Страница:
Сегодня корабли советского Военно-Морского Флота плавают далеко и подолгу. Вдали от берегов, когда моряки остаются один на один с океаном, простые человеческие качества приобретают порой решающее значение для авторитета командира, становятся, я бы сказал, зримыми, поскольку в этой ситуации резко возрастает их влияние на коллектив и его настроение.
Особое значение приобретает дружная, основанная на взаимном уважении работа командира корабля, его заместителя по политической части и других помощников в автономном плавании. От умелого распределения походного времени, научного, продуманного подхода к делу зависит многое. Учения, занятия, тревоги должны чередоваться с активным отдыхом. Наряду с мероприятиями развлекательного характера необходимы и спортивные состязания.
Искусство командования проявляется не только в четком управлении, но и в умении поддерживать в течение всего длительного плавания высокий моральный настрой и бодрость экипажа. Нельзя без нужды держать личный состав на боевых постах по тревоге. Но уж если она объявлена, то сигнал должен выполняться мгновенно.
Мы порой говорим: этот человек порядочный, а этот - не совсем. Порядочный - значит честный, благородный, неспособный на грубость, на дурные поступки, нетерпимый к любым проявлениям аморальности.
Среди многих качеств, присущих порядочным людям, я бы выделил честность. У каждого военного человека, тем более у офицера, это качество должно быть, как говорится, в крови и в плоти.
Вспомним опять-таки войну. Иной раз из-за нечестности некоторых командиров, не решавшихся, к примеру, признаться в своей ошибке, в промахе, гибли сотни людей. Вот почему, в моем понимании, плох не тот командир, который допускает ошибки, а тот, кто боится признаться в них и, следовательно, исправить.
Помнится, раньше бытовало выражение: "Даю слово офицера". Сейчас редко услышишь его. А жаль. Это выражение свидетельствовало об авторитете офицерского слова, о том, что слово это незыблемо, что человек, давший его, выполнит обещание любой ценой.
Не забуду одного из своих начальников и связанный о ним вроде бы незначительный, но запавший в душу эпизод. Однажды я обратился к нему с личной просьбой.
- Хорошо, разберусь, - ответил он мимоходом и тут же перешел к другим вопросам.
Прошло некоторое время. Никакого ответа я не получил. "Наверное, забыл обо мне", - подумал я. И какова же была радость, когда через несколько дней я узнал, что просьба моя удовлетворена! Как я был благодарен начальнику, как вырос в моих глазах его авторитет!
Но встречались и другие командиры. Перед выполнением какого-либо ответственного задания они собирали экипаж и не скупились на разного рода посулы. Вроде такого: если выполните задачу, то будет то-то и то-то, так что старайтесь.
Подчиненные старались. И вовсе не потому, что им были обещаны какие-то блага. Просто это было их кровное дело, и они привыкли добросовестно выполнять его. Однако каждый чувствовал себя неловко, когда командир, надававший обещаний, потом забывал о них или, отводя в сторону глаза, говорил, что выполнить обещанное ему мешают разные объективные причины. Такой командир, как я понимаю, не ценит офицерского слова...
Можно перечислить еще немало объективных факторов, от которых зависит авторитет командира в коллективе. Я назвал лишь основные, с моей точки зрения. Но хочется подчеркнуть, что все эти факторы объединяет то, что составляет их фундамент. Это политическая зрелость, идейная убежденность, чувство долга перед Родиной...
Нет числа примерам высокого патриотизма, проявленного советскими людьми в годы Великой Отечественной войны. В жестоких схватках с врагом идейно закаленными бойцами, горячими патриотами Отчизны проявили себя в советские подводники. Не на словах, а на деле они продемонстрировали свою верность партии и народу, готовность пожертвовать жизнью во имя свободы и независимости своей Родины.
Навсегда врезался в память подвиг моих сослуживцев по Балтийскому флоту, подробности которого мы узнали только после войны.
В 1943 году, когда вновь стали предприниматься попытки прорыва лодок в Балтийское море, вышла в боевой поход "Щ-408". Плавание вначале проходило благополучно, но при форсировании нарген-порккалауддского рубежа лодку обнаружили сторожевые катера противника. Началось преследование.
Командир лодки капитан-лейтенант Павел Кузьмин весьма умело уклонялся от атак противолодочных кораблей противника. Но к месту обнаружения были стянуты большие силы. Кроме того, район, в котором можно маневрировать, оказался весьма ограниченным в размерах. С одной стороны - рубеж, где в несколько рядов были установлены сети и мины, с другой - отмели и банки, а наверху сторожевые катера, которые клещами вцепились в лодку. В общем - "Щ-408" оказалась в западне.
Несколько суток длилось преследование. Не умолкал грохот разрывов глубинных бомб, не утихал гул винтов вражеских кораблей. По всей вероятности, были повреждены цистерны: за лодкой на поверхности моря тянулся масляный след. Он-то и наводил корабли противника на "Щ-408". Судя но всему, близилась роковая развязка.
И тогда командир, оповестив экипаж, предпринял последний маневр. Лодка неожиданно для противника всплыла на поверхность. Фашисты ликовали, решив, что сейчас советские моряки выкинут белый флаг. Надо заметить, что в истории войн на море известны случаи, когда подводные лодки некоторых государств, в том числе и Германии, в подобной обстановке действительно всплывали, чтобы сдаться на милость победителя.
Кстати, известно, что еще во время первой мировой войны командир получившей повреждение немецкой подводной лодки К. Дениц, впоследствии командующий фашистским флотом, известный всему миру военный преступник, приказал всплыть на поверхность и вместе со своим экипажем сдался в плен командиру английского эсминца.
Но не для этого поднялась из глубины на поверхность "Щ-408". Не успели экипажи вражеских катеров прийти в себя от радости, как вокруг начали рваться снаряды. Из обоих орудий лодка открыла интенсивный огонь. Пошел ко дну один катер, за ним - другой. Погибла и наша лодка.
Погибла, но не сдалась: она ушла под воду с поднятым Военно-морским флагом...
Этот подвиг сродни подвигу легендарного "Варяга". Многие поколения знают слова знаменитой песни:
Наверх вы, товарищи,
Все по местам!
Последний парад наступает...
И жаль, что еще не создано похожей песни о героях-подводниках времен Великой Отечественной...
В бытность мою командующим Краснознаменным Северным флотом, я восторгался замечательными творцами любимых советским народом песен - А. Пахмутовой, С. Гребенниковым и Н. Добронравовым. Тогда, побывав в море, они создали прекрасную песню - "Усталая подлодка". Но эта песня - о современных подводниках. И очень обидно, что о подводниках военного времени такой песни пока нет.
Держать порох сухим!
Трудно описать то чувство счастья и спокойствия, которое владело нами в первые дни мира. Будущее представлялось светлым и безоблачным. И какое потрясение испытал я, когда прочитал в газетах статью, комментировавшую речь бывшего премьер-министра Англии Уинстона Черчилля, произнесенную им в американском штате Миссури, в городе Фултоне, 5 марта 1946 года. Речь эта была пронизана ненавистью к Советскому Союзу, к странам народной демократии. Именно тогда была пущена в ход фраза о пресловутом железном занавесе, который якобы опустился на наш континент от Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике.
И это было сказано в то время, когда не прошло и года со дня окончания невиданных в истории человечества сражений, когда дымились еще руины городов и сел, когда не всю кровь, пролитую в битвах, впитала в себя земля. Черчилль призывал к созданию альянса империалистических государств против социалистических стран. И его призыв, как известно, не остался без внимания, а в конечном счете вылился в создание агрессивного блока НАТО.
В то же время стал нарастать атомный шантаж. Соединенные Штаты Америки, обладая монополией на атомное оружие, старались извлечь из создавшейся обстановки политические и экономические выгоды. Наращивалось вооружение, строились военные базы. Наступил период, который с легкой руки одного из американских журналистов был назван "холодной войной". И кто мог поручиться, что война холодная не перерастет в горячую?
Недавно были опубликованы секретные директивы американских администраций в период между 1945 и 1960 годами. Из них явствует, что Вашингтон с самого начала "атомного века" стремился обеспечить себе ядерное превосходство с целью шантажа всего мира, активно готовился к ядерной войне и зарезервировал за собой особое "право" первым применить это оружие для нанесения массированного удара по СССР.
В соответствии с заложенными президентом США Трумэном основами такой политики нанесение первого ядерного удара по Советскому Союзу провозглашалось первоочередной задачей США. Уже в 1946 году Пентагон разрабатывал планы осуществления наиболее эффективной атомной бомбардировки СССР.
В этих условиях Коммунистическая партия и Советское правительство, естественно, не могли оставаться безучастными к происходящему. Было ясно, что заботу об укреплении обороноспособности первого в мире социалистического государства ни в коем случав нельзя снимать с повестки дня, тем более что еще были свежи в памяти все ужасы, связанные с вторжением фашистских полчищ на нашу территорию-Конец войны, как я уже писал, застал меня в финском порту Турку. Здесь базировался дивизион, в который входила наша "М-90". Поговаривали, что скоро уйдем в свои базы, но дело это затягивалось, так как происходило интенсивное траление: Балтику очищали от мин. Командование использовало это время для активной боевой подготовки подводных лодок. Паш дивизион под командованием капитана 1 ранга А. Е. Орла вышел для проведения учебных торпедных атак в Ботническом заливе. Видимо, это решение диктовала обстановка.
В июле накануне Дня Военно-Морского Флота дивизион был собран на рейде Хельсинки. Подошла плавбаза "Смольный", затем тральщики, и вот, вытянувшись в длинную кильватерную колонну, мы двинулись в Таллин.
Как раз по линии Хельсинки, Таллин проходил нарген-порккалауддский противолодочный рубеж. Мы шли вдоль линии, которая совсем недавно отгораживала подводников Балтийского флота от балтийских просторов. И, глядя на свинцовую непроницаемую воду, мы с грустью вспоминали боевых товарищей, погибших в годы войны.
В Таллине встретили День Военно-Морского Флота. ,0н отмечался впервые после четырехлетнего перерыва. Праздник прошел без особых торжеств. Были подняты флаги расцвечивания, моряки надели парадную форму, на кораблях провели беседы.
Затем наш путь пролегал далее, с кратковременным заходом в Лиепаю приморский город, который уже в первые дни войны оказал фашистам упорное сопротивление. Здесь же до самых последних дней войны велись ожесточенные бои с прижатой к морю Курляндской группировкой противника.
Ошвартовавшись в порту, мы увидели множество разбросанных пушек, пулеметов, автоматов. Но еще больше оружия покоилось на дне моря. Об этом мы узнали случайно.
Краснофлотец Кусайло, пробегая по узкой сходне с причала на лодку, поскользнулся и выронил автомат. Тотчас был вызван водолаз. Надев скафандр, он ушел под воду и вскоре подал сигнал: "Поднимайте!" Моряки потянули пеньковый трос и вытащили наверх автомат. Но не наш, а немецкий. А водолаз подавал сигналы один за другим. Количество оружия на пирсе росло, однако нашего автомата не было. Наконец из воды показался и он.
К этому времени скопилась целая гора различных автоматов, винтовок, гранат и другого оружия. И собраны они были только с небольшого пятачка морского дна у причала! Сколько же оружия находилось в других местах!
А страна в те дни жила мирной жизнью: восстанавливались разрушенные города и села, на новую ступень поднималось народное хозяйство. Демобилизованные фронтовики возвращались в родные края. Уходили с кораблей и отслужившие срок моряки. Торжественным и трогательным было прощание.
Собрались мы однажды всем экипажем лодки в кубрике плавбазы. Вспоминали боевые походы. Демобилизованные наказывали новичкам, чтобы крепили и приумножали традиции, родившиеся в годы войны. А сами горячо заверяли партию и правительство, что и на мирном фронте будут верно служить Отчизне.
Затем экипаж был построен на борту подводной лодки. Увольнявшимся в запас вручили немудреные подарки - гостинцы для семей из корабельного запаса. Моряки прощались с кораблем, как с живым существом. У многих на глазах были слезы...
Постепенно менялся и офицерский состав. Уходил на другую должность командир БЧ-5 инженер-капитан 3 ранга Михаил Иванович Колушенков, с которым я так славно сработался. В задушевной беседе поделились сокровенным. Михаил Иванович был старше меня почти на восемь лет. Он признался, что на первых порах относился ко мне, как к молодому командиру, весьма настороженно. Но от похода к походу сомнения его постепенно развеивались.
Михаил Иванович вспомнил, как в феврале сорок пятого ночью, и при плохой видимости, нас едва не таранил эсминец. Мы тогда чуть не погибли: при срочном погружении произошла задержка, лодка словно не захотела уходить под воду.
- Дело прошлое, а ведь я тогда сплоховал, - признался Михаил Иванович. - В спешке не вовремя открыл кингстоны цистерн главного балласта. В этом и была причина!
- Мне это известно, - признался и я. - А не упрекал вас потому, что видел - все произошло случайно.
Впоследствии мы много раз встречались с Колушенковым в Ленинграде.
Вскоре наша служба вошла в новое русло. Появилось молодое пополнение. Началась боевая подготовка.
В начале 1946 года лодка была передана в состав 8-го флота, а в моем служебном положении произошли изменения.
Тут, пожалуй, самое время заглянуть в прошлое.
Как я уже рассказывал, в сентябре 1941 года над Балтийским флотом нависла угроза уничтожения. Именно тогда англичане пообещали в случае затопления наших кораблей частично возместить после войны причиненный ущерб. На что И. В. Сталин ответил: "Не может быть сомнения, что в случае необходимости советские корабли в Ленинграде действительно будут уничтожены советскими людьми. Но за этот ущерб несет ответственность не Англия, а Германия. Я думаю поэтому, что ущерб должен быть возмещен после войны за счет Германии"{7}.
Вот сколь неколебимой была у нашего правительства вера в победу над врагом в тот крайне тяжелый, если не критический, период. И эта вера не только передавалась всем советским людям. Она являлась реальной могучей, воодушевляющей силой...
В один из дней в начале 1947 года меня вызвал командир части С. Б. Верховский.
- Думаем назначить вас командиром трофейной подводной лодки, - без предисловий сказал он. - Как вы на это смотрите?
Я поблагодарил за доверие: переход на большую лодку был повышением. Однако, честно говоря, подобная перспектива не очень прельщала меня.
Как известно, в конце 1945 года по специальному соглашению правительств СССР, США, Англии и Франции был произведен раздел флотов поверженных государств - Германии и Италии. Процедура эта происходила путем жеребьевки. В цилиндр бросались свернутые в рулончик бумажки с названиями кораблей, и представители союзных стран (от нас - адмирал Гордей Иванович Левченко) поочередно доставали эти бумажки. Не буду перечислять, что получили мы: были и линкор, и крейсера, и эсминцы, и тральщики. Скажу лишь о подводных лодках. К нам на Балтику прибыли несколько лодок VII серии средним водоизмещением до 530 тонн, одна (океанская) IX серии водоизмещением до 740 тонн, часть лодок XXI серии (это были новые, построенные в течение 1943-1945 годов, корабли с мощными аккумуляторными батареями) и одна малая - XXIII серии, также с усиленной аккумуляторной батареей.
С помощью таких лодок, применяя бесследные самонаводящиеся акустические торпеды, фашисты рассчитывали переломить в свою пользу ход битвы за Атлантику.
В течение октября - ноября 1945 года лодки и надводные корабли бывшего фашистского флота прибывали на Балтику. Один из таких кораблей - плавбазу подводных лодок "Отто Вунши" командование поручило перевести моему бывшему командиру Дмитрию Климентьевичу Ярошевичу.
Впоследствии он рассказывал, что принял плавбазу в Ростоке. Экипаж оказался разношерстным: в нем числились не только немецкие моряки, но и, в качестве инструкторов, английские, а также американские. От них наш советский экипаж и принимал на ходу корабль.
Когда плавбаза, за которой в кильватер тянулись трофейные подводные лодки, вышла в море, Дмитрий Климентьевич задал курс от острова Борнхольм в нашу базу. Но английские офицеры тотчас развернули свои карты:
- Этим курсом идти нельзя. Здесь минные поля. Ярошевич усмехнулся. Он избороздил этот район вдоль и поперек и знал наверняка, что мин тут нет. В подтверждение Ярошевич показал им советскую карту, на которой на этом участке минные поля не значились.
Англичане ничего не ответили. Но вскоре Ярошевич увидел, что они все, как один, появились на верхней палубе в спасательных жилетах. Видимо, не поверили советскому офицеру и в случае подрыва на мине приготовились прыгать в воду. Так и простояли они наверху до самой базы.
Что касается лодок, то, не к чести наших бывших союзников, лодки передавались нам не в лучшем виде. Следуя из портов Норвегии и Англии, сдающие команды выбрасывали за борт документацию, некоторую аппаратуру, описания механизмов и систем.
Конечно, нашим подводникам, не зная в деталях устройства кораблей, нелегко было приступать к их эксплуатации: трудности подстерегали на каждом шагу.
И все же советские моряки - подводники и надводники - справились с возложенной на них ответственной задачей. В кратчайшие сроки на ходу, в море, они освоили основные системы кораблей - двигатели, энергетику, управление - и успешно выполняли свои обязанности.
- Не иначе как русские укомплектовали приемные команды исключительно офицерами, - говорили англичане.
Ничего похожего, естественно, не было. Просто наших моряков отличали и хорошая техническая подготовленность, и чувство высочайшей ответственности за порученное дело.
Справедливости ради должен сказать, что существенной, принципиальной разницы в оснащении немецких и советских подводных лодок не было.
По качеству наше торпедное оружие, средства связи и навигации не уступали немецким, а по живучести советские лодки значительно превосходили трофейные, имевшие очень малый запас плавучести. Думается, объяснялось это следующими причинами: массовое строительство подводных лодок во второй половине войны, а также острая нехватка стратегических материалов (медь, олово, свинец) вынудили фашистов строить подводные лодки, рассчитанные на малый срок службы. Так, например, системы воздуха высокого давления у них были из стальных, обмедненных изнутри трубок. Поэтому при незначительных боевых повреждениях и коррозии магистрали быстро утрачивали герметичность.
Было на немецких лодках и нечто новое. Например, с 1943 года их стали оснащать системой "шнорхель", которая предназначалась для обеспечения более длительного пребывания под водой. С помощью шнорхеля решалась задача движения в подводном положении под дизелями, что по замыслу немецких конструкторов уменьшало потери от противолодочных сил (особенно авиации), уже оснащенных к тому времени радиолокационными средствами.
Однако система полностью не оправдала возлагавшихся на нее надежд. При выдвинутом шнорхеле уменьшалась скорость хода до 6-8 узлов и ухудшалась маневренность. Тем не менее имелись, разумеется, и преимущества. Система позволяла действовать в непосредственной близи от баз и портов противника. Чем и воспользовались гитлеровцы. В конце войны у побережья Англии начались, как известно, активные действия их лодок.
Другое качественное отличив немецких лодок от наших заключалось в том, что на советских управление рядом механизмов и устройств было пневматическим или электрическим, а у них частью механизмов управляли гидравлические устройства. С помощью гидравлики поднимались и опускались выдвижные устройства, осуществлялось управление рулями.
И последнее. Нас, советских моряков, поразил такой факт. Каждый немецкий подводник имел на корабле свой рундучок (шкафчик), непременно запиравшийся на ключ!.. Видно, частнособственническим индивидуализмом, присущим капиталистическому обществу, была пронизана и жизнь экипажей лодок, даже в условиях боевых походов.
И вот в командование такой лодкой - "Н-26" IX серии - я и вступил в начале 1947 года. Для этого мне пришлось сдать подводный корабль, которым тогда командовал, и отправиться в Хельсинки, где базировалась часть дивизиона трофейных подводных лодок, находившихся в ремонте на финском заводе. Командовал дивизионом бывший командир "Щ-407" капитан 2 ранга Павел Иванович Бочаров, с которым я был знаком во время войны.
Бочаров встретил меня по-дружески. Однако во время инструктажа я не уловил в его голосе оптимистических ноток: "Принимайте корабль... Конечно, это не "катюша", но ведь на безрыбье..." - и так далее в том же духе.
Я понял скрытый смысл его слов, когда мы вышли на верхнюю палубу зафрахтованного финского пароходика "Айхона", где жили экипажи и где у борта находилась и моя трофейная лодка.
Взглянул на нее, и сердце тоскливо сжалось. Вид лодки был жалкий. Корпус проржавел, а широкая верхняя палуба, покрытая деревянными брусками, в некоторых местах даже провалилась. Не лучше оказалось и внутри. Состояние приборов и механизмов было прямо-таки удручающим. Правда, лодка находилась в ремонте, но, как я вскоре понял, велся он неважно.
В общем, корабль не понравился мне. Не лежала душа и к трофейному оружию. Нередко мелькала мысль: "Не та ли это лодка, с которой встретилась наша "Щ-310" в первые дни войны? А может, другая, обнаруженная на испытательном полигоне в районе Данцига? Или та, которую мы засекли уже с "малютки" зимой сорок четвертого?"
Однако лодка есть лодка. И в тот период, когда далеко еще не был восполнен пробел, нанесенный войной нашему подводному флоту, трофейные корабли являлись определенным подспорьем для поддержания боевой готовности флота на должном уровне, ведь обстановка в мире не располагала к благодушию.
Быстрота и качество ремонта лодки во многом зависят от ее офицеров, но особенно от командира электромеханической боевой части. Он - главный специалист по всем инженерным вопросам, он и консультант, и контролер, обязанный не только умело направлять деятельность своих подчиненных, всего экипажа, но и активно влиять на персонал судоремонтного завода.
Командир БЧ-5 на лодке, в командование которой я вступил, был добросовестным офицером. Но не чувствовалось в нем огонька. На мой взгляд, он относился к категории людей, которые предпочитают находиться в тени, где, как известно, нет места ни победам, ни поражениям.
Я не сторонник частой смены кого-либо из членов экипажа. Коллектив становится монолитным ые сразу. Требуется время, чтобы люди притерлись друг к другу, чтобы у них выработалось единое мышление, родилось взаимопонимание. А частая смена личного состава, особенно офицеров, конечно, замедляет этот процесс. Но в данном случае я предпринял все меры, чтобы заменить старшего механика. Лодку требовалось как можно скорее выводить из ремонта, а сдвинуть дело с мертвой точки мог только человек энергичный и инициативный, безукоризненно знающий технику.
И такой офицер вскоре прибыл к нам. Это был инженер-старший лейтенант В. Яковенцев. Новый командир БЧ-5 взялся за дело очень горячо. Умело расставил людей, четко наметил каждому фронт работ. Быстро нашел механик и общий язык с рабочими и инженерно-техническим персоналом судоремонтного завода. Дело пошло на лад.
Имея такого надежного помощника, я смог направить основные усилия на отработку организации и на изучение корабля. Но здесь встретилась масса трудностей. Команды союзников, которые переводили корабль в наши базы из Англии, как я уже упоминал, уничтожили документацию, описания приборов и механизмов. А без них разобраться в незнакомой технике нелегко. Трудно также расписать личный состав по боевым постам и командным пунктам, то есть составить боевые и повседневные расписания.
В общем, насколько помню, пришлось решить немало мелких и крупных головоломок.
Серьезные хлопоты доставил нам, например, пресловутый шнорхель. При подготовке корабля к подводному ходу под дизелями, как ни поднимем выдвижную шахту - внутрь лодки хлещет вода. Откуда? Понять- не можем, ведь ни чертежей, ни описаний - нет! Но богат русский народ людьми пытливыми, сообразительными, как мы говорим - умельцами. Командир отделения мотористов старшина 2-й статьи Афанасьев детально обследовал систему и предложил поставить под стопор выдвижного устройства прокладку. И что же? Течь прекратилась.
А сколько пришлось решить проблем при освоении немецкого торпедного оружия! Прежде чем подготовить его к использованию, командир БЧ-3 старший лейтенант Г. А. Горбунов прощупал и промерил каждый винтик в парогазовой торпеде "Ж-7А" и в бесследной электрической "Ж-7Е". Повозился он и с торпедными аппаратами: они отличались от наших. Кстати, именно в этих аппаратах оригинально была решена задача беспузырной стрельбы, что в немалой степени способствовало скрытности производства атак. Торпеда выталкивалась из аппарата поршнем, и сжатый воздух, который двигал этот поршень, уходил не в воду, а внутрь лодки, а потому не вспучивал на поверхности моря пузырь.
Особое значение приобретает дружная, основанная на взаимном уважении работа командира корабля, его заместителя по политической части и других помощников в автономном плавании. От умелого распределения походного времени, научного, продуманного подхода к делу зависит многое. Учения, занятия, тревоги должны чередоваться с активным отдыхом. Наряду с мероприятиями развлекательного характера необходимы и спортивные состязания.
Искусство командования проявляется не только в четком управлении, но и в умении поддерживать в течение всего длительного плавания высокий моральный настрой и бодрость экипажа. Нельзя без нужды держать личный состав на боевых постах по тревоге. Но уж если она объявлена, то сигнал должен выполняться мгновенно.
Мы порой говорим: этот человек порядочный, а этот - не совсем. Порядочный - значит честный, благородный, неспособный на грубость, на дурные поступки, нетерпимый к любым проявлениям аморальности.
Среди многих качеств, присущих порядочным людям, я бы выделил честность. У каждого военного человека, тем более у офицера, это качество должно быть, как говорится, в крови и в плоти.
Вспомним опять-таки войну. Иной раз из-за нечестности некоторых командиров, не решавшихся, к примеру, признаться в своей ошибке, в промахе, гибли сотни людей. Вот почему, в моем понимании, плох не тот командир, который допускает ошибки, а тот, кто боится признаться в них и, следовательно, исправить.
Помнится, раньше бытовало выражение: "Даю слово офицера". Сейчас редко услышишь его. А жаль. Это выражение свидетельствовало об авторитете офицерского слова, о том, что слово это незыблемо, что человек, давший его, выполнит обещание любой ценой.
Не забуду одного из своих начальников и связанный о ним вроде бы незначительный, но запавший в душу эпизод. Однажды я обратился к нему с личной просьбой.
- Хорошо, разберусь, - ответил он мимоходом и тут же перешел к другим вопросам.
Прошло некоторое время. Никакого ответа я не получил. "Наверное, забыл обо мне", - подумал я. И какова же была радость, когда через несколько дней я узнал, что просьба моя удовлетворена! Как я был благодарен начальнику, как вырос в моих глазах его авторитет!
Но встречались и другие командиры. Перед выполнением какого-либо ответственного задания они собирали экипаж и не скупились на разного рода посулы. Вроде такого: если выполните задачу, то будет то-то и то-то, так что старайтесь.
Подчиненные старались. И вовсе не потому, что им были обещаны какие-то блага. Просто это было их кровное дело, и они привыкли добросовестно выполнять его. Однако каждый чувствовал себя неловко, когда командир, надававший обещаний, потом забывал о них или, отводя в сторону глаза, говорил, что выполнить обещанное ему мешают разные объективные причины. Такой командир, как я понимаю, не ценит офицерского слова...
Можно перечислить еще немало объективных факторов, от которых зависит авторитет командира в коллективе. Я назвал лишь основные, с моей точки зрения. Но хочется подчеркнуть, что все эти факторы объединяет то, что составляет их фундамент. Это политическая зрелость, идейная убежденность, чувство долга перед Родиной...
Нет числа примерам высокого патриотизма, проявленного советскими людьми в годы Великой Отечественной войны. В жестоких схватках с врагом идейно закаленными бойцами, горячими патриотами Отчизны проявили себя в советские подводники. Не на словах, а на деле они продемонстрировали свою верность партии и народу, готовность пожертвовать жизнью во имя свободы и независимости своей Родины.
Навсегда врезался в память подвиг моих сослуживцев по Балтийскому флоту, подробности которого мы узнали только после войны.
В 1943 году, когда вновь стали предприниматься попытки прорыва лодок в Балтийское море, вышла в боевой поход "Щ-408". Плавание вначале проходило благополучно, но при форсировании нарген-порккалауддского рубежа лодку обнаружили сторожевые катера противника. Началось преследование.
Командир лодки капитан-лейтенант Павел Кузьмин весьма умело уклонялся от атак противолодочных кораблей противника. Но к месту обнаружения были стянуты большие силы. Кроме того, район, в котором можно маневрировать, оказался весьма ограниченным в размерах. С одной стороны - рубеж, где в несколько рядов были установлены сети и мины, с другой - отмели и банки, а наверху сторожевые катера, которые клещами вцепились в лодку. В общем - "Щ-408" оказалась в западне.
Несколько суток длилось преследование. Не умолкал грохот разрывов глубинных бомб, не утихал гул винтов вражеских кораблей. По всей вероятности, были повреждены цистерны: за лодкой на поверхности моря тянулся масляный след. Он-то и наводил корабли противника на "Щ-408". Судя но всему, близилась роковая развязка.
И тогда командир, оповестив экипаж, предпринял последний маневр. Лодка неожиданно для противника всплыла на поверхность. Фашисты ликовали, решив, что сейчас советские моряки выкинут белый флаг. Надо заметить, что в истории войн на море известны случаи, когда подводные лодки некоторых государств, в том числе и Германии, в подобной обстановке действительно всплывали, чтобы сдаться на милость победителя.
Кстати, известно, что еще во время первой мировой войны командир получившей повреждение немецкой подводной лодки К. Дениц, впоследствии командующий фашистским флотом, известный всему миру военный преступник, приказал всплыть на поверхность и вместе со своим экипажем сдался в плен командиру английского эсминца.
Но не для этого поднялась из глубины на поверхность "Щ-408". Не успели экипажи вражеских катеров прийти в себя от радости, как вокруг начали рваться снаряды. Из обоих орудий лодка открыла интенсивный огонь. Пошел ко дну один катер, за ним - другой. Погибла и наша лодка.
Погибла, но не сдалась: она ушла под воду с поднятым Военно-морским флагом...
Этот подвиг сродни подвигу легендарного "Варяга". Многие поколения знают слова знаменитой песни:
Наверх вы, товарищи,
Все по местам!
Последний парад наступает...
И жаль, что еще не создано похожей песни о героях-подводниках времен Великой Отечественной...
В бытность мою командующим Краснознаменным Северным флотом, я восторгался замечательными творцами любимых советским народом песен - А. Пахмутовой, С. Гребенниковым и Н. Добронравовым. Тогда, побывав в море, они создали прекрасную песню - "Усталая подлодка". Но эта песня - о современных подводниках. И очень обидно, что о подводниках военного времени такой песни пока нет.
Держать порох сухим!
Трудно описать то чувство счастья и спокойствия, которое владело нами в первые дни мира. Будущее представлялось светлым и безоблачным. И какое потрясение испытал я, когда прочитал в газетах статью, комментировавшую речь бывшего премьер-министра Англии Уинстона Черчилля, произнесенную им в американском штате Миссури, в городе Фултоне, 5 марта 1946 года. Речь эта была пронизана ненавистью к Советскому Союзу, к странам народной демократии. Именно тогда была пущена в ход фраза о пресловутом железном занавесе, который якобы опустился на наш континент от Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике.
И это было сказано в то время, когда не прошло и года со дня окончания невиданных в истории человечества сражений, когда дымились еще руины городов и сел, когда не всю кровь, пролитую в битвах, впитала в себя земля. Черчилль призывал к созданию альянса империалистических государств против социалистических стран. И его призыв, как известно, не остался без внимания, а в конечном счете вылился в создание агрессивного блока НАТО.
В то же время стал нарастать атомный шантаж. Соединенные Штаты Америки, обладая монополией на атомное оружие, старались извлечь из создавшейся обстановки политические и экономические выгоды. Наращивалось вооружение, строились военные базы. Наступил период, который с легкой руки одного из американских журналистов был назван "холодной войной". И кто мог поручиться, что война холодная не перерастет в горячую?
Недавно были опубликованы секретные директивы американских администраций в период между 1945 и 1960 годами. Из них явствует, что Вашингтон с самого начала "атомного века" стремился обеспечить себе ядерное превосходство с целью шантажа всего мира, активно готовился к ядерной войне и зарезервировал за собой особое "право" первым применить это оружие для нанесения массированного удара по СССР.
В соответствии с заложенными президентом США Трумэном основами такой политики нанесение первого ядерного удара по Советскому Союзу провозглашалось первоочередной задачей США. Уже в 1946 году Пентагон разрабатывал планы осуществления наиболее эффективной атомной бомбардировки СССР.
В этих условиях Коммунистическая партия и Советское правительство, естественно, не могли оставаться безучастными к происходящему. Было ясно, что заботу об укреплении обороноспособности первого в мире социалистического государства ни в коем случав нельзя снимать с повестки дня, тем более что еще были свежи в памяти все ужасы, связанные с вторжением фашистских полчищ на нашу территорию-Конец войны, как я уже писал, застал меня в финском порту Турку. Здесь базировался дивизион, в который входила наша "М-90". Поговаривали, что скоро уйдем в свои базы, но дело это затягивалось, так как происходило интенсивное траление: Балтику очищали от мин. Командование использовало это время для активной боевой подготовки подводных лодок. Паш дивизион под командованием капитана 1 ранга А. Е. Орла вышел для проведения учебных торпедных атак в Ботническом заливе. Видимо, это решение диктовала обстановка.
В июле накануне Дня Военно-Морского Флота дивизион был собран на рейде Хельсинки. Подошла плавбаза "Смольный", затем тральщики, и вот, вытянувшись в длинную кильватерную колонну, мы двинулись в Таллин.
Как раз по линии Хельсинки, Таллин проходил нарген-порккалауддский противолодочный рубеж. Мы шли вдоль линии, которая совсем недавно отгораживала подводников Балтийского флота от балтийских просторов. И, глядя на свинцовую непроницаемую воду, мы с грустью вспоминали боевых товарищей, погибших в годы войны.
В Таллине встретили День Военно-Морского Флота. ,0н отмечался впервые после четырехлетнего перерыва. Праздник прошел без особых торжеств. Были подняты флаги расцвечивания, моряки надели парадную форму, на кораблях провели беседы.
Затем наш путь пролегал далее, с кратковременным заходом в Лиепаю приморский город, который уже в первые дни войны оказал фашистам упорное сопротивление. Здесь же до самых последних дней войны велись ожесточенные бои с прижатой к морю Курляндской группировкой противника.
Ошвартовавшись в порту, мы увидели множество разбросанных пушек, пулеметов, автоматов. Но еще больше оружия покоилось на дне моря. Об этом мы узнали случайно.
Краснофлотец Кусайло, пробегая по узкой сходне с причала на лодку, поскользнулся и выронил автомат. Тотчас был вызван водолаз. Надев скафандр, он ушел под воду и вскоре подал сигнал: "Поднимайте!" Моряки потянули пеньковый трос и вытащили наверх автомат. Но не наш, а немецкий. А водолаз подавал сигналы один за другим. Количество оружия на пирсе росло, однако нашего автомата не было. Наконец из воды показался и он.
К этому времени скопилась целая гора различных автоматов, винтовок, гранат и другого оружия. И собраны они были только с небольшого пятачка морского дна у причала! Сколько же оружия находилось в других местах!
А страна в те дни жила мирной жизнью: восстанавливались разрушенные города и села, на новую ступень поднималось народное хозяйство. Демобилизованные фронтовики возвращались в родные края. Уходили с кораблей и отслужившие срок моряки. Торжественным и трогательным было прощание.
Собрались мы однажды всем экипажем лодки в кубрике плавбазы. Вспоминали боевые походы. Демобилизованные наказывали новичкам, чтобы крепили и приумножали традиции, родившиеся в годы войны. А сами горячо заверяли партию и правительство, что и на мирном фронте будут верно служить Отчизне.
Затем экипаж был построен на борту подводной лодки. Увольнявшимся в запас вручили немудреные подарки - гостинцы для семей из корабельного запаса. Моряки прощались с кораблем, как с живым существом. У многих на глазах были слезы...
Постепенно менялся и офицерский состав. Уходил на другую должность командир БЧ-5 инженер-капитан 3 ранга Михаил Иванович Колушенков, с которым я так славно сработался. В задушевной беседе поделились сокровенным. Михаил Иванович был старше меня почти на восемь лет. Он признался, что на первых порах относился ко мне, как к молодому командиру, весьма настороженно. Но от похода к походу сомнения его постепенно развеивались.
Михаил Иванович вспомнил, как в феврале сорок пятого ночью, и при плохой видимости, нас едва не таранил эсминец. Мы тогда чуть не погибли: при срочном погружении произошла задержка, лодка словно не захотела уходить под воду.
- Дело прошлое, а ведь я тогда сплоховал, - признался Михаил Иванович. - В спешке не вовремя открыл кингстоны цистерн главного балласта. В этом и была причина!
- Мне это известно, - признался и я. - А не упрекал вас потому, что видел - все произошло случайно.
Впоследствии мы много раз встречались с Колушенковым в Ленинграде.
Вскоре наша служба вошла в новое русло. Появилось молодое пополнение. Началась боевая подготовка.
В начале 1946 года лодка была передана в состав 8-го флота, а в моем служебном положении произошли изменения.
Тут, пожалуй, самое время заглянуть в прошлое.
Как я уже рассказывал, в сентябре 1941 года над Балтийским флотом нависла угроза уничтожения. Именно тогда англичане пообещали в случае затопления наших кораблей частично возместить после войны причиненный ущерб. На что И. В. Сталин ответил: "Не может быть сомнения, что в случае необходимости советские корабли в Ленинграде действительно будут уничтожены советскими людьми. Но за этот ущерб несет ответственность не Англия, а Германия. Я думаю поэтому, что ущерб должен быть возмещен после войны за счет Германии"{7}.
Вот сколь неколебимой была у нашего правительства вера в победу над врагом в тот крайне тяжелый, если не критический, период. И эта вера не только передавалась всем советским людям. Она являлась реальной могучей, воодушевляющей силой...
В один из дней в начале 1947 года меня вызвал командир части С. Б. Верховский.
- Думаем назначить вас командиром трофейной подводной лодки, - без предисловий сказал он. - Как вы на это смотрите?
Я поблагодарил за доверие: переход на большую лодку был повышением. Однако, честно говоря, подобная перспектива не очень прельщала меня.
Как известно, в конце 1945 года по специальному соглашению правительств СССР, США, Англии и Франции был произведен раздел флотов поверженных государств - Германии и Италии. Процедура эта происходила путем жеребьевки. В цилиндр бросались свернутые в рулончик бумажки с названиями кораблей, и представители союзных стран (от нас - адмирал Гордей Иванович Левченко) поочередно доставали эти бумажки. Не буду перечислять, что получили мы: были и линкор, и крейсера, и эсминцы, и тральщики. Скажу лишь о подводных лодках. К нам на Балтику прибыли несколько лодок VII серии средним водоизмещением до 530 тонн, одна (океанская) IX серии водоизмещением до 740 тонн, часть лодок XXI серии (это были новые, построенные в течение 1943-1945 годов, корабли с мощными аккумуляторными батареями) и одна малая - XXIII серии, также с усиленной аккумуляторной батареей.
С помощью таких лодок, применяя бесследные самонаводящиеся акустические торпеды, фашисты рассчитывали переломить в свою пользу ход битвы за Атлантику.
В течение октября - ноября 1945 года лодки и надводные корабли бывшего фашистского флота прибывали на Балтику. Один из таких кораблей - плавбазу подводных лодок "Отто Вунши" командование поручило перевести моему бывшему командиру Дмитрию Климентьевичу Ярошевичу.
Впоследствии он рассказывал, что принял плавбазу в Ростоке. Экипаж оказался разношерстным: в нем числились не только немецкие моряки, но и, в качестве инструкторов, английские, а также американские. От них наш советский экипаж и принимал на ходу корабль.
Когда плавбаза, за которой в кильватер тянулись трофейные подводные лодки, вышла в море, Дмитрий Климентьевич задал курс от острова Борнхольм в нашу базу. Но английские офицеры тотчас развернули свои карты:
- Этим курсом идти нельзя. Здесь минные поля. Ярошевич усмехнулся. Он избороздил этот район вдоль и поперек и знал наверняка, что мин тут нет. В подтверждение Ярошевич показал им советскую карту, на которой на этом участке минные поля не значились.
Англичане ничего не ответили. Но вскоре Ярошевич увидел, что они все, как один, появились на верхней палубе в спасательных жилетах. Видимо, не поверили советскому офицеру и в случае подрыва на мине приготовились прыгать в воду. Так и простояли они наверху до самой базы.
Что касается лодок, то, не к чести наших бывших союзников, лодки передавались нам не в лучшем виде. Следуя из портов Норвегии и Англии, сдающие команды выбрасывали за борт документацию, некоторую аппаратуру, описания механизмов и систем.
Конечно, нашим подводникам, не зная в деталях устройства кораблей, нелегко было приступать к их эксплуатации: трудности подстерегали на каждом шагу.
И все же советские моряки - подводники и надводники - справились с возложенной на них ответственной задачей. В кратчайшие сроки на ходу, в море, они освоили основные системы кораблей - двигатели, энергетику, управление - и успешно выполняли свои обязанности.
- Не иначе как русские укомплектовали приемные команды исключительно офицерами, - говорили англичане.
Ничего похожего, естественно, не было. Просто наших моряков отличали и хорошая техническая подготовленность, и чувство высочайшей ответственности за порученное дело.
Справедливости ради должен сказать, что существенной, принципиальной разницы в оснащении немецких и советских подводных лодок не было.
По качеству наше торпедное оружие, средства связи и навигации не уступали немецким, а по живучести советские лодки значительно превосходили трофейные, имевшие очень малый запас плавучести. Думается, объяснялось это следующими причинами: массовое строительство подводных лодок во второй половине войны, а также острая нехватка стратегических материалов (медь, олово, свинец) вынудили фашистов строить подводные лодки, рассчитанные на малый срок службы. Так, например, системы воздуха высокого давления у них были из стальных, обмедненных изнутри трубок. Поэтому при незначительных боевых повреждениях и коррозии магистрали быстро утрачивали герметичность.
Было на немецких лодках и нечто новое. Например, с 1943 года их стали оснащать системой "шнорхель", которая предназначалась для обеспечения более длительного пребывания под водой. С помощью шнорхеля решалась задача движения в подводном положении под дизелями, что по замыслу немецких конструкторов уменьшало потери от противолодочных сил (особенно авиации), уже оснащенных к тому времени радиолокационными средствами.
Однако система полностью не оправдала возлагавшихся на нее надежд. При выдвинутом шнорхеле уменьшалась скорость хода до 6-8 узлов и ухудшалась маневренность. Тем не менее имелись, разумеется, и преимущества. Система позволяла действовать в непосредственной близи от баз и портов противника. Чем и воспользовались гитлеровцы. В конце войны у побережья Англии начались, как известно, активные действия их лодок.
Другое качественное отличив немецких лодок от наших заключалось в том, что на советских управление рядом механизмов и устройств было пневматическим или электрическим, а у них частью механизмов управляли гидравлические устройства. С помощью гидравлики поднимались и опускались выдвижные устройства, осуществлялось управление рулями.
И последнее. Нас, советских моряков, поразил такой факт. Каждый немецкий подводник имел на корабле свой рундучок (шкафчик), непременно запиравшийся на ключ!.. Видно, частнособственническим индивидуализмом, присущим капиталистическому обществу, была пронизана и жизнь экипажей лодок, даже в условиях боевых походов.
И вот в командование такой лодкой - "Н-26" IX серии - я и вступил в начале 1947 года. Для этого мне пришлось сдать подводный корабль, которым тогда командовал, и отправиться в Хельсинки, где базировалась часть дивизиона трофейных подводных лодок, находившихся в ремонте на финском заводе. Командовал дивизионом бывший командир "Щ-407" капитан 2 ранга Павел Иванович Бочаров, с которым я был знаком во время войны.
Бочаров встретил меня по-дружески. Однако во время инструктажа я не уловил в его голосе оптимистических ноток: "Принимайте корабль... Конечно, это не "катюша", но ведь на безрыбье..." - и так далее в том же духе.
Я понял скрытый смысл его слов, когда мы вышли на верхнюю палубу зафрахтованного финского пароходика "Айхона", где жили экипажи и где у борта находилась и моя трофейная лодка.
Взглянул на нее, и сердце тоскливо сжалось. Вид лодки был жалкий. Корпус проржавел, а широкая верхняя палуба, покрытая деревянными брусками, в некоторых местах даже провалилась. Не лучше оказалось и внутри. Состояние приборов и механизмов было прямо-таки удручающим. Правда, лодка находилась в ремонте, но, как я вскоре понял, велся он неважно.
В общем, корабль не понравился мне. Не лежала душа и к трофейному оружию. Нередко мелькала мысль: "Не та ли это лодка, с которой встретилась наша "Щ-310" в первые дни войны? А может, другая, обнаруженная на испытательном полигоне в районе Данцига? Или та, которую мы засекли уже с "малютки" зимой сорок четвертого?"
Однако лодка есть лодка. И в тот период, когда далеко еще не был восполнен пробел, нанесенный войной нашему подводному флоту, трофейные корабли являлись определенным подспорьем для поддержания боевой готовности флота на должном уровне, ведь обстановка в мире не располагала к благодушию.
Быстрота и качество ремонта лодки во многом зависят от ее офицеров, но особенно от командира электромеханической боевой части. Он - главный специалист по всем инженерным вопросам, он и консультант, и контролер, обязанный не только умело направлять деятельность своих подчиненных, всего экипажа, но и активно влиять на персонал судоремонтного завода.
Командир БЧ-5 на лодке, в командование которой я вступил, был добросовестным офицером. Но не чувствовалось в нем огонька. На мой взгляд, он относился к категории людей, которые предпочитают находиться в тени, где, как известно, нет места ни победам, ни поражениям.
Я не сторонник частой смены кого-либо из членов экипажа. Коллектив становится монолитным ые сразу. Требуется время, чтобы люди притерлись друг к другу, чтобы у них выработалось единое мышление, родилось взаимопонимание. А частая смена личного состава, особенно офицеров, конечно, замедляет этот процесс. Но в данном случае я предпринял все меры, чтобы заменить старшего механика. Лодку требовалось как можно скорее выводить из ремонта, а сдвинуть дело с мертвой точки мог только человек энергичный и инициативный, безукоризненно знающий технику.
И такой офицер вскоре прибыл к нам. Это был инженер-старший лейтенант В. Яковенцев. Новый командир БЧ-5 взялся за дело очень горячо. Умело расставил людей, четко наметил каждому фронт работ. Быстро нашел механик и общий язык с рабочими и инженерно-техническим персоналом судоремонтного завода. Дело пошло на лад.
Имея такого надежного помощника, я смог направить основные усилия на отработку организации и на изучение корабля. Но здесь встретилась масса трудностей. Команды союзников, которые переводили корабль в наши базы из Англии, как я уже упоминал, уничтожили документацию, описания приборов и механизмов. А без них разобраться в незнакомой технике нелегко. Трудно также расписать личный состав по боевым постам и командным пунктам, то есть составить боевые и повседневные расписания.
В общем, насколько помню, пришлось решить немало мелких и крупных головоломок.
Серьезные хлопоты доставил нам, например, пресловутый шнорхель. При подготовке корабля к подводному ходу под дизелями, как ни поднимем выдвижную шахту - внутрь лодки хлещет вода. Откуда? Понять- не можем, ведь ни чертежей, ни описаний - нет! Но богат русский народ людьми пытливыми, сообразительными, как мы говорим - умельцами. Командир отделения мотористов старшина 2-й статьи Афанасьев детально обследовал систему и предложил поставить под стопор выдвижного устройства прокладку. И что же? Течь прекратилась.
А сколько пришлось решить проблем при освоении немецкого торпедного оружия! Прежде чем подготовить его к использованию, командир БЧ-3 старший лейтенант Г. А. Горбунов прощупал и промерил каждый винтик в парогазовой торпеде "Ж-7А" и в бесследной электрической "Ж-7Е". Повозился он и с торпедными аппаратами: они отличались от наших. Кстати, именно в этих аппаратах оригинально была решена задача беспузырной стрельбы, что в немалой степени способствовало скрытности производства атак. Торпеда выталкивалась из аппарата поршнем, и сжатый воздух, который двигал этот поршень, уходил не в воду, а внутрь лодки, а потому не вспучивал на поверхности моря пузырь.