Страница:
Вместе с прочими частями анатомии.
Гранатометчики, предусмотрительно отряженные в помощь канонирам, тоже не дремали. Противотанковая ракета LAWS угодила рыжему изменнику прямо в грудь…
Двухсотпятимиллиметровые орудия продолжали греметь.
А сноровки наемным бойцам, каждого из которых сеньорита Агилар-Гарсиа отбирала едва ли не лично, было не занимать стать.
Мексиканцы следили за побоищем совершенно спокойно, без малейших попыток вмешаться. Добравшись, наконец, до спаренного пулемета, Фрост поставил на место и закрепил свежую ленту, содержавшую не менее двухсот патронов.
И надавил обе гашетки, вплетая резкий, оглушительный рокот своего оружия в общую ураганную перестрелку.
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
Глава одиннадцатая
Гранатометчики, предусмотрительно отряженные в помощь канонирам, тоже не дремали. Противотанковая ракета LAWS угодила рыжему изменнику прямо в грудь…
Двухсотпятимиллиметровые орудия продолжали греметь.
А сноровки наемным бойцам, каждого из которых сеньорита Агилар-Гарсиа отбирала едва ли не лично, было не занимать стать.
Мексиканцы следили за побоищем совершенно спокойно, без малейших попыток вмешаться. Добравшись, наконец, до спаренного пулемета, Фрост поставил на место и закрепил свежую ленту, содержавшую не менее двухсот патронов.
И надавил обе гашетки, вплетая резкий, оглушительный рокот своего оружия в общую ураганную перестрелку.
Глава восьмая
Из рамоновских катеров уцелело три — тот, который захватил Генри Фрост, и еще два, чьи экипажи были перебиты врукопашную. Умница Тиммонс догадался спустить на воду спасательные шлюпки, до отказа набитые вооруженными десантниками, и под шумок напасть на ближайшие к транспорту катера.
Три других были сразу потоплены орудийным огнем, а последние четыре пытались запустить остановленные двигатели и умчаться туда, откуда прибыли, — но даже судно, способное при необходимости идти в торпедную атаку, не может опередить метко посланного артиллерийского снаряда.
Море волновалось еще довольно долго, но, в конце концов, успокоилось, и мирно, еле заметно заплескало у бортов.
Мексиканцы с полнейшей невозмутимостью отсалютовали обоим транспортам по международному флажному коду и двинулись прочь — уже гораздо медленнее, чем приближались вначале.
— Кажется, они и впрямь недолюбливают Рамона, — пробормотал Фрост и охнул, нечаянно коснувшись одного из раскаленных почти непрерывной стрельбою стволов.
— Хэнк, ты!.. Ты… Ты — чудо! Нимало не стесняясь присутствующих, Марина кинулась наемнику на шею и расцеловала в щеки, в глаза, в губы.
— Дорогая, — слабо улыбнулся Фрост, — во-первых, я невыносимо грязен после боя. Во-вторых, обработай, пожалуйста, йодом все мои ссадины и царапины — в эдаких условиях антисептика не повредит. А в-третьих, если через десять минут я не улягусь, и не усну — тебе потребуется новый фельдмаршал. Или адмирал — учитывая, что мы покуда ведем исключительно морские бои.
— Хэнк, милый, ты…
— Я просто Хэнк. Усталый, как собака, и злой, как это же самое животное. Будь умницей, и обеспечь покорному слуге хотя бы относительную передышку.
— Черныш, — обратился Фрост к стоявшему поблизости Педро Торресу, — мы изменяем курс. Накануне вечером сеньорита спрашивала, какой следующий ход имеется в виду. Сейчас не имею ни сил, ни времени пояснять, поговорим завтра. Но извести о моем решении капитана “Ангела-Три”.
— Единственный вопрос: почему?
— Корабли чересчур велики, чтобы за здорово живешь вламываться в территориальные воды Монте-Асуль и отдавать якорь на ближайшем рейде. Чересчур явно и опасно… Даже располагая тремя трофейными канонерками.
— Куда же?..
— Есть на карте остров. Когда-то, давным-давно, принадлежал французам, и сохранил старое название.
— Какое?
— Сабо.
— Военно-морская база Рамона.
— Почти. Это база его береговой охраны. Фрост глубоко затянулся дымом сигареты, созерцая великолепный, разноцветный, пылающий над горизонтом закат.
— Любопытная подробность. Наши военные термины большей частью заимствованы из французского языка. Благодаря наполеоновским войнам. Возьми, например, штык: “багинет” — искаженное “байонет”, по названию города Байонны, где располагались оружейные заводы. А словечко “саботаж” родилось после диверсии на фабрике, производившей солдатские сапоги — “сабо”. Кстати, и звучит очень похоже, правда?
Фрост разговаривал, точно пьяный, хотя в последние несколько суток у него и капли во рту не побывало. Может, подумал наемник, поэтому я и чувствую себя столь омерзительно?
— Итак, повторяю: остров именуется Сабо. Усматриваю в этом символ и доброе предзнаменование. Мы учиним на рамоновской базе преотменный саботаж…
Наемник обернулся к Марине:
— А теперь — на боковую. И не забудь принести мне полстаканчика чего-нибудь покрепче. Я взвинчен до такой степени, что иначе и не усну. А выспаться просто необходимо.
Расположиться Фрост вознамерился в собственной Марининой каюте — единственном месте на всем корабле, где можно было заручиться полным покоем и относительной тишиной. Он стоял подле койки, пошатываясь и медленно сбрасывая одежду. Молодая женщина приблизилась, обняла наемника за шею, легонько поцеловала.
— Позже, позже, крошка, — пробормотал Фрост. — Иначе, повторяю: тебе потребуется иной фельдмаршал. Выпить-то принесла?
— Конечно!
Фрост залпом осушил полстакана крепкого, неразбавленного виски, попросил поставить в изголовье графинчик с водой, повалился в постель и уснул еще прежде, чем по-настоящему коснулся головой мягкой, пухлой подушки.
Он уже не почувствовал, как Марина заботливо укрыла своего любовника и защитника теплым одеялом, как подоткнула покрывало со всех сторон, точно младенца укладывала.
Наемник спал.
Когда он открыл веки, в иллюминатор сочилась темень. Поблескивали крупные, бархатистые звезды. Тихо и размеренно стучал корабельный двигатель. Фрост пошевелился, поглядел на циферблат “Омеги”, неловко поднялся, начал нашаривать выключатель света. Не получится из меня моряка, хоть убей, подумал Фрост с полнейшим равнодушием.
Он отправился в туалетную комнату… или как это зовется на судах? — в гальюн. Вышел, сощурился. Вновь поглядел на циферблат. Получалось, командир армии возмездия проспал то ли всего сорок пять минут, то ли чуть больше двадцати четырех часов… Скоро выясним, подумал капитан.
Выяснить удалось почти немедленно. Фрост уставился в зеркало и удостоверился: украшавшая его физиономию щетина могла отрасти лишь за двадцать четыре часа. Тем лучше, свежее себя почувствуем после мытья, бритья и чашки крепчайшего кофе…
Наемник скинул глазную повязку, повернул кран. Тщательно, с мылом, ополоснул усталое лицо, снял пластиковый предохраняющий колпачок с безопасной бритвы “Noreico”. Привел себя в божеский вид. Разыскал полотенце, оказавшееся неожиданно чистым, вытерся. Вычистил зубы, выполоскал рот, опять вытерся. Вернулся в каюту.
Дверь внезапно и резко распахнулась.
Рука Фроста метнулась было к рукояти хромированного браунинга, но тотчас обмякла.
Марина.
— Голубушка, да это же просто военное преступление — позволять командующему дрыхнуть беспробудно, аки скот зарезанный! Но спасибо. Чувствую себя человекоподобным существом. Право слово.
— Через три часа мы войдем в территориальные воды Монте-Асуль и приблизимся к побережью, — сообщила молодая женщина. — У тебя есть еще время подкрепиться и окончательно продумать план действий.
— И то, и другое, — улыбнулся Фрост, — и третье…
Он охватил Марину за талию и привлек к себе.
— Ты застал меня врасплох и пользуешься беспомощностью жертвы, — лукаво заметила женщина.
— Разумеется, — сказал Фрост, расстегивая пуговицы ее блузки. — Так и полагается поступать бесчестному наемнику…
Три других были сразу потоплены орудийным огнем, а последние четыре пытались запустить остановленные двигатели и умчаться туда, откуда прибыли, — но даже судно, способное при необходимости идти в торпедную атаку, не может опередить метко посланного артиллерийского снаряда.
Море волновалось еще довольно долго, но, в конце концов, успокоилось, и мирно, еле заметно заплескало у бортов.
Мексиканцы с полнейшей невозмутимостью отсалютовали обоим транспортам по международному флажному коду и двинулись прочь — уже гораздо медленнее, чем приближались вначале.
— Кажется, они и впрямь недолюбливают Рамона, — пробормотал Фрост и охнул, нечаянно коснувшись одного из раскаленных почти непрерывной стрельбою стволов.
— Хэнк, ты!.. Ты… Ты — чудо! Нимало не стесняясь присутствующих, Марина кинулась наемнику на шею и расцеловала в щеки, в глаза, в губы.
— Дорогая, — слабо улыбнулся Фрост, — во-первых, я невыносимо грязен после боя. Во-вторых, обработай, пожалуйста, йодом все мои ссадины и царапины — в эдаких условиях антисептика не повредит. А в-третьих, если через десять минут я не улягусь, и не усну — тебе потребуется новый фельдмаршал. Или адмирал — учитывая, что мы покуда ведем исключительно морские бои.
— Хэнк, милый, ты…
— Я просто Хэнк. Усталый, как собака, и злой, как это же самое животное. Будь умницей, и обеспечь покорному слуге хотя бы относительную передышку.
— Черныш, — обратился Фрост к стоявшему поблизости Педро Торресу, — мы изменяем курс. Накануне вечером сеньорита спрашивала, какой следующий ход имеется в виду. Сейчас не имею ни сил, ни времени пояснять, поговорим завтра. Но извести о моем решении капитана “Ангела-Три”.
— Единственный вопрос: почему?
— Корабли чересчур велики, чтобы за здорово живешь вламываться в территориальные воды Монте-Асуль и отдавать якорь на ближайшем рейде. Чересчур явно и опасно… Даже располагая тремя трофейными канонерками.
— Куда же?..
— Есть на карте остров. Когда-то, давным-давно, принадлежал французам, и сохранил старое название.
— Какое?
— Сабо.
— Военно-морская база Рамона.
— Почти. Это база его береговой охраны. Фрост глубоко затянулся дымом сигареты, созерцая великолепный, разноцветный, пылающий над горизонтом закат.
— Любопытная подробность. Наши военные термины большей частью заимствованы из французского языка. Благодаря наполеоновским войнам. Возьми, например, штык: “багинет” — искаженное “байонет”, по названию города Байонны, где располагались оружейные заводы. А словечко “саботаж” родилось после диверсии на фабрике, производившей солдатские сапоги — “сабо”. Кстати, и звучит очень похоже, правда?
Фрост разговаривал, точно пьяный, хотя в последние несколько суток у него и капли во рту не побывало. Может, подумал наемник, поэтому я и чувствую себя столь омерзительно?
— Итак, повторяю: остров именуется Сабо. Усматриваю в этом символ и доброе предзнаменование. Мы учиним на рамоновской базе преотменный саботаж…
Наемник обернулся к Марине:
— А теперь — на боковую. И не забудь принести мне полстаканчика чего-нибудь покрепче. Я взвинчен до такой степени, что иначе и не усну. А выспаться просто необходимо.
Расположиться Фрост вознамерился в собственной Марининой каюте — единственном месте на всем корабле, где можно было заручиться полным покоем и относительной тишиной. Он стоял подле койки, пошатываясь и медленно сбрасывая одежду. Молодая женщина приблизилась, обняла наемника за шею, легонько поцеловала.
— Позже, позже, крошка, — пробормотал Фрост. — Иначе, повторяю: тебе потребуется иной фельдмаршал. Выпить-то принесла?
— Конечно!
Фрост залпом осушил полстакана крепкого, неразбавленного виски, попросил поставить в изголовье графинчик с водой, повалился в постель и уснул еще прежде, чем по-настоящему коснулся головой мягкой, пухлой подушки.
Он уже не почувствовал, как Марина заботливо укрыла своего любовника и защитника теплым одеялом, как подоткнула покрывало со всех сторон, точно младенца укладывала.
Наемник спал.
Когда он открыл веки, в иллюминатор сочилась темень. Поблескивали крупные, бархатистые звезды. Тихо и размеренно стучал корабельный двигатель. Фрост пошевелился, поглядел на циферблат “Омеги”, неловко поднялся, начал нашаривать выключатель света. Не получится из меня моряка, хоть убей, подумал Фрост с полнейшим равнодушием.
Он отправился в туалетную комнату… или как это зовется на судах? — в гальюн. Вышел, сощурился. Вновь поглядел на циферблат. Получалось, командир армии возмездия проспал то ли всего сорок пять минут, то ли чуть больше двадцати четырех часов… Скоро выясним, подумал капитан.
Выяснить удалось почти немедленно. Фрост уставился в зеркало и удостоверился: украшавшая его физиономию щетина могла отрасти лишь за двадцать четыре часа. Тем лучше, свежее себя почувствуем после мытья, бритья и чашки крепчайшего кофе…
Наемник скинул глазную повязку, повернул кран. Тщательно, с мылом, ополоснул усталое лицо, снял пластиковый предохраняющий колпачок с безопасной бритвы “Noreico”. Привел себя в божеский вид. Разыскал полотенце, оказавшееся неожиданно чистым, вытерся. Вычистил зубы, выполоскал рот, опять вытерся. Вернулся в каюту.
Дверь внезапно и резко распахнулась.
Рука Фроста метнулась было к рукояти хромированного браунинга, но тотчас обмякла.
Марина.
— Голубушка, да это же просто военное преступление — позволять командующему дрыхнуть беспробудно, аки скот зарезанный! Но спасибо. Чувствую себя человекоподобным существом. Право слово.
— Через три часа мы войдем в территориальные воды Монте-Асуль и приблизимся к побережью, — сообщила молодая женщина. — У тебя есть еще время подкрепиться и окончательно продумать план действий.
— И то, и другое, — улыбнулся Фрост, — и третье…
Он охватил Марину за талию и привлек к себе.
— Ты застал меня врасплох и пользуешься беспомощностью жертвы, — лукаво заметила женщина.
— Разумеется, — сказал Фрост, расстегивая пуговицы ее блузки. — Так и полагается поступать бесчестному наемнику…
Глава девятая
— Но ведь остров — настоящая крепость! Он был пиратской твердыней с незапамятных времен!
— Отлично знаю, — улыбнулся Фрост. — А Рамон позаботился о том, чтобы твердыня сделалась и впрямь неприступной. Выгнал вон коренное население, понастроил казарм, пригнал целые стаи вымуштрованных солдат. А зачем? Я видал разнообразные крепости. Древние и новые, большие и малые… И не видел ни единой, которая не пала и не сдалась на милость победителей хотя бы раз! Говорят, на свете имеются так называемые “крепости-девственницы”, избежавшие общей участи. Но я их не видал, и в этом вопросе — не судья.
— Что предпримем? — осведомился Тиммонс деловитым, совершенно спокойным голосом.
— Персонально ты начнешь обстреливать островок с моря. Назначаешься, — ухмыльнулся Фрост, — главным канониром. А я, во главе двух с небольшим сотен парней, пересеку Сабо из конца в конец. На противоположном берегу тоже имеется база — но гораздо меньшая. Начало бомбардировки согласуем с атакой посуху. Бить надлежит одновременно.
— Зачем, сэр?
— На свете существует радио, — пояснил Фрост. — Великолепное устройство, использующее законы электричества и магнитных полей… Понял?
— Так точно, сэр! — засмеялся Тиммонс. — Только, простите, воздействие двух артиллерийских стволов на прибрежный город весьма невелико.
— Естественно. Эксперты из Вест-Пойнта обозвали бы меня кретином. Но я рассчитываю не на гениальную стратегию, а на чисто психологический эффект. Своего рода кинодешевка тридцатых годов. Помнишь: бравый сержант, вооруженный стареньким кольтом, выводит из строя танковую дивизию СС? Или в подобном роде…
— Не помню, сэр, — честно признался Тиммонс. — Дешевых кинофильмов не выношу.
— Но сегодня или завтра придется тебе, дружище, сделаться кинозвездой последнего пошиба и первой величины.
— Понятно, сэр! — вздохнул британец.
— Я же просил, — почти жалобно воззвал к англичанину Фрост, — перестань повторять “сэр”! Здесь не регулярная армия, а наемное войско!
— Слушаю… сэр! — непроизвольно ответил Тиммонс, тот же час шлепнул себя ладонью по губам и скорчил столь жалобную гримасу, что Фрост расхохотался от души. Тиммонс просиял и последовал его примеру.
— Привычка, — пояснил он. — Годами вбивали в голову. Думаете, легко избавиться от нее сразу?
— Не думаю, — сказал Фрост. — Я очень тобою доволен. Ты просто молодчина. Действуй.
Тиммонс козырнул и зашагал прочь.
— Послушай, — вмешалась Марина, стоявшая поблизости и слыхавшая весь разговор от слова и до слова. — Я, разумеется, очень мало смыслю в этом. Но ведь англичанин совершенно прав. Что смогут поделать два орудия против чудовищ, которыми оснащена береговая оборона? Там ведь установлены пушки втрое большего калибра! И не две, а двадцать! Или сорок!
— Да ничего не поделают, — улыбнулся Фрост. — Но я берусь штурмовать противоположный городок и, покуда эти субъекты будут помирать со смеху, глядя на воинственные эволюции Тиммонса, их товарищи помрут по-настоящему. Затем — ураганный приступ с тыла, в сочетании с морским десантом: это уже по части нашего английского друга. И ребяткам наступает каюк.
— Прости? — не поняла Марина, чьим родным языком был испанский.
— Карачун. Капут. Хана.
— Ты измываешься надо мною, Фрост, или слов иных не знаешь?
— Конец наступает. Извини, пожалуйста…
— Не страшно, Хэнк.
На странице записной книжки наемник изобразил грубый, приблизительный чертеж, напоминавший подметку. Отсюда и произошло название острова: Сабо.
— Вот здесь, — ткнул он карандашным острием в правую часть каблука, — располагается город Женевьева. Я знал когда-то девицу, которую звали так же… Не хотел бы повстречать ей подобное существо снова. Даже за приличную плату. Женевьеву мы хорошенько отшлепаем по филейной части…
Марина засмеялась.
— …А сразу после этого двинемся напролом, через джунгли, в область “носка” — туда, где положено располагаться большому пальцу. В город, именуемый Нормандией. Слыхала о вторжении в Нормандию? Конец второй мировой.
Марина кивнула.
— Время установим заранее, чтобы морской обстрел и сухопутное нападение совпали без сучка, без задоринки. Я, пожалуй, возьму не двести, а четыреста человек: так надежнее. Половину размещу гарнизоном в Женевьеве…
Фрост помолчал и прибавил:
— Половину уцелевших… С остальными же устремлюсь в джунгли. Если комендант Нормандии, — Фрост опять уколол карандашом точку, где располагался на чертеже упомянутый город, — успеет все-таки проведать о сражении на юге, то наверняка рассудит: нападающие понесли огромные потери и вынужденно отступили, невзирая на достигнутую победу. Военный разум — довольно косная вещь, Марина. Потому Соединенные Штаты и завоевали независимость. Вольные стрелки дрались против регулярных английских полков. И, разумеется, в итоге победили.
— Но, — продолжил наемник, — не будем опрометчивы. Предположим, что комендант Нормандии — человек сообразительный и талантливый. Тогда он вышлет катера-сторожевики шнырять вдоль побережья и стрелять во все, что движется.
— Н-н-не совсем понимаю…
— Существо, находящееся в здравом рассудке, никогда не решится на форсированный марш сквозь тропическую сельву, — пояснил Фрост. — Здесь наверняка Панама номер два. Непроходимые заросли, сплетения лиан, болота, ядовитые змеи, пауки, аллигаторы… Возможно, даже пумы. Зафиксировав банду сумасшедших, взявшихся обстреливать город, бедняга совершенно рассудительно станет ожидать шлюпочного десанта, управиться с которым при обычных обстоятельствах — раз плюнуть. А мы, другая банда сумасшедших, минуем джунгли и нанесем честному вояке преподлейший удар в спину. Весьма действенный удар, осмелюсь предположить.
— Tu eres loco de veras, — только и сказала Марина, — Ты и впрямь безумец. Да тебя же убьют, Хэнк!
— Джон Морган, — задумчиво произнес наемник, — учинил примерно триста пятьдесят лет назад в точности такую же авантюру в Маракайбо. И победил. И уцелел, между прочим.
Он сунул в зубы ароматный “Кэмел”, прикурил от знаменитой, видавшей виды зажигалки “Зиппо”. Улыбнулся.
— Пират! — бросила Марина. И ласково засмеялась.
— Отлично знаю, — улыбнулся Фрост. — А Рамон позаботился о том, чтобы твердыня сделалась и впрямь неприступной. Выгнал вон коренное население, понастроил казарм, пригнал целые стаи вымуштрованных солдат. А зачем? Я видал разнообразные крепости. Древние и новые, большие и малые… И не видел ни единой, которая не пала и не сдалась на милость победителей хотя бы раз! Говорят, на свете имеются так называемые “крепости-девственницы”, избежавшие общей участи. Но я их не видал, и в этом вопросе — не судья.
— Что предпримем? — осведомился Тиммонс деловитым, совершенно спокойным голосом.
— Персонально ты начнешь обстреливать островок с моря. Назначаешься, — ухмыльнулся Фрост, — главным канониром. А я, во главе двух с небольшим сотен парней, пересеку Сабо из конца в конец. На противоположном берегу тоже имеется база — но гораздо меньшая. Начало бомбардировки согласуем с атакой посуху. Бить надлежит одновременно.
— Зачем, сэр?
— На свете существует радио, — пояснил Фрост. — Великолепное устройство, использующее законы электричества и магнитных полей… Понял?
— Так точно, сэр! — засмеялся Тиммонс. — Только, простите, воздействие двух артиллерийских стволов на прибрежный город весьма невелико.
— Естественно. Эксперты из Вест-Пойнта обозвали бы меня кретином. Но я рассчитываю не на гениальную стратегию, а на чисто психологический эффект. Своего рода кинодешевка тридцатых годов. Помнишь: бравый сержант, вооруженный стареньким кольтом, выводит из строя танковую дивизию СС? Или в подобном роде…
— Не помню, сэр, — честно признался Тиммонс. — Дешевых кинофильмов не выношу.
— Но сегодня или завтра придется тебе, дружище, сделаться кинозвездой последнего пошиба и первой величины.
— Понятно, сэр! — вздохнул британец.
— Я же просил, — почти жалобно воззвал к англичанину Фрост, — перестань повторять “сэр”! Здесь не регулярная армия, а наемное войско!
— Слушаю… сэр! — непроизвольно ответил Тиммонс, тот же час шлепнул себя ладонью по губам и скорчил столь жалобную гримасу, что Фрост расхохотался от души. Тиммонс просиял и последовал его примеру.
— Привычка, — пояснил он. — Годами вбивали в голову. Думаете, легко избавиться от нее сразу?
— Не думаю, — сказал Фрост. — Я очень тобою доволен. Ты просто молодчина. Действуй.
Тиммонс козырнул и зашагал прочь.
— Послушай, — вмешалась Марина, стоявшая поблизости и слыхавшая весь разговор от слова и до слова. — Я, разумеется, очень мало смыслю в этом. Но ведь англичанин совершенно прав. Что смогут поделать два орудия против чудовищ, которыми оснащена береговая оборона? Там ведь установлены пушки втрое большего калибра! И не две, а двадцать! Или сорок!
— Да ничего не поделают, — улыбнулся Фрост. — Но я берусь штурмовать противоположный городок и, покуда эти субъекты будут помирать со смеху, глядя на воинственные эволюции Тиммонса, их товарищи помрут по-настоящему. Затем — ураганный приступ с тыла, в сочетании с морским десантом: это уже по части нашего английского друга. И ребяткам наступает каюк.
— Прости? — не поняла Марина, чьим родным языком был испанский.
— Карачун. Капут. Хана.
— Ты измываешься надо мною, Фрост, или слов иных не знаешь?
— Конец наступает. Извини, пожалуйста…
— Не страшно, Хэнк.
На странице записной книжки наемник изобразил грубый, приблизительный чертеж, напоминавший подметку. Отсюда и произошло название острова: Сабо.
— Вот здесь, — ткнул он карандашным острием в правую часть каблука, — располагается город Женевьева. Я знал когда-то девицу, которую звали так же… Не хотел бы повстречать ей подобное существо снова. Даже за приличную плату. Женевьеву мы хорошенько отшлепаем по филейной части…
Марина засмеялась.
— …А сразу после этого двинемся напролом, через джунгли, в область “носка” — туда, где положено располагаться большому пальцу. В город, именуемый Нормандией. Слыхала о вторжении в Нормандию? Конец второй мировой.
Марина кивнула.
— Время установим заранее, чтобы морской обстрел и сухопутное нападение совпали без сучка, без задоринки. Я, пожалуй, возьму не двести, а четыреста человек: так надежнее. Половину размещу гарнизоном в Женевьеве…
Фрост помолчал и прибавил:
— Половину уцелевших… С остальными же устремлюсь в джунгли. Если комендант Нормандии, — Фрост опять уколол карандашом точку, где располагался на чертеже упомянутый город, — успеет все-таки проведать о сражении на юге, то наверняка рассудит: нападающие понесли огромные потери и вынужденно отступили, невзирая на достигнутую победу. Военный разум — довольно косная вещь, Марина. Потому Соединенные Штаты и завоевали независимость. Вольные стрелки дрались против регулярных английских полков. И, разумеется, в итоге победили.
— Но, — продолжил наемник, — не будем опрометчивы. Предположим, что комендант Нормандии — человек сообразительный и талантливый. Тогда он вышлет катера-сторожевики шнырять вдоль побережья и стрелять во все, что движется.
— Н-н-не совсем понимаю…
— Существо, находящееся в здравом рассудке, никогда не решится на форсированный марш сквозь тропическую сельву, — пояснил Фрост. — Здесь наверняка Панама номер два. Непроходимые заросли, сплетения лиан, болота, ядовитые змеи, пауки, аллигаторы… Возможно, даже пумы. Зафиксировав банду сумасшедших, взявшихся обстреливать город, бедняга совершенно рассудительно станет ожидать шлюпочного десанта, управиться с которым при обычных обстоятельствах — раз плюнуть. А мы, другая банда сумасшедших, минуем джунгли и нанесем честному вояке преподлейший удар в спину. Весьма действенный удар, осмелюсь предположить.
— Tu eres loco de veras, — только и сказала Марина, — Ты и впрямь безумец. Да тебя же убьют, Хэнк!
— Джон Морган, — задумчиво произнес наемник, — учинил примерно триста пятьдесят лет назад в точности такую же авантюру в Маракайбо. И победил. И уцелел, между прочим.
Он сунул в зубы ароматный “Кэмел”, прикурил от знаменитой, видавшей виды зажигалки “Зиппо”. Улыбнулся.
— Пират! — бросила Марина. И ласково засмеялась.
Глава десятая
Ожидать от маленького городка Женевьевы отчаянного сопротивления было бы, по меньшей мере, неразумно. И все же, Фрост хотел заведомо исключить любые непредвиденные осложнения.
Женевьева…
Наемник припомнил женщину, работавшую в Париже на организацию неонацистов, предавшую Фроста, обрекшую на пытки, пытавшуюся выковырнуть ему оставшийся глаз — да только Фрост успел поломать Женевьеве шею ребром ладони…
В деревьях и кустах, окаймлявших песчаный пляж, притаилось уже не менее двухсот пятидесяти наемников, но высадка по-прежнему продолжалась. Капитан уселся на песке, подле собравшихся вместе младших командиров, с наслаждением закурил “Кэмел”, посмотрел в сторону моря. Шлюпки спешили к берегу, возвращаясь опять, с новым человеческим грузом.
Уставившись на фосфоресцирующий циферблат, наемник удостоверился: покуда все идет по расписанию. Даже семиминутное опережение наличествует. Фрост привычно проверил оружие, удовлетворенно вздохнул.
Миновал еще час — и все триста восемьдесят пять бойцов были готовы двинуться к обреченному городу. Двести человек тащили пустые рюкзаки, набитые для отвода глаз нестираным бельем и сухими ветвями. Фрост и восемьдесят четыре других несли на себе вещевые мешки с армейскими пайками, патронами, аптечками, взрывчаткой.
На двадцать шесть часов марша и предстоящий бой в пределах Нормандии должно было хватить.
За десять минут до выступления Фрост собрал всех командиров и учинил быстрый военный совет.
— Здесь присутствуют опытные люди, не новички зеленые. Излагать азы не собираюсь.
Офицеры ухмыльнулись в ответ.
— Мы врываемся в городскую черту, сламываем сопротивление, берем пленных, оставляем оккупационный гарнизон и тот же час, без малейшего промедления, устремляемся в джунгли. С разных сторон, понятно. Встречаемся в условленном месте — и мчимся ко второй цели. Повторяю: мчимся. Чем больше пройдем при дневном свете, тем меньше доведется бродить по сельве ночью. Это весьма неприятно, поверьте. Но все равно, доведется. Самая безумная часть нашей затеи, между прочим… Касаемо пленных. Я, в общем-то, не слишком в них заинтересован, однако, ежели начнут сдаваться — щадите. Всех оставим в городе, под охраной гарнизона. Вешать и расстреливать — а уж, тем паче, пытать, — воспрещаю.
— К чему разыгрывать странствующего рыцаря, капитан?
— Люблю спокойно спать по ночам, господин Крэстон, — серьезно промолвил Фрост. — В Африке нагляделся на субъектов, которые с ума сходили от восторга, истязая захваченных в плен. И, если упомянутые сукины дети служили в моем отряде, немедленно переводил их в чей-нибудь иной… Берегитесь, ежели кого-то застукаю за этим чудным развлечением. Здесь наемное войско, а не зондер-команда СС!
Фрост помолчал, покурил, осведомился:
— Вопросы есть? Вопросов не было.
— Великолепно.
Поглядев на циферблат “Омеги”, наемник распорядился:
— Выступаем через три минуты.
Он пожалел, что не смог взять в сухопутную операцию британца Тиммонса. И сделал мысленную заметку: относиться к лейтенанту Крэстону со всевозможной придирчивостью. Прирожденных палачей Фрост не жаловал.
Они достигли предместий Женевьевы примерно через час форсированного марша. Фрост отобрал себе ударную группу в двенадцать человек — самых надежных и спокойных, а остальным велел рассыпаться по окрестностям и ждать сигнала к общей атаке. Проверил часы. Если справочники не лгали, до восхода оставалось ровно пятьдесят восемь минут.
Пришлось объявить вынужденный, хотя и весьма полезный привал. Следовало дать людям отдых перед предстоящей беготней, стрельбой и рукопашной схваткой.
Фрост велел сызнова осмотреть оружие, категорически запретил курить, не чувствуя ни малейших угрызений совести, потому что самого изрядно сосало: хотелось крепко затянуться табачным дымом.
Нельзя… Могут заметить огонек. Любопытно, какой будет грядущая встреча с Адольфо Коммачо? По словам Марины, повстанец полагал Фроста прямым убийцей своего дяди. Сам генерал, подумалось наемнику, — сильный, спокойный, прекрасно понимавший законы военной необходимости, не стал бы винить его в случившемся. Не пусти капитан под откос поезд, в котором ехал Коммачо, с рельс долой полетел бы состав Агилара-Гарсиа. Это было бы куда как хуже… Да, Коммачо, безусловно, понял бы и простил… Фрост опять посмотрел на часы. Восход близился.
Рядом с наемником растянулся на траве молодой человек в пятнистом комбинезоне.
— Как тебя звать? — осведомился Фрост, ибо всеобщее молчание становилось уже попросту невыносимым. — Расскажи о себе.
— Фрэнк Карр, сэр. Бывший капрал американской армии. Мне служить нравилось, хоть верьте, хоть пет. А вот армия — не нравилась.
— Не понимаю.
— Армейская жизнь — превосходно. Армейская дисциплина — брр-р! Надоело. Так я здесь и очутился.
— А чем ты живешь? В свободное от маршей и стрельбы время, разумеется?
Карр выглядел таким юным и свежим, что Фрост ощутил себя старой, потасканной развалиной.
— Видите ли, сэр, я довольно хороший механик. Так утверждают, — извиняющимся тоном прибавил Карр. — Чиню любые легковые автомобили, грузовики, мотоциклы, велосипеды. В армии, кстати, очень пригодилось.
— А знаешь, — безо всякой связи с предыдущими репликами спросил Фрост, — почему на свете сравнительно мало американских наемников? По какой причине?
Карр удивился и мотнул головой.
— Знаю только, что немного. А в самом деле, почему?
— Причина веская, и следует помнить о ней, сынок. Эта причина именуется гибелью.
— Но ведь вполне закономерно, что…
— Мне, — промолвил Фрост с изрядной расстановкой, — не требуются мертвые герои. Мне нужны живые и здоровые бойцы. Ты выглядишь сорвиголовой, и сам говоришь: любил армию. Наверняка из-за романтики, приключений и тому подобного. Предупреждаю и приказываю: драться — дерись. Для того сюда и прибыл. Но сознательно лезть на рожон и корчить непобедимого сверхчеловека не вздумай. Понятно?
— Да, сэр.
— Вернешься домой — рассказывай направо и налево, каким бравым оказался наемником. Только ты не сможешь похвастать перед своей девушкой, коль скоро погибнешь. Кстати, как ее зовут?
— Джилл, сэр.
— Очень славное имя.
— Простите, сэр…
— Да?
— Простите, если задам невежливый вопрос… Я не намерен грубить, честное слово… Но, если вы рассуждаете эдаким образом, — как можете сами браться за подобные дела?
— Чтобы пояснить вразумительно, — ухмыльнулся Фрост, — понадобится недель шесть — у нас их попросту нет. Излагаю вкратце. Я не люблю коммунистов. Здесь нету никакой личной неприязни: хочешь поклоняться изображению трех бородатых морд — поклоняйся на здоровье, дело хозяйское. Я ненавижу коммунистов за исступленное желание навязать свою дьявольскую веру остальному человечеству. И за скотские методы, которыми они при этом пользуются. За истребление инакомыслящих. За концентрационные лагеря. За международный терроризм. За погибель культуры в странах, где воцарился этот окаянный режим… Понимаешь?
Фрэнк Карр кивнул.
— Я умею многое, но лучше всего обучен сражаться. И предпочитаю сражаться против того, что ненавижу, а не сидеть сложа руки и ждать, покуда на пороге моем возникнут хари твердокаменных ленинцев, потрясающих маузерами. Кстати, маузер был раньше их излюбленным оружием. Понимали толк, негодяи…
— Да, сэр…
— У тебя есть девушка. У меня — тоже.
— Сеньорита? Простите, я хотел сказать, вы почти неразлучны…
— М-м-м… Нет. Хотя, ты прав: мы с Мариной близки. Временно. А речь вовсе не о ней. Девушку мою зовут Элизабет. Она красивая, очень славная, добрая и хорошая. Покажу фото, когда вернемся, — пообещал Фрост.
“Если вернемся”, — сделал он быструю мысленную поправку.
— Разрешите еще вопрос, сэр?
— Конечно.
Фрост поглядел на часы. Оставалось минут пятнадцать.
— Опять прошу прощения за бестактность… Наглазная повязка… Мы часто гадали, где вас ранило? И как?
— Однажды, — задумчиво сказал Фрост, — еще подростком, я отправился вместе с родителями на морские купания в Майами. Отец предупреждал: не заплывай далеко, в здешних водах шныряют акулы. Я, конечно же, не послушался, отмахал от берега ярдов триста. И вдруг, вообрази, появляется акулища.
— Большая белая? — спросил явно читавший роман “Челюсти” Карр.
— Малая черная! — расхохотался Фрост. — Будь она большой белой, мы бы сейчас не разговаривали… Меч-рыба.
— А-а-а! Как у Хемингуэя!
Из чего явствовало, что “Старик и море” тоже были когда-то прочитаны капралом Карром.
— Вот-вот. Выныривает, гадина, откуда-то из глубины — и прямо ко мне. Я влево — и она влево. Я вправо — и она вправо. Я — к берегу, она, подлюжища, — за мною следом.
Фрост выдержал театральную паузу и закончил:
— Я был очень проворным подростком, с отличной реакцией. Ускользал, увертывался, нырял, умудрился выбраться на мелководье. И тогда скотина, — в отместку, наверное, — взяла и выколола мне своим треклятым мечом левый глаз. Вот и вся печальная повесть.
Фрэнк, слушавший Фроста затаив дыхание, заподозрил подвох.
— Но в этом случае, сэр… Вы хотите сказать…
— Я хочу сказать: подъем — и в атаку! — резко произнес наемник.
Он встал на ноги, вынул тяжелый пистолет с очень толстым стволом. Хлопнул выстрел, сигнальная ракета взвилась, ушла высоко в поднебесье, рассыпалась десятками пылающих искр.
Капитан щелкнул предохранителем CAR—15, перевел селектор на полуавтоматический огонь.
— За мной! — заорал он во весь голос. — Долой Рамона! Доло-о-о-ой!..
Женевьева…
Наемник припомнил женщину, работавшую в Париже на организацию неонацистов, предавшую Фроста, обрекшую на пытки, пытавшуюся выковырнуть ему оставшийся глаз — да только Фрост успел поломать Женевьеве шею ребром ладони…
В деревьях и кустах, окаймлявших песчаный пляж, притаилось уже не менее двухсот пятидесяти наемников, но высадка по-прежнему продолжалась. Капитан уселся на песке, подле собравшихся вместе младших командиров, с наслаждением закурил “Кэмел”, посмотрел в сторону моря. Шлюпки спешили к берегу, возвращаясь опять, с новым человеческим грузом.
Уставившись на фосфоресцирующий циферблат, наемник удостоверился: покуда все идет по расписанию. Даже семиминутное опережение наличествует. Фрост привычно проверил оружие, удовлетворенно вздохнул.
Миновал еще час — и все триста восемьдесят пять бойцов были готовы двинуться к обреченному городу. Двести человек тащили пустые рюкзаки, набитые для отвода глаз нестираным бельем и сухими ветвями. Фрост и восемьдесят четыре других несли на себе вещевые мешки с армейскими пайками, патронами, аптечками, взрывчаткой.
На двадцать шесть часов марша и предстоящий бой в пределах Нормандии должно было хватить.
За десять минут до выступления Фрост собрал всех командиров и учинил быстрый военный совет.
— Здесь присутствуют опытные люди, не новички зеленые. Излагать азы не собираюсь.
Офицеры ухмыльнулись в ответ.
— Мы врываемся в городскую черту, сламываем сопротивление, берем пленных, оставляем оккупационный гарнизон и тот же час, без малейшего промедления, устремляемся в джунгли. С разных сторон, понятно. Встречаемся в условленном месте — и мчимся ко второй цели. Повторяю: мчимся. Чем больше пройдем при дневном свете, тем меньше доведется бродить по сельве ночью. Это весьма неприятно, поверьте. Но все равно, доведется. Самая безумная часть нашей затеи, между прочим… Касаемо пленных. Я, в общем-то, не слишком в них заинтересован, однако, ежели начнут сдаваться — щадите. Всех оставим в городе, под охраной гарнизона. Вешать и расстреливать — а уж, тем паче, пытать, — воспрещаю.
— К чему разыгрывать странствующего рыцаря, капитан?
— Люблю спокойно спать по ночам, господин Крэстон, — серьезно промолвил Фрост. — В Африке нагляделся на субъектов, которые с ума сходили от восторга, истязая захваченных в плен. И, если упомянутые сукины дети служили в моем отряде, немедленно переводил их в чей-нибудь иной… Берегитесь, ежели кого-то застукаю за этим чудным развлечением. Здесь наемное войско, а не зондер-команда СС!
Фрост помолчал, покурил, осведомился:
— Вопросы есть? Вопросов не было.
— Великолепно.
Поглядев на циферблат “Омеги”, наемник распорядился:
— Выступаем через три минуты.
Он пожалел, что не смог взять в сухопутную операцию британца Тиммонса. И сделал мысленную заметку: относиться к лейтенанту Крэстону со всевозможной придирчивостью. Прирожденных палачей Фрост не жаловал.
Они достигли предместий Женевьевы примерно через час форсированного марша. Фрост отобрал себе ударную группу в двенадцать человек — самых надежных и спокойных, а остальным велел рассыпаться по окрестностям и ждать сигнала к общей атаке. Проверил часы. Если справочники не лгали, до восхода оставалось ровно пятьдесят восемь минут.
Пришлось объявить вынужденный, хотя и весьма полезный привал. Следовало дать людям отдых перед предстоящей беготней, стрельбой и рукопашной схваткой.
Фрост велел сызнова осмотреть оружие, категорически запретил курить, не чувствуя ни малейших угрызений совести, потому что самого изрядно сосало: хотелось крепко затянуться табачным дымом.
Нельзя… Могут заметить огонек. Любопытно, какой будет грядущая встреча с Адольфо Коммачо? По словам Марины, повстанец полагал Фроста прямым убийцей своего дяди. Сам генерал, подумалось наемнику, — сильный, спокойный, прекрасно понимавший законы военной необходимости, не стал бы винить его в случившемся. Не пусти капитан под откос поезд, в котором ехал Коммачо, с рельс долой полетел бы состав Агилара-Гарсиа. Это было бы куда как хуже… Да, Коммачо, безусловно, понял бы и простил… Фрост опять посмотрел на часы. Восход близился.
Рядом с наемником растянулся на траве молодой человек в пятнистом комбинезоне.
— Как тебя звать? — осведомился Фрост, ибо всеобщее молчание становилось уже попросту невыносимым. — Расскажи о себе.
— Фрэнк Карр, сэр. Бывший капрал американской армии. Мне служить нравилось, хоть верьте, хоть пет. А вот армия — не нравилась.
— Не понимаю.
— Армейская жизнь — превосходно. Армейская дисциплина — брр-р! Надоело. Так я здесь и очутился.
— А чем ты живешь? В свободное от маршей и стрельбы время, разумеется?
Карр выглядел таким юным и свежим, что Фрост ощутил себя старой, потасканной развалиной.
— Видите ли, сэр, я довольно хороший механик. Так утверждают, — извиняющимся тоном прибавил Карр. — Чиню любые легковые автомобили, грузовики, мотоциклы, велосипеды. В армии, кстати, очень пригодилось.
— А знаешь, — безо всякой связи с предыдущими репликами спросил Фрост, — почему на свете сравнительно мало американских наемников? По какой причине?
Карр удивился и мотнул головой.
— Знаю только, что немного. А в самом деле, почему?
— Причина веская, и следует помнить о ней, сынок. Эта причина именуется гибелью.
— Но ведь вполне закономерно, что…
— Мне, — промолвил Фрост с изрядной расстановкой, — не требуются мертвые герои. Мне нужны живые и здоровые бойцы. Ты выглядишь сорвиголовой, и сам говоришь: любил армию. Наверняка из-за романтики, приключений и тому подобного. Предупреждаю и приказываю: драться — дерись. Для того сюда и прибыл. Но сознательно лезть на рожон и корчить непобедимого сверхчеловека не вздумай. Понятно?
— Да, сэр.
— Вернешься домой — рассказывай направо и налево, каким бравым оказался наемником. Только ты не сможешь похвастать перед своей девушкой, коль скоро погибнешь. Кстати, как ее зовут?
— Джилл, сэр.
— Очень славное имя.
— Простите, сэр…
— Да?
— Простите, если задам невежливый вопрос… Я не намерен грубить, честное слово… Но, если вы рассуждаете эдаким образом, — как можете сами браться за подобные дела?
— Чтобы пояснить вразумительно, — ухмыльнулся Фрост, — понадобится недель шесть — у нас их попросту нет. Излагаю вкратце. Я не люблю коммунистов. Здесь нету никакой личной неприязни: хочешь поклоняться изображению трех бородатых морд — поклоняйся на здоровье, дело хозяйское. Я ненавижу коммунистов за исступленное желание навязать свою дьявольскую веру остальному человечеству. И за скотские методы, которыми они при этом пользуются. За истребление инакомыслящих. За концентрационные лагеря. За международный терроризм. За погибель культуры в странах, где воцарился этот окаянный режим… Понимаешь?
Фрэнк Карр кивнул.
— Я умею многое, но лучше всего обучен сражаться. И предпочитаю сражаться против того, что ненавижу, а не сидеть сложа руки и ждать, покуда на пороге моем возникнут хари твердокаменных ленинцев, потрясающих маузерами. Кстати, маузер был раньше их излюбленным оружием. Понимали толк, негодяи…
— Да, сэр…
— У тебя есть девушка. У меня — тоже.
— Сеньорита? Простите, я хотел сказать, вы почти неразлучны…
— М-м-м… Нет. Хотя, ты прав: мы с Мариной близки. Временно. А речь вовсе не о ней. Девушку мою зовут Элизабет. Она красивая, очень славная, добрая и хорошая. Покажу фото, когда вернемся, — пообещал Фрост.
“Если вернемся”, — сделал он быструю мысленную поправку.
— Разрешите еще вопрос, сэр?
— Конечно.
Фрост поглядел на часы. Оставалось минут пятнадцать.
— Опять прошу прощения за бестактность… Наглазная повязка… Мы часто гадали, где вас ранило? И как?
— Однажды, — задумчиво сказал Фрост, — еще подростком, я отправился вместе с родителями на морские купания в Майами. Отец предупреждал: не заплывай далеко, в здешних водах шныряют акулы. Я, конечно же, не послушался, отмахал от берега ярдов триста. И вдруг, вообрази, появляется акулища.
— Большая белая? — спросил явно читавший роман “Челюсти” Карр.
— Малая черная! — расхохотался Фрост. — Будь она большой белой, мы бы сейчас не разговаривали… Меч-рыба.
— А-а-а! Как у Хемингуэя!
Из чего явствовало, что “Старик и море” тоже были когда-то прочитаны капралом Карром.
— Вот-вот. Выныривает, гадина, откуда-то из глубины — и прямо ко мне. Я влево — и она влево. Я вправо — и она вправо. Я — к берегу, она, подлюжища, — за мною следом.
Фрост выдержал театральную паузу и закончил:
— Я был очень проворным подростком, с отличной реакцией. Ускользал, увертывался, нырял, умудрился выбраться на мелководье. И тогда скотина, — в отместку, наверное, — взяла и выколола мне своим треклятым мечом левый глаз. Вот и вся печальная повесть.
Фрэнк, слушавший Фроста затаив дыхание, заподозрил подвох.
— Но в этом случае, сэр… Вы хотите сказать…
— Я хочу сказать: подъем — и в атаку! — резко произнес наемник.
Он встал на ноги, вынул тяжелый пистолет с очень толстым стволом. Хлопнул выстрел, сигнальная ракета взвилась, ушла высоко в поднебесье, рассыпалась десятками пылающих искр.
Капитан щелкнул предохранителем CAR—15, перевел селектор на полуавтоматический огонь.
— За мной! — заорал он во весь голос. — Долой Рамона! Доло-о-о-ой!..
Глава одиннадцатая
Фрост бежал вперед, сквозь легкую рассветную дымку, а вокруг непрерывно гремели, рокотали, взлаивали штурмовые винтовки, автоматы, карабины, крупнокалиберные револьверы. Слово Sturm, вспомнил наемник, означает по-немецки “буря”. Именно в этом и состоит подобная атака: штурм, ураганный натиск.
Люди капитана стремились к Женевьеве с двух сторон, и от морской базы, против которой сосредоточилось не менее сотни бойцов, уже доносился ответный огонь.
Городской гарнизон, спросонок не сразу понявший, в чем дело, уже подымался по тревоге. Пулеметные очереди начали полосовать воздух над мостовыми, заставляя наемников прижиматься к стенам зданий, нырять в подъезды, искать возможного укрытия.
— Не задерживаться! — крикнул Фрост. — Вперед, иначе они пойдут навстречу и сомнут нас!
Капитан продолжал мчаться во главе большого, непрерывно стрелявшего на ходу, отряда. Солдаты спешили, мчались во всю прыть, понимая, что на стороне противника большой численный перевес, и промедление смерти подобно.
— Долой Рамона-а-а!
С крыши ближайшего здания заговорил крупнокалиберный пулемет, а из-за угла высыпали защитники Женевьевы — то ли пехотинцы, то ли моряки, — Фрост не понял. Наемники попадали, залегли, начали отстреливаться, но против эдакой дряни, подумал Фрост, пытаясь попасть в пулеметчика и все время промахиваясь, много не навоюешь. Хоть бы у рамоновцев достало безрассудства пойти врукопашную — тогда, волей-неволей, убийственный огонь прекратится. Нельзя же, в самом-то деле, по своим палить…
Громкий удар и мгновенное шипение слева заставили Фроста покоситься, но сверху донесся удар еще более громкий.
Наемник повернул голову.
Пулеметное гнездо на крыше перестало существовать, обратилось клубком багрового пламени, окуталось настоящей тучей угольно-черного дыма…
Капрал Карр, оказывается, неплохо умел орудовать гранатометом!
— Отлично сработано, парень! — заорал Фрост. — Вперед, ребята!
Морская база — пирсы, казармы, склады, — располагалась вдали, на противоположном конце улицы, которую было бы уместней назвать проспектом. Красно-черное знамя коммунистического правительства развевалось, полоскалось, реяло на высоком флагштоке.
Люди капитана стремились к Женевьеве с двух сторон, и от морской базы, против которой сосредоточилось не менее сотни бойцов, уже доносился ответный огонь.
Городской гарнизон, спросонок не сразу понявший, в чем дело, уже подымался по тревоге. Пулеметные очереди начали полосовать воздух над мостовыми, заставляя наемников прижиматься к стенам зданий, нырять в подъезды, искать возможного укрытия.
— Не задерживаться! — крикнул Фрост. — Вперед, иначе они пойдут навстречу и сомнут нас!
Капитан продолжал мчаться во главе большого, непрерывно стрелявшего на ходу, отряда. Солдаты спешили, мчались во всю прыть, понимая, что на стороне противника большой численный перевес, и промедление смерти подобно.
— Долой Рамона-а-а!
С крыши ближайшего здания заговорил крупнокалиберный пулемет, а из-за угла высыпали защитники Женевьевы — то ли пехотинцы, то ли моряки, — Фрост не понял. Наемники попадали, залегли, начали отстреливаться, но против эдакой дряни, подумал Фрост, пытаясь попасть в пулеметчика и все время промахиваясь, много не навоюешь. Хоть бы у рамоновцев достало безрассудства пойти врукопашную — тогда, волей-неволей, убийственный огонь прекратится. Нельзя же, в самом-то деле, по своим палить…
Громкий удар и мгновенное шипение слева заставили Фроста покоситься, но сверху донесся удар еще более громкий.
Наемник повернул голову.
Пулеметное гнездо на крыше перестало существовать, обратилось клубком багрового пламени, окуталось настоящей тучей угольно-черного дыма…
Капрал Карр, оказывается, неплохо умел орудовать гранатометом!
— Отлично сработано, парень! — заорал Фрост. — Вперед, ребята!
Морская база — пирсы, казармы, склады, — располагалась вдали, на противоположном конце улицы, которую было бы уместней назвать проспектом. Красно-черное знамя коммунистического правительства развевалось, полоскалось, реяло на высоком флагштоке.