немедленно извлекали и пытались убить. Впрочем, сделать это было довольно сложно: мечи отскакивали от его одежды, как мячики, только снопы разноцветных искр говорили о том, что лезвия наталкиваются на что-то твердое. Потом Ламасу вновь удавалось вывернуться, и он несся к следующему столу, под который нырял ловко, словно подкоряжная нерпа. В конце концов его схватили и, поскольку он был неуязвим для холодного оружия, подняли на руки, дружно раскачали и швырнули об стену. Ламас врезался в твердое дерево, охнул и медленно сполз на пол. Разбойники принялись радостно кричать. В это мгновение рука колдуна принялась шарить по полу, заставив их замолчать, потом пальцы наткнулись на оброненный неподалеку посох и поспешно схватили его. Ламас с трудом, издавая старческое кряхтенье, поднялся на ноги и развернулся к обидчикам. Разбойники смотрели на него с нескрываемым изумлением – они-то предполагали, что покончили со странным стариком навсегда.
   – Ну, все, вы мне надоели! – свирепо сказал Ламас. Он схватил посох за основание и принялся раскручивать его над головой все быстрее и быстрее, потом проговорил слова заклятия, и глаза его вдруг полыхнули огнем, злоумышленники в страхе отшатнулись. В воздухе сразу нехорошо запахло, а сучковатая палка в руках колдуна вдруг превратилась в нечто необычное – она уже не просто вращалась над его головой, а описывала круги и овалы вокруг Ламаса все быстрее и быстрее, пока не сделалась почти невидимой. Со стороны могло показаться, что колдун неожиданно превратился в лучшего мастера боя на посохах в Белирии.
   Разбойники не двигались с места, пока Ламас не скакнул к первому попавшемуся на пути разбойнику и не опустил оружие ему на голову. Несчастный отлетел, словно его ударил не старик с палкой в руке, а гигантский монстр с дубиной. Его тело сшибло несколько столов и десяток стульев и осталось лежать возле дальней стены. А посох, совершив первое убийство, завертелся с удвоенной энергией. Ламас принялся раздавать удары направо и налево, отправляя попавших под горячую руку в мутное бессознательное небытие. Разбойники, которые сначала с большим энтузиазмом пытались убить колдуна, теперь разбегались от него в страхе. Ламас метался по залу таверны, как вихрь, сбивая по пути столы и стулья. Он выбивал из рук мечи, ножи и сабли, лупил посохом по всему, что движется, от него в разные стороны летели брызги пота, а длинная борода взлохматилась и устрашающе топорщилась впереди. Опустошительным ураганом колдун носился по залу, оставляя позади распластанных разбойников, избитых и стонущих. Он совершенно переломил ход битвы, оттеснил врагов сначала от меня, а потом от Варнана, колдун дубасил всех и каждого, он согнал уцелевших в угол, где они сгрудились в последнем порыве спастись от вездесущей сучковатой палки и отчаянно кричали, умоляя о пощаде. Только тут Ламас остановился, ткнул посохом в пол, качнулся и внезапно рухнул назад, так что я едва успел подхватить его.
   – Пощадите, демоны, – проорал нестройный хор голосов, кто-то всхлипнул: – я больше так не буду…
   – Не думаю, – сердито проговорил Ламас, когда я вернул ему вертикальное положение. Он с трудом дышал, лицо его стало серым, глаза время от времени закатывались, колдун морщил лоб и бил себя в грудь, сипло кашляя, – на… кх… кх… кх… наверное, мы никого не пощадим…
   Несмотря на то что Ламас едва держался на ногах от усталости, разбойники глядели на него с неприкрытым ужасом, каждый жест колдуна они встречали нервными выкриками – оцасались, наверное, что он снова возьмется за посох и примется колотить их по головам и прочим уязвимым частям тела. Ламас силился сказать что-то еще, но ему явно не хватало воздуха и сил. Тогда я решил выступить вместо него.
   – Ваша банда, – проговорил я, – отныне считается распущенной, можете отправляться по домам. И расскажите всем, что Дарт Вейньет был с вами милостив, а ведь мог и убить…
   Разбойники закивали с пониманием дела, но смотрели не на меня, а все больше на Ламаса.
   – А теперь забирайте эту шваль, – я показал на толпу избитых и покалеченных разбойников, – и вон отсюда, чтобы в этой деревне я вас больше никогда не видел…
   Разбойники не шевелились.
   – Пусть он скажет, – слабым голосом наконец проговорил один из них.
   Ламас едва слышно ударил посохом об пол, и они поспешно ринулись выносить раненых и убитых. Поскольку разбойники очень спешили, они, не церемонясь, довольно грубо выбрасывали своих товарищей по ремеслу в окна и дверь. Уцелевшие сбивали друг друга с ног, стараясь поскорее покончить с порученным им делом и выбраться наконец из этого страшного места, где седобородый старик может заколотить всех и каждого до смерти.
   Когда таверна опустела, я услышал слабые всхлипывания хозяина заведения за стойкой: он, потирая отдавленные Каром Варнаном кисти рук, достал из-за стойки счеты и приступил к анализу нанесенного бойней ущерба.
   – Ну, ты даешь, Ламас, – сказал Варнан, – не ожидал от тебя такой прыти, да тебя даже видно не было.
   – Вообще-то он должен был без меня летать, – проговорил Ламас сдавленным голосом, – положите меня на пол, я сейчас умру.
   – Рановато умирать, – заметил я, помогая ему улечься на забрызганные кровью доски, – ты мне еще пригодишься.
   – А может, оно и к лучшему, если он того, крякнет, а, милорд? – приблизился к нам Кар Варнан. – Никогда не знаешь, что он в следующий раз сделает. Мы уже сколько раз на волосок от гибели были. А тут вот он сам себя угробил.
   – Может, тебе лучше помолчать? Это он нас из беды выручил! – свирепо рявкнул я.
   – А я что? Я ничего и не говорю, – сказал Варнан, – просто предположение высказал…
   – Эй ты, – крикнул я трактирщику, – тащи эля, у нас тут со стариком плохо, сейчас дадим ему живительной влаги – и он придет в себя.
   Всхлипы смолкли, трактирщик прекратил подсчет убытков и поднял голову – на одутловатой физиономии наливался черным крупный фингал.
   – Я сейчас, – засуетился он и принялся цедить эль в чудом уцелевшую кружку, – сейчас, сейчас, подождите, сию минуту…
   Я привалил колдуна к ножке стола и вложил ему в руку кружку с живительной влагой.
   – Пей, Ламас, скоро тебе станет легче.
   – Вы думаете, милорд? – едва шевеля губами, спросил он.
   – Уверен!
   Ему полегчало только после второй – на бледном лбу проступили красные пятна, нос стал сизым, а глазки сощурились в улыбке.
   – Тащи третью, – сказал он трактирщику, – я сегодня герой.
   – Герой, герой, – успокоил я его, – твое колдовство очень помогло нам, Ламас, я должен поблагодарить тебя.
   – Милорд, милорд, – зашептал трактирщик после того, как лечение Ламаса привело к тому, что он отключился и захрапел, распластавшись на полу, – дело вовсе не в них, не в разбойниках. Тут есть кое-кто похуже разбойников, он не велел мне ничего говорить. Я давно уже был бы мертв, если бы хоть словом обмолвился, он и меня в живых оставил только потому, что ему надо, чтобы кто-то напаивал всех, кого он приводит. Ну и они мне платят за выпивку, конечно, тоже, так что я не внакладе обычно. – Тут он вспомнил безвременно почившего Куилти, помрачнел и поправился: – Обычно платят. Вот только я что думаю, милорд, сколько можно душу свою бессмертную губить, сколько мне пособничеством в душегубствах пробавляться… Нет… Не дело это. Ох, не дело. А ведь раньше, когда все живы были, по-другому мы жили совсем. Ох и по-другому… У нас и церковь была, и таверна моя нормальная, и двор постоялый.
   – Что это ты такое говоришь-то? – удивился я. – Я не совсем понял.
   В это мгновение на улице вдруг раздался дикий вой, потом нечеловеческий вопль, где-то в отдалении хлопнула дверь, и все внезапно смолкло.
   – Что это было?! Они опять взялись за старое?! – Я извлек меч из ножен и направился к двери, но потом передумал. – Так что ты такое говорил?
   Но трактирщик приложил ладонь к губам и в страхе прислушивался, не раздастся ли снова жуткий вопль.
   – Что ты хотел нам сказать? – спросил я снова.
   – Нет, нет, ничего, совсем ничего, – пробормотал он, – на меня просто что-то нашло, иногда, знаете ли, вот так вот в голову вступает, прямо вот сюда, и бормочу Пределы знают что, да я и сам не знаю что, – он нервно захихикал и принялся протирать пустую кружку Ламаса, руки у него заметно дрожали.
   – Ладно, это твое личное дело, говорить или нет, – сказал я, – нам абсолютно все равно… Выкати-ка ты нам лучше бочку светлого эля за избавление родной деревни от напасти.
   – Это завсегда пожалуйста, – обрадовался трактирщик, что я не придал значения его откровениям, – это мы сейчас сделаем…

   Внешне он почти неотличим от человеческого создания, его выдает только мертвенная бледность кожи, хрящеватые суставы и неправильная форма лысого черепа. К тому же у него странная походка, он словно подпрыгивает, когда идет, и постоянно размахивает руками, помогая себе перемещаться в пространстве. У него глаза цвета спелого плода свидерии, правда, он может менять их по своему вкусу. Ушные раковины у него большие, а мочки провисают, левое ухо, как правило, больше правого. Нос маленький, повышенной ноздревой волосатости.
   Вот все, что нам известно о повелителе вилисов. Впрочем, как вы сами можете, наверное, догадываться, описание это весьма условно, по большей части приметы эти почерпнуты из народных представлений, ведь видеть повелителя вилисов воочию еще никому не удавалось. У нас нет прямых свидетельств его существования. Но анданская церковь утверждает, что такой род нечисти непременно должен существовать… Я спрошу вас, кому как не божественным служителям, которым открывает правду сам Создатель, этого не знать?

Описание повелителя вилисов в составленной отцом Колобородом «Азбуке бестий»

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
В ней рассказывается о языческих верованиях странного священнослужителя и его плотоядных подопечных

   Мы переночевали в питейном зале таверны, – крепко накачались светлым элем и уснули прямо на полу. Так что утром у меня болели все кости. Ну и, конечно, голова. Трактирщик бормотал что-то о порче имущества и разорении и никак не желал цедить нам в кружки еще светлого эля, пока не получил от Варнана в зубы. После этого он стал гораздо покладистее, вник в нашу скорбную ситуацию и только уныло рассматривал нас единственным глазом – второй совершенно заплыл.
   По правде сказать, все столы, стулья, да и стойка в нескольких местах действительно были изрублены в щепки, и я, напрягши память, смутно припомнил, что вроде бы что-то такое было. Кажется, мы с Каром Варнаном поспорили, чей меч окажется острее. А может, кто быстрее расправится с мебелью в таверне. Я вспомнил, как заношу Мордур над одним из столов и со свистом опускаю вниз. Я потряс головой, отгоняя неприятные видения. К чему мне думать о пустяках? Лучше я буду размышлять о делах государственной важности, как и подобает особе королевской крови.
   Выпив эля порядком, чтобы голова не сильно гудела после вчерашнего, а совершенно успокоилась, мы покинули гостеприимное заведение. Кар Варнан продолжал бранить жадного трактирщика и разбойников, поминутно трогая порезанные руки. Он свирепо выкрикивал грязные ругательства и махал пудовыми кулаками, они со свистом рассекали воздух возле моего лица, заставляя меня время от времени замедлять шаг.
   – Надо же, какие мерзавцы, – орал он и начинал передразнивать Куилти, – мы ваши самые ярые сторонники. Убить их всех мало было!
   Ламас едва передвигал ноги, на него было страшно смотреть. Он плелся за нами и тихонько кряхтел с каждым новым шагом.
   – Ламас, ты уверен, что можешь идти? – спросил я. – Может, нам имеет смысл задержаться в таверне на недельку?
   Про себя я подумал, что идея вовсе не дурна.
   – Нет, нет и нет, – ответил колдун, – надо двигаться на юг… – и застонал, – когда-нибудь моя магия меня прикончит…
   – А ты старайся колдовать поменьше, – посоветовал Варнан, – глядишь, и мы целее будем.
   Ламас недобро поглядел на великана, но ничего не ответил – наверное, действительно был не в форме.
   – Вот интересно, – заметил я, – пока ты был вчера в отрубе, трактирщик что-то такое начал рассказывать. Мне кажется, он хотел нас о чем-то предупредить, а потом передумал.
   – Да заговаривается он просто, – предположил Варнан, – у меня такое раньше было, когда стенобитное… – он покосился на Ламаса и решил, что дальше продолжать не стоит, иначе колдун не преминет воспользоваться историей с орудием и будет постоянно упоминать о ней по любому поводу, – ему просто по голове вчера досталось, вот и мелет невесть что.
   – Возможно, и заговаривается, – заинтересованно сказал Ламас, – а давайте поинтересуемся у священника. Может, он что-нибудь знает? Заодно расскажем ему, что будущий правитель Стерпора Дарт Вейньет избавил деревню от разбойников. Пусть отче порадуется и расскажет прихожанам, все к лучшему…
   В тот момент мне тоже казалось, что священник искренне обрадуется тому, что мы разогнали бандитов. А ведь слова трактирщика, произнесенные еще до начала возлияний, вполне могли натолкнуть меня на мысль, что дела в деревушке обстоят совсем иначе, чем нам представлялось…
   – Да-да, – сказал я, – его рассказ будет способствовать, как ты там, помнится, выразился, моей раскрутке, вот…
   Возле церкви было все так же тихо. Похоже, в деревне пока никто не верил, что господству разбойников наступил конец. Наверное, люди продолжали прятаться. Ну, ничего. Вот расскажем священнику, как мы разогнали банду негодяев, а он донесет светлую новость до всех остальных, и дела здесь пойдут на лад – тогда и петухи запоют, приветствуя случайных путников.
   Дверь священник успел кое-как приладить на место. Но и не думал ее запирать. Теперь в зловещей тишине она едва слышно хлопала от ветра. Мы остановились.
   – Я зайду, – сказал я, – потолкую с ним сам.
   – А я тут, пожалуй, постою. – Кар Варнан выглядел крайне смущенным. Я решил, что его до сих пор заботит то, что в прошлый раз он повредил церковное имущество. Но впоследствии оказалось, что его заботит совсем иное, а именно хищение церковного имущества.
   – Я тоже не пойду, – откликнулся Ламас, – негоже мне в церкви появляться. Еще Бог их анданский покарает. – Он недобро усмехнулся, как мне показалось, с изрядной язвительностью.
   – Хорошо, хорошо, – я поднялся по ступеням, – вы мне и не понадобитесь…
   Я открыл дверь и, стараясь не сильно шуметь – церковь все же, направился по скрипучим половицам в глубь помещения. Внутри царили полумрак и прохлада, воздух был наполнен благовониями, пахло чем-то смутно напоминающим запах волос Рошель де Зева. Словно аромат розовых лепестков витал вокруг, совершенно не сочетаясь с омерзительной вонью разложения, царившей снаружи. Я никак не мог разглядеть, где находится священник, а потому все продолжал и продолжал идти к алтарю, пока не наступил на что-то твердое. Я посмотрел вниз. Оказалось, что под ногой у меня – главная икона анданской церкви, святой Сева Стиан, весь истыканный стрелами, принимает смерть мученика. Как мог местный священнослужитель допустить, чтобы подобная реликвия валялась под ногами, словно обычный мусор? После того как я задался этим вопросом, мне вдруг стало очень не по себе. И все же я двинулся дальше. Свет, падавший из небольшого оконца под потолком, слабо освещал внутреннее пространство, из глубины церкви до меня доносились какие-то звуки, больше всего напоминавшие хлопанье в ладоши или шлепки. Доски, на которые я наступал, тихонько поскрипывали. К тому же запах благовоний в определенный момент вдруг показался мне приторным, и будто бы от него даже закружилась голова, словно он обладал одурманивающей силой. Все это создавало атмосферу вовсе не религиозности, а скорее ужаса… Я ощутил острое желание вернуться и позвать сюда Ламаса – он-то сразу сообразит, что такого странного в этой церкви и почему я вдруг ощутил страх. Но гордость не позволила мне этого сделать. Может, кликнуть священника? Но что-то говорило мне, что этого делать не следует. Я вспомнил гладкое лицо, серьезные карие глаза под кустистыми бровями, и мне снова показалось, что в облике священника было какое-то несоответствие его сану, что-то такое, чего в нем не должно было быть. Или мне это показалось? Ах да, вот что в нем было странным. Мочки его ушей, они были слишком маленькими и неестественного сливового оттенка. А за ушами будто что-то шевелилось. Или это всего лишь моя мнительность?
   Испытывая смешанные чувства, я подошел к алтарю. На нем висело несколько медных амулетов, явно языческого происхождения, лежали засушенные цветы и толстый том, открытый приблизительно на середине. Увиденное вызвало у меня немалое удивление. Похоже, наш священнослужитель под вывеской анданской церкви насаждал в деревушке собственные верования. Узнай об этом представительство анданской церкви в Стерпоре, и сюда непременно прислали бы отряд стражей во главе с инквизитором. Впрочем, до чужих помешательств на религиозной почве мне не было ровным счетом никакого дела. Разве что небольшой интерес. Лишь бы эти помешательства не затрагивали мои личные интересы.